Глава 8. Моральный кодекс (Продолжение романа «Липовый Рай»)
С приездом режиссёра-постановщика из Москвы жизнь Владимира существенно переменилась: вечерами он пропадал на своих репетициях, или занимался в спортзале гимнастикой, или ставил голос в музыкальном классе; и если моя напоминала унылую и однообразную, то у Владимира она преобразилась в яркую. Лицо его светилось, когда он пел своё «ма-ме-ми» или прилипал головою и лопатками к стене и стоял в таком положении некоторое время, укрепляя тем самым свою осанку – его существование приобрело некий смысл. Иногда казалось, что он готовит себя в актёры: то становился у зеркала и повторял какую-нибудь фразу по нескольку раз, то жестикулировал руками и корчил свои смешные рожицы.
Однажды, наблюдая за братом у зеркала, я съёрничал:
– Володька, ты похож на мартышку.
– На мартышку?.. – переспросил меня Владимир и задумался. – Знаешь, мне кажется, что я счастливый человек. Наконец-то я встретил настоящего друга.
– Настоящего друга?..
– Александра Ильича, нашего режиссёра.
– Александра Ильича? – моему потрясению не было предела.
Александр Ильич Шляйм называл себя «ровесником века», на тот момент исполнилось ему ровно шестьдесят семь лет! Представляете, шестьдесят семь! Высокий, благообразный, статный, своими изысканными манерами напоминал аристократа, но в общении с Владимиром действительно превращался в мальчишку. «Я балдею!» – кричал он из партера, когда слышал, как Владимир бойко «щёлкает», как орешки, все плюсы, минусы, умножения, деления, извлечения...
Часто к Александру Ильичу из разных уголков страны приезжали известные люди: писатели, художники, музыканты, учёные... Останавливались в санатории на пару дней, и по своему обыкновению наведывались на репетицию, и заводили диспуты на разные темы. Особенно любили потолковать о рае, как только слышали, что Вениамин Яковлевич, наш директор, буквально грезит о светлом будущем человечества.
– Знаете, я восхищаюсь Вениамином Яковлевичем, – говорил по своему обыкновению Александр Ильич своим гостям. – Вот мы смеёмся, шутим, иронизируем, а Вениамин Яковлевич, несмотря на весь наш скепсис, – гвоздь… – Александр Ильич при слове «гвоздь» поднимался с кресла партера и цитировал Николая Тихонова:
Гвозди б делать из этих людей:
Крепче б не было в мире гвоздей.
Эти строки популярного по тем временам стихотворения звучали как продолжение банкета сарказма над светлыми чаяниями школьного директора, и Вениамину Яковлевичу крепко доставалось. Интеллигенция не верила в построение рая на земле, говорила, что в мире всё бренно, а рай – это вечное блаженство и выдумка мечтателей. Но иногда поднимался из кресел один из гостей, задетый за живое, и напряжённо говорил всем собравшимся в зале:
– Друзья! Вот вы потешаетесь над бедным директором, а я всем сердцем его поддерживаю, потому что знаю, что рай на земле построить можно…
В зале по своему обыкновению шумели, пытались возразить, но Александр Ильич как опытный психолог жестом руки останавливал все разговоры, садился в кресло и с ехидным выражением лица показывал, что принимается слушать.
Раз в актовый зал ввалились подшофе в компании с опальным политологом Фёдором Бурлацким, бывшим советником Никиты Хрущёва, много шутили и смеялись, говорили главным образом о статье Фёдора Михайловича, опубликованной в «Комсомольской правде», из-за которой он собственно и пострадал, затем переключили внимание на художника Рощина, с неухоженной бородою, в сером засаленном свитере – тоже один из опальных. Александр Ильич его с трудом узнал и страшно ему обрадовался. Рощин рассказал о себе удивительную историю, как он в конце пятидесятых переболел раком лёгких и чудесным образом исцелился, устроившись на реставрационные работы в Троице-Сергиевой Лавре.
– Рано или поздно человечек обратится к Богу, – рассуждал он тихо, но так, что все его слышали. – Помните, что говорил Белинский? «Человечество движется не прямою линией и не зигзагами, а спиральным кругом…» Настанет время, и мы осознаем, что никогда не построим коммунизм без Бога.
– В пределах Садового кольца[1] уже построили, – сыронизировал кто-то из гостей.
В зале бурно зашумели.
