Главная → Проза → Крупные формы → Романы → Муза по имени Ася ( Пятая глава.)

Муза по имени Ася ( Пятая глава.)

8 мая 2020 - Борис Аксюзов
article473528.jpg
 
 
 
5.
    -А можно, я дам тебе прочесть краткое изложение романа, которое я составил, задумав его написать? – спросил я Асю, когда мы пришли в мой номер.
- Нет, - решительно ответила она. – Я не хочу ничего читать. Мне надо слышать твой живой голос. Говори так, как будто ты пишешь свой роман.
- Так это будет долго, - уныло сказал я.
- Ничего, времени у нас много. Пельмени на обед будем лепить вместе, сварятся они за пятнадцать минут, так что давай рассказывай.
- Хорошо. Тогда я буду говорить от лица человека, который рассказал мне эту историю. Это был мой друг с детства, ныне капитан дальнего плавания, Марат Юнусов.
- Замечательно! – согласилась Ася. – Я уже представила его себе: невысокий человек с умными глазами, у которого было трудное детство, мать – дворничиха, отец – сапожник.
- Как ты угадала? – удивился я.
- По имени и фамилии я поняла, что он татарин. Татар высоких я не встречала, а если он стал капитаном дальнего плавания, значит, умный. Почти все женщины-татарки в Питере, как и у нас в Москве – дворничихи, а мужчины – сапожники.
- Ну, насчет отца ты ошиблась, он у него был милиционером. А в остальном всё верно. Так вот однажды пришел он из плавания, сели мы с ним у меня на кухне, выпили за встречу по сто граммов, закусили корюшкой, и рассказал мне он мне эту удивительную историю про любовь. И начал он её так, без всяких предисловий:

   «Прислали мне на танкер штурманца, совсем еще зеленого, только что училище закончил. Наше, Макаровское. Паренёк ничего себе: скромный, исполнительный и, несмотря на свою молодость, знающий. Экипаж у меня на судне смешанный, тут тебе и филиппинцы, и индийцы, и хорваты, и украинцы и даже уроженцы островов Зеленого мыса, которые в судовой роли записаны как кабовердийцы. Из русских же только механик, два помощника, один матрос и я, да и тот татарин. Трудно работать с таким экипажем, даже мне, опытному моряку. А Василий, как звали штурманца, подружился со всеми членами экипажа за один только день, всех по именам запомнил, а они его чуть ли не на уже руках носили. Называют его «мастер Вася», хотя мастером на судне обычно кличут лишь капитана.
Наблюдаю я за ним, как за новичком наблюдать положено, и вижу, что он за всем успевает: в штурманской рубке у него порядок исключительный, вахту на мостике несет так, словно на флоте уже десяток лет служит, а в свободное время всегда с людьми. Он и песни с ними поет на их родном языке, и про родных расспрашивает, и карту им под нос суёт, чтобы они показали ему, где их родина находится. Слышу, он уже с индийцами на их языке здоровается, с хорватами – по-хорватски, с португальцами и кабовердийцами – по-португальски, а с филиппинцами - на пилиппино , как их язык называется. Замечательный язык, я тебе скажу. Вроде птичьего: сплошной щебет и мелодичный свист.
А через неделю замечаю я, что наш Вася влюбился…
Ты сейчас удивишься и спросишь меня: как можно на судне влюбиться? В кого?! Вот и я тогда точно так подумал…
Было у нас в экипаже всего три женщины, и все трое – филиппиночки. Две поварихи или, как мы их называем, кокши, пожилые уже, и посудомойка, она же разносчица,  девчонка еще, по имени Алона. Но звучит оно, почти как наше Алёна , так как звук «л» у них на английский лад произносится, немного тверже, чем в русском языке, скажем, в слове «любовь», но мягче, чем в слове «лоб».
Вот в эту Алону, или Алёну, и влюбился наш Вася.
В первый раз я увидел их вместе с мостика. Смотрю, стоят на носу танкера, или, как у нас говорят, на самом краешке носовой части, два человека: высокий парень в офицерской форме и девчушка, в голубом платьице с белым передничком, крохотная, ему по пояс. Он обнимает ее за плечи, и что-то рукой ей впереди показывает. Ну, прямо , как в кино , в фильме о «Титанике».
Погода штормовая, нос то в небо взбирается, то почти весь в воду уходит, а они стоят под брызгами, и хоть бы хны.
Я ему по громкой связи: «Штурман Степанов, немедленно уйдите с палубы!» А он мне ручкой помахал и снова начал девчонке что-то интересное впереди показывать. А там, кроме высоких волн с барашками да чаек вопящих, ничего и нет.
Вызываю его к себе после вахты: «Ты что это, Василий , творишь? Ладно, технику безопасности нарушаешь, но ты к тому же не подчиняешься приказу капитана!» А он мне: «Я ваш голос, Марат Тимурович, не узнал. Думал, что это рулевой Пашка Свистунов дурачится». Ну, что ему на это скажешь?
Потом я увидел их вместе, проводя утренний обход судна перед приходом в порт. Кажется, это был Бостон. На палубе уборка идет, вода из шлангов хлещет, а они стоят у борта и о чем-то щебечут. Говорит, в основном, Алона, на своем прекрасном пилипино .А он её внимательно слушает и кивает головой, вроде как, всё понимает. А я ведь хорошо знаю, что понять этот язык и за год общения с филиппинцами невозможно, и даже злость меня от удивления берет: и чего это он притворяется? А потом дотумкал: ведь можно только по одной интонации догадаться, о чем речь идет, особенно, когда она идет о любви…
Слово «Вася» у неё звучало в каждом предложении, причем, очень необычно: «В-а-а-а-сь а-а» .
Когда она произносила звук «в», она прикусывала свою маленькую и изящную нижнюю губку, и этот звук получался у неё, как выстрел. Только не пулей, а маленьким нежным цветком, вроде нашего пушистого цветочка вербы – «в!». Потом следовало долгое с переливами «а-а-а», затем мягкое, приятное «сь и снова «а-а-а». Заслушаться можно только одним этим словом!
Но у меня были другие заботы, и я подошел к ним и строго спросил: «Штурман Степанов, кто руководит приборкой на верхней палубе?». А он отвечает: «Я, Марат Тимурович, штурман Степанов!». А я почти кричу ему в его счастливое лицо: «А вы, штурман, не видите, что она проводится кое как, спустя рукава?». А он мне: «Никак нет, капитан, не вижу! Так как в данный момент беседую с прекрасной дамой, которая через десять минут заступает на вахту, и мне такой возможности не представится в течение ближайших двух суток!»
Бунт на корабле, иначе и назвать нельзя!
Приказываю ему: «Сдать вахту второму помощнику и ждать моего решения у себя в штурманской рубке!»
«Слушаюсь!» - отвечает. Целует руку у своей возлюбленной, отчего глаза у неё становится похожими на фиалки, пробившиеся сквозь снег, и четким шагом уходит к себе».

