Зиночка и спала и не спала одновременно. Она находилась в том пограничном состоянии, когда всё сливается воедино и явь и сон, и реальные воспоминания и фантазии. Вот она сидит на обочине пыльной дороги, выходящей ниоткуда и уходящей в никуда, а вокруг колышутся пожухлые травы бескрайней степи. Раздается глухой стук копыт, и из за поворота показывается, лоснящийся на солнце молодой вороной жеребец, оглядывающий её диким черным глазом. Кажется один хлопок в ладоши, или резкий взмах руки и все его мощные мышцы взорвутся разом и унесут его в бескрайние степи. Но нет, надежная, властная рука сдерживает этот вулкан. Сверху восседает опытный хозяин – грузный, но пока еще статный, с прямой спиной и гордо развернутыми плечами, казак лет 42-х- 43-х.
Двадцать пять лет за царя батюшку пролетели как один миг и вот он родимый дом рядом. Уже заметил он блеск солнца на куполах сельской церкви и лукавая улыбка засверкала невидимая за окладистой бородой и лихо закрученными усами.
Не удержавшись подшпорил он черные бока. А жеребцу только этого и надо. Тут же сорвался он в дикий галоп. Кровь забурлила в молодом теле. Грива слилась с ветром. И страсть к скорости обуяла боевого коня, как в лучшие времена.
- Эй, эй черт безрогий, куда понесся? Мальчонку растрясешь мне.
Мужчина одной рукой натянул поводья, сдерживая неистовство животного, а другой удерживал за худенькие плечики турчонка лет 5-ти, 6-ти, отчаянно хватающегося за гриву.
Жеребец вновь перешел на тоскливый шаг и недовольный замотал шеей.
- Ну будет, будет. Еще побегаешь по степи, успеется.
Мальчишка плохо говорящий по русски, дернул казака за рукав расшитого золотом басурманского кафтана, указывая на показавшиеся с пригорка казачьи дома. – Да, да подъезжаем Васька, вот здесь ты и будешь жить поживать. Жаль мамка не увидит , как ты мужиком станешь. – легкая грусть опечалила его чело на мгновение, но колокольный звон быстро вернул хитрую казацкую улыбку на место. – У нас бабы тоже справные, Васька. Несумливайся.
На душе Игната заметно полегчало. Вот-вот увижу я серые глазки своей Марьюшки, да дитяток кровных. – думалось ему и рука самопроизвольно нежно и крепко прижала смуглое тельце мальчонки. Но тоска, заполнявшая его сердце вот уже несколько последних месяца, до конца не отпускала.
Не было и дня, что бы он не вспоминал свою Зулечку. Кто для него была эта турчанка Зульфия, любовница, не любовница, жена, не жена. Так «гарнизонная жена», да и только. Но потеряв её три месяца назад, запил он страшно и только вот этот самый мальчонка удерживал его от полного падения в небытие. Что так убиваться то, найди себе другую. – советовали сослуживцы казаки, - вон сколько их в нашем пограничном городке, вдовушек-солдаток.
И молдаванки, и русские, и гречанки, и армянки. Под подолом у них у всех одинаково. Игнат лукаво улыбался сквозь усы и согласно мотал головой, но пил по прежнему, и почти каждую ночь убегал из гарнизона в турецкий район города, на мусульманском кладбище находил могилу Зульфии, доставал потертую флягу с водкой и садился прямо на землю рядом с могилкой. Всю ночь он цедил огненную жидкость и шептал, шептал, шептал своей любимой на дикой смеси русского и турецкого, всё что неслось в его голове.
И не мог он остановить бешенный скачь мыслей, пока под утро не засыпал прямо на могиле. Так продолжалось уже месяц. Местные турки приходили несколько раз, становились поодаль и начинали галдеть на своем гортанном языке, походя на стаю черных ворон, которые громко каркая, выражали не довольство, что кто то их побеспокоил.
Несколько раз его даже тыкали длинными деревянными палками, пытаясь прогнать с кладбища, но Игнат ни на что не обращал внимания. Он был очень, очень далеко, со своей Зулей. В конце концов, турки привели местного муфтия. Тот встал в торжественных длинных одеждах не далеко от казака, положил руку на руку и строго уставился на Игната, но в отличии от своих соплеменников, он хорошо знал русский, поэтому не говоря ничего, он просто слушал его шепот. Его строгое лицо постепенно становилось печальным и удивленным.