– В пределах Садового кольца? Коммунизм – это справедливое общество людей. А вы посмотрите, кто живёт в пределах Садового кольца! Подхалимы и конъюнктурщики!
– Старый Хрыч там обитает. Сочинилис поэмочку «Мы – не рабы», и на тебе – квартирочка в Жилом доме на площади Восстания. Алкаш несчастный!
Александр Ильич встал со своего кресла и громко произнёс в шутливом тоне:
– Господа, вы не даёте человеку высказаться! Прошу не перебивать!
– У Григория Нисского[2], – продолжал также тихо Рощин, – в человеке соединяются несколько природ: материя – вещественное естество; затем природа бесчувственная, свойственная живой растительной природе; далее природа чувственная, присущая животному миру; и над всем этим стоит природа словесная, логосная, то есть Разум. Другими словами, человек фокусирует на себе пути восхождения природ. Если человек движется вверх по Лестнице Восхождения, то вместе с ним восходит и природа, если он падает, то и природа катится вниз. Вы улавливаете, к чему я клоню?
– Кажется, я понимаю. Человек должен стремиться к своему совершенству. Совершенствуясь, человек облагораживает вокруг себя и природу, – сказал впечатлительный Александр Ильич.
– Эта идея не нова. Поэтому и приняли Моральный кодекс, – вставил один из гостей и все дружно засмеялись, посмотрев на Бурлацкого.[3]
– Призвание человека превратить землю в рай. Эту миссию не выполнил Адам, но по Максиму Исповеднику[4] мы подразумеваем её в деле Христа – нового Адама. Человек должен обожить себя и прославить всех земных тварей. Посмотрите на историю Древней Руси, – продолжал вдохновенно Рощин. – Сколько было святых! И как они преображали вокруг себя мир! К ним приходили звери и птицы, вокруг них строились монастыри и целые города. К Древней Руси присоединялись народы, но эти народы не утрачивали свою самобытную культуру, а лишь обогащались христианской красотой и новизной. Мы должны победить бесстрастием разделение в себе, святой жизнью соединить землю и рай и в таинстве любви соединиться с Богом. В синергии с Богом наше будущее.
Общение с друзьями Александра Ильича впечатляли моего брата, радостная улыбка не сходила с лица его. Иногда возникало чувство, что Владимир действительно живёт в раю: ему оказывали всяческое внимание, его любили и задаривали подарками… Но скоро сказка сказывается… С повторным приездом Смолина в наш интернат разгорелся грандиозный скандал; история вылилась, прямо скажем, в комедию.
(Продолжение следует. Глава девятая – «Чиполлино»).
[1] Садовое кольцо – круговая магистральная улица в центре Москвы.
[2] Григорий Нисский (ок. 335-394 гг.) – христианский богослов и философ, епископ г. Ниссы, почитается в лике святителей.
[3] По утверждению политолога Ф.М. Бурлацкого, Моральный кодекс строителя коммунизма был написан при следующих обстоятельствах: «Дело было в Подмосковье, на бывшей даче Горького. Шёл 1961 год. С группой консультантов ЦК КПСС я работал над программой партии – с начала и до конца. Нашей группой руководил секретарь ЦК Борис Николаевич Пономарёв, а непосредственную работу осуществлял его зам – Елизар Ильич Кусков, прекрасной души человек, остро пишущий и тонко чувствующий слово журналист.
Как-то утром, после крепкой вечерней пьянки, мы сидели в беседке и чаёвничали. Елизар мне и говорит:
– Знаешь, Фёдор, позвонил «наш» (так он звал Пономарёва) и говорит: «Никита Сергеевич Хрущёв просмотрел всё, что вы написали, и советует быстро придумать моральный кодекс коммунистов. Желательно в течение трёх часов его переправить в Москву».
И мы стали фантазировать. Один говорит «мир», другой – «свобода», третий – «солидарность»… Я сказал, что нужно исходить не только из коммунистических постулатов, но и также из заповедей Моисея, Христа, тогда всё действительно «ляжет» на общественное сознание. Это был сознательный акт включения в коммунистическую идеологию религиозных элементов. Буквально часа за полтора мы сочинили такой текст, который в Президиуме ЦК прошёл на «ура».
[4] Максим Исповедник (580-662 гг.) – христианский монах, богослов и философ, прославлен в лике преподобных.
Помочь сайту
Поздравления
