Инкассаторская сага времён Перестройки -1

                                                                                Ч А С Т Ь   1
 
                                                                                 Г л а в а  1
 
                                                                             Время перемен
 
     За окном лёгкая февральская метель плела свои кружева и в безлюдной тишине ночи было слышно как завывает ветер, словно бы разговаривая сам с собой в отсутствие интересного собеседника. В близлежащих пятиэтажных домах давно погасли окна. Только один источник света был виден в последнем подъезде нового дома, что был заселён полтора года назад. Михаил, стоя у расписанного серебристыми узорами окна и созерцая эту белоснежную феерию, предположил, что кто-то из новосёлов засиделся на кухне, ведя полуночную беседу, или уединился там, читая какую-нибудь книгу, как и он сам. Завтра очередной день рабочей недели. Город, поглощённый мглой и шаловливой метелью, куролесящей третий час подряд, спит. Сам он ещё успеет отойти ко сну, по своему привычному расписанию, то есть ближе к двум-трём часам ночи. На своём служебном месте он должен быть к пятнадцати тридцати или даже сорока, чтобы не торопясь вооружиться, подготовиться к выезду, расписаться в журналах, пообщаться с коллегами и ожидать своего транспорта. Отдел  инкассации, в котором он работал, состоял при одном из районных отделений Госбанка областного центра. Это отделение занимало весь первый этаж здания. Недавно начался процесс обособления инкассаторов в отдельную структурную единицу. Вероятно, он весьма растянется во времени и превратится в настоящую эпопею. Однако в их жизни кардинально пока ещё ничего не изменилось. Наверное, самой заметной чертой в череде неких перемен стало преобразование системы материального поощрения банковских служащих с табельным оружием, проще говоря, изменение принципов премирования. Иных прямо-таки бросающихся в глаза нововведений он пока не ощутил. Впрочем, в последние месяцы очень жёстко стало в отношении алкоголя. Перестройка конкретно скорректировала эти «узкие места». Пришёл на работу с похмелья, заявление на стол – расчёт в течение 24 часов...
     Обычно минут сорока или пятидесяти Михаилу бывает вполне достаточно, чтобы добраться до места, где он с удовольствием зарабатывает себе на жизнь вот уже второй год. Ему нет ещё и двадцати пяти, но он сменил несколько мест работы в поисках себя, в поисках реализации каких-то собственных амбиций или просто в силу того, что от чего-то нужно было отталкиваться в жизни, отправившись по ней в свободное плавание. Некогда, начав постижение премудростей высшей школы на дневном отделении одного из самых известных университетов СССР, он дошёл до заочной формы обучения. Васильцев в разное время был абитуриентом и студентом, и студентом-вечерником, и, наконец, заочником... На протяжении последних нескольких лет он работал и учился. В какой бы сфере он ни прикладывал своих усилий, он всегда делал это с настроением и чувством какой-то собственной необходимости. Да и с начальством тоже всякий раз везло. Обычно в качестве руководителей ему попадались разумные и приятные в общении люди, с которыми было весьма легко.
     Сейчас в его жизни наступило время перемен. На прежнем месте работы, в одном из самых престижных ВУЗов региона, он влюбился в сотрудницу этого учреждения, с которой был знаком второй год. Как это вдруг произошло? На этот вопрос он без посторонней квалифицированной помощи ответить себе никак не мог. Разобраться в потоках собственных мыслей и чувств, как и в самой ситуации, помог месье Стендаль, подаривший этому миру немало полезных и мудрых произведений. Откуда приходит то чувство, что мы называем любовью, и из какого «вещества» оно состоит, как с ним жить, сосуществовать или бороться... Обо всех этих вещах великий подданный французской империи делился с обывателями, коих эти вопросы волновали, открывая им в той или иной форме некие секреты и премудрости сильнейшей из человеческих страстей...
     Ни месяц и ни два они были просто в приятельских отношениях и ничего более того. Однако однажды летом, распахнув дверь помещения кафедры, на которой они и познакомились, молодой человек почувствовал, что его словно бы пронзило током, будто бы некий электрический разряд, подобный молнии, прошил весь его организм. Эта девушка, вся такая яркая, с безупречным лёгким макияжем, облачённая в источающую свет белоснежную футболочку с изображением парусной лодки и в облегающие её стройную фигурку джинсы, непринуждённо улыбнулась ему и через эту улыбку в его свободное и чистое сердце вошло волшебное чувство. Да, да! То самое чувство, коему посвящено невообразимое число романов и произведений более скромных литературных форм. Именно в этот момент в него вонзилась острая и беспощадная стрела амура. Через несколько дней молодой лаборант понял, что просто не может жить без своей бывшей приятельницы, так как она теперь превратилась в его возлюбленную, светлым образом которой почти постоянно были заняты его мысли. Это стало настоящим наваждением. Он сочинял для предмета своей страсти стихи и посвящал ей пылкие послания в прозе. Словом, теперь вся душа его пела и каждый мотив, каждая строчка этих лирических произведений его сердца, всё было посвящено ей и только ей одной. Жизнь молодого человека обрела смысл, который сводился к всепоглощающей любви к этой девушке-дипломнице, учившейся на вечернем отделении физфака. Михаил постоянно ловил себя на мысли, что просто сходит с ума по своей бывшей хорошей знакомой и ничего поделать с этим не может, ибо это выше его сил. Такое положение вещей начинало раздражать, так как всё его существование во времени и в пространстве превратилось в одно бесконечное безумие. Казалось, что вся окружающая его реальность наполнена только её нежным образом, той самой лучезарной улыбкой, что ослепила его сознание, её голосом и искорками, исходящими из её васильковых глаз.
     Девушке было приятно и её самолюбию льстило, что такой положительный во всех смыслах этого слова парень, имеющий приличную репутацию, без памяти в неё влюблён. Но её сердце принадлежало другому и она с этим тоже ничего не могла поделать. Однажды Михаил, прояснив для себя ситуацию, вызвал на откровенный разговор своего конкурента за руку и сердце любимой. Эту «встречу двух королей в казённом доме» предсказывали и карты. Как было возможно, зная данное предначертание наперёд, не дать ему путёвки в жизнь!..  Но их весьма спокойная беседа, произошедшая в стенах общежития, где жила его возлюбленная, абсолютно ничего не разрешила... А что она, собственно говоря, могла разрешить в классическом любовном треугольнике. Что он мог требовать или о чём он мог просить своего удачливого соперника?.. Молодой человек, чья душа была объята светлой страстью, понял, что все вершины этой геометрической амурной фигуры, в биологическом смысле, живут своей обособленной жизнью, не стремясь сделать каких-либо серьёзных шагов навстречу друг другу. И никакого уравнения, имеющего решение, из всех окружающих его цифр и описаний он сам, как будущий физик, попросту составить был не в силах... Он перешёл на работу в другую организацию сходного профиля, одна из лабораторий которой находилась здесь же рядом, в этом же учебном кампусе. Однако занятия и науки стали в тягость, как и вся его теперешняя неприкаянная жизнь. Это безумие искрилось подобно бенгальской свече, не обжигая и не грея его души. Но и от такого огня случаются серьёзные пожары...
     Дни толи тянулись, толи летели стремглав, отрывая очередные листы календаря и комкая их как испорченные страницы, вырванные из школьной тетради. Ситуация не сдвигалась с мёртвой точки. Вот только сердце горело, дымилось, обугливалось и вновь возрождалось из пепла, не переставая источать неуёмной боли и какого-то радужного сияния одновременно...  
     Васильцев прочёл у кого-то из классиков мировой художественной литературы (может быть, это и был уважаемый месье Стендаль), что в таких случаях в былые времена мужчины очень часто искали спасения от любовных мук в пылу кровопролитных баталий, уйдя на текущую войну. Возможно, в подобном случае было бы всё же точнее сказать, «сбежав на войну»?.. Хотя куда можно скрыться и спрятаться от самого себя, от собственных мыслей и чувств, и от боли, точащей душу? И виноват ли неприятель, с коим непременно следует вступить в смертельную схватку, во всех несчастьях, что в одночасье обрушились на бедную головушку?.. Сколько людей во все времена сгинуло ни за грош, так и не найдя ответов на эти животрепещущие вопросы.
     На время молодости Михаила пришлась афганская кампания. Он, находясь под влиянием переполнявших его эмоций и некой безысходности положения, в котором он пребывал, в один из дней рванул в военкомат, чтобы пойти по проторённому многими бесприютными душами мужчин пути. Однако после серии или даже целого цикла разговоров и уговоров своих старших товарищей и, конечно же, его матери, с которой он жил в двухкомнатной хрущёвке, после собственных размышлений на данную тему, он дал обратный ход... В одно из просветлений рассудка он ясно понял, что его гибель на чужбине никому не принесёт облегчения, разве что ему самому. Но кроме собственных интересов разве не следует учитывать чувств самых близких ему людей, для которых он был единственной отрадой и надеждой в старости?.. Тем не менее желание ходить по краю некой пропасти, постоянно испытывая определённый адреналиновый драйв, не растворилось бесследно и он находился в поиске остроты ощущений, которые вдохнули бы в его мятущуюся душу искреннее стремление жить и радоваться этой жизни... Так судьба из лаборатории престижного научно-исследовательского института Академии наук СССР привела его в Отдел инкассации одного из районов родного мегаполиса. Кардинальная смена обстановки и общение с другими девушками и женщинами, в конце концов, исцелили его сердечные раны и в его жизни наступил новый этап, наполненный своими заботами, радостями и эмоциями, всё больше положительного свойства. Теперь у него была новая интересная работа, он сменил профиль своей учёбы. Постепенно он обратил внимание на то, что вокруг, как оказалось, живёт множество других симпатичных представительниц противоположного пола, причём, большая часть из которых не замужем.   
     Таким образом, всё как-то само собой улеглось и сердце успокоилось, точно как предсказывали карты, когда ему гадала жена друга, владеющая этим искусством. Безумие, терзавшее его душу не один месяц, невероятным образом всё-таки закончилось!.. Реальность заиграла новыми красками, давая душе подпитку и вдохновение. К нему вернулись старые добрые друзья человечества – аппетит и сон. Пусть время сновидений сейчас заметно сместилось в сторону глубокой ночи, но зато оно априори имело место быть. А Михаил, обретший любимую работу, график которой позволял отойти ко сну даже утром, мог теперь закатные часы посвящать занятиям, которым он отдавал своё предпочтение и раньше в свободное время. Он читал, опять-таки пытался что-то писать, тихонько наигрывал на гитаре, чтобы не разбудить ни своей мамы, ни соседей по подъезду, или просто предавался размышлениям о смысле жизни, то есть философствовал...  
     Ложиться спать было ещё рано. Сегодня он уже выполнил свою норму по знакомству с литературными страницами и даже перевыполнил её. Оторваться от любимой книги иной раз бывает очень трудно. Но теперь, когда вернулась жажда ощущения действительности, а мироздание вновь обрело цвета и их оттенки, запахи и звуки, хотелось многое сделать. Хотелось просто объять необъятное! Свою очередную работу в Заочный университет искусств он уже отправил, уложившись в срок. Чувство некой свободы наполняло душу и весь молодой организм. Отметив закладочкой с изображением золотистой жар-птицы на красном фоне главу, на которой он решил прервать своё чтиво на сей день, он вышел на кухню, сделать небольшой перерыв на чай. Пока синий цветок газа, обвивший своими огненными лепестками эмалированный кофейник, делал своё дело, он машинально прильнул к окну и так же машинально бросил свой взгляд сквозь двойное стекло, оценивая ситуацию по ту сторону подлунной жизни. Обычно все полуночники, даже не будучи знакомы лично, знают друг друга заочно, опознавая в сумраке закатных часов одни и те же источники света, разрезающие дремлющее пространство спальных кварталов города. Прижавшись лбом к прохладному стеклу, Михаил смотрел сквозь него куда-то в бесприютную тьму, что захватила в плен, казалось, не только этот мегаполис, в котором он жил со дня своего рождения, но и весь белый свет.
     Его мысли подобно беспризорному ветру, что сейчас гонял стаи снежинок за морозным окном, носились где-то по скрытым уголкам и закоулкам мироздания, не находя постоянного пристанища. Но они уже не были в плену у определённого образа, они обладали той степенью свободы, которая позволяла пронзать пространство и время или просто безмятежно парить где-то в облачных высях, созерцая происходящее вокруг. Неудержимая тяга к познанию чего-то нового неизведанного, воплощённая в изучение научной литературы в области психологии и философии, сменялась совсем иной темой, более приземлённой, но такой же извечной, как и сама жизнь, поиском своего места в этом мире. Его одинокая душа жаждала тепла, простого человеческого тепла и крохотного островка своего обыденного счастья в безграничном океане Вселенной. Космос, пронизывающий время, или время, проходящее сквозь дворец мироздания, исполнены холода и равнодушной пустоты, как этот бестелесный скиталец, готовый заглянуть в каждую щёлку, что с самого вечера искал своего случайного собеседника, которому можно было бы раскрыть свои тайны. Бытие не имеет лица, но имеет Душу, частички которой наполняют каждый атом, делая его сопричастным к пьесе Великого Драматурга, не знающей окончания, и лишь периодически прерывающейся на аплодисменты и антракт...
     В жизни Васильцева наступила новая эпоха, может быть, самая счастливая и самая яркая, насыщенная какими-то мелкими радостями и приятными событиями, память о которых он сохранит до конца своих дней. Это была его эпоха возрождения...
     Похоже, все «записные полуночники», подобные Михаилу, в эту ночь почему-то рано покинули «лунный эфир» и упали в объятия Морфея, оставив его дежурным по этому участку города, в котором он проживал. «Да мало ли какие у людей могут быть причины, чтобы жить нормальной, вполне себе обыкновенной жизнью, – размышлял Васильцев, сканируя сумрачное пространство отстранённым взором. – В конце концов, никто не обязан каждую ночь составлять мне компании, членов которой, по сути дела, ничего не и связывает, кроме бессонницы...»
     Выпив чая из стакана в мельхиоровом подстаканнике, молодой, полный жизненных сил мужчина вернулся к уютному торшеру, что с нетерпением ждал его в спальне, и, одев наушники, погрузился в музыку Баха. Повертев в руках несколько грампластинок, он вновь выбрал ту, на которой было 565-ое сочинение великого композитора. Эта токката и фуга ре минор действовала на него одновременно и успокаивающе, и вдохновляюще. Всё тело наполняло состояние какой-то спокойной, умиротворяющей торжественности, плавно переходящей в созерцание действительности, толи настоящей, толи выдуманной кем-то, каким-то неведомым Творцом. В очередной раз он полистал альбом с репродукциями Рафаэля, посмотрел открытки с видами Тибета из работ Николая Рериха, после чего закрыл глаза и растворился где-то во времени и пространстве. Когда сработал возвратный механизм проигрывателя и головка иглодержателя медленно вернулась на свою исходную позицию, он поднял веки и, пребывая ещё в некой неге, аккуратно убрал пластинку в её конверт и выключил аппаратуру. Всё его тело пропитало состояние какой-то тёплой, согревающей благости. Теперь можно было и отправляться ко сну.
 
                                                    Г л а в а  2
 
                              Особенности профессии инкассатора
 
     Новый восход солнца сулил Васильцеву работу по четвёртому маршруту, в соответствии с графиком на месяц. Шёл второй год, как он устроился в отдел. За это время он успел постичь все премудрости данной профессии, некоторым из которых сильно удивлялся на первых порах изучения сего ремесла... Например, он не мог понять того, как инкассатор может помнить, за какой точкой и какие сумки, имеющие свои индивидуальные номера, закреплены; как дежурный располагает их без напряжения памяти в нужном порядке, согласно очерёдности посещения бригадой этих точек на маршруте. Идентифицировать несколько сотен номеров, привязав каждый из них в своём сознании к некоему конкретному объекту, казалось ему сложной задачей, требующей каких-то мыслительных сверх усилий. Ведь права на ошибку здесь нет, хотя есть подсказка в форме планшета с карточками инкассируемых точек. Ему было не ясно, как не молодой уже инкассатор может знать на зубок по их номерам все объекты в своём районе, которые он обслуживает, а также каждую более-менее значительную ямку и выбоину на дорогах внутри этого территориального образования. Но, как известно, «старанье и труд всё перетрут» и, разумеется, время и живая практика всё расставляют по своим местам и раскладывают по полочкам в любом деле.
     Кроме определённых рисков, а справедливее было бы сказать, как раз никем не вычисленных с той или иной степенью погрешности рисков и опасностей, инкассаторская должность предполагала и некие бытовые выгоды. Люди данной профессии, объезжая все точки своего (или не только своего – как уж они некогда были поделены) района, имеющие дело с наличностью, плотно соприкасались, в том числе, и со сферой торговли, а значит и со сферой дефицитных продуктов или тех продуктов, что отпускались тогда по талонам. График посещения точек, то есть объектов инкассации, был выстроен продуманно, практично и скрупулёзно просчитан. Время расписано по минутам в буквальном смысле этого слова. В каждой из карточек, заведённых на объект или точку, как привычно называли сами сотрудники данной службы те заведения, учреждения и магазины, на которых они производили инкассацию материальных ценностей, значился час и минута заезда бригады инкассаторов. Для того, чтобы проверить и оценить целостность сдаваемой сумки с денежной выручкой, качество шпагата, на котором закреплена пломба и качество индивидуального оттиска на пломбе, а также, чтобы сдающее лицо заполнило карточку; для ознакомления с сопроводительными документами, для того, чтобы поставить свою роспись и печать-штамп с указанием номера маршрута на копии сопроводительного документа, что остаётся у лица, которое сдаёт денежные средства в опломбированной инкассаторской сумке, требуются какие-то секунды. Обычно больше времени уходило на то, чтобы, войдя в здание, в котором находится данная точка, добраться до нужного кабинета или места, где всё сие «священное действо» происходит. Так или иначе всё время в пути следования по маршруту и время посещения каждой конкретной точки строго регламентировано с точностью до одной минуты. Понятно, что сама жизнь вносит свои коррективы в этот график и в применение инструкций по инкассированию того или иного объекта на практике. Тем не менее на собственном опыте Михаил убедился, что в обычных условиях всё это неким «магическо-бытовым» образом срастается и действительно работает так, как надо, за исключением нюансов, которые могут отличаться определённым разнообразием.
     Суть же миссии людей данной профессии такова, что инкассатор, являясь посредником между тем, кто сдаёт ценности и их получателем, то есть банком, транспортирует эти ценности, в подавляющем большинстве случаев денежную массу, с множества объектов в один объект, имеющий специальное хранилище, где они пересчитываются и тем или иным способом перераспределяются между организациями, являющимися юридическими лицами и объединёнными в союзы или торги и тресты. (В перестроечные времена частного предпринимательства, как такового, не было, хотя были кооперативные коммерческие организации.) Главная задача бригады инкассаторов – доставить опломбированную по всем правилам сумку, не имеющую изъянов, в целости и сохранности в банк и сдать её с рук на руки кассирам-приёмщикам, работающим на вечерней кассе данного казённого учреждения.  
     С той секунды, как сотрудник отдела инкассации принял опломбированную сумку, до момента её сдачи на вечерней кассе бригада несёт за неё полную ответственность. Содержимое сумки для работников этой службы обезличено, если, конечно, сам сей предмет не имеет внешних изъянов, пломба не повреждена и оттиск на ней чёток, а шпагат, на коем крепится пломба, плотен и надёжен. В случае, когда какой-либо из данных факторов нарушен и сотрудник банка, работающий на вечерней кассе отказывается принимать «подозрительную» в каком-либо из перечисленных выше аспектов сумку и требует её вскрытия и, соответственно, пересчёта содержимого и, разумеется, сопоставления с данными, что содержатся в сопроводительной документации к этой сумке, неизбежно возникают нюансы... Если цифры, указанные в экземпляре сопроводительной квитанции и карточке, сошлись с суммой наличных, что оказалась в сумке, бригада может облегчённо выдохнуть – почти обошлось. В том случае, когда эти числовые значения не сходятся, вся вина и, естественно, материальная ответственность всем своим грузом автоматически ложится на плечи инкассаторов, принявших эту сумку. В момент, когда сотрудник банка на вечерней кассе отказывается принять сумку, не внушающую ему доверия по той или иной причине, без пересчёта наличности и сопоставления с прилагающимися к ней бумагами, сей «волшебный предмет» перестаёт быть обезличенным для бригады и обретает конкретные цифровые выражения. В любом случае составляется соответствующий акт, свидетельствующий о вскрытии сумки и причинах сего действа, в котором отражаются результаты этой полу-магической манипуляции. В данном случае «медицинский термин» «вскрытие покажет» для всех участников этого своеобразного шоу, типа «Поле чудес», обретает свой практический смысл. Так или иначе при подобном раскладе сей факт отразится на премиальных, что получит каждый из членов данной бригады инкассаторов за расчётный период уже на другом «чудесном поле», то есть в окошечке дневной кассы. Ибо в независимости «от результатов вскрытия», сам факт его наличия уже означает некую ошибку со стороны инкассаторов в их работе или, проще говоря, «косяк».
     Из всего этого следует, что невнимательность при инкассировании точки, в том числе и разговоры на весьма отвлечённые от дела темы с тем, кто сдаёт сумку (в каком бы привлекательном женском облике он ни предстал), могут быть чреваты для бригады самыми неблагоприятными последствиями.
     Если лицо, которое сдаёт выручку, будь то: кассир, директор магазина, его заместитель или любой уполномоченный на проведение сего действа продавец, допустило какое-либо из нарушений инструкции инкассации объектов, инкассатор, действуя строго в соответствии с этим регламентирующим данный аспект его деятельности документом, покидает точку, не забрав с собой сумки с ценностями и не оставив взамен её другой пустой аналогичной сумки с номером, что закреплена за данным объектом. Естественно, при этом не оформляются какие-либо документы. Причины, по которым инкассатор может не принять сумки с выручкой, как правило, стандартного свойства, как то: ненадёжный, то есть некачественный шпагат, на котором крепится пломба с фирменным оттиском объекта (он может просто порваться и повлечь за собой уже известные нам последствия «вскрытия»), нечёткий оттиск на пломбе, внешнее повреждение инкассаторской сумки, неправильное оформление сопроводительной документации или ошибка в данных документах, неприспособленное для произведения инкассации помещение, нахождение посторонних лиц в таковом помещении, отсутствие возможности безопасного и максимально близкого подъезда к объекту и тому подобное.  
     Случалось и такое, что в силу тех или иных причин человек, который должен был сдавать ценности, не успевал всё подготовить для этого действа. Однако время заезда инкассаторов на точку строго определено на будничный день и на день праздничный или выходной. Живя в Советском Союзе, Васильцев не сильно бывал удивлён даже, если лицо, которое должно было сдавать ценности, пребывало в состоянии некой отстранённости от мирской суеты, будучи этой самой суетой и взято в плен, иными словами, было просто пьяным. Понятно, что в таком случае инкассатор даже не будет разговаривать о том, за чем он, собственно говоря, пришёл. Он просто молча развернётся и уйдёт восвояси, а старший бригады после сдачи ценностей на вечернюю кассу банка в конце рабочего дня напишет свой рапорт по данному поводу. Неприятности, связанные с тем, что выручка не была сдана по какой бы то ни было причине, для соответствующего лица или лиц последуют сразу же на следующий день, совершенно не заставляя себя ждать. Ибо ответственный сотрудник банка уже утром или к полудню известит тот или иной торг или трест, что денежные средства не доставлены в это финансовое госучреждение. За свою практику Михаил видел много разных интересных случаев и по данной теме – на то она и жизнь.
     Так или иначе, дабы оградить себя от неприятностей, что могут последовать из соответствующего торга или треста, руководство торговых точек готово было оказывать служащим отдела инкассации всевозможные преференции для соблюдения негласных правил лояльности к их сотрудникам, сдающим выручку. Во времена повального дефицита различных хороших добротных вещей и продуктов питания работа инкассатора была полезной, что называется, «для дома, для семьи», так как он являлся, по сути дела, добытчиком такого рода благ. Отпуск сливочного масла и колбасы по талонам, строго регламентированная и ограниченная продажа водки, отсутствие в свободной продаже сыра, майонеза, сгущённого молока, наборов шоколадных конфет и некоторых других продуктов во многих регионах страны – всё это делало весьма престижным данную опасную профессию. Ведь для сотрудников данного отдела Госбанка в сей сфере действовали негласные льготы, а в торговом обороте всегда находились какие-то пути и ручейки, «по-особому» впадающие в эту реку...
     Когда Васильцев по знакомству устраивался на работу в отдел инкассации, он, разумеется, не думал о тех благах, что он получит вместе с красной корочкой сотрудника данного отдела, содержащей все паспортные данные. Он об этих своеобразных «льготах» даже не подозревал! (Паспорт гражданина Союза ССР у человека, поступавшего на эту государственную службу по известным причинам изымался, предостерегая его от ненужных соблазнов и мыслей. В то время, кроме удостоверения личности, у инкассатора на работе при себе должны были иметься ещё две красных книжицы, а именно: разрешение на ношение огнестрельного оружия и доверенность на получение материальных ценностей. Оба этих документа, как и табельное оружие инкассатора, хранились в специальном оружейном сейфе-шкафу и выдавались, также как пистолет и две обоймы патронов к нему, только на рабочее время под личную роспись.)
     Михаил бежал от самого себя и от своей неразделённой любви. Ни о чём другом он в тот момент даже и не помышлял. Эти негласные льготы он, как и все сотрудники отдела инкассации в то время, получал в качестве своеобразных бонусов к нюансам своей профессиональной деятельности, содержащим в себе определённую степень риска для жизни. К числу официальных льгот относилась достаточно редкая выдача специальных пайков, то есть набора дефицитных продуктов, не имевшихся в свободной продаже в сети розничной продуктовой торговли. Каких-либо иных преимуществ перед другими гражданами Страны Советов инкассаторы не имели. На случай гибели при исполнении своих служебных обязанностей близким родственникам погибшего выплачивалась страховая премия в размере одной тысячи рублей. Такова была цена жизни сотрудника данного отдела и благополучия его семьи. Вот, собственно говоря, и всё инкассаторское счастье середины восьмидесятых!   
 
                                                  Г л а в а  3
 
                                       Инкассаторские будни
 
     Васильцев проснулся около одиннадцати, до заступления на службу была ещё уйма времени. Он позанимался на брусьях, что находились во дворе дома, где он жил, сделал небольшую пробежку и ряд разминочных упражнений перед этим. Приведя себя в тонус прохладным душем, позавтракал и был готов к новым свершениям. Мама с утра уехала на свою работу и он, как обычно в это время, домовничил один. В общем-то, со своей мамой они пересекались только поздним вечером, когда Михаил попадал в родные пенаты после окончания собственного трудового дня. Часа полтора-два на общение у них, как правило, было и, наверное, не более того. Может быть, по этой причине два взрослых человека разного пола, проживая в одной квартире, не уставали друг от друга. Тем более, что мама Миши, Надежда Петровна, была человеком довольно тонкой душевной организации, хотя и весьма практичным по натуре своей. Она никогда «не грузила» сына какими бы то ни было правилами по его распорядку жизни. Но всегда разумно и терпеливо относилась к его возрастным исканиям и экспериментам. Если он в юности приходил домой выпивши или от него пахло табаком, она не устраивала скандалов и не читала ему каких-либо нотаций. Наверное, именно благодаря этой её мудрости он не пристрастился ни к алкоголю, ни к курению. Ведь каких-то строгих вето для него не было и упрёков со стороны своей матери он никогда не слышал и не получал. Она просто полагалась на его врождённое благоразумие, нормальное срабатывание инстинкта самосохранения и чувство меры. Кстати говоря, со своей мерой он довольно-таки быстро для себя самого определился. Нужно отдать должное его маме, ни в одном из факторов возможных рисков и допущений она не ошиблась. Едва её сын переступил двадцатилетний рубеж, он знал свои нормы и дозы, равно как и отстранялся от курения. Всё, что было можно и нельзя, в этом плане, он попробовал, будучи ещё школьником или чуть позже. В данном случае всё то же простое благоразумие с его стороны и проявленная со стороны Надежды Петровны мудрость и, конечно же, опыт, полученный в ходе общения с табачными изделиями и спиртным, сделали своё дело. Михаил знал цену всем этим пресловутым удовольствиям и никогда лишний раз не вёлся на призрачное счастье, что источал сей круг вещей. Когда он ещё покуривал, он начал коллекционировать пустые пачки от сигарет. Какой-то эстетический код или, пусть даже некая форма эстетства, в сём были. После того, как он довольно-таки легко расстался с этой привычкой, стал собирать уже нераспечатанные пачки табачных изделий. В отношении алкоголя дело обстояло приблизительно таким же образом. Сейчас, когда он имел свободный доступ к этой продукции, он с зарплаты или с аванса непременно покупал какую-нибудь бутылку зелья и ставил её в специально отведённую для этого секцию шифоньера. Более чем за год у него скопилась своеобразная коллекция образцов алкогольной продукции, состоящая из различных сортов коньяка, водки, ликёров, десертных вин и шампанского, которую дополняли несколько бутылочек джина и виски, привезённых по случаю кем-то из его приятелей в разное время из столицы. В особые дни или просто под настроение он с удовольствием приготавливал для своих друзей коктейли по профессиональным рецептам. Такое хобби тоже имелось в арсенале его увлечений. Постоянное наличие всех этих соблазнов у себя под рукой только укрепляло его индифферентное отношение к ним. Такого рода пристрастия человеческой натуры ему были абсолютно безразличны.
     От дня сегодняшнего Васильцев ожидал самых что ни на есть прозаических возможностей и благ, которые предусматривало штатное расписание. Четвёртую неделю их бригада, в которую кроме него самого, входил его постоянный напарник Леонид и любой водитель, назначенный по разнарядке к ним на текущий день, обслуживала маршрут под номером 4. Правда, на сегодня коллега по работе отпросился у руководства по своим неотложным делам и его должен был подменить Наиль, с которым Михаил хорошо ладил, впрочем, как и с подавляющим большинством сотрудников данного отдела. В 15:35 Васильцев был в банке. В комнате, закреплённой за Отделом инкассации, уже находились: многоопытный дежурный Гаврила Алексеевич, принадлежащий к «поколению отцов», начальник отдела Виталий Викторович, что был старше Михаила на три года, его напарник на текущий день, ровесник Наиль Шамшутдинов и ещё две бригады инкассаторов. Никого из водителей пока ещё в расположении не было.
     Работа в паре строилась по весьма простому принципу. Один из партнёров назначался сборщиком и посещал каждую из точек, что были на маршруте, а другой являлся старшим бригады и всё это время находился в машине с водителем и деньгами. На следующий день они менялись местами. Четыре бригады инкассаторов на протяжении месяца работали по тому или иному маршруту, затем переходили на следующий по методу круговой ротации. Отдыхали по скользящему графику. Одна пара была подменной на случай выходных и отпусков. На утренний маршрут, обслуживающий только сберкассы района, включая центральную, и трамвайно-троллейбусное депо, выходили, как правило, дежурный и начальник отдела или кто-нибудь из работников, что не был задействован вечером. Дежурными по отделу, в соответствии со своим графиком, всегда были пожилые многоопытные инкассаторы. Таким манером всё крутилось и вертелось на протяжении многих лет.
     По своему возрастному составу сотрудников отдела можно было разделить на две группы, одна из которых представляла собой молодое поколение, условно говоря, «поколение детей». В неё входили подтянутые поджарые ребята до тридцати лет. К «поколению отцов» принадлежали мужчины в возрасте от пятидесяти и старше – военные пенсионеры, ветераны различных специальных служб или даже просто люди, вышедшие на заслуженный отдых. Добрая половина членов из этой группы прошла огни и воды Великой Отечественной. Тогда они сами были ещё юношами. Один из нынешних седовласых ветеранов войны сбежал из дома сражаться с врагом, когда ему было лишь шестнадцать, и стал, по сути дела, сыном полка.
     Самому старшему из сотрудников отдела Белецкому в прошлом году стукнуло семьдесят. Ему довелось поработать в своё время ещё в органах НКВД. В самое ближайшее время предполагалось, что он уйдёт на заслуженный отдых. Это был высокий, сутуловатый мужчина, лицо которого было испещрено множеством морщин разного калибра. Посему он выглядел заметно старше всех остальных. Его цепкий, острый испытующий взгляд с лёгким прищуром, казалось, пронизывал человека насквозь, пытаясь что-то выковырять из него или найти какую-то необходимую ему деталь, которую можно было бы использовать в нужном направлении. Должно быть, он и сам давно бы уже ушёл на покой, но в его жизни всё было не так просто. Несколько лет назад в автомобильной катастрофе погибла его дочь со своим мужем. Теперь на иждивении Олега Викентьевича с супругой оставалось трое внуков. Очевидно, что двух пенсионных пособий в семье и социальных выплат, полагавшихся этим детям, для более-менее нормальной жизни представителей младшего поколения сего семейства было не вполне достаточно. По этой причине уже не отличавшийся хорошим здоровьем Викентьич был вынужден работать, обеспечивая своих домашних всем необходимым для приличного существования.
     Имея пытливый ум и читая в то время в прессе много материалов, ставших открытыми для свободного доступа о сложной и жестокой эпохе сталинских чисток и борьбе с «врагами народа», Михаил не раз размышлял о том, что же такого мог сделать тогда, будучи совсем ещё молодым человеком, Викентьич, за что он и его семья были так наказаны свыше... Понятно, что ни о чём подобном он майора Белецкого спросить не мог, когда они работали в одной бригаде, даже, если его возрастной напарник приносил в машину какой-нибудь «косячок», в том числе, например, и калым лично для себя в виде бутылочки вина, что он «заработал» на точке, дав кому-то, из сдающих выручку, две-три лишних минуты на то, чтобы устранить какие-то недостатки, связанные с подготовкой к инкассации сумки или с сопроводительной документацией к ней. Слишком велика была разница в их возрасте и социальном положении. Максимум, что мог себе позволить молодой, хорошо воспитанный сотрудник отдела, по разнарядке исполнявший в тот день на маршруте роль старшего бригады, так это вежливо пожурить своего многоопытного товарища по оружию, который видел на этом свете, наверное, всё или во всяком случае больше того, чем он бы этого хотел...
     Два поколения инкассаторов прекрасно ладили друг с другом, вероятно, ценя в представителе иной возрастной категории то, чего им самим не хватало. Для одних это были: сила и ловкость, для других: большой жизненный опыт и заслуги перед Отечеством. Нужно сказать, что задора и запала хватало и тем, и другим. Если бригада состояла из членов разных возрастных групп, как правило, они трудились слаженно и чётко, дополняя один другого. В то же самое время «комсомольско-молодёжные» мини-коллективы чаще привозили «косяки» разного рода, видимо, просто в силу большей своей тяги к жизни во всех её проявлениях, ведь на многих точках они имели дело с молодыми дамами, часть из которых, к тому же, не состояла в браке....   
     Комната, отведённая для Отдела инкассации, представляла собой весьма скромное по объёму помещение, в котором из мебели находились такие предметы, как: письменный стол руководителя отдела, располагавшийся ближе к дальней стене комнаты, круглый стол, за которым текла вся будничная инкассаторская жизнь (он же стол для игры «в козла»), шкаф с документацией, что находился за спиной начальника отдела, большой металлический стеллаж для инкассаторских сумок и не более шести-семи невзрачных стульев. (При необходимости все недостающие предметы для сидения приносились из длинного коридора банка.) По правую руку при входе в помещение находилась тумба для работы с табельным оружием, когда сотрудники военизированного отдела вооружались или, наоборот, готовились сдать его дежурному. С ней соседствовал массивный оружейный шкаф-сейф. В этом хранилище содержались пистолеты системы Макарова (ПМ), патроны в деревянных брусочках, под каждый из которых было высверлено своё отдельное отверстие. Все брусочки с шестнадцатью дырочками-углублениями в них были подписаны поимённо. Здесь же, в бронированном шкафу, находились и персональные документы каждого из инкассаторов: разрешение на ношение огнестрельного оружия и доверенность на получение материальных ценностей на обслуживаемых ими объектах. Портупеи, не представлявшие из себя чего-то особенно значимого в этой повседневной рутине, лежали отдельно в тумбе, на которой сотрудники отдела укомплектовывали и разукомплектовывали своё оружие патронами, всякий раз извлекая каждый из них из своей ячейки и вставляя в основную и запасную обоймы и, соответственно, производя действие в обратном порядке перед сдачей всего боекомплекта дежурному по отделу на хранение в запечатанном сургучом сейфе.
     Рабочий день инкассатора был разделён на две части или на два заезда. После первого заезда необходимо было сдать деньги в известных, наверное, каждому обывателю особых опломбированных сумках на вечернюю кассу сотрудникам Госбанка, то есть кассирам-приёмщицам, которые запирали их в специальную камеру или комнату-сейф. После этого, передохнув, как правило, от десяти до двадцати минут или чуть более того, бригада отправлялась на второй заезд. Количество инкассируемых объектов или же точек на заездах было приблизительно одинаковым. По ходу движения по маршруту следования старший бригады инкассаторов, что находился на заднем сиденье или на одном из задних сидений автомобиля (смотря какое транспортное средство поступало в их распоряжение), складывал сумки с выручкой в порядке их поступления в специальный большой инкассаторский мешок из прочной ткани, сворачивая их на определённый манер. Порожние сумки, не содержащие выручки, которые приносил или возвращал ему инкассатор-сборщик, докладывая о том, что они пусты, откладывались старшим отдельно, чтобы в последствии сдать их дежурному. К концу заезда мешок был забит до верху и завязывался. Выйдя из автомобиля возле входа в банк, старший инкассатор водружал или забрасывал его себе на плечо и в сопровождении сборщика направлялся к вечерней кассе для сдачи содержащихся в нём ценностей. Каждая опломбированная сумка, поочерёдно извлекаемая из мешка, сдавалась отдельно через окошко вечерней кассы, где её тщательно осматривал приёмщик-кассир, уделявший особое внимание целостности самой сумки с раздвижным горлышком из четырёх металлических планок и складным замком, в который был провздет шпагат с пломбой, чёткости оттиска на самой пломбе, надёжности и качеству шпагата, на коем и крепилась данная свинцовая пломба. Водитель каждой из бригад в это время, как правило, находился в помещении отдела, где самозабвенно забивал «козла» с другими шоферами, дежурным или освободившимися сотрудниками этого военизированного подразделения. То была самая шумная часть процесса, именуемого работой отдела инкассации.
     Сдав после второго заезда или специального (третьего) отдельного заезда в универсам деньги на вечернюю кассу, инкассаторы разоружались, возвращая дежурному своё табельное оружие, разрешение на его ношение и доверенность на получение ценностей. Затем они, соответственно, расписывались в журналах за все эти действия и, если не было необходимости писать какую-либо объяснительную записку или рапорт, инкассаторы разъезжались по домам или по каким-то другим нужным им местам с водителями, с которыми, как правило, и отработали свой маршрут. Дежурный по отделу в путевом листе шофёра отмечал ему время убытия с таким запасом, чтобы тот мог без суеты развезти обоих членов бригады, куда им было нужно, и чтобы при этом у него оставалось некоторое свободное время на какие-то мелкие собственные надобности (в пределах разумного, конечно).
     Каждый из маршрутов имел, если так можно выразиться, своё индивидуальное лицо, свою «фишку». Где-то можно было обзавестись, например, коробочкой шоколадных конфет, где-то палочкой или другой колбасы без талонов; где-то можно было раздобыть сыра, сгущённого молока или взять сливочного масла опять-таки без талонов. Ну а на какой-то из точек имелась возможность купить необходимое количество водки (столько, сколько было нужно для полного счастья большо-о-ой компании). Словом, все знали, где, что и в каких количествах можно было приобрести за счёт собственных наличных средств.
     На одном из маршрутов вкусно кормили в пельменной, на другом в столовой давали в дорогу пирожков (правда, они почему-то всегда были холодными и не первой свежести, как будто бы заготавливались ещё с предыдущего вечера; инкассаторы ласково называли их «тошнотиками»). Работа по первому маршруту означала, что на втором заезде бригаду, припарковавшую свой автомобиль у заднего входа определённого инкассируемого ей объекта, непременно угостят свежим неразбавленным пивом в пол-литровых стеклянных кружках – один раз в пив-баре и другой раз в кафе. Обоими заведениями руководил понимающий и приятный мужчина средних лет, строго заповедовавший своим подчинённым как в одном, так и в другом заведении, потчевать инкассаторов свежим пенистым разливным напитком. Если вдруг по какой-то причине с ним возникнут затруднения, бригада должна получить в своё распоряжение сей напиток в иной таре и форме – «по бутылке на брата». В общем, с голоду умереть не давали, да и за собственные деньги всегда можно было подкрепиться тем, что душа желала. Специально отведённого места и времени на обеденный перерыв для людей данной профессии их рабочим распорядком предусмотрено не было. Потому такие паузы на  «дежурный перекус» на каждом из маршрутов были привязаны к тому или иному объекту инкассирования или точке, где это было наиболее уместно и продуктивно. В самом банке между заездами разве что можно было утолить жажду и не более того.
     Инкассатор всегда имел при себе какие-то собственные деньги на тот случай, если удастся чем-либо дефицитным поживиться, доставив радость семье или кому-то из своих хороших знакомых. Да и прикомандированных к ним водителей, как и сотрудниц Госбанка, принимавших у них деньги на вечерней кассе, бригада не обделяла вниманием в этих вопросах. Интересы дежурного по отделу, разумеется, тоже учитывались. Словом, люди этой профессии на работу шли как на праздник, ибо здесь их ждало сочетание приятного с полезным. В голове же, кроме служебной информации, необходимо было держать и пожелания всего круга перечисленных выше лиц, вместе с некими суммами, что к данным пожеланиям в ходе сей каждодневной кутерьмы прикреплялись.
     Нужно ли говорить, насколько почётной и ответственной была данная профессия. Руководство банка и все его сотрудники именовали инкассаторов исключительно по имени отчеству, вне зависимости от их возраста. Для представителей молодого поколения это являлось особым дисциплинирующим фактором, подчёркивающим статус и всю прилагающуюся к нему серьёзность, меру и полноту ответственности в случае каких бы то ни было инцидентов, возникших в ходе их трудовой деятельности. 
     Проведя символический инструктаж перед выездом бригад на свои маршруты, начальник отдела, с которым Михаил был в исключительно хороших отношениях, попросил его задержаться на пару минут.
               – Итак, господа, все всё знают. Внимательность, бдительность и ещё раз бдительность и внимание, плюс ваше вдохновение, – традиционными словами завершал свою речь руководитель подразделения. – Калашенко и Стельнов, ещё одна сумка без пломбы и просто лишение премии на все ваши проценты вас уже не спасёт! Все амурные дела – вне рабочего времени, будьте любезны... Все проблемы и заботы оставили дома. Всё. Трудимся! Цигель, цигель! Ай-лю-лю! По коням!.. Васильцев, задержись, пожалуйста.
               – Я всё помню, Виталь. В хозтоварах – набор для управляющего. Доставим в лучшем виде, аккуратно, – начал было разговор Михаил, – и насчёт 929-ого помню...
               – Нет, Миш, я сейчас не об этом, – осёк его Виталий Викторович. – Ну, ты, конечно, в курсе, что у нас Викентьич уходит на заслуженный отдых. И у нас ещё одна перемена. Я не стал уж озвучивать сегодня. Похоже, Мальцев должен срочно уехать по семейным обстоятельствам. В общем, он увольняется. А завтра на стажировку выходит уже новый человек. Это – военный пенсионер, подполковник, коммунист. Он по рекомендации Вяземского, его знакомый. Два дня с Лёней покатаете его по своему маршруту в качестве стажёра. Всё покажете, расскажете. Потом поездит с другими. Мне кажется, он нам подойдёт. Ген Саныч о нём хорошо отзывался. Короче, присмотрись и присмотри на первых порах. Я через недельку вас с Лёнчиком разобью, а его тебе поставлю в пару на время.
               – Добро, Виталий Викторович! Всё сделаем.
               – Ну, давай, в путь... Да! Нашему-вашему сегодняшнему водителю, который новенький в гараже, пива не предлагайте, – уточнил ещё один «технический» нюанс непосредственный начальник Васильцева и, увидев в глазах приятеля немой вопрос, добавил, – скажи, я запретил. Мне звонили по поводу него из нашего гаража. Говорят, в общем, нельзя ему. Ну, ты понял... Удачи!.. Стой! Ещё одно. Родственница управляющего жаловалась на вашу бригаду. Вроде как, притесняете вы её, даже прессуете, типа... Я знаю, что болтушка, что врёт, как... Словом, вы там с ней полюбезнее, покорректнее, чтобы не к чему было придраться.
               – Да ты ж её прекрасно знаешь, Виталь!
               – Именно поэтому и прошу. И Лёне завтра передай, если я закручусь и забуду. В общем, повнимательнее там, чтобы никаких подстав не проскочило... Та ещё дамочка! Да что я тебе говорю!.. Давайте, летите!
     Родственница управляющего отделением Госбанка, в котором трудились наши инкассаторы, действительно была женщиной весьма склочной и сердитой. Она не боялась инкассаторской немилости или гнева, ибо имела «хорошую крышу над головой». По этой причине в общении с сотрудниками данного отдела могла позволить себе то, чего обычно не позволяли другие лица, сдающие выручку на своих точках. Все инкассаторы, зная её несносный характер, её откровенно не жаловали, но, что называется, против рожна идти никто из них не хотел...
     Накануне вечером при сдаче выручки на точке, где она работала директором магазина, Леонид, постоянный напарник Васильцева, будучи в тот день сборщиком, обнаружил в сопроводительной ведомости к инкассаторской сумке ошибку. Это означало, что нужно будет её вскрыть, заново заполнить сей документ, один из экземпляров вновь вложить во внутренний кармашек сумки вместо испорченного и заново её опечатать. По известным причинам, в таком случае, наверное, любая бригада дала бы сдающему лицу, имеющему свои мощные рычаги давления в банке, время на переделывание документов и на всю эту карусель, дабы избежать проблем с собственным руководством. Однако положения инструкции предполагали на сей случай однозначное действие – не производить инкассации данной точки, ибо, как мы знаем: «Цигель, цигель, ай-лю-лю!..» Кроме всего прочего, «виновница этого торжества» не могла вспомнить, куда она впопыхах сунула свой пломбир, к тому же, пломба, что была на сумке, почему-то оказалась у неё последней. Вот уж воистину, как говорится: «И на старуху бывает проруха»! Кто же мог ожидать такого неприятного сюрприза от судьбы в собственный День рождения, когда она, похоже, устроила на работе маленький междусобойчик?
     По своему оценив ситуацию, Леонид вышел к машине посоветоваться со старшим бригады, как поступить. Васильцев, прояснив для себя положение дел, принял очевидное решение, двинуться дальше по маршруту, ибо должностных инструкций пока ещё никто не отменял, даже управляющий данным отделением Госбанка и «цигель, цигель», как мы понимаем, «ай-лю-лю»...        
     Едва напарник Михаила вошёл в кабинет, где сдавалась выручка на следующей точке, его попросили подойти к телефону. Звонил дежурный из отдела, которым вчера был Демидыч, и он настойчиво интересовался тем, что произошло буквально несколько минут назад.
               – Мы её «бросили»*, – доложил ему Лёня, выслушав из трубки довольно жёсткую тираду дежурного, – сколько времени ей потребуется, чтобы переписать «сопроводиловку», найти свой пломбир, да ещё и пломбу?! Та была последней! О своих «грехах», о «косяках» своих она тебе ничего не сказала?
     После недоброго бурчания, раздавшегося с другого конца провода, с использованием некоторых национальных идеом, напарник Михаила положил трубку аппарата и, играя желваками, проинкассировал точку, в которой он находился на тот момент. Когда они, завершив свой второй заезд, прибыли в отделение Госбанка, внутри их уже ожидала директрисса, напортачившая при сдаче сумки с выручкой. При ней был весь необходимый ей комплект, как то: заново опечатанная сумка с деньгами, пломбир, небольшая упаковочка чистых бланков сопроводительных документов, пломбы и моточек штатного шпагата. Данный набор она прихватила с собой «на всякий пожарный случай» – мало ли что. В машине, недалеко от входа в банк, её ожидал «поднятый по тревоге» муж.
     Вообще говоря, далеко не каждый из тех, кто сдавал выручку в банк, отважился бы на подобный шаг, даже осознавая, что на следующий день у него будут весьма серьёзные неприятности со своим высоким начальством из-за того, что деньги не были сданы. Однако было несколько персон в районе, которые в таких случаях, кроя на чём свет стоит «зловредных инкассаторов-паразитов», брали такси, родственников или друзей и, исправив свои «косяки», летели прямо к дверям известного финансового учреждения, дабы всё-таки уговорить бригаду взять у них выручку и тем самым оградить себя от грядущих проблем. Но для того, чтобы перейти ко всем этим действиям, нужно было с казёнными деньгами караулить свою бригаду инкассаторов возле входа или попасть в само помещение банка, куда дежурный милиционер не пустит кого ни поподя после его закрытия. Словом, невнимательность, халатность, беспечность или какая-то иная недооценка серьёзности ситуации, связанной со сдачей ежедневной выручки в соответствующее кредитно-финансовое госучреждение, могла повлечь за собой целую круговерть проблем разного рода и качества. 
     С этой бригадой у родственницы управляющего нашим отделением Госбанка и до настоящего случая были «особые отношения», ибо Михаил имел репутацию принципиального сотрудника отдела. Он, конечно же, не был монстром, каким в своих рассказах о нём представляла его наша дама. Сколько раз он шёл навстречу работникам тех или иных объектов, сдающих выручку в банк, ведь все мы – разумные и совсем не бесчувственные люди, какими бы суровыми инструкциями нас ни обложили наши должности и принятые вместе с ними обязанности. Тем более, что быть заложником у правил, исполненных внутренних противоречий и различных иных нюансов, которые сама жизнь ежедневно организует на свой собственный манер, никто, по сути дела, нас заставить не может. Однако в таком тонком, ответственном и щепетильном деле, которым занимался Михаил со своими коллегами по работе, всё подчинено принципам здравомыслия и благоразумия, и, конечно же, божьему промыслу, как ни крути. И сия истина находила своё постоянное подтверждение в быту изо дня в день.  
 
 
 * «Бросить точку» на инкассаторском жаргоне означало: не произвести инкассации выручки на объекте, который подлежал инкассированию, согласно заключённому договору между отделением Госбанка и соответствующим торгом или трестом, объединяющим организации сходного профиля работы. В этом случае инкассатор уходил с точки, не забрав сумки с выручкой и, соответственно, не оформив никакой документации на неё. Порожнюю сумку, которая должна была быть оставлена им взамен сумки с ценностями, он, разумеется, не вручал лицу, сдававшему деньги; он снова уносил её с собой и сдавал её старшему бригады, докладывая ему причину, по которой сие «магическое действо» не состоялось.
 
 
 
                                                     Г л а в а  4
 
                                            Мужской праздник
 
 
     Маршрут, который обслуживала в этот месяц бригада Леонида и Михаила, был славен тем, что двумя яркими точками на нём являлись: Стол заказов и универсам. А это в свою очередь означало, что можно будет раздобыть чего-нибудь дефицитного и особенно приятного для системы пищеварения организма. В Столе заказов инкассаторы, работавшие на данном маршруте, обычно приобретали сыр, который в магазине купить было просто невозможно, колбасу, сливочное масло, шоколадные конфеты в коробках или иные «трофейные» продуктовые товары. А если повезёт, то можно было обзавестись и несколькими бутылочками «Пепси» или «Фанты», ёмкостью 0,33 мл.
     Вечером Васильцев собирался посетить знакомых девушек, снимающих весьма просторную жилплощадь ближе к набережной Волги, с которыми он подружился несколько лет назад, когда и сам ещё работал в одном из учебных заведений высшей школы областного центра. Сегодня у них планировалась не то, чтобы вечеринка, но просто встреча, подразумевающая чисто дружеское общение в тесной компании. День был выбран неслучайно – 23-е февраля. Нельзя сказать, что в кругу своих близких друзей и приятелей они как-то по особому отмечали это событие, нет. Просто этот праздник являлся поводом посидеть в небольшом позитивно настроенном коллективе и хорошо провести время.
     Михаилу хотелось хоть чем-то немного удивить и порадовать собравшихся и пять-шесть бутылочек дефицитных газированных напитков были бы весьма подходящим для этого атрибутом праздника. Но сии трофеи ещё нужно было добыть! Десертное вино или шампанское тоже, в общем-то, пришлось бы кстати. Однако то были вещи совершенно обыденные, а вот «Пепси» или «Фанта» это уже – редкость в данном регионе.
 
     Когда Васильцев ложился спать, он не обратил внимания на то, что творилось за окном. Затеявшая свою кутерьму ещё вечером метель усилилась и к утру намело много снега. Что для одних – радость, другим – проблемы. Никто из инкассаторов не любил такой погоды. Снегопад и сопровождавший его ветер означали, по сути дела, одно: будут проблемы на маршруте. Потому что непременно придётся в том или ином его месте, в нарушение всех правил безопасности и должностных инструкций, оставив ценности в салоне автомобиля на попечение водителя, толкать это самое средство передвижения, ибо никакая дорожная служба, как бы она того ни желала, не сможет за считанные часы одолеть последствий сильного снегопада в большом городе. А уж в некоторых из тех местечек и закоулков, по которым приходится лазить по их служебным делам инкассаторам, тем более.
     Сегодня все сотрудники военизированного отдела Госбанка пришли на работу пораньше, ибо то, что для большинства из них было началом трудового дня, для других служащих этого кредитно-финансового учреждения являлось практически его окончанием. На общем собрании коллектива по поводу Дня Советской армии и военно-морского флота управляющий районным отделением банка в торжественной обстановке поздравил инкассаторов с праздником и вручил каждому из них небольшой, но приятный подарок. После сей официальной части все перешли к своим рутинным делам, сотрудницы данной организации уже в предвкушении особого домашнего ужина, а работники сугубо мужского отдела, настраиваясь на рабочий лад.
 
     Прослушав в очередной раз формальный инструктаж, бригады вооружились и погрузились в свои текущие заботы, ожидая прибытия служебных машин. (Каждый из тех, кто работал в отделе не первый месяц и не первый год, разумеется, знал должностные инструкции на зубок; по уровню понимания этих правил безопасности постоянно проводились зачёты. Хотя свод данных основополагающих рабочих документов и содержал некие внутренние противоречия, зачёты с завидной регулярностью сдавались и принимались, а инкассаторская обыденная жизнь текла своим чередом. Самым неприятным моментом во всех этих хитросплетениях нормативных бумаженций разного сорта, регламентировавших работу людей с оружием, что трудились в данной сфере, было то, что инкассатор при любом раскладе в случае какого-либо негативного исхода того или иного происшествия всегда оставался неправым и виноватым. Такова была, так сказать, «селяви» тех лет и «инкассаторская доля». Несмотря на все риски разного рода, люди трудились, может быть, с разной степенью самоотдачи, но весьма профессионально и вдохновенно.)
     Первым из водителей военизированного гаража на пороге отдела появился «Хоттабыч». Это был сухощавый, довольно высокий мужчина лет 50-55. Своё прозвище он получил, вероятно, из-за самого своего телосложения, манеру ходить слегка враскачку, шаркая по полу ногами, и привычку сидеть за рулём, заметно сгорбившись и вцепившись в баранку автомобиля, что называется, «как в последний раз».  Всё это было бы весьма забавным, если бы не одно «но». Валентин Степанович вёл свою машину по дорогам города так, как будто бы специально собирал на них все ямы самого разнообразного калибра. О том, чтобы, находясь в его колымаге можно было бы попить чего-нибудь из бутылки или просто сделать хотя бы несколько глотков, не облившись при этом во время движения, можно было смело забыть, а ещё лучше – даже и не помышлять об этом. Перемещаясь по городу со скоростью от 40 до 60 километров в час, он ухитрялся собрать все изъяны дорожного полотна, какие только в принципе могли попасться на пути у бригады на её маршруте. По этой причине «Хоттабыча» откровенно недолюбливали в разных отделах инкассации областной столицы. Он был своеобразным феноменом, причём, феноменом, с коим не очень-то хотелось иметь дело. Казалось, что, просидев около сорока лет за рулём, он не овладел ремеслом, которое на протяжении всего этого отрезка времени было его специальностью и профессией.
     Едва Валентин Степанович переступил порог отдела инкассации, тяжкий выдох пронзил всё пространство комнаты. У некоторых из сотрудников отдела, что забивали «козла», даже выпали из рук костяшки домино.
               – Нет! Нет! Только не с «Хоттабычем»! – в один голос воскликнули две бригады, ожидавшие своих водителей. Одна из бригад, в соответствии с заведённым графиком, выдвигалась всегда первой, ибо сей маршрут обслуживал, в том числе, и все заводские столовые, которые имелись в районе. Она уже была в трудах своих праведных и не ведала о том, что Валентин Степанович сегодня по разнарядке направлен в данное отделение. Другая же бригада точно знала, что к ней на сегодня приписан водитель из договорной колонны. («Договорники» были людьми не вооружёнными, так как они работали в обычной, сугубо гражданской организации, занимающейся пассажироперевозками и оказанием иных транспортно-бытовых услуг на договорной основе. По сути дела, это были те же таксисты, которые также с некоторых пор направлялись для работы в Госбанк по путёвкам, только без шашечек на своих авто. «Уазов» для обслуживания отделов инкассации области не хватало. «Договорники» не были столь привередливы и капризны, как водители из военизированного гаража, имеющие своё табельное оружие. С ними почти всегда было проще.)
     Зная «особое расположение» сотрудников отдела к работе с «Хоттабычем», дежурный инкассатор, который, конечно же, был в курсе о направлении Валентина Степановича именно в этот районный отдел на сей день, данную тайну свято хранил и оберегал. Когда кто-то из членов этих двух бригад, перед инструктажем поинтересовался, кто именно сегодня назначен к ним на маршрут, он умело увёл разговор в сторону, дабы не раскрывать всех карт, а точнее одной карты, «джокера», коим и был фабулёзный «Хоттабыч», раньше времени.  
     Услышав шум и гвалт из родных стен и бросив все свои дела, в помещение поспешно вошёл молодой начальник военизированного отдела и волевым голосом сказал: «Так, господа, кончаем базар! Вижу, все машины пришли. Давайте, по коням! Вперёд и с песней, по своим маршрутам с шоферами по разнарядке! Петраков, Мальцев – с Тепловым; Васильцев, Шамшутдинов – с договорным, кто у нас там сегодня... Да, Борис... Ну и Ивлев, Вяземский – с «Хоттабычем», в смысле, с Валентином! Всё! Всё, ребят! За дело! Цигель! Цигель! Ай-лю-лю!»          
     Глухое, недовольное бормотание наполнило длинный коридор районного отделения Госбанка. Иногда в этом гаме можно было отчётливо услышать характерные для русской речи национальные идеоматические выражения. Бригады, взяв свои профессиональные причиндалы, направились к выходу из здания.
               – Джентльмены, я попрошу вас... Здесь, в учреждении, дамы работают бок о бок с нами, – завершил своё напутствие коллегам руководитель отдела, – Пал Андреич, тебя персонально прошу, фильтруй, пожалуйста, да. Добро?
               – Добрее не куда, ети её мать! – сердито выдохнул Ивлев, безнадёжно махнув рукой и продолжая что-то бубнить себе под нос по дороге.
 
     Погрузившись в белую «волгу» и слегка подтрунивая над Ивлевым и «Хоттабычем», Леонид и Михаил принялись за работу.
               – Борь, после маршрута меня в центр бросишь и на секунду заскочим по пути ещё в одно местечко, – обратился Васильцев к водителю-договорнику. – Только ты мне напомни, чтоб я не забыл во всей этой карусели!
               – Напомню. Ты мне только полу-копчёной сегодня раздобудь, пожалуйста, палочку!
               – Ладно! Пошукаем!
 
     Этот день прошёл достаточно быстро. В праздничной суете все, кто сдавал сегодня выручку, постарались максимально оградить себя от каких бы то ни было неприятностей, связанных с их возможными собственными ошибками, то есть приложили все силы, чтобы этих самых ошибок попросту не допустить. Всем хотелось поскорее оказаться за праздничным столом в кругу людей, с которыми они планировали провести данный вечер. Никаких неприятных сюрпризов на маршруте, к счастью, не было. В бригаде тоже был полный порядок. Каждый из её членов стараниями Васильцева, который сегодня был инкассатором-сборщиком, приобрёл то, что запланировал на текущий день. А Михаилу действительно удалось раздобыть тех дефицитных напитков, которыми он хотел попотчевать вечером компанию, в коей он и отметил этот праздник.
 