Он обратился к своим. И спокойным, уверенным тоном, что то сказал. После этого Игната больше никто не беспокоил, только иногда древняя старуха с лицом испещренным глубокими, извилистыми, переплетенными, как корни громадного дерева, морщинами, приходила, стуча клюкой по камням кладбищенских дорожек. Она оставляла возле Игната то кувшин с водой, то кукурузную лепешку, то горсть изюма. А иногда ложила свою темную руку, покрытую пергаментной кожей на его вихрастую голову и тоже, в такт с ним, что то шептала по турецки, покачиваясь из стороны в сторону.
С Зулей они познакомились два года назад. Их казачий разъест патрулировал город. Под ним играл, подскакивая и пытаясь встать на дыбы, совсем еще молодой, своенравный вороной жеребец. Молодость кипела в нем страстью, силой и не покорностью. Ну, ну Гром. Тихо. Уймись. – успокаивал его казак, ласково похлопывая по атласной, черной шее. Конь был его гордостью, его любимцем. Такой красавец, просто царский конь, принадлежал ему впервые. Он добыл его в бою, сбив с него метким выстрелом, турецкого пашу. Поначалу, коня хотел прибрать к рукам майор от артиллерии, но начальник гарнизона полковник Аксаков самолично пожаловал коня Игнату. За геройство и верную, долгую службу. Через два года служба заканчивалась. С нетерпением он ждал встречи с родными краями. И такой подарок был как нельзя кстати. Сельчане обзавидуются. Их патруль медленно ехал по грунтовой городской дороге, поднимая за собой клубы пыли. Э-э, вона глянь кака краля, - переговаривались между собой казаки. В нескольких метрах от них быстро переходила улицу молодая турчанка, вся закутанная в черное, она одной рукой тащила за собой маленького мальчика лет 3-х-4-х, а другой прикрывала лицо платком до самых глаз. Она повернула голову, мельком глянув на казацкий патруль и встретилась глазами с Игнатом. Ах какие это были глаза, он как будто почувствовал легкий ветерок от её больших черных ресниц, как от опахал из перьев диковинных птиц, как будто вся Азия посмотрела на него глубоким загадочным взглядом, как будто два алмаза сверкнули в черных масляных зрачках. Её легкий, гибкий стан грациозно плыл над пыльной дорогой не касаясь земли, и под каждой складкой одежды угадывалось тело богини. Давно забытая молодость разом приосанила, взбодрила Игната, выпрямила его спину, развернула плечи, зажгла огонь в глазах. Он жадно всматривался в её глаза. А она лишь мельком скользнула задумчивым взглядом по его лицу, но неожиданно остановилась, как вкопанная, удивленно уставившись на молодого жеребца, из её уст невольно вырвался легкий шепот, - Черный Ветер это ты? Она сама не услышала, то что произнесла, но он услышал. Он узнал её запах, жадно втягивая воздух нервными ноздрями. Узнал её всю. И радостно бросился к ней , захрипев от возбуждения. Игнат испуганно, изо всей силы, что есть мочи натянул поводья, но было уже поздно. Жеребец грудью толкнул женщину и та вскрикнув повалилась в дорожную пыль, увлекая за собой мальчишку. Игнат быстро соскочив, оттащил коня назад, испугавшись как бы он не затоптал красавицу и ребенка. А тот и не думал сопротивляться, он испуганно стриг воздух ушами и отворачивал голову смущенно поглядывая на девушку. Игнат вновь обратил свой взор к турчанке и наконец полностью увидел её лицо. Удивленное недоумение на мгновение застыло на лице женщины, а потом как будто в темной комнате настежь открыли оконные ставни и хлынул яркий солнечный свет. Всё вокруг осветилось её улыбкой. И это солнышко как будто нежно прикасалось своими лучиками, к лицу Игната, щекотало его за ушко, шаловливо дергало за кончик носа. Раздался её переливчатый радостный смех. И ему казалось, что не слышал он милее музыки. Она быстро вскочила, подняла хныкающего мальчишку. Наклонилась к нему. Успокаивающе погладила его по головке и поцеловала в щечку, а затем освободившись от его маленькой ручки и не обращая никакого внимания на Игната, бросилась к коню заключив его шею в страстные объятия.
- Черный ветер, ты, ты это. Я не могла ошибиться. Мой дорогой. Мой любимый. – и она покрывала его морду нежными поцелуями.
А он наклонил голову пониже, чтобы ей было удобно, блаженно закрыл глаза и медленно таял от счастья в её руках.
[Скрыть]Регистрационный номер 0304916 выдан для произведения:
Глава 3.