Здесь я прервал свой рассказ от лица Марата, так как очень устал.
Сыграть две роли, да еще без репетиции, было не так-то просто.
- А ты молодец, Акимов, - задумчиво и нежно сказала Ася. – Память у тебя отличная, причем, живая. Ты помнишь не факты, который тебе сообщил твой друг, а весь его рассказ, его слова и даже интонацию, с какой он их произносил. Ты в театральное училище не пытался поступить?
- Нет, не пытался, - раздраженно ответил я.
- Ну, не злись… Я тебя понимаю… Ты так прекрасно рассказал мне , как начиналась эта любовь, а я иронизирую. Это от зависти, Лёша. У меня такого не было… Ладно, пойдем пельмени лепить. Этот процесс успокаивает…
На кухне, достав из холодильника уже готовое тесто и приготовленный ею по какому-то неизвестному никому рецепту, фарш, она надела на меня белый передничек и сказала:
- Лепи пельмени любого размера, но теста в них должно быть не больше, чем это…
И она показала мне катышек на своей, почему-то дрожавшей , ладони.
Минут пять мы работали молча, потом Ася сказала:
- Так, может быть, ты продолжишь свой рассказ? Я не буду иронизировать и прерывать тебя, клянусь. Зависть ушла. Я же не знаю, что случилось с Васей и Алоной потом. Может быть , он женился на своей землячке Наташке, а Алона вышла замуж за Диего, двоюродного брата своей троюродной сестры. Знаешь, как это в сериалах бывает…
- Я тебе не сериал пересказываю, - ответил я, стараясь не злиться. – И рассказывать о такой любви за лепкой пельменей, по-моему, нельзя…
- Ха-ха, - изобразила она смех. - А ты жене никогда не рассказывал о своей работе, прежде чем лечь с ней в постель?
Я швырнул недолепленный пельмень в мусорное ведро и выбежал из кухни.
Упав у себя в номере постель, я закрыл глаза и подумал: «Это тебе за то, что ты возомнил себя писателем, способным познать человеческую душу до самой её глуби… »
Без стука вошла Ася, присела рядом на кровать и погладила мои волосы:
- Бедный мой Лёша! Ты не знаешь, что женщины могут быть иногда страшными, даже ужасными ведьмами. Я не знаю, что случилось со мной после твоего рассказа, но чувствую в себе что-то недоброе и злое… Ведмячье.. Я поняла это, как только ты ушел, и бросила пельмени в холодную воду. Теперь они слиплись, и мы будем есть с тобой на обед хлеб с осетинским сыром, запивая горячим сладким чаем. Хорошо?
- Хорошо, - ответил я, улыбаясь
Обед, состоявший из хлеба с соленым сыром и сладкого горячего чая, показался мне очень вкусным, и, проглотив всё это за три минуты, я предложил Асе пойти погулять. Она сразу же согласилась, и мы вышли под синее небо и яркое солнце. Я хотел, как всегда, спуститься к реке, но Ася взяла меня за руку и потащила в гору.
- Только вверх и вперед! – закричала она. – К тому же, у меня в лесу есть знакомая белка, которую я обязана покормить…
Мы поднимались по лесной тропе всё выше и выше, и я не задыхался, как прежде, вероятно, потому , что впереди меня бодро шагала Ася, напевая :
                                            «Мы идем,
                                                              Нас ведут,
                                                                             Нам не хочется…»
Дойдя до края леса, она свернула в сторону, на нетронутый наст и сказала:
- Это моё любимое место на планете Земля. Посмотри, отсюда видны горы, над головой у тебя шуршат белки, а вот там под снегом – куча дров, из которых мы сейчас распалим знатный костёр. И мы будем сидеть при его свете до тех пор, пока на небо не вылезет эта мерзкая Луна, холодная соперница тёплого света нашего костра.
- Тебе бы стихи писать, - сказал я, желая отомстить ей за разговор на кухне.
- И напишу, Алёшенька, напишу, - воскликнула она, улыбаясь. – Как только почувствую, что это кому-нибудь надо.
Она дёрнула за какую-то веревку, и к её ногам обрушились засыпанные снегом буковые чурочки, аккуратно распиленные чьей-то заботливой рукой.
Через несколько минут на поляне запылал костёр, и любопытные белки запрыгали с ветки на ветку.
- Рассказывай дальше, - сказала Ася. – Что же случилось дальше с Васей и Алоной.
И я сразу очутился на своей питерской кухне, и тихий голос Марата произнёс:

  « На следующий день после того, как я отправил Васю под домашний, если можно так выразиться , арест, я зашел к нему в рубку и застал его за завтраком. Он с аппетитом ел горячие голубцы по-филиппински и запивал их ароматным кофе. Когда я вошел, он встал и приветствовал меня совсем по-военному: «Здравия желаю, товарищ капитан!». Мне очень не понравилась эта бравада, и я сказал: «Два наряда вне очереди, штурман Степанов. Один из них отработаете на камбузе. Будете картошку чистить, а, может, что и похуже. Это зависит от главного кока. Который вас уже очень не любит за то, что вы у него мойщицу посуды от работы отвлекаете».
Вася неожиданно расцвел в улыбке: «Благодарю вас, Марат Тимурович, за оказанное мне доверие! С картофелем на судне проблем не будет!»
Я очень ценю в человеке чувство юмора, поэтому не стал больше читать ему нотаций. Но, уходя, всё-таки сказал: «Сходить на берег в Бостоне я вам запрещаю. А если вы хотите посмотреть на достопримечательности Монреаля, куда мы придем через трое суток, то хорошенько подумайте о своем поведении».
А он вдруг меня спрашивает, жалобно и с тоской в глазах: «А Алона на берег в Бостоне сходит?» - «Не знаю, - отвечаю я. – У меня экипаж не из одной Алоны состоит. И список сходящих на берег я наизусть не помню».
От него я на камбуз пошел. Спрашиваю старшего кока: «Кто приказал вам штурмана Степанова голубцами кормить?» А старший кок у нас молдаванин из Бендер, скромный такой, тихий. Но отвечает мне вразрез: «Так как будто нет у нас такого закона, чтобы членов экипажа, даже если они под домашним арестом находятся, голубцами не кормить. Может, прикажете штурмана на хлеб и воду посадить, так я согласен, экономия на продуктах большая будет».
«А кто, - спрашиваю я,- ему завтрак отнёс?»
«Так у нас только одна разносчица на камбузе, - отвечает кок. - Алона Маркос»
«Ну, - думаю, - «наказал» я Васю. Сидит себе в рубке и ест голубцы, которые приносит ему его любимая девушка».
Конечно же, на камбуз картошку чистить я штурманца не отправил, не принято у нас так офицеров наказывать. Но насчет увольнения на берег он сильно задумался. Я это заметил, когда мы стали подходить к Монреалю. Василий стал подтянут, чрезвычайно исполнителен и… одинок, Алона исчезла из его жизни, будто там её и не было.
Но в Монреале я понял, что это было сплошным надувательством. Они сошли на берег вместе, еще на пирсе обнялись, и пошли в таком виде по городу.
А я стоял у трапа и размышлял, задавая себе всего лишь один вопрос: «Так что же это такое, в конце концов? Неужели филиппинские девушки столь податливы, что на второй день знакомства обнимаются с мужчиной, которого они совсем не знают? Так, вроде, нет… Ведь я сам был свидетелем, как та же Алона отшила боцмана Мусиенко из города Херсона, когда тот попытался на камбузе залезть рукой к ней под юбку. Тарас стоял у меня в каюте, ошпаренный горячим чаем, и плакал от стыда, умоляя меня списать его с судна в ближайшем порту  .В Монреале мы стояли долго. Сначала в очереди на разгрузку, потом при откачке груза у них с шлангами проблемы возникли, так что задержались мы там изрядно. Штурман мне был не нужен, и я разрешил ему сходить на берег почти ежедневно. Вместе с Алоной, разумеется. А в последний день стоянки в Монреале он преподнёс мне сюрприз. Заходит в мою каюту, не спрашивая разрешения, и сходу задает мне вопрос, от которого  меня начинает трясти: «Марат Тимурович, вы не знаете, могу ли я в иностранном порту зарегистрировать брак с гражданкой не российского подданства?»
Я не знал. И поэтому сказал ему прямо: «Вася, брось ты у меня на судне разыгрывать сцены из трагедии Вильяма нашего Шекспира «Ромео и Джульетта»! Через пять месяцев пойдешь в отпуск, поедешь в свои Вязники на Клязьме и женишься там на прекрасной русской девушке, высокой и стройной. Не то, что эта пигалица с Филиппин».
И не успел я закончить свою нотацию, как понял, что сделал непоправимую ошибку, первую в своей капитанской практике. Вася побледнел до состояния тундры крайнего Севера в зимний период, затрясся весь и говорит сквозь зубы: «Прошу ответить мне по существу вопроса: могу или не могу».
«Не знаю, - отвечаю я честно. - Этот можно выяснить в нашем консульстве, но через три часа мы уходим».
«А какой у нас следующий порт захода?» - спрашивает он.
Я заглянул к себе в ноутбук и отвечаю: «Картахена, Колумбия. Стоим трое суток. Заправка, взятие попутного груза до порта Трабзон, Турция».
«Вы сможете обратиться там в консульство?» - «Могу, если оно там есть». – «А как это можно узнать?» - «Зайдите у себя в Интернет и узнайте.А, если оно там есть, пойдёте туда сами, и будете сами решать свои проблемы, которыми стараетесь нагрузить меня. Еще вопросы есть?» - «Никак нет», - отвечает он и уходит.
Но в порту Картахена в первый же день стоянки случилось так, что в консульство  обращаться было уже не нужно.
Пропала Алона.
Сошла на берег и не вернулась…
Я известил об этом портовые власти, те обратились в полицию. Начался её розыск, но без результата. Гражданка Филиппин по имени Алона Маркос обнаружена не была…
Из-за этого мы задержались в Картахене еще на сутки, а на четвертые ушли в море…
Когда пришли в Новороссийск, у меня почти полностью сменился экипаж, И штурмана Степанова в судовой роли моего танкера тоже не оказалось …
