Многоточие отсчёта. Книга первая. Глава первая

Глава 1



Yes-s-s-s! Свершилось! Наконец-то, и на нее, Ладу Коломенцеву, снизошло благоволение фортуны! А она и не сомневалась. Как ярая оптимистка, она всегда верила, что, чему суждено, то и вмешается в вашу жизнь, и непременно вот так, как это произошло с ней: неожиданно и впридачу самым непредсказуемым и восхитительным способом.

Самолет летел над Европой на положенной ему высоте скольких-то там тысяч метров; милые улыбчивые стюардессы, экипированные в элегантную униформу, предлагали пассажирам мятные леденцы и напитки на любой вкус, затем эту непременную на борту самолета варёную курятину в компании с холодными, красиво упакованными в фольгу и целлофан, закусками и не менее холодным рисом, и снова напитки. Все это они проделывали, в том числе и улыбались, чрезвычайно старательно и добросовестно.

Лада Коломенцева высоты боялась с детства и по этой причине никогда не выглядывала в иллюминатор, справедливо полагая, что вид земного ландшафта, напоминавший ей топографическую карту, со всеми этими заснеженными пиками и замысловатыми извилинами серебристых рек, никакого иного чувства с данной точки обзора, кроме морской болезни, у нее не вызовет. Гораздо приятнее и интереснее для Лады было сидеть, откинувшись в кресле, и, попивая в охоточку апельсиновый сок, читать или просто перелистывать прихваченный из дома журнал, а еще лучше мечтать, представляя себе спокойное море, приморские дюны, голую, отполированную морем, солнцем и ветром скалу, нависшую над этим морем, на вершине скалы – одинокую сосну, протянувшую строго на юг свои пушистые лапы и щедро источающую фитонциды, и себя под этой скалой, или нет, не под, а на скале. Ветер то вздувает колоколом ее воздушный белый сарафанчик, временами озорничая, оголяет ее стройные, дочерна загорелые ноги или ласково перебирает ее свободно рассыпавшиеся по плечам волосы, которые уже успели окончательно побелеть от солнца и морской соли, а то нежно целует ее ярко-розовое, цвета фуксии плечико, поблескивающее сквозь обгоревшую на солнце кожу. Одной рукой она придерживает на затылке готовую в любую минуту слететь широкополую соломенную шляпу с лиловой ленточкой и пришпиленным букетиком живых фиалок (“С ума сбесилась?— сказал бы ее лучший друг Марик Варшавский. - Откуда летом фиалки?”), а другой намеревается снять темные очки, чтобы получше разглядеть горизонт, предвкушая умиление от вида приближающегося к ней такого маленького, будто игрушечного судёнышка. У Лады получалась романтическая идиллия вполне в духе Александра Грина, не хватает только алых парусов.

Предначертание свершилось! Так думала Лада Коломенцева, извлекая из глубин своей памяти невесть где прочитанную или услышанную фразу, удачно и к месту включив её в свой репертуар. Такова уж профессиональная манера актеров и журналистов.

20 июня английская торговая компания “Sweet’s Mary”, завалившая в последние годы ее родной Ташкент всевозможными продуктами питания, в том числе и супами-концентратами в ярко-оранжевых пакетиках, проводила рекламный розыгрыш своих призов. Будучи слишком занятой на своей работе, а точнее – слишком ленивой, чтобы каждый день готовить своей дочке обеды, Лада закупала эти всем знакомые оранжевые пакетики с искусственным супом в огромных количествах. Благо, они ее Веронике отнюдь не надоели. Разумеется, за свои 30 лет Лада освоила и манты, и плов, и пельмени, и прочие кулинарные изыски, включая даже знаменитые французские рататуй и жульен, а ее фирменным блюдом были хорошенько отбитые ломтики мяса, на греческий манер вперемежку с оливками, шампиньонами и брынзой запеченные под толстым слоем сыра, но готовила все это она без удовольствия, считая своей прямой, хотя и неприятной обязанностью. Чего только в жизни не приходится делать матерям-одиночкам!