Турчонок.
Зиночка и спала и не спала одновременно. Она находилась в том пограничном состоянии, когда всё сливается воедино и явь и сон, и реальные воспоминания и фантазии. Вот она сидит на обочине пыльной дороги, выходящей ниоткуда и уходящей в никуда, а вокруг колышутся пожухлые травы бескрайней степи. Раздается глухой стук копыт, и из за поворота показывается, лоснящийся на солнце молодой вороной жеребец, оглядывающий её диким черным глазом. Кажется один хлопок в ладоши, или резкий взмах руки и все его мощные мышцы взорвутся разом и унесут его в бескрайние степи. Но нет, надежная, властная рука сдерживает этот вулкан. Сверху восседает опытный хозяин – грузный, но пока еще статный, с прямой спиной и гордо развернутыми плечами, казак лет 42-х- 43-х.
Двадцать пять лет за царя батюшку пролетели как один миг и вот он родимый дом рядом. Уже заметил он блеск солнца на куполах сельской церкви и лукавая улыбка засверкала невидимая за окладистой бородой и лихо закрученными усами.
Не удержавшись подшпорил он черные бока. А жеребцу только этого и надо. Тут же сорвался он в дикий галоп. Кровь забурлила в молодом теле. Грива слилась с ветром. И страсть к скорости обуяла боевого коня, как в лучшие времена.
- Эй, эй черт безрогий, куда понесся? Мальчонку растрясешь мне.
Мужчина одной рукой натянул поводья, сдерживая неистовство животного, а другой удерживал за худенькие плечики турчонка лет 5-ти, 6-ти, отчаянно хватающегося за гриву.
Жеребец вновь перешел на тоскливый шаг и недовольный замотал шеей.
- Ну будет, будет. Еще побегаешь по степи, успеется.
Мальчишка плохо говорящий по русски, дернул казака за рукав расшитого золотом басурманского кафтана, указывая на показавшиеся с пригорка казачьи дома. – Да, да подъезжаем Васька, вот здесь ты и будешь жить поживать. Жаль мамка не увидит , как ты мужиком станешь. – легкая грусть опечалила его чело на мгновение, но колокольный звон быстро вернул хитрую казацкую улыбку на место. – У нас бабы тоже справные, Васька. Несумливайся.
На душе Игната заметно полегчало. Вот-вот увижу я серые глазки своей Марьюшки, да дитяток кровных. – думалось ему и рука самопроизвольно нежно и крепко прижала смуглое тельце мальчонки. Но тоска, заполнявшая его сердце вот уже несколько последних месяца, до конца не отпускала.
Не было и дня, что бы он не вспоминал свою Зулечку. Кто для него была эта турчанка Зульфия, любовница, не любовница, жена, не жена. Так «гарнизонная жена», да и только. Но потеряв её три месяца назад, запил он страшно и только вот этот самый мальчонка удерживал его от полного падения в небытие. Что так убиваться то, найди себе другую. – советовали сослуживцы казаки, - вон сколько их в нашем пограничном городке, вдовушек-солдаток.
И молдаванки, и русские, и гречанки, и армянки. Под подолом у них у всех одинаково. Игнат лукаво улыбался сквозь усы и согласно мотал головой, но пил по прежнему, и почти каждую ночь убегал из гарнизона в турецкий район города, на мусульманском кладбище находил могилу Зульфии, доставал потертую флягу с водкой и садился прямо на землю рядом с могилкой. Всю ночь он цедил огненную жидкость и шептал, шептал, шептал своей любимой на дикой смеси русского и турецкого, всё что неслось в его голове.
И не мог он остановить бешенный скачь мыслей, пока под утро не засыпал прямо на могиле. Так продолжалось уже месяц. Местные турки приходили несколько раз, становились поодаль и начинали галдеть на своем гортанном языке, походя на стаю черных ворон, которые громко каркая, выражали не довольство, что кто то их побеспокоил.
Несколько раз его даже тыкали длинными деревянными палками, пытаясь прогнать с кладбища, но Игнат ни на что не обращал внимания. Он был очень, очень далеко, со своей Зулей. В конце концов, турки привели местного муфтия. Тот встал в торжественных длинных одеждах не далеко от казака, положил руку на руку и строго уставился на Игната, но в отличии от своих соплеменников, он хорошо знал русский, поэтому не говоря ничего, он просто слушал его шепот. Его строгое лицо постепенно становилось печальным и удивленным.