 
                                                   Г л а в а  5
 
                                Трёп, трёп, трёп (Blah, blah, blah)
 
     Постоянный напарник Васильцева был в отпуске, потому Михаил работал сейчас на подмене. Сегодня в одной из бригад он вышел вместо простывшего Калашенко, также как и он принадлежащего к молодому поколению сотрудников отдела. С данным субъектом у него не очень-то сложились отношения, ибо их мировоззренческие позиции и взгляды на действительность сильно отличались. Антон вёл весьма беспорядочную личную жизнь, ничем всерьёз не увлекался, кроме сиюминутных отношений с представительницами противоположного пола и алкогольной продукции.
     Начальник отдела недавно разбил их пару со Стельновым, который тоже входил в  возрастную группу до тридцати. Причина была на поверхности – бригада в последнее время стала много привозить «косяков» и «косячков». Теперь каждый из них стал работать с представителем «поколения отцов», Калашенко – с Ивлевым, а Стельнов – с Вяземским. Оба военных отставника были людьми весёлого нрава, но в вопросах своего нынешнего дела являлись профессионалами высокого класса, умеющими сочетать в будничной веренице дней  самые разнообразные факторы, как приятного, так и полезного свойства. Справедливости ради стоит сказать, что и молодые мужчины, проработав в отделе порядка года и, разумеется, более того, становились крепкими знатоками своего дела. Просто иной раз тяга к жизни, вполне свойственная определённому возрасту, брала своё. Да и ночные светила, выстроившись в бесконечных высях по своим небесным законам в ту или иную конфигурацию, эту самую тягу всячески подхлёстывали. Груз высокой ответственности за доверенное ему дело чувствовал каждый, просто каждый нёс его по своему.
     Михаилу в принципе было всё равно с кем из сотрудников отдела работать в бригаде, он умел найти общий язык с любым из них. Разве что «Калач» и ещё один из молодых инкассаторов не вызывали в нём совершенно никакого интереса к себе, наверное, в силу их весьма грубой душевной организации. Сегодня он в качестве сборщика заменял Антона в паре с Ивлевым, который в свой черёд бегал по точкам маршрута вчера. Павел Андреевич, которому было в аккурат под шестьдесят, умел ладить со всеми без проблем. Разве что работа с водителем военизированного гаража «Хоттабычем», усердно коллекционировавшем все ямки и колдобины на дорогах города, не вызывала в его душе должного восторга. В сей день они трудились все вместе в одной бригаде. Валентин Степанович, выслушав ещё в стенах отделения Госбанка всё или почти всё, что о его «трудовых подвигах и свершениях» думает Ивлев, весь маршрут напряжённо молчал, словно приклеившись к «баранке», «не забывая» при этом на автомате делать своё «зловредное дело». Напарник Михаила, чтобы у него на нервной почве не разыгралась язва от манеры вождения «Хоттабыча», неизменно пополнявшего свою «коллекцию» новыми или старыми «экспонатами», отвлекал себя разговорами с партнёром. Зацепившись за какую-то деталь из своей служебной тематики, они вспоминали разные обстоятельства и случаи из их рутинной жизни.
               – Таким «баням», как у Шацких, давно место на в металлоломе, а их к нам присылают! – высказал своё мнение, не открыв никакой военной тайны, об одном из «уазов» 469-ой модели Павел Андреевич.
               – Да уж заднюю дверь его «корыта» можно закрыть только ударом с ноги, причём, с разбега! – подтвердил Васильцев мысль своего старшего собрата по оружию относительно одной из спецмашин, которые давно уже требовали списания или хотя бы серьёзного ремонта.
               – Без нашей овчинки-безрукавки у него дуба дашь, да и она-то не шибко спасает, – в свою очередь вторил ему Ивлев.
               – Ладно хоть в этом «склепе» ветра нет и присылают его нам не так часто, а то бы мы все вымерзли к чертям собачьим! 
               – Это факт!
               – Когда она у него перед Новым годом заглохла в посёлке, я думал, мы концы отдадим... Вытолкали на дорогу, согрелись пока мудохались с этим рыдваном. Тут, минут через десять прям, «дежурка» подошла, перегрузились и «на базу».
               – Это ещё ладно! Вспомни, какой скандал был, когда Мальцев с Петраковым в банк на трамвае с полным мешком и со всеми причиндалами своими прикатили? – расхохотавшись, воскресил в своей памяти другой эпизод из инкассаторских будней Павел Андреевич, вытирая носовым платочком слезившиеся от смеха глаза. – Флаг им в руки... и... И управляющий навстречу! Надо ему было в тот день на работе задержаться, чтобы после первого заезда с ними лоб в лоб!..
               – Вот уж точно «золотая страница» в летописи нашего отделения Госбанка! – поддержал коллегу своим смехом Михаил.
               – Кто из нас без греха? – ещё хихикая, сказал Ивлев и убрал платочек в карман форменных брюк.
               – Где ты, Пал Андреич элементы обмундирования добываешь, а?.. Причём, периодически? – поинтересовался его временный напарник, заговорщически подмигнув «Хоттабычу».
               –  Места надо знать!.. И людей!.. И... В общем, кумекать надо, Миша!
               – Вот скажи ещё, что ты с Иваном Демидовичем «не посидел на одной поляне за рюмочкой чаю»!
               – Ну, если ты такой умный, чего спрашиваешь? – ни в шутку ни всерьёз парировал реплику собеседника Ивлев, – я за девчонками на точках не бегаю и за модой не гонюсь! Мне, что практично и экономично, то и – «в кассу»!
               – Кстати, о кассе... О вечерней кассе, Пал Андреич, – отложив шутки в сторону, обратился к своему визави Васильцев. –  Мне, в общем-то, неудобно самому... Хотя... Словом, ты сам там намекни своему теперешнему напарнику, что сплетничать мужчинам об отношениях коллег с женщинами негоже... Пусть даже эти сплетни окажутся правдой. Какое ему дело до наших с Катей отношений?!
               – Михаил, Михаил! Миша... Ну, это, брат мой, жизнь! Она вся – из слухов, сплетен и всякой хреновины!.. Кто от зависти, кто от... В общем, всяк по своей причине языку покоя не даёт! Что ж ему теперь кляп в рот вставить?! А вы... У вас всё на виду. И если уж вы с Катькой сами ничего ни от кого не скрываете, даже от управляющего!.. Ну, что же ты хочешь!..
               – Excuse me, sir! – вдруг почему-то по-английски произнёс Васильцев, – прошу прощения, в смысле. Но какого лешего, как говорит Екатерина Дмитриевна?.. Ему-то что?
               – Заметь, никто вам прямо ничего и не говорит, не вмешиваясь в ваши личные, так сказать, дела, – как-то очень серьёзно сказал Ивлев, когда их взгляды пересеклись в зеркале заднего вида, что смотрело в салон автомобиля.
               – Просто, понимаешь, Павел Андреевич, грустно сказал Васильцев, осознавая, что они с Катей сами были виноваты в сложившейся ситуации и никто, кроме них самих. – Просто я... Словом, от меня не убудет, а Екатерина – женщина и мать троих детей... Её репутацию пачкать нельзя.
               – Михаил... Ты второй год уже работаешь в отделе... Ты что не знаешь... Ты не знаешь, что у неё уже был тут до тебя один служебный, так сказать, роман?.. И... и все, кто давненько здесь работают, понятно дело, в курсе этого... Зная твой весьма жёсткий нрав, тебе в лоб, наверное, никто и не скажет... И я бы не сказал...
               – Слушай, Пал Андреич! Мне, честно говоря, наплевать, что у неё было и с кем до меня! – нервно выговорил Васильцев, теребя порожнюю свёрнутую в рулон инкассаторскую сумку, что была у него в руках вместе с планшетом карточек на объекты и увесистой медной печатью-штампом. – Кто может изменить прошлое? А настоящее... Всё есть, как оно есть, без прикрас... В общем, уйми Калашенко с его длинным языком, сделай доброе дело!
               – Ты – серьёзный мужик, Михаил, – ответил, после небольшой паузы, Ивлев, покручивая ручку стеклоподъёмника, чтобы открыть окно и покурить, – и понимаешь, что ни его, ни чей-либо другой язык в этом вопросе ничего не решит... Вы – молодые, горячие. Не надо обострять. У нас в руках оружие... Ну, ты сам понимаешь всё, ну!
               – Пал Андреич, я профи. И даже мыслей никаких! Ну что ты! Есть стрельбы... Да, нет! Ну, как ты мог! – с удивлением глядя на отражение своего визави в том же самом зеркале, ответил его временный напарник, готовясь выйти из машины, когда она остановилась в полутора метрах от заднего входа в продуктовый магазин.
               – Ладно, проехали! Про маслице не забудь! Мне полкило и полкило на кассу, нашим девушкам. И для Демидыча здесь должна быть «посылочка»... Да он же при тебе звонил сюда девчонкам!..
               – Я всё помню, Андреич! – бросил на лету свою фразу Михаил, резко закрывая дверь инкассаторской машины, после чего он растворился в полутёмном проёме их очередной маршрутной точки.   
 
     Когда они подошли к окошку вечерней кассы, там уже была очередь. Две бригады инкассаторов опередили их буквально на несколько минут, подхлестнув своих водителей.
Ивлев же и Васильцев, весьма редко попадая в одну бригаду, были увлечены общением друг с другом, охватив в своей беседе широкий круг вопросов. Да и спешить им обоим, по видимому, как-то сегодня не очень хотелось. Павел Андреевич за пару предыдущих дней просто-таки до тошноты наигрался «в козла» в отделе. Михаил, вообще, не являлся поклонником домино. К тому же, сегодня дежурил Демидыч, заядлый игроман, являвшийся ещё и «отпетым мошенником» за столом. Он славился своим умением вовремя спрятать нужную костяшку на своей лысине. Он делал это так непринуждённо и, как бы, между прочим, что нередко его соперники попадались на эту, вроде бы, совершенно незамысловатую, даже абсурдную, уловку и абсолютно каким-то странным образом велись на неё, не всегда замечая нарочитого жульничества компаньона. Сам же Демидыч, когда попадался с поличным, в этих случаях «включал шута», простого как пять копеек, и относился к своему фирменному трюку совершенно непритязательно, типа: проскочит – так проскочит, ну а нет – так нет. С Ивлевым они могли спорить до хрипоты о, казалось бы, простых нюансах любимой ими игры, постоянно подзаводя друг друга. Сегодня у Павла Андреевича после отчаянных битв за круглым доминошным столом, что он вёл на протяжении двух предыдущих дней подряд, скорее всего, просто не было особого настроения и запала. Спорить с Демидычем в этот вечер ему, похоже, совсем не хотелось. Ну, а подгонять «Хоттабыча», бывшего у штурвала с ними в сей томный вечер, – себе дороже. Он и так не пропустит ни одной выбоины на дороге. Вот уж действительно – не до жиру... Посему они спокойно сдали «свой улов» и добытое сливочное масло для Алевтины Павловны, постоянной напарницы Кати по приёмке денег у инкассаторов, а затем, имея в запасе перед выездом на второй заезд ещё 10-12 полновесных минут, занялись своими делами. Павел Андреевич что-то выпытывал у дежурившего в свою смену милиционера, старшины Лалетова «в его апартаментах», что находились справа сразу при входе в банк. А Михаил, как обычно в последнее время, «завис» на вечерней кассе, будучи увлечённым разговором с Екатериной, к которой он испытывал сильное искреннее чувство.
     Они встречались уже третий месяц. И об этом вдруг вспыхнувшем между ними романе в отделении банка ходило много разговоров и пересудов разного толка. Однако их так захватила эта взаимная страсть, что вся сия чехарда вокруг их взаимоотношений им была просто «по боку». Чувство, которое объединило этих двух людей, было столь ярким и романтичным, что оно затмило собой огромное множество окружавших их деталей быта, делая их бесцветными и совершенно неинтересными им обоим. Они словно бы парили где-то в заоблачной вышине, недосягаемые с земли всеми этими стрелами трёпа об их увлечении друг другом. Со стороны, наверное, казалось, что эти двое влюблённых сошли с ума, отстранившись от реальности жизни, которая была весьма жёсткой и не такой уж дружелюбной, какой порой её мог бы воспринять не особенно внимательный глаз. Эта окружающая их действительность подобно грязной луже, по которой то и дело ездят взад и вперёд автомобили, могла испачкать или даже раздавить всех, кто окажется не готов принять её во всём многообразии её проявлений и проекций на воплощённую в жизнь мирскую суету. А зазевавшихся прохожих, вверенных своим житейским заботам, ей ничего не стоило вымазать грязью, причём, с ног до головы...
 
 
 
 
 
                                                  Г л а в а  6
 
                                   Екатерина, Катюша, Катюня...
 
     Бухгалтер Екатерина Дмитриевна Веленина не так давно отметила своё сорокалетие. Она работала в учреждении уже более пятнадцати лет. За это время в её жизни, как и в жизни любого человека, произошло множество событий разного рода, качества и духовного наполнения.
     Уже являясь служащей Госбанка, Екатерина с разницей в три года родила двух девочек, которые сейчас учились в школе; одна – в пятом классе, другая – в восьмом. Её старшая дочь Ольга успела обзавестись собственной семьёй, выйдя замуж в восемнадцать лет, и тоже в свою очередь стала мамой. Супруг Кати полтора года как умер, так и не успев стать дедушкой. На протяжении последних семи-восьми лет у них не ладились отношения. Вероятно, причиной тому было довольно высокое положение, которое занимал Вячеслав Николаевич в организации, где тоже давно уже весьма успешно трудился, и некоторые иные связанные с этим обстоятельством факторы. Постоянное наличие личных средств, не попадающих в бюджет семьи, и имеющиеся возможности вести свободолюбивый образ жизни при этом раскрепощали его, давая ему ту степень независимости от своих домашних, в основном от Кати, которая была ему необходима «здесь и сейчас». Екатерина по натуре своей была женщиной весьма гордого нрава и такая ситуация её безусловно задевала и сильно раздражала. Однако ни с привычками своего супруга, ни с его возможностями для реализации его прихотей и желаний она ничего поделать не могла. Осознав однажды своё бессилие, в этом плане, и получив от своего благоверного очередную порцию морального унижения, она отступилась. С тех пор они сосуществовали, словно бы, в параллельных реальностях, каждый в своей. Катя спала в одной из спален девочек, не подпуская к себе мужа на пушечный выстрел. Он для неё стал абсолютно чужим человеком. Они не разводились, наверное, больше из-за того, что не хотели травмировать психики дочерей. Хотя своего очевидного разлада давно уже не скрывали, да и не смогли бы скрыть при всём желании, проживая на одной жилплощади. Время шло, дочери быстро взрослели. Отец обеспечивал их всем необходимым, ибо все возможности для этого у него были почти до самых его последних дней. Таким образом, под одной крышей лет шесть или семь, или даже восемь, собственно говоря, проживали две семьи, пересекаясь в быту только поздним вечером или в какие-то часы выходных.
     Рабочий день служащих банка, что трудились на вечерней кассе, был разбит на две составных части. К пяти часам по полудни Екатерина и её постоянная напарница Алевтина Павловна приходили на своё рабочее место, чтобы в пару заходов с разницей в два-два с половиной часа принять у инкассаторов деньги и закрыть их в специальной комнате-хранилище. Утром, перегружая опломбированные инкассаторские сумки частями в добротно сделанную металлическую тележку, они отвозили их по узкому коридору банка на Группу пересчёта, где уже сами сдавали сей ценный скарб сотрудницам этого учреждения, занимавшимся непосредственным вскрытием сумок и пересчётом купюр, что в них находились. К обеду бухгалтеры, являвшиеся приёмщицами на вечерней кассе, освобождались до заступления на вторую часть своей ежедневной работы. Они отдыхали как и инкассаторы по скользящему графику с подменой из двух других работниц банка, имевших соответствующую квалификацию.
     За последние полтора года жизнь Екатерины сильно изменилась. Теперь она жила с двумя дочерями, Леной и Ксюшей, в своей весьма просторной квартире, а старшая Ольга с мужем и маленькой Кристиной обитали в своей. Брак Ольги трудно было назвать счастливым. Вначале, вроде бы, была и любовь, и желание наладить собственную жизнь, воплотив в реальность свои мечты и представления о семейном счастье. У родителей мужа в распоряжении имелась свободная однушка в хрущёвке соседнего микрорайона, которая досталась им по наследству от матери свекрови Ольги. Это жильё было подарено молодым на их свадьбу. Однако через довольно небольшой промежуток времени выяснилось, что Глеб имеет некую непреодолимую страсть, точнее, проявилось его пагубное увлечение игрока, движимого азартом. А чуть позднее дала о себе знать ещё одна весьма неприятная сторона  его душевной жизни. Супруг Ольги как-то незаметно для себя самого подсел на наркотические средства, в том числе, и на «травку». Впрочем, может быть, он сам довольно долго просто не хотел признаться себе в этом, полагая, что контролирует ситуацию. Некоторое время он успешно скрывал своё «хобби» от жены, её матери и собственных родителей. Но так или иначе настал момент, когда эта тайная сторона его личной жизни выползла наружу и проявилась во всей своей неприглядности. Похоже, что разрешить данную проблему в своём тесном кругу никак не представлялось возможным...
     У семьи Велениных была дача, находившаяся довольно-таки недалеко от города. На электричке до неё можно было добраться за полчаса езды. Правда, пешая прогулка от железнодорожной платформы до заветного участка занимала ещё почти столько же времени, да и до самой станции в областном центре ещё нужно было доехать. Младшая и средняя дочери Екатерины подросли и теперь особого интереса к поездкам на дачу не проявляли. У них были иные заботы и общение со своими сверстниками в пределах городской черты их больше привлекало, нежели путешествие на эти шесть соток. Ольге с мужем тоже как-то было не до того, чтобы выбираться сюда и чем-либо здесь заниматься или даже просто отдыхать. Посему в своё совместное свободное время дачу посещали лишь Екатерина и Михаил, сочетая при этом всё приятное со всем полезным. 
     Их отношения сложились не сразу. Васильцев к этому времени успел проработать в отделе уже год. Он давно почувствовал в Кате, которая была старше его на пятнадцать лет, близкую родственную душу, исполненную некой внутренней лирики. Кроме того, она была очень женственной и безумно обаятельной женщиной. В свободное время между заездами они с удовольствием общались друг с другом, найдя какое-нибудь не то, чтобы укромное, но просто не самое людное место в помещении банка, будучи при этом у всех на виду. Эти беседы носили чисто приятельский бытовой характер. Да, собственно говоря, те 10-15 минут, что они были наедине в паузе между выездами инкассаторов на маршрут, ничего особого из себя не представляли. Приятное общение в приятной компании и, в общем-то, всё.
     Но однажды произошло то, что Михаил уже некогда испытал, распахнув дверь одной из кафедр института, в котором работал и учился, когда стрела амура пригвоздила его к этой самой двери. Потом была страсть, сумасшедшие муки, коим, казалось, нет и не будет конца никогда. Наконец, был его отчаянный побег от всего этого, было бегство от любви и от себя самого. Результирующей всех этих сил стало трудоустройство в отдел инкассации, в котором он теперь и работал без устали с настроением, с удовольствием, вдохновенно!..
 
 
                                                    Г л а в а   7
 
                                           Амур бьёт в десятку
 
     В тот вечер они с Леонидом слегка припозднились. Просто заметно позже выехали на маршрут. Произошла какая-то внезапная катавасия с транспортом в специализированном гараже. В итоге пришла другая машина с другим водителем. Сути дела это, естественно, не меняло. Но задержка на 25 минут «на базе» предполагала, что сборщику, которым был Михаил, предстоит «побегать в мыле», нагоняя упущенное время. Ничего особо нестандартного в этой ситуации не было. Просто ему требовалось заметно усилить внимание и увеличить скорость своих привычных действий. Однако пожелания и заявки на продукты при сём никуда не пропадали. Словом, всему нужно было выбрать своё место и время. В практике Васильцева и до этого, и позже бывали куда более сложные случаи.
     Когда их бригада приехала в банк все остальные уже отсдались и занимались привычными делами. Кто-то отчаянно дубасил круглый доминошный стол белыми в чёрную крапинку костяшками, кто-то разговаривал по городскому телефону, кто-то уточнял определённые моменты своего текущего распорядка. Алевтина Павловна и Катя ожидали их с Леонидом на своём рабочем месте. Михаил никогда не мог потом забыть того самого момента, когда он краешком глаза бросил взгляд в открытое окошко вечерней кассы, чтобы просто поздороваться с дамами. Екатерина была серьёзной, она сидела за своим столом, занимаясь документами их бригады. На ней было облегающее платье цвета баклажана в белый горошек, перетянутое по талии тонким серебристым пояском. Линия её загорелых колен была открытой. Аккуратно положенная косметика делала лицо её ослепительно ярким и каким-то лучезарным даже при искусственном освещении. (А может быть, ему это просто тогда показалось.) Ничего лишнего в этом макияже не было. На какое-то мгновение их взгляды пересеклись. Именно в этот миг Васильцева пронзила уже однажды прошедшая сквозь весь его молодой организм «молния». И на сей раз он ощутил то же самое, что и почти два года назад, стоя в дверях кафедры.
     Сколько дней потребовалось, чтобы произошёл или как-то активировался процесс, который в своё время месье Стендаль окрестил «кристаллизацией», Михаил точно сказать не мог. Однако всё завертелось по уже известному ему сценарию. Только теперь чувство было взаимным. Через полтора-два месяца они уже не скрывали в банке своих неслужебных отношений. Это было выше их сил!..
     Васильцев не углублялся в раздумья, что на первых порах сдерживало чувства Екатерины, которая в настоящий момент для него стала Катюшей и Катюней. Была ли это разница в их возрасте или нечто иное. Миша, хоть и выглядел старше и серьёзнее своих лет, всё равно, наверное, некий фактор зримо или незримо разделяющий их присутствовал. Её могло смущать и постоянное общение видного инкассатора с девушками или молодыми женщинами его лет, которым он звонил по телефону из отдела. У неё же за плечами был не один год семейной жизни, роды, воспитание детей и прочие хлопоты, связанные со всей этой бытовой круговертью. Комплексовала ли она, чисто гипотетически проводя для себя какие-то параллели и сравнения с её потенциальными соперницами, необременёнными ещё подобными домашними заботами?.. В её положении привлечь и удержать внимание такого яркого мужчины, которым являлся Михаил, вероятно, было делом весьма непростым или же вовсе некой разновидностью искусства... В самом банке тоже работало немало незамужних девушек, которые иной раз бросали на некоторых ребят из отдела инкассации, в том числе и на Васильцева, свои скромные взгляды, исполненные неких надежд. Да и на точках, где, как правило, выручку сдавали представительницы прекрасной половины человечества, конкуренция за сердца парней с оружием была совсем нешуточной.
     Как бы там ни было Екатерина и Михаил хоть и не афишировали лишний раз своих отношений, но и не делали из этого тайны или секрета. Наверное, это обстоятельство доставляло определённые неудобства Кате в том или ином смысле. Но с другой стороны эта болезненная публичность и уязвимость сферы их взаимоотношений делала для неё и полезное дело, отсекая какую-то часть претенденток на сердце её возлюбленного. Где-то мы находим, где-то неизменно теряем. Из таких приобретений и потерь и состоит наша жизнь.
     В вечерние часы после работы они бродили в окрестностях дома, в котором жила Екатерина с детьми, держась за руки, словно влюблённые школьники-одноклассники. Они обнимались и целовались под окнами подобно юным Ромео и Джульетте. Когда они попадались кому-то на глаза, дружно рассмеявшись, торопливым шагом уходили прочь от этого места, чтобы продолжить своё общение в этом же ключе где-нибудь поблизости. Казалось, они просто не могли наговориться и наслаждались обществом друг друга. В конце концов, они определились с той локацией, где стали особенно близки, как и выбрали себе конкретное время для встреч. Но и прогулки закатными часами на свежем воздухе стали для них чем-то традиционным.
 
 
                                                   Г л а в а  8
 
                                      Любимый день недели
 
     Наконец-то наступила среда. В бесконечном хороводе дней время то летело подобно стреле Робин Гуда, то ползло, как улитка по приглянувшемуся ей листу, то, казалось, просто стояло на месте, как корабль на рейде, прикованный якорем ко дну. Екатерина и Михаил, оба с нетерпением ожидали этих моментов их интимного уединения. Они встречались раз в неделю в дневное время на квартире, где Васильцев проживал со своей мамой. Надежда Петровна уходила на работу после девяти утра. Таким образом, в их распоряжении обычно было часа три-три с половиной. Катя приезжала к нему после того, как они с Алевтиной Павловной или с бухгалтером, который её в тот день подменял, уже выполнили свою часть утренней работы, сдав выручку на Группу пересчёта. Ей нужно было вновь быть на своём месте к пяти. Но Михаил должен был приступить к выполнению своих служебных обязанностей либо в 15:00, либо в 16:00, в зависимости от того, по какому маршруту должна была работать бригада. Волей или неволей получается, что вся их жизнь была расписана по графику, которому необходимо было подчиняться. У Кати были дети и, к тому же, она теперь стала молодой бабушкой. Все эти и некоторые другие житейские нюансы необходимо было брать в расчёт, когда они планировали своё близкое общение.
     Эти среды и иногда ещё какой-нибудь день недели, когда всё могло срастись и сложиться в этом пазле желаний, были настоящей отдушиной для них обоих. В часы их близости время ни шло, ни стояло, ни бежало. Оно просто исчезало... А сами они словно бы проваливались в чёрную дыру безвременья, растворяясь друг в друге, подобно тому как кусочек сахара и кубик льда  сливаются воедино в чашке горячего кофе. Это и было настоящим счастьем.
     Михаил ненавязчиво просил Екатерину приходить на их рандеву в обуви на высоком каблуке, лучше всего на шпильке. Он не мог понять, как может не радовать сердце мужчины изгиб красивой женской ножки, обусловленный высоким подъёмом каблука. В этом изящном рельефе было что-то шаманское, притягательное, то, что брало его душу в плен, было то, что возжигало внутренний огонь, огонь желания.
     Катя же не особенно жаловала подобную обувь. Собственно говоря, она, и будучи ещё совсем молоденькой девушкой, не отдавала предпочтения ни туфлям, ни босоножкам на высокой платформе или тонких каблуках-шпильках. В её обувном гардеробе, конечно же, такого рода вещи присутствовали. Правда, она пользовалась ими без особого восторга. Однако для своего возлюбленного она была готова терпеть эти неудобства, чтобы доставить ему удовольствие... Ведь в конечном счёте радость возвращалась к ней самой, сполна компенсируя вынужденные «боевые потери»...
     Обычно ближе к концу их полуденных встреч в дрёму клонило хозяина жилища, ибо свои ночные бдения, уже вошедшие в привычку, он так или иначе не мог отменить даже в преддверии этих долгожданных встреч с Екатериной. Да и к приходу любимой женщины квартиру нужно было привести в довольно эстетичный вид и хорошенько убраться в ней. Его возлюбленная, чувствуя некоторую неловкость и неудобство на чужой территории, обычно не засыпала. Поэтому будильник, он же «палач счастья», как правило, оставался не у дел. Сей атрибут быта они использовали только изредка для подстраховки. Когда же этот громогласный «парень» приводил в действие свои стальные пружины и механизмы, вопя своим металлизированным голосочком, поднять с постели или просто напугать можно было всех обитателей лестничной клетки, которые в сей час пребывали дома.
               – Миш, пора. Встаём. Не хотела тебя будить. Ты так сладко спал. Но уже без пятнадцати два. Тебе ведь сегодня к трём, – тихо сказала Катя, слегка трогая Васильцева за плечо.
               – Да, я сегодня подменяю Стельнова с Ген Санычем по первому, – ответил сонный Михаил, прижимая к себе свою возлюбленную, – дай мне ещё минут пять-семь. Хочу сон досмотреть.
               – Эротический? – с улыбкой спросила Екатерина,   .
               – Нет... Но тоже очень приятный... Потом расскажу...
               – Правда пора, Миш. Пока перекусишь, пока доберёмся.
               –  Погоди, сегодня с нами таксист Лёва на маршруте, –  вспомнил Васильцев, переворачиваясь на другой бок.
               – «Насос» что ли?
               – Он... Я вчера с ним договаривался, чтобы он возле остановки меня подхватил минут двадцать третьего, – дремотным голосом проговорил Михаил, чувствуя, что вновь погружается в сон, – так что ещё десять минут верных, чтобы... чтобы...
               – А если не приедет? Если машина сломалась или путёвки не дадут в банк, или ещё что-нибудь, – высказывая свою озабоченность по поводу этой ситуации, спросила Екатерина.       
               – За шоколадку дадут... Да, встаю... Уже почти встал, – тихо ответил Михаил, собрав волю в кулак, и поцеловал Катюшу в её смуглое плечо.
               – Я поставлю чайник. Давай, догоняй! – начиная потихоньку одеваться, сказала Катя.
               – Всё! Я следом... Чёрт! Так и придётся идти в отпуск, иначе... Иначе мы с тобой... Всё... Рота, подъём! – скомандовал сам себе Васильцев и резко вскочил с кровати вслед за Екатериной.
               – А он знает, что мы будем вдвоём? – поинтересовалась у Михаила Катя, когда они перекусывали на кухне.
               – Не знает и даже не догадывается. Но, я думаю, что особым сюрпризом это для него не будет. Похоже, в банке все уже привыкли, что мы вместе. Да и наши постоянные водилы уже тоже.
               – Палне коробочку конфет сегодня найдёте? И ещё в аптеке она одно лекарство хотела... В общем, по возможности... Я название не помню. У меня записано здесь где-то на бумажке...
               – Конфеты пошукаем. Думаю, какой-нибудь вариант проскочит на горизонте. С лекарством тоже что-нибудь придумаем. Короче, разберёмся...Катюнь, ты в отпуск когда?
               – У меня – июль по графику.
               – Боюсь, меня выпеннут раньше.
               – Придумаем что-нибудь. Что-то образуется... А ты что улыбаешься? – спросила Катя, увидев джокондовскую улыбку на лице своего возлюбленного.
               –  Да вчера Виталий обмолвился, что на третий маршрут... Ох, что день грядущий нам готовит! – похихикивая, сказал Михаил, – как джин из лампы, только без специального вызова, явится наш друг и соратник «Хоттабыч».
               – То-то Андреич будет рад! – отреагировала Екатерина и прыснула своим звонким смехом.
               – Несказанно!.. Возьми на работу бируши в свои нежные ушки, чтобы они... Словом, чтоб уберечь их от неприятностей. Ивлев наверняка выдаст весь свой энзешный запас не употребляемых в русском литературном языке слов.
              – Я ему сочувствую!
              – А я всем нам! – по-своему согласился Васильцев, допивая свой чай, – ну что, Катюнь, летим-бежим!
              – Как сказал бы Виталя: «Цигель! Цигель! Ай-лю-лю!»
     Михаил поцеловал Катю на дорожку в щёку (губы она уже подвела розовой помадой), потом он коснулся своими губами кисти её руки и они вышли на лестничную клетку.             
            
 
 
                                                    Г л а в а  9
 
                                                 День памяти
 
     Март разменял свою последнюю декаду. Весеннее равноденствие символизировало новое пробуждение природы к очередному этапу жизни на земле. В отделе района, где работал Васильцев, этот день напоминал о событии совсем иного плана. Восемь лет назад при работе на своём маршруте погиб инкассатор, прослуживший в системе не один год. Это был не молодой уже человек, прошедший огни и воды Великой Отечественной. Он был в плену. Дважды неудачно пытался бежать. И только третья попытка для этого несгибаемого человека, которая, в случае провала, наверняка обернулась бы для него неминуемым расстрелом, стала успешной. После того, как удалось попасть к своим, было недоверие, расследование и лагерь уже на территории освобождённой от гитлеризма страны... Затем последовал трудный период восстановления доверия к себе и, наконец, полная реабилитация. Через какое-то время Фёдор Николаевич стал работать в отделе инкассации. В это же отделение Госбанка полтора года назад устроился и Михаил. Они не пересеклись в своей служебной деятельности, но теоретически могли встретиться в быту, так как проживали на территории одного района. Васильцев хорошо помнил тот момент времени, когда произошло это трагическое событие, просто потому, что дом, в котором они с мамой обитали на протяжении последних почти двадцати лет, находился в нескольких сотнях метров от места происшествия. Об этом случае тогда гудела вся округа, ведь большая часть её населения так или иначе посещала отделение сберкассы и почтовое отделение, где разыгралась эта драма.
     Трое молодых мужчин спланировали и осуществили нападение на машину инкассаторов, которая подъехала для того, чтобы бригада забрала деньги с очередной из своих точек, находящихся на её маршруте. Уже было темно, но не поздно. Инкассатор-сборщик с заднего входа вошёл в помещение сберкассы и по истечении какого-то времени услышал глухие хлопки со стороны улицы. В глубине души он заподозрил неладное, но разум, наверное, отказывался верить в то, что такое может случиться именно с их бригадой, именно здесь и сейчас... Всё произошло в какие-то мгновения. Выскочив на улицу, он увидел спешно отъезжавшую инкассаторскую машину. Их водитель, получивший две пули, беспомощно лежал на промёрзшем, покрытом снежной коркой асфальте, а инкассатор, что в тот злополучный день являлся старшим этой бригады, погиб на месте. Этим сотрудником банка и был Фёдор Николаевич, хлебнувший столько лиха в своей жизни.
     Как рассказывали потом Михаилу в предыдущую годовщину этой трагедии Гаврила Алексеевич, что в тот момент вошёл в здание, в котором располагалась сберкасса, за деньгами, и Олег Викентьевич, что дежурил в отделе в сей день, было состояние некой растерянности. Понятно, что такие события и подобные им случаи происходят не каждый день. Да и фактор нападения, которое планируется и разрабатывается преступниками на протяжении какого-то промежутка времени, всегда является внезапным и непредсказуемым.
Милютин вспоминал, как выстрелил в воздух два или три раза. Но что делать точно сообразить сразу не мог. Преступники исчезают с деньгами и ему их не остановить, двое членов бригады истекают кровью... Как во сне метался по двору и по улице в поисках какой-либо помощи. Но ни одна из машин не останавливалась на его призывы. Что можно было предположить, видя перед собой перевозбуждённого человека с огнестрельным оружием в руках в условиях мирной жизни да к тому же в сумерках? Ещё пара выстрелов из табельного пистолета Макарова в воздух привлекла внимание водителя одной из случайных машин. Этим человеком оказался сотрудник милиции, в котором сработал профессиональный рефлекс. Злоумышленники под покровом темноты довольно легко скрылись... Позвонил в отдел и, наверное, весьма сумбурно доложил дежурившему в тот день Олегу Викентьевичу о том, что произошло на маршруте...
     С тех пор прошло восемь лет. Каждый год в отделе отмечали эту трагическую дату, вспоминая тёплыми словами погибшего инкассатора, на чью долю выпала, отнюдь, не самая простая судьба...
     Когда Михаил и Леонид сдали деньги на вечернюю кассу и вошли в помещение отдела, в комнате уже были: Ивлев, Вяземский, Мальцев и Петраков и водители этих двух бригад. Дежурный уже разлил вино по стаканам и кружкам, приготовил символической закуски и ожидал появления остальных инкассаторов, которые работали сегодня по своим маршрутам. Едва Михаил с Леонидом по-молодецки быстро разоружились, как по окнам проскользил свет фар «уаза» ещё одной бригады, что завершила свой последний заезд на маршруте, взяв выручку из универсама отдельным заходом.
               – Ну что, ребят, подождём минут семь-восемь, пока они у нас отсдадутся и освободятся? – поинтересовался мнением собравшихся Гаврила Алексеевич, на дежурство которого сегодня выпала эта дата, и рефлекторно бросил взгляд в окно, чтобы убедиться, что у крыльца стоит именно та машина, которую здесь ожидают.
               – Конечно, Алексеич! – откликнулся Ивлев, не торопливо вставляя последние два патрона в свой брусочек.
               – Подождём, – поддержали его представители молодого поколения инкассаторов.
     Вяземский молча подал знак дежурному, что его боекомплект тоже можно убирать в сейф.
               – Виталий Викторович отдал дань памяти, когда уходил домой вечером, – продолжил Милютин. – Демидыч заходил час назад, неважно себя чувствует, выпил свою чарочку. Остальные, кто сегодня не работает, надеюсь, помянут дома.
     После того, как последняя бригада присоединилась к собравшимся в помещении отдела инкассаторам, Гаврила Алексеевич в двух словах напомнил всем присутствующим о сути этого символического мероприятия. Все выпили граммов по сто «Лидии», сладкого креплёного вина, что с чьей-то лёгкой руки именовали «инкассаторским», и со своими водителями, с которыми работали в этот день, согласно разнарядке, разъехались по домам.  
     Дежуривший в сей мартовский вечер Милютин не торопливо завершил свои штатные дела и, попрощавшись со старшиной Олегом, милиционером, что оставался в помещении банка до утренней пересменки, медленно побрёл на ночлег. Они с женой и внуком жили в соседнем доме, поэтому ему спешить особо было некуда. Наверное, ещё раз прокручивая в голове драматические события того холодного вечера восьмилетней давности, он шёл под свой кров, поглощённый этими мыслями. Виталий Викторович не планировал ставить его на дежурство в данный день, дабы по возможности не воскрешать тревожащих сердце ассоциаций. Однако Милютин, уже неоднократно проверив к этому времени, что от себя так или иначе никуда не спрячешься и не уйдёшь, сам попросил включить его в график дежурств на сию годовщину трагедии... Бросив взгляд на окна Демидыча, который жил в хрущёвке напротив, Гаврила Алексеевич заметил в них свет. У Чистуна не спали. Но лишний раз беспокоить его тоже не хотелось. Да и поздно уже было для разговоров и посиделок. Иван Демидович, имевший хозяйственную жилку и сметливость приказчика, был постоянно на подхвате у руководства данного отделения банка. Все его достоинства были при нём да и проживал он рядом, так что всегда был под рукой. Благодаря сочетанию всех этих причин и качеств, он занимал ещё и должность завхоза, с обязанностями которого весьма ловко управлялся.  
 
 
 
 
 
 
                                                   Г л а в а  10
 
                                          Весенние стрельбы
 
 
               – Калашенко... Третий. Восьмёрка – на три часа, Васильцев... Семёрка – на десять, – привычно отрапортовал Демидыч результаты третьего выстрела для «дуэлянтов», после того, как посетил близлежащий кустарник.
               – Я не понял, Иван Демидыч! Договорились же все – без корректировки, – напомнил ему начальник отдела правила проведения данной «дуэли».
               – Тьфу, ё! Я забыл, Виталий Викторович! Прошу прощения, – извинился за свои машинальные действия старый служака, махнув рукой и отходя подальше от мишеней и от скудной растительности.
               – Ты бы там ни шибко лазил, дядя Вань! А то отстрелят кое-что и бабка тебя бросит, потому что на твоих будет всегда пол шестого, – отпустил ему своё язвительное замечание ещё довольно молодой, но чересчур прожжённый жизнью Саяпин, слегка прищуриваясь и прикуривая сигарету.
               – Так, господа, продолжаем! Время не резиновое, у нас ещё трапеза и футбол по расписанию, – напомнил начальник отдела. – Четвёртый выстрел. Васильцев, потом Калашенко. Далее ещё по одному, по готовности. Поехали!
     С интервалом в секунду грянула пара выстрелов, затем прозвучали ещё два.
               – Васильцев стрельбу закончил! – дежурно доложил в воздух Михаил.
               – Калашенко стрельбу закончил! – также дежурно вторил ему Антон, поднеся свой «макаров» близко к губам, манерно и резко выдохнув при этом на его дуло.
     Когда «дуэлянты» убрали свои табельные пээмы в портупеи, все дружно направились к мишеням, с нетерпением желая увидеть результаты этого состязания. Столпившись возле стендов, инкассаторы стали наблюдать за действиями импровизированной комиссии-секундантов, производящих свои подсчёты. Досконально изучив мишени и сложив полученные цифры, «секунданты» доложили итоги соревнований.
               – Итак, что мы имеем по ходу нашего поединка? – многозначительно продекламировал Ивлев, поправляя оправу своих очков, – Калашенко: три восьмёрки, семёрка и шестёрка. Итого: 37... Васильцев... Васильцев: два первых – в десятку, плюс семёрка и две шестёрки. Итого: 39.
               – Позволь я продолжу, Павел Андреевич, – перехватил инициативу начальник отдела, взяв из рук коллеги импровизированный протокол состязаний. – Итак, победителем «дуэли» сегодня стал господин Васильцев!
     Раздались аплодисменты в честь героя соревнований.
               – Будут какие-то протесты или заявления со стороны «секундантов» или самих «дуэлянтов»? – продолжил Смолянинов, обращаясь к участникам данного поединка.
               – Да! – решительно воскликнул проигравший, от которого ускользала возможность охмурить молоденькую симпатичную девчушку из коопторга, из-за коей и произошли эти состязания, – я требую реванша! И... и увеличения дистанции на пять... Нет, на семь метров!  
               – Ребят, может, вообще, лучше из-за холма стрелять будете? – отпустил свою шуточку Саяпин.
               – Возражения с противной стороны будут? – обратился Виталий Викторович к Михаилу и, оценив его невозмутимый вид, добавил, – реванш назначается на следующие стрельбы, через месяц... или два, как дадут патроны... Господа, на сегодня с игрушками закончили. Петрович, проверь у всех оружие и к столу, пиво согрелось... Ивлев! Ивлев!.. Пал   Андреич, не суетись ты, твоя водка тоже стынет! Так Шамшутдинов, Васильцев, Владимир Степанович и Саяпин – только по одной бутылочке. У вас маршруты. Наиль, только одну! После работы всё в твоём распоряжении. Ну, веселее! Что вас разморило на весеннем солнцепёке! Скатерть-самобранка ждёт!
     Тесно расположившись вокруг дежурного покрывала, которое было уложено на молодую травку и поверх застлано клеёнкой, сотрудники отдела инкассации и сопровождавший их старший сержант Варсенин, он же Петрович, попили и поели, кто чего хотел и кому чего сегодня было можно, по штатному расписанию, или, вообще, по жизни в принципе. После сей трапезы представители «поколения отцов» продолжили общение за «скатертью-самобранкой», ведя неторопливую беседу, а молодёжь, разделившись на две команды, стала играть в футбол. Однако сегодня особого вдохновения для проведения подвижных игр на свежем воздухе как-то не наблюдалось. Весеннее солнышко, едва появившаяся зелень и радостное щебетание птах настраивали на более лирический лад. Посему, вымучив два тайма по двадцать минут каждый, представители «поколения детей» с удовольствием вернулись к «накрытой поляне», восполняя потерянную в пылу спортивной или околоспортивной борьбы влагу живительным пенным напитком, именуемым пивом.
               – Шамшутдинов, я всё вижу! – напомнил о своём недремлющем оке начальник отдела Смолянинов. – Это уже – вторая бутылка!
               – Ну, Виталь!.. Виталий Викторович, ещё хоть пару глоточков! – взмолился Наиль, преданно глядя в глаза руководителю военизированного подразделения, – у нас ещё почти три часа до начала рабочего дня. Всё ещё выветрится, а?
               – Так. Ладно! Одну с Васильцевым на двоих и нажимайте на картошку, лучок, консервы и что там у нас в наличии, – внял просьбе своего подчинённого его непосредственный начальник.
     Буквально минут через сорок вся фиеста по поводу весенних стрельб была закончена и свёрнута. Инкассаторы погрузили свой скарб в «пазик» и двинулись в направлении города.
Менее чем через час они уже сдавали свои табельные стволы дежурному. Не разоружались только сам дежуривший в этот воскресный день Гаврила Алексеевич и две бригады, которым предстояло выйти на объединённые по принципу выходных и праздничных дней удлинённые маршруты.
     Первые несколько месяцев, когда Васильцев только устроился на работу в отдел, для него было загадкой, почему некоторые так рвутся на службу по субботам, воскресеньям или в красные дни календаря. Сам он как-то особенно не был преисполнен желания потрудиться в такие дни. Он, наоборот, ждал выходных, чтобы пообщаться со своими старыми друзьями, побывать у бабушки с дедушкой, уделив побольше времени им. С течением времени, когда его поставили в график на субботу или воскресенье, а потом и на праздник, он узнал у одного из коллег, представляющего «поколение отцов», что за выход в такие дни начисляется двойная оплата труда. Это было совершенно справедливо, ибо человек, заступая на работу в день, когда другие отдыхают, некоторым образом выпадает из жизни. К тому же, маршруты выходных дней были более насыщенными объектами, так как формировались из точек, подлежащих инкассации, которые работали, согласно своему графику, не только в будни. Соответственно, работы в красные дни календаря было больше раза в полтора. Это факт...
     Сегодня у Алевтины Павловны был день отдыха. Вместо неё в паре с Катей вышла Наталья. Они были одного возраста и были подругами, причём, и судьбы у них были некоторым образом схожими. Наталья, которая жила довольно-таки далеко от банка, едва не опоздала, так как слегка подвёл транспорт. Она перекинулась двумя-тремя словами со своей напарницей при входе, поздоровалась с Гаврилой Алексеевичем и дежурным милиционером Вадиком и сразу же прошла на вечернюю кассу, подготовиться к предстоящей работе.  Дом Кати, наоборот, располагался вблизи банка и она, медленно прогуливаясь по весеннему городу, без суеты дошла до учреждения и ещё на крыльце разговорилась с Милютиным, который дежурил по отделу инкассации. В коридоре, возле двери, что вела в помещение, в коем обитали инкассаторы, они и продолжили своё общение. 
               – Как стрельбы? – поинтересовалась Екатерина Дмитриевна у своего визави.
               – Нормально. Отстрелялись, поели-попили, подышали воздухом. Молодёжь на пашне мячик погоняла, – ответил Гаврила Алексеевич на вопрос Кати, с которой был в хороших приятельских отношениях. – После обязаловки Калашенко с Васильцевым из-за Дашки «стрелялись»... Да ты её всё равно не знаешь. Есть там одна новенькая девчушка в коопторге на Садовой.
                – Что у них за разногласия? – довольно живо полюбопытствовала Екатерина, отводя взгляд в сторону.
                – Да Антошка на неё глаз положил. А он, сама знаешь, какой болтун и бабник... А девочка хорошая, вроде бы. Ну и Михаил за неё, вроде бы как, впрягся... Ну, вроде как, не лезь к ней, не порть девочку и так далее... Драться не стали. Но вот решили, вроде как, дуэль провести. Кто выиграет, тот, вроде как, и прав. И, в общем, по его слову и будет.
                – И что?
                – Ну, все, похоже, болели за Михаила. Антона ты сама знаешь, да?
                – Алексеич, ёшкин кот! Мне из тебя каждое слово клещами что ли вытаскивать?! Победил-то кто? Что дальше было, ну?
                – Мишка твой его перестрелял. На два очка больше выбил!  
                – И?.. Ну что тянешь, как кота за все подробности, честное слово!
                – На следующих стрельбах, через месяц, реванш у них. Дистанцию решили увеличить... А пока Антон к Дашке клеиться не будет, не подойдёт, в общем. Ну, пока у них не разрешится спор этот.
               – А что сама эта деви... ну, эта девушка из-за которой весь сыр-бор?.. Она к кому... В смысле, она кому симпатизирует? – стараясь скрыть свою личную заинтересованность, вопросила Катя.
               – Она сама по себе. Просто Калашенко её трахнуть хочет во что бы то ни стало... А Мишаня твой, он – парень порядочный, он этого допустить не хочет. Вот и всё!.. Да твой он, твой! Что ты так на меня смотришь?
               –  Мой, мой, – с заметной грустинкой в голосе отреагировала на эмоциональную реплику своего оппонента, с которым была весьма дружна, Екатерина. – Вот только из-за меня с Портновым не стал отношения выяснять... Сама, говорит, разбирайся.
               – В смысле? – не понял или сделал вид, что не понял, суть вопроса Милютин.
               – Ну, в смысле, если ты так легко сама идёшь к кому-то другому, то с ним и оставайся, – уточнила Катя. – Это я тебе по секрету говорю, Алексеич. Ты понял?.. Сама, мол, решай, с кем ты! Я вам препятствовать не стану и... И всё в таком роде, понимаешь?
               – Чё ты добиваешься, Катюшка, – глядя в глаза собеседнице, прямо спросил Милютин после некоторой паузы. – Ты хочешь его позлить, подёргать за ниточки? Нервы ему помотать?.. Думаешь, будет ревновать – любить больше будет... А я тебе так скажу... Он –  парень правильный, вдумчивый и чистый. Да ты сама его лучше знаешь, чем я!.. 
   Доиграешься ты, девка, бросит он тебя... Может, и не прав я вовсе... Но мне кажется, что он что-то такое в жизни своей молодой пережил уже, к чему не хочет возврата... И... Ну, я не знаю, как объяснить-то... Словом, не заиграйся сама в свои игры с этой ревностью твоей!.. Не перемудри!.. Мне кажется, ему эти игрушки-погремушки не нужны... Хочешь привязать, но можешь и потерять его. Вот я так думаю... Не заиграйся, Катя! Не заиграйся ты... 
 
 
 
                                             Ч А С Т Ь   1
 
                                                     Г л а в а  1
 
                                                 Время перемен
 
     За окном лёгкая февральская метель плела свои кружева и в безлюдной тишине ночи было слышно как завывает ветер, словно бы разговаривая сам с собой в отсутствие интересного собеседника. В близлежащих пятиэтажных домах давно погасли окна. Только один источник света был виден в последнем подъезде нового дома, что был заселён полтора года назад. Михаил, стоя у расписанного серебристыми узорами окна и созерцая эту белоснежную феерию, предположил, что кто-то из новосёлов засиделся на кухне, ведя полуночную беседу, или уединился там, читая какую-нибудь книгу, как и он сам. Завтра очередной день рабочей недели. Город, поглощённый мглой и шаловливой метелью, куролесящей третий час подряд, спит. Сам он ещё успеет отойти ко сну, по своему привычному расписанию, то есть ближе к двум-трём часам ночи. На своём служебном месте он должен быть к пятнадцати тридцати или даже сорока, чтобы не торопясь вооружиться, подготовиться к выезду, расписаться в журналах, пообщаться с коллегами и ожидать своего транспорта. Отдел  инкассации, в котором он работал, состоял при одном из районных отделений Госбанка областного центра. Это отделение занимало весь первый этаж здания. Недавно начался процесс обособления инкассаторов в отдельную структурную единицу. Вероятно, он весьма растянется во времени и превратится в настоящую эпопею. Однако в их жизни кардинально пока ещё ничего не изменилось. Наверное, самой заметной чертой в череде неких перемен стало преобразование системы материального поощрения банковских служащих с табельным оружием, проще говоря, изменение принципов премирования. Иных прямо-таки бросающихся в глаза нововведений он пока не ощутил. Впрочем, в последние месяцы очень жёстко стало в отношении алкоголя. Перестройка конкретно скорректировала эти «узкие места». Пришёл на работу с похмелья, заявление на стол – расчёт в течение 24 часов...
     Обычно минут сорока или пятидесяти Михаилу бывает вполне достаточно, чтобы добраться до места, где он с удовольствием зарабатывает себе на жизнь вот уже второй год. Ему нет ещё и двадцати пяти, но он сменил несколько мест работы в поисках себя, в поисках реализации каких-то собственных амбиций или просто в силу того, что от чего-то нужно было отталкиваться в жизни, отправившись по ней в свободное плавание. Некогда, начав постижение премудростей высшей школы на дневном отделении одного из самых известных университетов СССР, он дошёл до заочной формы обучения. Васильцев в разное время был абитуриентом и студентом, и студентом-вечерником, и, наконец, заочником... На протяжении последних нескольких лет он работал и учился. В какой бы сфере он ни прикладывал своих усилий, он всегда делал это с настроением и чувством какой-то собственной необходимости. Да и с начальством тоже всякий раз везло. Обычно в качестве руководителей ему попадались разумные и приятные в общении люди, с которыми было весьма легко.
     Сейчас в его жизни наступило время перемен. На прежнем месте работы, в одном из самых престижных ВУЗов региона, он влюбился в одну из сотрудниц этого учреждения, с которой был знаком второй год. Как это вдруг произошло? На этот вопрос он без посторонней квалифицированной помощи ответить себе никак не мог. Разобраться в потоках собственных мыслей и чувств, как и в самой ситуации, помог месье Стендаль, подаривший этому миру немало полезных и мудрых произведений. Откуда приходит то чувство, что мы называем любовью, и из какого «вещества» оно состоит, как с ним жить, сосуществовать или бороться... Обо всех этих вещах великий подданный французской империи делился с обывателями, коих эти вопросы волновали, открывая им в той или иной форме некие секреты и премудрости сильнейшей из человеческих страстей...
     Ни месяц и ни два они были просто в приятельских отношениях и ничего более того. Однако однажды летом, распахнув дверь помещения кафедры, на которой они и познакомились, молодой человек почувствовал, что его словно бы пронзило током, будто бы некий электрический разряд, подобный молнии, прошил весь его организм. Эта девушка, вся такая яркая, с безупречным лёгким макияжем, облачённая в источающую свет белоснежную футболочку с изображением парусной лодки и в облегающие её стройную фигурку джинсы, непринуждённо улыбнулась ему и через эту улыбку в его свободное и чистое сердце вошло волшебное чувство. Да, да! То самое чувство, коему посвящено невообразимое число романов и произведений более скромных литературных форм. Именно в этот момент в него вонзилась острая и беспощадная стрела амура. Через несколько дней молодой лаборант понял, что просто не может жить без своей бывшей приятельницы, так как она теперь превратилась в его возлюбленную, светлым образом которой почти постоянно были заняты его мысли. Это стало настоящим наваждением. Он сочинял для предмета своей страсти стихи и посвящал ей пылкие послания в прозе. Словом, теперь вся душа его пела и каждый мотив, каждая строчка этих лирических произведений его сердца, всё было посвящено ей и только ей одной. Жизнь молодого человека обрела смысл, который сводился к всепоглощающей любви к этой девушке-дипломнице, учившейся на вечернем отделении физфака. Михаил постоянно ловил себя на мысли, что просто сходит с ума по своей бывшей хорошей знакомой и ничего поделать с этим не может, ибо это выше его сил. Такое положение вещей начинало раздражать, так как всё его существование во времени и в пространстве превратилось в одно бесконечное безумие. Казалось, что вся окружающая его реальность наполнена только её нежным образом, той самой лучезарной улыбкой, что ослепила его сознание, её голосом и искорками, исходящими из её васильковых глаз.
     Девушке было приятно и её самолюбию льстило, что такой положительный во всех смыслах этого слова парень, имеющий приличную репутацию, без памяти в неё влюблён. Но её сердце принадлежало другому и она с этим тоже ничего не могла поделать. Однажды Михаил, прояснив для себя ситуацию, вызвал на откровенный разговор своего конкурента за руку и сердце любимой. Эту «встречу двух королей в казённом доме» предсказывали и карты. Как было возможно, зная данное предначертание наперёд, не дать ему путёвки в жизнь!..  Но их весьма спокойная беседа, произошедшая в стенах общежития, где жила его возлюбленная, абсолютно ничего не разрешила... А что она, собственно говоря, могла разрешить в классическом любовном треугольнике. Что он мог требовать или о чём он мог просить своего удачливого соперника?.. Молодой человек, чья душа была объята светлой страстью, понял, что все вершины этой геометрической амурной фигуры, в биологическом смысле, живут своей обособленной жизнью, не стремясь сделать каких-либо серьёзных шагов навстречу друг другу. И никакого уравнения, имеющего решение, из всех окружающих его цифр и описаний он сам, как будущий физик, попросту составить был не в силах... Он перешёл на работу в другую организацию сходного профиля, одна из лабораторий которой находилась здесь же рядом, в этом же учебном кампусе. Однако занятия и науки стали в тягость, как и вся его теперешняя неприкаянная жизнь. Это безумие искрилось подобно бенгальской свече, не обжигая и не грея его души. Но и от такого огня случаются серьёзные пожары...
     Дни толи тянулись, толи летели стремглав, отрывая очередные листы календаря и комкая их как испорченные страницы, вырванные из школьной тетради. Ситуация не сдвигалась с мёртвой точки. Вот только сердце горело, дымилось, обугливалось и вновь возрождалось из пепла, не переставая источать неуёмной боли и какого-то радужного сияния одновременно...  
     Васильцев прочёл у кого-то из классиков мировой художественной литературы (может быть, это и был уважаемый месье Стендаль), что в таких случаях в былые времена мужчины очень часто искали спасения от любовных мук в пылу кровопролитных баталий, уйдя на текущую войну. Возможно, в подобном случае было бы всё же точнее сказать, «сбежав на войну»?.. Хотя куда можно скрыться и спрятаться от самого себя, от собственных мыслей и чувств, и от боли, точащей душу? И виноват ли неприятель, с коим непременно следует вступить в смертельную схватку, во всех несчастьях, что в одночасье обрушились на бедную головушку?.. Сколько людей во все времена сгинуло ни за грош, так и не найдя ответов на эти животрепещущие вопросы.
     На время молодости Михаила пришлась афганская кампания. Он, находясь под влиянием переполнявших его эмоций и некой безысходности положения, в котором он пребывал, в один из дней рванул в военкомат, чтобы пойти по проторённому многими бесприютными душами мужчин пути. Однако после серии или даже целого цикла разговоров и уговоров своих старших товарищей и, конечно же, его матери, с которой он жил в двухкомнатной хрущёвке, после собственных размышлений на данную тему, он дал обратный ход... В одно из просветлений рассудка он ясно понял, что его гибель на чужбине никому не принесёт облегчения, разве что ему самому. Но кроме собственных интересов разве не следует учитывать чувств самых близких ему людей, для которых он был единственной отрадой и надеждой в старости?.. Тем не менее желание ходить по краю некой пропасти, постоянно испытывая определённый адреналиновый драйв, не растворилось бесследно и он находился в поиске остроты ощущений, которые вдохнули бы в его мятущуюся душу искреннее стремление жить и радоваться этой жизни... Так судьба из лаборатории престижного научно-исследовательского института Академии наук СССР привела его в Отдел инкассации одного из районов родного мегаполиса. Кардинальная смена обстановки и общение с другими девушками и женщинами, в конце концов, исцелили его сердечные раны и в его жизни наступил новый этап, наполненный своими заботами, радостями и эмоциями, всё больше положительного свойства. Теперь у него была новая интересная работа, он сменил профиль своей учёбы. Постепенно он обратил внимание на то, что вокруг, как оказалось, живёт множество других симпатичных представительниц противоположного пола, причём, большая часть из которых не замужем.   
     Таким образом, всё как-то само собой улеглось и сердце успокоилось, точно как предсказывали карты, когда ему гадала жена друга, владеющая этим искусством. Безумие, терзавшее его душу не один месяц, невероятным образом всё-таки закончилось!.. Реальность заиграла новыми красками, давая душе подпитку и вдохновение. К нему вернулись старые добрые друзья человечества – аппетит и сон. Пусть время сновидений сейчас заметно сместилось в сторону глубокой ночи, но зато оно априори имело место быть. А Михаил, обретший любимую работу, график которой позволял отойти ко сну даже утром, мог теперь закатные часы посвящать занятиям, которым он отдавал своё предпочтение и раньше в свободное время. Он читал, опять-таки пытался что-то писать, тихонько наигрывал на гитаре, чтобы не разбудить ни своей мамы, ни соседей по подъезду, или просто предавался размышлениям о смысле жизни, то есть философствовал...  
     Ложиться спать было ещё рано. Сегодня он уже выполнил свою норму по знакомству с литературными страницами и даже перевыполнил её. Оторваться от любимой книги иной раз бывает очень трудно. Но теперь, когда вернулась жажда ощущения действительности, а мироздание вновь обрело цвета и их оттенки, запахи и звуки, хотелось многое сделать. Хотелось просто объять необъятное! Свою очередную работу в Заочный университет искусств он уже отправил, уложившись в срок. Чувство некой свободы наполняло душу и весь молодой организм. Отметив закладочкой с изображением золотистой жар-птицы на красном фоне главу, на которой он решил прервать своё чтиво на сей день, он вышел на кухню, сделать небольшой перерыв на чай. Пока синий цветок газа, обвивший своими огненными лепестками эмалированный кофейник, делал своё дело, он машинально прильнул к окну и так же машинально бросил свой взгляд сквозь двойное стекло, оценивая ситуацию по ту сторону подлунной жизни. Обычно все полуночники, даже не будучи знакомы лично, знают друг друга заочно, опознавая в сумраке закатных часов одни и те же источники света, разрезающие дремлющее пространство спальных кварталов города. Прижавшись лбом к прохладному стеклу, Михаил смотрел сквозь него куда-то в бесприютную тьму, что захватила в плен, казалось, не только этот мегаполис, в котором он жил со дня своего рождения, но и весь белый свет.
     Его мысли подобно беспризорному ветру, что сейчас гонял стаи снежинок за морозным окном, носились где-то по скрытым уголкам и закоулкам мироздания, не находя постоянного пристанища. Но они уже не были в плену у определённого образа, они обладали той степенью свободы, которая позволяла пронзать пространство и время или просто безмятежно парить где-то в облачных высях, созерцая происходящее вокруг. Неудержимая тяга к познанию чего-то нового неизведанного, воплощённая в изучение научной литературы в области психологии и философии, сменялась совсем иной темой, более приземлённой, но такой же извечной, как и сама жизнь, поиском своего места в этом мире. Его одинокая душа жаждала тепла, простого человеческого тепла и крохотного островка своего обыденного счастья в безграничном океане Вселенной. Космос, пронизывающий время, или время, проходящее сквозь дворец мироздания, исполнены холода и равнодушной пустоты, как этот бестелесный скиталец, готовый заглянуть в каждую щёлку, что с самого вечера искал своего случайного собеседника, которому можно было бы раскрыть свои тайны. Бытие не имеет лица, но имеет Душу, частички которой наполняют каждый атом, делая его сопричастным к пьесе Великого Драматурга, не знающей окончания, и лишь периодически прерывающейся на аплодисменты и антракт...
     В жизни Васильцева наступила новая эпоха, может быть, самая счастливая и самая яркая, насыщенная какими-то мелкими радостями и приятными событиями, память о которых он сохранит до конца своих дней. Это была его эпоха возрождения...
     Похоже, все «записные полуночники», подобные Михаилу, в эту ночь почему-то рано покинули «лунный эфир» и упали в объятия Морфея, оставив его дежурным по этому участку города, в котором он проживал. «Да мало ли какие у людей могут быть причины, чтобы жить нормальной, вполне себе обыкновенной жизнью, – размышлял Васильцев, сканируя сумрачное пространство отстранённым взором. – В конце концов, никто не обязан каждую ночь составлять мне компании, членов которой, по сути дела, ничего не и связывает, кроме бессонницы...»
     Выпив чая из стакана в мельхиоровом подстаканнике, молодой, полный жизненных сил мужчина вернулся к уютному торшеру, что с нетерпением ждал его в спальне, и, одев наушники, погрузился в музыку Баха. Повертев в руках несколько грампластинок, он вновь выбрал ту, на которой было 565-ое сочинение великого композитора. Эта токката и фуга ре минор действовала на него одновременно и успокаивающе, и вдохновляюще. Всё тело наполняло состояние какой-то спокойной, умиротворяющей торжественности, плавно переходящей в созерцание действительности, толи настоящей, толи выдуманной кем-то, каким-то неведомым Творцом. В очередной раз он полистал альбом с репродукциями Рафаэля, посмотрел открытки с видами Тибета из работ Николая Рериха, после чего закрыл глаза и растворился где-то во времени и пространстве. Когда сработал возвратный механизм проигрывателя и головка иглодержателя медленно вернулась на свою исходную позицию, он поднял веки и, пребывая ещё в некой неге, аккуратно убрал пластинку в её конверт и выключил аппаратуру. Всё его тело пропитало состояние какой-то тёплой, согревающей благости. Теперь можно было и отправляться ко сну.
 