Ходили мы по одной линии Новороссийск – Монреаль с грузом нефтепродуктов. И через два месяца я вновь оказался в Картахене. Работаю в своем кабинете с грузовыми документами, вдруг входит вестовой и говорит, что меня очень хочет видеть какой-то докер на пирсе. А я ему отвечаю, что. мол, пошли этого колумбийца куда подальше и не беспокой меня больше. А вестовой мне: «Так он вроде на чистом русском языке говорит, без акцента» Вышел я к трапу, посмотрел вниз и вижу там Васю Степанова в непривычном для него обличье. Костюм портового грузчика на нем, из грубой парусины, сам весь тонкий, как спичка, и глаза, словно у побитой собаки. Спустился я к нему, руку пожал, а потом сунул колумбийскому пограничнику у трапа десять долларов, чтобы он разрешил Васе на мой борт подняться. Пришли мы в мою каюту, я ему виски и кофе налил, с камбуза велел бутерброды принести.
«Ну, - говорю, - рассказывай, как ты колумбийским докером стал». И он мне рассказал всё, как на духу.
После нашего с ним рейса он неплохие деньги получил и решил купить себе в турагенстве путевку в Южную Америку, любыми способами оказаться в Колумбии и искать там Алону. До этого он пытался обратиться к нашим властям, которые заграничные вопросы решают, но там ему ответили прямо: «С какой стати мы будем искать какую-то там Алону Маркос, если она гражданка Филиппин?»
Попался ему тур в Бразилию. На второй же день своего пребывания там, он сбежал из отеля, каким-то чудом пересек границу и оказался в Колумбии, в той самой Картахене. Как говорится, нелегальным мигрантом. Поселился в какой-то ночлежке и стал искать Алону. Когда закончились деньги, пошел работать в порт докером. Там у них всё это легко делается. Паспорт и трудовую книжку не требуют. Готов работать за половину зарплаты – иди, работай…
Когда он мне всё это рассказал, я, честно тебе скажу, подумал, что парень просто свихнулся. От любви или еще от чего-то, но свихнулся.
Оставил я его у себя ночевать. А поздно вечером пришел ко мне мой аргентинский друг, тоже капитан, по имени Лео. Его судно стояло у того же причала.
Он уже пожилой человек, и когда мы сели за стол втроем , то я решил рассказать ему о Васином  несчастье.
Он внимательно меня выслушал, а потом спрашивает Васю: «А где ты ищешь свою девушку?»
Вася отвечает, что ищет её везде: на улицах, в ресторанах, в кинотеатрах и даже в публичных домах. Везде показывает её фотокарточку и называет имя.
«Не там ты ищешь, - говорит Лео. - Ты должен знать, как знают люди во всём мире, что Колумбия – это страна наркотиков. Наркопритонов здесь больше чем публичных домов, хотя, по сути, это одно и то же. Только наркопритон надо еще найти, потому что они якобы запрещены законом. Среди докеров в вашем порту обязательно есть хотя бы один наркоман, и он поделится с тобой адресами всех мест, где можно уколоться и провести ночь с девушкой того же пошиба.
И тут я вижу, что у Васи зажглись глаза, и он готов сейчас же последовать совету капитана и бежать в поисках своей любимой.
Утром мы с Васей расстались, я оставил ему свой питерский адрес и просил мне писать о результатах поиска Алоны. Больше я его в Картахене не видел.
После этого рейса я ушел в отпуск, приехал домой и нашел там на тумбочке почтовый конверт со штампом индийского города Калькутты.
Это было письмо от Васи Степанова. Наизусть я его не помню, поэтому расскажу его содержание вкратце, без Васиных эмоций.
Он нашел Алону, действительно, как и говорил Лео, в одном из наркопритонов, и насильно вытащил её оттуда. На каком-то пароходе под флагом несуществующего государства они нелегально сбежали в Индию, где в пригороде Калькутты живут дальние родственники Алоны, занимающиеся выращиванием овощей. И теперь у Васи с Алоной есть собственное дело: они взяли в аренду в Калькутте небольшое помещение, купили подержанный грузовичок и реализуют эти овощи прямо на припортовой улочке. Доходы невелики, но на жизнь хватает.
На душе у меня стало спокойней, но беспокоил один лишь вопрос: а как с Алоной? Ведь за время, которое она провела в наркопритоне, у неё могла возникнуть привязанность к наркотикам, избавиться от которой трудно, а порой и невозможно. Но Вася об этом ничего не писал.
Выйдя на работу после отпуска, я попросил в своем пароходстве направить меня на новую линию Новороссийск – Йокогама, с заходом для дозаправки в Калькутту. Тем более, что за все время своего капитанства я ни разу не побывал а Индии.
Я сообщил Василию, когда мой танкер приходит в Калькутту, и он встретил нас на пирсе. Когда я его увидел, он показался мне сверху маленьким и жалким. Он стоял на солнцепёке в смешной соломенной шляпе с широкими полями и улыбался…
Потом мы пошли с ним к нему домой. Алона, такая же маленькая и красивая, сказала мне по-английски: «Goodmorning, Master!» и пошла готовить обед. Я посмотрел ей вслед и задал Васе вопрос, который мучил меня всё это время: «С ней всё в порядке?». Он отвёл свой взгляд куда-то в сторону и ответил коротко: «Почти…».
Потом добавил: «Надо очень много денег, чтобы избавить её от этой зависимости. Я уже накопил полтысячи долларов, но этого мало… ».
«А, может, тебе надо вернуться в Россию? - спросил я. – У нас будет легче сделать это».
Он ответил мне сразу: «А кем я туда вернусь? Штурмана Степанова уже нет. Потому что нет документов, удостоверяющих его личность, профессию и подданство. И восстановить их невозможно. Я очень хочу жить на Родине, она снится мне каждую ночь, когда, уставший от припадков Алоны, я, наконец, добираюсь до постели… Но вы знаете, капитан, я счастлив и здесь… Потому, что у меня есть Алона .. »
Это слово прозвучало у него почти как «Алёна»
Больше мы с ним не виделись, и писем мне он больше не писал…»