Он обратился к своим. И спокойным, уверенным тоном, что то сказал. После этого Игната больше никто не беспокоил, только иногда древняя старуха с лицом испещренным глубокими, извилистыми, переплетенными, как корни громадного дерева, морщинами, приходила, стуча клюкой по камням кладбищенских дорожек. Она оставляла возле Игната то кувшин с водой, то кукурузную лепешку, то горсть изюма. А иногда ложила свою темную руку, покрытую пергаментной кожей на его вихрастую голову и тоже, в такт с ним, что то шептала по турецки, покачиваясь из стороны в сторону.
С Зулей они познакомились два года назад. Их казачий разъест патрулировал город. Под ним играл, подскакивая и пытаясь встать на дыбы, совсем еще молодой, своенравный вороной жеребец. Молодость кипела в нем страстью, силой и не покорностью. Ну, ну Гром. Тихо. Уймись. – успокаивал его казак, ласково похлопывая по атласной, черной шее. Конь был его гордостью, его любимцем. Такой красавец, просто царский конь, принадлежал ему впервые. Он добыл его в бою, сбив с него метким выстрелом, турецкого пашу. Поначалу, коня хотел прибрать к рукам майор от артиллерии, но начальник гарнизона полковник Аксаков самолично пожаловал коня Игнату. За геройство и верную, долгую службу. Через два года служба заканчивалась. С нетерпением он ждал встречи с родными краями. И такой подарок был как нельзя кстати. Сельчане обзавидуются. Их патруль медленно ехал по грунтовой городской дороге, поднимая за собой клубы пыли. Э-э, вона глянь кака краля, - переговаривались между собой казаки. В нескольких метрах от них быстро переходила улицу молодая турчанка, вся закутанная в черное, она одной рукой тащила за собой маленького мальчика лет 3-х-4-х, а другой прикрывала лицо платком до самых глаз. Она повернула голову, мельком глянув на казацкий патруль и встретилась глазами с Игнатом. Ах какие это были глаза, он как будто почувствовал легкий ветерок от её больших черных ресниц, как от опахал из перьев диковинных птиц, как будто вся Азия посмотрела на него глубоким загадочным взглядом, как будто два алмаза сверкнули в черных масляных зрачках. Её легкий, гибкий стан грациозно плыл над пыльной дорогой не касаясь земли, и под каждой складкой одежды угадывалось тело богини. Давно забытая молодость разом приосанила, взбодрила Игната, выпрямила его спину, развернула плечи, зажгла огонь в глазах. Он жадно всматривался в её глаза. А она лишь мельком скользнула задумчивым взглядом по его лицу, но неожиданно остановилась, как вкопанная, удивленно уставившись на молодого жеребца, из её уст невольно вырвался легкий шепот, - Черный Ветер это ты? Она сама не услышала, то что произнесла, но он услышал. Он узнал её запах, жадно втягивая воздух нервными ноздрями. Узнал её всю. И радостно бросился к ней , захрипев от возбуждения. Игнат испуганно, изо всей силы, что есть мочи натянул поводья, но было уже поздно. Жеребец грудью толкнул женщину и та вскрикнув повалилась в дорожную пыль, увлекая за собой мальчишку. Игнат быстро соскочив, оттащил коня назад, испугавшись как бы он не затоптал красавицу и ребенка. А тот и не думал сопротивляться, он испуганно стриг воздух ушами и отворачивал голову смущенно поглядывая на девушку. Игнат вновь обратил свой взор к турчанке и наконец полностью увидел её лицо. Удивленное недоумение на мгновение застыло на лице женщины, а потом как будто в темной комнате настежь открыли оконные ставни и хлынул яркий солнечный свет. Всё вокруг осветилось её улыбкой. И это солнышко как будто нежно прикасалось своими лучиками, к лицу Игната, щекотало его за ушко, шаловливо дергало за кончик носа. Раздался её переливчатый радостный смех. И ему казалось, что не слышал он милее музыки. Она быстро вскочила, подняла хныкающего мальчишку. Наклонилась к нему. Успокаивающе погладила его по головке и поцеловала в щечку, а затем освободившись от его маленькой ручки и не обращая никакого внимания на Игната, бросилась к коню заключив его шею в страстные объятия.
- Черный ветер, ты, ты это. Я не могла ошибиться. Мой дорогой. Мой любимый. – и она покрывала его морду нежными поцелуями.
А он наклонил голову пониже, чтобы ей было удобно, блаженно закрыл глаза и медленно таял от счастья в её руках.