                                                    Г л а в а  2
 
                              Особенности профессии инкассатора
 
     Новый восход солнца сулил Васильцеву работу по четвёртому маршруту, в соответствии с графиком на месяц. Шёл второй год, как он устроился в отдел. За это время он успел постичь все премудрости данной профессии, некоторым из которых сильно удивлялся на первых порах изучения сего ремесла... Например, он не мог понять того, как инкассатор может помнить, за какой точкой и какие сумки, имеющие свои индивидуальные номера, закреплены; как дежурный располагает их без напряжения памяти в нужном порядке, согласно очерёдности посещения бригадой этих точек на маршруте. Идентифицировать несколько сотен номеров, привязав каждый из них в своём сознании к некоему конкретному объекту, казалось ему сложной задачей, требующей каких-то мыслительных сверх усилий. Ведь права на ошибку здесь нет, хотя есть подсказка в форме планшета с карточками инкассируемых точек. Ему было не ясно, как не молодой уже инкассатор может знать на зубок по их номерам все объекты в своём районе, которые он обслуживает, а также каждую более-менее значительную ямку и выбоину на дорогах внутри этого территориального образования. Но, как известно, «старанье и труд всё перетрут» и, разумеется, время и живая практика всё расставляют по своим местам и раскладывают по полочкам в любом деле.
     Кроме определённых рисков, а справедливее было бы сказать, как раз никем не вычисленных с той или иной степенью погрешности рисков и опасностей, инкассаторская должность предполагала и некие бытовые выгоды. Люди данной профессии, объезжая все точки своего (или не только своего – как уж они некогда были поделены) района, имеющие дело с наличностью, плотно соприкасались, в том числе, и со сферой торговли, а значит и со сферой дефицитных продуктов или тех продуктов, что отпускались тогда по талонам. График посещения точек, то есть объектов инкассации, был выстроен продуманно, практично и скрупулёзно просчитан. Время расписано по минутам в буквальном смысле этого слова. В каждой из карточек, заведённых на объект или точку, как привычно называли сами сотрудники данной службы те заведения, учреждения и магазины, на которых они производили инкассацию материальных ценностей, значился час и минута заезда бригады инкассаторов. Для того, чтобы проверить и оценить целостность сдаваемой сумки с денежной выручкой, качество шпагата, на котором закреплена пломба и качество индивидуального оттиска на пломбе, а также, чтобы сдающее лицо заполнило карточку; для ознакомления с сопроводительными документами, для того, чтобы поставить свою роспись и печать-штамп с указанием номера маршрута на копии сопроводительного документа, что остаётся у лица, которое сдаёт денежные средства в опломбированной инкассаторской сумке, требуются какие-то секунды. Обычно больше времени уходило на то, чтобы, войдя в здание, в котором находится данная точка, добраться до нужного кабинета или места, где всё сие «священное действо» происходит. Так или иначе всё время в пути следования по маршруту и время посещения каждой конкретной точки строго регламентировано с точностью до одной минуты. Понятно, что сама жизнь вносит свои коррективы в этот график и в применение инструкций по инкассированию того или иного объекта на практике. Тем не менее на собственном опыте Михаил убедился, что в обычных условиях всё это неким «магическо-бытовым» образом срастается и действительно работает так, как надо, за исключением нюансов, которые могут отличаться определённым разнообразием.
     Суть же миссии людей данной профессии такова, что инкассатор, являясь посредником между тем, кто сдаёт ценности и их получателем, то есть банком, транспортирует эти ценности, в подавляющем большинстве случаев денежную массу, с множества объектов в один объект, имеющий специальное хранилище, где они пересчитываются и тем или иным способом перераспределяются между организациями, являющимися юридическими лицами и объединёнными в союзы или торги и тресты. (В перестроечные времена частного предпринимательства, как такового, не было, хотя были кооперативные коммерческие организации.) Главная задача бригады инкассаторов – доставить опломбированную по всем правилам сумку, не имеющую изъянов, в целости и сохранности в банк и сдать её с рук на руки кассирам-приёмщикам, работающим на вечерней кассе данного казённого учреждения.  
     С той секунды, как сотрудник отдела инкассации принял опломбированную сумку, до момента её сдачи на вечерней кассе бригада несёт за неё полную ответственность. Содержимое сумки для работников этой службы обезличено, если, конечно, сам сей предмет не имеет внешних изъянов, пломба не повреждена и оттиск на ней чёток, а шпагат, на коем крепится пломба, плотен и надёжен. В случае, когда какой-либо из данных факторов нарушен и сотрудник банка, работающий на вечерней кассе отказывается принимать «подозрительную» в каком-либо из перечисленных выше аспектов сумку и требует её вскрытия и, соответственно, пересчёта содержимого и, разумеется, сопоставления с данными, что содержатся в сопроводительной документации к этой сумке, неизбежно возникают нюансы... Если цифры, указанные в экземпляре сопроводительной квитанции и карточке, сошлись с суммой наличных, что оказалась в сумке, бригада может облегчённо выдохнуть – почти обошлось. В том случае, когда эти числовые значения не сходятся, вся вина и, естественно, материальная ответственность всем своим грузом автоматически ложится на плечи инкассаторов, принявших эту сумку. В момент, когда сотрудник банка на вечерней кассе отказывается принять сумку, не внушающую ему доверия по той или иной причине, без пересчёта наличности и сопоставления с прилагающимися к ней бумагами, сей «волшебный предмет» перестаёт быть обезличенным для бригады и обретает конкретные цифровые выражения. В любом случае составляется соответствующий акт, свидетельствующий о вскрытии сумки и причинах сего действа, в котором отражаются результаты этой полу-магической манипуляции. В данном случае «медицинский термин» «вскрытие покажет» для всех участников этого своеобразного шоу, типа «Поле чудес», обретает свой практический смысл. Так или иначе при подобном раскладе сей факт отразится на премиальных, что получит каждый из членов данной бригады инкассаторов за расчётный период уже на другом «чудесном поле», то есть в окошечке дневной кассы. Ибо в независимости «от результатов вскрытия», сам факт его наличия уже означает некую ошибку со стороны инкассаторов в их работе или, проще говоря, «косяк».
     Из всего этого следует, что невнимательность при инкассировании точки, в том числе и разговоры на весьма отвлечённые от дела темы с тем, кто сдаёт сумку (в каком бы привлекательном женском облике он ни предстал), могут быть чреваты для бригады самыми неблагоприятными последствиями.
     Если лицо, которое сдаёт выручку, будь то: кассир, директор магазина, его заместитель или любой уполномоченный на проведение сего действа продавец, допустило какое-либо из нарушений инструкции инкассации объектов, инкассатор, действуя строго в соответствии с этим регламентирующим данный аспект его деятельности документом, покидает точку, не забрав с собой сумки с ценностями и не оставив взамен её другой пустой аналогичной сумки с номером, что закреплена за данным объектом. Естественно, при этом не оформляются какие-либо документы. Причины, по которым инкассатор может не принять сумки с выручкой, как правило, стандартного свойства, как то: ненадёжный, то есть некачественный шпагат, на котором крепится пломба с фирменным оттиском объекта (он может просто порваться и повлечь за собой уже известные нам последствия «вскрытия»), нечёткий оттиск на пломбе, внешнее повреждение инкассаторской сумки, неправильное оформление сопроводительной документации или ошибка в данных документах, неприспособленное для произведения инкассации помещение, нахождение посторонних лиц в таковом помещении, отсутствие возможности безопасного и максимально близкого подъезда к объекту и тому подобное.  
     Случалось и такое, что в силу тех или иных причин человек, который должен был сдавать ценности, не успевал всё подготовить для этого действа. Однако время заезда инкассаторов на точку строго определено на будничный день и на день праздничный или выходной. Живя в Советском Союзе, Васильцев не сильно бывал удивлён даже, если лицо, которое должно было сдавать ценности, пребывало в состоянии некой отстранённости от мирской суеты, будучи этой самой суетой и взято в плен, иными словами, было просто пьяным. Понятно, что в таком случае инкассатор даже не будет разговаривать о том, за чем он, собственно говоря, пришёл. Он просто молча развернётся и уйдёт восвояси, а старший бригады после сдачи ценностей на вечернюю кассу банка в конце рабочего дня напишет свой рапорт по данному поводу. Неприятности, связанные с тем, что выручка не была сдана по какой бы то ни было причине, для соответствующего лица или лиц последуют сразу же на следующий день, совершенно не заставляя себя ждать. Ибо ответственный сотрудник банка уже утром или к полудню известит тот или иной торг или трест, что денежные средства не доставлены в это финансовое госучреждение. За свою практику Михаил видел много разных интересных случаев и по данной теме – на то она и жизнь.
     Так или иначе, дабы оградить себя от неприятностей, что могут последовать из соответствующего торга или треста, руководство торговых точек готово было оказывать служащим отдела инкассации всевозможные преференции для соблюдения негласных правил лояльности к их сотрудникам, сдающим выручку. Во времена повального дефицита различных хороших добротных вещей и продуктов питания работа инкассатора была полезной, что называется, «для дома, для семьи», так как он являлся, по сути дела, добытчиком такого рода благ. Отпуск сливочного масла и колбасы по талонам, строго регламентированная и ограниченная продажа водки, отсутствие в свободной продаже сыра, майонеза, сгущённого молока, наборов шоколадных конфет и некоторых других продуктов во многих регионах страны – всё это делало весьма престижным данную опасную профессию. Ведь для сотрудников данного отдела Госбанка в сей сфере действовали негласные льготы, а в торговом обороте всегда находились какие-то пути и ручейки, «по-особому» впадающие в эту реку...
     Когда Васильцев по знакомству устраивался на работу в отдел инкассации, он, разумеется, не думал о тех благах, что он получит вместе с красной корочкой сотрудника данного отдела, содержащей все паспортные данные. Он об этих своеобразных «льготах» даже не подозревал! (Паспорт гражданина Союза ССР у человека, поступавшего на эту государственную службу по известным причинам изымался, предостерегая его от ненужных соблазнов и мыслей. В то время, кроме удостоверения личности, у инкассатора на работе при себе должны были иметься ещё две красных книжицы, а именно: разрешение на ношение огнестрельного оружия и доверенность на получение материальных ценностей. Оба этих документа, как и табельное оружие инкассатора, хранились в специальном оружейном сейфе-шкафу и выдавались, также как пистолет и две обоймы патронов к нему, только на рабочее время под личную роспись.)
     Михаил бежал от самого себя и от своей неразделённой любви. Ни о чём другом он в тот момент даже и не помышлял. Эти негласные льготы он, как и все сотрудники отдела инкассации в то время, получал в качестве своеобразных бонусов к нюансам своей профессиональной деятельности, содержащим в себе определённую степень риска для жизни. К числу официальных льгот относилась достаточно редкая выдача специальных пайков, то есть набора дефицитных продуктов, не имевшихся в свободной продаже в сети розничной продуктовой торговли. Каких-либо иных преимуществ перед другими гражданами Страны Советов инкассаторы не имели. На случай гибели при исполнении своих служебных обязанностей близким родственникам погибшего выплачивалась страховая премия в размере одной тысячи рублей. Такова была цена жизни сотрудника данного отдела и благополучия его семьи. Вот, собственно говоря, и всё инкассаторское счастье середины восьмидесятых!   
 
                                                  Г л а в а  3
 
                                       Инкассаторские будни
 
     Васильцев проснулся около одиннадцати, до заступления на службу была ещё уйма времени. Он позанимался на брусьях, что находились во дворе дома, где он жил, сделал небольшую пробежку и ряд разминочных упражнений перед этим. Приведя себя в тонус прохладным душем, позавтракал и был готов к новым свершениям. Мама с утра уехала на свою работу и он, как обычно в это время, домовничил один. В общем-то, со своей мамой они пересекались только поздним вечером, когда Михаил попадал в родные пенаты после окончания собственного трудового дня. Часа полтора-два на общение у них, как правило, было и, наверное, не более того. Может быть, по этой причине два взрослых человека разного пола, проживая в одной квартире, не уставали друг от друга. Тем более, что мама Миши, Надежда Петровна, была человеком довольно тонкой душевной организации, хотя и весьма практичным по натуре своей. Она никогда «не грузила» сына какими бы то ни было правилами по его распорядку жизни. Но всегда разумно и терпеливо относилась к его возрастным исканиям и экспериментам. Если он в юности приходил домой выпивши или от него пахло табаком, она не устраивала скандалов и не читала ему каких-либо нотаций. Наверное, именно благодаря этой её мудрости он не пристрастился ни к алкоголю, ни к курению. Ведь каких-то строгих вето для него не было и упрёков со стороны своей матери он никогда не слышал и не получал. Она просто полагалась на его врождённое благоразумие, нормальное срабатывание инстинкта самосохранения и чувство меры. Кстати говоря, со своей мерой он довольно-таки быстро для себя самого определился. Нужно отдать должное его маме, ни в одном из факторов возможных рисков и допущений она не ошиблась. Едва её сын переступил двадцатилетний рубеж, он знал свои нормы и дозы, равно как и отстранялся от курения. Всё, что было можно и нельзя, в этом плане, он попробовал, будучи ещё школьником или чуть позже. В данном случае всё то же простое благоразумие с его стороны и проявленная со стороны Надежды Петровны мудрость и, конечно же, опыт, полученный в ходе общения с табачными изделиями и спиртным, сделали своё дело. Михаил знал цену всем этим пресловутым удовольствиям и никогда лишний раз не вёлся на призрачное счастье, что источал сей круг вещей. Когда он ещё покуривал, он начал коллекционировать пустые пачки от сигарет. Какой-то эстетический код или, пусть даже некая форма эстетства, в сём были. После того, как он довольно-таки легко расстался с этой привычкой, стал собирать уже нераспечатанные пачки табачных изделий. В отношении алкоголя дело обстояло приблизительно таким же образом. Сейчас, когда он имел свободный доступ к этой продукции, он с зарплаты или с аванса непременно покупал какую-нибудь бутылку зелья и ставил её в специально отведённую для этого секцию шифоньера. Более чем за год у него скопилась своеобразная коллекция образцов алкогольной продукции, состоящая из различных сортов коньяка, водки, ликёров, десертных вин и шампанского, которую дополняли несколько бутылочек джина и виски, привезённых по случаю кем-то из его приятелей в разное время из столицы. В особые дни или просто под настроение он с удовольствием приготавливал для своих друзей коктейли по профессиональным рецептам. Такое хобби тоже имелось в арсенале его увлечений. Постоянное наличие всех этих соблазнов у себя под рукой только укрепляло его индифферентное отношение к ним. Такого рода пристрастия человеческой натуры ему были абсолютно безразличны.
     От дня сегодняшнего Васильцев ожидал самых что ни на есть прозаических возможностей и благ, которые предусматривало штатное расписание. Четвёртую неделю их бригада, в которую кроме него самого, входил его постоянный напарник Леонид и любой водитель, назначенный по разнарядке к ним на текущий день, обслуживала маршрут под номером 4. Правда, на сегодня коллега по работе отпросился у руководства по своим неотложным делам и его должен был подменить Наиль, с которым Михаил хорошо ладил, впрочем, как и с подавляющим большинством сотрудников данного отдела. В 15:35 Васильцев был в банке. В комнате, закреплённой за Отделом инкассации, уже находились: многоопытный дежурный Гаврила Алексеевич, принадлежащий к «поколению отцов», начальник отдела Виталий Викторович, что был старше Михаила на три года, его напарник на текущий день, ровесник Наиль Шамшутдинов и ещё две бригады инкассаторов. Никого из водителей пока ещё в расположении не было.
     Работа в паре строилась по весьма простому принципу. Один из партнёров назначался сборщиком и посещал каждую из точек, что были на маршруте, а другой являлся старшим бригады и всё это время находился в машине с водителем и деньгами. На следующий день они менялись местами. Четыре бригады инкассаторов на протяжении месяца работали по тому или иному маршруту, затем переходили на следующий по методу круговой ротации. Отдыхали по скользящему графику. Одна пара была подменной на случай выходных и отпусков. На утренний маршрут, обслуживающий только сберкассы района, включая центральную, и трамвайно-троллейбусное депо, выходили, как правило, дежурный и начальник отдела или кто-нибудь из работников, что не был задействован вечером. Дежурными по отделу, в соответствии со своим графиком, всегда были пожилые многоопытные инкассаторы. Таким манером всё крутилось и вертелось на протяжении многих лет.
     По своему возрастному составу сотрудников отдела можно было разделить на две группы, одна из которых представляла собой молодое поколение, условно говоря, «поколение детей». В неё входили подтянутые поджарые ребята до тридцати лет. К «поколению отцов» принадлежали мужчины в возрасте от пятидесяти и старше – военные пенсионеры, ветераны различных специальных служб или даже просто люди, вышедшие на заслуженный отдых. Добрая половина членов из этой группы прошла огни и воды Великой Отечественной. Тогда они сами были ещё юношами. Один из нынешних седовласых ветеранов войны сбежал из дома сражаться с врагом, когда ему было лишь шестнадцать, и стал, по сути дела, сыном полка.
     Самому старшему из сотрудников отдела Белецкому в прошлом году стукнуло семьдесят. Ему довелось поработать в своё время ещё в органах НКВД. В самое ближайшее время предполагалось, что он уйдёт на заслуженный отдых. Это был высокий, сутуловатый мужчина, лицо которого было испещрено множеством морщин разного калибра. Посему он выглядел заметно старше всех остальных. Его цепкий, острый испытующий взгляд с лёгким прищуром, казалось, пронизывал человека насквозь, пытаясь что-то выковырять из него или найти какую-то необходимую ему деталь, которую можно было бы использовать в нужном направлении. Должно быть, он и сам давно бы уже ушёл на покой, но в его жизни всё было не так просто. Несколько лет назад в автомобильной катастрофе погибла его дочь со своим мужем. Теперь на иждивении Олега Викентьевича с супругой оставалось трое внуков. Очевидно, что двух пенсионных пособий в семье и социальных выплат, полагавшихся этим детям, для более-менее нормальной жизни представителей младшего поколения сего семейства было не вполне достаточно. По этой причине уже не отличавшийся хорошим здоровьем Викентьич был вынужден работать, обеспечивая своих домашних всем необходимым для приличного существования.
     Имея пытливый ум и читая в то время в прессе много материалов, ставших открытыми для свободного доступа о сложной и жестокой эпохе сталинских чисток и борьбе с «врагами народа», Михаил не раз размышлял о том, что же такого мог сделать тогда, будучи совсем ещё молодым человеком, Викентьич, за что он и его семья были так наказаны свыше... Понятно, что ни о чём подобном он майора Белецкого спросить не мог, когда они работали в одной бригаде, даже, если его возрастной напарник приносил в машину какой-нибудь «косячок», в том числе, например, и калым лично для себя в виде бутылочки вина, что он «заработал» на точке, дав кому-то, из сдающих выручку, две-три лишних минуты на то, чтобы устранить какие-то недостатки, связанные с подготовкой к инкассации сумки или с сопроводительной документацией к ней. Слишком велика была разница в их возрасте и социальном положении. Максимум, что мог себе позволить молодой, хорошо воспитанный сотрудник отдела, по разнарядке исполнявший в тот день на маршруте роль старшего бригады, так это вежливо пожурить своего многоопытного товарища по оружию, который видел на этом свете, наверное, всё или во всяком случае больше того, чем он бы этого хотел...
     Два поколения инкассаторов прекрасно ладили друг с другом, вероятно, ценя в представителе иной возрастной категории то, чего им самим не хватало. Для одних это были: сила и ловкость, для других: большой жизненный опыт и заслуги перед Отечеством. Нужно сказать, что задора и запала хватало и тем, и другим. Если бригада состояла из членов разных возрастных групп, как правило, они трудились слаженно и чётко, дополняя один другого. В то же самое время «комсомольско-молодёжные» мини-коллективы чаще привозили «косяки» разного рода, видимо, просто в силу большей своей тяги к жизни во всех её проявлениях, ведь на многих точках они имели дело с молодыми дамами, часть из которых, к тому же, не состояла в браке....   
     Комната, отведённая для Отдела инкассации, представляла собой весьма скромное по объёму помещение, в котором из мебели находились такие предметы, как: письменный стол руководителя отдела, располагавшийся ближе к дальней стене комнаты, круглый стол, за которым текла вся будничная инкассаторская жизнь (он же стол для игры «в козла»), шкаф с документацией, что находился за спиной начальника отдела, большой металлический стеллаж для инкассаторских сумок и не более шести-семи невзрачных стульев. (При необходимости все недостающие предметы для сидения приносились из длинного коридора банка.) По правую руку при входе в помещение находилась тумба для работы с табельным оружием, когда сотрудники военизированного отдела вооружались или, наоборот, готовились сдать его дежурному. С ней соседствовал массивный оружейный шкаф-сейф. В этом хранилище содержались пистолеты системы Макарова (ПМ), патроны в деревянных брусочках, под каждый из которых было высверлено своё отдельное отверстие. Все брусочки с шестнадцатью дырочками-углублениями в них были подписаны поимённо. Здесь же, в бронированном шкафу, находились и персональные документы каждого из инкассаторов: разрешение на ношение огнестрельного оружия и доверенность на получение материальных ценностей на обслуживаемых ими объектах. Портупеи, не представлявшие из себя чего-то особенно значимого в этой повседневной рутине, лежали отдельно в тумбе, на которой сотрудники отдела укомплектовывали и разукомплектовывали своё оружие патронами, всякий раз извлекая каждый из них из своей ячейки и вставляя в основную и запасную обоймы и, соответственно, производя действие в обратном порядке перед сдачей всего боекомплекта дежурному по отделу на хранение в запечатанном сургучом сейфе.
     Рабочий день инкассатора был разделён на две части или на два заезда. После первого заезда необходимо было сдать деньги в известных, наверное, каждому обывателю особых опломбированных сумках на вечернюю кассу сотрудникам Госбанка, то есть кассирам-приёмщицам, которые запирали их в специальную камеру или комнату-сейф. После этого, передохнув, как правило, от десяти до двадцати минут или чуть более того, бригада отправлялась на второй заезд. Количество инкассируемых объектов или же точек на заездах было приблизительно одинаковым. По ходу движения по маршруту следования старший бригады инкассаторов, что находился на заднем сиденье или на одном из задних сидений автомобиля (смотря какое транспортное средство поступало в их распоряжение), складывал сумки с выручкой в порядке их поступления в специальный большой инкассаторский мешок из прочной ткани, сворачивая их на определённый манер. Порожние сумки, не содержащие выручки, которые приносил или возвращал ему инкассатор-сборщик, докладывая о том, что они пусты, откладывались старшим отдельно, чтобы в последствии сдать их дежурному. К концу заезда мешок был забит до верху и завязывался. Выйдя из автомобиля возле входа в банк, старший инкассатор водружал или забрасывал его себе на плечо и в сопровождении сборщика направлялся к вечерней кассе для сдачи содержащихся в нём ценностей. Каждая опломбированная сумка, поочерёдно извлекаемая из мешка, сдавалась отдельно через окошко вечерней кассы, где её тщательно осматривал приёмщик-кассир, уделявший особое внимание целостности самой сумки с раздвижным горлышком из четырёх металлических планок и складным замком, в который был провздет шпагат с пломбой, чёткости оттиска на самой пломбе, надёжности и качеству шпагата, на коем и крепилась данная свинцовая пломба. Водитель каждой из бригад в это время, как правило, находился в помещении отдела, где самозабвенно забивал «козла» с другими шоферами, дежурным или освободившимися сотрудниками этого военизированного подразделения. То была самая шумная часть процесса, именуемого работой отдела инкассации.
     Сдав после второго заезда или специального (третьего) отдельного заезда в универсам деньги на вечернюю кассу, инкассаторы разоружались, возвращая дежурному своё табельное оружие, разрешение на его ношение и доверенность на получение ценностей. Затем они, соответственно, расписывались в журналах за все эти действия и, если не было необходимости писать какую-либо объяснительную записку или рапорт, инкассаторы разъезжались по домам или по каким-то другим нужным им местам с водителями, с которыми, как правило, и отработали свой маршрут. Дежурный по отделу в путевом листе шофёра отмечал ему время убытия с таким запасом, чтобы тот мог без суеты развезти обоих членов бригады, куда им было нужно, и чтобы при этом у него оставалось некоторое свободное время на какие-то мелкие собственные надобности (в пределах разумного, конечно).
     Каждый из маршрутов имел, если так можно выразиться, своё индивидуальное лицо, свою «фишку». Где-то можно было обзавестись, например, коробочкой шоколадных конфет, где-то палочкой или другой колбасы без талонов; где-то можно было раздобыть сыра, сгущённого молока или взять сливочного масла опять-таки без талонов. Ну а на какой-то из точек имелась возможность купить необходимое количество водки (столько, сколько было нужно для полного счастья большо-о-ой компании). Словом, все знали, где, что и в каких количествах можно было приобрести за счёт собственных наличных средств.
     На одном из маршрутов вкусно кормили в пельменной, на другом в столовой давали в дорогу пирожков (правда, они почему-то всегда были холодными и не первой свежести, как будто бы заготавливались ещё с предыдущего вечера; инкассаторы ласково называли их «тошнотиками»). Работа по первому маршруту означала, что на втором заезде бригаду, припарковавшую свой автомобиль у заднего входа определённого инкассируемого ей объекта, непременно угостят свежим неразбавленным пивом в пол-литровых стеклянных кружках – один раз в пив-баре и другой раз в кафе. Обоими заведениями руководил понимающий и приятный мужчина средних лет, строго заповедовавший своим подчинённым как в одном, так и в другом заведении, потчевать инкассаторов свежим пенистым разливным напитком. Если вдруг по какой-то причине с ним возникнут затруднения, бригада должна получить в своё распоряжение сей напиток в иной таре и форме – «по бутылке на брата». В общем, с голоду умереть не давали, да и за собственные деньги всегда можно было подкрепиться тем, что душа желала. Специально отведённого места и времени на обеденный перерыв для людей данной профессии их рабочим распорядком предусмотрено не было. Потому такие паузы на  «дежурный перекус» на каждом из маршрутов были привязаны к тому или иному объекту инкассирования или точке, где это было наиболее уместно и продуктивно. В самом банке между заездами разве что можно было утолить жажду и не более того.
     Инкассатор всегда имел при себе какие-то собственные деньги на тот случай, если удастся чем-либо дефицитным поживиться, доставив радость семье или кому-то из своих хороших знакомых. Да и прикомандированных к ним водителей, как и сотрудниц Госбанка, принимавших у них деньги на вечерней кассе, бригада не обделяла вниманием в этих вопросах. Интересы дежурного по отделу, разумеется, тоже учитывались. Словом, люди этой профессии на работу шли как на праздник, ибо здесь их ждало сочетание приятного с полезным. В голове же, кроме служебной информации, необходимо было держать и пожелания всего круга перечисленных выше лиц, вместе с некими суммами, что к данным пожеланиям в ходе сей каждодневной кутерьмы прикреплялись.
     Нужно ли говорить, насколько почётной и ответственной была данная профессия. Руководство банка и все его сотрудники именовали инкассаторов исключительно по имени отчеству, вне зависимости от их возраста. Для представителей молодого поколения это являлось особым дисциплинирующим фактором, подчёркивающим статус и всю прилагающуюся к нему серьёзность, меру и полноту ответственности в случае каких бы то ни было инцидентов, возникших в ходе их трудовой деятельности. 
     Проведя символический инструктаж перед выездом бригад на свои маршруты, начальник отдела, с которым Михаил был в исключительно хороших отношениях, попросил его задержаться на пару минут.
               – Итак, господа, все всё знают. Внимательность, бдительность и ещё раз бдительность и внимание, плюс ваше вдохновение, – традиционными словами завершал свою речь руководитель подразделения. – Калашенко и Стельнов, ещё одна сумка без пломбы и просто лишение премии на все ваши проценты вас уже не спасёт! Все амурные дела – вне рабочего времени, будьте любезны... Все проблемы и заботы оставили дома. Всё. Трудимся! Цигель, цигель! Ай-лю-лю! По коням!.. Васильцев, задержись, пожалуйста.
               – Я всё помню, Виталь. В хозтоварах – набор для управляющего. Доставим в лучшем виде, аккуратно, – начал было разговор Михаил, – и насчёт 929-ого помню...
               – Нет, Миш, я сейчас не об этом, – осёк его Виталий Викторович. – Ну, ты, конечно, в курсе, что у нас Викентьич уходит на заслуженный отдых. И у нас ещё одна перемена. Я не стал уж озвучивать сегодня. Похоже, Мальцев должен срочно уехать по семейным обстоятельствам. В общем, он увольняется. А завтра на стажировку выходит уже новый человек. Это – военный пенсионер, подполковник, коммунист. Он по рекомендации Вяземского, его знакомый. Два дня с Лёней покатаете его по своему маршруту в качестве стажёра. Всё покажете, расскажете. Потом поездит с другими. Мне кажется, он нам подойдёт. Ген Саныч о нём хорошо отзывался. Короче, присмотрись и присмотри на первых порах. Я через недельку вас с Лёнчиком разобью, а его тебе поставлю в пару на время.
               – Добро, Виталий Викторович! Всё сделаем.
               – Ну, давай, в путь... Да! Нашему-вашему сегодняшнему водителю, который новенький в гараже, пива не предлагайте, – уточнил ещё один «технический» нюанс непосредственный начальник Васильцева и, увидев в глазах приятеля немой вопрос, добавил, – скажи, я запретил. Мне звонили по поводу него из нашего гаража. Говорят, в общем, нельзя ему. Ну, ты понял... Удачи!.. Стой! Ещё одно. Родственница управляющего жаловалась на вашу бригаду. Вроде как, притесняете вы её, даже прессуете, типа... Я знаю, что болтушка, что врёт, как... Словом, вы там с ней полюбезнее, покорректнее, чтобы не к чему было придраться.
               – Да ты ж её прекрасно знаешь, Виталь!
               – Именно поэтому и прошу. И Лёне завтра передай, если я закручусь и забуду. В общем, повнимательнее там, чтобы никаких подстав не проскочило... Та ещё дамочка! Да что я тебе говорю!.. Давайте, летите!
     Родственница управляющего отделением Госбанка, в котором трудились наши инкассаторы, действительно была женщиной весьма склочной и сердитой. Она не боялась инкассаторской немилости или гнева, ибо имела «хорошую крышу над головой». По этой причине в общении с сотрудниками данного отдела могла позволить себе то, чего обычно не позволяли другие лица, сдающие выручку на своих точках. Все инкассаторы, зная её несносный характер, её откровенно не жаловали, но, что называется, против рожна идти никто из них не хотел...
     Накануне вечером при сдаче выручки на точке, где она работала директором магазина, Леонид, постоянный напарник Васильцева, будучи в тот день сборщиком, обнаружил в сопроводительной ведомости к инкассаторской сумке ошибку. Это означало, что нужно будет её вскрыть, заново заполнить сей документ, один из экземпляров вновь вложить во внутренний кармашек сумки вместо испорченного и заново её опечатать. По известным причинам, в таком случае, наверное, любая бригада дала бы сдающему лицу, имеющему свои мощные рычаги давления в банке, время на переделывание документов и на всю эту карусель, дабы избежать проблем с собственным руководством. Однако положения инструкции предполагали на сей случай однозначное действие – не производить инкассации данной точки, ибо, как мы знаем: «Цигель, цигель, ай-лю-лю!..» Кроме всего прочего, «виновница этого торжества» не могла вспомнить, куда она впопыхах сунула свой пломбир, к тому же, пломба, что была на сумке, почему-то оказалась у неё последней. Вот уж воистину, как говорится: «И на старуху бывает проруха»! Кто же мог ожидать такого неприятного сюрприза от судьбы в собственный День рождения, когда она, похоже, устроила на работе маленький междусобойчик?
     По своему оценив ситуацию, Леонид вышел к машине посоветоваться со старшим бригады, как поступить. Васильцев, прояснив для себя положение дел, принял очевидное решение, двинуться дальше по маршруту, ибо должностных инструкций пока ещё никто не отменял, даже управляющий данным отделением Госбанка и «цигель, цигель», как мы понимаем, «ай-лю-лю»...        
     Едва напарник Михаила вошёл в кабинет, где сдавалась выручка на следующей точке, его попросили подойти к телефону. Звонил дежурный из отдела, которым вчера был Демидыч, и он настойчиво интересовался тем, что произошло буквально несколько минут назад.
               – Мы её «бросили»*, – доложил ему Лёня, выслушав из трубки довольно жёсткую тираду дежурного, – сколько времени ей потребуется, чтобы переписать «сопроводиловку», найти свой пломбир, да ещё и пломбу?! Та была последней! О своих «грехах», о «косяках» своих она тебе ничего не сказала?
     После недоброго бурчания, раздавшегося с другого конца провода, с использованием некоторых национальных идеом, напарник Михаила положил трубку аппарата и, играя желваками, проинкассировал точку, в которой он находился на тот момент. Когда они, завершив свой второй заезд, прибыли в отделение Госбанка, внутри их уже ожидала директрисса, напортачившая при сдаче сумки с выручкой. При ней был весь необходимый ей комплект, как то: заново опечатанная сумка с деньгами, пломбир, небольшая упаковочка чистых бланков сопроводительных документов, пломбы и моточек штатного шпагата. Данный набор она прихватила с собой «на всякий пожарный случай» – мало ли что. В машине, недалеко от входа в банк, её ожидал «поднятый по тревоге» муж.
     Вообще говоря, далеко не каждый из тех, кто сдавал выручку в банк, отважился бы на подобный шаг, даже осознавая, что на следующий день у него будут весьма серьёзные неприятности со своим высоким начальством из-за того, что деньги не были сданы. Однако было несколько персон в районе, которые в таких случаях, кроя на чём свет стоит «зловредных инкассаторов-паразитов», брали такси, родственников или друзей и, исправив свои «косяки», летели прямо к дверям известного финансового учреждения, дабы всё-таки уговорить бригаду взять у них выручку и тем самым оградить себя от грядущих проблем. Но для того, чтобы перейти ко всем этим действиям, нужно было с казёнными деньгами караулить свою бригаду инкассаторов возле входа или попасть в само помещение банка, куда дежурный милиционер не пустит кого ни поподя после его закрытия. Словом, невнимательность, халатность, беспечность или какая-то иная недооценка серьёзности ситуации, связанной со сдачей ежедневной выручки в соответствующее кредитно-финансовое госучреждение, могла повлечь за собой целую круговерть проблем разного рода и качества. 
     С этой бригадой у родственницы управляющего нашим отделением Госбанка и до настоящего случая были «особые отношения», ибо Михаил имел репутацию принципиального сотрудника отдела. Он, конечно же, не был монстром, каким в своих рассказах о нём представляла его наша дама. Сколько раз он шёл навстречу работникам тех или иных объектов, сдающих выручку в банк, ведь все мы – разумные и совсем не бесчувственные люди, какими бы суровыми инструкциями нас ни обложили наши должности и принятые вместе с ними обязанности. Тем более, что быть заложником у правил, исполненных внутренних противоречий и различных иных нюансов, которые сама жизнь ежедневно организует на свой собственный манер, никто, по сути дела, нас заставить не может. Однако в таком тонком, ответственном и щепетильном деле, которым занимался Михаил со своими коллегами по работе, всё подчинено принципам здравомыслия и благоразумия, и, конечно же, божьему промыслу, как ни крути. И сия истина находила своё постоянное подтверждение в быту изо дня в день.  
 
 
 * «Бросить точку» на инкассаторском жаргоне означало: не произвести инкассации выручки на объекте, который подлежал инкассированию, согласно заключённому договору между отделением Госбанка и соответствующим торгом или трестом, объединяющим организации сходного профиля работы. В этом случае инкассатор уходил с точки, не забрав сумки с выручкой и, соответственно, не оформив никакой документации на неё. Порожнюю сумку, которая должна была быть оставлена им взамен сумки с ценностями, он, разумеется, не вручал лицу, сдававшему деньги; он снова уносил её с собой и сдавал её старшему бригады, докладывая ему причину, по которой сие «магическое действо» не состоялось.
 
 
 
                                                     Г л а в а  4
 
                                            Мужской праздник
 
 
     Маршрут, который обслуживала в этот месяц бригада Леонида и Михаила, был славен тем, что двумя яркими точками на нём являлись: Стол заказов и универсам. А это в свою очередь означало, что можно будет раздобыть чего-нибудь дефицитного и особенно приятного для системы пищеварения организма. В Столе заказов инкассаторы, работавшие на данном маршруте, обычно приобретали сыр, который в магазине купить было просто невозможно, колбасу, сливочное масло, шоколадные конфеты в коробках или иные «трофейные» продуктовые товары. А если повезёт, то можно было обзавестись и несколькими бутылочками «Пепси» или «Фанты», ёмкостью 0,33 мл.
     Вечером Васильцев собирался посетить знакомых девушек, снимающих весьма просторную жилплощадь ближе к набережной Волги, с которыми он подружился несколько лет назад, когда и сам ещё работал в одном из учебных заведений высшей школы областного центра. Сегодня у них планировалась не то, чтобы вечеринка, но просто встреча, подразумевающая чисто дружеское общение в тесной компании. День был выбран неслучайно – 23-е февраля. Нельзя сказать, что в кругу своих близких друзей и приятелей они как-то по особому отмечали это событие, нет. Просто этот праздник являлся поводом посидеть в небольшом позитивно настроенном коллективе и хорошо провести время.
     Михаилу хотелось хоть чем-то немного удивить и порадовать собравшихся и пять-шесть бутылочек дефицитных газированных напитков были бы весьма подходящим для этого атрибутом праздника. Но сии трофеи ещё нужно было добыть! Десертное вино или шампанское тоже, в общем-то, пришлось бы кстати. Однако то были вещи совершенно обыденные, а вот «Пепси» или «Фанта» это уже – редкость в данном регионе.
 
     Когда Васильцев ложился спать, он не обратил внимания на то, что творилось за окном. Затеявшая свою кутерьму ещё вечером метель усилилась и к утру намело много снега. Что для одних – радость, другим – проблемы. Никто из инкассаторов не любил такой погоды. Снегопад и сопровождавший его ветер означали, по сути дела, одно: будут проблемы на маршруте. Потому что непременно придётся в том или ином его месте, в нарушение всех правил безопасности и должностных инструкций, оставив ценности в салоне автомобиля на попечение водителя, толкать это самое средство передвижения, ибо никакая дорожная служба, как бы она того ни желала, не сможет за считанные часы одолеть последствий сильного снегопада в большом городе. А уж в некоторых из тех местечек и закоулков, по которым приходится лазить по их служебным делам инкассаторам, тем более.
     Сегодня все сотрудники военизированного отдела Госбанка пришли на работу пораньше, ибо то, что для большинства из них было началом трудового дня, для других служащих этого кредитно-финансового учреждения являлось практически его окончанием. На общем собрании коллектива по поводу Дня Советской армии и военно-морского флота управляющий районным отделением банка в торжественной обстановке поздравил инкассаторов с праздником и вручил каждому из них небольшой, но приятный подарок. После сей официальной части все перешли к своим рутинным делам, сотрудницы данной организации уже в предвкушении особого домашнего ужина, а работники сугубо мужского отдела, настраиваясь на рабочий лад.
 
     Прослушав в очередной раз формальный инструктаж, бригады вооружились и погрузились в свои текущие заботы, ожидая прибытия служебных машин. (Каждый из тех, кто работал в отделе не первый месяц и не первый год, разумеется, знал должностные инструкции на зубок; по уровню понимания этих правил безопасности постоянно проводились зачёты. Хотя свод данных основополагающих рабочих документов и содержал некие внутренние противоречия, зачёты с завидной регулярностью сдавались и принимались, а инкассаторская обыденная жизнь текла своим чередом. Самым неприятным моментом во всех этих хитросплетениях нормативных бумаженций разного сорта, регламентировавших работу людей с оружием, что трудились в данной сфере, было то, что инкассатор при любом раскладе в случае какого-либо негативного исхода того или иного происшествия всегда оставался неправым и виноватым. Такова была, так сказать, «селяви» тех лет и «инкассаторская доля». Несмотря на все риски разного рода, люди трудились, может быть, с разной степенью самоотдачи, но весьма профессионально и вдохновенно.)
     Первым из водителей военизированного гаража на пороге отдела появился «Хоттабыч». Это был сухощавый, довольно высокий мужчина лет 50-55. Своё прозвище он получил, вероятно, из-за самого своего телосложения, манеру ходить слегка враскачку, шаркая по полу ногами, и привычку сидеть за рулём, заметно сгорбившись и вцепившись в баранку автомобиля, что называется, «как в последний раз».  Всё это было бы весьма забавным, если бы не одно «но». Валентин Степанович вёл свою машину по дорогам города так, как будто бы специально собирал на них все ямы самого разнообразного калибра. О том, чтобы, находясь в его колымаге можно было бы попить чего-нибудь из бутылки или просто сделать хотя бы несколько глотков, не облившись при этом во время движения, можно было смело забыть, а ещё лучше – даже и не помышлять об этом. Перемещаясь по городу со скоростью от 40 до 60 километров в час, он ухитрялся собрать все изъяны дорожного полотна, какие только в принципе могли попасться на пути у бригады на её маршруте. По этой причине «Хоттабыча» откровенно недолюбливали в разных отделах инкассации областной столицы. Он был своеобразным феноменом, причём, феноменом, с коим не очень-то хотелось иметь дело. Казалось, что, просидев около сорока лет за рулём, он не овладел ремеслом, которое на протяжении всего этого отрезка времени было его специальностью и профессией.
     Едва Валентин Степанович переступил порог отдела инкассации, тяжкий выдох пронзил всё пространство комнаты. У некоторых из сотрудников отдела, что забивали «козла», даже выпали из рук костяшки домино.
               – Нет! Нет! Только не с «Хоттабычем»! – в один голос воскликнули две бригады, ожидавшие своих водителей. Одна из бригад, в соответствии с заведённым графиком, выдвигалась всегда первой, ибо сей маршрут обслуживал, в том числе, и все заводские столовые, которые имелись в районе. Она уже была в трудах своих праведных и не ведала о том, что Валентин Степанович сегодня по разнарядке направлен в данное отделение. Другая же бригада точно знала, что к ней на сегодня приписан водитель из договорной колонны. («Договорники» были людьми не вооружёнными, так как они работали в обычной, сугубо гражданской организации, занимающейся пассажироперевозками и оказанием иных транспортно-бытовых услуг на договорной основе. По сути дела, это были те же таксисты, которые также с некоторых пор направлялись для работы в Госбанк по путёвкам, только без шашечек на своих авто. «Уазов» для обслуживания отделов инкассации области не хватало. «Договорники» не были столь привередливы и капризны, как водители из военизированного гаража, имеющие своё табельное оружие. С ними почти всегда было проще.)
     Зная «особое расположение» сотрудников отдела к работе с «Хоттабычем», дежурный инкассатор, который, конечно же, был в курсе о направлении Валентина Степановича именно в этот районный отдел на сей день, данную тайну свято хранил и оберегал. Когда кто-то из членов этих двух бригад, перед инструктажем поинтересовался, кто именно сегодня назначен к ним на маршрут, он умело увёл разговор в сторону, дабы не раскрывать всех карт, а точнее одной карты, «джокера», коим и был фабулёзный «Хоттабыч», раньше времени.  
     Услышав шум и гвалт из родных стен и бросив все свои дела, в помещение поспешно вошёл молодой начальник военизированного отдела и волевым голосом сказал: «Так, господа, кончаем базар! Вижу, все машины пришли. Давайте, по коням! Вперёд и с песней, по своим маршрутам с шоферами по разнарядке! Петраков, Мальцев – с Тепловым; Васильцев, Шамшутдинов – с договорным, кто у нас там сегодня... Да, Борис... Ну и Ивлев, Вяземский – с «Хоттабычем», в смысле, с Валентином! Всё! Всё, ребят! За дело! Цигель! Цигель! Ай-лю-лю!»          
     Глухое, недовольное бормотание наполнило длинный коридор районного отделения Госбанка. Иногда в этом гаме можно было отчётливо услышать характерные для русской речи национальные идеоматические выражения. Бригады, взяв свои профессиональные причиндалы, направились к выходу из здания.
               – Джентльмены, я попрошу вас... Здесь, в учреждении, дамы работают бок о бок с нами, – завершил своё напутствие коллегам руководитель отдела, – Пал Андреич, тебя персонально прошу, фильтруй, пожалуйста, да. Добро?
               – Добрее не куда, ети её мать! – сердито выдохнул Ивлев, безнадёжно махнув рукой и продолжая что-то бубнить себе под нос по дороге.
 
     Погрузившись в белую «волгу» и слегка подтрунивая над Ивлевым и «Хоттабычем», Леонид и Михаил принялись за работу.
               – Борь, после маршрута меня в центр бросишь и на секунду заскочим по пути ещё в одно местечко, – обратился Васильцев к водителю-договорнику. – Только ты мне напомни, чтоб я не забыл во всей этой карусели!
               – Напомню. Ты мне только полу-копчёной сегодня раздобудь, пожалуйста, палочку!
               – Ладно! Пошукаем!
 
     Этот день прошёл достаточно быстро. В праздничной суете все, кто сдавал сегодня выручку, постарались максимально оградить себя от каких бы то ни было неприятностей, связанных с их возможными собственными ошибками, то есть приложили все силы, чтобы этих самых ошибок попросту не допустить. Всем хотелось поскорее оказаться за праздничным столом в кругу людей, с которыми они планировали провести данный вечер. Никаких неприятных сюрпризов на маршруте, к счастью, не было. В бригаде тоже был полный порядок. Каждый из её членов стараниями Васильцева, который сегодня был инкассатором-сборщиком, приобрёл то, что запланировал на текущий день. А Михаилу действительно удалось раздобыть тех дефицитных напитков, которыми он хотел попотчевать вечером компанию, в коей он и отметил этот праздник.
 
 
                                                   Г л а в а  5
 
                                Трёп, трёп, трёп (Blah, blah, blah)
 
     Постоянный напарник Васильцева был в отпуске, потому Михаил работал сейчас на подмене. Сегодня в одной из бригад он вышел вместо простывшего Калашенко, также как и он принадлежащего к молодому поколению сотрудников отдела. С данным субъектом у него не очень-то сложились отношения, ибо их мировоззренческие позиции и взгляды на действительность сильно отличались. Антон вёл весьма беспорядочную личную жизнь, ничем всерьёз не увлекался, кроме сиюминутных отношений с представительницами противоположного пола и алкогольной продукции.
     Начальник отдела недавно разбил их пару со Стельновым, который тоже входил в  возрастную группу до тридцати. Причина была на поверхности – бригада в последнее время стала много привозить «косяков» и «косячков». Теперь каждый из них стал работать с представителем «поколения отцов», Калашенко – с Ивлевым, а Стельнов – с Вяземским. Оба военных отставника были людьми весёлого нрава, но в вопросах своего нынешнего дела являлись профессионалами высокого класса, умеющими сочетать в будничной веренице дней  самые разнообразные факторы, как приятного, так и полезного свойства. Справедливости ради стоит сказать, что и молодые мужчины, проработав в отделе порядка года и, разумеется, более того, становились крепкими знатоками своего дела. Просто иной раз тяга к жизни, вполне свойственная определённому возрасту, брала своё. Да и ночные светила, выстроившись в бесконечных высях по своим небесным законам в ту или иную конфигурацию, эту самую тягу всячески подхлёстывали. Груз высокой ответственности за доверенное ему дело чувствовал каждый, просто каждый нёс его по своему.
     Михаилу в принципе было всё равно с кем из сотрудников отдела работать в бригаде, он умел найти общий язык с любым из них. Разве что «Калач» и ещё один из молодых инкассаторов не вызывали в нём совершенно никакого интереса к себе, наверное, в силу их весьма грубой душевной организации. Сегодня он в качестве сборщика заменял Антона в паре с Ивлевым, который в свой черёд бегал по точкам маршрута вчера. Павел Андреевич, которому было в аккурат под шестьдесят, умел ладить со всеми без проблем. Разве что работа с водителем военизированного гаража «Хоттабычем», усердно коллекционировавшем все ямки и колдобины на дорогах города, не вызывала в его душе должного восторга. В сей день они трудились все вместе в одной бригаде. Валентин Степанович, выслушав ещё в стенах отделения Госбанка всё или почти всё, что о его «трудовых подвигах и свершениях» думает Ивлев, весь маршрут напряжённо молчал, словно приклеившись к «баранке», «не забывая» при этом на автомате делать своё «зловредное дело». Напарник Михаила, чтобы у него на нервной почве не разыгралась язва от манеры вождения «Хоттабыча», неизменно пополнявшего свою «коллекцию» новыми или старыми «экспонатами», отвлекал себя разговорами с партнёром. Зацепившись за какую-то деталь из своей служебной тематики, они вспоминали разные обстоятельства и случаи из их рутинной жизни.
               – Таким «баням», как у Шацких, давно место на в металлоломе, а их к нам присылают! – высказал своё мнение, не открыв никакой военной тайны, об одном из «уазов» 469-ой модели Павел Андреевич.
               – Да уж заднюю дверь его «корыта» можно закрыть только ударом с ноги, причём, с разбега! – подтвердил Васильцев мысль своего старшего собрата по оружию относительно одной из спецмашин, которые давно уже требовали списания или хотя бы серьёзного ремонта.
               – Без нашей овчинки-безрукавки у него дуба дашь, да и она-то не шибко спасает, – в свою очередь вторил ему Ивлев.
               – Ладно хоть в этом «склепе» ветра нет и присылают его нам не так часто, а то бы мы все вымерзли к чертям собачьим! 
               – Это факт!
               – Когда она у него перед Новым годом заглохла в посёлке, я думал, мы концы отдадим... Вытолкали на дорогу, согрелись пока мудохались с этим рыдваном. Тут, минут через десять прям, «дежурка» подошла, перегрузились и «на базу».
               – Это ещё ладно! Вспомни, какой скандал был, когда Мальцев с Петраковым в банк на трамвае с полным мешком и со всеми причиндалами своими прикатили? – расхохотавшись, воскресил в своей памяти другой эпизод из инкассаторских будней Павел Андреевич, вытирая носовым платочком слезившиеся от смеха глаза. – Флаг им в руки... и... И управляющий навстречу! Надо ему было в тот день на работе задержаться, чтобы после первого заезда с ними лоб в лоб!..
               – Вот уж точно «золотая страница» в летописи нашего отделения Госбанка! – поддержал коллегу своим смехом Михаил.
               – Кто из нас без греха? – ещё хихикая, сказал Ивлев и убрал платочек в карман форменных брюк.
               – Где ты, Пал Андреич элементы обмундирования добываешь, а?.. Причём, периодически? – поинтересовался его временный напарник, заговорщически подмигнув «Хоттабычу».
               –  Места надо знать!.. И людей!.. И... В общем, кумекать надо, Миша!
               – Вот скажи ещё, что ты с Иваном Демидовичем «не посидел на одной поляне за рюмочкой чаю»!
               – Ну, если ты такой умный, чего спрашиваешь? – ни в шутку ни всерьёз парировал реплику собеседника Ивлев, – я за девчонками на точках не бегаю и за модой не гонюсь! Мне, что практично и экономично, то и – «в кассу»!
               – Кстати, о кассе... О вечерней кассе, Пал Андреич, – отложив шутки в сторону, обратился к своему визави Васильцев. –  Мне, в общем-то, неудобно самому... Хотя... Словом, ты сам там намекни своему теперешнему напарнику, что сплетничать мужчинам об отношениях коллег с женщинами негоже... Пусть даже эти сплетни окажутся правдой. Какое ему дело до наших с Катей отношений?!
               – Михаил, Михаил! Миша... Ну, это, брат мой, жизнь! Она вся – из слухов, сплетен и всякой хреновины!.. Кто от зависти, кто от... В общем, всяк по своей причине языку покоя не даёт! Что ж ему теперь кляп в рот вставить?! А вы... У вас всё на виду. И если уж вы с Катькой сами ничего ни от кого не скрываете, даже от управляющего!.. Ну, что же ты хочешь!..
               – Excuse me, sir! – вдруг почему-то по-английски произнёс Васильцев, – прошу прощения, в смысле. Но какого лешего, как говорит Екатерина Дмитриевна?.. Ему-то что?
               – Заметь, никто вам прямо ничего и не говорит, не вмешиваясь в ваши личные, так сказать, дела, – как-то очень серьёзно сказал Ивлев, когда их взгляды пересеклись в зеркале заднего вида, что смотрело в салон автомобиля.
               – Просто, понимаешь, Павел Андреевич, грустно сказал Васильцев, осознавая, что они с Катей сами были виноваты в сложившейся ситуации и никто, кроме них самих. – Просто я... Словом, от меня не убудет, а Екатерина – женщина и мать троих детей... Её репутацию пачкать нельзя.
               – Михаил... Ты второй год уже работаешь в отделе... Ты что не знаешь... Ты не знаешь, что у неё уже был тут до тебя один служебный, так сказать, роман?.. И... и все, кто давненько здесь работают, понятно дело, в курсе этого... Зная твой весьма жёсткий нрав, тебе в лоб, наверное, никто и не скажет... И я бы не сказал...
               – Слушай, Пал Андреич! Мне, честно говоря, наплевать, что у неё было и с кем до меня! – нервно выговорил Васильцев, теребя порожнюю свёрнутую в рулон инкассаторскую сумку, что была у него в руках вместе с планшетом карточек на объекты и увесистой медной печатью-штампом. – Кто может изменить прошлое? А настоящее... Всё есть, как оно есть, без прикрас... В общем, уйми Калашенко с его длинным языком, сделай доброе дело!
               – Ты – серьёзный мужик, Михаил, – ответил, после небольшой паузы, Ивлев, покручивая ручку стеклоподъёмника, чтобы открыть окно и покурить, – и понимаешь, что ни его, ни чей-либо другой язык в этом вопросе ничего не решит... Вы – молодые, горячие. Не надо обострять. У нас в руках оружие... Ну, ты сам понимаешь всё, ну!
               – Пал Андреич, я профи. И даже мыслей никаких! Ну что ты! Есть стрельбы... Да, нет! Ну, как ты мог! – с удивлением глядя на отражение своего визави в том же самом зеркале, ответил его временный напарник, готовясь выйти из машины, когда она остановилась в полутора метрах от заднего входа в продуктовый магазин.
               – Ладно, проехали! Про маслице не забудь! Мне полкило и полкило на кассу, нашим девушкам. И для Демидыча здесь должна быть «посылочка»... Да он же при тебе звонил сюда девчонкам!..
               – Я всё помню, Андреич! – бросил на лету свою фразу Михаил, резко закрывая дверь инкассаторской машины, после чего он растворился в полутёмном проёме их очередной маршрутной точки.   
 
     Когда они подошли к окошку вечерней кассы, там уже была очередь. Две бригады инкассаторов опередили их буквально на несколько минут, подхлестнув своих водителей.
Ивлев же и Васильцев, весьма редко попадая в одну бригаду, были увлечены общением друг с другом, охватив в своей беседе широкий круг вопросов. Да и спешить им обоим, по видимому, как-то сегодня не очень хотелось. Павел Андреевич за пару предыдущих дней просто-таки до тошноты наигрался «в козла» в отделе. Михаил, вообще, не являлся поклонником домино. К тому же, сегодня дежурил Демидыч, заядлый игроман, являвшийся ещё и «отпетым мошенником» за столом. Он славился своим умением вовремя спрятать нужную костяшку на своей лысине. Он делал это так непринуждённо и, как бы, между прочим, что нередко его соперники попадались на эту, вроде бы, совершенно незамысловатую, даже абсурдную, уловку и абсолютно каким-то странным образом велись на неё, не всегда замечая нарочитого жульничества компаньона. Сам же Демидыч, когда попадался с поличным, в этих случаях «включал шута», простого как пять копеек, и относился к своему фирменному трюку совершенно непритязательно, типа: проскочит – так проскочит, ну а нет – так нет. С Ивлевым они могли спорить до хрипоты о, казалось бы, простых нюансах любимой ими игры, постоянно подзаводя друг друга. Сегодня у Павла Андреевича после отчаянных битв за круглым доминошным столом, что он вёл на протяжении двух предыдущих дней подряд, скорее всего, просто не было особого настроения и запала. Спорить с Демидычем в этот вечер ему, похоже, совсем не хотелось. Ну, а подгонять «Хоттабыча», бывшего у штурвала с ними в сей томный вечер, – себе дороже. Он и так не пропустит ни одной выбоины на дороге. Вот уж действительно – не до жиру... Посему они спокойно сдали «свой улов» и добытое сливочное масло для Алевтины Павловны, постоянной напарницы Кати по приёмке денег у инкассаторов, а затем, имея в запасе перед выездом на второй заезд ещё 10-12 полновесных минут, занялись своими делами. Павел Андреевич что-то выпытывал у дежурившего в свою смену милиционера, старшины Лалетова «в его апартаментах», что находились справа сразу при входе в банк. А Михаил, как обычно в последнее время, «завис» на вечерней кассе, будучи увлечённым разговором с Екатериной, к которой он испытывал сильное искреннее чувство.
     Они встречались уже третий месяц. И об этом вдруг вспыхнувшем между ними романе в отделении банка ходило много разговоров и пересудов разного толка. Однако их так захватила эта взаимная страсть, что вся сия чехарда вокруг их взаимоотношений им была просто «по боку». Чувство, которое объединило этих двух людей, было столь ярким и романтичным, что оно затмило собой огромное множество окружавших их деталей быта, делая их бесцветными и совершенно неинтересными им обоим. Они словно бы парили где-то в заоблачной вышине, недосягаемые с земли всеми этими стрелами трёпа об их увлечении друг другом. Со стороны, наверное, казалось, что эти двое влюблённых сошли с ума, отстранившись от реальности жизни, которая была весьма жёсткой и не такой уж дружелюбной, какой порой её мог бы воспринять не особенно внимательный глаз. Эта окружающая их действительность подобно грязной луже, по которой то и дело ездят взад и вперёд автомобили, могла испачкать или даже раздавить всех, кто окажется не готов принять её во всём многообразии её проявлений и проекций на воплощённую в жизнь мирскую суету. А зазевавшихся прохожих, вверенных своим житейским заботам, ей ничего не стоило вымазать грязью, причём, с ног до головы...
 
 
 
 
 
                                                  Г л а в а  6
 
                                   Екатерина, Катюша, Катюня...
 
     Бухгалтер Екатерина Дмитриевна Веленина не так давно отметила своё сорокалетие. Она работала в учреждении уже более пятнадцати лет. За это время в её жизни, как и в жизни любого человека, произошло множество событий разного рода, качества и духовного наполнения.
     Уже являясь служащей Госбанка, Екатерина с разницей в три года родила двух девочек, которые сейчас учились в школе; одна – в пятом классе, другая – в восьмом. Её старшая дочь Ольга успела обзавестись собственной семьёй, выйдя замуж в восемнадцать лет, и тоже в свою очередь стала мамой. Супруг Кати полтора года как умер, так и не успев стать дедушкой. На протяжении последних семи-восьми лет у них не ладились отношения. Вероятно, причиной тому было довольно высокое положение, которое занимал Вячеслав Николаевич в организации, где тоже давно уже весьма успешно трудился, и некоторые иные связанные с этим обстоятельством факторы. Постоянное наличие личных средств, не попадающих в бюджет семьи, и имеющиеся возможности вести свободолюбивый образ жизни при этом раскрепощали его, давая ему ту степень независимости от своих домашних, в основном от Кати, которая была ему необходима «здесь и сейчас». Екатерина по натуре своей была женщиной весьма гордого нрава и такая ситуация её безусловно задевала и сильно раздражала. Однако ни с привычками своего супруга, ни с его возможностями для реализации его прихотей и желаний она ничего поделать не могла. Осознав однажды своё бессилие, в этом плане, и получив от своего благоверного очередную порцию морального унижения, она отступилась. С тех пор они сосуществовали, словно бы, в параллельных реальностях, каждый в своей. Катя спала в одной из спален девочек, не подпуская к себе мужа на пушечный выстрел. Он для неё стал абсолютно чужим человеком. Они не разводились, наверное, больше из-за того, что не хотели травмировать психики дочерей. Хотя своего очевидного разлада давно уже не скрывали, да и не смогли бы скрыть при всём желании, проживая на одной жилплощади. Время шло, дочери быстро взрослели. Отец обеспечивал их всем необходимым, ибо все возможности для этого у него были почти до самых его последних дней. Таким образом, под одной крышей лет шесть или семь, или даже восемь, собственно говоря, проживали две семьи, пересекаясь в быту только поздним вечером или в какие-то часы выходных.
     Рабочий день служащих банка, что трудились на вечерней кассе, был разбит на две составных части. К пяти часам по полудни Екатерина и её постоянная напарница Алевтина Павловна приходили на своё рабочее место, чтобы в пару заходов с разницей в два-два с половиной часа принять у инкассаторов деньги и закрыть их в специальной комнате-хранилище. Утром, перегружая опломбированные инкассаторские сумки частями в добротно сделанную металлическую тележку, они отвозили их по узкому коридору банка на Группу пересчёта, где уже сами сдавали сей ценный скарб сотрудницам этого учреждения, занимавшимся непосредственным вскрытием сумок и пересчётом купюр, что в них находились. К обеду бухгалтеры, являвшиеся приёмщицами на вечерней кассе, освобождались до заступления на вторую часть своей ежедневной работы. Они отдыхали как и инкассаторы по скользящему графику с подменой из двух других работниц банка, имевших соответствующую квалификацию.
     За последние полтора года жизнь Екатерины сильно изменилась. Теперь она жила с двумя дочерями, Леной и Ксюшей, в своей весьма просторной квартире, а старшая Ольга с мужем и маленькой Кристиной обитали в своей. Брак Ольги трудно было назвать счастливым. Вначале, вроде бы, была и любовь, и желание наладить собственную жизнь, воплотив в реальность свои мечты и представления о семейном счастье. У родителей мужа в распоряжении имелась свободная однушка в хрущёвке соседнего микрорайона, которая досталась им по наследству от матери свекрови Ольги. Это жильё было подарено молодым на их свадьбу. Однако через довольно небольшой промежуток времени выяснилось, что Глеб имеет некую непреодолимую страсть, точнее, проявилось его пагубное увлечение игрока, движимого азартом. А чуть позднее дала о себе знать ещё одна весьма неприятная сторона  его душевной жизни. Супруг Ольги как-то незаметно для себя самого подсел на наркотические средства, в том числе, и на «травку». Впрочем, может быть, он сам довольно долго просто не хотел признаться себе в этом, полагая, что контролирует ситуацию. Некоторое время он успешно скрывал своё «хобби» от жены, её матери и собственных родителей. Но так или иначе настал момент, когда эта тайная сторона его личной жизни выползла наружу и проявилась во всей своей неприглядности. Похоже, что разрешить данную проблему в своём тесном кругу никак не представлялось возможным...
     У семьи Велениных была дача, находившаяся довольно-таки недалеко от города. На электричке до неё можно было добраться за полчаса езды. Правда, пешая прогулка от железнодорожной платформы до заветного участка занимала ещё почти столько же времени, да и до самой станции в областном центре ещё нужно было доехать. Младшая и средняя дочери Екатерины подросли и теперь особого интереса к поездкам на дачу не проявляли. У них были иные заботы и общение со своими сверстниками в пределах городской черты их больше привлекало, нежели путешествие на эти шесть соток. Ольге с мужем тоже как-то было не до того, чтобы выбираться сюда и чем-либо здесь заниматься или даже просто отдыхать. Посему в своё совместное свободное время дачу посещали лишь Екатерина и Михаил, сочетая при этом всё приятное со всем полезным. 
     Их отношения сложились не сразу. Васильцев к этому времени успел проработать в отделе уже год. Он давно почувствовал в Кате, которая была старше его на пятнадцать лет, близкую родственную душу, исполненную некой внутренней лирики. Кроме того, она была очень женственной и безумно обаятельной женщиной. В свободное время между заездами они с удовольствием общались друг с другом, найдя какое-нибудь не то, чтобы укромное, но просто не самое людное место в помещении банка, будучи при этом у всех на виду. Эти беседы носили чисто приятельский бытовой характер. Да, собственно говоря, те 10-15 минут, что они были наедине в паузе между выездами инкассаторов на маршрут, ничего особого из себя не представляли. Приятное общение в приятной компании и, в общем-то, всё.
     Но однажды произошло то, что Михаил уже некогда испытал, распахнув дверь одной из кафедр института, в котором работал и учился, когда стрела амура пригвоздила его к этой самой двери. Потом была страсть, сумасшедшие муки, коим, казалось, нет и не будет конца никогда. Наконец, был его отчаянный побег от всего этого, было бегство от любви и от себя самого. Результирующей всех этих сил стало трудоустройство в отдел инкассации, в котором он теперь и работал без устали с настроением, с удовольствием, вдохновенно!..
 
 
                                                    Г л а в а   7
 
                                           Амур бьёт в десятку
 
     В тот вечер они с Леонидом слегка припозднились. Просто заметно позже выехали на маршрут. Произошла какая-то внезапная катавасия с транспортом в специализированном гараже. В итоге пришла другая машина с другим водителем. Сути дела это, естественно, не меняло. Но задержка на 25 минут «на базе» предполагала, что сборщику, которым был Михаил, предстоит «побегать в мыле», нагоняя упущенное время. Ничего особо нестандартного в этой ситуации не было. Просто ему требовалось заметно усилить внимание и увеличить скорость своих привычных действий. Однако пожелания и заявки на продукты при сём никуда не пропадали. Словом, всему нужно было выбрать своё место и время. В практике Васильцева и до этого, и позже бывали куда более сложные случаи.
     Когда их бригада приехала в банк все остальные уже отсдались и занимались привычными делами. Кто-то отчаянно дубасил круглый доминошный стол белыми в чёрную крапинку костяшками, кто-то разговаривал по городскому телефону, кто-то уточнял определённые моменты своего текущего распорядка. Алевтина Павловна и Катя ожидали их с Леонидом на своём рабочем месте. Михаил никогда не мог потом забыть того самого момента, когда он краешком глаза бросил взгляд в открытое окошко вечерней кассы, чтобы просто поздороваться с дамами. Екатерина была серьёзной, она сидела за своим столом, занимаясь документами их бригады. На ней было облегающее платье цвета баклажана в белый горошек, перетянутое по талии тонким серебристым пояском. Линия её загорелых колен была открытой. Аккуратно положенная косметика делала лицо её ослепительно ярким и каким-то лучезарным даже при искусственном освещении. (А может быть, ему это просто тогда показалось.) Ничего лишнего в этом макияже не было. На какое-то мгновение их взгляды пересеклись. Именно в этот миг Васильцева пронзила уже однажды прошедшая сквозь весь его молодой организм «молния». И на сей раз он ощутил то же самое, что и почти два года назад, стоя в дверях кафедры.
     Сколько дней потребовалось, чтобы произошёл или как-то активировался процесс, который в своё время месье Стендаль окрестил «кристаллизацией», Михаил точно сказать не мог. Однако всё завертелось по уже известному ему сценарию. Только теперь чувство было взаимным. Через полтора-два месяца они уже не скрывали в банке своих неслужебных отношений. Это было выше их сил!..
     Васильцев не углублялся в раздумья, что на первых порах сдерживало чувства Екатерины, которая в настоящий момент для него стала Катюшей и Катюней. Была ли это разница в их возрасте или нечто иное. Миша, хоть и выглядел старше и серьёзнее своих лет, всё равно, наверное, некий фактор зримо или незримо разделяющий их присутствовал. Её могло смущать и постоянное общение видного инкассатора с девушками или молодыми женщинами его лет, которым он звонил по телефону из отдела. У неё же за плечами был не один год семейной жизни, роды, воспитание детей и прочие хлопоты, связанные со всей этой бытовой круговертью. Комплексовала ли она, чисто гипотетически проводя для себя какие-то параллели и сравнения с её потенциальными соперницами, необременёнными ещё подобными домашними заботами?.. В её положении привлечь и удержать внимание такого яркого мужчины, которым являлся Михаил, вероятно, было делом весьма непростым или же вовсе некой разновидностью искусства... В самом банке тоже работало немало незамужних девушек, которые иной раз бросали на некоторых ребят из отдела инкассации, в том числе и на Васильцева, свои скромные взгляды, исполненные неких надежд. Да и на точках, где, как правило, выручку сдавали представительницы прекрасной половины человечества, конкуренция за сердца парней с оружием была совсем нешуточной.
     Как бы там ни было Екатерина и Михаил хоть и не афишировали лишний раз своих отношений, но и не делали из этого тайны или секрета. Наверное, это обстоятельство доставляло определённые неудобства Кате в том или ином смысле. Но с другой стороны эта болезненная публичность и уязвимость сферы их взаимоотношений делала для неё и полезное дело, отсекая какую-то часть претенденток на сердце её возлюбленного. Где-то мы находим, где-то неизменно теряем. Из таких приобретений и потерь и состоит наша жизнь.
     В вечерние часы после работы они бродили в окрестностях дома, в котором жила Екатерина с детьми, держась за руки, словно влюблённые школьники-одноклассники. Они обнимались и целовались под окнами подобно юным Ромео и Джульетте. Когда они попадались кому-то на глаза, дружно рассмеявшись, торопливым шагом уходили прочь от этого места, чтобы продолжить своё общение в этом же ключе где-нибудь поблизости. Казалось, они просто не могли наговориться и наслаждались обществом друг друга. В конце концов, они определились с той локацией, где стали особенно близки, как и выбрали себе конкретное время для встреч. Но и прогулки закатными часами на свежем воздухе стали для них чем-то традиционным.
 