Вот так, благодаря этим самым ярко-оранжевым, чтобы на прилавке было видно издалека (проверено еще самой вдовой Клико!) пакетикам и страсти ее дочки Вероники к супу с лапшой, начавшейся еще с пеленок, с веселой детской загадки: “Висит на ложке, свесив ножки”, - Лада Коломенцева, ташкентская журналистка, и выиграла главный приз – поездку в Англию на три недели; вот так и оказалась на борту самолета всего в двух шагах от своей заветной мечты – побывать за границей. До сих пор мир она познавала лишь со страниц своего родимого журнала “Альфа и Омега”.

Правда, в своих розовых мечтах Лада представляла себя отнюдь не в Англии, а во Франции – в Париже, естественно, или на худой конец, в Ницце. Ах, Париж! Город-праздник, город – законодатель мод, эталон стиля, средоточие мировой художественной культуры, город, стоивший Генриху Наваррскому мессы, а Марии-Антуанетте – головы, город, который всегда и у всех на устах, и где она, познавая мир, с хорошим прононсом и грассирующим “р” сочиняла бы панегирики своей судьбе, преподнесшей ей такой восхитительный подарок.

Но, - и с этим все согласятся, и это разумеется само собой, - было бы чрезвычайно глупо сетовать на судьбу, да Лада никоим образом и не осмелилась бы, за то, что та вдруг решила перенести ее на три редели из ташкентского пекла на жемчужину морских курортов Ла-Манша – этакую английскую Ривьеру. Рекламный проспект со вкусом расписывал великолепный и незабываемый отдых в комфортабельном отеле под звучным названием “Заоблачная высь”, удобные номера с непременным видом на Ла-Манш, ресторан с отличной европейской или, на выбор, экзотической кухней, соответствующей запросам самого отъявленного гурмана, разумея, вероятно, тайскою или японскую, благоустроенный пляж, а также для любителей острых ощущений, к коим Лада себя отнюдь не причисляла, казино, ночной бар, бассейн с морской подогретой водой, аквапарк и прочие курортные блага.

Начитавшись всех этих щедрых приманок рекламного проспекта, Лада, как натура творческая и впечатлительная, уже вполне зримо представляла себя одетой в умопомрачительный купальник, сидящую в шезлонге из желто-красного тика на краю бассейна, наполненного чистейшей водой, на высокой террасе с видом на море. Успев вусмерть наплаваться и загореть как креолка, подставив ноги ласковым солнечным лучам, а лицо с оливковым загаром (на зависть девчонкам из её родимого журнала “Альфа и Омега”) – солёным морским брызгам, любуясь сквозь тёмные очки проплывающим на горизонте белым лайнером (кажется, её профессиональное воображение её подводит; это уже было, и она повторяется!), она через соломинку потягивает сок, принимая всевозможные соблазнительные позы. И так на протяжении трёх недель!

Человек, как известно, привыкает ко всему, но невозможно привыкнуть к ташкентской жаре, и поэтому пресловутое ташкентское лето – особая тема, заслуживающая отдельного разговора.

Где-то в середине июня, - а ташкентцы испокон веков знают, что Богом данный порядок вещей незыблем и установлен раз и навсегда, - в Ташкенте начинается чилля – самые жуткие сорок дней в ташкентском календарном году; и город снова и снова, как 2000, и 1000, и 100, и 10, и год назад ровно сорок дней будет изнывать от жары. Всё вокруг снова и снова будет задыхаться от зноя и жариться под лучами нещадного ташкентского солнца. Жар костей не ломит, но будут плавиться от пекла асфальт и мозги ташкентцев, а домашние кондиционеры с утра до вечера будут накручивать неимоверное количество киловатт-часов, наводя неописуемый ужас на рачительных хозяек, считающих не выключать этих спасителей хотя бы на ночь непозволительной роскошью. Вездесущее солнце не пощадит случайного прохожего, осмелившегося показаться днём на улице без крайней необходимости и прокладывающего свой маршрут короткими перебежками от одного автомата “Газ-вода” к другому и готового спрятаться куда угодно, лишь бы спастись от этого пекла, и ругающего на чём свет стоит эту треклятую чиллю! Не пощадит оно и травку, нагло пробившуюся сквозь плитку тротуара, ещё недавно такую сочную, а сейчас выжженную дотла. Не пощадит оно и чахлые, поникшие головки цветов, в надежде на русское “авось” высаженных в пыльных рабатках вдоль дорог; и спасу от него не будет никакого! Первый вздох, первый глоток уличного воздуха обжигает лёгкие наподобие глотка спирта и напрочь отбивает дальнейшую охоту дышать. Нестерпимым жаром веет от раскалённого добела солнца, от белого тусклого неба, от случайно или по недомыслию оставленного посреди солнцепёка автомобиля, в котором уже начала плавиться внутренняя обшивка, а на капоте хоть яичницу жарь. Жар идет от крыш домов, заборов и вывесок, на которых уже пузырится и отслаивается краска, от выжженного солнцем бурьяна в кюветах, от пыльных гроздей спеющего винограда. Эта чилля гонит прочь всё живое, заставляет дворовых собак зарывать свои потрескавшиеся носы в жидкую глину где-нибудь у глухого дувала, загоняет дочерна загорелых голых мальчишек в городские фонтаны и арыки; и только вездесущие отчаянные воробьи за неимением лужи купаются в придорожной пыли.