Костер уже догорал..
Луна еще не взошла…
Мы оба молчали..
Только Ася, зябко дрогнув плечами, сказала всего три слова:
-Забросай костер снегом…
И ушла на тропу, не дожидаясь меня…

                                                                        (продолжение завтра)

© Copyright: Борис Аксюзов, 2020

Регистрационный номер №0473528

от 8 мая 2020

[Скрыть] Регистрационный номер 0473528 выдан для произведения:
 
 
 
5.
    -А можно, я дам тебе прочесть краткое изложение романа, которое я составил, задумав его написать? – спросил я Асю, когда мы пришли в мой номер.
- Нет, - решительно ответила она. – Я не хочу ничего читать. Мне надо слышать твой живой голос. Говори так, как будто ты пишешь свой роман.
- Так это будет долго, - уныло сказал я.
- Ничего, времени у нас много. Пельмени на обед будем лепить вместе, сварятся они за пятнадцать минут, так что давай рассказывай.
- Хорошо. Тогда я буду говорить от лица человека, который рассказал мне эту историю. Это был мой друг с детства, ныне капитан дальнего плавания, Марат Юнусов.
- Замечательно! – согласилась Ася. – Я уже представила его себе: невысокий человек с умными глазами, у которого было трудное детство, мать – дворничиха, отец – сапожник.
- Как ты угадала? – удивился я.
- По имени и фамилии я поняла, что он татарин. Татар высоких я не встречала, а если он стал капитаном дальнего плавания, значит, умный. Почти все женщины-татарки в Питере, как и у нас в Москве – дворничихи, а мужчины – сапожники.
- Ну, насчет отца ты ошиблась, он у него был милиционером. А в остальном всё верно. Так вот однажды пришел он из плавания, сели мы с ним у меня на кухне, выпили за встречу по сто граммов, закусили корюшкой, и рассказал мне он мне эту удивительную историю про любовь. И начал он её так, без всяких предисловий:

   «Прислали мне на танкер штурманца, совсем еще зеленого, только что училище закончил. Наше, Макаровское. Паренёк ничего себе: скромный, исполнительный и, несмотря на свою молодость, знающий. Экипаж у меня на судне смешанный, тут тебе и филиппинцы, и индийцы, и хорваты, и украинцы и даже уроженцы островов Зеленого мыса, которые в судовой роли записаны как кабовердийцы. Из русских же только механик, два помощника, один матрос и я, да и тот татарин. Трудно работать с таким экипажем, даже мне, опытному моряку. А Василий, как звали штурманца, подружился со всеми членами экипажа за один только день, всех по именам запомнил, а они его чуть ли не на уже руках носили. Называют его «мастер Вася», хотя мастером на судне обычно кличут лишь капитана.
Наблюдаю я за ним, как за новичком наблюдать положено, и вижу, что он за всем успевает: в штурманской рубке у него порядок исключительный, вахту на мостике несет так, словно на флоте уже десяток лет служит, а в свободное время всегда с людьми. Он и песни с ними поет на их родном языке, и про родных расспрашивает, и карту им под нос суёт, чтобы они показали ему, где их родина находится. Слышу, он уже с индийцами на их языке здоровается, с хорватами – по-хорватски, с португальцами и кабовердийцами – по-португальски, а с филиппинцами - на пилиппино , как их язык называется. Замечательный язык, я тебе скажу. Вроде птичьего: сплошной щебет и мелодичный свист.
А через неделю замечаю я, что наш Вася влюбился…
Ты сейчас удивишься и спросишь меня: как можно на судне влюбиться? В кого?! Вот и я тогда точно так подумал…
Было у нас в экипаже всего три женщины, и все трое – филиппиночки. Две поварихи или, как мы их называем, кокши, пожилые уже, и посудомойка, она же разносчица,  девчонка еще, по имени Алона. Но звучит оно, почти как наше Алёна , так как звук «л» у них на английский лад произносится, немного тверже, чем в русском языке, скажем, в слове «любовь», но мягче, чем в слове «лоб».
Вот в эту Алону, или Алёну, и влюбился наш Вася.
В первый раз я увидел их вместе с мостика. Смотрю, стоят на носу танкера, или, как у нас говорят, на самом краешке носовой части, два человека: высокий парень в офицерской форме и девчушка, в голубом платьице с белым передничком, крохотная, ему по пояс. Он обнимает ее за плечи, и что-то рукой ей впереди показывает. Ну, прямо , как в кино , в фильме о «Титанике».
Погода штормовая, нос то в небо взбирается, то почти весь в воду уходит, а они стоят под брызгами, и хоть бы хны.
Я ему по громкой связи: «Штурман Степанов, немедленно уйдите с палубы!» А он мне ручкой помахал и снова начал девчонке что-то интересное впереди показывать. А там, кроме высоких волн с барашками да чаек вопящих, ничего и нет.
Вызываю его к себе после вахты: «Ты что это, Василий , творишь? Ладно, технику безопасности нарушаешь, но ты к тому же не подчиняешься приказу капитана!» А он мне: «Я ваш голос, Марат Тимурович, не узнал. Думал, что это рулевой Пашка Свистунов дурачится». Ну, что ему на это скажешь?
Потом я увидел их вместе, проводя утренний обход судна перед приходом в порт. Кажется, это был Бостон. На палубе уборка идет, вода из шлангов хлещет, а они стоят у борта и о чем-то щебечут. Говорит, в основном, Алона, на своем прекрасном пилипино .А он её внимательно слушает и кивает головой, вроде как, всё понимает. А я ведь хорошо знаю, что понять этот язык и за год общения с филиппинцами невозможно, и даже злость меня от удивления берет: и чего это он притворяется? А потом дотумкал: ведь можно только по одной интонации догадаться, о чем речь идет, особенно, когда она идет о любви…
Слово «Вася» у неё звучало в каждом предложении, причем, очень необычно: «В-а-а-а-сь а-а» .
Когда она произносила звук «в», она прикусывала свою маленькую и изящную нижнюю губку, и этот звук получался у неё, как выстрел. Только не пулей, а маленьким нежным цветком, вроде нашего пушистого цветочка вербы – «в!». Потом следовало долгое с переливами «а-а-а», затем мягкое, приятное «сь и снова «а-а-а». Заслушаться можно только одним этим словом!
Но у меня были другие заботы, и я подошел к ним и строго спросил: «Штурман Степанов, кто руководит приборкой на верхней палубе?». А он отвечает: «Я, Марат Тимурович, штурман Степанов!». А я почти кричу ему в его счастливое лицо: «А вы, штурман, не видите, что она проводится кое как, спустя рукава?». А он мне: «Никак нет, капитан, не вижу! Так как в данный момент беседую с прекрасной дамой, которая через десять минут заступает на вахту, и мне такой возможности не представится в течение ближайших двух суток!»
Бунт на корабле, иначе и назвать нельзя!
Приказываю ему: «Сдать вахту второму помощнику и ждать моего решения у себя в штурманской рубке!»
«Слушаюсь!» - отвечает. Целует руку у своей возлюбленной, отчего глаза у неё становится похожими на фиалки, пробившиеся сквозь снег, и четким шагом уходит к себе».