 
                                                   Г л а в а  8
 
                                      Любимый день недели
 
     Наконец-то наступила среда. В бесконечном хороводе дней время то летело подобно стреле Робин Гуда, то ползло, как улитка по приглянувшемуся ей листу, то, казалось, просто стояло на месте, как корабль на рейде, прикованный якорем ко дну. Екатерина и Михаил, оба с нетерпением ожидали этих моментов их интимного уединения. Они встречались раз в неделю в дневное время на квартире, где Васильцев проживал со своей мамой. Надежда Петровна уходила на работу после девяти утра. Таким образом, в их распоряжении обычно было часа три-три с половиной. Катя приезжала к нему после того, как они с Алевтиной Павловной или с бухгалтером, который её в тот день подменял, уже выполнили свою часть утренней работы, сдав выручку на Группу пересчёта. Ей нужно было вновь быть на своём месте к пяти. Но Михаил должен был приступить к выполнению своих служебных обязанностей либо в 15:00, либо в 16:00, в зависимости от того, по какому маршруту должна была работать бригада. Волей или неволей получается, что вся их жизнь была расписана по графику, которому необходимо было подчиняться. У Кати были дети и, к тому же, она теперь стала молодой бабушкой. Все эти и некоторые другие житейские нюансы необходимо было брать в расчёт, когда они планировали своё близкое общение.
     Эти среды и иногда ещё какой-нибудь день недели, когда всё могло срастись и сложиться в этом пазле желаний, были настоящей отдушиной для них обоих. В часы их близости время ни шло, ни стояло, ни бежало. Оно просто исчезало... А сами они словно бы проваливались в чёрную дыру безвременья, растворяясь друг в друге, подобно тому как кусочек сахара и кубик льда  сливаются воедино в чашке горячего кофе. Это и было настоящим счастьем.
     Михаил ненавязчиво просил Екатерину приходить на их рандеву в обуви на высоком каблуке, лучше всего на шпильке. Он не мог понять, как может не радовать сердце мужчины изгиб красивой женской ножки, обусловленный высоким подъёмом каблука. В этом изящном рельефе было что-то шаманское, притягательное, то, что брало его душу в плен, было то, что возжигало внутренний огонь, огонь желания.
     Катя же не особенно жаловала подобную обувь. Собственно говоря, она, и будучи ещё совсем молоденькой девушкой, не отдавала предпочтения ни туфлям, ни босоножкам на высокой платформе или тонких каблуках-шпильках. В её обувном гардеробе, конечно же, такого рода вещи присутствовали. Правда, она пользовалась ими без особого восторга. Однако для своего возлюбленного она была готова терпеть эти неудобства, чтобы доставить ему удовольствие... Ведь в конечном счёте радость возвращалась к ней самой, сполна компенсируя вынужденные «боевые потери»...
     Обычно ближе к концу их полуденных встреч в дрёму клонило хозяина жилища, ибо свои ночные бдения, уже вошедшие в привычку, он так или иначе не мог отменить даже в преддверии этих долгожданных встреч с Екатериной. Да и к приходу любимой женщины квартиру нужно было привести в довольно эстетичный вид и хорошенько убраться в ней. Его возлюбленная, чувствуя некоторую неловкость и неудобство на чужой территории, обычно не засыпала. Поэтому будильник, он же «палач счастья», как правило, оставался не у дел. Сей атрибут быта они использовали только изредка для подстраховки. Когда же этот громогласный «парень» приводил в действие свои стальные пружины и механизмы, вопя своим металлизированным голосочком, поднять с постели или просто напугать можно было всех обитателей лестничной клетки, которые в сей час пребывали дома.
               – Миш, пора. Встаём. Не хотела тебя будить. Ты так сладко спал. Но уже без пятнадцати два. Тебе ведь сегодня к трём, – тихо сказала Катя, слегка трогая Васильцева за плечо.
               – Да, я сегодня подменяю Стельнова с Ген Санычем по первому, – ответил сонный Михаил, прижимая к себе свою возлюбленную, – дай мне ещё минут пять-семь. Хочу сон досмотреть.
               – Эротический? – с улыбкой спросила Екатерина,   .
               – Нет... Но тоже очень приятный... Потом расскажу...
               – Правда пора, Миш. Пока перекусишь, пока доберёмся.
               –  Погоди, сегодня с нами таксист Лёва на маршруте, –  вспомнил Васильцев, переворачиваясь на другой бок.
               – «Насос» что ли?
               – Он... Я вчера с ним договаривался, чтобы он возле остановки меня подхватил минут двадцать третьего, – дремотным голосом проговорил Михаил, чувствуя, что вновь погружается в сон, – так что ещё десять минут верных, чтобы... чтобы...
               – А если не приедет? Если машина сломалась или путёвки не дадут в банк, или ещё что-нибудь, – высказывая свою озабоченность по поводу этой ситуации, спросила Екатерина.       
               – За шоколадку дадут... Да, встаю... Уже почти встал, – тихо ответил Михаил, собрав волю в кулак, и поцеловал Катюшу в её смуглое плечо.
               – Я поставлю чайник. Давай, догоняй! – начиная потихоньку одеваться, сказала Катя.
               – Всё! Я следом... Чёрт! Так и придётся идти в отпуск, иначе... Иначе мы с тобой... Всё... Рота, подъём! – скомандовал сам себе Васильцев и резко вскочил с кровати вслед за Екатериной.
               – А он знает, что мы будем вдвоём? – поинтересовалась у Михаила Катя, когда они перекусывали на кухне.
               – Не знает и даже не догадывается. Но, я думаю, что особым сюрпризом это для него не будет. Похоже, в банке все уже привыкли, что мы вместе. Да и наши постоянные водилы уже тоже.
               – Палне коробочку конфет сегодня найдёте? И ещё в аптеке она одно лекарство хотела... В общем, по возможности... Я название не помню. У меня записано здесь где-то на бумажке...
               – Конфеты пошукаем. Думаю, какой-нибудь вариант проскочит на горизонте. С лекарством тоже что-нибудь придумаем. Короче, разберёмся...Катюнь, ты в отпуск когда?
               – У меня – июль по графику.
               – Боюсь, меня выпеннут раньше.
               – Придумаем что-нибудь. Что-то образуется... А ты что улыбаешься? – спросила Катя, увидев джокондовскую улыбку на лице своего возлюбленного.
               –  Да вчера Виталий обмолвился, что на третий маршрут... Ох, что день грядущий нам готовит! – похихикивая, сказал Михаил, – как джин из лампы, только без специального вызова, явится наш друг и соратник «Хоттабыч».
               – То-то Андреич будет рад! – отреагировала Екатерина и прыснула своим звонким смехом.
               – Несказанно!.. Возьми на работу бируши в свои нежные ушки, чтобы они... Словом, чтоб уберечь их от неприятностей. Ивлев наверняка выдаст весь свой энзешный запас не употребляемых в русском литературном языке слов.
              – Я ему сочувствую!
              – А я всем нам! – по-своему согласился Васильцев, допивая свой чай, – ну что, Катюнь, летим-бежим!
              – Как сказал бы Виталя: «Цигель! Цигель! Ай-лю-лю!»
     Михаил поцеловал Катю на дорожку в щёку (губы она уже подвела розовой помадой), потом он коснулся своими губами кисти её руки и они вышли на лестничную клетку.             
            
 
 
                                                    Г л а в а  9
 
                                                 День памяти
 
     Март разменял свою последнюю декаду. Весеннее равноденствие символизировало новое пробуждение природы к очередному этапу жизни на земле. В отделе района, где работал Васильцев, этот день напоминал о событии совсем иного плана. Восемь лет назад при работе на своём маршруте погиб инкассатор, прослуживший в системе не один год. Это был не молодой уже человек, прошедший огни и воды Великой Отечественной. Он был в плену. Дважды неудачно пытался бежать. И только третья попытка для этого несгибаемого человека, которая, в случае провала, наверняка обернулась бы для него неминуемым расстрелом, стала успешной. После того, как удалось попасть к своим, было недоверие, расследование и лагерь уже на территории освобождённой от гитлеризма страны... Затем последовал трудный период восстановления доверия к себе и, наконец, полная реабилитация. Через какое-то время Фёдор Николаевич стал работать в отделе инкассации. В это же отделение Госбанка полтора года назад устроился и Михаил. Они не пересеклись в своей служебной деятельности, но теоретически могли встретиться в быту, так как проживали на территории одного района. Васильцев хорошо помнил тот момент времени, когда произошло это трагическое событие, просто потому, что дом, в котором они с мамой обитали на протяжении последних почти двадцати лет, находился в нескольких сотнях метров от места происшествия. Об этом случае тогда гудела вся округа, ведь большая часть её населения так или иначе посещала отделение сберкассы и почтовое отделение, где разыгралась эта драма.
     Трое молодых мужчин спланировали и осуществили нападение на машину инкассаторов, которая подъехала для того, чтобы бригада забрала деньги с очередной из своих точек, находящихся на её маршруте. Уже было темно, но не поздно. Инкассатор-сборщик с заднего входа вошёл в помещение сберкассы и по истечении какого-то времени услышал глухие хлопки со стороны улицы. В глубине души он заподозрил неладное, но разум, наверное, отказывался верить в то, что такое может случиться именно с их бригадой, именно здесь и сейчас... Всё произошло в какие-то мгновения. Выскочив на улицу, он увидел спешно отъезжавшую инкассаторскую машину. Их водитель, получивший две пули, беспомощно лежал на промёрзшем, покрытом снежной коркой асфальте, а инкассатор, что в тот злополучный день являлся старшим этой бригады, погиб на месте. Этим сотрудником банка и был Фёдор Николаевич, хлебнувший столько лиха в своей жизни.
     Как рассказывали потом Михаилу в предыдущую годовщину этой трагедии Гаврила Алексеевич, что в тот момент вошёл в здание, в котором располагалась сберкасса, за деньгами, и Олег Викентьевич, что дежурил в отделе в сей день, было состояние некой растерянности. Понятно, что такие события и подобные им случаи происходят не каждый день. Да и фактор нападения, которое планируется и разрабатывается преступниками на протяжении какого-то промежутка времени, всегда является внезапным и непредсказуемым.
Милютин вспоминал, как выстрелил в воздух два или три раза. Но что делать точно сообразить сразу не мог. Преступники исчезают с деньгами и ему их не остановить, двое членов бригады истекают кровью... Как во сне метался по двору и по улице в поисках какой-либо помощи. Но ни одна из машин не останавливалась на его призывы. Что можно было предположить, видя перед собой перевозбуждённого человека с огнестрельным оружием в руках в условиях мирной жизни да к тому же в сумерках? Ещё пара выстрелов из табельного пистолета Макарова в воздух привлекла внимание водителя одной из случайных машин. Этим человеком оказался сотрудник милиции, в котором сработал профессиональный рефлекс. Злоумышленники под покровом темноты довольно легко скрылись... Позвонил в отдел и, наверное, весьма сумбурно доложил дежурившему в тот день Олегу Викентьевичу о том, что произошло на маршруте...
     С тех пор прошло восемь лет. Каждый год в отделе отмечали эту трагическую дату, вспоминая тёплыми словами погибшего инкассатора, на чью долю выпала, отнюдь, не самая простая судьба...
     Когда Михаил и Леонид сдали деньги на вечернюю кассу и вошли в помещение отдела, в комнате уже были: Ивлев, Вяземский, Мальцев и Петраков и водители этих двух бригад. Дежурный уже разлил вино по стаканам и кружкам, приготовил символической закуски и ожидал появления остальных инкассаторов, которые работали сегодня по своим маршрутам. Едва Михаил с Леонидом по-молодецки быстро разоружились, как по окнам проскользил свет фар «уаза» ещё одной бригады, что завершила свой последний заезд на маршруте, взяв выручку из универсама отдельным заходом.
               – Ну что, ребят, подождём минут семь-восемь, пока они у нас отсдадутся и освободятся? – поинтересовался мнением собравшихся Гаврила Алексеевич, на дежурство которого сегодня выпала эта дата, и рефлекторно бросил взгляд в окно, чтобы убедиться, что у крыльца стоит именно та машина, которую здесь ожидают.
               – Конечно, Алексеич! – откликнулся Ивлев, не торопливо вставляя последние два патрона в свой брусочек.
               – Подождём, – поддержали его представители молодого поколения инкассаторов.
     Вяземский молча подал знак дежурному, что его боекомплект тоже можно убирать в сейф.
               – Виталий Викторович отдал дань памяти, когда уходил домой вечером, – продолжил Милютин. – Демидыч заходил час назад, неважно себя чувствует, выпил свою чарочку. Остальные, кто сегодня не работает, надеюсь, помянут дома.
     После того, как последняя бригада присоединилась к собравшимся в помещении отдела инкассаторам, Гаврила Алексеевич в двух словах напомнил всем присутствующим о сути этого символического мероприятия. Все выпили граммов по сто «Лидии», сладкого креплёного вина, что с чьей-то лёгкой руки именовали «инкассаторским», и со своими водителями, с которыми работали в этот день, согласно разнарядке, разъехались по домам.  
     Дежуривший в сей мартовский вечер Милютин не торопливо завершил свои штатные дела и, попрощавшись со старшиной Олегом, милиционером, что оставался в помещении банка до утренней пересменки, медленно побрёл на ночлег. Они с женой и внуком жили в соседнем доме, поэтому ему спешить особо было некуда. Наверное, ещё раз прокручивая в голове драматические события того холодного вечера восьмилетней давности, он шёл под свой кров, поглощённый этими мыслями. Виталий Викторович не планировал ставить его на дежурство в данный день, дабы по возможности не воскрешать тревожащих сердце ассоциаций. Однако Милютин, уже неоднократно проверив к этому времени, что от себя так или иначе никуда не спрячешься и не уйдёшь, сам попросил включить его в график дежурств на сию годовщину трагедии... Бросив взгляд на окна Демидыча, который жил в хрущёвке напротив, Гаврила Алексеевич заметил в них свет. У Чистуна не спали. Но лишний раз беспокоить его тоже не хотелось. Да и поздно уже было для разговоров и посиделок. Иван Демидович, имевший хозяйственную жилку и сметливость приказчика, был постоянно на подхвате у руководства данного отделения банка. Все его достоинства были при нём да и проживал он рядом, так что всегда был под рукой. Благодаря сочетанию всех этих причин и качеств, он занимал ещё и должность завхоза, с обязанностями которого весьма ловко управлялся.  
 
 
 
 
 
 
                                                   Г л а в а  10
 
                                          Весенние стрельбы
 
 
               – Калашенко... Третий. Восьмёрка – на три часа, Васильцев... Семёрка – на десять, – привычно отрапортовал Демидыч результаты третьего выстрела для «дуэлянтов», после того, как посетил близлежащий кустарник.
               – Я не понял, Иван Демидыч! Договорились же все – без корректировки, – напомнил ему начальник отдела правила проведения данной «дуэли».
               – Тьфу, ё! Я забыл, Виталий Викторович! Прошу прощения, – извинился за свои машинальные действия старый служака, махнув рукой и отходя подальше от мишеней и от скудной растительности.
               – Ты бы там ни шибко лазил, дядя Вань! А то отстрелят кое-что и бабка тебя бросит, потому что на твоих будет всегда пол шестого, – отпустил ему своё язвительное замечание ещё довольно молодой, но чересчур прожжённый жизнью Саяпин, слегка прищуриваясь и прикуривая сигарету.
               – Так, господа, продолжаем! Время не резиновое, у нас ещё трапеза и футбол по расписанию, – напомнил начальник отдела. – Четвёртый выстрел. Васильцев, потом Калашенко. Далее ещё по одному, по готовности. Поехали!
     С интервалом в секунду грянула пара выстрелов, затем прозвучали ещё два.
               – Васильцев стрельбу закончил! – дежурно доложил в воздух Михаил.
               – Калашенко стрельбу закончил! – также дежурно вторил ему Антон, поднеся свой «макаров» близко к губам, манерно и резко выдохнув при этом на его дуло.
     Когда «дуэлянты» убрали свои табельные пээмы в портупеи, все дружно направились к мишеням, с нетерпением желая увидеть результаты этого состязания. Столпившись возле стендов, инкассаторы стали наблюдать за действиями импровизированной комиссии-секундантов, производящих свои подсчёты. Досконально изучив мишени и сложив полученные цифры, «секунданты» доложили итоги соревнований.
               – Итак, что мы имеем по ходу нашего поединка? – многозначительно продекламировал Ивлев, поправляя оправу своих очков, – Калашенко: три восьмёрки, семёрка и шестёрка. Итого: 37... Васильцев... Васильцев: два первых – в десятку, плюс семёрка и две шестёрки. Итого: 39.
               – Позволь я продолжу, Павел Андреевич, – перехватил инициативу начальник отдела, взяв из рук коллеги импровизированный протокол состязаний. – Итак, победителем «дуэли» сегодня стал господин Васильцев!
     Раздались аплодисменты в честь героя соревнований.
               – Будут какие-то протесты или заявления со стороны «секундантов» или самих «дуэлянтов»? – продолжил Смолянинов, обращаясь к участникам данного поединка.
               – Да! – решительно воскликнул проигравший, от которого ускользала возможность охмурить молоденькую симпатичную девчушку из коопторга, из-за коей и произошли эти состязания, – я требую реванша! И... и увеличения дистанции на пять... Нет, на семь метров!  
               – Ребят, может, вообще, лучше из-за холма стрелять будете? – отпустил свою шуточку Саяпин.
               – Возражения с противной стороны будут? – обратился Виталий Викторович к Михаилу и, оценив его невозмутимый вид, добавил, – реванш назначается на следующие стрельбы, через месяц... или два, как дадут патроны... Господа, на сегодня с игрушками закончили. Петрович, проверь у всех оружие и к столу, пиво согрелось... Ивлев! Ивлев!.. Пал   Андреич, не суетись ты, твоя водка тоже стынет! Так Шамшутдинов, Васильцев, Владимир Степанович и Саяпин – только по одной бутылочке. У вас маршруты. Наиль, только одну! После работы всё в твоём распоряжении. Ну, веселее! Что вас разморило на весеннем солнцепёке! Скатерть-самобранка ждёт!
     Тесно расположившись вокруг дежурного покрывала, которое было уложено на молодую травку и поверх застлано клеёнкой, сотрудники отдела инкассации и сопровождавший их старший сержант Варсенин, он же Петрович, попили и поели, кто чего хотел и кому чего сегодня было можно, по штатному расписанию, или, вообще, по жизни в принципе. После сей трапезы представители «поколения отцов» продолжили общение за «скатертью-самобранкой», ведя неторопливую беседу, а молодёжь, разделившись на две команды, стала играть в футбол. Однако сегодня особого вдохновения для проведения подвижных игр на свежем воздухе как-то не наблюдалось. Весеннее солнышко, едва появившаяся зелень и радостное щебетание птах настраивали на более лирический лад. Посему, вымучив два тайма по двадцать минут каждый, представители «поколения детей» с удовольствием вернулись к «накрытой поляне», восполняя потерянную в пылу спортивной или околоспортивной борьбы влагу живительным пенным напитком, именуемым пивом.
               – Шамшутдинов, я всё вижу! – напомнил о своём недремлющем оке начальник отдела Смолянинов. – Это уже – вторая бутылка!
               – Ну, Виталь!.. Виталий Викторович, ещё хоть пару глоточков! – взмолился Наиль, преданно глядя в глаза руководителю военизированного подразделения, – у нас ещё почти три часа до начала рабочего дня. Всё ещё выветрится, а?
               – Так. Ладно! Одну с Васильцевым на двоих и нажимайте на картошку, лучок, консервы и что там у нас в наличии, – внял просьбе своего подчинённого его непосредственный начальник.
     Буквально минут через сорок вся фиеста по поводу весенних стрельб была закончена и свёрнута. Инкассаторы погрузили свой скарб в «пазик» и двинулись в направлении города.
Менее чем через час они уже сдавали свои табельные стволы дежурному. Не разоружались только сам дежуривший в этот воскресный день Гаврила Алексеевич и две бригады, которым предстояло выйти на объединённые по принципу выходных и праздничных дней удлинённые маршруты.
     Первые несколько месяцев, когда Васильцев только устроился на работу в отдел, для него было загадкой, почему некоторые так рвутся на службу по субботам, воскресеньям или в красные дни календаря. Сам он как-то особенно не был преисполнен желания потрудиться в такие дни. Он, наоборот, ждал выходных, чтобы пообщаться со своими старыми друзьями, побывать у бабушки с дедушкой, уделив побольше времени им. С течением времени, когда его поставили в график на субботу или воскресенье, а потом и на праздник, он узнал у одного из коллег, представляющего «поколение отцов», что за выход в такие дни начисляется двойная оплата труда. Это было совершенно справедливо, ибо человек, заступая на работу в день, когда другие отдыхают, некоторым образом выпадает из жизни. К тому же, маршруты выходных дней были более насыщенными объектами, так как формировались из точек, подлежащих инкассации, которые работали, согласно своему графику, не только в будни. Соответственно, работы в красные дни календаря было больше раза в полтора. Это факт...
     Сегодня у Алевтины Павловны был день отдыха. Вместо неё в паре с Катей вышла Наталья. Они были одного возраста и были подругами, причём, и судьбы у них были некоторым образом схожими. Наталья, которая жила довольно-таки далеко от банка, едва не опоздала, так как слегка подвёл транспорт. Она перекинулась двумя-тремя словами со своей напарницей при входе, поздоровалась с Гаврилой Алексеевичем и дежурным милиционером Вадиком и сразу же прошла на вечернюю кассу, подготовиться к предстоящей работе.  Дом Кати, наоборот, располагался вблизи банка и она, медленно прогуливаясь по весеннему городу, без суеты дошла до учреждения и ещё на крыльце разговорилась с Милютиным, который дежурил по отделу инкассации. В коридоре, возле двери, что вела в помещение, в коем обитали инкассаторы, они и продолжили своё общение. 
               – Как стрельбы? – поинтересовалась Екатерина Дмитриевна у своего визави.
               – Нормально. Отстрелялись, поели-попили, подышали воздухом. Молодёжь на пашне мячик погоняла, – ответил Гаврила Алексеевич на вопрос Кати, с которой был в хороших приятельских отношениях. – После обязаловки Калашенко с Васильцевым из-за Дашки «стрелялись»... Да ты её всё равно не знаешь. Есть там одна новенькая девчушка в коопторге на Садовой.
                – Что у них за разногласия? – довольно живо полюбопытствовала Екатерина, отводя взгляд в сторону.
                – Да Антошка на неё глаз положил. А он, сама знаешь, какой болтун и бабник... А девочка хорошая, вроде бы. Ну и Михаил за неё, вроде бы как, впрягся... Ну, вроде как, не лезь к ней, не порть девочку и так далее... Драться не стали. Но вот решили, вроде как, дуэль провести. Кто выиграет, тот, вроде как, и прав. И, в общем, по его слову и будет.
                – И что?
                – Ну, все, похоже, болели за Михаила. Антона ты сама знаешь, да?
                – Алексеич, ёшкин кот! Мне из тебя каждое слово клещами что ли вытаскивать?! Победил-то кто? Что дальше было, ну?
                – Мишка твой его перестрелял. На два очка больше выбил!  
                – И?.. Ну что тянешь, как кота за все подробности, честное слово!
                – На следующих стрельбах, через месяц, реванш у них. Дистанцию решили увеличить... А пока Антон к Дашке клеиться не будет, не подойдёт, в общем. Ну, пока у них не разрешится спор этот.
               – А что сама эта деви... ну, эта девушка из-за которой весь сыр-бор?.. Она к кому... В смысле, она кому симпатизирует? – стараясь скрыть свою личную заинтересованность, вопросила Катя.
               – Она сама по себе. Просто Калашенко её трахнуть хочет во что бы то ни стало... А Мишаня твой, он – парень порядочный, он этого допустить не хочет. Вот и всё!.. Да твой он, твой! Что ты так на меня смотришь?
               –  Мой, мой, – с заметной грустинкой в голосе отреагировала на эмоциональную реплику своего оппонента, с которым была весьма дружна, Екатерина. – Вот только из-за меня с Портновым не стал отношения выяснять... Сама, говорит, разбирайся.
               – В смысле? – не понял или сделал вид, что не понял, суть вопроса Милютин.
               – Ну, в смысле, если ты так легко сама идёшь к кому-то другому, то с ним и оставайся, – уточнила Катя. – Это я тебе по секрету говорю, Алексеич. Ты понял?.. Сама, мол, решай, с кем ты! Я вам препятствовать не стану и... И всё в таком роде, понимаешь?
               – Чё ты добиваешься, Катюшка, – глядя в глаза собеседнице, прямо спросил Милютин после некоторой паузы. – Ты хочешь его позлить, подёргать за ниточки? Нервы ему помотать?.. Думаешь, будет ревновать – любить больше будет... А я тебе так скажу... Он –  парень правильный, вдумчивый и чистый. Да ты сама его лучше знаешь, чем я!.. 
   Доиграешься ты, девка, бросит он тебя... Может, и не прав я вовсе... Но мне кажется, что он что-то такое в жизни своей молодой пережил уже, к чему не хочет возврата... И... Ну, я не знаю, как объяснить-то... Словом, не заиграйся сама в свои игры с этой ревностью твоей!.. Не перемудри!.. Мне кажется, ему эти игрушки-погремушки не нужны... Хочешь привязать, но можешь и потерять его. Вот я так думаю... Не заиграйся, Катя! Не заиграйся ты... 
 
 
 
                                             Ч А С Т Ь   1
 
                                                     Г л а в а  1
 
                                                 Время перемен
 
     За окном лёгкая февральская метель плела свои кружева и в безлюдной тишине ночи было слышно как завывает ветер, словно бы разговаривая сам с собой в отсутствие интересного собеседника. В близлежащих пятиэтажных домах давно погасли окна. Только один источник света был виден в последнем подъезде нового дома, что был заселён полтора года назад. Михаил, стоя у расписанного серебристыми узорами окна и созерцая эту белоснежную феерию, предположил, что кто-то из новосёлов засиделся на кухне, ведя полуночную беседу, или уединился там, читая какую-нибудь книгу, как и он сам. Завтра очередной день рабочей недели. Город, поглощённый мглой и шаловливой метелью, куролесящей третий час подряд, спит. Сам он ещё успеет отойти ко сну, по своему привычному расписанию, то есть ближе к двум-трём часам ночи. На своём служебном месте он должен быть к пятнадцати тридцати или даже сорока, чтобы не торопясь вооружиться, подготовиться к выезду, расписаться в журналах, пообщаться с коллегами и ожидать своего транспорта. Отдел  инкассации, в котором он работал, состоял при одном из районных отделений Госбанка областного центра. Это отделение занимало весь первый этаж здания. Недавно начался процесс обособления инкассаторов в отдельную структурную единицу. Вероятно, он весьма растянется во времени и превратится в настоящую эпопею. Однако в их жизни кардинально пока ещё ничего не изменилось. Наверное, самой заметной чертой в череде неких перемен стало преобразование системы материального поощрения банковских служащих с табельным оружием, проще говоря, изменение принципов премирования. Иных прямо-таки бросающихся в глаза нововведений он пока не ощутил. Впрочем, в последние месяцы очень жёстко стало в отношении алкоголя. Перестройка конкретно скорректировала эти «узкие места». Пришёл на работу с похмелья, заявление на стол – расчёт в течение 24 часов...
     Обычно минут сорока или пятидесяти Михаилу бывает вполне достаточно, чтобы добраться до места, где он с удовольствием зарабатывает себе на жизнь вот уже второй год. Ему нет ещё и двадцати пяти, но он сменил несколько мест работы в поисках себя, в поисках реализации каких-то собственных амбиций или просто в силу того, что от чего-то нужно было отталкиваться в жизни, отправившись по ней в свободное плавание. Некогда, начав постижение премудростей высшей школы на дневном отделении одного из самых известных университетов СССР, он дошёл до заочной формы обучения. Васильцев в разное время был абитуриентом и студентом, и студентом-вечерником, и, наконец, заочником... На протяжении последних нескольких лет он работал и учился. В какой бы сфере он ни прикладывал своих усилий, он всегда делал это с настроением и чувством какой-то собственной необходимости. Да и с начальством тоже всякий раз везло. Обычно в качестве руководителей ему попадались разумные и приятные в общении люди, с которыми было весьма легко.
     Сейчас в его жизни наступило время перемен. На прежнем месте работы, в одном из самых престижных ВУЗов региона, он влюбился в одну из сотрудниц этого учреждения, с которой был знаком второй год. Как это вдруг произошло? На этот вопрос он без посторонней квалифицированной помощи ответить себе никак не мог. Разобраться в потоках собственных мыслей и чувств, как и в самой ситуации, помог месье Стендаль, подаривший этому миру немало полезных и мудрых произведений. Откуда приходит то чувство, что мы называем любовью, и из какого «вещества» оно состоит, как с ним жить, сосуществовать или бороться... Обо всех этих вещах великий подданный французской империи делился с обывателями, коих эти вопросы волновали, открывая им в той или иной форме некие секреты и премудрости сильнейшей из человеческих страстей...
     Ни месяц и ни два они были просто в приятельских отношениях и ничего более того. Однако однажды летом, распахнув дверь помещения кафедры, на которой они и познакомились, молодой человек почувствовал, что его словно бы пронзило током, будто бы некий электрический разряд, подобный молнии, прошил весь его организм. Эта девушка, вся такая яркая, с безупречным лёгким макияжем, облачённая в источающую свет белоснежную футболочку с изображением парусной лодки и в облегающие её стройную фигурку джинсы, непринуждённо улыбнулась ему и через эту улыбку в его свободное и чистое сердце вошло волшебное чувство. Да, да! То самое чувство, коему посвящено невообразимое число романов и произведений более скромных литературных форм. Именно в этот момент в него вонзилась острая и беспощадная стрела амура. Через несколько дней молодой лаборант понял, что просто не может жить без своей бывшей приятельницы, так как она теперь превратилась в его возлюбленную, светлым образом которой почти постоянно были заняты его мысли. Это стало настоящим наваждением. Он сочинял для предмета своей страсти стихи и посвящал ей пылкие послания в прозе. Словом, теперь вся душа его пела и каждый мотив, каждая строчка этих лирических произведений его сердца, всё было посвящено ей и только ей одной. Жизнь молодого человека обрела смысл, который сводился к всепоглощающей любви к этой девушке-дипломнице, учившейся на вечернем отделении физфака. Михаил постоянно ловил себя на мысли, что просто сходит с ума по своей бывшей хорошей знакомой и ничего поделать с этим не может, ибо это выше его сил. Такое положение вещей начинало раздражать, так как всё его существование во времени и в пространстве превратилось в одно бесконечное безумие. Казалось, что вся окружающая его реальность наполнена только её нежным образом, той самой лучезарной улыбкой, что ослепила его сознание, её голосом и искорками, исходящими из её васильковых глаз.
     Девушке было приятно и её самолюбию льстило, что такой положительный во всех смыслах этого слова парень, имеющий приличную репутацию, без памяти в неё влюблён. Но её сердце принадлежало другому и она с этим тоже ничего не могла поделать. Однажды Михаил, прояснив для себя ситуацию, вызвал на откровенный разговор своего конкурента за руку и сердце любимой. Эту «встречу двух королей в казённом доме» предсказывали и карты. Как было возможно, зная данное предначертание наперёд, не дать ему путёвки в жизнь!..  Но их весьма спокойная беседа, произошедшая в стенах общежития, где жила его возлюбленная, абсолютно ничего не разрешила... А что она, собственно говоря, могла разрешить в классическом любовном треугольнике. Что он мог требовать или о чём он мог просить своего удачливого соперника?.. Молодой человек, чья душа была объята светлой страстью, понял, что все вершины этой геометрической амурной фигуры, в биологическом смысле, живут своей обособленной жизнью, не стремясь сделать каких-либо серьёзных шагов навстречу друг другу. И никакого уравнения, имеющего решение, из всех окружающих его цифр и описаний он сам, как будущий физик, попросту составить был не в силах... Он перешёл на работу в другую организацию сходного профиля, одна из лабораторий которой находилась здесь же рядом, в этом же учебном кампусе. Однако занятия и науки стали в тягость, как и вся его теперешняя неприкаянная жизнь. Это безумие искрилось подобно бенгальской свече, не обжигая и не грея его души. Но и от такого огня случаются серьёзные пожары...
     Дни толи тянулись, толи летели стремглав, отрывая очередные листы календаря и комкая их как испорченные страницы, вырванные из школьной тетради. Ситуация не сдвигалась с мёртвой точки. Вот только сердце горело, дымилось, обугливалось и вновь возрождалось из пепла, не переставая источать неуёмной боли и какого-то радужного сияния одновременно...  
     Васильцев прочёл у кого-то из классиков мировой художественной литературы (может быть, это и был уважаемый месье Стендаль), что в таких случаях в былые времена мужчины очень часто искали спасения от любовных мук в пылу кровопролитных баталий, уйдя на текущую войну. Возможно, в подобном случае было бы всё же точнее сказать, «сбежав на войну»?.. Хотя куда можно скрыться и спрятаться от самого себя, от собственных мыслей и чувств, и от боли, точащей душу? И виноват ли неприятель, с коим непременно следует вступить в смертельную схватку, во всех несчастьях, что в одночасье обрушились на бедную головушку?.. Сколько людей во все времена сгинуло ни за грош, так и не найдя ответов на эти животрепещущие вопросы.
     На время молодости Михаила пришлась афганская кампания. Он, находясь под влиянием переполнявших его эмоций и некой безысходности положения, в котором он пребывал, в один из дней рванул в военкомат, чтобы пойти по проторённому многими бесприютными душами мужчин пути. Однако после серии или даже целого цикла разговоров и уговоров своих старших товарищей и, конечно же, его матери, с которой он жил в двухкомнатной хрущёвке, после собственных размышлений на данную тему, он дал обратный ход... В одно из просветлений рассудка он ясно понял, что его гибель на чужбине никому не принесёт облегчения, разве что ему самому. Но кроме собственных интересов разве не следует учитывать чувств самых близких ему людей, для которых он был единственной отрадой и надеждой в старости?.. Тем не менее желание ходить по краю некой пропасти, постоянно испытывая определённый адреналиновый драйв, не растворилось бесследно и он находился в поиске остроты ощущений, которые вдохнули бы в его мятущуюся душу искреннее стремление жить и радоваться этой жизни... Так судьба из лаборатории престижного научно-исследовательского института Академии наук СССР привела его в Отдел инкассации одного из районов родного мегаполиса. Кардинальная смена обстановки и общение с другими девушками и женщинами, в конце концов, исцелили его сердечные раны и в его жизни наступил новый этап, наполненный своими заботами, радостями и эмоциями, всё больше положительного свойства. Теперь у него была новая интересная работа, он сменил профиль своей учёбы. Постепенно он обратил внимание на то, что вокруг, как оказалось, живёт множество других симпатичных представительниц противоположного пола, причём, большая часть из которых не замужем.   
     Таким образом, всё как-то само собой улеглось и сердце успокоилось, точно как предсказывали карты, когда ему гадала жена друга, владеющая этим искусством. Безумие, терзавшее его душу не один месяц, невероятным образом всё-таки закончилось!.. Реальность заиграла новыми красками, давая душе подпитку и вдохновение. К нему вернулись старые добрые друзья человечества – аппетит и сон. Пусть время сновидений сейчас заметно сместилось в сторону глубокой ночи, но зато оно априори имело место быть. А Михаил, обретший любимую работу, график которой позволял отойти ко сну даже утром, мог теперь закатные часы посвящать занятиям, которым он отдавал своё предпочтение и раньше в свободное время. Он читал, опять-таки пытался что-то писать, тихонько наигрывал на гитаре, чтобы не разбудить ни своей мамы, ни соседей по подъезду, или просто предавался размышлениям о смысле жизни, то есть философствовал...  
     Ложиться спать было ещё рано. Сегодня он уже выполнил свою норму по знакомству с литературными страницами и даже перевыполнил её. Оторваться от любимой книги иной раз бывает очень трудно. Но теперь, когда вернулась жажда ощущения действительности, а мироздание вновь обрело цвета и их оттенки, запахи и звуки, хотелось многое сделать. Хотелось просто объять необъятное! Свою очередную работу в Заочный университет искусств он уже отправил, уложившись в срок. Чувство некой свободы наполняло душу и весь молодой организм. Отметив закладочкой с изображением золотистой жар-птицы на красном фоне главу, на которой он решил прервать своё чтиво на сей день, он вышел на кухню, сделать небольшой перерыв на чай. Пока синий цветок газа, обвивший своими огненными лепестками эмалированный кофейник, делал своё дело, он машинально прильнул к окну и так же машинально бросил свой взгляд сквозь двойное стекло, оценивая ситуацию по ту сторону подлунной жизни. Обычно все полуночники, даже не будучи знакомы лично, знают друг друга заочно, опознавая в сумраке закатных часов одни и те же источники света, разрезающие дремлющее пространство спальных кварталов города. Прижавшись лбом к прохладному стеклу, Михаил смотрел сквозь него куда-то в бесприютную тьму, что захватила в плен, казалось, не только этот мегаполис, в котором он жил со дня своего рождения, но и весь белый свет.
     Его мысли подобно беспризорному ветру, что сейчас гонял стаи снежинок за морозным окном, носились где-то по скрытым уголкам и закоулкам мироздания, не находя постоянного пристанища. Но они уже не были в плену у определённого образа, они обладали той степенью свободы, которая позволяла пронзать пространство и время или просто безмятежно парить где-то в облачных высях, созерцая происходящее вокруг. Неудержимая тяга к познанию чего-то нового неизведанного, воплощённая в изучение научной литературы в области психологии и философии, сменялась совсем иной темой, более приземлённой, но такой же извечной, как и сама жизнь, поиском своего места в этом мире. Его одинокая душа жаждала тепла, простого человеческого тепла и крохотного островка своего обыденного счастья в безграничном океане Вселенной. Космос, пронизывающий время, или время, проходящее сквозь дворец мироздания, исполнены холода и равнодушной пустоты, как этот бестелесный скиталец, готовый заглянуть в каждую щёлку, что с самого вечера искал своего случайного собеседника, которому можно было бы раскрыть свои тайны. Бытие не имеет лица, но имеет Душу, частички которой наполняют каждый атом, делая его сопричастным к пьесе Великого Драматурга, не знающей окончания, и лишь периодически прерывающейся на аплодисменты и антракт...
     В жизни Васильцева наступила новая эпоха, может быть, самая счастливая и самая яркая, насыщенная какими-то мелкими радостями и приятными событиями, память о которых он сохранит до конца своих дней. Это была его эпоха возрождения...
     Похоже, все «записные полуночники», подобные Михаилу, в эту ночь почему-то рано покинули «лунный эфир» и упали в объятия Морфея, оставив его дежурным по этому участку города, в котором он проживал. «Да мало ли какие у людей могут быть причины, чтобы жить нормальной, вполне себе обыкновенной жизнью, – размышлял Васильцев, сканируя сумрачное пространство отстранённым взором. – В конце концов, никто не обязан каждую ночь составлять мне компании, членов которой, по сути дела, ничего не и связывает, кроме бессонницы...»
     Выпив чая из стакана в мельхиоровом подстаканнике, молодой, полный жизненных сил мужчина вернулся к уютному торшеру, что с нетерпением ждал его в спальне, и, одев наушники, погрузился в музыку Баха. Повертев в руках несколько грампластинок, он вновь выбрал ту, на которой было 565-ое сочинение великого композитора. Эта токката и фуга ре минор действовала на него одновременно и успокаивающе, и вдохновляюще. Всё тело наполняло состояние какой-то спокойной, умиротворяющей торжественности, плавно переходящей в созерцание действительности, толи настоящей, толи выдуманной кем-то, каким-то неведомым Творцом. В очередной раз он полистал альбом с репродукциями Рафаэля, посмотрел открытки с видами Тибета из работ Николая Рериха, после чего закрыл глаза и растворился где-то во времени и пространстве. Когда сработал возвратный механизм проигрывателя и головка иглодержателя медленно вернулась на свою исходную позицию, он поднял веки и, пребывая ещё в некой неге, аккуратно убрал пластинку в её конверт и выключил аппаратуру. Всё его тело пропитало состояние какой-то тёплой, согревающей благости. Теперь можно было и отправляться ко сну.
 
                                                    Г л а в а  2
 
                              Особенности профессии инкассатора
 
     Новый восход солнца сулил Васильцеву работу по четвёртому маршруту, в соответствии с графиком на месяц. Шёл второй год, как он устроился в отдел. За это время он успел постичь все премудрости данной профессии, некоторым из которых сильно удивлялся на первых порах изучения сего ремесла... Например, он не мог понять того, как инкассатор может помнить, за какой точкой и какие сумки, имеющие свои индивидуальные номера, закреплены; как дежурный располагает их без напряжения памяти в нужном порядке, согласно очерёдности посещения бригадой этих точек на маршруте. Идентифицировать несколько сотен номеров, привязав каждый из них в своём сознании к некоему конкретному объекту, казалось ему сложной задачей, требующей каких-то мыслительных сверх усилий. Ведь права на ошибку здесь нет, хотя есть подсказка в форме планшета с карточками инкассируемых точек. Ему было не ясно, как не молодой уже инкассатор может знать на зубок по их номерам все объекты в своём районе, которые он обслуживает, а также каждую более-менее значительную ямку и выбоину на дорогах внутри этого территориального образования. Но, как известно, «старанье и труд всё перетрут» и, разумеется, время и живая практика всё расставляют по своим местам и раскладывают по полочкам в любом деле.
     Кроме определённых рисков, а справедливее было бы сказать, как раз никем не вычисленных с той или иной степенью погрешности рисков и опасностей, инкассаторская должность предполагала и некие бытовые выгоды. Люди данной профессии, объезжая все точки своего (или не только своего – как уж они некогда были поделены) района, имеющие дело с наличностью, плотно соприкасались, в том числе, и со сферой торговли, а значит и со сферой дефицитных продуктов или тех продуктов, что отпускались тогда по талонам. График посещения точек, то есть объектов инкассации, был выстроен продуманно, практично и скрупулёзно просчитан. Время расписано по минутам в буквальном смысле этого слова. В каждой из карточек, заведённых на объект или точку, как привычно называли сами сотрудники данной службы те заведения, учреждения и магазины, на которых они производили инкассацию материальных ценностей, значился час и минута заезда бригады инкассаторов. Для того, чтобы проверить и оценить целостность сдаваемой сумки с денежной выручкой, качество шпагата, на котором закреплена пломба и качество индивидуального оттиска на пломбе, а также, чтобы сдающее лицо заполнило карточку; для ознакомления с сопроводительными документами, для того, чтобы поставить свою роспись и печать-штамп с указанием номера маршрута на копии сопроводительного документа, что остаётся у лица, которое сдаёт денежные средства в опломбированной инкассаторской сумке, требуются какие-то секунды. Обычно больше времени уходило на то, чтобы, войдя в здание, в котором находится данная точка, добраться до нужного кабинета или места, где всё сие «священное действо» происходит. Так или иначе всё время в пути следования по маршруту и время посещения каждой конкретной точки строго регламентировано с точностью до одной минуты. Понятно, что сама жизнь вносит свои коррективы в этот график и в применение инструкций по инкассированию того или иного объекта на практике. Тем не менее на собственном опыте Михаил убедился, что в обычных условиях всё это неким «магическо-бытовым» образом срастается и действительно работает так, как надо, за исключением нюансов, которые могут отличаться определённым разнообразием.
     Суть же миссии людей данной профессии такова, что инкассатор, являясь посредником между тем, кто сдаёт ценности и их получателем, то есть банком, транспортирует эти ценности, в подавляющем большинстве случаев денежную массу, с множества объектов в один объект, имеющий специальное хранилище, где они пересчитываются и тем или иным способом перераспределяются между организациями, являющимися юридическими лицами и объединёнными в союзы или торги и тресты. (В перестроечные времена частного предпринимательства, как такового, не было, хотя были кооперативные коммерческие организации.) Главная задача бригады инкассаторов – доставить опломбированную по всем правилам сумку, не имеющую изъянов, в целости и сохранности в банк и сдать её с рук на руки кассирам-приёмщикам, работающим на вечерней кассе данного казённого учреждения.  
     С той секунды, как сотрудник отдела инкассации принял опломбированную сумку, до момента её сдачи на вечерней кассе бригада несёт за неё полную ответственность. Содержимое сумки для работников этой службы обезличено, если, конечно, сам сей предмет не имеет внешних изъянов, пломба не повреждена и оттиск на ней чёток, а шпагат, на коем крепится пломба, плотен и надёжен. В случае, когда какой-либо из данных факторов нарушен и сотрудник банка, работающий на вечерней кассе отказывается принимать «подозрительную» в каком-либо из перечисленных выше аспектов сумку и требует её вскрытия и, соответственно, пересчёта содержимого и, разумеется, сопоставления с данными, что содержатся в сопроводительной документации к этой сумке, неизбежно возникают нюансы... Если цифры, указанные в экземпляре сопроводительной квитанции и карточке, сошлись с суммой наличных, что оказалась в сумке, бригада может облегчённо выдохнуть – почти обошлось. В том случае, когда эти числовые значения не сходятся, вся вина и, естественно, материальная ответственность всем своим грузом автоматически ложится на плечи инкассаторов, принявших эту сумку. В момент, когда сотрудник банка на вечерней кассе отказывается принять сумку, не внушающую ему доверия по той или иной причине, без пересчёта наличности и сопоставления с прилагающимися к ней бумагами, сей «волшебный предмет» перестаёт быть обезличенным для бригады и обретает конкретные цифровые выражения. В любом случае составляется соответствующий акт, свидетельствующий о вскрытии сумки и причинах сего действа, в котором отражаются результаты этой полу-магической манипуляции. В данном случае «медицинский термин» «вскрытие покажет» для всех участников этого своеобразного шоу, типа «Поле чудес», обретает свой практический смысл. Так или иначе при подобном раскладе сей факт отразится на премиальных, что получит каждый из членов данной бригады инкассаторов за расчётный период уже на другом «чудесном поле», то есть в окошечке дневной кассы. Ибо в независимости «от результатов вскрытия», сам факт его наличия уже означает некую ошибку со стороны инкассаторов в их работе или, проще говоря, «косяк».
     Из всего этого следует, что невнимательность при инкассировании точки, в том числе и разговоры на весьма отвлечённые от дела темы с тем, кто сдаёт сумку (в каком бы привлекательном женском облике он ни предстал), могут быть чреваты для бригады самыми неблагоприятными последствиями.
     Если лицо, которое сдаёт выручку, будь то: кассир, директор магазина, его заместитель или любой уполномоченный на проведение сего действа продавец, допустило какое-либо из нарушений инструкции инкассации объектов, инкассатор, действуя строго в соответствии с этим регламентирующим данный аспект его деятельности документом, покидает точку, не забрав с собой сумки с ценностями и не оставив взамен её другой пустой аналогичной сумки с номером, что закреплена за данным объектом. Естественно, при этом не оформляются какие-либо документы. Причины, по которым инкассатор может не принять сумки с выручкой, как правило, стандартного свойства, как то: ненадёжный, то есть некачественный шпагат, на котором крепится пломба с фирменным оттиском объекта (он может просто порваться и повлечь за собой уже известные нам последствия «вскрытия»), нечёткий оттиск на пломбе, внешнее повреждение инкассаторской сумки, неправильное оформление сопроводительной документации или ошибка в данных документах, неприспособленное для произведения инкассации помещение, нахождение посторонних лиц в таковом помещении, отсутствие возможности безопасного и максимально близкого подъезда к объекту и тому подобное.  
     Случалось и такое, что в силу тех или иных причин человек, который должен был сдавать ценности, не успевал всё подготовить для этого действа. Однако время заезда инкассаторов на точку строго определено на будничный день и на день праздничный или выходной. Живя в Советском Союзе, Васильцев не сильно бывал удивлён даже, если лицо, которое должно было сдавать ценности, пребывало в состоянии некой отстранённости от мирской суеты, будучи этой самой суетой и взято в плен, иными словами, было просто пьяным. Понятно, что в таком случае инкассатор даже не будет разговаривать о том, за чем он, собственно говоря, пришёл. Он просто молча развернётся и уйдёт восвояси, а старший бригады после сдачи ценностей на вечернюю кассу банка в конце рабочего дня напишет свой рапорт по данному поводу. Неприятности, связанные с тем, что выручка не была сдана по какой бы то ни было причине, для соответствующего лица или лиц последуют сразу же на следующий день, совершенно не заставляя себя ждать. Ибо ответственный сотрудник банка уже утром или к полудню известит тот или иной торг или трест, что денежные средства не доставлены в это финансовое госучреждение. За свою практику Михаил видел много разных интересных случаев и по данной теме – на то она и жизнь.
     Так или иначе, дабы оградить себя от неприятностей, что могут последовать из соответствующего торга или треста, руководство торговых точек готово было оказывать служащим отдела инкассации всевозможные преференции для соблюдения негласных правил лояльности к их сотрудникам, сдающим выручку. Во времена повального дефицита различных хороших добротных вещей и продуктов питания работа инкассатора была полезной, что называется, «для дома, для семьи», так как он являлся, по сути дела, добытчиком такого рода благ. Отпуск сливочного масла и колбасы по талонам, строго регламентированная и ограниченная продажа водки, отсутствие в свободной продаже сыра, майонеза, сгущённого молока, наборов шоколадных конфет и некоторых других продуктов во многих регионах страны – всё это делало весьма престижным данную опасную профессию. Ведь для сотрудников данного отдела Госбанка в сей сфере действовали негласные льготы, а в торговом обороте всегда находились какие-то пути и ручейки, «по-особому» впадающие в эту реку...
     Когда Васильцев по знакомству устраивался на работу в отдел инкассации, он, разумеется, не думал о тех благах, что он получит вместе с красной корочкой сотрудника данного отдела, содержащей все паспортные данные. Он об этих своеобразных «льготах» даже не подозревал! (Паспорт гражданина Союза ССР у человека, поступавшего на эту государственную службу по известным причинам изымался, предостерегая его от ненужных соблазнов и мыслей. В то время, кроме удостоверения личности, у инкассатора на работе при себе должны были иметься ещё две красных книжицы, а именно: разрешение на ношение огнестрельного оружия и доверенность на получение материальных ценностей. Оба этих документа, как и табельное оружие инкассатора, хранились в специальном оружейном сейфе-шкафу и выдавались, также как пистолет и две обоймы патронов к нему, только на рабочее время под личную роспись.)
     Михаил бежал от самого себя и от своей неразделённой любви. Ни о чём другом он в тот момент даже и не помышлял. Эти негласные льготы он, как и все сотрудники отдела инкассации в то время, получал в качестве своеобразных бонусов к нюансам своей профессиональной деятельности, содержащим в себе определённую степень риска для жизни. К числу официальных льгот относилась достаточно редкая выдача специальных пайков, то есть набора дефицитных продуктов, не имевшихся в свободной продаже в сети розничной продуктовой торговли. Каких-либо иных преимуществ перед другими гражданами Страны Советов инкассаторы не имели. На случай гибели при исполнении своих служебных обязанностей близким родственникам погибшего выплачивалась страховая премия в размере одной тысячи рублей. Такова была цена жизни сотрудника данного отдела и благополучия его семьи. Вот, собственно говоря, и всё инкассаторское счастье середины восьмидесятых!   
 
                                                  Г л а в а  3
 
                                       Инкассаторские будни
 
     Васильцев проснулся около одиннадцати, до заступления на службу была ещё уйма времени. Он позанимался на брусьях, что находились во дворе дома, где он жил, сделал небольшую пробежку и ряд разминочных упражнений перед этим. Приведя себя в тонус прохладным душем, позавтракал и был готов к новым свершениям. Мама с утра уехала на свою работу и он, как обычно в это время, домовничил один. В общем-то, со своей мамой они пересекались только поздним вечером, когда Михаил попадал в родные пенаты после окончания собственного трудового дня. Часа полтора-два на общение у них, как правило, было и, наверное, не более того. Может быть, по этой причине два взрослых человека разного пола, проживая в одной квартире, не уставали друг от друга. Тем более, что мама Миши, Надежда Петровна, была человеком довольно тонкой душевной организации, хотя и весьма практичным по натуре своей. Она никогда «не грузила» сына какими бы то ни было правилами по его распорядку жизни. Но всегда разумно и терпеливо относилась к его возрастным исканиям и экспериментам. Если он в юности приходил домой выпивши или от него пахло табаком, она не устраивала скандалов и не читала ему каких-либо нотаций. Наверное, именно благодаря этой её мудрости он не пристрастился ни к алкоголю, ни к курению. Ведь каких-то строгих вето для него не было и упрёков со стороны своей матери он никогда не слышал и не получал. Она просто полагалась на его врождённое благоразумие, нормальное срабатывание инстинкта самосохранения и чувство меры. Кстати говоря, со своей мерой он довольно-таки быстро для себя самого определился. Нужно отдать должное его маме, ни в одном из факторов возможных рисков и допущений она не ошиблась. Едва её сын переступил двадцатилетний рубеж, он знал свои нормы и дозы, равно как и отстранялся от курения. Всё, что было можно и нельзя, в этом плане, он попробовал, будучи ещё школьником или чуть позже. В данном случае всё то же простое благоразумие с его стороны и проявленная со стороны Надежды Петровны мудрость и, конечно же, опыт, полученный в ходе общения с табачными изделиями и спиртным, сделали своё дело. Михаил знал цену всем этим пресловутым удовольствиям и никогда лишний раз не вёлся на призрачное счастье, что источал сей круг вещей. Когда он ещё покуривал, он начал коллекционировать пустые пачки от сигарет. Какой-то эстетический код или, пусть даже некая форма эстетства, в сём были. После того, как он довольно-таки легко расстался с этой привычкой, стал собирать уже нераспечатанные пачки табачных изделий. В отношении алкоголя дело обстояло приблизительно таким же образом. Сейчас, когда он имел свободный доступ к этой продукции, он с зарплаты или с аванса непременно покупал какую-нибудь бутылку зелья и ставил её в специально отведённую для этого секцию шифоньера. Более чем за год у него скопилась своеобразная коллекция образцов алкогольной продукции, состоящая из различных сортов коньяка, водки, ликёров, десертных вин и шампанского, которую дополняли несколько бутылочек джина и виски, привезённых по случаю кем-то из его приятелей в разное время из столицы. В особые дни или просто под настроение он с удовольствием приготавливал для своих друзей коктейли по профессиональным рецептам. Такое хобби тоже имелось в арсенале его увлечений. Постоянное наличие всех этих соблазнов у себя под рукой только укрепляло его индифферентное отношение к ним. Такого рода пристрастия человеческой натуры ему были абсолютно безразличны.
     От дня сегодняшнего Васильцев ожидал самых что ни на есть прозаических возможностей и благ, которые предусматривало штатное расписание. Четвёртую неделю их бригада, в которую кроме него самого, входил его постоянный напарник Леонид и любой водитель, назначенный по разнарядке к ним на текущий день, обслуживала маршрут под номером 4. Правда, на сегодня коллега по работе отпросился у руководства по своим неотложным делам и его должен был подменить Наиль, с которым Михаил хорошо ладил, впрочем, как и с подавляющим большинством сотрудников данного отдела. В 15:35 Васильцев был в банке. В комнате, закреплённой за Отделом инкассации, уже находились: многоопытный дежурный Гаврила Алексеевич, принадлежащий к «поколению отцов», начальник отдела Виталий Викторович, что был старше Михаила на три года, его напарник на текущий день, ровесник Наиль Шамшутдинов и ещё две бригады инкассаторов. Никого из водителей пока ещё в расположении не было.
     Работа в паре строилась по весьма простому принципу. Один из партнёров назначался сборщиком и посещал каждую из точек, что были на маршруте, а другой являлся старшим бригады и всё это время находился в машине с водителем и деньгами. На следующий день они менялись местами. Четыре бригады инкассаторов на протяжении месяца работали по тому или иному маршруту, затем переходили на следующий по методу круговой ротации. Отдыхали по скользящему графику. Одна пара была подменной на случай выходных и отпусков. На утренний маршрут, обслуживающий только сберкассы района, включая центральную, и трамвайно-троллейбусное депо, выходили, как правило, дежурный и начальник отдела или кто-нибудь из работников, что не был задействован вечером. Дежурными по отделу, в соответствии со своим графиком, всегда были пожилые многоопытные инкассаторы. Таким манером всё крутилось и вертелось на протяжении многих лет.
     По своему возрастному составу сотрудников отдела можно было разделить на две группы, одна из которых представляла собой молодое поколение, условно говоря, «поколение детей». В неё входили подтянутые поджарые ребята до тридцати лет. К «поколению отцов» принадлежали мужчины в возрасте от пятидесяти и старше – военные пенсионеры, ветераны различных специальных служб или даже просто люди, вышедшие на заслуженный отдых. Добрая половина членов из этой группы прошла огни и воды Великой Отечественной. Тогда они сами были ещё юношами. Один из нынешних седовласых ветеранов войны сбежал из дома сражаться с врагом, когда ему было лишь шестнадцать, и стал, по сути дела, сыном полка.
     Самому старшему из сотрудников отдела Белецкому в прошлом году стукнуло семьдесят. Ему довелось поработать в своё время ещё в органах НКВД. В самое ближайшее время предполагалось, что он уйдёт на заслуженный отдых. Это был высокий, сутуловатый мужчина, лицо которого было испещрено множеством морщин разного калибра. Посему он выглядел заметно старше всех остальных. Его цепкий, острый испытующий взгляд с лёгким прищуром, казалось, пронизывал человека насквозь, пытаясь что-то выковырять из него или найти какую-то необходимую ему деталь, которую можно было бы использовать в нужном направлении. Должно быть, он и сам давно бы уже ушёл на покой, но в его жизни всё было не так просто. Несколько лет назад в автомобильной катастрофе погибла его дочь со своим мужем. Теперь на иждивении Олега Викентьевича с супругой оставалось трое внуков. Очевидно, что двух пенсионных пособий в семье и социальных выплат, полагавшихся этим детям, для более-менее нормальной жизни представителей младшего поколения сего семейства было не вполне достаточно. По этой причине уже не отличавшийся хорошим здоровьем Викентьич был вынужден работать, обеспечивая своих домашних всем необходимым для приличного существования.
     Имея пытливый ум и читая в то время в прессе много материалов, ставших открытыми для свободного доступа о сложной и жестокой эпохе сталинских чисток и борьбе с «врагами народа», Михаил не раз размышлял о том, что же такого мог сделать тогда, будучи совсем ещё молодым человеком, Викентьич, за что он и его семья были так наказаны свыше... Понятно, что ни о чём подобном он майора Белецкого спросить не мог, когда они работали в одной бригаде, даже, если его возрастной напарник приносил в машину какой-нибудь «косячок», в том числе, например, и калым лично для себя в виде бутылочки вина, что он «заработал» на точке, дав кому-то, из сдающих выручку, две-три лишних минуты на то, чтобы устранить какие-то недостатки, связанные с подготовкой к инкассации сумки или с сопроводительной документацией к ней. Слишком велика была разница в их возрасте и социальном положении. Максимум, что мог себе позволить молодой, хорошо воспитанный сотрудник отдела, по разнарядке исполнявший в тот день на маршруте роль старшего бригады, так это вежливо пожурить своего многоопытного товарища по оружию, который видел на этом свете, наверное, всё или во всяком случае больше того, чем он бы этого хотел...
     Два поколения инкассаторов прекрасно ладили друг с другом, вероятно, ценя в представителе иной возрастной категории то, чего им самим не хватало. Для одних это были: сила и ловкость, для других: большой жизненный опыт и заслуги перед Отечеством. Нужно сказать, что задора и запала хватало и тем, и другим. Если бригада состояла из членов разных возрастных групп, как правило, они трудились слаженно и чётко, дополняя один другого. В то же самое время «комсомольско-молодёжные» мини-коллективы чаще привозили «косяки» разного рода, видимо, просто в силу большей своей тяги к жизни во всех её проявлениях, ведь на многих точках они имели дело с молодыми дамами, часть из которых, к тому же, не состояла в браке....   
     Комната, отведённая для Отдела инкассации, представляла собой весьма скромное по объёму помещение, в котором из мебели находились такие предметы, как: письменный стол руководителя отдела, располагавшийся ближе к дальней стене комнаты, круглый стол, за которым текла вся будничная инкассаторская жизнь (он же стол для игры «в козла»), шкаф с документацией, что находился за спиной начальника отдела, большой металлический стеллаж для инкассаторских сумок и не более шести-семи невзрачных стульев. (При необходимости все недостающие предметы для сидения приносились из длинного коридора банка.) По правую руку при входе в помещение находилась тумба для работы с табельным оружием, когда сотрудники военизированного отдела вооружались или, наоборот, готовились сдать его дежурному. С ней соседствовал массивный оружейный шкаф-сейф. В этом хранилище содержались пистолеты системы Макарова (ПМ), патроны в деревянных брусочках, под каждый из которых было высверлено своё отдельное отверстие. Все брусочки с шестнадцатью дырочками-углублениями в них были подписаны поимённо. Здесь же, в бронированном шкафу, находились и персональные документы каждого из инкассаторов: разрешение на ношение огнестрельного оружия и доверенность на получение материальных ценностей на обслуживаемых ими объектах. Портупеи, не представлявшие из себя чего-то особенно значимого в этой повседневной рутине, лежали отдельно в тумбе, на которой сотрудники отдела укомплектовывали и разукомплектовывали своё оружие патронами, всякий раз извлекая каждый из них из своей ячейки и вставляя в основную и запасную обоймы и, соответственно, производя действие в обратном порядке перед сдачей всего боекомплекта дежурному по отделу на хранение в запечатанном сургучом сейфе.
     Рабочий день инкассатора был разделён на две части или на два заезда. После первого заезда необходимо было сдать деньги в известных, наверное, каждому обывателю особых опломбированных сумках на вечернюю кассу сотрудникам Госбанка, то есть кассирам-приёмщицам, которые запирали их в специальную камеру или комнату-сейф. После этого, передохнув, как правило, от десяти до двадцати минут или чуть более того, бригада отправлялась на второй заезд. Количество инкассируемых объектов или же точек на заездах было приблизительно одинаковым. По ходу движения по маршруту следования старший бригады инкассаторов, что находился на заднем сиденье или на одном из задних сидений автомобиля (смотря какое транспортное средство поступало в их распоряжение), складывал сумки с выручкой в порядке их поступления в специальный большой инкассаторский мешок из прочной ткани, сворачивая их на определённый манер. Порожние сумки, не содержащие выручки, которые приносил или возвращал ему инкассатор-сборщик, докладывая о том, что они пусты, откладывались старшим отдельно, чтобы в последствии сдать их дежурному. К концу заезда мешок был забит до верху и завязывался. Выйдя из автомобиля возле входа в банк, старший инкассатор водружал или забрасывал его себе на плечо и в сопровождении сборщика направлялся к вечерней кассе для сдачи содержащихся в нём ценностей. Каждая опломбированная сумка, поочерёдно извлекаемая из мешка, сдавалась отдельно через окошко вечерней кассы, где её тщательно осматривал приёмщик-кассир, уделявший особое внимание целостности самой сумки с раздвижным горлышком из четырёх металлических планок и складным замком, в который был провздет шпагат с пломбой, чёткости оттиска на самой пломбе, надёжности и качеству шпагата, на коем и крепилась данная свинцовая пломба. Водитель каждой из бригад в это время, как правило, находился в помещении отдела, где самозабвенно забивал «козла» с другими шоферами, дежурным или освободившимися сотрудниками этого военизированного подразделения. То была самая шумная часть процесса, именуемого работой отдела инкассации.
     Сдав после второго заезда или специального (третьего) отдельного заезда в универсам деньги на вечернюю кассу, инкассаторы разоружались, возвращая дежурному своё табельное оружие, разрешение на его ношение и доверенность на получение ценностей. Затем они, соответственно, расписывались в журналах за все эти действия и, если не было необходимости писать какую-либо объяснительную записку или рапорт, инкассаторы разъезжались по домам или по каким-то другим нужным им местам с водителями, с которыми, как правило, и отработали свой маршрут. Дежурный по отделу в путевом листе шофёра отмечал ему время убытия с таким запасом, чтобы тот мог без суеты развезти обоих членов бригады, куда им было нужно, и чтобы при этом у него оставалось некоторое свободное время на какие-то мелкие собственные надобности (в пределах разумного, конечно).
     Каждый из маршрутов имел, если так можно выразиться, своё индивидуальное лицо, свою «фишку». Где-то можно было обзавестись, например, коробочкой шоколадных конфет, где-то палочкой или другой колбасы без талонов; где-то можно было раздобыть сыра, сгущённого молока или взять сливочного масла опять-таки без талонов. Ну а на какой-то из точек имелась возможность купить необходимое количество водки (столько, сколько было нужно для полного счастья большо-о-ой компании). Словом, все знали, где, что и в каких количествах можно было приобрести за счёт собственных наличных средств.
     На одном из маршрутов вкусно кормили в пельменной, на другом в столовой давали в дорогу пирожков (правда, они почему-то всегда были холодными и не первой свежести, как будто бы заготавливались ещё с предыдущего вечера; инкассаторы ласково называли их «тошнотиками»). Работа по первому маршруту означала, что на втором заезде бригаду, припарковавшую свой автомобиль у заднего входа определённого инкассируемого ей объекта, непременно угостят свежим неразбавленным пивом в пол-литровых стеклянных кружках – один раз в пив-баре и другой раз в кафе. Обоими заведениями руководил понимающий и приятный мужчина средних лет, строго заповедовавший своим подчинённым как в одном, так и в другом заведении, потчевать инкассаторов свежим пенистым разливным напитком. Если вдруг по какой-то причине с ним возникнут затруднения, бригада должна получить в своё распоряжение сей напиток в иной таре и форме – «по бутылке на брата». В общем, с голоду умереть не давали, да и за собственные деньги всегда можно было подкрепиться тем, что душа желала. Специально отведённого места и времени на обеденный перерыв для людей данной профессии их рабочим распорядком предусмотрено не было. Потому такие паузы на  «дежурный перекус» на каждом из маршрутов были привязаны к тому или иному объекту инкассирования или точке, где это было наиболее уместно и продуктивно. В самом банке между заездами разве что можно было утолить жажду и не более того.
     Инкассатор всегда имел при себе какие-то собственные деньги на тот случай, если удастся чем-либо дефицитным поживиться, доставив радость семье или кому-то из своих хороших знакомых. Да и прикомандированных к ним водителей, как и сотрудниц Госбанка, принимавших у них деньги на вечерней кассе, бригада не обделяла вниманием в этих вопросах. Интересы дежурного по отделу, разумеется, тоже учитывались. Словом, люди этой профессии на работу шли как на праздник, ибо здесь их ждало сочетание приятного с полезным. В голове же, кроме служебной информации, необходимо было держать и пожелания всего круга перечисленных выше лиц, вместе с некими суммами, что к данным пожеланиям в ходе сей каждодневной кутерьмы прикреплялись.
     Нужно ли говорить, насколько почётной и ответственной была данная профессия. Руководство банка и все его сотрудники именовали инкассаторов исключительно по имени отчеству, вне зависимости от их возраста. Для представителей молодого поколения это являлось особым дисциплинирующим фактором, подчёркивающим статус и всю прилагающуюся к нему серьёзность, меру и полноту ответственности в случае каких бы то ни было инцидентов, возникших в ходе их трудовой деятельности. 
     Проведя символический инструктаж перед выездом бригад на свои маршруты, начальник отдела, с которым Михаил был в исключительно хороших отношениях, попросил его задержаться на пару минут.
               – Итак, господа, все всё знают. Внимательность, бдительность и ещё раз бдительность и внимание, плюс ваше вдохновение, – традиционными словами завершал свою речь руководитель подразделения. – Калашенко и Стельнов, ещё одна сумка без пломбы и просто лишение премии на все ваши проценты вас уже не спасёт! Все амурные дела – вне рабочего времени, будьте любезны... Все проблемы и заботы оставили дома. Всё. Трудимся! Цигель, цигель! Ай-лю-лю! По коням!.. Васильцев, задержись, пожалуйста.
               – Я всё помню, Виталь. В хозтоварах – набор для управляющего. Доставим в лучшем виде, аккуратно, – начал было разговор Михаил, – и насчёт 929-ого помню...
               – Нет, Миш, я сейчас не об этом, – осёк его Виталий Викторович. – Ну, ты, конечно, в курсе, что у нас Викентьич уходит на заслуженный отдых. И у нас ещё одна перемена. Я не стал уж озвучивать сегодня. Похоже, Мальцев должен срочно уехать по семейным обстоятельствам. В общем, он увольняется. А завтра на стажировку выходит уже новый человек. Это – военный пенсионер, подполковник, коммунист. Он по рекомендации Вяземского, его знакомый. Два дня с Лёней покатаете его по своему маршруту в качестве стажёра. Всё покажете, расскажете. Потом поездит с другими. Мне кажется, он нам подойдёт. Ген Саныч о нём хорошо отзывался. Короче, присмотрись и присмотри на первых порах. Я через недельку вас с Лёнчиком разобью, а его тебе поставлю в пару на время.
               – Добро, Виталий Викторович! Всё сделаем.
               – Ну, давай, в путь... Да! Нашему-вашему сегодняшнему водителю, который новенький в гараже, пива не предлагайте, – уточнил ещё один «технический» нюанс непосредственный начальник Васильцева и, увидев в глазах приятеля немой вопрос, добавил, – скажи, я запретил. Мне звонили по поводу него из нашего гаража. Говорят, в общем, нельзя ему. Ну, ты понял... Удачи!.. Стой! Ещё одно. Родственница управляющего жаловалась на вашу бригаду. Вроде как, притесняете вы её, даже прессуете, типа... Я знаю, что болтушка, что врёт, как... Словом, вы там с ней полюбезнее, покорректнее, чтобы не к чему было придраться.
               – Да ты ж её прекрасно знаешь, Виталь!
               – Именно поэтому и прошу. И Лёне завтра передай, если я закручусь и забуду. В общем, повнимательнее там, чтобы никаких подстав не проскочило... Та ещё дамочка! Да что я тебе говорю!.. Давайте, летите!
     Родственница управляющего отделением Госбанка, в котором трудились наши инкассаторы, действительно была женщиной весьма склочной и сердитой. Она не боялась инкассаторской немилости или гнева, ибо имела «хорошую крышу над головой». По этой причине в общении с сотрудниками данного отдела могла позволить себе то, чего обычно не позволяли другие лица, сдающие выручку на своих точках. Все инкассаторы, зная её несносный характер, её откровенно не жаловали, но, что называется, против рожна идти никто из них не хотел...
     Накануне вечером при сдаче выручки на точке, где она работала директором магазина, Леонид, постоянный напарник Васильцева, будучи в тот день сборщиком, обнаружил в сопроводительной ведомости к инкассаторской сумке ошибку. Это означало, что нужно будет её вскрыть, заново заполнить сей документ, один из экземпляров вновь вложить во внутренний кармашек сумки вместо испорченного и заново её опечатать. По известным причинам, в таком случае, наверное, любая бригада дала бы сдающему лицу, имеющему свои мощные рычаги давления в банке, время на переделывание документов и на всю эту карусель, дабы избежать проблем с собственным руководством. Однако положения инструкции предполагали на сей случай однозначное действие – не производить инкассации данной точки, ибо, как мы знаем: «Цигель, цигель, ай-лю-лю!..» Кроме всего прочего, «виновница этого торжества» не могла вспомнить, куда она впопыхах сунула свой пломбир, к тому же, пломба, что была на сумке, почему-то оказалась у неё последней. Вот уж воистину, как говорится: «И на старуху бывает проруха»! Кто же мог ожидать такого неприятного сюрприза от судьбы в собственный День рождения, когда она, похоже, устроила на работе маленький междусобойчик?
     По своему оценив ситуацию, Леонид вышел к машине посоветоваться со старшим бригады, как поступить. Васильцев, прояснив для себя положение дел, принял очевидное решение, двинуться дальше по маршруту, ибо должностных инструкций пока ещё никто не отменял, даже управляющий данным отделением Госбанка и «цигель, цигель», как мы понимаем, «ай-лю-лю»...        
     Едва напарник Михаила вошёл в кабинет, где сдавалась выручка на следующей точке, его попросили подойти к телефону. Звонил дежурный из отдела, которым вчера был Демидыч, и он настойчиво интересовался тем, что произошло буквально несколько минут назад.
               – Мы её «бросили»*, – доложил ему Лёня, выслушав из трубки довольно жёсткую тираду дежурного, – сколько времени ей потребуется, чтобы переписать «сопроводиловку», найти свой пломбир, да ещё и пломбу?! Та была последней! О своих «грехах», о «косяках» своих она тебе ничего не сказала?
     После недоброго бурчания, раздавшегося с другого конца провода, с использованием некоторых национальных идеом, напарник Михаила положил трубку аппарата и, играя желваками, проинкассировал точку, в которой он находился на тот момент. Когда они, завершив свой второй заезд, прибыли в отделение Госбанка, внутри их уже ожидала директрисса, напортачившая при сдаче сумки с выручкой. При ней был весь необходимый ей комплект, как то: заново опечатанная сумка с деньгами, пломбир, небольшая упаковочка чистых бланков сопроводительных документов, пломбы и моточек штатного шпагата. Данный набор она прихватила с собой «на всякий пожарный случай» – мало ли что. В машине, недалеко от входа в банк, её ожидал «поднятый по тревоге» муж.
     Вообще говоря, далеко не каждый из тех, кто сдавал выручку в банк, отважился бы на подобный шаг, даже осознавая, что на следующий день у него будут весьма серьёзные неприятности со своим высоким начальством из-за того, что деньги не были сданы. Однако было несколько персон в районе, которые в таких случаях, кроя на чём свет стоит «зловредных инкассаторов-паразитов», брали такси, родственников или друзей и, исправив свои «косяки», летели прямо к дверям известного финансового учреждения, дабы всё-таки уговорить бригаду взять у них выручку и тем самым оградить себя от грядущих проблем. Но для того, чтобы перейти ко всем этим действиям, нужно было с казёнными деньгами караулить свою бригаду инкассаторов возле входа или попасть в само помещение банка, куда дежурный милиционер не пустит кого ни поподя после его закрытия. Словом, невнимательность, халатность, беспечность или какая-то иная недооценка серьёзности ситуации, связанной со сдачей ежедневной выручки в соответствующее кредитно-финансовое госучреждение, могла повлечь за собой целую круговерть проблем разного рода и качества. 
     С этой бригадой у родственницы управляющего нашим отделением Госбанка и до настоящего случая были «особые отношения», ибо Михаил имел репутацию принципиального сотрудника отдела. Он, конечно же, не был монстром, каким в своих рассказах о нём представляла его наша дама. Сколько раз он шёл навстречу работникам тех или иных объектов, сдающих выручку в банк, ведь все мы – разумные и совсем не бесчувственные люди, какими бы суровыми инструкциями нас ни обложили наши должности и принятые вместе с ними обязанности. Тем более, что быть заложником у правил, исполненных внутренних противоречий и различных иных нюансов, которые сама жизнь ежедневно организует на свой собственный манер, никто, по сути дела, нас заставить не может. Однако в таком тонком, ответственном и щепетильном деле, которым занимался Михаил со своими коллегами по работе, всё подчинено принципам здравомыслия и благоразумия, и, конечно же, божьему промыслу, как ни крути. И сия истина находила своё постоянное подтверждение в быту изо дня в день.  
 