— Чилля! – стонут разморенные, доведённые зноем до одури уличные торговцы дынями и арбузами, навалом сброшенными на каждом перекрёстке, и, побросав свой товар, лежат неподвижно, прикрывшись, как покойники, белыми платками.

— Чилля! – воздают должное чилле торговцы уличных коммерческих лотков, за сезон становясь миллионерами, продав несметные количества “Фанты” и “Кока-колы”. Вместо обеда в чиллю вполне годится брикет “Лакомки” или смородинового – Ладиного любимого! – “Опал фрутса”.

Когда пекло изматывает все силы, и изнывающие от жары ташкентцы ищут и не находят места, где можно вздохнуть полной грудью, не боясь заработать ожёг лёгкого, вот тогда-то настоящим рукотворным раем посреди асфальто-бензиновых испарений становятся сады и парки, коих в Ташкенте, слава Богу, несть числа! – парки – краса и гордость Ташкента; парки с прудом в центре, спрятанным за зарослями плакучей ивы, и где тысяча фонтанчиков круглосуточно поливают ухоженные заботливой рукой садовника газоны; парки, где вольготно себя чувствуют и каштаны, и белоствольные красавицы-берёзки, и другие гостьи с Севера – голубые ели; а уж что говорить о священных ташкентских чинарах, сплошь увитых плющом, - будто вырядившихся в кружева, или о вековых карагачах с толстыми раскидистыми ветвями и дуплами у разветвлений, откуда всегда, как из склепа, несёт сыростью. Таким любая чилля нипочём; и плевать они хотели с высокой колокольни на любой зной и даже на самый агрессивный солнечный протуберанец! Днём и ночью в их высоких кронах царят тишина, спокойствие, величие и полумрак.

Посередине такой невообразимой жары судьба, а, может, Ладина добрая фея-покровительница, в которую она с лёгкой руки дочери, большой любительницы всяческих сказок, с недавних пор уверовала, устроила всё так, чтобы Ладе досталась не одна из тысячи фирменных маечек с эмблемой “Sweet’s Mary”, не фотоаппарат и не видеоплеер (действительно, зачем ей вся эта ерунда!), а путёвка на одно лицо и непременно с 28 июня. ( Хотя, Лада считала, уважающая себя компания всегда предлагает путёвку на два лица и в любое, удобное для клиента время.) Отъезд назначили через неделю; этого срока едва хватило на оформление всяческих бумаг (спасибо компании – она всё взяла на себя), на то, чтобы быстро закончить наименее важные дела, а более важные, и потому требующие особого подхода, отложить на потом, собрать впопыхах чемодан, раздать своей семье устные и письменные напутствия и, вусмерть устав, напоследок как следует всплакнуть. На то и живет.

Свой розыгрыш она, эта английская компания, проводила заочно, в своих никому неведомых кулуарах. Благую весть о том, что она, Лада Коломенцева, проживающая в Ташкенте по улице Шота Руставели, дом №…, квартира №…, выиграла главный приз, Ладе по телефону сообщил любезный девичий голосок, уточнив, когда и куда она должна явиться для получения дальнейших указаний. Кроме того, ей было велено прихватить с собой все имеющиеся в наличие документы и запастись терпением.