Здесь я прервал свой рассказ от лица Марата, так как очень устал.
Сыграть две роли, да еще без репетиции, было не так-то просто.
- А ты молодец, Акимов, - задумчиво и нежно сказала Ася. – Память у тебя отличная, причем, живая. Ты помнишь не факты, который тебе сообщил твой друг, а весь его рассказ, его слова и даже интонацию, с какой он их произносил. Ты в театральное училище не пытался поступить?
- Нет, не пытался, - раздраженно ответил я.
- Ну, не злись… Я тебя понимаю… Ты так прекрасно рассказал мне , как начиналась эта любовь, а я иронизирую. Это от зависти, Лёша. У меня такого не было… Ладно, пойдем пельмени лепить. Этот процесс успокаивает…
На кухне, достав из холодильника уже готовое тесто и приготовленный ею по какому-то неизвестному никому рецепту, фарш, она надела на меня белый передничек и сказала:
- Лепи пельмени любого размера, но теста в них должно быть не больше, чем это…
И она показала мне катышек на своей, почему-то дрожавшей , ладони.
Минут пять мы работали молча, потом Ася сказала:
- Так, может быть, ты продолжишь свой рассказ? Я не буду иронизировать и прерывать тебя, клянусь. Зависть ушла. Я же не знаю, что случилось с Васей и Алоной потом. Может быть , он женился на своей землячке Наташке, а Алона вышла замуж за Диего, двоюродного брата своей троюродной сестры. Знаешь, как это в сериалах бывает…
- Я тебе не сериал пересказываю, - ответил я, стараясь не злиться. – И рассказывать о такой любви за лепкой пельменей, по-моему, нельзя…
- Ха-ха, - изобразила она смех. - А ты жене никогда не рассказывал о своей работе, прежде чем лечь с ней в постель?
Я швырнул недолепленный пельмень в мусорное ведро и выбежал из кухни.
Упав у себя в номере постель, я закрыл глаза и подумал: «Это тебе за то, что ты возомнил себя писателем, способным познать человеческую душу до самой её глуби… »
Без стука вошла Ася, присела рядом на кровать и погладила мои волосы:
- Бедный мой Лёша! Ты не знаешь, что женщины могут быть иногда страшными, даже ужасными ведьмами. Я не знаю, что случилось со мной после твоего рассказа, но чувствую в себе что-то недоброе и злое… Ведмячье.. Я поняла это, как только ты ушел, и бросила пельмени в холодную воду. Теперь они слиплись, и мы будем есть с тобой на обед хлеб с осетинским сыром, запивая горячим сладким чаем. Хорошо?
- Хорошо, - ответил я, улыбаясь
Обед, состоявший из хлеба с соленым сыром и сладкого горячего чая, показался мне очень вкусным, и, проглотив всё это за три минуты, я предложил Асе пойти погулять. Она сразу же согласилась, и мы вышли под синее небо и яркое солнце. Я хотел, как всегда, спуститься к реке, но Ася взяла меня за руку и потащила в гору.
- Только вверх и вперед! – закричала она. – К тому же, у меня в лесу есть знакомая белка, которую я обязана покормить…
Мы поднимались по лесной тропе всё выше и выше, и я не задыхался, как прежде, вероятно, потому , что впереди меня бодро шагала Ася, напевая :
                                            «Мы идем,
                                                              Нас ведут,
                                                                             Нам не хочется…»
Дойдя до края леса, она свернула в сторону, на нетронутый наст и сказала:
- Это моё любимое место на планете Земля. Посмотри, отсюда видны горы, над головой у тебя шуршат белки, а вот там под снегом – куча дров, из которых мы сейчас распалим знатный костёр. И мы будем сидеть при его свете до тех пор, пока на небо не вылезет эта мерзкая Луна, холодная соперница тёплого света нашего костра.
- Тебе бы стихи писать, - сказал я, желая отомстить ей за разговор на кухне.
- И напишу, Алёшенька, напишу, - воскликнула она, улыбаясь. – Как только почувствую, что это кому-нибудь надо.
Она дёрнула за какую-то веревку, и к её ногам обрушились засыпанные снегом буковые чурочки, аккуратно распиленные чьей-то заботливой рукой.
Через несколько минут на поляне запылал костёр, и любопытные белки запрыгали с ветки на ветку.
- Рассказывай дальше, - сказала Ася. – Что же случилось дальше с Васей и Алоной.
И я сразу очутился на своей питерской кухне, и тихий голос Марата произнёс:

  « На следующий день после того, как я отправил Васю под домашний, если можно так выразиться , арест, я зашел к нему в рубку и застал его за завтраком. Он с аппетитом ел горячие голубцы по-филиппински и запивал их ароматным кофе. Когда я вошел, он встал и приветствовал меня совсем по-военному: «Здравия желаю, товарищ капитан!». Мне очень не понравилась эта бравада, и я сказал: «Два наряда вне очереди, штурман Степанов. Один из них отработаете на камбузе. Будете картошку чистить, а, может, что и похуже. Это зависит от главного кока. Который вас уже очень не любит за то, что вы у него мойщицу посуды от работы отвлекаете».
Вася неожиданно расцвел в улыбке: «Благодарю вас, Марат Тимурович, за оказанное мне доверие! С картофелем на судне проблем не будет!»
Я очень ценю в человеке чувство юмора, поэтому не стал больше читать ему нотаций. Но, уходя, всё-таки сказал: «Сходить на берег в Бостоне я вам запрещаю. А если вы хотите посмотреть на достопримечательности Монреаля, куда мы придем через трое суток, то хорошенько подумайте о своем поведении».
А он вдруг меня спрашивает, жалобно и с тоской в глазах: «А Алона на берег в Бостоне сходит?» - «Не знаю, - отвечаю я. – У меня экипаж не из одной Алоны состоит. И список сходящих на берег я наизусть не помню».
От него я на камбуз пошел. Спрашиваю старшего кока: «Кто приказал вам штурмана Степанова голубцами кормить?» А старший кок у нас молдаванин из Бендер, скромный такой, тихий. Но отвечает мне вразрез: «Так как будто нет у нас такого закона, чтобы членов экипажа, даже если они под домашним арестом находятся, голубцами не кормить. Может, прикажете штурмана на хлеб и воду посадить, так я согласен, экономия на продуктах большая будет».
«А кто, - спрашиваю я,- ему завтрак отнёс?»
«Так у нас только одна разносчица на камбузе, - отвечает кок. - Алона Маркос»
«Ну, - думаю, - «наказал» я Васю. Сидит себе в рубке и ест голубцы, которые приносит ему его любимая девушка».
Конечно же, на камбуз картошку чистить я штурманца не отправил, не принято у нас так офицеров наказывать. Но насчет увольнения на берег он сильно задумался. Я это заметил, когда мы стали подходить к Монреалю. Василий стал подтянут, чрезвычайно исполнителен и… одинок, Алона исчезла из его жизни, будто там её и не было.
Но в Монреале я понял, что это было сплошным надувательством. Они сошли на берег вместе, еще на пирсе обнялись, и пошли в таком виде по городу.
А я стоял у трапа и размышлял, задавая себе всего лишь один вопрос: «Так что же это такое, в конце концов? Неужели филиппинские девушки столь податливы, что на второй день знакомства обнимаются с мужчиной, которого они совсем не знают? Так, вроде, нет… Ведь я сам был свидетелем, как та же Алона отшила боцмана Мусиенко из города Херсона, когда тот попытался на камбузе залезть рукой к ней под юбку. Тарас стоял у меня в каюте, ошпаренный горячим чаем, и плакал от стыда, умоляя меня списать его с судна в ближайшем порту  .В Монреале мы стояли долго. Сначала в очереди на разгрузку, потом при откачке груза у них с шлангами проблемы возникли, так что задержались мы там изрядно. Штурман мне был не нужен, и я разрешил ему сходить на берег почти ежедневно. Вместе с Алоной, разумеется. А в последний день стоянки в Монреале он преподнёс мне сюрприз. Заходит в мою каюту, не спрашивая разрешения, и сходу задает мне вопрос, от которого  меня начинает трясти: «Марат Тимурович, вы не знаете, могу ли я в иностранном порту зарегистрировать брак с гражданкой не российского подданства?»
Я не знал. И поэтому сказал ему прямо: «Вася, брось ты у меня на судне разыгрывать сцены из трагедии Вильяма нашего Шекспира «Ромео и Джульетта»! Через пять месяцев пойдешь в отпуск, поедешь в свои Вязники на Клязьме и женишься там на прекрасной русской девушке, высокой и стройной. Не то, что эта пигалица с Филиппин».
И не успел я закончить свою нотацию, как понял, что сделал непоправимую ошибку, первую в своей капитанской практике. Вася побледнел до состояния тундры крайнего Севера в зимний период, затрясся весь и говорит сквозь зубы: «Прошу ответить мне по существу вопроса: могу или не могу».
«Не знаю, - отвечаю я честно. - Этот можно выяснить в нашем консульстве, но через три часа мы уходим».
«А какой у нас следующий порт захода?» - спрашивает он.
Я заглянул к себе в ноутбук и отвечаю: «Картахена, Колумбия. Стоим трое суток. Заправка, взятие попутного груза до порта Трабзон, Турция».
«Вы сможете обратиться там в консульство?» - «Могу, если оно там есть». – «А как это можно узнать?» - «Зайдите у себя в Интернет и узнайте.А, если оно там есть, пойдёте туда сами, и будете сами решать свои проблемы, которыми стараетесь нагрузить меня. Еще вопросы есть?» - «Никак нет», - отвечает он и уходит.
Но в порту Картахена в первый же день стоянки случилось так, что в консульство  обращаться было уже не нужно.
Пропала Алона.
Сошла на берег и не вернулась…
Я известил об этом портовые власти, те обратились в полицию. Начался её розыск, но без результата. Гражданка Филиппин по имени Алона Маркос обнаружена не была…
Из-за этого мы задержались в Картахене еще на сутки, а на четвертые ушли в море…
Когда пришли в Новороссийск, у меня почти полностью сменился экипаж, И штурмана Степанова в судовой роли моего танкера тоже не оказалось …