 
 * «Бросить точку» на инкассаторском жаргоне означало: не произвести инкассации выручки на объекте, который подлежал инкассированию, согласно заключённому договору между отделением Госбанка и соответствующим торгом или трестом, объединяющим организации сходного профиля работы. В этом случае инкассатор уходил с точки, не забрав сумки с выручкой и, соответственно, не оформив никакой документации на неё. Порожнюю сумку, которая должна была быть оставлена им взамен сумки с ценностями, он, разумеется, не вручал лицу, сдававшему деньги; он снова уносил её с собой и сдавал её старшему бригады, докладывая ему причину, по которой сие «магическое действо» не состоялось.
 
 
 
                                                     Г л а в а  4
 
                                            Мужской праздник
 
 
     Маршрут, который обслуживала в этот месяц бригада Леонида и Михаила, был славен тем, что двумя яркими точками на нём являлись: Стол заказов и универсам. А это в свою очередь означало, что можно будет раздобыть чего-нибудь дефицитного и особенно приятного для системы пищеварения организма. В Столе заказов инкассаторы, работавшие на данном маршруте, обычно приобретали сыр, который в магазине купить было просто невозможно, колбасу, сливочное масло, шоколадные конфеты в коробках или иные «трофейные» продуктовые товары. А если повезёт, то можно было обзавестись и несколькими бутылочками «Пепси» или «Фанты», ёмкостью 0,33 мл.
     Вечером Васильцев собирался посетить знакомых девушек, снимающих весьма просторную жилплощадь ближе к набережной Волги, с которыми он подружился несколько лет назад, когда и сам ещё работал в одном из учебных заведений высшей школы областного центра. Сегодня у них планировалась не то, чтобы вечеринка, но просто встреча, подразумевающая чисто дружеское общение в тесной компании. День был выбран неслучайно – 23-е февраля. Нельзя сказать, что в кругу своих близких друзей и приятелей они как-то по особому отмечали это событие, нет. Просто этот праздник являлся поводом посидеть в небольшом позитивно настроенном коллективе и хорошо провести время.
     Михаилу хотелось хоть чем-то немного удивить и порадовать собравшихся и пять-шесть бутылочек дефицитных газированных напитков были бы весьма подходящим для этого атрибутом праздника. Но сии трофеи ещё нужно было добыть! Десертное вино или шампанское тоже, в общем-то, пришлось бы кстати. Однако то были вещи совершенно обыденные, а вот «Пепси» или «Фанта» это уже – редкость в данном регионе.
 
     Когда Васильцев ложился спать, он не обратил внимания на то, что творилось за окном. Затеявшая свою кутерьму ещё вечером метель усилилась и к утру намело много снега. Что для одних – радость, другим – проблемы. Никто из инкассаторов не любил такой погоды. Снегопад и сопровождавший его ветер означали, по сути дела, одно: будут проблемы на маршруте. Потому что непременно придётся в том или ином его месте, в нарушение всех правил безопасности и должностных инструкций, оставив ценности в салоне автомобиля на попечение водителя, толкать это самое средство передвижения, ибо никакая дорожная служба, как бы она того ни желала, не сможет за считанные часы одолеть последствий сильного снегопада в большом городе. А уж в некоторых из тех местечек и закоулков, по которым приходится лазить по их служебным делам инкассаторам, тем более.
     Сегодня все сотрудники военизированного отдела Госбанка пришли на работу пораньше, ибо то, что для большинства из них было началом трудового дня, для других служащих этого кредитно-финансового учреждения являлось практически его окончанием. На общем собрании коллектива по поводу Дня Советской армии и военно-морского флота управляющий районным отделением банка в торжественной обстановке поздравил инкассаторов с праздником и вручил каждому из них небольшой, но приятный подарок. После сей официальной части все перешли к своим рутинным делам, сотрудницы данной организации уже в предвкушении особого домашнего ужина, а работники сугубо мужского отдела, настраиваясь на рабочий лад.
 
     Прослушав в очередной раз формальный инструктаж, бригады вооружились и погрузились в свои текущие заботы, ожидая прибытия служебных машин. (Каждый из тех, кто работал в отделе не первый месяц и не первый год, разумеется, знал должностные инструкции на зубок; по уровню понимания этих правил безопасности постоянно проводились зачёты. Хотя свод данных основополагающих рабочих документов и содержал некие внутренние противоречия, зачёты с завидной регулярностью сдавались и принимались, а инкассаторская обыденная жизнь текла своим чередом. Самым неприятным моментом во всех этих хитросплетениях нормативных бумаженций разного сорта, регламентировавших работу людей с оружием, что трудились в данной сфере, было то, что инкассатор при любом раскладе в случае какого-либо негативного исхода того или иного происшествия всегда оставался неправым и виноватым. Такова была, так сказать, «селяви» тех лет и «инкассаторская доля». Несмотря на все риски разного рода, люди трудились, может быть, с разной степенью самоотдачи, но весьма профессионально и вдохновенно.)
     Первым из водителей военизированного гаража на пороге отдела появился «Хоттабыч». Это был сухощавый, довольно высокий мужчина лет 50-55. Своё прозвище он получил, вероятно, из-за самого своего телосложения, манеру ходить слегка враскачку, шаркая по полу ногами, и привычку сидеть за рулём, заметно сгорбившись и вцепившись в баранку автомобиля, что называется, «как в последний раз».  Всё это было бы весьма забавным, если бы не одно «но». Валентин Степанович вёл свою машину по дорогам города так, как будто бы специально собирал на них все ямы самого разнообразного калибра. О том, чтобы, находясь в его колымаге можно было бы попить чего-нибудь из бутылки или просто сделать хотя бы несколько глотков, не облившись при этом во время движения, можно было смело забыть, а ещё лучше – даже и не помышлять об этом. Перемещаясь по городу со скоростью от 40 до 60 километров в час, он ухитрялся собрать все изъяны дорожного полотна, какие только в принципе могли попасться на пути у бригады на её маршруте. По этой причине «Хоттабыча» откровенно недолюбливали в разных отделах инкассации областной столицы. Он был своеобразным феноменом, причём, феноменом, с коим не очень-то хотелось иметь дело. Казалось, что, просидев около сорока лет за рулём, он не овладел ремеслом, которое на протяжении всего этого отрезка времени было его специальностью и профессией.
     Едва Валентин Степанович переступил порог отдела инкассации, тяжкий выдох пронзил всё пространство комнаты. У некоторых из сотрудников отдела, что забивали «козла», даже выпали из рук костяшки домино.
               – Нет! Нет! Только не с «Хоттабычем»! – в один голос воскликнули две бригады, ожидавшие своих водителей. Одна из бригад, в соответствии с заведённым графиком, выдвигалась всегда первой, ибо сей маршрут обслуживал, в том числе, и все заводские столовые, которые имелись в районе. Она уже была в трудах своих праведных и не ведала о том, что Валентин Степанович сегодня по разнарядке направлен в данное отделение. Другая же бригада точно знала, что к ней на сегодня приписан водитель из договорной колонны. («Договорники» были людьми не вооружёнными, так как они работали в обычной, сугубо гражданской организации, занимающейся пассажироперевозками и оказанием иных транспортно-бытовых услуг на договорной основе. По сути дела, это были те же таксисты, которые также с некоторых пор направлялись для работы в Госбанк по путёвкам, только без шашечек на своих авто. «Уазов» для обслуживания отделов инкассации области не хватало. «Договорники» не были столь привередливы и капризны, как водители из военизированного гаража, имеющие своё табельное оружие. С ними почти всегда было проще.)
     Зная «особое расположение» сотрудников отдела к работе с «Хоттабычем», дежурный инкассатор, который, конечно же, был в курсе о направлении Валентина Степановича именно в этот районный отдел на сей день, данную тайну свято хранил и оберегал. Когда кто-то из членов этих двух бригад, перед инструктажем поинтересовался, кто именно сегодня назначен к ним на маршрут, он умело увёл разговор в сторону, дабы не раскрывать всех карт, а точнее одной карты, «джокера», коим и был фабулёзный «Хоттабыч», раньше времени.  
     Услышав шум и гвалт из родных стен и бросив все свои дела, в помещение поспешно вошёл молодой начальник военизированного отдела и волевым голосом сказал: «Так, господа, кончаем базар! Вижу, все машины пришли. Давайте, по коням! Вперёд и с песней, по своим маршрутам с шоферами по разнарядке! Петраков, Мальцев – с Тепловым; Васильцев, Шамшутдинов – с договорным, кто у нас там сегодня... Да, Борис... Ну и Ивлев, Вяземский – с «Хоттабычем», в смысле, с Валентином! Всё! Всё, ребят! За дело! Цигель! Цигель! Ай-лю-лю!»          
     Глухое, недовольное бормотание наполнило длинный коридор районного отделения Госбанка. Иногда в этом гаме можно было отчётливо услышать характерные для русской речи национальные идеоматические выражения. Бригады, взяв свои профессиональные причиндалы, направились к выходу из здания.
               – Джентльмены, я попрошу вас... Здесь, в учреждении, дамы работают бок о бок с нами, – завершил своё напутствие коллегам руководитель отдела, – Пал Андреич, тебя персонально прошу, фильтруй, пожалуйста, да. Добро?
               – Добрее не куда, ети её мать! – сердито выдохнул Ивлев, безнадёжно махнув рукой и продолжая что-то бубнить себе под нос по дороге.
 
     Погрузившись в белую «волгу» и слегка подтрунивая над Ивлевым и «Хоттабычем», Леонид и Михаил принялись за работу.
               – Борь, после маршрута меня в центр бросишь и на секунду заскочим по пути ещё в одно местечко, – обратился Васильцев к водителю-договорнику. – Только ты мне напомни, чтоб я не забыл во всей этой карусели!
               – Напомню. Ты мне только полу-копчёной сегодня раздобудь, пожалуйста, палочку!
               – Ладно! Пошукаем!
 
     Этот день прошёл достаточно быстро. В праздничной суете все, кто сдавал сегодня выручку, постарались максимально оградить себя от каких бы то ни было неприятностей, связанных с их возможными собственными ошибками, то есть приложили все силы, чтобы этих самых ошибок попросту не допустить. Всем хотелось поскорее оказаться за праздничным столом в кругу людей, с которыми они планировали провести данный вечер. Никаких неприятных сюрпризов на маршруте, к счастью, не было. В бригаде тоже был полный порядок. Каждый из её членов стараниями Васильцева, который сегодня был инкассатором-сборщиком, приобрёл то, что запланировал на текущий день. А Михаилу действительно удалось раздобыть тех дефицитных напитков, которыми он хотел попотчевать вечером компанию, в коей он и отметил этот праздник.
 
 
                                                   Г л а в а  5
 
                                Трёп, трёп, трёп (Blah, blah, blah)
 
     Постоянный напарник Васильцева был в отпуске, потому Михаил работал сейчас на подмене. Сегодня в одной из бригад он вышел вместо простывшего Калашенко, также как и он принадлежащего к молодому поколению сотрудников отдела. С данным субъектом у него не очень-то сложились отношения, ибо их мировоззренческие позиции и взгляды на действительность сильно отличались. Антон вёл весьма беспорядочную личную жизнь, ничем всерьёз не увлекался, кроме сиюминутных отношений с представительницами противоположного пола и алкогольной продукции.
     Начальник отдела недавно разбил их пару со Стельновым, который тоже входил в  возрастную группу до тридцати. Причина была на поверхности – бригада в последнее время стала много привозить «косяков» и «косячков». Теперь каждый из них стал работать с представителем «поколения отцов», Калашенко – с Ивлевым, а Стельнов – с Вяземским. Оба военных отставника были людьми весёлого нрава, но в вопросах своего нынешнего дела являлись профессионалами высокого класса, умеющими сочетать в будничной веренице дней  самые разнообразные факторы, как приятного, так и полезного свойства. Справедливости ради стоит сказать, что и молодые мужчины, проработав в отделе порядка года и, разумеется, более того, становились крепкими знатоками своего дела. Просто иной раз тяга к жизни, вполне свойственная определённому возрасту, брала своё. Да и ночные светила, выстроившись в бесконечных высях по своим небесным законам в ту или иную конфигурацию, эту самую тягу всячески подхлёстывали. Груз высокой ответственности за доверенное ему дело чувствовал каждый, просто каждый нёс его по своему.
     Михаилу в принципе было всё равно с кем из сотрудников отдела работать в бригаде, он умел найти общий язык с любым из них. Разве что «Калач» и ещё один из молодых инкассаторов не вызывали в нём совершенно никакого интереса к себе, наверное, в силу их весьма грубой душевной организации. Сегодня он в качестве сборщика заменял Антона в паре с Ивлевым, который в свой черёд бегал по точкам маршрута вчера. Павел Андреевич, которому было в аккурат под шестьдесят, умел ладить со всеми без проблем. Разве что работа с водителем военизированного гаража «Хоттабычем», усердно коллекционировавшем все ямки и колдобины на дорогах города, не вызывала в его душе должного восторга. В сей день они трудились все вместе в одной бригаде. Валентин Степанович, выслушав ещё в стенах отделения Госбанка всё или почти всё, что о его «трудовых подвигах и свершениях» думает Ивлев, весь маршрут напряжённо молчал, словно приклеившись к «баранке», «не забывая» при этом на автомате делать своё «зловредное дело». Напарник Михаила, чтобы у него на нервной почве не разыгралась язва от манеры вождения «Хоттабыча», неизменно пополнявшего свою «коллекцию» новыми или старыми «экспонатами», отвлекал себя разговорами с партнёром. Зацепившись за какую-то деталь из своей служебной тематики, они вспоминали разные обстоятельства и случаи из их рутинной жизни.
               – Таким «баням», как у Шацких, давно место на в металлоломе, а их к нам присылают! – высказал своё мнение, не открыв никакой военной тайны, об одном из «уазов» 469-ой модели Павел Андреевич.
               – Да уж заднюю дверь его «корыта» можно закрыть только ударом с ноги, причём, с разбега! – подтвердил Васильцев мысль своего старшего собрата по оружию относительно одной из спецмашин, которые давно уже требовали списания или хотя бы серьёзного ремонта.
               – Без нашей овчинки-безрукавки у него дуба дашь, да и она-то не шибко спасает, – в свою очередь вторил ему Ивлев.
               – Ладно хоть в этом «склепе» ветра нет и присылают его нам не так часто, а то бы мы все вымерзли к чертям собачьим! 
               – Это факт!
               – Когда она у него перед Новым годом заглохла в посёлке, я думал, мы концы отдадим... Вытолкали на дорогу, согрелись пока мудохались с этим рыдваном. Тут, минут через десять прям, «дежурка» подошла, перегрузились и «на базу».
               – Это ещё ладно! Вспомни, какой скандал был, когда Мальцев с Петраковым в банк на трамвае с полным мешком и со всеми причиндалами своими прикатили? – расхохотавшись, воскресил в своей памяти другой эпизод из инкассаторских будней Павел Андреевич, вытирая носовым платочком слезившиеся от смеха глаза. – Флаг им в руки... и... И управляющий навстречу! Надо ему было в тот день на работе задержаться, чтобы после первого заезда с ними лоб в лоб!..
               – Вот уж точно «золотая страница» в летописи нашего отделения Госбанка! – поддержал коллегу своим смехом Михаил.
               – Кто из нас без греха? – ещё хихикая, сказал Ивлев и убрал платочек в карман форменных брюк.
               – Где ты, Пал Андреич элементы обмундирования добываешь, а?.. Причём, периодически? – поинтересовался его временный напарник, заговорщически подмигнув «Хоттабычу».
               –  Места надо знать!.. И людей!.. И... В общем, кумекать надо, Миша!
               – Вот скажи ещё, что ты с Иваном Демидовичем «не посидел на одной поляне за рюмочкой чаю»!
               – Ну, если ты такой умный, чего спрашиваешь? – ни в шутку ни всерьёз парировал реплику собеседника Ивлев, – я за девчонками на точках не бегаю и за модой не гонюсь! Мне, что практично и экономично, то и – «в кассу»!
               – Кстати, о кассе... О вечерней кассе, Пал Андреич, – отложив шутки в сторону, обратился к своему визави Васильцев. –  Мне, в общем-то, неудобно самому... Хотя... Словом, ты сам там намекни своему теперешнему напарнику, что сплетничать мужчинам об отношениях коллег с женщинами негоже... Пусть даже эти сплетни окажутся правдой. Какое ему дело до наших с Катей отношений?!
               – Михаил, Михаил! Миша... Ну, это, брат мой, жизнь! Она вся – из слухов, сплетен и всякой хреновины!.. Кто от зависти, кто от... В общем, всяк по своей причине языку покоя не даёт! Что ж ему теперь кляп в рот вставить?! А вы... У вас всё на виду. И если уж вы с Катькой сами ничего ни от кого не скрываете, даже от управляющего!.. Ну, что же ты хочешь!..
               – Excuse me, sir! – вдруг почему-то по-английски произнёс Васильцев, – прошу прощения, в смысле. Но какого лешего, как говорит Екатерина Дмитриевна?.. Ему-то что?
               – Заметь, никто вам прямо ничего и не говорит, не вмешиваясь в ваши личные, так сказать, дела, – как-то очень серьёзно сказал Ивлев, когда их взгляды пересеклись в зеркале заднего вида, что смотрело в салон автомобиля.
               – Просто, понимаешь, Павел Андреевич, грустно сказал Васильцев, осознавая, что они с Катей сами были виноваты в сложившейся ситуации и никто, кроме них самих. – Просто я... Словом, от меня не убудет, а Екатерина – женщина и мать троих детей... Её репутацию пачкать нельзя.
               – Михаил... Ты второй год уже работаешь в отделе... Ты что не знаешь... Ты не знаешь, что у неё уже был тут до тебя один служебный, так сказать, роман?.. И... и все, кто давненько здесь работают, понятно дело, в курсе этого... Зная твой весьма жёсткий нрав, тебе в лоб, наверное, никто и не скажет... И я бы не сказал...
               – Слушай, Пал Андреич! Мне, честно говоря, наплевать, что у неё было и с кем до меня! – нервно выговорил Васильцев, теребя порожнюю свёрнутую в рулон инкассаторскую сумку, что была у него в руках вместе с планшетом карточек на объекты и увесистой медной печатью-штампом. – Кто может изменить прошлое? А настоящее... Всё есть, как оно есть, без прикрас... В общем, уйми Калашенко с его длинным языком, сделай доброе дело!
               – Ты – серьёзный мужик, Михаил, – ответил, после небольшой паузы, Ивлев, покручивая ручку стеклоподъёмника, чтобы открыть окно и покурить, – и понимаешь, что ни его, ни чей-либо другой язык в этом вопросе ничего не решит... Вы – молодые, горячие. Не надо обострять. У нас в руках оружие... Ну, ты сам понимаешь всё, ну!
               – Пал Андреич, я профи. И даже мыслей никаких! Ну что ты! Есть стрельбы... Да, нет! Ну, как ты мог! – с удивлением глядя на отражение своего визави в том же самом зеркале, ответил его временный напарник, готовясь выйти из машины, когда она остановилась в полутора метрах от заднего входа в продуктовый магазин.
               – Ладно, проехали! Про маслице не забудь! Мне полкило и полкило на кассу, нашим девушкам. И для Демидыча здесь должна быть «посылочка»... Да он же при тебе звонил сюда девчонкам!..
               – Я всё помню, Андреич! – бросил на лету свою фразу Михаил, резко закрывая дверь инкассаторской машины, после чего он растворился в полутёмном проёме их очередной маршрутной точки.   
 
     Когда они подошли к окошку вечерней кассы, там уже была очередь. Две бригады инкассаторов опередили их буквально на несколько минут, подхлестнув своих водителей.
Ивлев же и Васильцев, весьма редко попадая в одну бригаду, были увлечены общением друг с другом, охватив в своей беседе широкий круг вопросов. Да и спешить им обоим, по видимому, как-то сегодня не очень хотелось. Павел Андреевич за пару предыдущих дней просто-таки до тошноты наигрался «в козла» в отделе. Михаил, вообще, не являлся поклонником домино. К тому же, сегодня дежурил Демидыч, заядлый игроман, являвшийся ещё и «отпетым мошенником» за столом. Он славился своим умением вовремя спрятать нужную костяшку на своей лысине. Он делал это так непринуждённо и, как бы, между прочим, что нередко его соперники попадались на эту, вроде бы, совершенно незамысловатую, даже абсурдную, уловку и абсолютно каким-то странным образом велись на неё, не всегда замечая нарочитого жульничества компаньона. Сам же Демидыч, когда попадался с поличным, в этих случаях «включал шута», простого как пять копеек, и относился к своему фирменному трюку совершенно непритязательно, типа: проскочит – так проскочит, ну а нет – так нет. С Ивлевым они могли спорить до хрипоты о, казалось бы, простых нюансах любимой ими игры, постоянно подзаводя друг друга. Сегодня у Павла Андреевича после отчаянных битв за круглым доминошным столом, что он вёл на протяжении двух предыдущих дней подряд, скорее всего, просто не было особого настроения и запала. Спорить с Демидычем в этот вечер ему, похоже, совсем не хотелось. Ну, а подгонять «Хоттабыча», бывшего у штурвала с ними в сей томный вечер, – себе дороже. Он и так не пропустит ни одной выбоины на дороге. Вот уж действительно – не до жиру... Посему они спокойно сдали «свой улов» и добытое сливочное масло для Алевтины Павловны, постоянной напарницы Кати по приёмке денег у инкассаторов, а затем, имея в запасе перед выездом на второй заезд ещё 10-12 полновесных минут, занялись своими делами. Павел Андреевич что-то выпытывал у дежурившего в свою смену милиционера, старшины Лалетова «в его апартаментах», что находились справа сразу при входе в банк. А Михаил, как обычно в последнее время, «завис» на вечерней кассе, будучи увлечённым разговором с Екатериной, к которой он испытывал сильное искреннее чувство.
     Они встречались уже третий месяц. И об этом вдруг вспыхнувшем между ними романе в отделении банка ходило много разговоров и пересудов разного толка. Однако их так захватила эта взаимная страсть, что вся сия чехарда вокруг их взаимоотношений им была просто «по боку». Чувство, которое объединило этих двух людей, было столь ярким и романтичным, что оно затмило собой огромное множество окружавших их деталей быта, делая их бесцветными и совершенно неинтересными им обоим. Они словно бы парили где-то в заоблачной вышине, недосягаемые с земли всеми этими стрелами трёпа об их увлечении друг другом. Со стороны, наверное, казалось, что эти двое влюблённых сошли с ума, отстранившись от реальности жизни, которая была весьма жёсткой и не такой уж дружелюбной, какой порой её мог бы воспринять не особенно внимательный глаз. Эта окружающая их действительность подобно грязной луже, по которой то и дело ездят взад и вперёд автомобили, могла испачкать или даже раздавить всех, кто окажется не готов принять её во всём многообразии её проявлений и проекций на воплощённую в жизнь мирскую суету. А зазевавшихся прохожих, вверенных своим житейским заботам, ей ничего не стоило вымазать грязью, причём, с ног до головы...
 
 
 
 
 
                                                  Г л а в а  6
 
                                   Екатерина, Катюша, Катюня...
 
     Бухгалтер Екатерина Дмитриевна Веленина не так давно отметила своё сорокалетие. Она работала в учреждении уже более пятнадцати лет. За это время в её жизни, как и в жизни любого человека, произошло множество событий разного рода, качества и духовного наполнения.
     Уже являясь служащей Госбанка, Екатерина с разницей в три года родила двух девочек, которые сейчас учились в школе; одна – в пятом классе, другая – в восьмом. Её старшая дочь Ольга успела обзавестись собственной семьёй, выйдя замуж в восемнадцать лет, и тоже в свою очередь стала мамой. Супруг Кати полтора года как умер, так и не успев стать дедушкой. На протяжении последних семи-восьми лет у них не ладились отношения. Вероятно, причиной тому было довольно высокое положение, которое занимал Вячеслав Николаевич в организации, где тоже давно уже весьма успешно трудился, и некоторые иные связанные с этим обстоятельством факторы. Постоянное наличие личных средств, не попадающих в бюджет семьи, и имеющиеся возможности вести свободолюбивый образ жизни при этом раскрепощали его, давая ему ту степень независимости от своих домашних, в основном от Кати, которая была ему необходима «здесь и сейчас». Екатерина по натуре своей была женщиной весьма гордого нрава и такая ситуация её безусловно задевала и сильно раздражала. Однако ни с привычками своего супруга, ни с его возможностями для реализации его прихотей и желаний она ничего поделать не могла. Осознав однажды своё бессилие, в этом плане, и получив от своего благоверного очередную порцию морального унижения, она отступилась. С тех пор они сосуществовали, словно бы, в параллельных реальностях, каждый в своей. Катя спала в одной из спален девочек, не подпуская к себе мужа на пушечный выстрел. Он для неё стал абсолютно чужим человеком. Они не разводились, наверное, больше из-за того, что не хотели травмировать психики дочерей. Хотя своего очевидного разлада давно уже не скрывали, да и не смогли бы скрыть при всём желании, проживая на одной жилплощади. Время шло, дочери быстро взрослели. Отец обеспечивал их всем необходимым, ибо все возможности для этого у него были почти до самых его последних дней. Таким образом, под одной крышей лет шесть или семь, или даже восемь, собственно говоря, проживали две семьи, пересекаясь в быту только поздним вечером или в какие-то часы выходных.
     Рабочий день служащих банка, что трудились на вечерней кассе, был разбит на две составных части. К пяти часам по полудни Екатерина и её постоянная напарница Алевтина Павловна приходили на своё рабочее место, чтобы в пару заходов с разницей в два-два с половиной часа принять у инкассаторов деньги и закрыть их в специальной комнате-хранилище. Утром, перегружая опломбированные инкассаторские сумки частями в добротно сделанную металлическую тележку, они отвозили их по узкому коридору банка на Группу пересчёта, где уже сами сдавали сей ценный скарб сотрудницам этого учреждения, занимавшимся непосредственным вскрытием сумок и пересчётом купюр, что в них находились. К обеду бухгалтеры, являвшиеся приёмщицами на вечерней кассе, освобождались до заступления на вторую часть своей ежедневной работы. Они отдыхали как и инкассаторы по скользящему графику с подменой из двух других работниц банка, имевших соответствующую квалификацию.
     За последние полтора года жизнь Екатерины сильно изменилась. Теперь она жила с двумя дочерями, Леной и Ксюшей, в своей весьма просторной квартире, а старшая Ольга с мужем и маленькой Кристиной обитали в своей. Брак Ольги трудно было назвать счастливым. Вначале, вроде бы, была и любовь, и желание наладить собственную жизнь, воплотив в реальность свои мечты и представления о семейном счастье. У родителей мужа в распоряжении имелась свободная однушка в хрущёвке соседнего микрорайона, которая досталась им по наследству от матери свекрови Ольги. Это жильё было подарено молодым на их свадьбу. Однако через довольно небольшой промежуток времени выяснилось, что Глеб имеет некую непреодолимую страсть, точнее, проявилось его пагубное увлечение игрока, движимого азартом. А чуть позднее дала о себе знать ещё одна весьма неприятная сторона  его душевной жизни. Супруг Ольги как-то незаметно для себя самого подсел на наркотические средства, в том числе, и на «травку». Впрочем, может быть, он сам довольно долго просто не хотел признаться себе в этом, полагая, что контролирует ситуацию. Некоторое время он успешно скрывал своё «хобби» от жены, её матери и собственных родителей. Но так или иначе настал момент, когда эта тайная сторона его личной жизни выползла наружу и проявилась во всей своей неприглядности. Похоже, что разрешить данную проблему в своём тесном кругу никак не представлялось возможным...
     У семьи Велениных была дача, находившаяся довольно-таки недалеко от города. На электричке до неё можно было добраться за полчаса езды. Правда, пешая прогулка от железнодорожной платформы до заветного участка занимала ещё почти столько же времени, да и до самой станции в областном центре ещё нужно было доехать. Младшая и средняя дочери Екатерины подросли и теперь особого интереса к поездкам на дачу не проявляли. У них были иные заботы и общение со своими сверстниками в пределах городской черты их больше привлекало, нежели путешествие на эти шесть соток. Ольге с мужем тоже как-то было не до того, чтобы выбираться сюда и чем-либо здесь заниматься или даже просто отдыхать. Посему в своё совместное свободное время дачу посещали лишь Екатерина и Михаил, сочетая при этом всё приятное со всем полезным. 
     Их отношения сложились не сразу. Васильцев к этому времени успел проработать в отделе уже год. Он давно почувствовал в Кате, которая была старше его на пятнадцать лет, близкую родственную душу, исполненную некой внутренней лирики. Кроме того, она была очень женственной и безумно обаятельной женщиной. В свободное время между заездами они с удовольствием общались друг с другом, найдя какое-нибудь не то, чтобы укромное, но просто не самое людное место в помещении банка, будучи при этом у всех на виду. Эти беседы носили чисто приятельский бытовой характер. Да, собственно говоря, те 10-15 минут, что они были наедине в паузе между выездами инкассаторов на маршрут, ничего особого из себя не представляли. Приятное общение в приятной компании и, в общем-то, всё.
     Но однажды произошло то, что Михаил уже некогда испытал, распахнув дверь одной из кафедр института, в котором работал и учился, когда стрела амура пригвоздила его к этой самой двери. Потом была страсть, сумасшедшие муки, коим, казалось, нет и не будет конца никогда. Наконец, был его отчаянный побег от всего этого, было бегство от любви и от себя самого. Результирующей всех этих сил стало трудоустройство в отдел инкассации, в котором он теперь и работал без устали с настроением, с удовольствием, вдохновенно!..
 
 
                                                    Г л а в а   7
 
                                           Амур бьёт в десятку
 
     В тот вечер они с Леонидом слегка припозднились. Просто заметно позже выехали на маршрут. Произошла какая-то внезапная катавасия с транспортом в специализированном гараже. В итоге пришла другая машина с другим водителем. Сути дела это, естественно, не меняло. Но задержка на 25 минут «на базе» предполагала, что сборщику, которым был Михаил, предстоит «побегать в мыле», нагоняя упущенное время. Ничего особо нестандартного в этой ситуации не было. Просто ему требовалось заметно усилить внимание и увеличить скорость своих привычных действий. Однако пожелания и заявки на продукты при сём никуда не пропадали. Словом, всему нужно было выбрать своё место и время. В практике Васильцева и до этого, и позже бывали куда более сложные случаи.
     Когда их бригада приехала в банк все остальные уже отсдались и занимались привычными делами. Кто-то отчаянно дубасил круглый доминошный стол белыми в чёрную крапинку костяшками, кто-то разговаривал по городскому телефону, кто-то уточнял определённые моменты своего текущего распорядка. Алевтина Павловна и Катя ожидали их с Леонидом на своём рабочем месте. Михаил никогда не мог потом забыть того самого момента, когда он краешком глаза бросил взгляд в открытое окошко вечерней кассы, чтобы просто поздороваться с дамами. Екатерина была серьёзной, она сидела за своим столом, занимаясь документами их бригады. На ней было облегающее платье цвета баклажана в белый горошек, перетянутое по талии тонким серебристым пояском. Линия её загорелых колен была открытой. Аккуратно положенная косметика делала лицо её ослепительно ярким и каким-то лучезарным даже при искусственном освещении. (А может быть, ему это просто тогда показалось.) Ничего лишнего в этом макияже не было. На какое-то мгновение их взгляды пересеклись. Именно в этот миг Васильцева пронзила уже однажды прошедшая сквозь весь его молодой организм «молния». И на сей раз он ощутил то же самое, что и почти два года назад, стоя в дверях кафедры.
     Сколько дней потребовалось, чтобы произошёл или как-то активировался процесс, который в своё время месье Стендаль окрестил «кристаллизацией», Михаил точно сказать не мог. Однако всё завертелось по уже известному ему сценарию. Только теперь чувство было взаимным. Через полтора-два месяца они уже не скрывали в банке своих неслужебных отношений. Это было выше их сил!..
     Васильцев не углублялся в раздумья, что на первых порах сдерживало чувства Екатерины, которая в настоящий момент для него стала Катюшей и Катюней. Была ли это разница в их возрасте или нечто иное. Миша, хоть и выглядел старше и серьёзнее своих лет, всё равно, наверное, некий фактор зримо или незримо разделяющий их присутствовал. Её могло смущать и постоянное общение видного инкассатора с девушками или молодыми женщинами его лет, которым он звонил по телефону из отдела. У неё же за плечами был не один год семейной жизни, роды, воспитание детей и прочие хлопоты, связанные со всей этой бытовой круговертью. Комплексовала ли она, чисто гипотетически проводя для себя какие-то параллели и сравнения с её потенциальными соперницами, необременёнными ещё подобными домашними заботами?.. В её положении привлечь и удержать внимание такого яркого мужчины, которым являлся Михаил, вероятно, было делом весьма непростым или же вовсе некой разновидностью искусства... В самом банке тоже работало немало незамужних девушек, которые иной раз бросали на некоторых ребят из отдела инкассации, в том числе и на Васильцева, свои скромные взгляды, исполненные неких надежд. Да и на точках, где, как правило, выручку сдавали представительницы прекрасной половины человечества, конкуренция за сердца парней с оружием была совсем нешуточной.
     Как бы там ни было Екатерина и Михаил хоть и не афишировали лишний раз своих отношений, но и не делали из этого тайны или секрета. Наверное, это обстоятельство доставляло определённые неудобства Кате в том или ином смысле. Но с другой стороны эта болезненная публичность и уязвимость сферы их взаимоотношений делала для неё и полезное дело, отсекая какую-то часть претенденток на сердце её возлюбленного. Где-то мы находим, где-то неизменно теряем. Из таких приобретений и потерь и состоит наша жизнь.
     В вечерние часы после работы они бродили в окрестностях дома, в котором жила Екатерина с детьми, держась за руки, словно влюблённые школьники-одноклассники. Они обнимались и целовались под окнами подобно юным Ромео и Джульетте. Когда они попадались кому-то на глаза, дружно рассмеявшись, торопливым шагом уходили прочь от этого места, чтобы продолжить своё общение в этом же ключе где-нибудь поблизости. Казалось, они просто не могли наговориться и наслаждались обществом друг друга. В конце концов, они определились с той локацией, где стали особенно близки, как и выбрали себе конкретное время для встреч. Но и прогулки закатными часами на свежем воздухе стали для них чем-то традиционным.
 
 
                                                   Г л а в а  8
 
                                      Любимый день недели
 
     Наконец-то наступила среда. В бесконечном хороводе дней время то летело подобно стреле Робин Гуда, то ползло, как улитка по приглянувшемуся ей листу, то, казалось, просто стояло на месте, как корабль на рейде, прикованный якорем ко дну. Екатерина и Михаил, оба с нетерпением ожидали этих моментов их интимного уединения. Они встречались раз в неделю в дневное время на квартире, где Васильцев проживал со своей мамой. Надежда Петровна уходила на работу после девяти утра. Таким образом, в их распоряжении обычно было часа три-три с половиной. Катя приезжала к нему после того, как они с Алевтиной Павловной или с бухгалтером, который её в тот день подменял, уже выполнили свою часть утренней работы, сдав выручку на Группу пересчёта. Ей нужно было вновь быть на своём месте к пяти. Но Михаил должен был приступить к выполнению своих служебных обязанностей либо в 15:00, либо в 16:00, в зависимости от того, по какому маршруту должна была работать бригада. Волей или неволей получается, что вся их жизнь была расписана по графику, которому необходимо было подчиняться. У Кати были дети и, к тому же, она теперь стала молодой бабушкой. Все эти и некоторые другие житейские нюансы необходимо было брать в расчёт, когда они планировали своё близкое общение.
     Эти среды и иногда ещё какой-нибудь день недели, когда всё могло срастись и сложиться в этом пазле желаний, были настоящей отдушиной для них обоих. В часы их близости время ни шло, ни стояло, ни бежало. Оно просто исчезало... А сами они словно бы проваливались в чёрную дыру безвременья, растворяясь друг в друге, подобно тому как кусочек сахара и кубик льда  сливаются воедино в чашке горячего кофе. Это и было настоящим счастьем.
     Михаил ненавязчиво просил Екатерину приходить на их рандеву в обуви на высоком каблуке, лучше всего на шпильке. Он не мог понять, как может не радовать сердце мужчины изгиб красивой женской ножки, обусловленный высоким подъёмом каблука. В этом изящном рельефе было что-то шаманское, притягательное, то, что брало его душу в плен, было то, что возжигало внутренний огонь, огонь желания.
     Катя же не особенно жаловала подобную обувь. Собственно говоря, она, и будучи ещё совсем молоденькой девушкой, не отдавала предпочтения ни туфлям, ни босоножкам на высокой платформе или тонких каблуках-шпильках. В её обувном гардеробе, конечно же, такого рода вещи присутствовали. Правда, она пользовалась ими без особого восторга. Однако для своего возлюбленного она была готова терпеть эти неудобства, чтобы доставить ему удовольствие... Ведь в конечном счёте радость возвращалась к ней самой, сполна компенсируя вынужденные «боевые потери»...
     Обычно ближе к концу их полуденных встреч в дрёму клонило хозяина жилища, ибо свои ночные бдения, уже вошедшие в привычку, он так или иначе не мог отменить даже в преддверии этих долгожданных встреч с Екатериной. Да и к приходу любимой женщины квартиру нужно было привести в довольно эстетичный вид и хорошенько убраться в ней. Его возлюбленная, чувствуя некоторую неловкость и неудобство на чужой территории, обычно не засыпала. Поэтому будильник, он же «палач счастья», как правило, оставался не у дел. Сей атрибут быта они использовали только изредка для подстраховки. Когда же этот громогласный «парень» приводил в действие свои стальные пружины и механизмы, вопя своим металлизированным голосочком, поднять с постели или просто напугать можно было всех обитателей лестничной клетки, которые в сей час пребывали дома.
               – Миш, пора. Встаём. Не хотела тебя будить. Ты так сладко спал. Но уже без пятнадцати два. Тебе ведь сегодня к трём, – тихо сказала Катя, слегка трогая Васильцева за плечо.
               – Да, я сегодня подменяю Стельнова с Ген Санычем по первому, – ответил сонный Михаил, прижимая к себе свою возлюбленную, – дай мне ещё минут пять-семь. Хочу сон досмотреть.
               – Эротический? – с улыбкой спросила Екатерина,   .
               – Нет... Но тоже очень приятный... Потом расскажу...
               – Правда пора, Миш. Пока перекусишь, пока доберёмся.
               –  Погоди, сегодня с нами таксист Лёва на маршруте, –  вспомнил Васильцев, переворачиваясь на другой бок.
               – «Насос» что ли?
               – Он... Я вчера с ним договаривался, чтобы он возле остановки меня подхватил минут двадцать третьего, – дремотным голосом проговорил Михаил, чувствуя, что вновь погружается в сон, – так что ещё десять минут верных, чтобы... чтобы...
               – А если не приедет? Если машина сломалась или путёвки не дадут в банк, или ещё что-нибудь, – высказывая свою озабоченность по поводу этой ситуации, спросила Екатерина.       
               – За шоколадку дадут... Да, встаю... Уже почти встал, – тихо ответил Михаил, собрав волю в кулак, и поцеловал Катюшу в её смуглое плечо.
               – Я поставлю чайник. Давай, догоняй! – начиная потихоньку одеваться, сказала Катя.
               – Всё! Я следом... Чёрт! Так и придётся идти в отпуск, иначе... Иначе мы с тобой... Всё... Рота, подъём! – скомандовал сам себе Васильцев и резко вскочил с кровати вслед за Екатериной.
               – А он знает, что мы будем вдвоём? – поинтересовалась у Михаила Катя, когда они перекусывали на кухне.
               – Не знает и даже не догадывается. Но, я думаю, что особым сюрпризом это для него не будет. Похоже, в банке все уже привыкли, что мы вместе. Да и наши постоянные водилы уже тоже.
               – Палне коробочку конфет сегодня найдёте? И ещё в аптеке она одно лекарство хотела... В общем, по возможности... Я название не помню. У меня записано здесь где-то на бумажке...
               – Конфеты пошукаем. Думаю, какой-нибудь вариант проскочит на горизонте. С лекарством тоже что-нибудь придумаем. Короче, разберёмся...Катюнь, ты в отпуск когда?
               – У меня – июль по графику.
               – Боюсь, меня выпеннут раньше.
               – Придумаем что-нибудь. Что-то образуется... А ты что улыбаешься? – спросила Катя, увидев джокондовскую улыбку на лице своего возлюбленного.
               –  Да вчера Виталий обмолвился, что на третий маршрут... Ох, что день грядущий нам готовит! – похихикивая, сказал Михаил, – как джин из лампы, только без специального вызова, явится наш друг и соратник «Хоттабыч».
               – То-то Андреич будет рад! – отреагировала Екатерина и прыснула своим звонким смехом.
               – Несказанно!.. Возьми на работу бируши в свои нежные ушки, чтобы они... Словом, чтоб уберечь их от неприятностей. Ивлев наверняка выдаст весь свой энзешный запас не употребляемых в русском литературном языке слов.
              – Я ему сочувствую!
              – А я всем нам! – по-своему согласился Васильцев, допивая свой чай, – ну что, Катюнь, летим-бежим!
              – Как сказал бы Виталя: «Цигель! Цигель! Ай-лю-лю!»
     Михаил поцеловал Катю на дорожку в щёку (губы она уже подвела розовой помадой), потом он коснулся своими губами кисти её руки и они вышли на лестничную клетку.             
            
 
 
                                                    Г л а в а  9
 
                                                 День памяти
 
     Март разменял свою последнюю декаду. Весеннее равноденствие символизировало новое пробуждение природы к очередному этапу жизни на земле. В отделе района, где работал Васильцев, этот день напоминал о событии совсем иного плана. Восемь лет назад при работе на своём маршруте погиб инкассатор, прослуживший в системе не один год. Это был не молодой уже человек, прошедший огни и воды Великой Отечественной. Он был в плену. Дважды неудачно пытался бежать. И только третья попытка для этого несгибаемого человека, которая, в случае провала, наверняка обернулась бы для него неминуемым расстрелом, стала успешной. После того, как удалось попасть к своим, было недоверие, расследование и лагерь уже на территории освобождённой от гитлеризма страны... Затем последовал трудный период восстановления доверия к себе и, наконец, полная реабилитация. Через какое-то время Фёдор Николаевич стал работать в отделе инкассации. В это же отделение Госбанка полтора года назад устроился и Михаил. Они не пересеклись в своей служебной деятельности, но теоретически могли встретиться в быту, так как проживали на территории одного района. Васильцев хорошо помнил тот момент времени, когда произошло это трагическое событие, просто потому, что дом, в котором они с мамой обитали на протяжении последних почти двадцати лет, находился в нескольких сотнях метров от места происшествия. Об этом случае тогда гудела вся округа, ведь большая часть её населения так или иначе посещала отделение сберкассы и почтовое отделение, где разыгралась эта драма.
     Трое молодых мужчин спланировали и осуществили нападение на машину инкассаторов, которая подъехала для того, чтобы бригада забрала деньги с очередной из своих точек, находящихся на её маршруте. Уже было темно, но не поздно. Инкассатор-сборщик с заднего входа вошёл в помещение сберкассы и по истечении какого-то времени услышал глухие хлопки со стороны улицы. В глубине души он заподозрил неладное, но разум, наверное, отказывался верить в то, что такое может случиться именно с их бригадой, именно здесь и сейчас... Всё произошло в какие-то мгновения. Выскочив на улицу, он увидел спешно отъезжавшую инкассаторскую машину. Их водитель, получивший две пули, беспомощно лежал на промёрзшем, покрытом снежной коркой асфальте, а инкассатор, что в тот злополучный день являлся старшим этой бригады, погиб на месте. Этим сотрудником банка и был Фёдор Николаевич, хлебнувший столько лиха в своей жизни.
     Как рассказывали потом Михаилу в предыдущую годовщину этой трагедии Гаврила Алексеевич, что в тот момент вошёл в здание, в котором располагалась сберкасса, за деньгами, и Олег Викентьевич, что дежурил в отделе в сей день, было состояние некой растерянности. Понятно, что такие события и подобные им случаи происходят не каждый день. Да и фактор нападения, которое планируется и разрабатывается преступниками на протяжении какого-то промежутка времени, всегда является внезапным и непредсказуемым.
Милютин вспоминал, как выстрелил в воздух два или три раза. Но что делать точно сообразить сразу не мог. Преступники исчезают с деньгами и ему их не остановить, двое членов бригады истекают кровью... Как во сне метался по двору и по улице в поисках какой-либо помощи. Но ни одна из машин не останавливалась на его призывы. Что можно было предположить, видя перед собой перевозбуждённого человека с огнестрельным оружием в руках в условиях мирной жизни да к тому же в сумерках? Ещё пара выстрелов из табельного пистолета Макарова в воздух привлекла внимание водителя одной из случайных машин. Этим человеком оказался сотрудник милиции, в котором сработал профессиональный рефлекс. Злоумышленники под покровом темноты довольно легко скрылись... Позвонил в отдел и, наверное, весьма сумбурно доложил дежурившему в тот день Олегу Викентьевичу о том, что произошло на маршруте...
     С тех пор прошло восемь лет. Каждый год в отделе отмечали эту трагическую дату, вспоминая тёплыми словами погибшего инкассатора, на чью долю выпала, отнюдь, не самая простая судьба...
     Когда Михаил и Леонид сдали деньги на вечернюю кассу и вошли в помещение отдела, в комнате уже были: Ивлев, Вяземский, Мальцев и Петраков и водители этих двух бригад. Дежурный уже разлил вино по стаканам и кружкам, приготовил символической закуски и ожидал появления остальных инкассаторов, которые работали сегодня по своим маршрутам. Едва Михаил с Леонидом по-молодецки быстро разоружились, как по окнам проскользил свет фар «уаза» ещё одной бригады, что завершила свой последний заезд на маршруте, взяв выручку из универсама отдельным заходом.
               – Ну что, ребят, подождём минут семь-восемь, пока они у нас отсдадутся и освободятся? – поинтересовался мнением собравшихся Гаврила Алексеевич, на дежурство которого сегодня выпала эта дата, и рефлекторно бросил взгляд в окно, чтобы убедиться, что у крыльца стоит именно та машина, которую здесь ожидают.
               – Конечно, Алексеич! – откликнулся Ивлев, не торопливо вставляя последние два патрона в свой брусочек.
               – Подождём, – поддержали его представители молодого поколения инкассаторов.
     Вяземский молча подал знак дежурному, что его боекомплект тоже можно убирать в сейф.
               – Виталий Викторович отдал дань памяти, когда уходил домой вечером, – продолжил Милютин. – Демидыч заходил час назад, неважно себя чувствует, выпил свою чарочку. Остальные, кто сегодня не работает, надеюсь, помянут дома.
     После того, как последняя бригада присоединилась к собравшимся в помещении отдела инкассаторам, Гаврила Алексеевич в двух словах напомнил всем присутствующим о сути этого символического мероприятия. Все выпили граммов по сто «Лидии», сладкого креплёного вина, что с чьей-то лёгкой руки именовали «инкассаторским», и со своими водителями, с которыми работали в этот день, согласно разнарядке, разъехались по домам.  
     Дежуривший в сей мартовский вечер Милютин не торопливо завершил свои штатные дела и, попрощавшись со старшиной Олегом, милиционером, что оставался в помещении банка до утренней пересменки, медленно побрёл на ночлег. Они с женой и внуком жили в соседнем доме, поэтому ему спешить особо было некуда. Наверное, ещё раз прокручивая в голове драматические события того холодного вечера восьмилетней давности, он шёл под свой кров, поглощённый этими мыслями. Виталий Викторович не планировал ставить его на дежурство в данный день, дабы по возможности не воскрешать тревожащих сердце ассоциаций. Однако Милютин, уже неоднократно проверив к этому времени, что от себя так или иначе никуда не спрячешься и не уйдёшь, сам попросил включить его в график дежурств на сию годовщину трагедии... Бросив взгляд на окна Демидыча, который жил в хрущёвке напротив, Гаврила Алексеевич заметил в них свет. У Чистуна не спали. Но лишний раз беспокоить его тоже не хотелось. Да и поздно уже было для разговоров и посиделок. Иван Демидович, имевший хозяйственную жилку и сметливость приказчика, был постоянно на подхвате у руководства данного отделения банка. Все его достоинства были при нём да и проживал он рядом, так что всегда был под рукой. Благодаря сочетанию всех этих причин и качеств, он занимал ещё и должность завхоза, с обязанностями которого весьма ловко управлялся.  
 
 
 
 
 
 
                                                   Г л а в а  10
 
                                          Весенние стрельбы
 
 
               – Калашенко... Третий. Восьмёрка – на три часа, Васильцев... Семёрка – на десять, – привычно отрапортовал Демидыч результаты третьего выстрела для «дуэлянтов», после того, как посетил близлежащий кустарник.
               – Я не понял, Иван Демидыч! Договорились же все – без корректировки, – напомнил ему начальник отдела правила проведения данной «дуэли».
               – Тьфу, ё! Я забыл, Виталий Викторович! Прошу прощения, – извинился за свои машинальные действия старый служака, махнув рукой и отходя подальше от мишеней и от скудной растительности.
               – Ты бы там ни шибко лазил, дядя Вань! А то отстрелят кое-что и бабка тебя бросит, потому что на твоих будет всегда пол шестого, – отпустил ему своё язвительное замечание ещё довольно молодой, но чересчур прожжённый жизнью Саяпин, слегка прищуриваясь и прикуривая сигарету.
               – Так, господа, продолжаем! Время не резиновое, у нас ещё трапеза и футбол по расписанию, – напомнил начальник отдела. – Четвёртый выстрел. Васильцев, потом Калашенко. Далее ещё по одному, по готовности. Поехали!
     С интервалом в секунду грянула пара выстрелов, затем прозвучали ещё два.
               – Васильцев стрельбу закончил! – дежурно доложил в воздух Михаил.
               – Калашенко стрельбу закончил! – также дежурно вторил ему Антон, поднеся свой «макаров» близко к губам, манерно и резко выдохнув при этом на его дуло.
     Когда «дуэлянты» убрали свои табельные пээмы в портупеи, все дружно направились к мишеням, с нетерпением желая увидеть результаты этого состязания. Столпившись возле стендов, инкассаторы стали наблюдать за действиями импровизированной комиссии-секундантов, производящих свои подсчёты. Досконально изучив мишени и сложив полученные цифры, «секунданты» доложили итоги соревнований.
               – Итак, что мы имеем по ходу нашего поединка? – многозначительно продекламировал Ивлев, поправляя оправу своих очков, – Калашенко: три восьмёрки, семёрка и шестёрка. Итого: 37... Васильцев... Васильцев: два первых – в десятку, плюс семёрка и две шестёрки. Итого: 39.
               – Позволь я продолжу, Павел Андреевич, – перехватил инициативу начальник отдела, взяв из рук коллеги импровизированный протокол состязаний. – Итак, победителем «дуэли» сегодня стал господин Васильцев!
     Раздались аплодисменты в честь героя соревнований.
               – Будут какие-то протесты или заявления со стороны «секундантов» или самих «дуэлянтов»? – продолжил Смолянинов, обращаясь к участникам данного поединка.
               – Да! – решительно воскликнул проигравший, от которого ускользала возможность охмурить молоденькую симпатичную девчушку из коопторга, из-за коей и произошли эти состязания, – я требую реванша! И... и увеличения дистанции на пять... Нет, на семь метров!  
               – Ребят, может, вообще, лучше из-за холма стрелять будете? – отпустил свою шуточку Саяпин.
               – Возражения с противной стороны будут? – обратился Виталий Викторович к Михаилу и, оценив его невозмутимый вид, добавил, – реванш назначается на следующие стрельбы, через месяц... или два, как дадут патроны... Господа, на сегодня с игрушками закончили. Петрович, проверь у всех оружие и к столу, пиво согрелось... Ивлев! Ивлев!.. Пал   Андреич, не суетись ты, твоя водка тоже стынет! Так Шамшутдинов, Васильцев, Владимир Степанович и Саяпин – только по одной бутылочке. У вас маршруты. Наиль, только одну! После работы всё в твоём распоряжении. Ну, веселее! Что вас разморило на весеннем солнцепёке! Скатерть-самобранка ждёт!
     Тесно расположившись вокруг дежурного покрывала, которое было уложено на молодую травку и поверх застлано клеёнкой, сотрудники отдела инкассации и сопровождавший их старший сержант Варсенин, он же Петрович, попили и поели, кто чего хотел и кому чего сегодня было можно, по штатному расписанию, или, вообще, по жизни в принципе. После сей трапезы представители «поколения отцов» продолжили общение за «скатертью-самобранкой», ведя неторопливую беседу, а молодёжь, разделившись на две команды, стала играть в футбол. Однако сегодня особого вдохновения для проведения подвижных игр на свежем воздухе как-то не наблюдалось. Весеннее солнышко, едва появившаяся зелень и радостное щебетание птах настраивали на более лирический лад. Посему, вымучив два тайма по двадцать минут каждый, представители «поколения детей» с удовольствием вернулись к «накрытой поляне», восполняя потерянную в пылу спортивной или околоспортивной борьбы влагу живительным пенным напитком, именуемым пивом.
               – Шамшутдинов, я всё вижу! – напомнил о своём недремлющем оке начальник отдела Смолянинов. – Это уже – вторая бутылка!
               – Ну, Виталь!.. Виталий Викторович, ещё хоть пару глоточков! – взмолился Наиль, преданно глядя в глаза руководителю военизированного подразделения, – у нас ещё почти три часа до начала рабочего дня. Всё ещё выветрится, а?
               – Так. Ладно! Одну с Васильцевым на двоих и нажимайте на картошку, лучок, консервы и что там у нас в наличии, – внял просьбе своего подчинённого его непосредственный начальник.
     Буквально минут через сорок вся фиеста по поводу весенних стрельб была закончена и свёрнута. Инкассаторы погрузили свой скарб в «пазик» и двинулись в направлении города.
Менее чем через час они уже сдавали свои табельные стволы дежурному. Не разоружались только сам дежуривший в этот воскресный день Гаврила Алексеевич и две бригады, которым предстояло выйти на объединённые по принципу выходных и праздничных дней удлинённые маршруты.
     Первые несколько месяцев, когда Васильцев только устроился на работу в отдел, для него было загадкой, почему некоторые так рвутся на службу по субботам, воскресеньям или в красные дни календаря. Сам он как-то особенно не был преисполнен желания потрудиться в такие дни. Он, наоборот, ждал выходных, чтобы пообщаться со своими старыми друзьями, побывать у бабушки с дедушкой, уделив побольше времени им. С течением времени, когда его поставили в график на субботу или воскресенье, а потом и на праздник, он узнал у одного из коллег, представляющего «поколение отцов», что за выход в такие дни начисляется двойная оплата труда. Это было совершенно справедливо, ибо человек, заступая на работу в день, когда другие отдыхают, некоторым образом выпадает из жизни. К тому же, маршруты выходных дней были более насыщенными объектами, так как формировались из точек, подлежащих инкассации, которые работали, согласно своему графику, не только в будни. Соответственно, работы в красные дни календаря было больше раза в полтора. Это факт...
     Сегодня у Алевтины Павловны был день отдыха. Вместо неё в паре с Катей вышла Наталья. Они были одного возраста и были подругами, причём, и судьбы у них были некоторым образом схожими. Наталья, которая жила довольно-таки далеко от банка, едва не опоздала, так как слегка подвёл транспорт. Она перекинулась двумя-тремя словами со своей напарницей при входе, поздоровалась с Гаврилой Алексеевичем и дежурным милиционером Вадиком и сразу же прошла на вечернюю кассу, подготовиться к предстоящей работе.  Дом Кати, наоборот, располагался вблизи банка и она, медленно прогуливаясь по весеннему городу, без суеты дошла до учреждения и ещё на крыльце разговорилась с Милютиным, который дежурил по отделу инкассации. В коридоре, возле двери, что вела в помещение, в коем обитали инкассаторы, они и продолжили своё общение. 
               – Как стрельбы? – поинтересовалась Екатерина Дмитриевна у своего визави.
               – Нормально. Отстрелялись, поели-попили, подышали воздухом. Молодёжь на пашне мячик погоняла, – ответил Гаврила Алексеевич на вопрос Кати, с которой был в хороших приятельских отношениях. – После обязаловки Калашенко с Васильцевым из-за Дашки «стрелялись»... Да ты её всё равно не знаешь. Есть там одна новенькая девчушка в коопторге на Садовой.
                – Что у них за разногласия? – довольно живо полюбопытствовала Екатерина, отводя взгляд в сторону.
                – Да Антошка на неё глаз положил. А он, сама знаешь, какой болтун и бабник... А девочка хорошая, вроде бы. Ну и Михаил за неё, вроде бы как, впрягся... Ну, вроде как, не лезь к ней, не порть девочку и так далее... Драться не стали. Но вот решили, вроде как, дуэль провести. Кто выиграет, тот, вроде как, и прав. И, в общем, по его слову и будет.
                – И что?
                – Ну, все, похоже, болели за Михаила. Антона ты сама знаешь, да?
                – Алексеич, ёшкин кот! Мне из тебя каждое слово клещами что ли вытаскивать?! Победил-то кто? Что дальше было, ну?
                – Мишка твой его перестрелял. На два очка больше выбил!  
                – И?.. Ну что тянешь, как кота за все подробности, честное слово!
                – На следующих стрельбах, через месяц, реванш у них. Дистанцию решили увеличить... А пока Антон к Дашке клеиться не будет, не подойдёт, в общем. Ну, пока у них не разрешится спор этот.
               – А что сама эта деви... ну, эта девушка из-за которой весь сыр-бор?.. Она к кому... В смысле, она кому симпатизирует? – стараясь скрыть свою личную заинтересованность, вопросила Катя.
               – Она сама по себе. Просто Калашенко её трахнуть хочет во что бы то ни стало... А Мишаня твой, он – парень порядочный, он этого допустить не хочет. Вот и всё!.. Да твой он, твой! Что ты так на меня смотришь?
               –  Мой, мой, – с заметной грустинкой в голосе отреагировала на эмоциональную реплику своего оппонента, с которым была весьма дружна, Екатерина. – Вот только из-за меня с Портновым не стал отношения выяснять... Сама, говорит, разбирайся.
               – В смысле? – не понял или сделал вид, что не понял, суть вопроса Милютин.
               – Ну, в смысле, если ты так легко сама идёшь к кому-то другому, то с ним и оставайся, – уточнила Катя. – Это я тебе по секрету говорю, Алексеич. Ты понял?.. Сама, мол, решай, с кем ты! Я вам препятствовать не стану и... И всё в таком роде, понимаешь?
               – Чё ты добиваешься, Катюшка, – глядя в глаза собеседнице, прямо спросил Милютин после некоторой паузы. – Ты хочешь его позлить, подёргать за ниточки? Нервы ему помотать?.. Думаешь, будет ревновать – любить больше будет... А я тебе так скажу... Он –  парень правильный, вдумчивый и чистый. Да ты сама его лучше знаешь, чем я!.. 
   Доиграешься ты, девка, бросит он тебя... Может, и не прав я вовсе... Но мне кажется, что он что-то такое в жизни своей молодой пережил уже, к чему не хочет возврата... И... Ну, я не знаю, как объяснить-то... Словом, не заиграйся сама в свои игры с этой ревностью твоей!.. Не перемудри!.. Мне кажется, ему эти игрушки-погремушки не нужны... Хочешь привязать, но можешь и потерять его. Вот я так думаю... Не заиграйся, Катя! Не заиграйся ты... 
 