Лелея радужные мечты о милой её сердцу Франции, в простоте душевной Лада полагала, что перенесёт её туда какая-то неведомая сила, сверхъестественным образом минуя всю эту кутерьму в ОВИРе, посольстве, аэрокассе и прочие ужасы, неразрывно связанные с сим удовольствием. Самой добровольно заняться этим делом у неё не хватило бы духу (она ещё очень и очень подумает, так ли ей нужен этот Париж!), и потому она откладывала осуществление своей хрустальной мечты до греческих календ, уговаривая себя, что, вот разбогатеет, так на следующий же день обязательно! А пока ей вполне хватало одного спокойного месяца в году, проведённого в привычных условиях попеременно то где-нибудь в Сочи или Геленджике, то в гостях у своей питерской бабушки, и без предварительных мучений. Правда, девчонки из её родимого журнала «Альфа и омега» подобное дебильное ничегонеделание прозвали отдыхом с кисловатым привкусом – как непропечённый хлеб, но флиртовать, заводить кратковременные романы и распутничать с кем ни попадя – это не для Лады; в этом вопросе она была ужасно старомодна.

И вот, одарив напоследок свою дочку Веронику поцелуем в лобик, спустя семь дней, семь безумных дней, в течение которых не было ни минуты, чтобы собраться с мыслями, только на борту самолёта, летевшего прямиком в Лондон, Лада, наконец, смогла перевести дух. Перед её мысленным вздором проплывало множество радужных фантасмагорий, и все они были переполнены морем.

Лада вдруг спохватилась, что совершенно не знает английского языка, так как в школе и университете она изучала французский. А совершенно забыла она об этом, потому что ещё в Ташкенте успокоила себя тем, что три недели вынужденного молчания никак не успеют отразиться на её интеллекте, а, может быть, даже это пойдёт ему на пользу, если принять во внимание народную мудрость «молчание - золото»; в магазине же или ресторане она всегда сможет составить фразу-другую с помощью разговорника.

Выучить за неделю английский язык ей не помог бы даже суперсовременный курс Илоны Давыдовой, так что не стоило и тратиться на его покупку. Лада ограничилась лишь тем, что запаслась словарём на 25000 слов — среднего размера и разговорником, выпущенным аж в 1947 году.

До сих пор Ладино знание английского языка ограничивалось одним-единственным словом “yes” благодаря дочке, восторженно восклицавшей это самое слово по нескольку раз на дню в моменты особого торжества, вскидывая при этом вверх руку наподобие того, как это делали нацисты, приветствуя своего фюрера; а иногда Вероника делала такое движение, будто дёргала невидимую цепочку допотопного ватерклозета (ну вот и ещё одно английское слово нашлось!). Покопавшись хорошенько в своей памяти, Лада выудила оттуда ещё парочку: “weekend” и “zoo”.

Вот таким образом, размышляя, а временами и мечтая, Лада и долетела до Лондона. В лондонском аэропорту её встретил местный представитель компании “Sweet’s Mary” – симпатичный, хотя и несколько надменный юноша, типичный клерк или среднестатистический менеджер среднего звена, как это теперь зовётся, удивительно сносно объяснявшийся по-русски.

Ещё в Ташкенте выяснилось, что их – осчастливленных компанией “Sweet’s Mary” – двое. В том же самолёте, но в другом салоне, летел ещё один везунчик, выигравший второй главный приз, – двухметровый красавчик – шатен с длинными, на прямой пробор, завивающимися в крупные локоны волосами (« Выпендрюжник», - вынесла незамедлительный вердикт Лада; она такую мужскую причёску терпеть не могла и называла: сбалансированный беспорядок), с круглыми, навыкате, да к тому же, василькового цвета глазами, припухлой верхней губой и с ямочкой на нижней, примерно одного с Ладой возраста и с фигурой Тарзана. “Типичный Джордж из джунглей,- отметила про себя Лада. – Обаяшка; из тех, кто слывёт неотразимым”. Такая внешность подразумевала полное отсутствие всякого присутствия интеллекта, как выразился бы её лучший друг Марик Варшавский, что красавчик сразу же не преминул подтвердить: восхищаясь аэропортовским столпотворением - этой разномастной оголтелой публикой, снующей туда-сюда безо всякой видимой цели, – он внятно и громко прокомментировал:

— Всё смешалось в доме Обломовых.