Ходили мы по одной линии Новороссийск – Монреаль с грузом нефтепродуктов. И через два месяца я вновь оказался в Картахене. Работаю в своем кабинете с грузовыми документами, вдруг входит вестовой и говорит, что меня очень хочет видеть какой-то докер на пирсе. А я ему отвечаю, что. мол, пошли этого колумбийца куда подальше и не беспокой меня больше. А вестовой мне: «Так он вроде на чистом русском языке говорит, без акцента» Вышел я к трапу, посмотрел вниз и вижу там Васю Степанова в непривычном для него обличье. Костюм портового грузчика на нем, из грубой парусины, сам весь тонкий, как спичка, и глаза, словно у побитой собаки. Спустился я к нему, руку пожал, а потом сунул колумбийскому пограничнику у трапа десять долларов, чтобы он разрешил Васе на мой борт подняться. Пришли мы в мою каюту, я ему виски и кофе налил, с камбуза велел бутерброды принести.
«Ну, - говорю, - рассказывай, как ты колумбийским докером стал». И он мне рассказал всё, как на духу.
После нашего с ним рейса он неплохие деньги получил и решил купить себе в турагенстве путевку в Южную Америку, любыми способами оказаться в Колумбии и искать там Алону. До этого он пытался обратиться к нашим властям, которые заграничные вопросы решают, но там ему ответили прямо: «С какой стати мы будем искать какую-то там Алону Маркос, если она гражданка Филиппин?»
Попался ему тур в Бразилию. На второй же день своего пребывания там, он сбежал из отеля, каким-то чудом пересек границу и оказался в Колумбии, в той самой Картахене. Как говорится, нелегальным мигрантом. Поселился в какой-то ночлежке и стал искать Алону. Когда закончились деньги, пошел работать в порт докером. Там у них всё это легко делается. Паспорт и трудовую книжку не требуют. Готов работать за половину зарплаты – иди, работай…
Когда он мне всё это рассказал, я, честно тебе скажу, подумал, что парень просто свихнулся. От любви или еще от чего-то, но свихнулся.
Оставил я его у себя ночевать. А поздно вечером пришел ко мне мой аргентинский друг, тоже капитан, по имени Лео. Его судно стояло у того же причала.
Он уже пожилой человек, и когда мы сели за стол втроем , то я решил рассказать ему о Васином  несчастье.
Он внимательно меня выслушал, а потом спрашивает Васю: «А где ты ищешь свою девушку?»
Вася отвечает, что ищет её везде: на улицах, в ресторанах, в кинотеатрах и даже в публичных домах. Везде показывает её фотокарточку и называет имя.
«Не там ты ищешь, - говорит Лео. - Ты должен знать, как знают люди во всём мире, что Колумбия – это страна наркотиков. Наркопритонов здесь больше чем публичных домов, хотя, по сути, это одно и то же. Только наркопритон надо еще найти, потому что они якобы запрещены законом. Среди докеров в вашем порту обязательно есть хотя бы один наркоман, и он поделится с тобой адресами всех мест, где можно уколоться и провести ночь с девушкой того же пошиба.
И тут я вижу, что у Васи зажглись глаза, и он готов сейчас же последовать совету капитана и бежать в поисках своей любимой.
Утром мы с Васей расстались, я оставил ему свой питерский адрес и просил мне писать о результатах поиска Алоны. Больше я его в Картахене не видел.
После этого рейса я ушел в отпуск, приехал домой и нашел там на тумбочке почтовый конверт со штампом индийского города Калькутты.
Это было письмо от Васи Степанова. Наизусть я его не помню, поэтому расскажу его содержание вкратце, без Васиных эмоций.
Он нашел Алону, действительно, как и говорил Лео, в одном из наркопритонов, и насильно вытащил её оттуда. На каком-то пароходе под флагом несуществующего государства они нелегально сбежали в Индию, где в пригороде Калькутты живут дальние родственники Алоны, занимающиеся выращиванием овощей. И теперь у Васи с Алоной есть собственное дело: они взяли в аренду в Калькутте небольшое помещение, купили подержанный грузовичок и реализуют эти овощи прямо на припортовой улочке. Доходы невелики, но на жизнь хватает.
На душе у меня стало спокойней, но беспокоил один лишь вопрос: а как с Алоной? Ведь за время, которое она провела в наркопритоне, у неё могла возникнуть привязанность к наркотикам, избавиться от которой трудно, а порой и невозможно. Но Вася об этом ничего не писал.
Выйдя на работу после отпуска, я попросил в своем пароходстве направить меня на новую линию Новороссийск – Йокогама, с заходом для дозаправки в Калькутту. Тем более, что за все время своего капитанства я ни разу не побывал а Индии.
Я сообщил Василию, когда мой танкер приходит в Калькутту, и он встретил нас на пирсе. Когда я его увидел, он показался мне сверху маленьким и жалким. Он стоял на солнцепёке в смешной соломенной шляпе с широкими полями и улыбался…
Потом мы пошли с ним к нему домой. Алона, такая же маленькая и красивая, сказала мне по-английски: «Goodmorning, Master!» и пошла готовить обед. Я посмотрел ей вслед и задал Васе вопрос, который мучил меня всё это время: «С ней всё в порядке?». Он отвёл свой взгляд куда-то в сторону и ответил коротко: «Почти…».
Потом добавил: «Надо очень много денег, чтобы избавить её от этой зависимости. Я уже накопил полтысячи долларов, но этого мало… ».
«А, может, тебе надо вернуться в Россию? - спросил я. – У нас будет легче сделать это».
Он ответил мне сразу: «А кем я туда вернусь? Штурмана Степанова уже нет. Потому что нет документов, удостоверяющих его личность, профессию и подданство. И восстановить их невозможно. Я очень хочу жить на Родине, она снится мне каждую ночь, когда, уставший от припадков Алоны, я, наконец, добираюсь до постели… Но вы знаете, капитан, я счастлив и здесь… Потому, что у меня есть Алона .. »
Это слово прозвучало у него почти как «Алёна»
Больше мы с ним не виделись, и писем мне он больше не писал…»

Костер уже догорал..
Луна еще не взошла…
Мы оба молчали..
Только Ася, зябко дрогнув плечами, сказала всего три слова:
-Забросай костер снегом…
И ушла на тропу, не дожидаясь меня…

                                                                        (продолжение завтра)

 
Муза по имени Ася ( Четвёртая глава.)
Нам не дано предугадать( В День Победы)
Рейтинг: 0 195 просмотров
Комментарии (0)

Нет комментариев. Ваш будет первым!