 
 
 

© Copyright: Nikolay Makarov, 2021

Регистрационный номер №0492424

от 12 апреля 2021

[Скрыть] Регистрационный номер 0492424 выдан для произведения:                                             Ч А С Т Ь   1
 
                                                     Г л а в а  1
 
                                                 Время перемен
 
     За окном лёгкая февральская метель плела свои кружева и в безлюдной тишине ночи было слышно как завывает ветер, словно бы разговаривая сам с собой в отсутствие интересного собеседника. В близлежащих пятиэтажных домах давно погасли окна. Только один источник света был виден в последнем подъезде нового дома, что был заселён полтора года назад. Михаил, стоя у расписанного серебристыми узорами окна и созерцая эту белоснежную феерию, предположил, что кто-то из новосёлов засиделся на кухне, ведя полуночную беседу, или уединился там, читая какую-нибудь книгу, как и он сам. Завтра очередной день рабочей недели. Город, поглощённый мглой и шаловливой метелью, куролесящей третий час подряд, спит. Сам он ещё успеет отойти ко сну, по своему привычному расписанию, то есть ближе к двум-трём часам ночи. На своём служебном месте он должен быть к пятнадцати тридцати или даже сорока, чтобы не торопясь вооружиться, подготовиться к выезду, расписаться в журналах, пообщаться с коллегами и ожидать своего транспорта. Отдел  инкассации, в котором он работал, состоял при одном из районных отделений Госбанка областного центра. Это отделение занимало весь первый этаж здания. Недавно начался процесс обособления инкассаторов в отдельную структурную единицу. Вероятно, он весьма растянется во времени и превратится в настоящую эпопею. Однако в их жизни кардинально пока ещё ничего не изменилось. Наверное, самой заметной чертой в череде неких перемен стало преобразование системы материального поощрения банковских служащих с табельным оружием, проще говоря, изменение принципов премирования. Иных прямо-таки бросающихся в глаза нововведений он пока не ощутил. Впрочем, в последние месяцы очень жёстко стало в отношении алкоголя. Перестройка конкретно скорректировала эти «узкие места». Пришёл на работу с похмелья, заявление на стол – расчёт в течение 24 часов...
     Обычно минут сорока или пятидесяти Михаилу бывает вполне достаточно, чтобы добраться до места, где он с удовольствием зарабатывает себе на жизнь вот уже второй год. Ему нет ещё и двадцати пяти, но он сменил несколько мест работы в поисках себя, в поисках реализации каких-то собственных амбиций или просто в силу того, что от чего-то нужно было отталкиваться в жизни, отправившись по ней в свободное плавание. Некогда, начав постижение премудростей высшей школы на дневном отделении одного из самых известных университетов СССР, он дошёл до заочной формы обучения. Васильцев в разное время был абитуриентом и студентом, и студентом-вечерником, и, наконец, заочником... На протяжении последних нескольких лет он работал и учился. В какой бы сфере он ни прикладывал своих усилий, он всегда делал это с настроением и чувством какой-то собственной необходимости. Да и с начальством тоже всякий раз везло. Обычно в качестве руководителей ему попадались разумные и приятные в общении люди, с которыми было весьма легко.
     Сейчас в его жизни наступило время перемен. На прежнем месте работы, в одном из самых престижных ВУЗов региона, он влюбился в одну из сотрудниц этого учреждения, с которой был знаком второй год. Как это вдруг произошло? На этот вопрос он без посторонней квалифицированной помощи ответить себе никак не мог. Разобраться в потоках собственных мыслей и чувств, как и в самой ситуации, помог месье Стендаль, подаривший этому миру немало полезных и мудрых произведений. Откуда приходит то чувство, что мы называем любовью, и из какого «вещества» оно состоит, как с ним жить, сосуществовать или бороться... Обо всех этих вещах великий подданный французской империи делился с обывателями, коих эти вопросы волновали, открывая им в той или иной форме некие секреты и премудрости сильнейшей из человеческих страстей...
     Ни месяц и ни два они были просто в приятельских отношениях и ничего более того. Однако однажды летом, распахнув дверь помещения кафедры, на которой они и познакомились, молодой человек почувствовал, что его словно бы пронзило током, будто бы некий электрический разряд, подобный молнии, прошил весь его организм. Эта девушка, вся такая яркая, с безупречным лёгким макияжем, облачённая в источающую свет белоснежную футболочку с изображением парусной лодки и в облегающие её стройную фигурку джинсы, непринуждённо улыбнулась ему и через эту улыбку в его свободное и чистое сердце вошло волшебное чувство. Да, да! То самое чувство, коему посвящено невообразимое число романов и произведений более скромных литературных форм. Именно в этот момент в него вонзилась острая и беспощадная стрела амура. Через несколько дней молодой лаборант понял, что просто не может жить без своей бывшей приятельницы, так как она теперь превратилась в его возлюбленную, светлым образом которой почти постоянно были заняты его мысли. Это стало настоящим наваждением. Он сочинял для предмета своей страсти стихи и посвящал ей пылкие послания в прозе. Словом, теперь вся душа его пела и каждый мотив, каждая строчка этих лирических произведений его сердца, всё было посвящено ей и только ей одной. Жизнь молодого человека обрела смысл, который сводился к всепоглощающей любви к этой девушке-дипломнице, учившейся на вечернем отделении физфака. Михаил постоянно ловил себя на мысли, что просто сходит с ума по своей бывшей хорошей знакомой и ничего поделать с этим не может, ибо это выше его сил. Такое положение вещей начинало раздражать, так как всё его существование во времени и в пространстве превратилось в одно бесконечное безумие. Казалось, что вся окружающая его реальность наполнена только её нежным образом, той самой лучезарной улыбкой, что ослепила его сознание, её голосом и искорками, исходящими из её васильковых глаз.
     Девушке было приятно и её самолюбию льстило, что такой положительный во всех смыслах этого слова парень, имеющий приличную репутацию, без памяти в неё влюблён. Но её сердце принадлежало другому и она с этим тоже ничего не могла поделать. Однажды Михаил, прояснив для себя ситуацию, вызвал на откровенный разговор своего конкурента за руку и сердце любимой. Эту «встречу двух королей в казённом доме» предсказывали и карты. Как было возможно, зная данное предначертание наперёд, не дать ему путёвки в жизнь!..  Но их весьма спокойная беседа, произошедшая в стенах общежития, где жила его возлюбленная, абсолютно ничего не разрешила... А что она, собственно говоря, могла разрешить в классическом любовном треугольнике. Что он мог требовать или о чём он мог просить своего удачливого соперника?.. Молодой человек, чья душа была объята светлой страстью, понял, что все вершины этой геометрической амурной фигуры, в биологическом смысле, живут своей обособленной жизнью, не стремясь сделать каких-либо серьёзных шагов навстречу друг другу. И никакого уравнения, имеющего решение, из всех окружающих его цифр и описаний он сам, как будущий физик, попросту составить был не в силах... Он перешёл на работу в другую организацию сходного профиля, одна из лабораторий которой находилась здесь же рядом, в этом же учебном кампусе. Однако занятия и науки стали в тягость, как и вся его теперешняя неприкаянная жизнь. Это безумие искрилось подобно бенгальской свече, не обжигая и не грея его души. Но и от такого огня случаются серьёзные пожары...
     Дни толи тянулись, толи летели стремглав, отрывая очередные листы календаря и комкая их как испорченные страницы, вырванные из школьной тетради. Ситуация не сдвигалась с мёртвой точки. Вот только сердце горело, дымилось, обугливалось и вновь возрождалось из пепла, не переставая источать неуёмной боли и какого-то радужного сияния одновременно...  
     Васильцев прочёл у кого-то из классиков мировой художественной литературы (может быть, это и был уважаемый месье Стендаль), что в таких случаях в былые времена мужчины очень часто искали спасения от любовных мук в пылу кровопролитных баталий, уйдя на текущую войну. Возможно, в подобном случае было бы всё же точнее сказать, «сбежав на войну»?.. Хотя куда можно скрыться и спрятаться от самого себя, от собственных мыслей и чувств, и от боли, точащей душу? И виноват ли неприятель, с коим непременно следует вступить в смертельную схватку, во всех несчастьях, что в одночасье обрушились на бедную головушку?.. Сколько людей во все времена сгинуло ни за грош, так и не найдя ответов на эти животрепещущие вопросы.
     На время молодости Михаила пришлась афганская кампания. Он, находясь под влиянием переполнявших его эмоций и некой безысходности положения, в котором он пребывал, в один из дней рванул в военкомат, чтобы пойти по проторённому многими бесприютными душами мужчин пути. Однако после серии или даже целого цикла разговоров и уговоров своих старших товарищей и, конечно же, его матери, с которой он жил в двухкомнатной хрущёвке, после собственных размышлений на данную тему, он дал обратный ход... В одно из просветлений рассудка он ясно понял, что его гибель на чужбине никому не принесёт облегчения, разве что ему самому. Но кроме собственных интересов разве не следует учитывать чувств самых близких ему людей, для которых он был единственной отрадой и надеждой в старости?.. Тем не менее желание ходить по краю некой пропасти, постоянно испытывая определённый адреналиновый драйв, не растворилось бесследно и он находился в поиске остроты ощущений, которые вдохнули бы в его мятущуюся душу искреннее стремление жить и радоваться этой жизни... Так судьба из лаборатории престижного научно-исследовательского института Академии наук СССР привела его в Отдел инкассации одного из районов родного мегаполиса. Кардинальная смена обстановки и общение с другими девушками и женщинами, в конце концов, исцелили его сердечные раны и в его жизни наступил новый этап, наполненный своими заботами, радостями и эмоциями, всё больше положительного свойства. Теперь у него была новая интересная работа, он сменил профиль своей учёбы. Постепенно он обратил внимание на то, что вокруг, как оказалось, живёт множество других симпатичных представительниц противоположного пола, причём, большая часть из которых не замужем.   
     Таким образом, всё как-то само собой улеглось и сердце успокоилось, точно как предсказывали карты, когда ему гадала жена друга, владеющая этим искусством. Безумие, терзавшее его душу не один месяц, невероятным образом всё-таки закончилось!.. Реальность заиграла новыми красками, давая душе подпитку и вдохновение. К нему вернулись старые добрые друзья человечества – аппетит и сон. Пусть время сновидений сейчас заметно сместилось в сторону глубокой ночи, но зато оно априори имело место быть. А Михаил, обретший любимую работу, график которой позволял отойти ко сну даже утром, мог теперь закатные часы посвящать занятиям, которым он отдавал своё предпочтение и раньше в свободное время. Он читал, опять-таки пытался что-то писать, тихонько наигрывал на гитаре, чтобы не разбудить ни своей мамы, ни соседей по подъезду, или просто предавался размышлениям о смысле жизни, то есть философствовал...  
     Ложиться спать было ещё рано. Сегодня он уже выполнил свою норму по знакомству с литературными страницами и даже перевыполнил её. Оторваться от любимой книги иной раз бывает очень трудно. Но теперь, когда вернулась жажда ощущения действительности, а мироздание вновь обрело цвета и их оттенки, запахи и звуки, хотелось многое сделать. Хотелось просто объять необъятное! Свою очередную работу в Заочный университет искусств он уже отправил, уложившись в срок. Чувство некой свободы наполняло душу и весь молодой организм. Отметив закладочкой с изображением золотистой жар-птицы на красном фоне главу, на которой он решил прервать своё чтиво на сей день, он вышел на кухню, сделать небольшой перерыв на чай. Пока синий цветок газа, обвивший своими огненными лепестками эмалированный кофейник, делал своё дело, он машинально прильнул к окну и так же машинально бросил свой взгляд сквозь двойное стекло, оценивая ситуацию по ту сторону подлунной жизни. Обычно все полуночники, даже не будучи знакомы лично, знают друг друга заочно, опознавая в сумраке закатных часов одни и те же источники света, разрезающие дремлющее пространство спальных кварталов города. Прижавшись лбом к прохладному стеклу, Михаил смотрел сквозь него куда-то в бесприютную тьму, что захватила в плен, казалось, не только этот мегаполис, в котором он жил со дня своего рождения, но и весь белый свет.
     Его мысли подобно беспризорному ветру, что сейчас гонял стаи снежинок за морозным окном, носились где-то по скрытым уголкам и закоулкам мироздания, не находя постоянного пристанища. Но они уже не были в плену у определённого образа, они обладали той степенью свободы, которая позволяла пронзать пространство и время или просто безмятежно парить где-то в облачных высях, созерцая происходящее вокруг. Неудержимая тяга к познанию чего-то нового неизведанного, воплощённая в изучение научной литературы в области психологии и философии, сменялась совсем иной темой, более приземлённой, но такой же извечной, как и сама жизнь, поиском своего места в этом мире. Его одинокая душа жаждала тепла, простого человеческого тепла и крохотного островка своего обыденного счастья в безграничном океане Вселенной. Космос, пронизывающий время, или время, проходящее сквозь дворец мироздания, исполнены холода и равнодушной пустоты, как этот бестелесный скиталец, готовый заглянуть в каждую щёлку, что с самого вечера искал своего случайного собеседника, которому можно было бы раскрыть свои тайны. Бытие не имеет лица, но имеет Душу, частички которой наполняют каждый атом, делая его сопричастным к пьесе Великого Драматурга, не знающей окончания, и лишь периодически прерывающейся на аплодисменты и антракт...
     В жизни Васильцева наступила новая эпоха, может быть, самая счастливая и самая яркая, насыщенная какими-то мелкими радостями и приятными событиями, память о которых он сохранит до конца своих дней. Это была его эпоха возрождения...
     Похоже, все «записные полуночники», подобные Михаилу, в эту ночь почему-то рано покинули «лунный эфир» и упали в объятия Морфея, оставив его дежурным по этому участку города, в котором он проживал. «Да мало ли какие у людей могут быть причины, чтобы жить нормальной, вполне себе обыкновенной жизнью, – размышлял Васильцев, сканируя сумрачное пространство отстранённым взором. – В конце концов, никто не обязан каждую ночь составлять мне компании, членов которой, по сути дела, ничего не и связывает, кроме бессонницы...»
     Выпив чая из стакана в мельхиоровом подстаканнике, молодой, полный жизненных сил мужчина вернулся к уютному торшеру, что с нетерпением ждал его в спальне, и, одев наушники, погрузился в музыку Баха. Повертев в руках несколько грампластинок, он вновь выбрал ту, на которой было 565-ое сочинение великого композитора. Эта токката и фуга ре минор действовала на него одновременно и успокаивающе, и вдохновляюще. Всё тело наполняло состояние какой-то спокойной, умиротворяющей торжественности, плавно переходящей в созерцание действительности, толи настоящей, толи выдуманной кем-то, каким-то неведомым Творцом. В очередной раз он полистал альбом с репродукциями Рафаэля, посмотрел открытки с видами Тибета из работ Николая Рериха, после чего закрыл глаза и растворился где-то во времени и пространстве. Когда сработал возвратный механизм проигрывателя и головка иглодержателя медленно вернулась на свою исходную позицию, он поднял веки и, пребывая ещё в некой неге, аккуратно убрал пластинку в её конверт и выключил аппаратуру. Всё его тело пропитало состояние какой-то тёплой, согревающей благости. Теперь можно было и отправляться ко сну.
 
                                                    Г л а в а  2
 
                              Особенности профессии инкассатора
 
     Новый восход солнца сулил Васильцеву работу по четвёртому маршруту, в соответствии с графиком на месяц. Шёл второй год, как он устроился в отдел. За это время он успел постичь все премудрости данной профессии, некоторым из которых сильно удивлялся на первых порах изучения сего ремесла... Например, он не мог понять того, как инкассатор может помнить, за какой точкой и какие сумки, имеющие свои индивидуальные номера, закреплены; как дежурный располагает их без напряжения памяти в нужном порядке, согласно очерёдности посещения бригадой этих точек на маршруте. Идентифицировать несколько сотен номеров, привязав каждый из них в своём сознании к некоему конкретному объекту, казалось ему сложной задачей, требующей каких-то мыслительных сверх усилий. Ведь права на ошибку здесь нет, хотя есть подсказка в форме планшета с карточками инкассируемых точек. Ему было не ясно, как не молодой уже инкассатор может знать на зубок по их номерам все объекты в своём районе, которые он обслуживает, а также каждую более-менее значительную ямку и выбоину на дорогах внутри этого территориального образования. Но, как известно, «старанье и труд всё перетрут» и, разумеется, время и живая практика всё расставляют по своим местам и раскладывают по полочкам в любом деле.
     Кроме определённых рисков, а справедливее было бы сказать, как раз никем не вычисленных с той или иной степенью погрешности рисков и опасностей, инкассаторская должность предполагала и некие бытовые выгоды. Люди данной профессии, объезжая все точки своего (или не только своего – как уж они некогда были поделены) района, имеющие дело с наличностью, плотно соприкасались, в том числе, и со сферой торговли, а значит и со сферой дефицитных продуктов или тех продуктов, что отпускались тогда по талонам. График посещения точек, то есть объектов инкассации, был выстроен продуманно, практично и скрупулёзно просчитан. Время расписано по минутам в буквальном смысле этого слова. В каждой из карточек, заведённых на объект или точку, как привычно называли сами сотрудники данной службы те заведения, учреждения и магазины, на которых они производили инкассацию материальных ценностей, значился час и минута заезда бригады инкассаторов. Для того, чтобы проверить и оценить целостность сдаваемой сумки с денежной выручкой, качество шпагата, на котором закреплена пломба и качество индивидуального оттиска на пломбе, а также, чтобы сдающее лицо заполнило карточку; для ознакомления с сопроводительными документами, для того, чтобы поставить свою роспись и печать-штамп с указанием номера маршрута на копии сопроводительного документа, что остаётся у лица, которое сдаёт денежные средства в опломбированной инкассаторской сумке, требуются какие-то секунды. Обычно больше времени уходило на то, чтобы, войдя в здание, в котором находится данная точка, добраться до нужного кабинета или места, где всё сие «священное действо» происходит. Так или иначе всё время в пути следования по маршруту и время посещения каждой конкретной точки строго регламентировано с точностью до одной минуты. Понятно, что сама жизнь вносит свои коррективы в этот график и в применение инструкций по инкассированию того или иного объекта на практике. Тем не менее на собственном опыте Михаил убедился, что в обычных условиях всё это неким «магическо-бытовым» образом срастается и действительно работает так, как надо, за исключением нюансов, которые могут отличаться определённым разнообразием.
     Суть же миссии людей данной профессии такова, что инкассатор, являясь посредником между тем, кто сдаёт ценности и их получателем, то есть банком, транспортирует эти ценности, в подавляющем большинстве случаев денежную массу, с множества объектов в один объект, имеющий специальное хранилище, где они пересчитываются и тем или иным способом перераспределяются между организациями, являющимися юридическими лицами и объединёнными в союзы или торги и тресты. (В перестроечные времена частного предпринимательства, как такового, не было, хотя были кооперативные коммерческие организации.) Главная задача бригады инкассаторов – доставить опломбированную по всем правилам сумку, не имеющую изъянов, в целости и сохранности в банк и сдать её с рук на руки кассирам-приёмщикам, работающим на вечерней кассе данного казённого учреждения.  
     С той секунды, как сотрудник отдела инкассации принял опломбированную сумку, до момента её сдачи на вечерней кассе бригада несёт за неё полную ответственность. Содержимое сумки для работников этой службы обезличено, если, конечно, сам сей предмет не имеет внешних изъянов, пломба не повреждена и оттиск на ней чёток, а шпагат, на коем крепится пломба, плотен и надёжен. В случае, когда какой-либо из данных факторов нарушен и сотрудник банка, работающий на вечерней кассе отказывается принимать «подозрительную» в каком-либо из перечисленных выше аспектов сумку и требует её вскрытия и, соответственно, пересчёта содержимого и, разумеется, сопоставления с данными, что содержатся в сопроводительной документации к этой сумке, неизбежно возникают нюансы... Если цифры, указанные в экземпляре сопроводительной квитанции и карточке, сошлись с суммой наличных, что оказалась в сумке, бригада может облегчённо выдохнуть – почти обошлось. В том случае, когда эти числовые значения не сходятся, вся вина и, естественно, материальная ответственность всем своим грузом автоматически ложится на плечи инкассаторов, принявших эту сумку. В момент, когда сотрудник банка на вечерней кассе отказывается принять сумку, не внушающую ему доверия по той или иной причине, без пересчёта наличности и сопоставления с прилагающимися к ней бумагами, сей «волшебный предмет» перестаёт быть обезличенным для бригады и обретает конкретные цифровые выражения. В любом случае составляется соответствующий акт, свидетельствующий о вскрытии сумки и причинах сего действа, в котором отражаются результаты этой полу-магической манипуляции. В данном случае «медицинский термин» «вскрытие покажет» для всех участников этого своеобразного шоу, типа «Поле чудес», обретает свой практический смысл. Так или иначе при подобном раскладе сей факт отразится на премиальных, что получит каждый из членов данной бригады инкассаторов за расчётный период уже на другом «чудесном поле», то есть в окошечке дневной кассы. Ибо в независимости «от результатов вскрытия», сам факт его наличия уже означает некую ошибку со стороны инкассаторов в их работе или, проще говоря, «косяк».
     Из всего этого следует, что невнимательность при инкассировании точки, в том числе и разговоры на весьма отвлечённые от дела темы с тем, кто сдаёт сумку (в каком бы привлекательном женском облике он ни предстал), могут быть чреваты для бригады самыми неблагоприятными последствиями.
     Если лицо, которое сдаёт выручку, будь то: кассир, директор магазина, его заместитель или любой уполномоченный на проведение сего действа продавец, допустило какое-либо из нарушений инструкции инкассации объектов, инкассатор, действуя строго в соответствии с этим регламентирующим данный аспект его деятельности документом, покидает точку, не забрав с собой сумки с ценностями и не оставив взамен её другой пустой аналогичной сумки с номером, что закреплена за данным объектом. Естественно, при этом не оформляются какие-либо документы. Причины, по которым инкассатор может не принять сумки с выручкой, как правило, стандартного свойства, как то: ненадёжный, то есть некачественный шпагат, на котором крепится пломба с фирменным оттиском объекта (он может просто порваться и повлечь за собой уже известные нам последствия «вскрытия»), нечёткий оттиск на пломбе, внешнее повреждение инкассаторской сумки, неправильное оформление сопроводительной документации или ошибка в данных документах, неприспособленное для произведения инкассации помещение, нахождение посторонних лиц в таковом помещении, отсутствие возможности безопасного и максимально близкого подъезда к объекту и тому подобное.  
     Случалось и такое, что в силу тех или иных причин человек, который должен был сдавать ценности, не успевал всё подготовить для этого действа. Однако время заезда инкассаторов на точку строго определено на будничный день и на день праздничный или выходной. Живя в Советском Союзе, Васильцев не сильно бывал удивлён даже, если лицо, которое должно было сдавать ценности, пребывало в состоянии некой отстранённости от мирской суеты, будучи этой самой суетой и взято в плен, иными словами, было просто пьяным. Понятно, что в таком случае инкассатор даже не будет разговаривать о том, за чем он, собственно говоря, пришёл. Он просто молча развернётся и уйдёт восвояси, а старший бригады после сдачи ценностей на вечернюю кассу банка в конце рабочего дня напишет свой рапорт по данному поводу. Неприятности, связанные с тем, что выручка не была сдана по какой бы то ни было причине, для соответствующего лица или лиц последуют сразу же на следующий день, совершенно не заставляя себя ждать. Ибо ответственный сотрудник банка уже утром или к полудню известит тот или иной торг или трест, что денежные средства не доставлены в это финансовое госучреждение. За свою практику Михаил видел много разных интересных случаев и по данной теме – на то она и жизнь.
     Так или иначе, дабы оградить себя от неприятностей, что могут последовать из соответствующего торга или треста, руководство торговых точек готово было оказывать служащим отдела инкассации всевозможные преференции для соблюдения негласных правил лояльности к их сотрудникам, сдающим выручку. Во времена повального дефицита различных хороших добротных вещей и продуктов питания работа инкассатора была полезной, что называется, «для дома, для семьи», так как он являлся, по сути дела, добытчиком такого рода благ. Отпуск сливочного масла и колбасы по талонам, строго регламентированная и ограниченная продажа водки, отсутствие в свободной продаже сыра, майонеза, сгущённого молока, наборов шоколадных конфет и некоторых других продуктов во многих регионах страны – всё это делало весьма престижным данную опасную профессию. Ведь для сотрудников данного отдела Госбанка в сей сфере действовали негласные льготы, а в торговом обороте всегда находились какие-то пути и ручейки, «по-особому» впадающие в эту реку...
     Когда Васильцев по знакомству устраивался на работу в отдел инкассации, он, разумеется, не думал о тех благах, что он получит вместе с красной корочкой сотрудника данного отдела, содержащей все паспортные данные. Он об этих своеобразных «льготах» даже не подозревал! (Паспорт гражданина Союза ССР у человека, поступавшего на эту государственную службу по известным причинам изымался, предостерегая его от ненужных соблазнов и мыслей. В то время, кроме удостоверения личности, у инкассатора на работе при себе должны были иметься ещё две красных книжицы, а именно: разрешение на ношение огнестрельного оружия и доверенность на получение материальных ценностей. Оба этих документа, как и табельное оружие инкассатора, хранились в специальном оружейном сейфе-шкафу и выдавались, также как пистолет и две обоймы патронов к нему, только на рабочее время под личную роспись.)
     Михаил бежал от самого себя и от своей неразделённой любви. Ни о чём другом он в тот момент даже и не помышлял. Эти негласные льготы он, как и все сотрудники отдела инкассации в то время, получал в качестве своеобразных бонусов к нюансам своей профессиональной деятельности, содержащим в себе определённую степень риска для жизни. К числу официальных льгот относилась достаточно редкая выдача специальных пайков, то есть набора дефицитных продуктов, не имевшихся в свободной продаже в сети розничной продуктовой торговли. Каких-либо иных преимуществ перед другими гражданами Страны Советов инкассаторы не имели. На случай гибели при исполнении своих служебных обязанностей близким родственникам погибшего выплачивалась страховая премия в размере одной тысячи рублей. Такова была цена жизни сотрудника данного отдела и благополучия его семьи. Вот, собственно говоря, и всё инкассаторское счастье середины восьмидесятых!   
 
                                                  Г л а в а  3
 
                                       Инкассаторские будни
 
     Васильцев проснулся около одиннадцати, до заступления на службу была ещё уйма времени. Он позанимался на брусьях, что находились во дворе дома, где он жил, сделал небольшую пробежку и ряд разминочных упражнений перед этим. Приведя себя в тонус прохладным душем, позавтракал и был готов к новым свершениям. Мама с утра уехала на свою работу и он, как обычно в это время, домовничил один. В общем-то, со своей мамой они пересекались только поздним вечером, когда Михаил попадал в родные пенаты после окончания собственного трудового дня. Часа полтора-два на общение у них, как правило, было и, наверное, не более того. Может быть, по этой причине два взрослых человека разного пола, проживая в одной квартире, не уставали друг от друга. Тем более, что мама Миши, Надежда Петровна, была человеком довольно тонкой душевной организации, хотя и весьма практичным по натуре своей. Она никогда «не грузила» сына какими бы то ни было правилами по его распорядку жизни. Но всегда разумно и терпеливо относилась к его возрастным исканиям и экспериментам. Если он в юности приходил домой выпивши или от него пахло табаком, она не устраивала скандалов и не читала ему каких-либо нотаций. Наверное, именно благодаря этой её мудрости он не пристрастился ни к алкоголю, ни к курению. Ведь каких-то строгих вето для него не было и упрёков со стороны своей матери он никогда не слышал и не получал. Она просто полагалась на его врождённое благоразумие, нормальное срабатывание инстинкта самосохранения и чувство меры. Кстати говоря, со своей мерой он довольно-таки быстро для себя самого определился. Нужно отдать должное его маме, ни в одном из факторов возможных рисков и допущений она не ошиблась. Едва её сын переступил двадцатилетний рубеж, он знал свои нормы и дозы, равно как и отстранялся от курения. Всё, что было можно и нельзя, в этом плане, он попробовал, будучи ещё школьником или чуть позже. В данном случае всё то же простое благоразумие с его стороны и проявленная со стороны Надежды Петровны мудрость и, конечно же, опыт, полученный в ходе общения с табачными изделиями и спиртным, сделали своё дело. Михаил знал цену всем этим пресловутым удовольствиям и никогда лишний раз не вёлся на призрачное счастье, что источал сей круг вещей. Когда он ещё покуривал, он начал коллекционировать пустые пачки от сигарет. Какой-то эстетический код или, пусть даже некая форма эстетства, в сём были. После того, как он довольно-таки легко расстался с этой привычкой, стал собирать уже нераспечатанные пачки табачных изделий. В отношении алкоголя дело обстояло приблизительно таким же образом. Сейчас, когда он имел свободный доступ к этой продукции, он с зарплаты или с аванса непременно покупал какую-нибудь бутылку зелья и ставил её в специально отведённую для этого секцию шифоньера. Более чем за год у него скопилась своеобразная коллекция образцов алкогольной продукции, состоящая из различных сортов коньяка, водки, ликёров, десертных вин и шампанского, которую дополняли несколько бутылочек джина и виски, привезённых по случаю кем-то из его приятелей в разное время из столицы. В особые дни или просто под настроение он с удовольствием приготавливал для своих друзей коктейли по профессиональным рецептам. Такое хобби тоже имелось в арсенале его увлечений. Постоянное наличие всех этих соблазнов у себя под рукой только укрепляло его индифферентное отношение к ним. Такого рода пристрастия человеческой натуры ему были абсолютно безразличны.
     От дня сегодняшнего Васильцев ожидал самых что ни на есть прозаических возможностей и благ, которые предусматривало штатное расписание. Четвёртую неделю их бригада, в которую кроме него самого, входил его постоянный напарник Леонид и любой водитель, назначенный по разнарядке к ним на текущий день, обслуживала маршрут под номером 4. Правда, на сегодня коллега по работе отпросился у руководства по своим неотложным делам и его должен был подменить Наиль, с которым Михаил хорошо ладил, впрочем, как и с подавляющим большинством сотрудников данного отдела. В 15:35 Васильцев был в банке. В комнате, закреплённой за Отделом инкассации, уже находились: многоопытный дежурный Гаврила Алексеевич, принадлежащий к «поколению отцов», начальник отдела Виталий Викторович, что был старше Михаила на три года, его напарник на текущий день, ровесник Наиль Шамшутдинов и ещё две бригады инкассаторов. Никого из водителей пока ещё в расположении не было.
     Работа в паре строилась по весьма простому принципу. Один из партнёров назначался сборщиком и посещал каждую из точек, что были на маршруте, а другой являлся старшим бригады и всё это время находился в машине с водителем и деньгами. На следующий день они менялись местами. Четыре бригады инкассаторов на протяжении месяца работали по тому или иному маршруту, затем переходили на следующий по методу круговой ротации. Отдыхали по скользящему графику. Одна пара была подменной на случай выходных и отпусков. На утренний маршрут, обслуживающий только сберкассы района, включая центральную, и трамвайно-троллейбусное депо, выходили, как правило, дежурный и начальник отдела или кто-нибудь из работников, что не был задействован вечером. Дежурными по отделу, в соответствии со своим графиком, всегда были пожилые многоопытные инкассаторы. Таким манером всё крутилось и вертелось на протяжении многих лет.
     По своему возрастному составу сотрудников отдела можно было разделить на две группы, одна из которых представляла собой молодое поколение, условно говоря, «поколение детей». В неё входили подтянутые поджарые ребята до тридцати лет. К «поколению отцов» принадлежали мужчины в возрасте от пятидесяти и старше – военные пенсионеры, ветераны различных специальных служб или даже просто люди, вышедшие на заслуженный отдых. Добрая половина членов из этой группы прошла огни и воды Великой Отечественной. Тогда они сами были ещё юношами. Один из нынешних седовласых ветеранов войны сбежал из дома сражаться с врагом, когда ему было лишь шестнадцать, и стал, по сути дела, сыном полка.
     Самому старшему из сотрудников отдела Белецкому в прошлом году стукнуло семьдесят. Ему довелось поработать в своё время ещё в органах НКВД. В самое ближайшее время предполагалось, что он уйдёт на заслуженный отдых. Это был высокий, сутуловатый мужчина, лицо которого было испещрено множеством морщин разного калибра. Посему он выглядел заметно старше всех остальных. Его цепкий, острый испытующий взгляд с лёгким прищуром, казалось, пронизывал человека насквозь, пытаясь что-то выковырять из него или найти какую-то необходимую ему деталь, которую можно было бы использовать в нужном направлении. Должно быть, он и сам давно бы уже ушёл на покой, но в его жизни всё было не так просто. Несколько лет назад в автомобильной катастрофе погибла его дочь со своим мужем. Теперь на иждивении Олега Викентьевича с супругой оставалось трое внуков. Очевидно, что двух пенсионных пособий в семье и социальных выплат, полагавшихся этим детям, для более-менее нормальной жизни представителей младшего поколения сего семейства было не вполне достаточно. По этой причине уже не отличавшийся хорошим здоровьем Викентьич был вынужден работать, обеспечивая своих домашних всем необходимым для приличного существования.
     Имея пытливый ум и читая в то время в прессе много материалов, ставших открытыми для свободного доступа о сложной и жестокой эпохе сталинских чисток и борьбе с «врагами народа», Михаил не раз размышлял о том, что же такого мог сделать тогда, будучи совсем ещё молодым человеком, Викентьич, за что он и его семья были так наказаны свыше... Понятно, что ни о чём подобном он майора Белецкого спросить не мог, когда они работали в одной бригаде, даже, если его возрастной напарник приносил в машину какой-нибудь «косячок», в том числе, например, и калым лично для себя в виде бутылочки вина, что он «заработал» на точке, дав кому-то, из сдающих выручку, две-три лишних минуты на то, чтобы устранить какие-то недостатки, связанные с подготовкой к инкассации сумки или с сопроводительной документацией к ней. Слишком велика была разница в их возрасте и социальном положении. Максимум, что мог себе позволить молодой, хорошо воспитанный сотрудник отдела, по разнарядке исполнявший в тот день на маршруте роль старшего бригады, так это вежливо пожурить своего многоопытного товарища по оружию, который видел на этом свете, наверное, всё или во всяком случае больше того, чем он бы этого хотел...
     Два поколения инкассаторов прекрасно ладили друг с другом, вероятно, ценя в представителе иной возрастной категории то, чего им самим не хватало. Для одних это были: сила и ловкость, для других: большой жизненный опыт и заслуги перед Отечеством. Нужно сказать, что задора и запала хватало и тем, и другим. Если бригада состояла из членов разных возрастных групп, как правило, они трудились слаженно и чётко, дополняя один другого. В то же самое время «комсомольско-молодёжные» мини-коллективы чаще привозили «косяки» разного рода, видимо, просто в силу большей своей тяги к жизни во всех её проявлениях, ведь на многих точках они имели дело с молодыми дамами, часть из которых, к тому же, не состояла в браке....   
     Комната, отведённая для Отдела инкассации, представляла собой весьма скромное по объёму помещение, в котором из мебели находились такие предметы, как: письменный стол руководителя отдела, располагавшийся ближе к дальней стене комнаты, круглый стол, за которым текла вся будничная инкассаторская жизнь (он же стол для игры «в козла»), шкаф с документацией, что находился за спиной начальника отдела, большой металлический стеллаж для инкассаторских сумок и не более шести-семи невзрачных стульев. (При необходимости все недостающие предметы для сидения приносились из длинного коридора банка.) По правую руку при входе в помещение находилась тумба для работы с табельным оружием, когда сотрудники военизированного отдела вооружались или, наоборот, готовились сдать его дежурному. С ней соседствовал массивный оружейный шкаф-сейф. В этом хранилище содержались пистолеты системы Макарова (ПМ), патроны в деревянных брусочках, под каждый из которых было высверлено своё отдельное отверстие. Все брусочки с шестнадцатью дырочками-углублениями в них были подписаны поимённо. Здесь же, в бронированном шкафу, находились и персональные документы каждого из инкассаторов: разрешение на ношение огнестрельного оружия и доверенность на получение материальных ценностей на обслуживаемых ими объектах. Портупеи, не представлявшие из себя чего-то особенно значимого в этой повседневной рутине, лежали отдельно в тумбе, на которой сотрудники отдела укомплектовывали и разукомплектовывали своё оружие патронами, всякий раз извлекая каждый из них из своей ячейки и вставляя в основную и запасную обоймы и, соответственно, производя действие в обратном порядке перед сдачей всего боекомплекта дежурному по отделу на хранение в запечатанном сургучом сейфе.
     Рабочий день инкассатора был разделён на две части или на два заезда. После первого заезда необходимо было сдать деньги в известных, наверное, каждому обывателю особых опломбированных сумках на вечернюю кассу сотрудникам Госбанка, то есть кассирам-приёмщицам, которые запирали их в специальную камеру или комнату-сейф. После этого, передохнув, как правило, от десяти до двадцати минут или чуть более того, бригада отправлялась на второй заезд. Количество инкассируемых объектов или же точек на заездах было приблизительно одинаковым. По ходу движения по маршруту следования старший бригады инкассаторов, что находился на заднем сиденье или на одном из задних сидений автомобиля (смотря какое транспортное средство поступало в их распоряжение), складывал сумки с выручкой в порядке их поступления в специальный большой инкассаторский мешок из прочной ткани, сворачивая их на определённый манер. Порожние сумки, не содержащие выручки, которые приносил или возвращал ему инкассатор-сборщик, докладывая о том, что они пусты, откладывались старшим отдельно, чтобы в последствии сдать их дежурному. К концу заезда мешок был забит до верху и завязывался. Выйдя из автомобиля возле входа в банк, старший инкассатор водружал или забрасывал его себе на плечо и в сопровождении сборщика направлялся к вечерней кассе для сдачи содержащихся в нём ценностей. Каждая опломбированная сумка, поочерёдно извлекаемая из мешка, сдавалась отдельно через окошко вечерней кассы, где её тщательно осматривал приёмщик-кассир, уделявший особое внимание целостности самой сумки с раздвижным горлышком из четырёх металлических планок и складным замком, в который был провздет шпагат с пломбой, чёткости оттиска на самой пломбе, надёжности и качеству шпагата, на коем и крепилась данная свинцовая пломба. Водитель каждой из бригад в это время, как правило, находился в помещении отдела, где самозабвенно забивал «козла» с другими шоферами, дежурным или освободившимися сотрудниками этого военизированного подразделения. То была самая шумная часть процесса, именуемого работой отдела инкассации.
     Сдав после второго заезда или специального (третьего) отдельного заезда в универсам деньги на вечернюю кассу, инкассаторы разоружались, возвращая дежурному своё табельное оружие, разрешение на его ношение и доверенность на получение ценностей. Затем они, соответственно, расписывались в журналах за все эти действия и, если не было необходимости писать какую-либо объяснительную записку или рапорт, инкассаторы разъезжались по домам или по каким-то другим нужным им местам с водителями, с которыми, как правило, и отработали свой маршрут. Дежурный по отделу в путевом листе шофёра отмечал ему время убытия с таким запасом, чтобы тот мог без суеты развезти обоих членов бригады, куда им было нужно, и чтобы при этом у него оставалось некоторое свободное время на какие-то мелкие собственные надобности (в пределах разумного, конечно).
     Каждый из маршрутов имел, если так можно выразиться, своё индивидуальное лицо, свою «фишку». Где-то можно было обзавестись, например, коробочкой шоколадных конфет, где-то палочкой или другой колбасы без талонов; где-то можно было раздобыть сыра, сгущённого молока или взять сливочного масла опять-таки без талонов. Ну а на какой-то из точек имелась возможность купить необходимое количество водки (столько, сколько было нужно для полного счастья большо-о-ой компании). Словом, все знали, где, что и в каких количествах можно было приобрести за счёт собственных наличных средств.
     На одном из маршрутов вкусно кормили в пельменной, на другом в столовой давали в дорогу пирожков (правда, они почему-то всегда были холодными и не первой свежести, как будто бы заготавливались ещё с предыдущего вечера; инкассаторы ласково называли их «тошнотиками»). Работа по первому маршруту означала, что на втором заезде бригаду, припарковавшую свой автомобиль у заднего входа определённого инкассируемого ей объекта, непременно угостят свежим неразбавленным пивом в пол-литровых стеклянных кружках – один раз в пив-баре и другой раз в кафе. Обоими заведениями руководил понимающий и приятный мужчина средних лет, строго заповедовавший своим подчинённым как в одном, так и в другом заведении, потчевать инкассаторов свежим пенистым разливным напитком. Если вдруг по какой-то причине с ним возникнут затруднения, бригада должна получить в своё распоряжение сей напиток в иной таре и форме – «по бутылке на брата». В общем, с голоду умереть не давали, да и за собственные деньги всегда можно было подкрепиться тем, что душа желала. Специально отведённого места и времени на обеденный перерыв для людей данной профессии их рабочим распорядком предусмотрено не было. Потому такие паузы на  «дежурный перекус» на каждом из маршрутов были привязаны к тому или иному объекту инкассирования или точке, где это было наиболее уместно и продуктивно. В самом банке между заездами разве что можно было утолить жажду и не более того.
     Инкассатор всегда имел при себе какие-то собственные деньги на тот случай, если удастся чем-либо дефицитным поживиться, доставив радость семье или кому-то из своих хороших знакомых. Да и прикомандированных к ним водителей, как и сотрудниц Госбанка, принимавших у них деньги на вечерней кассе, бригада не обделяла вниманием в этих вопросах. Интересы дежурного по отделу, разумеется, тоже учитывались. Словом, люди этой профессии на работу шли как на праздник, ибо здесь их ждало сочетание приятного с полезным. В голове же, кроме служебной информации, необходимо было держать и пожелания всего круга перечисленных выше лиц, вместе с некими суммами, что к данным пожеланиям в ходе сей каждодневной кутерьмы прикреплялись.
     Нужно ли говорить, насколько почётной и ответственной была данная профессия. Руководство банка и все его сотрудники именовали инкассаторов исключительно по имени отчеству, вне зависимости от их возраста. Для представителей молодого поколения это являлось особым дисциплинирующим фактором, подчёркивающим статус и всю прилагающуюся к нему серьёзность, меру и полноту ответственности в случае каких бы то ни было инцидентов, возникших в ходе их трудовой деятельности. 
     Проведя символический инструктаж перед выездом бригад на свои маршруты, начальник отдела, с которым Михаил был в исключительно хороших отношениях, попросил его задержаться на пару минут.
               – Итак, господа, все всё знают. Внимательность, бдительность и ещё раз бдительность и внимание, плюс ваше вдохновение, – традиционными словами завершал свою речь руководитель подразделения. – Калашенко и Стельнов, ещё одна сумка без пломбы и просто лишение премии на все ваши проценты вас уже не спасёт! Все амурные дела – вне рабочего времени, будьте любезны... Все проблемы и заботы оставили дома. Всё. Трудимся! Цигель, цигель! Ай-лю-лю! По коням!.. Васильцев, задержись, пожалуйста.
               – Я всё помню, Виталь. В хозтоварах – набор для управляющего. Доставим в лучшем виде, аккуратно, – начал было разговор Михаил, – и насчёт 929-ого помню...
               – Нет, Миш, я сейчас не об этом, – осёк его Виталий Викторович. – Ну, ты, конечно, в курсе, что у нас Викентьич уходит на заслуженный отдых. И у нас ещё одна перемена. Я не стал уж озвучивать сегодня. Похоже, Мальцев должен срочно уехать по семейным обстоятельствам. В общем, он увольняется. А завтра на стажировку выходит уже новый человек. Это – военный пенсионер, подполковник, коммунист. Он по рекомендации Вяземского, его знакомый. Два дня с Лёней покатаете его по своему маршруту в качестве стажёра. Всё покажете, расскажете. Потом поездит с другими. Мне кажется, он нам подойдёт. Ген Саныч о нём хорошо отзывался. Короче, присмотрись и присмотри на первых порах. Я через недельку вас с Лёнчиком разобью, а его тебе поставлю в пару на время.
               – Добро, Виталий Викторович! Всё сделаем.
               – Ну, давай, в путь... Да! Нашему-вашему сегодняшнему водителю, который новенький в гараже, пива не предлагайте, – уточнил ещё один «технический» нюанс непосредственный начальник Васильцева и, увидев в глазах приятеля немой вопрос, добавил, – скажи, я запретил. Мне звонили по поводу него из нашего гаража. Говорят, в общем, нельзя ему. Ну, ты понял... Удачи!.. Стой! Ещё одно. Родственница управляющего жаловалась на вашу бригаду. Вроде как, притесняете вы её, даже прессуете, типа... Я знаю, что болтушка, что врёт, как... Словом, вы там с ней полюбезнее, покорректнее, чтобы не к чему было придраться.
               – Да ты ж её прекрасно знаешь, Виталь!
               – Именно поэтому и прошу. И Лёне завтра передай, если я закручусь и забуду. В общем, повнимательнее там, чтобы никаких подстав не проскочило... Та ещё дамочка! Да что я тебе говорю!.. Давайте, летите!
     Родственница управляющего отделением Госбанка, в котором трудились наши инкассаторы, действительно была женщиной весьма склочной и сердитой. Она не боялась инкассаторской немилости или гнева, ибо имела «хорошую крышу над головой». По этой причине в общении с сотрудниками данного отдела могла позволить себе то, чего обычно не позволяли другие лица, сдающие выручку на своих точках. Все инкассаторы, зная её несносный характер, её откровенно не жаловали, но, что называется, против рожна идти никто из них не хотел...
     Накануне вечером при сдаче выручки на точке, где она работала директором магазина, Леонид, постоянный напарник Васильцева, будучи в тот день сборщиком, обнаружил в сопроводительной ведомости к инкассаторской сумке ошибку. Это означало, что нужно будет её вскрыть, заново заполнить сей документ, один из экземпляров вновь вложить во внутренний кармашек сумки вместо испорченного и заново её опечатать. По известным причинам, в таком случае, наверное, любая бригада дала бы сдающему лицу, имеющему свои мощные рычаги давления в банке, время на переделывание документов и на всю эту карусель, дабы избежать проблем с собственным руководством. Однако положения инструкции предполагали на сей случай однозначное действие – не производить инкассации данной точки, ибо, как мы знаем: «Цигель, цигель, ай-лю-лю!..» Кроме всего прочего, «виновница этого торжества» не могла вспомнить, куда она впопыхах сунула свой пломбир, к тому же, пломба, что была на сумке, почему-то оказалась у неё последней. Вот уж воистину, как говорится: «И на старуху бывает проруха»! Кто же мог ожидать такого неприятного сюрприза от судьбы в собственный День рождения, когда она, похоже, устроила на работе маленький междусобойчик?
     По своему оценив ситуацию, Леонид вышел к машине посоветоваться со старшим бригады, как поступить. Васильцев, прояснив для себя положение дел, принял очевидное решение, двинуться дальше по маршруту, ибо должностных инструкций пока ещё никто не отменял, даже управляющий данным отделением Госбанка и «цигель, цигель», как мы понимаем, «ай-лю-лю»...        
     Едва напарник Михаила вошёл в кабинет, где сдавалась выручка на следующей точке, его попросили подойти к телефону. Звонил дежурный из отдела, которым вчера был Демидыч, и он настойчиво интересовался тем, что произошло буквально несколько минут назад.
               – Мы её «бросили»*, – доложил ему Лёня, выслушав из трубки довольно жёсткую тираду дежурного, – сколько времени ей потребуется, чтобы переписать «сопроводиловку», найти свой пломбир, да ещё и пломбу?! Та была последней! О своих «грехах», о «косяках» своих она тебе ничего не сказала?
     После недоброго бурчания, раздавшегося с другого конца провода, с использованием некоторых национальных идеом, напарник Михаила положил трубку аппарата и, играя желваками, проинкассировал точку, в которой он находился на тот момент. Когда они, завершив свой второй заезд, прибыли в отделение Госбанка, внутри их уже ожидала директрисса, напортачившая при сдаче сумки с выручкой. При ней был весь необходимый ей комплект, как то: заново опечатанная сумка с деньгами, пломбир, небольшая упаковочка чистых бланков сопроводительных документов, пломбы и моточек штатного шпагата. Данный набор она прихватила с собой «на всякий пожарный случай» – мало ли что. В машине, недалеко от входа в банк, её ожидал «поднятый по тревоге» муж.
     Вообще говоря, далеко не каждый из тех, кто сдавал выручку в банк, отважился бы на подобный шаг, даже осознавая, что на следующий день у него будут весьма серьёзные неприятности со своим высоким начальством из-за того, что деньги не были сданы. Однако было несколько персон в районе, которые в таких случаях, кроя на чём свет стоит «зловредных инкассаторов-паразитов», брали такси, родственников или друзей и, исправив свои «косяки», летели прямо к дверям известного финансового учреждения, дабы всё-таки уговорить бригаду взять у них выручку и тем самым оградить себя от грядущих проблем. Но для того, чтобы перейти ко всем этим действиям, нужно было с казёнными деньгами караулить свою бригаду инкассаторов возле входа или попасть в само помещение банка, куда дежурный милиционер не пустит кого ни поподя после его закрытия. Словом, невнимательность, халатность, беспечность или какая-то иная недооценка серьёзности ситуации, связанной со сдачей ежедневной выручки в соответствующее кредитно-финансовое госучреждение, могла повлечь за собой целую круговерть проблем разного рода и качества. 
     С этой бригадой у родственницы управляющего нашим отделением Госбанка и до настоящего случая были «особые отношения», ибо Михаил имел репутацию принципиального сотрудника отдела. Он, конечно же, не был монстром, каким в своих рассказах о нём представляла его наша дама. Сколько раз он шёл навстречу работникам тех или иных объектов, сдающих выручку в банк, ведь все мы – разумные и совсем не бесчувственные люди, какими бы суровыми инструкциями нас ни обложили наши должности и принятые вместе с ними обязанности. Тем более, что быть заложником у правил, исполненных внутренних противоречий и различных иных нюансов, которые сама жизнь ежедневно организует на свой собственный манер, никто, по сути дела, нас заставить не может. Однако в таком тонком, ответственном и щепетильном деле, которым занимался Михаил со своими коллегами по работе, всё подчинено принципам здравомыслия и благоразумия, и, конечно же, божьему промыслу, как ни крути. И сия истина находила своё постоянное подтверждение в быту изо дня в день.  
 
 
 * «Бросить точку» на инкассаторском жаргоне означало: не произвести инкассации выручки на объекте, который подлежал инкассированию, согласно заключённому договору между отделением Госбанка и соответствующим торгом или трестом, объединяющим организации сходного профиля работы. В этом случае инкассатор уходил с точки, не забрав сумки с выручкой и, соответственно, не оформив никакой документации на неё. Порожнюю сумку, которая должна была быть оставлена им взамен сумки с ценностями, он, разумеется, не вручал лицу, сдававшему деньги; он снова уносил её с собой и сдавал её старшему бригады, докладывая ему причину, по которой сие «магическое действо» не состоялось.
 
 
 
                                                     Г л а в а  4
 
                                            Мужской праздник
 
 
     Маршрут, который обслуживала в этот месяц бригада Леонида и Михаила, был славен тем, что двумя яркими точками на нём являлись: Стол заказов и универсам. А это в свою очередь означало, что можно будет раздобыть чего-нибудь дефицитного и особенно приятного для системы пищеварения организма. В Столе заказов инкассаторы, работавшие на данном маршруте, обычно приобретали сыр, который в магазине купить было просто невозможно, колбасу, сливочное масло, шоколадные конфеты в коробках или иные «трофейные» продуктовые товары. А если повезёт, то можно было обзавестись и несколькими бутылочками «Пепси» или «Фанты», ёмкостью 0,33 мл.
     Вечером Васильцев собирался посетить знакомых девушек, снимающих весьма просторную жилплощадь ближе к набережной Волги, с которыми он подружился несколько лет назад, когда и сам ещё работал в одном из учебных заведений высшей школы областного центра. Сегодня у них планировалась не то, чтобы вечеринка, но просто встреча, подразумевающая чисто дружеское общение в тесной компании. День был выбран неслучайно – 23-е февраля. Нельзя сказать, что в кругу своих близких друзей и приятелей они как-то по особому отмечали это событие, нет. Просто этот праздник являлся поводом посидеть в небольшом позитивно настроенном коллективе и хорошо провести время.
     Михаилу хотелось хоть чем-то немного удивить и порадовать собравшихся и пять-шесть бутылочек дефицитных газированных напитков были бы весьма подходящим для этого атрибутом праздника. Но сии трофеи ещё нужно было добыть! Десертное вино или шампанское тоже, в общем-то, пришлось бы кстати. Однако то были вещи совершенно обыденные, а вот «Пепси» или «Фанта» это уже – редкость в данном регионе.
 
     Когда Васильцев ложился спать, он не обратил внимания на то, что творилось за окном. Затеявшая свою кутерьму ещё вечером метель усилилась и к утру намело много снега. Что для одних – радость, другим – проблемы. Никто из инкассаторов не любил такой погоды. Снегопад и сопровождавший его ветер означали, по сути дела, одно: будут проблемы на маршруте. Потому что непременно придётся в том или ином его месте, в нарушение всех правил безопасности и должностных инструкций, оставив ценности в салоне автомобиля на попечение водителя, толкать это самое средство передвижения, ибо никакая дорожная служба, как бы она того ни желала, не сможет за считанные часы одолеть последствий сильного снегопада в большом городе. А уж в некоторых из тех местечек и закоулков, по которым приходится лазить по их служебным делам инкассаторам, тем более.
     Сегодня все сотрудники военизированного отдела Госбанка пришли на работу пораньше, ибо то, что для большинства из них было началом трудового дня, для других служащих этого кредитно-финансового учреждения являлось практически его окончанием. На общем собрании коллектива по поводу Дня Советской армии и военно-морского флота управляющий районным отделением банка в торжественной обстановке поздравил инкассаторов с праздником и вручил каждому из них небольшой, но приятный подарок. После сей официальной части все перешли к своим рутинным делам, сотрудницы данной организации уже в предвкушении особого домашнего ужина, а работники сугубо мужского отдела, настраиваясь на рабочий лад.
 
     Прослушав в очередной раз формальный инструктаж, бригады вооружились и погрузились в свои текущие заботы, ожидая прибытия служебных машин. (Каждый из тех, кто работал в отделе не первый месяц и не первый год, разумеется, знал должностные инструкции на зубок; по уровню понимания этих правил безопасности постоянно проводились зачёты. Хотя свод данных основополагающих рабочих документов и содержал некие внутренние противоречия, зачёты с завидной регулярностью сдавались и принимались, а инкассаторская обыденная жизнь текла своим чередом. Самым неприятным моментом во всех этих хитросплетениях нормативных бумаженций разного сорта, регламентировавших работу людей с оружием, что трудились в данной сфере, было то, что инкассатор при любом раскладе в случае какого-либо негативного исхода того или иного происшествия всегда оставался неправым и виноватым. Такова была, так сказать, «селяви» тех лет и «инкассаторская доля». Несмотря на все риски разного рода, люди трудились, может быть, с разной степенью самоотдачи, но весьма профессионально и вдохновенно.)
     Первым из водителей военизированного гаража на пороге отдела появился «Хоттабыч». Это был сухощавый, довольно высокий мужчина лет 50-55. Своё прозвище он получил, вероятно, из-за самого своего телосложения, манеру ходить слегка враскачку, шаркая по полу ногами, и привычку сидеть за рулём, заметно сгорбившись и вцепившись в баранку автомобиля, что называется, «как в последний раз».  Всё это было бы весьма забавным, если бы не одно «но». Валентин Степанович вёл свою машину по дорогам города так, как будто бы специально собирал на них все ямы самого разнообразного калибра. О том, чтобы, находясь в его колымаге можно было бы попить чего-нибудь из бутылки или просто сделать хотя бы несколько глотков, не облившись при этом во время движения, можно было смело забыть, а ещё лучше – даже и не помышлять об этом. Перемещаясь по городу со скоростью от 40 до 60 километров в час, он ухитрялся собрать все изъяны дорожного полотна, какие только в принципе могли попасться на пути у бригады на её маршруте. По этой причине «Хоттабыча» откровенно недолюбливали в разных отделах инкассации областной столицы. Он был своеобразным феноменом, причём, феноменом, с коим не очень-то хотелось иметь дело. Казалось, что, просидев около сорока лет за рулём, он не овладел ремеслом, которое на протяжении всего этого отрезка времени было его специальностью и профессией.
     Едва Валентин Степанович переступил порог отдела инкассации, тяжкий выдох пронзил всё пространство комнаты. У некоторых из сотрудников отдела, что забивали «козла», даже выпали из рук костяшки домино.
               – Нет! Нет! Только не с «Хоттабычем»! – в один голос воскликнули две бригады, ожидавшие своих водителей. Одна из бригад, в соответствии с заведённым графиком, выдвигалась всегда первой, ибо сей маршрут обслуживал, в том числе, и все заводские столовые, которые имелись в районе. Она уже была в трудах своих праведных и не ведала о том, что Валентин Степанович сегодня по разнарядке направлен в данное отделение. Другая же бригада точно знала, что к ней на сегодня приписан водитель из договорной колонны. («Договорники» были людьми не вооружёнными, так как они работали в обычной, сугубо гражданской организации, занимающейся пассажироперевозками и оказанием иных транспортно-бытовых услуг на договорной основе. По сути дела, это были те же таксисты, которые также с некоторых пор направлялись для работы в Госбанк по путёвкам, только без шашечек на своих авто. «Уазов» для обслуживания отделов инкассации области не хватало. «Договорники» не были столь привередливы и капризны, как водители из военизированного гаража, имеющие своё табельное оружие. С ними почти всегда было проще.)
     Зная «особое расположение» сотрудников отдела к работе с «Хоттабычем», дежурный инкассатор, который, конечно же, был в курсе о направлении Валентина Степановича именно в этот районный отдел на сей день, данную тайну свято хранил и оберегал. Когда кто-то из членов этих двух бригад, перед инструктажем поинтересовался, кто именно сегодня назначен к ним на маршрут, он умело увёл разговор в сторону, дабы не раскрывать всех карт, а точнее одной карты, «джокера», коим и был фабулёзный «Хоттабыч», раньше времени.  
     Услышав шум и гвалт из родных стен и бросив все свои дела, в помещение поспешно вошёл молодой начальник военизированного отдела и волевым голосом сказал: «Так, господа, кончаем базар! Вижу, все машины пришли. Давайте, по коням! Вперёд и с песней, по своим маршрутам с шоферами по разнарядке! Петраков, Мальцев – с Тепловым; Васильцев, Шамшутдинов – с договорным, кто у нас там сегодня... Да, Борис... Ну и Ивлев, Вяземский – с «Хоттабычем», в смысле, с Валентином! Всё! Всё, ребят! За дело! Цигель! Цигель! Ай-лю-лю!»          
     Глухое, недовольное бормотание наполнило длинный коридор районного отделения Госбанка. Иногда в этом гаме можно было отчётливо услышать характерные для русской речи национальные идеоматические выражения. Бригады, взяв свои профессиональные причиндалы, направились к выходу из здания.
               – Джентльмены, я попрошу вас... Здесь, в учреждении, дамы работают бок о бок с нами, – завершил своё напутствие коллегам руководитель отдела, – Пал Андреич, тебя персонально прошу, фильтруй, пожалуйста, да. Добро?
               – Добрее не куда, ети её мать! – сердито выдохнул Ивлев, безнадёжно махнув рукой и продолжая что-то бубнить себе под нос по дороге.
 
     Погрузившись в белую «волгу» и слегка подтрунивая над Ивлевым и «Хоттабычем», Леонид и Михаил принялись за работу.
               – Борь, после маршрута меня в центр бросишь и на секунду заскочим по пути ещё в одно местечко, – обратился Васильцев к водителю-договорнику. – Только ты мне напомни, чтоб я не забыл во всей этой карусели!
               – Напомню. Ты мне только полу-копчёной сегодня раздобудь, пожалуйста, палочку!
               – Ладно! Пошукаем!
 
     Этот день прошёл достаточно быстро. В праздничной суете все, кто сдавал сегодня выручку, постарались максимально оградить себя от каких бы то ни было неприятностей, связанных с их возможными собственными ошибками, то есть приложили все силы, чтобы этих самых ошибок попросту не допустить. Всем хотелось поскорее оказаться за праздничным столом в кругу людей, с которыми они планировали провести данный вечер. Никаких неприятных сюрпризов на маршруте, к счастью, не было. В бригаде тоже был полный порядок. Каждый из её членов стараниями Васильцева, который сегодня был инкассатором-сборщиком, приобрёл то, что запланировал на текущий день. А Михаилу действительно удалось раздобыть тех дефицитных напитков, которыми он хотел попотчевать вечером компанию, в коей он и отметил этот праздник.
 