Эта кощунственная оговорка так покоробила Ладу (Ладу, на алтарь жизни поставившую литературу!), будто провели ножом по её сердцу. Но как добрая женщина, представив себя на его месте, она даже посочувствовала его скудоумию: «Бедняжечка!», а как истинная леди и бровью не повела, продолжая как ни в чём не бывало заниматься своими делами.

— Давайте я вам помогу заполнить анкету. Эти вопросы – такая муть, но только попробуй ошибиться – заставят переписывать,- покончив со своей анкетой, он сверху наблюдал, как она старательно, прикусив от усердия левый уголок нижней губки, вписывает в графы нужную информацию.

Погружённая в задумчивость, которая была вызвана некоторыми сомнениями насчёт суммы имеющейся у неё валюты, она не ответила.

И что он себе возомнил? Что она, Лада, будет искать помощи у него, который после школы наверняка и ручку-то в руках не держал? Совсем с ума сбесился! Вслух же Лада, отложив, наконец, анкету в сторону, не без гонора в голосе произнесла:

— Благодарю. У меня уже всё готово. Надеюсь, без ошибок.

Уму непостижимо, что некоторые, увидев на горизонте одинокую, растерявшуюся женщину, прямо таки по-менторовски торопятся оказать ей своё покровительство! Господи! Избавь её от его общества! Лада не смогла бы объяснить своё отвращение к этому Джорджу из джунглей, но она сразу и навсегда для себя решила, что с таким типом у неё не может быть ничего общего - настолько он был далёк от её мира; а её женское чутьё подсказывало ей, что курортным романом тут и не пахнет. Иногда она совершенно необоснованно испытывала к лицам противоположного пола особенное чувство – нечто, вроде мстительного превосходства; но на то у неё были свои, достаточно веские с её точки зрения, причины.

Состроив напоследок в его адрес милую брезгливую гримаску, низко наклонившись над столом и улучив момент, пока он не видит, она в тот же час перестала о нём вспоминать..

В Лондоне они с Джорджем из джунглей были час-полтора. Лондоном в данном случае был местный аэропорт, по которому они в сопровождении любезного англичанина спортивным шагом, не таращась по сторонам, продефилировали по длинным переходам на таможню, затем в здешнее отделение какого-то уважаемого банка, к стойке регистрации, а затем уже к самолёту местной авиакомпании. В авангарде выступал англичанин в чопорном чёрном костюме и с громадным чёрным кейсом под мышкой – видимо, для лучшей сохранности, вышагивающий как венценосный журавль (“Понтуется,”-сделала свой вывод Лада). За ним как телок на привязи Джордж из джунглей в джинсах, рубашке гавайской расцветки и налегке; а уж арьергард составляла сама Лада – тоже в джинсах, в тон к ним голубом лёгком пиджачке и с большой сумкой через плечо.

Отель “Заоблачная высь”, оказывается, находится в курортной зоне под названием “Голубые водопады” на берегу Ла-Манша в окрестностях города Пейнтона. Зато курсирующий круглосуточно автобус между аэропортом и отелем без труда и безвозмездно должен будет доставить их к месту отдыха. Они слушали англичанина, ни о чём не спрашивая. Джордж из джунглей, по всей видимости, не затруднял себя постановкой вопросов, а Ладе было страшно задавать вопросы этому исполненному величия иностранцу. Его слог очень напоминал ей некоторые для пущей важности с пафосом сварганенные статейки из её родимого журнала «Альфа и Омега», сопровождаемые ссылкой: “печатается на правах рекламы”. Очень корректно, тщательно подбирая необходимые русские слова (интересно – где это он так наловчился?), англичанин объявил им, что его компания понимает, какую берёт на себя ответственность, приглашая её с Джорджем из джунглей посетить его родную Великобританию, и, чтобы они не чувствовали себя в чужом краю как в чужой тарелке – его достоверные слова! – его компания выделила им n-ное количество местной валюты. В этот момент он, опрокинув навзничь свой внушительный кейс и пощёлкав замочками, как фокусник достаёт из шляпы кролика – оп-ля! - достал оттуда две пластиковые карточки и вручил их Ладе и Джорджу из джунглей, объяснив, что с их помощью и зная свой личный порядковый номер, присвоенный им банком, они смогут оплатить свои покупки в супермаркете или получить в местном отделении банка наличные фунты стерлингов с тем, чтобы с толком потратить их на себя. Эту новость он оставил им на закуску.