 
                                                   Г л а в а  5
 
                                Трёп, трёп, трёп (Blah, blah, blah)
 
     Постоянный напарник Васильцева был в отпуске, потому Михаил работал сейчас на подмене. Сегодня в одной из бригад он вышел вместо простывшего Калашенко, также как и он принадлежащего к молодому поколению сотрудников отдела. С данным субъектом у него не очень-то сложились отношения, ибо их мировоззренческие позиции и взгляды на действительность сильно отличались. Антон вёл весьма беспорядочную личную жизнь, ничем всерьёз не увлекался, кроме сиюминутных отношений с представительницами противоположного пола и алкогольной продукции.
     Начальник отдела недавно разбил их пару со Стельновым, который тоже входил в  возрастную группу до тридцати. Причина была на поверхности – бригада в последнее время стала много привозить «косяков» и «косячков». Теперь каждый из них стал работать с представителем «поколения отцов», Калашенко – с Ивлевым, а Стельнов – с Вяземским. Оба военных отставника были людьми весёлого нрава, но в вопросах своего нынешнего дела являлись профессионалами высокого класса, умеющими сочетать в будничной веренице дней  самые разнообразные факторы, как приятного, так и полезного свойства. Справедливости ради стоит сказать, что и молодые мужчины, проработав в отделе порядка года и, разумеется, более того, становились крепкими знатоками своего дела. Просто иной раз тяга к жизни, вполне свойственная определённому возрасту, брала своё. Да и ночные светила, выстроившись в бесконечных высях по своим небесным законам в ту или иную конфигурацию, эту самую тягу всячески подхлёстывали. Груз высокой ответственности за доверенное ему дело чувствовал каждый, просто каждый нёс его по своему.
     Михаилу в принципе было всё равно с кем из сотрудников отдела работать в бригаде, он умел найти общий язык с любым из них. Разве что «Калач» и ещё один из молодых инкассаторов не вызывали в нём совершенно никакого интереса к себе, наверное, в силу их весьма грубой душевной организации. Сегодня он в качестве сборщика заменял Антона в паре с Ивлевым, который в свой черёд бегал по точкам маршрута вчера. Павел Андреевич, которому было в аккурат под шестьдесят, умел ладить со всеми без проблем. Разве что работа с водителем военизированного гаража «Хоттабычем», усердно коллекционировавшем все ямки и колдобины на дорогах города, не вызывала в его душе должного восторга. В сей день они трудились все вместе в одной бригаде. Валентин Степанович, выслушав ещё в стенах отделения Госбанка всё или почти всё, что о его «трудовых подвигах и свершениях» думает Ивлев, весь маршрут напряжённо молчал, словно приклеившись к «баранке», «не забывая» при этом на автомате делать своё «зловредное дело». Напарник Михаила, чтобы у него на нервной почве не разыгралась язва от манеры вождения «Хоттабыча», неизменно пополнявшего свою «коллекцию» новыми или старыми «экспонатами», отвлекал себя разговорами с партнёром. Зацепившись за какую-то деталь из своей служебной тематики, они вспоминали разные обстоятельства и случаи из их рутинной жизни.
               – Таким «баням», как у Шацких, давно место на в металлоломе, а их к нам присылают! – высказал своё мнение, не открыв никакой военной тайны, об одном из «уазов» 469-ой модели Павел Андреевич.
               – Да уж заднюю дверь его «корыта» можно закрыть только ударом с ноги, причём, с разбега! – подтвердил Васильцев мысль своего старшего собрата по оружию относительно одной из спецмашин, которые давно уже требовали списания или хотя бы серьёзного ремонта.
               – Без нашей овчинки-безрукавки у него дуба дашь, да и она-то не шибко спасает, – в свою очередь вторил ему Ивлев.
               – Ладно хоть в этом «склепе» ветра нет и присылают его нам не так часто, а то бы мы все вымерзли к чертям собачьим! 
               – Это факт!
               – Когда она у него перед Новым годом заглохла в посёлке, я думал, мы концы отдадим... Вытолкали на дорогу, согрелись пока мудохались с этим рыдваном. Тут, минут через десять прям, «дежурка» подошла, перегрузились и «на базу».
               – Это ещё ладно! Вспомни, какой скандал был, когда Мальцев с Петраковым в банк на трамвае с полным мешком и со всеми причиндалами своими прикатили? – расхохотавшись, воскресил в своей памяти другой эпизод из инкассаторских будней Павел Андреевич, вытирая носовым платочком слезившиеся от смеха глаза. – Флаг им в руки... и... И управляющий навстречу! Надо ему было в тот день на работе задержаться, чтобы после первого заезда с ними лоб в лоб!..
               – Вот уж точно «золотая страница» в летописи нашего отделения Госбанка! – поддержал коллегу своим смехом Михаил.
               – Кто из нас без греха? – ещё хихикая, сказал Ивлев и убрал платочек в карман форменных брюк.
               – Где ты, Пал Андреич элементы обмундирования добываешь, а?.. Причём, периодически? – поинтересовался его временный напарник, заговорщически подмигнув «Хоттабычу».
               –  Места надо знать!.. И людей!.. И... В общем, кумекать надо, Миша!
               – Вот скажи ещё, что ты с Иваном Демидовичем «не посидел на одной поляне за рюмочкой чаю»!
               – Ну, если ты такой умный, чего спрашиваешь? – ни в шутку ни всерьёз парировал реплику собеседника Ивлев, – я за девчонками на точках не бегаю и за модой не гонюсь! Мне, что практично и экономично, то и – «в кассу»!
               – Кстати, о кассе... О вечерней кассе, Пал Андреич, – отложив шутки в сторону, обратился к своему визави Васильцев. –  Мне, в общем-то, неудобно самому... Хотя... Словом, ты сам там намекни своему теперешнему напарнику, что сплетничать мужчинам об отношениях коллег с женщинами негоже... Пусть даже эти сплетни окажутся правдой. Какое ему дело до наших с Катей отношений?!
               – Михаил, Михаил! Миша... Ну, это, брат мой, жизнь! Она вся – из слухов, сплетен и всякой хреновины!.. Кто от зависти, кто от... В общем, всяк по своей причине языку покоя не даёт! Что ж ему теперь кляп в рот вставить?! А вы... У вас всё на виду. И если уж вы с Катькой сами ничего ни от кого не скрываете, даже от управляющего!.. Ну, что же ты хочешь!..
               – Excuse me, sir! – вдруг почему-то по-английски произнёс Васильцев, – прошу прощения, в смысле. Но какого лешего, как говорит Екатерина Дмитриевна?.. Ему-то что?
               – Заметь, никто вам прямо ничего и не говорит, не вмешиваясь в ваши личные, так сказать, дела, – как-то очень серьёзно сказал Ивлев, когда их взгляды пересеклись в зеркале заднего вида, что смотрело в салон автомобиля.
               – Просто, понимаешь, Павел Андреевич, грустно сказал Васильцев, осознавая, что они с Катей сами были виноваты в сложившейся ситуации и никто, кроме них самих. – Просто я... Словом, от меня не убудет, а Екатерина – женщина и мать троих детей... Её репутацию пачкать нельзя.
               – Михаил... Ты второй год уже работаешь в отделе... Ты что не знаешь... Ты не знаешь, что у неё уже был тут до тебя один служебный, так сказать, роман?.. И... и все, кто давненько здесь работают, понятно дело, в курсе этого... Зная твой весьма жёсткий нрав, тебе в лоб, наверное, никто и не скажет... И я бы не сказал...
               – Слушай, Пал Андреич! Мне, честно говоря, наплевать, что у неё было и с кем до меня! – нервно выговорил Васильцев, теребя порожнюю свёрнутую в рулон инкассаторскую сумку, что была у него в руках вместе с планшетом карточек на объекты и увесистой медной печатью-штампом. – Кто может изменить прошлое? А настоящее... Всё есть, как оно есть, без прикрас... В общем, уйми Калашенко с его длинным языком, сделай доброе дело!
               – Ты – серьёзный мужик, Михаил, – ответил, после небольшой паузы, Ивлев, покручивая ручку стеклоподъёмника, чтобы открыть окно и покурить, – и понимаешь, что ни его, ни чей-либо другой язык в этом вопросе ничего не решит... Вы – молодые, горячие. Не надо обострять. У нас в руках оружие... Ну, ты сам понимаешь всё, ну!
               – Пал Андреич, я профи. И даже мыслей никаких! Ну что ты! Есть стрельбы... Да, нет! Ну, как ты мог! – с удивлением глядя на отражение своего визави в том же самом зеркале, ответил его временный напарник, готовясь выйти из машины, когда она остановилась в полутора метрах от заднего входа в продуктовый магазин.
               – Ладно, проехали! Про маслице не забудь! Мне полкило и полкило на кассу, нашим девушкам. И для Демидыча здесь должна быть «посылочка»... Да он же при тебе звонил сюда девчонкам!..
               – Я всё помню, Андреич! – бросил на лету свою фразу Михаил, резко закрывая дверь инкассаторской машины, после чего он растворился в полутёмном проёме их очередной маршрутной точки.   
 
     Когда они подошли к окошку вечерней кассы, там уже была очередь. Две бригады инкассаторов опередили их буквально на несколько минут, подхлестнув своих водителей.
Ивлев же и Васильцев, весьма редко попадая в одну бригаду, были увлечены общением друг с другом, охватив в своей беседе широкий круг вопросов. Да и спешить им обоим, по видимому, как-то сегодня не очень хотелось. Павел Андреевич за пару предыдущих дней просто-таки до тошноты наигрался «в козла» в отделе. Михаил, вообще, не являлся поклонником домино. К тому же, сегодня дежурил Демидыч, заядлый игроман, являвшийся ещё и «отпетым мошенником» за столом. Он славился своим умением вовремя спрятать нужную костяшку на своей лысине. Он делал это так непринуждённо и, как бы, между прочим, что нередко его соперники попадались на эту, вроде бы, совершенно незамысловатую, даже абсурдную, уловку и абсолютно каким-то странным образом велись на неё, не всегда замечая нарочитого жульничества компаньона. Сам же Демидыч, когда попадался с поличным, в этих случаях «включал шута», простого как пять копеек, и относился к своему фирменному трюку совершенно непритязательно, типа: проскочит – так проскочит, ну а нет – так нет. С Ивлевым они могли спорить до хрипоты о, казалось бы, простых нюансах любимой ими игры, постоянно подзаводя друг друга. Сегодня у Павла Андреевича после отчаянных битв за круглым доминошным столом, что он вёл на протяжении двух предыдущих дней подряд, скорее всего, просто не было особого настроения и запала. Спорить с Демидычем в этот вечер ему, похоже, совсем не хотелось. Ну, а подгонять «Хоттабыча», бывшего у штурвала с ними в сей томный вечер, – себе дороже. Он и так не пропустит ни одной выбоины на дороге. Вот уж действительно – не до жиру... Посему они спокойно сдали «свой улов» и добытое сливочное масло для Алевтины Павловны, постоянной напарницы Кати по приёмке денег у инкассаторов, а затем, имея в запасе перед выездом на второй заезд ещё 10-12 полновесных минут, занялись своими делами. Павел Андреевич что-то выпытывал у дежурившего в свою смену милиционера, старшины Лалетова «в его апартаментах», что находились справа сразу при входе в банк. А Михаил, как обычно в последнее время, «завис» на вечерней кассе, будучи увлечённым разговором с Екатериной, к которой он испытывал сильное искреннее чувство.
     Они встречались уже третий месяц. И об этом вдруг вспыхнувшем между ними романе в отделении банка ходило много разговоров и пересудов разного толка. Однако их так захватила эта взаимная страсть, что вся сия чехарда вокруг их взаимоотношений им была просто «по боку». Чувство, которое объединило этих двух людей, было столь ярким и романтичным, что оно затмило собой огромное множество окружавших их деталей быта, делая их бесцветными и совершенно неинтересными им обоим. Они словно бы парили где-то в заоблачной вышине, недосягаемые с земли всеми этими стрелами трёпа об их увлечении друг другом. Со стороны, наверное, казалось, что эти двое влюблённых сошли с ума, отстранившись от реальности жизни, которая была весьма жёсткой и не такой уж дружелюбной, какой порой её мог бы воспринять не особенно внимательный глаз. Эта окружающая их действительность подобно грязной луже, по которой то и дело ездят взад и вперёд автомобили, могла испачкать или даже раздавить всех, кто окажется не готов принять её во всём многообразии её проявлений и проекций на воплощённую в жизнь мирскую суету. А зазевавшихся прохожих, вверенных своим житейским заботам, ей ничего не стоило вымазать грязью, причём, с ног до головы...
 
 
 
 
 
                                                  Г л а в а  6
 
                                   Екатерина, Катюша, Катюня...
 
     Бухгалтер Екатерина Дмитриевна Веленина не так давно отметила своё сорокалетие. Она работала в учреждении уже более пятнадцати лет. За это время в её жизни, как и в жизни любого человека, произошло множество событий разного рода, качества и духовного наполнения.
     Уже являясь служащей Госбанка, Екатерина с разницей в три года родила двух девочек, которые сейчас учились в школе; одна – в пятом классе, другая – в восьмом. Её старшая дочь Ольга успела обзавестись собственной семьёй, выйдя замуж в восемнадцать лет, и тоже в свою очередь стала мамой. Супруг Кати полтора года как умер, так и не успев стать дедушкой. На протяжении последних семи-восьми лет у них не ладились отношения. Вероятно, причиной тому было довольно высокое положение, которое занимал Вячеслав Николаевич в организации, где тоже давно уже весьма успешно трудился, и некоторые иные связанные с этим обстоятельством факторы. Постоянное наличие личных средств, не попадающих в бюджет семьи, и имеющиеся возможности вести свободолюбивый образ жизни при этом раскрепощали его, давая ему ту степень независимости от своих домашних, в основном от Кати, которая была ему необходима «здесь и сейчас». Екатерина по натуре своей была женщиной весьма гордого нрава и такая ситуация её безусловно задевала и сильно раздражала. Однако ни с привычками своего супруга, ни с его возможностями для реализации его прихотей и желаний она ничего поделать не могла. Осознав однажды своё бессилие, в этом плане, и получив от своего благоверного очередную порцию морального унижения, она отступилась. С тех пор они сосуществовали, словно бы, в параллельных реальностях, каждый в своей. Катя спала в одной из спален девочек, не подпуская к себе мужа на пушечный выстрел. Он для неё стал абсолютно чужим человеком. Они не разводились, наверное, больше из-за того, что не хотели травмировать психики дочерей. Хотя своего очевидного разлада давно уже не скрывали, да и не смогли бы скрыть при всём желании, проживая на одной жилплощади. Время шло, дочери быстро взрослели. Отец обеспечивал их всем необходимым, ибо все возможности для этого у него были почти до самых его последних дней. Таким образом, под одной крышей лет шесть или семь, или даже восемь, собственно говоря, проживали две семьи, пересекаясь в быту только поздним вечером или в какие-то часы выходных.
     Рабочий день служащих банка, что трудились на вечерней кассе, был разбит на две составных части. К пяти часам по полудни Екатерина и её постоянная напарница Алевтина Павловна приходили на своё рабочее место, чтобы в пару заходов с разницей в два-два с половиной часа принять у инкассаторов деньги и закрыть их в специальной комнате-хранилище. Утром, перегружая опломбированные инкассаторские сумки частями в добротно сделанную металлическую тележку, они отвозили их по узкому коридору банка на Группу пересчёта, где уже сами сдавали сей ценный скарб сотрудницам этого учреждения, занимавшимся непосредственным вскрытием сумок и пересчётом купюр, что в них находились. К обеду бухгалтеры, являвшиеся приёмщицами на вечерней кассе, освобождались до заступления на вторую часть своей ежедневной работы. Они отдыхали как и инкассаторы по скользящему графику с подменой из двух других работниц банка, имевших соответствующую квалификацию.
     За последние полтора года жизнь Екатерины сильно изменилась. Теперь она жила с двумя дочерями, Леной и Ксюшей, в своей весьма просторной квартире, а старшая Ольга с мужем и маленькой Кристиной обитали в своей. Брак Ольги трудно было назвать счастливым. Вначале, вроде бы, была и любовь, и желание наладить собственную жизнь, воплотив в реальность свои мечты и представления о семейном счастье. У родителей мужа в распоряжении имелась свободная однушка в хрущёвке соседнего микрорайона, которая досталась им по наследству от матери свекрови Ольги. Это жильё было подарено молодым на их свадьбу. Однако через довольно небольшой промежуток времени выяснилось, что Глеб имеет некую непреодолимую страсть, точнее, проявилось его пагубное увлечение игрока, движимого азартом. А чуть позднее дала о себе знать ещё одна весьма неприятная сторона  его душевной жизни. Супруг Ольги как-то незаметно для себя самого подсел на наркотические средства, в том числе, и на «травку». Впрочем, может быть, он сам довольно долго просто не хотел признаться себе в этом, полагая, что контролирует ситуацию. Некоторое время он успешно скрывал своё «хобби» от жены, её матери и собственных родителей. Но так или иначе настал момент, когда эта тайная сторона его личной жизни выползла наружу и проявилась во всей своей неприглядности. Похоже, что разрешить данную проблему в своём тесном кругу никак не представлялось возможным...
     У семьи Велениных была дача, находившаяся довольно-таки недалеко от города. На электричке до неё можно было добраться за полчаса езды. Правда, пешая прогулка от железнодорожной платформы до заветного участка занимала ещё почти столько же времени, да и до самой станции в областном центре ещё нужно было доехать. Младшая и средняя дочери Екатерины подросли и теперь особого интереса к поездкам на дачу не проявляли. У них были иные заботы и общение со своими сверстниками в пределах городской черты их больше привлекало, нежели путешествие на эти шесть соток. Ольге с мужем тоже как-то было не до того, чтобы выбираться сюда и чем-либо здесь заниматься или даже просто отдыхать. Посему в своё совместное свободное время дачу посещали лишь Екатерина и Михаил, сочетая при этом всё приятное со всем полезным. 
     Их отношения сложились не сразу. Васильцев к этому времени успел проработать в отделе уже год. Он давно почувствовал в Кате, которая была старше его на пятнадцать лет, близкую родственную душу, исполненную некой внутренней лирики. Кроме того, она была очень женственной и безумно обаятельной женщиной. В свободное время между заездами они с удовольствием общались друг с другом, найдя какое-нибудь не то, чтобы укромное, но просто не самое людное место в помещении банка, будучи при этом у всех на виду. Эти беседы носили чисто приятельский бытовой характер. Да, собственно говоря, те 10-15 минут, что они были наедине в паузе между выездами инкассаторов на маршрут, ничего особого из себя не представляли. Приятное общение в приятной компании и, в общем-то, всё.
     Но однажды произошло то, что Михаил уже некогда испытал, распахнув дверь одной из кафедр института, в котором работал и учился, когда стрела амура пригвоздила его к этой самой двери. Потом была страсть, сумасшедшие муки, коим, казалось, нет и не будет конца никогда. Наконец, был его отчаянный побег от всего этого, было бегство от любви и от себя самого. Результирующей всех этих сил стало трудоустройство в отдел инкассации, в котором он теперь и работал без устали с настроением, с удовольствием, вдохновенно!..
 
 
                                                    Г л а в а   7
 
                                           Амур бьёт в десятку
 
     В тот вечер они с Леонидом слегка припозднились. Просто заметно позже выехали на маршрут. Произошла какая-то внезапная катавасия с транспортом в специализированном гараже. В итоге пришла другая машина с другим водителем. Сути дела это, естественно, не меняло. Но задержка на 25 минут «на базе» предполагала, что сборщику, которым был Михаил, предстоит «побегать в мыле», нагоняя упущенное время. Ничего особо нестандартного в этой ситуации не было. Просто ему требовалось заметно усилить внимание и увеличить скорость своих привычных действий. Однако пожелания и заявки на продукты при сём никуда не пропадали. Словом, всему нужно было выбрать своё место и время. В практике Васильцева и до этого, и позже бывали куда более сложные случаи.
     Когда их бригада приехала в банк все остальные уже отсдались и занимались привычными делами. Кто-то отчаянно дубасил круглый доминошный стол белыми в чёрную крапинку костяшками, кто-то разговаривал по городскому телефону, кто-то уточнял определённые моменты своего текущего распорядка. Алевтина Павловна и Катя ожидали их с Леонидом на своём рабочем месте. Михаил никогда не мог потом забыть того самого момента, когда он краешком глаза бросил взгляд в открытое окошко вечерней кассы, чтобы просто поздороваться с дамами. Екатерина была серьёзной, она сидела за своим столом, занимаясь документами их бригады. На ней было облегающее платье цвета баклажана в белый горошек, перетянутое по талии тонким серебристым пояском. Линия её загорелых колен была открытой. Аккуратно положенная косметика делала лицо её ослепительно ярким и каким-то лучезарным даже при искусственном освещении. (А может быть, ему это просто тогда показалось.) Ничего лишнего в этом макияже не было. На какое-то мгновение их взгляды пересеклись. Именно в этот миг Васильцева пронзила уже однажды прошедшая сквозь весь его молодой организм «молния». И на сей раз он ощутил то же самое, что и почти два года назад, стоя в дверях кафедры.
     Сколько дней потребовалось, чтобы произошёл или как-то активировался процесс, который в своё время месье Стендаль окрестил «кристаллизацией», Михаил точно сказать не мог. Однако всё завертелось по уже известному ему сценарию. Только теперь чувство было взаимным. Через полтора-два месяца они уже не скрывали в банке своих неслужебных отношений. Это было выше их сил!..
     Васильцев не углублялся в раздумья, что на первых порах сдерживало чувства Екатерины, которая в настоящий момент для него стала Катюшей и Катюней. Была ли это разница в их возрасте или нечто иное. Миша, хоть и выглядел старше и серьёзнее своих лет, всё равно, наверное, некий фактор зримо или незримо разделяющий их присутствовал. Её могло смущать и постоянное общение видного инкассатора с девушками или молодыми женщинами его лет, которым он звонил по телефону из отдела. У неё же за плечами был не один год семейной жизни, роды, воспитание детей и прочие хлопоты, связанные со всей этой бытовой круговертью. Комплексовала ли она, чисто гипотетически проводя для себя какие-то параллели и сравнения с её потенциальными соперницами, необременёнными ещё подобными домашними заботами?.. В её положении привлечь и удержать внимание такого яркого мужчины, которым являлся Михаил, вероятно, было делом весьма непростым или же вовсе некой разновидностью искусства... В самом банке тоже работало немало незамужних девушек, которые иной раз бросали на некоторых ребят из отдела инкассации, в том числе и на Васильцева, свои скромные взгляды, исполненные неких надежд. Да и на точках, где, как правило, выручку сдавали представительницы прекрасной половины человечества, конкуренция за сердца парней с оружием была совсем нешуточной.
     Как бы там ни было Екатерина и Михаил хоть и не афишировали лишний раз своих отношений, но и не делали из этого тайны или секрета. Наверное, это обстоятельство доставляло определённые неудобства Кате в том или ином смысле. Но с другой стороны эта болезненная публичность и уязвимость сферы их взаимоотношений делала для неё и полезное дело, отсекая какую-то часть претенденток на сердце её возлюбленного. Где-то мы находим, где-то неизменно теряем. Из таких приобретений и потерь и состоит наша жизнь.
     В вечерние часы после работы они бродили в окрестностях дома, в котором жила Екатерина с детьми, держась за руки, словно влюблённые школьники-одноклассники. Они обнимались и целовались под окнами подобно юным Ромео и Джульетте. Когда они попадались кому-то на глаза, дружно рассмеявшись, торопливым шагом уходили прочь от этого места, чтобы продолжить своё общение в этом же ключе где-нибудь поблизости. Казалось, они просто не могли наговориться и наслаждались обществом друг друга. В конце концов, они определились с той локацией, где стали особенно близки, как и выбрали себе конкретное время для встреч. Но и прогулки закатными часами на свежем воздухе стали для них чем-то традиционным.
 
 
                                                   Г л а в а  8
 
                                      Любимый день недели
 
     Наконец-то наступила среда. В бесконечном хороводе дней время то летело подобно стреле Робин Гуда, то ползло, как улитка по приглянувшемуся ей листу, то, казалось, просто стояло на месте, как корабль на рейде, прикованный якорем ко дну. Екатерина и Михаил, оба с нетерпением ожидали этих моментов их интимного уединения. Они встречались раз в неделю в дневное время на квартире, где Васильцев проживал со своей мамой. Надежда Петровна уходила на работу после девяти утра. Таким образом, в их распоряжении обычно было часа три-три с половиной. Катя приезжала к нему после того, как они с Алевтиной Павловной или с бухгалтером, который её в тот день подменял, уже выполнили свою часть утренней работы, сдав выручку на Группу пересчёта. Ей нужно было вновь быть на своём месте к пяти. Но Михаил должен был приступить к выполнению своих служебных обязанностей либо в 15:00, либо в 16:00, в зависимости от того, по какому маршруту должна была работать бригада. Волей или неволей получается, что вся их жизнь была расписана по графику, которому необходимо было подчиняться. У Кати были дети и, к тому же, она теперь стала молодой бабушкой. Все эти и некоторые другие житейские нюансы необходимо было брать в расчёт, когда они планировали своё близкое общение.
     Эти среды и иногда ещё какой-нибудь день недели, когда всё могло срастись и сложиться в этом пазле желаний, были настоящей отдушиной для них обоих. В часы их близости время ни шло, ни стояло, ни бежало. Оно просто исчезало... А сами они словно бы проваливались в чёрную дыру безвременья, растворяясь друг в друге, подобно тому как кусочек сахара и кубик льда  сливаются воедино в чашке горячего кофе. Это и было настоящим счастьем.
     Михаил ненавязчиво просил Екатерину приходить на их рандеву в обуви на высоком каблуке, лучше всего на шпильке. Он не мог понять, как может не радовать сердце мужчины изгиб красивой женской ножки, обусловленный высоким подъёмом каблука. В этом изящном рельефе было что-то шаманское, притягательное, то, что брало его душу в плен, было то, что возжигало внутренний огонь, огонь желания.
     Катя же не особенно жаловала подобную обувь. Собственно говоря, она, и будучи ещё совсем молоденькой девушкой, не отдавала предпочтения ни туфлям, ни босоножкам на высокой платформе или тонких каблуках-шпильках. В её обувном гардеробе, конечно же, такого рода вещи присутствовали. Правда, она пользовалась ими без особого восторга. Однако для своего возлюбленного она была готова терпеть эти неудобства, чтобы доставить ему удовольствие... Ведь в конечном счёте радость возвращалась к ней самой, сполна компенсируя вынужденные «боевые потери»...
     Обычно ближе к концу их полуденных встреч в дрёму клонило хозяина жилища, ибо свои ночные бдения, уже вошедшие в привычку, он так или иначе не мог отменить даже в преддверии этих долгожданных встреч с Екатериной. Да и к приходу любимой женщины квартиру нужно было привести в довольно эстетичный вид и хорошенько убраться в ней. Его возлюбленная, чувствуя некоторую неловкость и неудобство на чужой территории, обычно не засыпала. Поэтому будильник, он же «палач счастья», как правило, оставался не у дел. Сей атрибут быта они использовали только изредка для подстраховки. Когда же этот громогласный «парень» приводил в действие свои стальные пружины и механизмы, вопя своим металлизированным голосочком, поднять с постели или просто напугать можно было всех обитателей лестничной клетки, которые в сей час пребывали дома.
               – Миш, пора. Встаём. Не хотела тебя будить. Ты так сладко спал. Но уже без пятнадцати два. Тебе ведь сегодня к трём, – тихо сказала Катя, слегка трогая Васильцева за плечо.
               – Да, я сегодня подменяю Стельнова с Ген Санычем по первому, – ответил сонный Михаил, прижимая к себе свою возлюбленную, – дай мне ещё минут пять-семь. Хочу сон досмотреть.
               – Эротический? – с улыбкой спросила Екатерина,   .
               – Нет... Но тоже очень приятный... Потом расскажу...
               – Правда пора, Миш. Пока перекусишь, пока доберёмся.
               –  Погоди, сегодня с нами таксист Лёва на маршруте, –  вспомнил Васильцев, переворачиваясь на другой бок.
               – «Насос» что ли?
               – Он... Я вчера с ним договаривался, чтобы он возле остановки меня подхватил минут двадцать третьего, – дремотным голосом проговорил Михаил, чувствуя, что вновь погружается в сон, – так что ещё десять минут верных, чтобы... чтобы...
               – А если не приедет? Если машина сломалась или путёвки не дадут в банк, или ещё что-нибудь, – высказывая свою озабоченность по поводу этой ситуации, спросила Екатерина.       
               – За шоколадку дадут... Да, встаю... Уже почти встал, – тихо ответил Михаил, собрав волю в кулак, и поцеловал Катюшу в её смуглое плечо.
               – Я поставлю чайник. Давай, догоняй! – начиная потихоньку одеваться, сказала Катя.
               – Всё! Я следом... Чёрт! Так и придётся идти в отпуск, иначе... Иначе мы с тобой... Всё... Рота, подъём! – скомандовал сам себе Васильцев и резко вскочил с кровати вслед за Екатериной.
               – А он знает, что мы будем вдвоём? – поинтересовалась у Михаила Катя, когда они перекусывали на кухне.
               – Не знает и даже не догадывается. Но, я думаю, что особым сюрпризом это для него не будет. Похоже, в банке все уже привыкли, что мы вместе. Да и наши постоянные водилы уже тоже.
               – Палне коробочку конфет сегодня найдёте? И ещё в аптеке она одно лекарство хотела... В общем, по возможности... Я название не помню. У меня записано здесь где-то на бумажке...
               – Конфеты пошукаем. Думаю, какой-нибудь вариант проскочит на горизонте. С лекарством тоже что-нибудь придумаем. Короче, разберёмся...Катюнь, ты в отпуск когда?
               – У меня – июль по графику.
               – Боюсь, меня выпеннут раньше.
               – Придумаем что-нибудь. Что-то образуется... А ты что улыбаешься? – спросила Катя, увидев джокондовскую улыбку на лице своего возлюбленного.
               –  Да вчера Виталий обмолвился, что на третий маршрут... Ох, что день грядущий нам готовит! – похихикивая, сказал Михаил, – как джин из лампы, только без специального вызова, явится наш друг и соратник «Хоттабыч».
               – То-то Андреич будет рад! – отреагировала Екатерина и прыснула своим звонким смехом.
               – Несказанно!.. Возьми на работу бируши в свои нежные ушки, чтобы они... Словом, чтоб уберечь их от неприятностей. Ивлев наверняка выдаст весь свой энзешный запас не употребляемых в русском литературном языке слов.
              – Я ему сочувствую!
              – А я всем нам! – по-своему согласился Васильцев, допивая свой чай, – ну что, Катюнь, летим-бежим!
              – Как сказал бы Виталя: «Цигель! Цигель! Ай-лю-лю!»
     Михаил поцеловал Катю на дорожку в щёку (губы она уже подвела розовой помадой), потом он коснулся своими губами кисти её руки и они вышли на лестничную клетку.             
            
 
 
                                                    Г л а в а  9
 
                                                 День памяти
 
     Март разменял свою последнюю декаду. Весеннее равноденствие символизировало новое пробуждение природы к очередному этапу жизни на земле. В отделе района, где работал Васильцев, этот день напоминал о событии совсем иного плана. Восемь лет назад при работе на своём маршруте погиб инкассатор, прослуживший в системе не один год. Это был не молодой уже человек, прошедший огни и воды Великой Отечественной. Он был в плену. Дважды неудачно пытался бежать. И только третья попытка для этого несгибаемого человека, которая, в случае провала, наверняка обернулась бы для него неминуемым расстрелом, стала успешной. После того, как удалось попасть к своим, было недоверие, расследование и лагерь уже на территории освобождённой от гитлеризма страны... Затем последовал трудный период восстановления доверия к себе и, наконец, полная реабилитация. Через какое-то время Фёдор Николаевич стал работать в отделе инкассации. В это же отделение Госбанка полтора года назад устроился и Михаил. Они не пересеклись в своей служебной деятельности, но теоретически могли встретиться в быту, так как проживали на территории одного района. Васильцев хорошо помнил тот момент времени, когда произошло это трагическое событие, просто потому, что дом, в котором они с мамой обитали на протяжении последних почти двадцати лет, находился в нескольких сотнях метров от места происшествия. Об этом случае тогда гудела вся округа, ведь большая часть её населения так или иначе посещала отделение сберкассы и почтовое отделение, где разыгралась эта драма.
     Трое молодых мужчин спланировали и осуществили нападение на машину инкассаторов, которая подъехала для того, чтобы бригада забрала деньги с очередной из своих точек, находящихся на её маршруте. Уже было темно, но не поздно. Инкассатор-сборщик с заднего входа вошёл в помещение сберкассы и по истечении какого-то времени услышал глухие хлопки со стороны улицы. В глубине души он заподозрил неладное, но разум, наверное, отказывался верить в то, что такое может случиться именно с их бригадой, именно здесь и сейчас... Всё произошло в какие-то мгновения. Выскочив на улицу, он увидел спешно отъезжавшую инкассаторскую машину. Их водитель, получивший две пули, беспомощно лежал на промёрзшем, покрытом снежной коркой асфальте, а инкассатор, что в тот злополучный день являлся старшим этой бригады, погиб на месте. Этим сотрудником банка и был Фёдор Николаевич, хлебнувший столько лиха в своей жизни.
     Как рассказывали потом Михаилу в предыдущую годовщину этой трагедии Гаврила Алексеевич, что в тот момент вошёл в здание, в котором располагалась сберкасса, за деньгами, и Олег Викентьевич, что дежурил в отделе в сей день, было состояние некой растерянности. Понятно, что такие события и подобные им случаи происходят не каждый день. Да и фактор нападения, которое планируется и разрабатывается преступниками на протяжении какого-то промежутка времени, всегда является внезапным и непредсказуемым.
Милютин вспоминал, как выстрелил в воздух два или три раза. Но что делать точно сообразить сразу не мог. Преступники исчезают с деньгами и ему их не остановить, двое членов бригады истекают кровью... Как во сне метался по двору и по улице в поисках какой-либо помощи. Но ни одна из машин не останавливалась на его призывы. Что можно было предположить, видя перед собой перевозбуждённого человека с огнестрельным оружием в руках в условиях мирной жизни да к тому же в сумерках? Ещё пара выстрелов из табельного пистолета Макарова в воздух привлекла внимание водителя одной из случайных машин. Этим человеком оказался сотрудник милиции, в котором сработал профессиональный рефлекс. Злоумышленники под покровом темноты довольно легко скрылись... Позвонил в отдел и, наверное, весьма сумбурно доложил дежурившему в тот день Олегу Викентьевичу о том, что произошло на маршруте...
     С тех пор прошло восемь лет. Каждый год в отделе отмечали эту трагическую дату, вспоминая тёплыми словами погибшего инкассатора, на чью долю выпала, отнюдь, не самая простая судьба...
     Когда Михаил и Леонид сдали деньги на вечернюю кассу и вошли в помещение отдела, в комнате уже были: Ивлев, Вяземский, Мальцев и Петраков и водители этих двух бригад. Дежурный уже разлил вино по стаканам и кружкам, приготовил символической закуски и ожидал появления остальных инкассаторов, которые работали сегодня по своим маршрутам. Едва Михаил с Леонидом по-молодецки быстро разоружились, как по окнам проскользил свет фар «уаза» ещё одной бригады, что завершила свой последний заезд на маршруте, взяв выручку из универсама отдельным заходом.
               – Ну что, ребят, подождём минут семь-восемь, пока они у нас отсдадутся и освободятся? – поинтересовался мнением собравшихся Гаврила Алексеевич, на дежурство которого сегодня выпала эта дата, и рефлекторно бросил взгляд в окно, чтобы убедиться, что у крыльца стоит именно та машина, которую здесь ожидают.
               – Конечно, Алексеич! – откликнулся Ивлев, не торопливо вставляя последние два патрона в свой брусочек.
               – Подождём, – поддержали его представители молодого поколения инкассаторов.
     Вяземский молча подал знак дежурному, что его боекомплект тоже можно убирать в сейф.
               – Виталий Викторович отдал дань памяти, когда уходил домой вечером, – продолжил Милютин. – Демидыч заходил час назад, неважно себя чувствует, выпил свою чарочку. Остальные, кто сегодня не работает, надеюсь, помянут дома.
     После того, как последняя бригада присоединилась к собравшимся в помещении отдела инкассаторам, Гаврила Алексеевич в двух словах напомнил всем присутствующим о сути этого символического мероприятия. Все выпили граммов по сто «Лидии», сладкого креплёного вина, что с чьей-то лёгкой руки именовали «инкассаторским», и со своими водителями, с которыми работали в этот день, согласно разнарядке, разъехались по домам.  
     Дежуривший в сей мартовский вечер Милютин не торопливо завершил свои штатные дела и, попрощавшись со старшиной Олегом, милиционером, что оставался в помещении банка до утренней пересменки, медленно побрёл на ночлег. Они с женой и внуком жили в соседнем доме, поэтому ему спешить особо было некуда. Наверное, ещё раз прокручивая в голове драматические события того холодного вечера восьмилетней давности, он шёл под свой кров, поглощённый этими мыслями. Виталий Викторович не планировал ставить его на дежурство в данный день, дабы по возможности не воскрешать тревожащих сердце ассоциаций. Однако Милютин, уже неоднократно проверив к этому времени, что от себя так или иначе никуда не спрячешься и не уйдёшь, сам попросил включить его в график дежурств на сию годовщину трагедии... Бросив взгляд на окна Демидыча, который жил в хрущёвке напротив, Гаврила Алексеевич заметил в них свет. У Чистуна не спали. Но лишний раз беспокоить его тоже не хотелось. Да и поздно уже было для разговоров и посиделок. Иван Демидович, имевший хозяйственную жилку и сметливость приказчика, был постоянно на подхвате у руководства данного отделения банка. Все его достоинства были при нём да и проживал он рядом, так что всегда был под рукой. Благодаря сочетанию всех этих причин и качеств, он занимал ещё и должность завхоза, с обязанностями которого весьма ловко управлялся.  
 
 
 
 
 
 
                                                   Г л а в а  10
 
                                          Весенние стрельбы
 
 
               – Калашенко... Третий. Восьмёрка – на три часа, Васильцев... Семёрка – на десять, – привычно отрапортовал Демидыч результаты третьего выстрела для «дуэлянтов», после того, как посетил близлежащий кустарник.
               – Я не понял, Иван Демидыч! Договорились же все – без корректировки, – напомнил ему начальник отдела правила проведения данной «дуэли».
               – Тьфу, ё! Я забыл, Виталий Викторович! Прошу прощения, – извинился за свои машинальные действия старый служака, махнув рукой и отходя подальше от мишеней и от скудной растительности.
               – Ты бы там ни шибко лазил, дядя Вань! А то отстрелят кое-что и бабка тебя бросит, потому что на твоих будет всегда пол шестого, – отпустил ему своё язвительное замечание ещё довольно молодой, но чересчур прожжённый жизнью Саяпин, слегка прищуриваясь и прикуривая сигарету.
               – Так, господа, продолжаем! Время не резиновое, у нас ещё трапеза и футбол по расписанию, – напомнил начальник отдела. – Четвёртый выстрел. Васильцев, потом Калашенко. Далее ещё по одному, по готовности. Поехали!
     С интервалом в секунду грянула пара выстрелов, затем прозвучали ещё два.
               – Васильцев стрельбу закончил! – дежурно доложил в воздух Михаил.
               – Калашенко стрельбу закончил! – также дежурно вторил ему Антон, поднеся свой «макаров» близко к губам, манерно и резко выдохнув при этом на его дуло.
     Когда «дуэлянты» убрали свои табельные пээмы в портупеи, все дружно направились к мишеням, с нетерпением желая увидеть результаты этого состязания. Столпившись возле стендов, инкассаторы стали наблюдать за действиями импровизированной комиссии-секундантов, производящих свои подсчёты. Досконально изучив мишени и сложив полученные цифры, «секунданты» доложили итоги соревнований.
               – Итак, что мы имеем по ходу нашего поединка? – многозначительно продекламировал Ивлев, поправляя оправу своих очков, – Калашенко: три восьмёрки, семёрка и шестёрка. Итого: 37... Васильцев... Васильцев: два первых – в десятку, плюс семёрка и две шестёрки. Итого: 39.
               – Позволь я продолжу, Павел Андреевич, – перехватил инициативу начальник отдела, взяв из рук коллеги импровизированный протокол состязаний. – Итак, победителем «дуэли» сегодня стал господин Васильцев!
     Раздались аплодисменты в честь героя соревнований.
               – Будут какие-то протесты или заявления со стороны «секундантов» или самих «дуэлянтов»? – продолжил Смолянинов, обращаясь к участникам данного поединка.
               – Да! – решительно воскликнул проигравший, от которого ускользала возможность охмурить молоденькую симпатичную девчушку из коопторга, из-за коей и произошли эти состязания, – я требую реванша! И... и увеличения дистанции на пять... Нет, на семь метров!  
               – Ребят, может, вообще, лучше из-за холма стрелять будете? – отпустил свою шуточку Саяпин.
               – Возражения с противной стороны будут? – обратился Виталий Викторович к Михаилу и, оценив его невозмутимый вид, добавил, – реванш назначается на следующие стрельбы, через месяц... или два, как дадут патроны... Господа, на сегодня с игрушками закончили. Петрович, проверь у всех оружие и к столу, пиво согрелось... Ивлев! Ивлев!.. Пал   Андреич, не суетись ты, твоя водка тоже стынет! Так Шамшутдинов, Васильцев, Владимир Степанович и Саяпин – только по одной бутылочке. У вас маршруты. Наиль, только одну! После работы всё в твоём распоряжении. Ну, веселее! Что вас разморило на весеннем солнцепёке! Скатерть-самобранка ждёт!
     Тесно расположившись вокруг дежурного покрывала, которое было уложено на молодую травку и поверх застлано клеёнкой, сотрудники отдела инкассации и сопровождавший их старший сержант Варсенин, он же Петрович, попили и поели, кто чего хотел и кому чего сегодня было можно, по штатному расписанию, или, вообще, по жизни в принципе. После сей трапезы представители «поколения отцов» продолжили общение за «скатертью-самобранкой», ведя неторопливую беседу, а молодёжь, разделившись на две команды, стала играть в футбол. Однако сегодня особого вдохновения для проведения подвижных игр на свежем воздухе как-то не наблюдалось. Весеннее солнышко, едва появившаяся зелень и радостное щебетание птах настраивали на более лирический лад. Посему, вымучив два тайма по двадцать минут каждый, представители «поколения детей» с удовольствием вернулись к «накрытой поляне», восполняя потерянную в пылу спортивной или околоспортивной борьбы влагу живительным пенным напитком, именуемым пивом.
               – Шамшутдинов, я всё вижу! – напомнил о своём недремлющем оке начальник отдела Смолянинов. – Это уже – вторая бутылка!
               – Ну, Виталь!.. Виталий Викторович, ещё хоть пару глоточков! – взмолился Наиль, преданно глядя в глаза руководителю военизированного подразделения, – у нас ещё почти три часа до начала рабочего дня. Всё ещё выветрится, а?
               – Так. Ладно! Одну с Васильцевым на двоих и нажимайте на картошку, лучок, консервы и что там у нас в наличии, – внял просьбе своего подчинённого его непосредственный начальник.
     Буквально минут через сорок вся фиеста по поводу весенних стрельб была закончена и свёрнута. Инкассаторы погрузили свой скарб в «пазик» и двинулись в направлении города.
Менее чем через час они уже сдавали свои табельные стволы дежурному. Не разоружались только сам дежуривший в этот воскресный день Гаврила Алексеевич и две бригады, которым предстояло выйти на объединённые по принципу выходных и праздничных дней удлинённые маршруты.
     Первые несколько месяцев, когда Васильцев только устроился на работу в отдел, для него было загадкой, почему некоторые так рвутся на службу по субботам, воскресеньям или в красные дни календаря. Сам он как-то особенно не был преисполнен желания потрудиться в такие дни. Он, наоборот, ждал выходных, чтобы пообщаться со своими старыми друзьями, побывать у бабушки с дедушкой, уделив побольше времени им. С течением времени, когда его поставили в график на субботу или воскресенье, а потом и на праздник, он узнал у одного из коллег, представляющего «поколение отцов», что за выход в такие дни начисляется двойная оплата труда. Это было совершенно справедливо, ибо человек, заступая на работу в день, когда другие отдыхают, некоторым образом выпадает из жизни. К тому же, маршруты выходных дней были более насыщенными объектами, так как формировались из точек, подлежащих инкассации, которые работали, согласно своему графику, не только в будни. Соответственно, работы в красные дни календаря было больше раза в полтора. Это факт...
     Сегодня у Алевтины Павловны был день отдыха. Вместо неё в паре с Катей вышла Наталья. Они были одного возраста и были подругами, причём, и судьбы у них были некоторым образом схожими. Наталья, которая жила довольно-таки далеко от банка, едва не опоздала, так как слегка подвёл транспорт. Она перекинулась двумя-тремя словами со своей напарницей при входе, поздоровалась с Гаврилой Алексеевичем и дежурным милиционером Вадиком и сразу же прошла на вечернюю кассу, подготовиться к предстоящей работе.  Дом Кати, наоборот, располагался вблизи банка и она, медленно прогуливаясь по весеннему городу, без суеты дошла до учреждения и ещё на крыльце разговорилась с Милютиным, который дежурил по отделу инкассации. В коридоре, возле двери, что вела в помещение, в коем обитали инкассаторы, они и продолжили своё общение. 
               – Как стрельбы? – поинтересовалась Екатерина Дмитриевна у своего визави.
               – Нормально. Отстрелялись, поели-попили, подышали воздухом. Молодёжь на пашне мячик погоняла, – ответил Гаврила Алексеевич на вопрос Кати, с которой был в хороших приятельских отношениях. – После обязаловки Калашенко с Васильцевым из-за Дашки «стрелялись»... Да ты её всё равно не знаешь. Есть там одна новенькая девчушка в коопторге на Садовой.
                – Что у них за разногласия? – довольно живо полюбопытствовала Екатерина, отводя взгляд в сторону.
                – Да Антошка на неё глаз положил. А он, сама знаешь, какой болтун и бабник... А девочка хорошая, вроде бы. Ну и Михаил за неё, вроде бы как, впрягся... Ну, вроде как, не лезь к ней, не порть девочку и так далее... Драться не стали. Но вот решили, вроде как, дуэль провести. Кто выиграет, тот, вроде как, и прав. И, в общем, по его слову и будет.
                – И что?
                – Ну, все, похоже, болели за Михаила. Антона ты сама знаешь, да?
                – Алексеич, ёшкин кот! Мне из тебя каждое слово клещами что ли вытаскивать?! Победил-то кто? Что дальше было, ну?
                – Мишка твой его перестрелял. На два очка больше выбил!  
                – И?.. Ну что тянешь, как кота за все подробности, честное слово!
                – На следующих стрельбах, через месяц, реванш у них. Дистанцию решили увеличить... А пока Антон к Дашке клеиться не будет, не подойдёт, в общем. Ну, пока у них не разрешится спор этот.
               – А что сама эта деви... ну, эта девушка из-за которой весь сыр-бор?.. Она к кому... В смысле, она кому симпатизирует? – стараясь скрыть свою личную заинтересованность, вопросила Катя.
               – Она сама по себе. Просто Калашенко её трахнуть хочет во что бы то ни стало... А Мишаня твой, он – парень порядочный, он этого допустить не хочет. Вот и всё!.. Да твой он, твой! Что ты так на меня смотришь?
               –  Мой, мой, – с заметной грустинкой в голосе отреагировала на эмоциональную реплику своего оппонента, с которым была весьма дружна, Екатерина. – Вот только из-за меня с Портновым не стал отношения выяснять... Сама, говорит, разбирайся.
               – В смысле? – не понял или сделал вид, что не понял, суть вопроса Милютин.
               – Ну, в смысле, если ты так легко сама идёшь к кому-то другому, то с ним и оставайся, – уточнила Катя. – Это я тебе по секрету говорю, Алексеич. Ты понял?.. Сама, мол, решай, с кем ты! Я вам препятствовать не стану и... И всё в таком роде, понимаешь?
               – Чё ты добиваешься, Катюшка, – глядя в глаза собеседнице, прямо спросил Милютин после некоторой паузы. – Ты хочешь его позлить, подёргать за ниточки? Нервы ему помотать?.. Думаешь, будет ревновать – любить больше будет... А я тебе так скажу... Он –  парень правильный, вдумчивый и чистый. Да ты сама его лучше знаешь, чем я!.. 
   Доиграешься ты, девка, бросит он тебя... Может, и не прав я вовсе... Но мне кажется, что он что-то такое в жизни своей молодой пережил уже, к чему не хочет возврата... И... Ну, я не знаю, как объяснить-то... Словом, не заиграйся сама в свои игры с этой ревностью твоей!.. Не перемудри!.. Мне кажется, ему эти игрушки-погремушки не нужны... Хочешь привязать, но можешь и потерять его. Вот я так думаю... Не заиграйся, Катя! Не заиграйся ты... 
 
 
 
                                             Ч А С Т Ь   1
 
                                                     Г л а в а  1
 
                                                 Время перемен
 
     За окном лёгкая февральская метель плела свои кружева и в безлюдной тишине ночи было слышно как завывает ветер, словно бы разговаривая сам с собой в отсутствие интересного собеседника. В близлежащих пятиэтажных домах давно погасли окна. Только один источник света был виден в последнем подъезде нового дома, что был заселён полтора года назад. Михаил, стоя у расписанного серебристыми узорами окна и созерцая эту белоснежную феерию, предположил, что кто-то из новосёлов засиделся на кухне, ведя полуночную беседу, или уединился там, читая какую-нибудь книгу, как и он сам. Завтра очередной день рабочей недели. Город, поглощённый мглой и шаловливой метелью, куролесящей третий час подряд, спит. Сам он ещё успеет отойти ко сну, по своему привычному расписанию, то есть ближе к двум-трём часам ночи. На своём служебном месте он должен быть к пятнадцати тридцати или даже сорока, чтобы не торопясь вооружиться, подготовиться к выезду, расписаться в журналах, пообщаться с коллегами и ожидать своего транспорта. Отдел  инкассации, в котором он работал, состоял при одном из районных отделений Госбанка областного центра. Это отделение занимало весь первый этаж здания. Недавно начался процесс обособления инкассаторов в отдельную структурную единицу. Вероятно, он весьма растянется во времени и превратится в настоящую эпопею. Однако в их жизни кардинально пока ещё ничего не изменилось. Наверное, самой заметной чертой в череде неких перемен стало преобразование системы материального поощрения банковских служащих с табельным оружием, проще говоря, изменение принципов премирования. Иных прямо-таки бросающихся в глаза нововведений он пока не ощутил. Впрочем, в последние месяцы очень жёстко стало в отношении алкоголя. Перестройка конкретно скорректировала эти «узкие места». Пришёл на работу с похмелья, заявление на стол – расчёт в течение 24 часов...
     Обычно минут сорока или пятидесяти Михаилу бывает вполне достаточно, чтобы добраться до места, где он с удовольствием зарабатывает себе на жизнь вот уже второй год. Ему нет ещё и двадцати пяти, но он сменил несколько мест работы в поисках себя, в поисках реализации каких-то собственных амбиций или просто в силу того, что от чего-то нужно было отталкиваться в жизни, отправившись по ней в свободное плавание. Некогда, начав постижение премудростей высшей школы на дневном отделении одного из самых известных университетов СССР, он дошёл до заочной формы обучения. Васильцев в разное время был абитуриентом и студентом, и студентом-вечерником, и, наконец, заочником... На протяжении последних нескольких лет он работал и учился. В какой бы сфере он ни прикладывал своих усилий, он всегда делал это с настроением и чувством какой-то собственной необходимости. Да и с начальством тоже всякий раз везло. Обычно в качестве руководителей ему попадались разумные и приятные в общении люди, с которыми было весьма легко.
     Сейчас в его жизни наступило время перемен. На прежнем месте работы, в одном из самых престижных ВУЗов региона, он влюбился в одну из сотрудниц этого учреждения, с которой был знаком второй год. Как это вдруг произошло? На этот вопрос он без посторонней квалифицированной помощи ответить себе никак не мог. Разобраться в потоках собственных мыслей и чувств, как и в самой ситуации, помог месье Стендаль, подаривший этому миру немало полезных и мудрых произведений. Откуда приходит то чувство, что мы называем любовью, и из какого «вещества» оно состоит, как с ним жить, сосуществовать или бороться... Обо всех этих вещах великий подданный французской империи делился с обывателями, коих эти вопросы волновали, открывая им в той или иной форме некие секреты и премудрости сильнейшей из человеческих страстей...
     Ни месяц и ни два они были просто в приятельских отношениях и ничего более того. Однако однажды летом, распахнув дверь помещения кафедры, на которой они и познакомились, молодой человек почувствовал, что его словно бы пронзило током, будто бы некий электрический разряд, подобный молнии, прошил весь его организм. Эта девушка, вся такая яркая, с безупречным лёгким макияжем, облачённая в источающую свет белоснежную футболочку с изображением парусной лодки и в облегающие её стройную фигурку джинсы, непринуждённо улыбнулась ему и через эту улыбку в его свободное и чистое сердце вошло волшебное чувство. Да, да! То самое чувство, коему посвящено невообразимое число романов и произведений более скромных литературных форм. Именно в этот момент в него вонзилась острая и беспощадная стрела амура. Через несколько дней молодой лаборант понял, что просто не может жить без своей бывшей приятельницы, так как она теперь превратилась в его возлюбленную, светлым образом которой почти постоянно были заняты его мысли. Это стало настоящим наваждением. Он сочинял для предмета своей страсти стихи и посвящал ей пылкие послания в прозе. Словом, теперь вся душа его пела и каждый мотив, каждая строчка этих лирических произведений его сердца, всё было посвящено ей и только ей одной. Жизнь молодого человека обрела смысл, который сводился к всепоглощающей любви к этой девушке-дипломнице, учившейся на вечернем отделении физфака. Михаил постоянно ловил себя на мысли, что просто сходит с ума по своей бывшей хорошей знакомой и ничего поделать с этим не может, ибо это выше его сил. Такое положение вещей начинало раздражать, так как всё его существование во времени и в пространстве превратилось в одно бесконечное безумие. Казалось, что вся окружающая его реальность наполнена только её нежным образом, той самой лучезарной улыбкой, что ослепила его сознание, её голосом и искорками, исходящими из её васильковых глаз.
     Девушке было приятно и её самолюбию льстило, что такой положительный во всех смыслах этого слова парень, имеющий приличную репутацию, без памяти в неё влюблён. Но её сердце принадлежало другому и она с этим тоже ничего не могла поделать. Однажды Михаил, прояснив для себя ситуацию, вызвал на откровенный разговор своего конкурента за руку и сердце любимой. Эту «встречу двух королей в казённом доме» предсказывали и карты. Как было возможно, зная данное предначертание наперёд, не дать ему путёвки в жизнь!..  Но их весьма спокойная беседа, произошедшая в стенах общежития, где жила его возлюбленная, абсолютно ничего не разрешила... А что она, собственно говоря, могла разрешить в классическом любовном треугольнике. Что он мог требовать или о чём он мог просить своего удачливого соперника?.. Молодой человек, чья душа была объята светлой страстью, понял, что все вершины этой геометрической амурной фигуры, в биологическом смысле, живут своей обособленной жизнью, не стремясь сделать каких-либо серьёзных шагов навстречу друг другу. И никакого уравнения, имеющего решение, из всех окружающих его цифр и описаний он сам, как будущий физик, попросту составить был не в силах... Он перешёл на работу в другую организацию сходного профиля, одна из лабораторий которой находилась здесь же рядом, в этом же учебном кампусе. Однако занятия и науки стали в тягость, как и вся его теперешняя неприкаянная жизнь. Это безумие искрилось подобно бенгальской свече, не обжигая и не грея его души. Но и от такого огня случаются серьёзные пожары...
     Дни толи тянулись, толи летели стремглав, отрывая очередные листы календаря и комкая их как испорченные страницы, вырванные из школьной тетради. Ситуация не сдвигалась с мёртвой точки. Вот только сердце горело, дымилось, обугливалось и вновь возрождалось из пепла, не переставая источать неуёмной боли и какого-то радужного сияния одновременно...  
     Васильцев прочёл у кого-то из классиков мировой художественной литературы (может быть, это и был уважаемый месье Стендаль), что в таких случаях в былые времена мужчины очень часто искали спасения от любовных мук в пылу кровопролитных баталий, уйдя на текущую войну. Возможно, в подобном случае было бы всё же точнее сказать, «сбежав на войну»?.. Хотя куда можно скрыться и спрятаться от самого себя, от собственных мыслей и чувств, и от боли, точащей душу? И виноват ли неприятель, с коим непременно следует вступить в смертельную схватку, во всех несчастьях, что в одночасье обрушились на бедную головушку?.. Сколько людей во все времена сгинуло ни за грош, так и не найдя ответов на эти животрепещущие вопросы.
     На время молодости Михаила пришлась афганская кампания. Он, находясь под влиянием переполнявших его эмоций и некой безысходности положения, в котором он пребывал, в один из дней рванул в военкомат, чтобы пойти по проторённому многими бесприютными душами мужчин пути. Однако после серии или даже целого цикла разговоров и уговоров своих старших товарищей и, конечно же, его матери, с которой он жил в двухкомнатной хрущёвке, после собственных размышлений на данную тему, он дал обратный ход... В одно из просветлений рассудка он ясно понял, что его гибель на чужбине никому не принесёт облегчения, разве что ему самому. Но кроме собственных интересов разве не следует учитывать чувств самых близких ему людей, для которых он был единственной отрадой и надеждой в старости?.. Тем не менее желание ходить по краю некой пропасти, постоянно испытывая определённый адреналиновый драйв, не растворилось бесследно и он находился в поиске остроты ощущений, которые вдохнули бы в его мятущуюся душу искреннее стремление жить и радоваться этой жизни... Так судьба из лаборатории престижного научно-исследовательского института Академии наук СССР привела его в Отдел инкассации одного из районов родного мегаполиса. Кардинальная смена обстановки и общение с другими девушками и женщинами, в конце концов, исцелили его сердечные раны и в его жизни наступил новый этап, наполненный своими заботами, радостями и эмоциями, всё больше положительного свойства. Теперь у него была новая интересная работа, он сменил профиль своей учёбы. Постепенно он обратил внимание на то, что вокруг, как оказалось, живёт множество других симпатичных представительниц противоположного пола, причём, большая часть из которых не замужем.   
     Таким образом, всё как-то само собой улеглось и сердце успокоилось, точно как предсказывали карты, когда ему гадала жена друга, владеющая этим искусством. Безумие, терзавшее его душу не один месяц, невероятным образом всё-таки закончилось!.. Реальность заиграла новыми красками, давая душе подпитку и вдохновение. К нему вернулись старые добрые друзья человечества – аппетит и сон. Пусть время сновидений сейчас заметно сместилось в сторону глубокой ночи, но зато оно априори имело место быть. А Михаил, обретший любимую работу, график которой позволял отойти ко сну даже утром, мог теперь закатные часы посвящать занятиям, которым он отдавал своё предпочтение и раньше в свободное время. Он читал, опять-таки пытался что-то писать, тихонько наигрывал на гитаре, чтобы не разбудить ни своей мамы, ни соседей по подъезду, или просто предавался размышлениям о смысле жизни, то есть философствовал...  
     Ложиться спать было ещё рано. Сегодня он уже выполнил свою норму по знакомству с литературными страницами и даже перевыполнил её. Оторваться от любимой книги иной раз бывает очень трудно. Но теперь, когда вернулась жажда ощущения действительности, а мироздание вновь обрело цвета и их оттенки, запахи и звуки, хотелось многое сделать. Хотелось просто объять необъятное! Свою очередную работу в Заочный университет искусств он уже отправил, уложившись в срок. Чувство некой свободы наполняло душу и весь молодой организм. Отметив закладочкой с изображением золотистой жар-птицы на красном фоне главу, на которой он решил прервать своё чтиво на сей день, он вышел на кухню, сделать небольшой перерыв на чай. Пока синий цветок газа, обвивший своими огненными лепестками эмалированный кофейник, делал своё дело, он машинально прильнул к окну и так же машинально бросил свой взгляд сквозь двойное стекло, оценивая ситуацию по ту сторону подлунной жизни. Обычно все полуночники, даже не будучи знакомы лично, знают друг друга заочно, опознавая в сумраке закатных часов одни и те же источники света, разрезающие дремлющее пространство спальных кварталов города. Прижавшись лбом к прохладному стеклу, Михаил смотрел сквозь него куда-то в бесприютную тьму, что захватила в плен, казалось, не только этот мегаполис, в котором он жил со дня своего рождения, но и весь белый свет.
     Его мысли подобно беспризорному ветру, что сейчас гонял стаи снежинок за морозным окном, носились где-то по скрытым уголкам и закоулкам мироздания, не находя постоянного пристанища. Но они уже не были в плену у определённого образа, они обладали той степенью свободы, которая позволяла пронзать пространство и время или просто безмятежно парить где-то в облачных высях, созерцая происходящее вокруг. Неудержимая тяга к познанию чего-то нового неизведанного, воплощённая в изучение научной литературы в области психологии и философии, сменялась совсем иной темой, более приземлённой, но такой же извечной, как и сама жизнь, поиском своего места в этом мире. Его одинокая душа жаждала тепла, простого человеческого тепла и крохотного островка своего обыденного счастья в безграничном океане Вселенной. Космос, пронизывающий время, или время, проходящее сквозь дворец мироздания, исполнены холода и равнодушной пустоты, как этот бестелесный скиталец, готовый заглянуть в каждую щёлку, что с самого вечера искал своего случайного собеседника, которому можно было бы раскрыть свои тайны. Бытие не имеет лица, но имеет Душу, частички которой наполняют каждый атом, делая его сопричастным к пьесе Великого Драматурга, не знающей окончания, и лишь периодически прерывающейся на аплодисменты и антракт...
     В жизни Васильцева наступила новая эпоха, может быть, самая счастливая и самая яркая, насыщенная какими-то мелкими радостями и приятными событиями, память о которых он сохранит до конца своих дней. Это была его эпоха возрождения...
     Похоже, все «записные полуночники», подобные Михаилу, в эту ночь почему-то рано покинули «лунный эфир» и упали в объятия Морфея, оставив его дежурным по этому участку города, в котором он проживал. «Да мало ли какие у людей могут быть причины, чтобы жить нормальной, вполне себе обыкновенной жизнью, – размышлял Васильцев, сканируя сумрачное пространство отстранённым взором. – В конце концов, никто не обязан каждую ночь составлять мне компании, членов которой, по сути дела, ничего не и связывает, кроме бессонницы...»
     Выпив чая из стакана в мельхиоровом подстаканнике, молодой, полный жизненных сил мужчина вернулся к уютному торшеру, что с нетерпением ждал его в спальне, и, одев наушники, погрузился в музыку Баха. Повертев в руках несколько грампластинок, он вновь выбрал ту, на которой было 565-ое сочинение великого композитора. Эта токката и фуга ре минор действовала на него одновременно и успокаивающе, и вдохновляюще. Всё тело наполняло состояние какой-то спокойной, умиротворяющей торжественности, плавно переходящей в созерцание действительности, толи настоящей, толи выдуманной кем-то, каким-то неведомым Творцом. В очередной раз он полистал альбом с репродукциями Рафаэля, посмотрел открытки с видами Тибета из работ Николая Рериха, после чего закрыл глаза и растворился где-то во времени и пространстве. Когда сработал возвратный механизм проигрывателя и головка иглодержателя медленно вернулась на свою исходную позицию, он поднял веки и, пребывая ещё в некой неге, аккуратно убрал пластинку в её конверт и выключил аппаратуру. Всё его тело пропитало состояние какой-то тёплой, согревающей благости. Теперь можно было и отправляться ко сну.
 