Внешне исполненная вежливости, граничащей с равнодушием, Лада в душе чуть не прыгала от радости. Как же это мило с их стороны! Ничего не зная о такой щедрости “Sweet’s Mary” и будучи человеком в меру меркантильным, Лада прихватила с собой кое-какое количество фунтов стерлингов, а чтобы не попасть с этим делом впросак, припрятала их подальше - как научили добрые люди. Она, во-первых, намеревалась привезти подарки своей многочисленной родне, а во-вторых, приобрести себе парочку настоящих английских костюмов, но – Боже упаси! – только не твидовых! Она еще успеет поносить это убожество в стиле Марлен Дитрих, вот достигнет элегантного возраста, тогда – да, а пока она подыщет что-нибудь интересное - пусть и не из дорогого бутика, но тоже достойное себя. Обменять имеющиеся дома наличные доллары – в глазах нищих это было бы огромное богатство! – на фунты стерлингов по вполне божескому расчёту на ташкентском чёрном рынке тоже было непростой задачей. ( Попробовали бы сами или поверьте Ладе на слово!)

Полёт в самолёте из Лондона до Пейнтона занял всего ничего. Незадолго перед посадкой серьёзная стюардесса что-то тихо буркнула в микрофон, что не понравилось летевшим рядом с Ладой англичанам. Лада недоумевала, чем это могло быть вызвано. Но паники в салоне не наблюдалось. Рассудив здраво, что, по всей вероятности, они не падают и что причина их неудовольствия в чем-то менее значительном, и она рано или поздно об этом узнает, а до той поры прекрасно может потерпеть, Лада не стала волноваться. Гораздо большее беспокойство она испытывала по поводу своего чемодана со всеми её пожитками. Ведь в лондонском аэропорту она его даже не видела – во время пересадки о нём должна была позаботиться авиакомпания.

На лётном поле Джордж из Джунглей вновь дал о себе знать; и вот тут он и объявил ей, что из-за каких-то природных явлений они приземлились не в Пейнтоне, а совсем в другом городе, и что до Пейнтона их доставят автобусом. Туда же отдельным транспортом поедет и их багаж. Они ещё поговорили о каких-то посторонних вещах; но разговор не клеился. Слишком уж откровенно он её разглядывал. Лада замкнулась в себе и вновь тотчас о нём забыла.

Едва ступив на чужую землю, Лада почувствовала, как в ней заговорила добросовестная и не в меру любознательная журналистка. Она жаждала узнать как можно больше обо всём на свете. Для начала она своим острым профессиональным взглядом отметила, что всё местное население здесь одето не по погоде - вот чудаки, наверняка они берегут себя, опасаясь, как бы их ненароком не просквозило; а ведь солнце над этим незнакомым английским городом светило с таким искренним душевным подъёмом, с каким ему и положено сверкать ранним утром. С разбитого невдалеке палисадника Ладе в лицо пахнул медовый аромат еще сонной и мокрой от росы резеды, а лёгкое дуновение ветерка принесло с поля знакомый аромат свежескошенной травы.

Повинуясь журналистскому инстинкту не щадя себя взирать с безграничным удивлением на всё, что ни попадя, и дивиться всему новому и незнакомому, Лада принялась вовсю таращиться по сторонам - всё-таки это был её первый английский город. И надо срочно, пока её отсюда не увезли, узнать его название.

Серьезная стюардесса – особа решительная и невозмутимая, как Гойко Митич в роли индейца – согнала их всех как овец в кучу и оставила дожидаться своей дальнейшей участи на площади перед аэровокзалом, а сама куда-то величественно удалилась. Лада поискала глазами световое табло на здании аэровокзала; его загораживала роскошная крона дуба. Лада отошла от своих попутчиков, старательно прочитала название города, написанное замысловатым шрифтом, и тут же его забыла. Попутно она полюбовалась гирляндами ползучего растения, увивавшего перголу у автокассы, на фоне сияющего голубизной с жемчужными прожилками облаков неба. Прелестная картинка! Не прошло и двух минут, как она вернулась к своим, которые уже вовсю усаживались в автобус. Быстренько заняв удобное местечко – у окна в левом ряду, – вот так Лада, в самом развесёлом настроении и вся в предвкушении встречи с Ла-Маншем, и поехала навстречу своим приключениям.