                                                    Г л а в а  2
 
                              Особенности профессии инкассатора
 
     Новый восход солнца сулил Васильцеву работу по четвёртому маршруту, в соответствии с графиком на месяц. Шёл второй год, как он устроился в отдел. За это время он успел постичь все премудрости данной профессии, некоторым из которых сильно удивлялся на первых порах изучения сего ремесла... Например, он не мог понять того, как инкассатор может помнить, за какой точкой и какие сумки, имеющие свои индивидуальные номера, закреплены; как дежурный располагает их без напряжения памяти в нужном порядке, согласно очерёдности посещения бригадой этих точек на маршруте. Идентифицировать несколько сотен номеров, привязав каждый из них в своём сознании к некоему конкретному объекту, казалось ему сложной задачей, требующей каких-то мыслительных сверх усилий. Ведь права на ошибку здесь нет, хотя есть подсказка в форме планшета с карточками инкассируемых точек. Ему было не ясно, как не молодой уже инкассатор может знать на зубок по их номерам все объекты в своём районе, которые он обслуживает, а также каждую более-менее значительную ямку и выбоину на дорогах внутри этого территориального образования. Но, как известно, «старанье и труд всё перетрут» и, разумеется, время и живая практика всё расставляют по своим местам и раскладывают по полочкам в любом деле.
     Кроме определённых рисков, а справедливее было бы сказать, как раз никем не вычисленных с той или иной степенью погрешности рисков и опасностей, инкассаторская должность предполагала и некие бытовые выгоды. Люди данной профессии, объезжая все точки своего (или не только своего – как уж они некогда были поделены) района, имеющие дело с наличностью, плотно соприкасались, в том числе, и со сферой торговли, а значит и со сферой дефицитных продуктов или тех продуктов, что отпускались тогда по талонам. График посещения точек, то есть объектов инкассации, был выстроен продуманно, практично и скрупулёзно просчитан. Время расписано по минутам в буквальном смысле этого слова. В каждой из карточек, заведённых на объект или точку, как привычно называли сами сотрудники данной службы те заведения, учреждения и магазины, на которых они производили инкассацию материальных ценностей, значился час и минута заезда бригады инкассаторов. Для того, чтобы проверить и оценить целостность сдаваемой сумки с денежной выручкой, качество шпагата, на котором закреплена пломба и качество индивидуального оттиска на пломбе, а также, чтобы сдающее лицо заполнило карточку; для ознакомления с сопроводительными документами, для того, чтобы поставить свою роспись и печать-штамп с указанием номера маршрута на копии сопроводительного документа, что остаётся у лица, которое сдаёт денежные средства в опломбированной инкассаторской сумке, требуются какие-то секунды. Обычно больше времени уходило на то, чтобы, войдя в здание, в котором находится данная точка, добраться до нужного кабинета или места, где всё сие «священное действо» происходит. Так или иначе всё время в пути следования по маршруту и время посещения каждой конкретной точки строго регламентировано с точностью до одной минуты. Понятно, что сама жизнь вносит свои коррективы в этот график и в применение инструкций по инкассированию того или иного объекта на практике. Тем не менее на собственном опыте Михаил убедился, что в обычных условиях всё это неким «магическо-бытовым» образом срастается и действительно работает так, как надо, за исключением нюансов, которые могут отличаться определённым разнообразием.
     Суть же миссии людей данной профессии такова, что инкассатор, являясь посредником между тем, кто сдаёт ценности и их получателем, то есть банком, транспортирует эти ценности, в подавляющем большинстве случаев денежную массу, с множества объектов в один объект, имеющий специальное хранилище, где они пересчитываются и тем или иным способом перераспределяются между организациями, являющимися юридическими лицами и объединёнными в союзы или торги и тресты. (В перестроечные времена частного предпринимательства, как такового, не было, хотя были кооперативные коммерческие организации.) Главная задача бригады инкассаторов – доставить опломбированную по всем правилам сумку, не имеющую изъянов, в целости и сохранности в банк и сдать её с рук на руки кассирам-приёмщикам, работающим на вечерней кассе данного казённого учреждения.  
     С той секунды, как сотрудник отдела инкассации принял опломбированную сумку, до момента её сдачи на вечерней кассе бригада несёт за неё полную ответственность. Содержимое сумки для работников этой службы обезличено, если, конечно, сам сей предмет не имеет внешних изъянов, пломба не повреждена и оттиск на ней чёток, а шпагат, на коем крепится пломба, плотен и надёжен. В случае, когда какой-либо из данных факторов нарушен и сотрудник банка, работающий на вечерней кассе отказывается принимать «подозрительную» в каком-либо из перечисленных выше аспектов сумку и требует её вскрытия и, соответственно, пересчёта содержимого и, разумеется, сопоставления с данными, что содержатся в сопроводительной документации к этой сумке, неизбежно возникают нюансы... Если цифры, указанные в экземпляре сопроводительной квитанции и карточке, сошлись с суммой наличных, что оказалась в сумке, бригада может облегчённо выдохнуть – почти обошлось. В том случае, когда эти числовые значения не сходятся, вся вина и, естественно, материальная ответственность всем своим грузом автоматически ложится на плечи инкассаторов, принявших эту сумку. В момент, когда сотрудник банка на вечерней кассе отказывается принять сумку, не внушающую ему доверия по той или иной причине, без пересчёта наличности и сопоставления с прилагающимися к ней бумагами, сей «волшебный предмет» перестаёт быть обезличенным для бригады и обретает конкретные цифровые выражения. В любом случае составляется соответствующий акт, свидетельствующий о вскрытии сумки и причинах сего действа, в котором отражаются результаты этой полу-магической манипуляции. В данном случае «медицинский термин» «вскрытие покажет» для всех участников этого своеобразного шоу, типа «Поле чудес», обретает свой практический смысл. Так или иначе при подобном раскладе сей факт отразится на премиальных, что получит каждый из членов данной бригады инкассаторов за расчётный период уже на другом «чудесном поле», то есть в окошечке дневной кассы. Ибо в независимости «от результатов вскрытия», сам факт его наличия уже означает некую ошибку со стороны инкассаторов в их работе или, проще говоря, «косяк».
     Из всего этого следует, что невнимательность при инкассировании точки, в том числе и разговоры на весьма отвлечённые от дела темы с тем, кто сдаёт сумку (в каком бы привлекательном женском облике он ни предстал), могут быть чреваты для бригады самыми неблагоприятными последствиями.
     Если лицо, которое сдаёт выручку, будь то: кассир, директор магазина, его заместитель или любой уполномоченный на проведение сего действа продавец, допустило какое-либо из нарушений инструкции инкассации объектов, инкассатор, действуя строго в соответствии с этим регламентирующим данный аспект его деятельности документом, покидает точку, не забрав с собой сумки с ценностями и не оставив взамен её другой пустой аналогичной сумки с номером, что закреплена за данным объектом. Естественно, при этом не оформляются какие-либо документы. Причины, по которым инкассатор может не принять сумки с выручкой, как правило, стандартного свойства, как то: ненадёжный, то есть некачественный шпагат, на котором крепится пломба с фирменным оттиском объекта (он может просто порваться и повлечь за собой уже известные нам последствия «вскрытия»), нечёткий оттиск на пломбе, внешнее повреждение инкассаторской сумки, неправильное оформление сопроводительной документации или ошибка в данных документах, неприспособленное для произведения инкассации помещение, нахождение посторонних лиц в таковом помещении, отсутствие возможности безопасного и максимально близкого подъезда к объекту и тому подобное.  
     Случалось и такое, что в силу тех или иных причин человек, который должен был сдавать ценности, не успевал всё подготовить для этого действа. Однако время заезда инкассаторов на точку строго определено на будничный день и на день праздничный или выходной. Живя в Советском Союзе, Васильцев не сильно бывал удивлён даже, если лицо, которое должно было сдавать ценности, пребывало в состоянии некой отстранённости от мирской суеты, будучи этой самой суетой и взято в плен, иными словами, было просто пьяным. Понятно, что в таком случае инкассатор даже не будет разговаривать о том, за чем он, собственно говоря, пришёл. Он просто молча развернётся и уйдёт восвояси, а старший бригады после сдачи ценностей на вечернюю кассу банка в конце рабочего дня напишет свой рапорт по данному поводу. Неприятности, связанные с тем, что выручка не была сдана по какой бы то ни было причине, для соответствующего лица или лиц последуют сразу же на следующий день, совершенно не заставляя себя ждать. Ибо ответственный сотрудник банка уже утром или к полудню известит тот или иной торг или трест, что денежные средства не доставлены в это финансовое госучреждение. За свою практику Михаил видел много разных интересных случаев и по данной теме – на то она и жизнь.
     Так или иначе, дабы оградить себя от неприятностей, что могут последовать из соответствующего торга или треста, руководство торговых точек готово было оказывать служащим отдела инкассации всевозможные преференции для соблюдения негласных правил лояльности к их сотрудникам, сдающим выручку. Во времена повального дефицита различных хороших добротных вещей и продуктов питания работа инкассатора была полезной, что называется, «для дома, для семьи», так как он являлся, по сути дела, добытчиком такого рода благ. Отпуск сливочного масла и колбасы по талонам, строго регламентированная и ограниченная продажа водки, отсутствие в свободной продаже сыра, майонеза, сгущённого молока, наборов шоколадных конфет и некоторых других продуктов во многих регионах страны – всё это делало весьма престижным данную опасную профессию. Ведь для сотрудников данного отдела Госбанка в сей сфере действовали негласные льготы, а в торговом обороте всегда находились какие-то пути и ручейки, «по-особому» впадающие в эту реку...
     Когда Васильцев по знакомству устраивался на работу в отдел инкассации, он, разумеется, не думал о тех благах, что он получит вместе с красной корочкой сотрудника данного отдела, содержащей все паспортные данные. Он об этих своеобразных «льготах» даже не подозревал! (Паспорт гражданина Союза ССР у человека, поступавшего на эту государственную службу по известным причинам изымался, предостерегая его от ненужных соблазнов и мыслей. В то время, кроме удостоверения личности, у инкассатора на работе при себе должны были иметься ещё две красных книжицы, а именно: разрешение на ношение огнестрельного оружия и доверенность на получение материальных ценностей. Оба этих документа, как и табельное оружие инкассатора, хранились в специальном оружейном сейфе-шкафу и выдавались, также как пистолет и две обоймы патронов к нему, только на рабочее время под личную роспись.)
     Михаил бежал от самого себя и от своей неразделённой любви. Ни о чём другом он в тот момент даже и не помышлял. Эти негласные льготы он, как и все сотрудники отдела инкассации в то время, получал в качестве своеобразных бонусов к нюансам своей профессиональной деятельности, содержащим в себе определённую степень риска для жизни. К числу официальных льгот относилась достаточно редкая выдача специальных пайков, то есть набора дефицитных продуктов, не имевшихся в свободной продаже в сети розничной продуктовой торговли. Каких-либо иных преимуществ перед другими гражданами Страны Советов инкассаторы не имели. На случай гибели при исполнении своих служебных обязанностей близким родственникам погибшего выплачивалась страховая премия в размере одной тысячи рублей. Такова была цена жизни сотрудника данного отдела и благополучия его семьи. Вот, собственно говоря, и всё инкассаторское счастье середины восьмидесятых!   
 
                                                  Г л а в а  3
 
                                       Инкассаторские будни
 
     Васильцев проснулся около одиннадцати, до заступления на службу была ещё уйма времени. Он позанимался на брусьях, что находились во дворе дома, где он жил, сделал небольшую пробежку и ряд разминочных упражнений перед этим. Приведя себя в тонус прохладным душем, позавтракал и был готов к новым свершениям. Мама с утра уехала на свою работу и он, как обычно в это время, домовничил один. В общем-то, со своей мамой они пересекались только поздним вечером, когда Михаил попадал в родные пенаты после окончания собственного трудового дня. Часа полтора-два на общение у них, как правило, было и, наверное, не более того. Может быть, по этой причине два взрослых человека разного пола, проживая в одной квартире, не уставали друг от друга. Тем более, что мама Миши, Надежда Петровна, была человеком довольно тонкой душевной организации, хотя и весьма практичным по натуре своей. Она никогда «не грузила» сына какими бы то ни было правилами по его распорядку жизни. Но всегда разумно и терпеливо относилась к его возрастным исканиям и экспериментам. Если он в юности приходил домой выпивши или от него пахло табаком, она не устраивала скандалов и не читала ему каких-либо нотаций. Наверное, именно благодаря этой её мудрости он не пристрастился ни к алкоголю, ни к курению. Ведь каких-то строгих вето для него не было и упрёков со стороны своей матери он никогда не слышал и не получал. Она просто полагалась на его врождённое благоразумие, нормальное срабатывание инстинкта самосохранения и чувство меры. Кстати говоря, со своей мерой он довольно-таки быстро для себя самого определился. Нужно отдать должное его маме, ни в одном из факторов возможных рисков и допущений она не ошиблась. Едва её сын переступил двадцатилетний рубеж, он знал свои нормы и дозы, равно как и отстранялся от курения. Всё, что было можно и нельзя, в этом плане, он попробовал, будучи ещё школьником или чуть позже. В данном случае всё то же простое благоразумие с его стороны и проявленная со стороны Надежды Петровны мудрость и, конечно же, опыт, полученный в ходе общения с табачными изделиями и спиртным, сделали своё дело. Михаил знал цену всем этим пресловутым удовольствиям и никогда лишний раз не вёлся на призрачное счастье, что источал сей круг вещей. Когда он ещё покуривал, он начал коллекционировать пустые пачки от сигарет. Какой-то эстетический код или, пусть даже некая форма эстетства, в сём были. После того, как он довольно-таки легко расстался с этой привычкой, стал собирать уже нераспечатанные пачки табачных изделий. В отношении алкоголя дело обстояло приблизительно таким же образом. Сейчас, когда он имел свободный доступ к этой продукции, он с зарплаты или с аванса непременно покупал какую-нибудь бутылку зелья и ставил её в специально отведённую для этого секцию шифоньера. Более чем за год у него скопилась своеобразная коллекция образцов алкогольной продукции, состоящая из различных сортов коньяка, водки, ликёров, десертных вин и шампанского, которую дополняли несколько бутылочек джина и виски, привезённых по случаю кем-то из его приятелей в разное время из столицы. В особые дни или просто под настроение он с удовольствием приготавливал для своих друзей коктейли по профессиональным рецептам. Такое хобби тоже имелось в арсенале его увлечений. Постоянное наличие всех этих соблазнов у себя под рукой только укрепляло его индифферентное отношение к ним. Такого рода пристрастия человеческой натуры ему были абсолютно безразличны.
     От дня сегодняшнего Васильцев ожидал самых что ни на есть прозаических возможностей и благ, которые предусматривало штатное расписание. Четвёртую неделю их бригада, в которую кроме него самого, входил его постоянный напарник Леонид и любой водитель, назначенный по разнарядке к ним на текущий день, обслуживала маршрут под номером 4. Правда, на сегодня коллега по работе отпросился у руководства по своим неотложным делам и его должен был подменить Наиль, с которым Михаил хорошо ладил, впрочем, как и с подавляющим большинством сотрудников данного отдела. В 15:35 Васильцев был в банке. В комнате, закреплённой за Отделом инкассации, уже находились: многоопытный дежурный Гаврила Алексеевич, принадлежащий к «поколению отцов», начальник отдела Виталий Викторович, что был старше Михаила на три года, его напарник на текущий день, ровесник Наиль Шамшутдинов и ещё две бригады инкассаторов. Никого из водителей пока ещё в расположении не было.
     Работа в паре строилась по весьма простому принципу. Один из партнёров назначался сборщиком и посещал каждую из точек, что были на маршруте, а другой являлся старшим бригады и всё это время находился в машине с водителем и деньгами. На следующий день они менялись местами. Четыре бригады инкассаторов на протяжении месяца работали по тому или иному маршруту, затем переходили на следующий по методу круговой ротации. Отдыхали по скользящему графику. Одна пара была подменной на случай выходных и отпусков. На утренний маршрут, обслуживающий только сберкассы района, включая центральную, и трамвайно-троллейбусное депо, выходили, как правило, дежурный и начальник отдела или кто-нибудь из работников, что не был задействован вечером. Дежурными по отделу, в соответствии со своим графиком, всегда были пожилые многоопытные инкассаторы. Таким манером всё крутилось и вертелось на протяжении многих лет.
     По своему возрастному составу сотрудников отдела можно было разделить на две группы, одна из которых представляла собой молодое поколение, условно говоря, «поколение детей». В неё входили подтянутые поджарые ребята до тридцати лет. К «поколению отцов» принадлежали мужчины в возрасте от пятидесяти и старше – военные пенсионеры, ветераны различных специальных служб или даже просто люди, вышедшие на заслуженный отдых. Добрая половина членов из этой группы прошла огни и воды Великой Отечественной. Тогда они сами были ещё юношами. Один из нынешних седовласых ветеранов войны сбежал из дома сражаться с врагом, когда ему было лишь шестнадцать, и стал, по сути дела, сыном полка.
     Самому старшему из сотрудников отдела Белецкому в прошлом году стукнуло семьдесят. Ему довелось поработать в своё время ещё в органах НКВД. В самое ближайшее время предполагалось, что он уйдёт на заслуженный отдых. Это был высокий, сутуловатый мужчина, лицо которого было испещрено множеством морщин разного калибра. Посему он выглядел заметно старше всех остальных. Его цепкий, острый испытующий взгляд с лёгким прищуром, казалось, пронизывал человека насквозь, пытаясь что-то выковырять из него или найти какую-то необходимую ему деталь, которую можно было бы использовать в нужном направлении. Должно быть, он и сам давно бы уже ушёл на покой, но в его жизни всё было не так просто. Несколько лет назад в автомобильной катастрофе погибла его дочь со своим мужем. Теперь на иждивении Олега Викентьевича с супругой оставалось трое внуков. Очевидно, что двух пенсионных пособий в семье и социальных выплат, полагавшихся этим детям, для более-менее нормальной жизни представителей младшего поколения сего семейства было не вполне достаточно. По этой причине уже не отличавшийся хорошим здоровьем Викентьич был вынужден работать, обеспечивая своих домашних всем необходимым для приличного существования.
     Имея пытливый ум и читая в то время в прессе много материалов, ставших открытыми для свободного доступа о сложной и жестокой эпохе сталинских чисток и борьбе с «врагами народа», Михаил не раз размышлял о том, что же такого мог сделать тогда, будучи совсем ещё молодым человеком, Викентьич, за что он и его семья были так наказаны свыше... Понятно, что ни о чём подобном он майора Белецкого спросить не мог, когда они работали в одной бригаде, даже, если его возрастной напарник приносил в машину какой-нибудь «косячок», в том числе, например, и калым лично для себя в виде бутылочки вина, что он «заработал» на точке, дав кому-то, из сдающих выручку, две-три лишних минуты на то, чтобы устранить какие-то недостатки, связанные с подготовкой к инкассации сумки или с сопроводительной документацией к ней. Слишком велика была разница в их возрасте и социальном положении. Максимум, что мог себе позволить молодой, хорошо воспитанный сотрудник отдела, по разнарядке исполнявший в тот день на маршруте роль старшего бригады, так это вежливо пожурить своего многоопытного товарища по оружию, который видел на этом свете, наверное, всё или во всяком случае больше того, чем он бы этого хотел...
     Два поколения инкассаторов прекрасно ладили друг с другом, вероятно, ценя в представителе иной возрастной категории то, чего им самим не хватало. Для одних это были: сила и ловкость, для других: большой жизненный опыт и заслуги перед Отечеством. Нужно сказать, что задора и запала хватало и тем, и другим. Если бригада состояла из членов разных возрастных групп, как правило, они трудились слаженно и чётко, дополняя один другого. В то же самое время «комсомольско-молодёжные» мини-коллективы чаще привозили «косяки» разного рода, видимо, просто в силу большей своей тяги к жизни во всех её проявлениях, ведь на многих точках они имели дело с молодыми дамами, часть из которых, к тому же, не состояла в браке....   
     Комната, отведённая для Отдела инкассации, представляла собой весьма скромное по объёму помещение, в котором из мебели находились такие предметы, как: письменный стол руководителя отдела, располагавшийся ближе к дальней стене комнаты, круглый стол, за которым текла вся будничная инкассаторская жизнь (он же стол для игры «в козла»), шкаф с документацией, что находился за спиной начальника отдела, большой металлический стеллаж для инкассаторских сумок и не более шести-семи невзрачных стульев. (При необходимости все недостающие предметы для сидения приносились из длинного коридора банка.) По правую руку при входе в помещение находилась тумба для работы с табельным оружием, когда сотрудники военизированного отдела вооружались или, наоборот, готовились сдать его дежурному. С ней соседствовал массивный оружейный шкаф-сейф. В этом хранилище содержались пистолеты системы Макарова (ПМ), патроны в деревянных брусочках, под каждый из которых было высверлено своё отдельное отверстие. Все брусочки с шестнадцатью дырочками-углублениями в них были подписаны поимённо. Здесь же, в бронированном шкафу, находились и персональные документы каждого из инкассаторов: разрешение на ношение огнестрельного оружия и доверенность на получение материальных ценностей на обслуживаемых ими объектах. Портупеи, не представлявшие из себя чего-то особенно значимого в этой повседневной рутине, лежали отдельно в тумбе, на которой сотрудники отдела укомплектовывали и разукомплектовывали своё оружие патронами, всякий раз извлекая каждый из них из своей ячейки и вставляя в основную и запасную обоймы и, соответственно, производя действие в обратном порядке перед сдачей всего боекомплекта дежурному по отделу на хранение в запечатанном сургучом сейфе.
     Рабочий день инкассатора был разделён на две части или на два заезда. После первого заезда необходимо было сдать деньги в известных, наверное, каждому обывателю особых опломбированных сумках на вечернюю кассу сотрудникам Госбанка, то есть кассирам-приёмщицам, которые запирали их в специальную камеру или комнату-сейф. После этого, передохнув, как правило, от десяти до двадцати минут или чуть более того, бригада отправлялась на второй заезд. Количество инкассируемых объектов или же точек на заездах было приблизительно одинаковым. По ходу движения по маршруту следования старший бригады инкассаторов, что находился на заднем сиденье или на одном из задних сидений автомобиля (смотря какое транспортное средство поступало в их распоряжение), складывал сумки с выручкой в порядке их поступления в специальный большой инкассаторский мешок из прочной ткани, сворачивая их на определённый манер. Порожние сумки, не содержащие выручки, которые приносил или возвращал ему инкассатор-сборщик, докладывая о том, что они пусты, откладывались старшим отдельно, чтобы в последствии сдать их дежурному. К концу заезда мешок был забит до верху и завязывался. Выйдя из автомобиля возле входа в банк, старший инкассатор водружал или забрасывал его себе на плечо и в сопровождении сборщика направлялся к вечерней кассе для сдачи содержащихся в нём ценностей. Каждая опломбированная сумка, поочерёдно извлекаемая из мешка, сдавалась отдельно через окошко вечерней кассы, где её тщательно осматривал приёмщик-кассир, уделявший особое внимание целостности самой сумки с раздвижным горлышком из четырёх металлических планок и складным замком, в который был провздет шпагат с пломбой, чёткости оттиска на самой пломбе, надёжности и качеству шпагата, на коем и крепилась данная свинцовая пломба. Водитель каждой из бригад в это время, как правило, находился в помещении отдела, где самозабвенно забивал «козла» с другими шоферами, дежурным или освободившимися сотрудниками этого военизированного подразделения. То была самая шумная часть процесса, именуемого работой отдела инкассации.
     Сдав после второго заезда или специального (третьего) отдельного заезда в универсам деньги на вечернюю кассу, инкассаторы разоружались, возвращая дежурному своё табельное оружие, разрешение на его ношение и доверенность на получение ценностей. Затем они, соответственно, расписывались в журналах за все эти действия и, если не было необходимости писать какую-либо объяснительную записку или рапорт, инкассаторы разъезжались по домам или по каким-то другим нужным им местам с водителями, с которыми, как правило, и отработали свой маршрут. Дежурный по отделу в путевом листе шофёра отмечал ему время убытия с таким запасом, чтобы тот мог без суеты развезти обоих членов бригады, куда им было нужно, и чтобы при этом у него оставалось некоторое свободное время на какие-то мелкие собственные надобности (в пределах разумного, конечно).
     Каждый из маршрутов имел, если так можно выразиться, своё индивидуальное лицо, свою «фишку». Где-то можно было обзавестись, например, коробочкой шоколадных конфет, где-то палочкой или другой колбасы без талонов; где-то можно было раздобыть сыра, сгущённого молока или взять сливочного масла опять-таки без талонов. Ну а на какой-то из точек имелась возможность купить необходимое количество водки (столько, сколько было нужно для полного счастья большо-о-ой компании). Словом, все знали, где, что и в каких количествах можно было приобрести за счёт собственных наличных средств.
     На одном из маршрутов вкусно кормили в пельменной, на другом в столовой давали в дорогу пирожков (правда, они почему-то всегда были холодными и не первой свежести, как будто бы заготавливались ещё с предыдущего вечера; инкассаторы ласково называли их «тошнотиками»). Работа по первому маршруту означала, что на втором заезде бригаду, припарковавшую свой автомобиль у заднего входа определённого инкассируемого ей объекта, непременно угостят свежим неразбавленным пивом в пол-литровых стеклянных кружках – один раз в пив-баре и другой раз в кафе. Обоими заведениями руководил понимающий и приятный мужчина средних лет, строго заповедовавший своим подчинённым как в одном, так и в другом заведении, потчевать инкассаторов свежим пенистым разливным напитком. Если вдруг по какой-то причине с ним возникнут затруднения, бригада должна получить в своё распоряжение сей напиток в иной таре и форме – «по бутылке на брата». В общем, с голоду умереть не давали, да и за собственные деньги всегда можно было подкрепиться тем, что душа желала. Специально отведённого места и времени на обеденный перерыв для людей данной профессии их рабочим распорядком предусмотрено не было. Потому такие паузы на  «дежурный перекус» на каждом из маршрутов были привязаны к тому или иному объекту инкассирования или точке, где это было наиболее уместно и продуктивно. В самом банке между заездами разве что можно было утолить жажду и не более того.
     Инкассатор всегда имел при себе какие-то собственные деньги на тот случай, если удастся чем-либо дефицитным поживиться, доставив радость семье или кому-то из своих хороших знакомых. Да и прикомандированных к ним водителей, как и сотрудниц Госбанка, принимавших у них деньги на вечерней кассе, бригада не обделяла вниманием в этих вопросах. Интересы дежурного по отделу, разумеется, тоже учитывались. Словом, люди этой профессии на работу шли как на праздник, ибо здесь их ждало сочетание приятного с полезным. В голове же, кроме служебной информации, необходимо было держать и пожелания всего круга перечисленных выше лиц, вместе с некими суммами, что к данным пожеланиям в ходе сей каждодневной кутерьмы прикреплялись.
     Нужно ли говорить, насколько почётной и ответственной была данная профессия. Руководство банка и все его сотрудники именовали инкассаторов исключительно по имени отчеству, вне зависимости от их возраста. Для представителей молодого поколения это являлось особым дисциплинирующим фактором, подчёркивающим статус и всю прилагающуюся к нему серьёзность, меру и полноту ответственности в случае каких бы то ни было инцидентов, возникших в ходе их трудовой деятельности. 
     Проведя символический инструктаж перед выездом бригад на свои маршруты, начальник отдела, с которым Михаил был в исключительно хороших отношениях, попросил его задержаться на пару минут.
               – Итак, господа, все всё знают. Внимательность, бдительность и ещё раз бдительность и внимание, плюс ваше вдохновение, – традиционными словами завершал свою речь руководитель подразделения. – Калашенко и Стельнов, ещё одна сумка без пломбы и просто лишение премии на все ваши проценты вас уже не спасёт! Все амурные дела – вне рабочего времени, будьте любезны... Все проблемы и заботы оставили дома. Всё. Трудимся! Цигель, цигель! Ай-лю-лю! По коням!.. Васильцев, задержись, пожалуйста.
               – Я всё помню, Виталь. В хозтоварах – набор для управляющего. Доставим в лучшем виде, аккуратно, – начал было разговор Михаил, – и насчёт 929-ого помню...
               – Нет, Миш, я сейчас не об этом, – осёк его Виталий Викторович. – Ну, ты, конечно, в курсе, что у нас Викентьич уходит на заслуженный отдых. И у нас ещё одна перемена. Я не стал уж озвучивать сегодня. Похоже, Мальцев должен срочно уехать по семейным обстоятельствам. В общем, он увольняется. А завтра на стажировку выходит уже новый человек. Это – военный пенсионер, подполковник, коммунист. Он по рекомендации Вяземского, его знакомый. Два дня с Лёней покатаете его по своему маршруту в качестве стажёра. Всё покажете, расскажете. Потом поездит с другими. Мне кажется, он нам подойдёт. Ген Саныч о нём хорошо отзывался. Короче, присмотрись и присмотри на первых порах. Я через недельку вас с Лёнчиком разобью, а его тебе поставлю в пару на время.
               – Добро, Виталий Викторович! Всё сделаем.
               – Ну, давай, в путь... Да! Нашему-вашему сегодняшнему водителю, который новенький в гараже, пива не предлагайте, – уточнил ещё один «технический» нюанс непосредственный начальник Васильцева и, увидев в глазах приятеля немой вопрос, добавил, – скажи, я запретил. Мне звонили по поводу него из нашего гаража. Говорят, в общем, нельзя ему. Ну, ты понял... Удачи!.. Стой! Ещё одно. Родственница управляющего жаловалась на вашу бригаду. Вроде как, притесняете вы её, даже прессуете, типа... Я знаю, что болтушка, что врёт, как... Словом, вы там с ней полюбезнее, покорректнее, чтобы не к чему было придраться.
               – Да ты ж её прекрасно знаешь, Виталь!
               – Именно поэтому и прошу. И Лёне завтра передай, если я закручусь и забуду. В общем, повнимательнее там, чтобы никаких подстав не проскочило... Та ещё дамочка! Да что я тебе говорю!.. Давайте, летите!
     Родственница управляющего отделением Госбанка, в котором трудились наши инкассаторы, действительно была женщиной весьма склочной и сердитой. Она не боялась инкассаторской немилости или гнева, ибо имела «хорошую крышу над головой». По этой причине в общении с сотрудниками данного отдела могла позволить себе то, чего обычно не позволяли другие лица, сдающие выручку на своих точках. Все инкассаторы, зная её несносный характер, её откровенно не жаловали, но, что называется, против рожна идти никто из них не хотел...
     Накануне вечером при сдаче выручки на точке, где она работала директором магазина, Леонид, постоянный напарник Васильцева, будучи в тот день сборщиком, обнаружил в сопроводительной ведомости к инкассаторской сумке ошибку. Это означало, что нужно будет её вскрыть, заново заполнить сей документ, один из экземпляров вновь вложить во внутренний кармашек сумки вместо испорченного и заново её опечатать. По известным причинам, в таком случае, наверное, любая бригада дала бы сдающему лицу, имеющему свои мощные рычаги давления в банке, время на переделывание документов и на всю эту карусель, дабы избежать проблем с собственным руководством. Однако положения инструкции предполагали на сей случай однозначное действие – не производить инкассации данной точки, ибо, как мы знаем: «Цигель, цигель, ай-лю-лю!..» Кроме всего прочего, «виновница этого торжества» не могла вспомнить, куда она впопыхах сунула свой пломбир, к тому же, пломба, что была на сумке, почему-то оказалась у неё последней. Вот уж воистину, как говорится: «И на старуху бывает проруха»! Кто же мог ожидать такого неприятного сюрприза от судьбы в собственный День рождения, когда она, похоже, устроила на работе маленький междусобойчик?
     По своему оценив ситуацию, Леонид вышел к машине посоветоваться со старшим бригады, как поступить. Васильцев, прояснив для себя положение дел, принял очевидное решение, двинуться дальше по маршруту, ибо должностных инструкций пока ещё никто не отменял, даже управляющий данным отделением Госбанка и «цигель, цигель», как мы понимаем, «ай-лю-лю»...        
     Едва напарник Михаила вошёл в кабинет, где сдавалась выручка на следующей точке, его попросили подойти к телефону. Звонил дежурный из отдела, которым вчера был Демидыч, и он настойчиво интересовался тем, что произошло буквально несколько минут назад.
               – Мы её «бросили»*, – доложил ему Лёня, выслушав из трубки довольно жёсткую тираду дежурного, – сколько времени ей потребуется, чтобы переписать «сопроводиловку», найти свой пломбир, да ещё и пломбу?! Та была последней! О своих «грехах», о «косяках» своих она тебе ничего не сказала?
     После недоброго бурчания, раздавшегося с другого конца провода, с использованием некоторых национальных идеом, напарник Михаила положил трубку аппарата и, играя желваками, проинкассировал точку, в которой он находился на тот момент. Когда они, завершив свой второй заезд, прибыли в отделение Госбанка, внутри их уже ожидала директрисса, напортачившая при сдаче сумки с выручкой. При ней был весь необходимый ей комплект, как то: заново опечатанная сумка с деньгами, пломбир, небольшая упаковочка чистых бланков сопроводительных документов, пломбы и моточек штатного шпагата. Данный набор она прихватила с собой «на всякий пожарный случай» – мало ли что. В машине, недалеко от входа в банк, её ожидал «поднятый по тревоге» муж.
     Вообще говоря, далеко не каждый из тех, кто сдавал выручку в банк, отважился бы на подобный шаг, даже осознавая, что на следующий день у него будут весьма серьёзные неприятности со своим высоким начальством из-за того, что деньги не были сданы. Однако было несколько персон в районе, которые в таких случаях, кроя на чём свет стоит «зловредных инкассаторов-паразитов», брали такси, родственников или друзей и, исправив свои «косяки», летели прямо к дверям известного финансового учреждения, дабы всё-таки уговорить бригаду взять у них выручку и тем самым оградить себя от грядущих проблем. Но для того, чтобы перейти ко всем этим действиям, нужно было с казёнными деньгами караулить свою бригаду инкассаторов возле входа или попасть в само помещение банка, куда дежурный милиционер не пустит кого ни поподя после его закрытия. Словом, невнимательность, халатность, беспечность или какая-то иная недооценка серьёзности ситуации, связанной со сдачей ежедневной выручки в соответствующее кредитно-финансовое госучреждение, могла повлечь за собой целую круговерть проблем разного рода и качества. 
     С этой бригадой у родственницы управляющего нашим отделением Госбанка и до настоящего случая были «особые отношения», ибо Михаил имел репутацию принципиального сотрудника отдела. Он, конечно же, не был монстром, каким в своих рассказах о нём представляла его наша дама. Сколько раз он шёл навстречу работникам тех или иных объектов, сдающих выручку в банк, ведь все мы – разумные и совсем не бесчувственные люди, какими бы суровыми инструкциями нас ни обложили наши должности и принятые вместе с ними обязанности. Тем более, что быть заложником у правил, исполненных внутренних противоречий и различных иных нюансов, которые сама жизнь ежедневно организует на свой собственный манер, никто, по сути дела, нас заставить не может. Однако в таком тонком, ответственном и щепетильном деле, которым занимался Михаил со своими коллегами по работе, всё подчинено принципам здравомыслия и благоразумия, и, конечно же, божьему промыслу, как ни крути. И сия истина находила своё постоянное подтверждение в быту изо дня в день.  
 
 
 * «Бросить точку» на инкассаторском жаргоне означало: не произвести инкассации выручки на объекте, который подлежал инкассированию, согласно заключённому договору между отделением Госбанка и соответствующим торгом или трестом, объединяющим организации сходного профиля работы. В этом случае инкассатор уходил с точки, не забрав сумки с выручкой и, соответственно, не оформив никакой документации на неё. Порожнюю сумку, которая должна была быть оставлена им взамен сумки с ценностями, он, разумеется, не вручал лицу, сдававшему деньги; он снова уносил её с собой и сдавал её старшему бригады, докладывая ему причину, по которой сие «магическое действо» не состоялось.
 
 
 
                                                     Г л а в а  4
 
                                            Мужской праздник
 
 
     Маршрут, который обслуживала в этот месяц бригада Леонида и Михаила, был славен тем, что двумя яркими точками на нём являлись: Стол заказов и универсам. А это в свою очередь означало, что можно будет раздобыть чего-нибудь дефицитного и особенно приятного для системы пищеварения организма. В Столе заказов инкассаторы, работавшие на данном маршруте, обычно приобретали сыр, который в магазине купить было просто невозможно, колбасу, сливочное масло, шоколадные конфеты в коробках или иные «трофейные» продуктовые товары. А если повезёт, то можно было обзавестись и несколькими бутылочками «Пепси» или «Фанты», ёмкостью 0,33 мл.
     Вечером Васильцев собирался посетить знакомых девушек, снимающих весьма просторную жилплощадь ближе к набережной Волги, с которыми он подружился несколько лет назад, когда и сам ещё работал в одном из учебных заведений высшей школы областного центра. Сегодня у них планировалась не то, чтобы вечеринка, но просто встреча, подразумевающая чисто дружеское общение в тесной компании. День был выбран неслучайно – 23-е февраля. Нельзя сказать, что в кругу своих близких друзей и приятелей они как-то по особому отмечали это событие, нет. Просто этот праздник являлся поводом посидеть в небольшом позитивно настроенном коллективе и хорошо провести время.
     Михаилу хотелось хоть чем-то немного удивить и порадовать собравшихся и пять-шесть бутылочек дефицитных газированных напитков были бы весьма подходящим для этого атрибутом праздника. Но сии трофеи ещё нужно было добыть! Десертное вино или шампанское тоже, в общем-то, пришлось бы кстати. Однако то были вещи совершенно обыденные, а вот «Пепси» или «Фанта» это уже – редкость в данном регионе.
 
     Когда Васильцев ложился спать, он не обратил внимания на то, что творилось за окном. Затеявшая свою кутерьму ещё вечером метель усилилась и к утру намело много снега. Что для одних – радость, другим – проблемы. Никто из инкассаторов не любил такой погоды. Снегопад и сопровождавший его ветер означали, по сути дела, одно: будут проблемы на маршруте. Потому что непременно придётся в том или ином его месте, в нарушение всех правил безопасности и должностных инструкций, оставив ценности в салоне автомобиля на попечение водителя, толкать это самое средство передвижения, ибо никакая дорожная служба, как бы она того ни желала, не сможет за считанные часы одолеть последствий сильного снегопада в большом городе. А уж в некоторых из тех местечек и закоулков, по которым приходится лазить по их служебным делам инкассаторам, тем более.
     Сегодня все сотрудники военизированного отдела Госбанка пришли на работу пораньше, ибо то, что для большинства из них было началом трудового дня, для других служащих этого кредитно-финансового учреждения являлось практически его окончанием. На общем собрании коллектива по поводу Дня Советской армии и военно-морского флота управляющий районным отделением банка в торжественной обстановке поздравил инкассаторов с праздником и вручил каждому из них небольшой, но приятный подарок. После сей официальной части все перешли к своим рутинным делам, сотрудницы данной организации уже в предвкушении особого домашнего ужина, а работники сугубо мужского отдела, настраиваясь на рабочий лад.
 
     Прослушав в очередной раз формальный инструктаж, бригады вооружились и погрузились в свои текущие заботы, ожидая прибытия служебных машин. (Каждый из тех, кто работал в отделе не первый месяц и не первый год, разумеется, знал должностные инструкции на зубок; по уровню понимания этих правил безопасности постоянно проводились зачёты. Хотя свод данных основополагающих рабочих документов и содержал некие внутренние противоречия, зачёты с завидной регулярностью сдавались и принимались, а инкассаторская обыденная жизнь текла своим чередом. Самым неприятным моментом во всех этих хитросплетениях нормативных бумаженций разного сорта, регламентировавших работу людей с оружием, что трудились в данной сфере, было то, что инкассатор при любом раскладе в случае какого-либо негативного исхода того или иного происшествия всегда оставался неправым и виноватым. Такова была, так сказать, «селяви» тех лет и «инкассаторская доля». Несмотря на все риски разного рода, люди трудились, может быть, с разной степенью самоотдачи, но весьма профессионально и вдохновенно.)
     Первым из водителей военизированного гаража на пороге отдела появился «Хоттабыч». Это был сухощавый, довольно высокий мужчина лет 50-55. Своё прозвище он получил, вероятно, из-за самого своего телосложения, манеру ходить слегка враскачку, шаркая по полу ногами, и привычку сидеть за рулём, заметно сгорбившись и вцепившись в баранку автомобиля, что называется, «как в последний раз».  Всё это было бы весьма забавным, если бы не одно «но». Валентин Степанович вёл свою машину по дорогам города так, как будто бы специально собирал на них все ямы самого разнообразного калибра. О том, чтобы, находясь в его колымаге можно было бы попить чего-нибудь из бутылки или просто сделать хотя бы несколько глотков, не облившись при этом во время движения, можно было смело забыть, а ещё лучше – даже и не помышлять об этом. Перемещаясь по городу со скоростью от 40 до 60 километров в час, он ухитрялся собрать все изъяны дорожного полотна, какие только в принципе могли попасться на пути у бригады на её маршруте. По этой причине «Хоттабыча» откровенно недолюбливали в разных отделах инкассации областной столицы. Он был своеобразным феноменом, причём, феноменом, с коим не очень-то хотелось иметь дело. Казалось, что, просидев около сорока лет за рулём, он не овладел ремеслом, которое на протяжении всего этого отрезка времени было его специальностью и профессией.
     Едва Валентин Степанович переступил порог отдела инкассации, тяжкий выдох пронзил всё пространство комнаты. У некоторых из сотрудников отдела, что забивали «козла», даже выпали из рук костяшки домино.
               – Нет! Нет! Только не с «Хоттабычем»! – в один голос воскликнули две бригады, ожидавшие своих водителей. Одна из бригад, в соответствии с заведённым графиком, выдвигалась всегда первой, ибо сей маршрут обслуживал, в том числе, и все заводские столовые, которые имелись в районе. Она уже была в трудах своих праведных и не ведала о том, что Валентин Степанович сегодня по разнарядке направлен в данное отделение. Другая же бригада точно знала, что к ней на сегодня приписан водитель из договорной колонны. («Договорники» были людьми не вооружёнными, так как они работали в обычной, сугубо гражданской организации, занимающейся пассажироперевозками и оказанием иных транспортно-бытовых услуг на договорной основе. По сути дела, это были те же таксисты, которые также с некоторых пор направлялись для работы в Госбанк по путёвкам, только без шашечек на своих авто. «Уазов» для обслуживания отделов инкассации области не хватало. «Договорники» не были столь привередливы и капризны, как водители из военизированного гаража, имеющие своё табельное оружие. С ними почти всегда было проще.)
     Зная «особое расположение» сотрудников отдела к работе с «Хоттабычем», дежурный инкассатор, который, конечно же, был в курсе о направлении Валентина Степановича именно в этот районный отдел на сей день, данную тайну свято хранил и оберегал. Когда кто-то из членов этих двух бригад, перед инструктажем поинтересовался, кто именно сегодня назначен к ним на маршрут, он умело увёл разговор в сторону, дабы не раскрывать всех карт, а точнее одной карты, «джокера», коим и был фабулёзный «Хоттабыч», раньше времени.  
     Услышав шум и гвалт из родных стен и бросив все свои дела, в помещение поспешно вошёл молодой начальник военизированного отдела и волевым голосом сказал: «Так, господа, кончаем базар! Вижу, все машины пришли. Давайте, по коням! Вперёд и с песней, по своим маршрутам с шоферами по разнарядке! Петраков, Мальцев – с Тепловым; Васильцев, Шамшутдинов – с договорным, кто у нас там сегодня... Да, Борис... Ну и Ивлев, Вяземский – с «Хоттабычем», в смысле, с Валентином! Всё! Всё, ребят! За дело! Цигель! Цигель! Ай-лю-лю!»          
     Глухое, недовольное бормотание наполнило длинный коридор районного отделения Госбанка. Иногда в этом гаме можно было отчётливо услышать характерные для русской речи национальные идеоматические выражения. Бригады, взяв свои профессиональные причиндалы, направились к выходу из здания.
               – Джентльмены, я попрошу вас... Здесь, в учреждении, дамы работают бок о бок с нами, – завершил своё напутствие коллегам руководитель отдела, – Пал Андреич, тебя персонально прошу, фильтруй, пожалуйста, да. Добро?
               – Добрее не куда, ети её мать! – сердито выдохнул Ивлев, безнадёжно махнув рукой и продолжая что-то бубнить себе под нос по дороге.
 
     Погрузившись в белую «волгу» и слегка подтрунивая над Ивлевым и «Хоттабычем», Леонид и Михаил принялись за работу.
               – Борь, после маршрута меня в центр бросишь и на секунду заскочим по пути ещё в одно местечко, – обратился Васильцев к водителю-договорнику. – Только ты мне напомни, чтоб я не забыл во всей этой карусели!
               – Напомню. Ты мне только полу-копчёной сегодня раздобудь, пожалуйста, палочку!
               – Ладно! Пошукаем!
 
     Этот день прошёл достаточно быстро. В праздничной суете все, кто сдавал сегодня выручку, постарались максимально оградить себя от каких бы то ни было неприятностей, связанных с их возможными собственными ошибками, то есть приложили все силы, чтобы этих самых ошибок попросту не допустить. Всем хотелось поскорее оказаться за праздничным столом в кругу людей, с которыми они планировали провести данный вечер. Никаких неприятных сюрпризов на маршруте, к счастью, не было. В бригаде тоже был полный порядок. Каждый из её членов стараниями Васильцева, который сегодня был инкассатором-сборщиком, приобрёл то, что запланировал на текущий день. А Михаилу действительно удалось раздобыть тех дефицитных напитков, которыми он хотел попотчевать вечером компанию, в коей он и отметил этот праздник.
 
 
                                                   Г л а в а  5
 
                                Трёп, трёп, трёп (Blah, blah, blah)
 
     Постоянный напарник Васильцева был в отпуске, потому Михаил работал сейчас на подмене. Сегодня в одной из бригад он вышел вместо простывшего Калашенко, также как и он принадлежащего к молодому поколению сотрудников отдела. С данным субъектом у него не очень-то сложились отношения, ибо их мировоззренческие позиции и взгляды на действительность сильно отличались. Антон вёл весьма беспорядочную личную жизнь, ничем всерьёз не увлекался, кроме сиюминутных отношений с представительницами противоположного пола и алкогольной продукции.
     Начальник отдела недавно разбил их пару со Стельновым, который тоже входил в  возрастную группу до тридцати. Причина была на поверхности – бригада в последнее время стала много привозить «косяков» и «косячков». Теперь каждый из них стал работать с представителем «поколения отцов», Калашенко – с Ивлевым, а Стельнов – с Вяземским. Оба военных отставника были людьми весёлого нрава, но в вопросах своего нынешнего дела являлись профессионалами высокого класса, умеющими сочетать в будничной веренице дней  самые разнообразные факторы, как приятного, так и полезного свойства. Справедливости ради стоит сказать, что и молодые мужчины, проработав в отделе порядка года и, разумеется, более того, становились крепкими знатоками своего дела. Просто иной раз тяга к жизни, вполне свойственная определённому возрасту, брала своё. Да и ночные светила, выстроившись в бесконечных высях по своим небесным законам в ту или иную конфигурацию, эту самую тягу всячески подхлёстывали. Груз высокой ответственности за доверенное ему дело чувствовал каждый, просто каждый нёс его по своему.
     Михаилу в принципе было всё равно с кем из сотрудников отдела работать в бригаде, он умел найти общий язык с любым из них. Разве что «Калач» и ещё один из молодых инкассаторов не вызывали в нём совершенно никакого интереса к себе, наверное, в силу их весьма грубой душевной организации. Сегодня он в качестве сборщика заменял Антона в паре с Ивлевым, который в свой черёд бегал по точкам маршрута вчера. Павел Андреевич, которому было в аккурат под шестьдесят, умел ладить со всеми без проблем. Разве что работа с водителем военизированного гаража «Хоттабычем», усердно коллекционировавшем все ямки и колдобины на дорогах города, не вызывала в его душе должного восторга. В сей день они трудились все вместе в одной бригаде. Валентин Степанович, выслушав ещё в стенах отделения Госбанка всё или почти всё, что о его «трудовых подвигах и свершениях» думает Ивлев, весь маршрут напряжённо молчал, словно приклеившись к «баранке», «не забывая» при этом на автомате делать своё «зловредное дело». Напарник Михаила, чтобы у него на нервной почве не разыгралась язва от манеры вождения «Хоттабыча», неизменно пополнявшего свою «коллекцию» новыми или старыми «экспонатами», отвлекал себя разговорами с партнёром. Зацепившись за какую-то деталь из своей служебной тематики, они вспоминали разные обстоятельства и случаи из их рутинной жизни.
               – Таким «баням», как у Шацких, давно место на в металлоломе, а их к нам присылают! – высказал своё мнение, не открыв никакой военной тайны, об одном из «уазов» 469-ой модели Павел Андреевич.
               – Да уж заднюю дверь его «корыта» можно закрыть только ударом с ноги, причём, с разбега! – подтвердил Васильцев мысль своего старшего собрата по оружию относительно одной из спецмашин, которые давно уже требовали списания или хотя бы серьёзного ремонта.
               – Без нашей овчинки-безрукавки у него дуба дашь, да и она-то не шибко спасает, – в свою очередь вторил ему Ивлев.
               – Ладно хоть в этом «склепе» ветра нет и присылают его нам не так часто, а то бы мы все вымерзли к чертям собачьим! 
               – Это факт!
               – Когда она у него перед Новым годом заглохла в посёлке, я думал, мы концы отдадим... Вытолкали на дорогу, согрелись пока мудохались с этим рыдваном. Тут, минут через десять прям, «дежурка» подошла, перегрузились и «на базу».
               – Это ещё ладно! Вспомни, какой скандал был, когда Мальцев с Петраковым в банк на трамвае с полным мешком и со всеми причиндалами своими прикатили? – расхохотавшись, воскресил в своей памяти другой эпизод из инкассаторских будней Павел Андреевич, вытирая носовым платочком слезившиеся от смеха глаза. – Флаг им в руки... и... И управляющий навстречу! Надо ему было в тот день на работе задержаться, чтобы после первого заезда с ними лоб в лоб!..
               – Вот уж точно «золотая страница» в летописи нашего отделения Госбанка! – поддержал коллегу своим смехом Михаил.
               – Кто из нас без греха? – ещё хихикая, сказал Ивлев и убрал платочек в карман форменных брюк.
               – Где ты, Пал Андреич элементы обмундирования добываешь, а?.. Причём, периодически? – поинтересовался его временный напарник, заговорщически подмигнув «Хоттабычу».
               –  Места надо знать!.. И людей!.. И... В общем, кумекать надо, Миша!
               – Вот скажи ещё, что ты с Иваном Демидовичем «не посидел на одной поляне за рюмочкой чаю»!
               – Ну, если ты такой умный, чего спрашиваешь? – ни в шутку ни всерьёз парировал реплику собеседника Ивлев, – я за девчонками на точках не бегаю и за модой не гонюсь! Мне, что практично и экономично, то и – «в кассу»!
               – Кстати, о кассе... О вечерней кассе, Пал Андреич, – отложив шутки в сторону, обратился к своему визави Васильцев. –  Мне, в общем-то, неудобно самому... Хотя... Словом, ты сам там намекни своему теперешнему напарнику, что сплетничать мужчинам об отношениях коллег с женщинами негоже... Пусть даже эти сплетни окажутся правдой. Какое ему дело до наших с Катей отношений?!
               – Михаил, Михаил! Миша... Ну, это, брат мой, жизнь! Она вся – из слухов, сплетен и всякой хреновины!.. Кто от зависти, кто от... В общем, всяк по своей причине языку покоя не даёт! Что ж ему теперь кляп в рот вставить?! А вы... У вас всё на виду. И если уж вы с Катькой сами ничего ни от кого не скрываете, даже от управляющего!.. Ну, что же ты хочешь!..
               – Excuse me, sir! – вдруг почему-то по-английски произнёс Васильцев, – прошу прощения, в смысле. Но какого лешего, как говорит Екатерина Дмитриевна?.. Ему-то что?
               – Заметь, никто вам прямо ничего и не говорит, не вмешиваясь в ваши личные, так сказать, дела, – как-то очень серьёзно сказал Ивлев, когда их взгляды пересеклись в зеркале заднего вида, что смотрело в салон автомобиля.
               – Просто, понимаешь, Павел Андреевич, грустно сказал Васильцев, осознавая, что они с Катей сами были виноваты в сложившейся ситуации и никто, кроме них самих. – Просто я... Словом, от меня не убудет, а Екатерина – женщина и мать троих детей... Её репутацию пачкать нельзя.
               – Михаил... Ты второй год уже работаешь в отделе... Ты что не знаешь... Ты не знаешь, что у неё уже был тут до тебя один служебный, так сказать, роман?.. И... и все, кто давненько здесь работают, понятно дело, в курсе этого... Зная твой весьма жёсткий нрав, тебе в лоб, наверное, никто и не скажет... И я бы не сказал...
               – Слушай, Пал Андреич! Мне, честно говоря, наплевать, что у неё было и с кем до меня! – нервно выговорил Васильцев, теребя порожнюю свёрнутую в рулон инкассаторскую сумку, что была у него в руках вместе с планшетом карточек на объекты и увесистой медной печатью-штампом. – Кто может изменить прошлое? А настоящее... Всё есть, как оно есть, без прикрас... В общем, уйми Калашенко с его длинным языком, сделай доброе дело!
               – Ты – серьёзный мужик, Михаил, – ответил, после небольшой паузы, Ивлев, покручивая ручку стеклоподъёмника, чтобы открыть окно и покурить, – и понимаешь, что ни его, ни чей-либо другой язык в этом вопросе ничего не решит... Вы – молодые, горячие. Не надо обострять. У нас в руках оружие... Ну, ты сам понимаешь всё, ну!
               – Пал Андреич, я профи. И даже мыслей никаких! Ну что ты! Есть стрельбы... Да, нет! Ну, как ты мог! – с удивлением глядя на отражение своего визави в том же самом зеркале, ответил его временный напарник, готовясь выйти из машины, когда она остановилась в полутора метрах от заднего входа в продуктовый магазин.
               – Ладно, проехали! Про маслице не забудь! Мне полкило и полкило на кассу, нашим девушкам. И для Демидыча здесь должна быть «посылочка»... Да он же при тебе звонил сюда девчонкам!..
               – Я всё помню, Андреич! – бросил на лету свою фразу Михаил, резко закрывая дверь инкассаторской машины, после чего он растворился в полутёмном проёме их очередной маршрутной точки.   
 
     Когда они подошли к окошку вечерней кассы, там уже была очередь. Две бригады инкассаторов опередили их буквально на несколько минут, подхлестнув своих водителей.
Ивлев же и Васильцев, весьма редко попадая в одну бригаду, были увлечены общением друг с другом, охватив в своей беседе широкий круг вопросов. Да и спешить им обоим, по видимому, как-то сегодня не очень хотелось. Павел Андреевич за пару предыдущих дней просто-таки до тошноты наигрался «в козла» в отделе. Михаил, вообще, не являлся поклонником домино. К тому же, сегодня дежурил Демидыч, заядлый игроман, являвшийся ещё и «отпетым мошенником» за столом. Он славился своим умением вовремя спрятать нужную костяшку на своей лысине. Он делал это так непринуждённо и, как бы, между прочим, что нередко его соперники попадались на эту, вроде бы, совершенно незамысловатую, даже абсурдную, уловку и абсолютно каким-то странным образом велись на неё, не всегда замечая нарочитого жульничества компаньона. Сам же Демидыч, когда попадался с поличным, в этих случаях «включал шута», простого как пять копеек, и относился к своему фирменному трюку совершенно непритязательно, типа: проскочит – так проскочит, ну а нет – так нет. С Ивлевым они могли спорить до хрипоты о, казалось бы, простых нюансах любимой ими игры, постоянно подзаводя друг друга. Сегодня у Павла Андреевича после отчаянных битв за круглым доминошным столом, что он вёл на протяжении двух предыдущих дней подряд, скорее всего, просто не было особого настроения и запала. Спорить с Демидычем в этот вечер ему, похоже, совсем не хотелось. Ну, а подгонять «Хоттабыча», бывшего у штурвала с ними в сей томный вечер, – себе дороже. Он и так не пропустит ни одной выбоины на дороге. Вот уж действительно – не до жиру... Посему они спокойно сдали «свой улов» и добытое сливочное масло для Алевтины Павловны, постоянной напарницы Кати по приёмке денег у инкассаторов, а затем, имея в запасе перед выездом на второй заезд ещё 10-12 полновесных минут, занялись своими делами. Павел Андреевич что-то выпытывал у дежурившего в свою смену милиционера, старшины Лалетова «в его апартаментах», что находились справа сразу при входе в банк. А Михаил, как обычно в последнее время, «завис» на вечерней кассе, будучи увлечённым разговором с Екатериной, к которой он испытывал сильное искреннее чувство.
     Они встречались уже третий месяц. И об этом вдруг вспыхнувшем между ними романе в отделении банка ходило много разговоров и пересудов разного толка. Однако их так захватила эта взаимная страсть, что вся сия чехарда вокруг их взаимоотношений им была просто «по боку». Чувство, которое объединило этих двух людей, было столь ярким и романтичным, что оно затмило собой огромное множество окружавших их деталей быта, делая их бесцветными и совершенно неинтересными им обоим. Они словно бы парили где-то в заоблачной вышине, недосягаемые с земли всеми этими стрелами трёпа об их увлечении друг другом. Со стороны, наверное, казалось, что эти двое влюблённых сошли с ума, отстранившись от реальности жизни, которая была весьма жёсткой и не такой уж дружелюбной, какой порой её мог бы воспринять не особенно внимательный глаз. Эта окружающая их действительность подобно грязной луже, по которой то и дело ездят взад и вперёд автомобили, могла испачкать или даже раздавить всех, кто окажется не готов принять её во всём многообразии её проявлений и проекций на воплощённую в жизнь мирскую суету. А зазевавшихся прохожих, вверенных своим житейским заботам, ей ничего не стоило вымазать грязью, причём, с ног до головы...
 
 
 
 
 
                                                  Г л а в а  6
 
                                   Екатерина, Катюша, Катюня...
 
     Бухгалтер Екатерина Дмитриевна Веленина не так давно отметила своё сорокалетие. Она работала в учреждении уже более пятнадцати лет. За это время в её жизни, как и в жизни любого человека, произошло множество событий разного рода, качества и духовного наполнения.
     Уже являясь служащей Госбанка, Екатерина с разницей в три года родила двух девочек, которые сейчас учились в школе; одна – в пятом классе, другая – в восьмом. Её старшая дочь Ольга успела обзавестись собственной семьёй, выйдя замуж в восемнадцать лет, и тоже в свою очередь стала мамой. Супруг Кати полтора года как умер, так и не успев стать дедушкой. На протяжении последних семи-восьми лет у них не ладились отношения. Вероятно, причиной тому было довольно высокое положение, которое занимал Вячеслав Николаевич в организации, где тоже давно уже весьма успешно трудился, и некоторые иные связанные с этим обстоятельством факторы. Постоянное наличие личных средств, не попадающих в бюджет семьи, и имеющиеся возможности вести свободолюбивый образ жизни при этом раскрепощали его, давая ему ту степень независимости от своих домашних, в основном от Кати, которая была ему необходима «здесь и сейчас». Екатерина по натуре своей была женщиной весьма гордого нрава и такая ситуация её безусловно задевала и сильно раздражала. Однако ни с привычками своего супруга, ни с его возможностями для реализации его прихотей и желаний она ничего поделать не могла. Осознав однажды своё бессилие, в этом плане, и получив от своего благоверного очередную порцию морального унижения, она отступилась. С тех пор они сосуществовали, словно бы, в параллельных реальностях, каждый в своей. Катя спала в одной из спален девочек, не подпуская к себе мужа на пушечный выстрел. Он для неё стал абсолютно чужим человеком. Они не разводились, наверное, больше из-за того, что не хотели травмировать психики дочерей. Хотя своего очевидного разлада давно уже не скрывали, да и не смогли бы скрыть при всём желании, проживая на одной жилплощади. Время шло, дочери быстро взрослели. Отец обеспечивал их всем необходимым, ибо все возможности для этого у него были почти до самых его последних дней. Таким образом, под одной крышей лет шесть или семь, или даже восемь, собственно говоря, проживали две семьи, пересекаясь в быту только поздним вечером или в какие-то часы выходных.
     Рабочий день служащих банка, что трудились на вечерней кассе, был разбит на две составных части. К пяти часам по полудни Екатерина и её постоянная напарница Алевтина Павловна приходили на своё рабочее место, чтобы в пару заходов с разницей в два-два с половиной часа принять у инкассаторов деньги и закрыть их в специальной комнате-хранилище. Утром, перегружая опломбированные инкассаторские сумки частями в добротно сделанную металлическую тележку, они отвозили их по узкому коридору банка на Группу пересчёта, где уже сами сдавали сей ценный скарб сотрудницам этого учреждения, занимавшимся непосредственным вскрытием сумок и пересчётом купюр, что в них находились. К обеду бухгалтеры, являвшиеся приёмщицами на вечерней кассе, освобождались до заступления на вторую часть своей ежедневной работы. Они отдыхали как и инкассаторы по скользящему графику с подменой из двух других работниц банка, имевших соответствующую квалификацию.
     За последние полтора года жизнь Екатерины сильно изменилась. Теперь она жила с двумя дочерями, Леной и Ксюшей, в своей весьма просторной квартире, а старшая Ольга с мужем и маленькой Кристиной обитали в своей. Брак Ольги трудно было назвать счастливым. Вначале, вроде бы, была и любовь, и желание наладить собственную жизнь, воплотив в реальность свои мечты и представления о семейном счастье. У родителей мужа в распоряжении имелась свободная однушка в хрущёвке соседнего микрорайона, которая досталась им по наследству от матери свекрови Ольги. Это жильё было подарено молодым на их свадьбу. Однако через довольно небольшой промежуток времени выяснилось, что Глеб имеет некую непреодолимую страсть, точнее, проявилось его пагубное увлечение игрока, движимого азартом. А чуть позднее дала о себе знать ещё одна весьма неприятная сторона  его душевной жизни. Супруг Ольги как-то незаметно для себя самого подсел на наркотические средства, в том числе, и на «травку». Впрочем, может быть, он сам довольно долго просто не хотел признаться себе в этом, полагая, что контролирует ситуацию. Некоторое время он успешно скрывал своё «хобби» от жены, её матери и собственных родителей. Но так или иначе настал момент, когда эта тайная сторона его личной жизни выползла наружу и проявилась во всей своей неприглядности. Похоже, что разрешить данную проблему в своём тесном кругу никак не представлялось возможным...
     У семьи Велениных была дача, находившаяся довольно-таки недалеко от города. На электричке до неё можно было добраться за полчаса езды. Правда, пешая прогулка от железнодорожной платформы до заветного участка занимала ещё почти столько же времени, да и до самой станции в областном центре ещё нужно было доехать. Младшая и средняя дочери Екатерины подросли и теперь особого интереса к поездкам на дачу не проявляли. У них были иные заботы и общение со своими сверстниками в пределах городской черты их больше привлекало, нежели путешествие на эти шесть соток. Ольге с мужем тоже как-то было не до того, чтобы выбираться сюда и чем-либо здесь заниматься или даже просто отдыхать. Посему в своё совместное свободное время дачу посещали лишь Екатерина и Михаил, сочетая при этом всё приятное со всем полезным. 
     Их отношения сложились не сразу. Васильцев к этому времени успел проработать в отделе уже год. Он давно почувствовал в Кате, которая была старше его на пятнадцать лет, близкую родственную душу, исполненную некой внутренней лирики. Кроме того, она была очень женственной и безумно обаятельной женщиной. В свободное время между заездами они с удовольствием общались друг с другом, найдя какое-нибудь не то, чтобы укромное, но просто не самое людное место в помещении банка, будучи при этом у всех на виду. Эти беседы носили чисто приятельский бытовой характер. Да, собственно говоря, те 10-15 минут, что они были наедине в паузе между выездами инкассаторов на маршрут, ничего особого из себя не представляли. Приятное общение в приятной компании и, в общем-то, всё.
     Но однажды произошло то, что Михаил уже некогда испытал, распахнув дверь одной из кафедр института, в котором работал и учился, когда стрела амура пригвоздила его к этой самой двери. Потом была страсть, сумасшедшие муки, коим, казалось, нет и не будет конца никогда. Наконец, был его отчаянный побег от всего этого, было бегство от любви и от себя самого. Результирующей всех этих сил стало трудоустройство в отдел инкассации, в котором он теперь и работал без устали с настроением, с удовольствием, вдохновенно!..
 
 
                                                    Г л а в а   7
 
                                           Амур бьёт в десятку
 
     В тот вечер они с Леонидом слегка припозднились. Просто заметно позже выехали на маршрут. Произошла какая-то внезапная катавасия с транспортом в специализированном гараже. В итоге пришла другая машина с другим водителем. Сути дела это, естественно, не меняло. Но задержка на 25 минут «на базе» предполагала, что сборщику, которым был Михаил, предстоит «побегать в мыле», нагоняя упущенное время. Ничего особо нестандартного в этой ситуации не было. Просто ему требовалось заметно усилить внимание и увеличить скорость своих привычных действий. Однако пожелания и заявки на продукты при сём никуда не пропадали. Словом, всему нужно было выбрать своё место и время. В практике Васильцева и до этого, и позже бывали куда более сложные случаи.
     Когда их бригада приехала в банк все остальные уже отсдались и занимались привычными делами. Кто-то отчаянно дубасил круглый доминошный стол белыми в чёрную крапинку костяшками, кто-то разговаривал по городскому телефону, кто-то уточнял определённые моменты своего текущего распорядка. Алевтина Павловна и Катя ожидали их с Леонидом на своём рабочем месте. Михаил никогда не мог потом забыть того самого момента, когда он краешком глаза бросил взгляд в открытое окошко вечерней кассы, чтобы просто поздороваться с дамами. Екатерина была серьёзной, она сидела за своим столом, занимаясь документами их бригады. На ней было облегающее платье цвета баклажана в белый горошек, перетянутое по талии тонким серебристым пояском. Линия её загорелых колен была открытой. Аккуратно положенная косметика делала лицо её ослепительно ярким и каким-то лучезарным даже при искусственном освещении. (А может быть, ему это просто тогда показалось.) Ничего лишнего в этом макияже не было. На какое-то мгновение их взгляды пересеклись. Именно в этот миг Васильцева пронзила уже однажды прошедшая сквозь весь его молодой организм «молния». И на сей раз он ощутил то же самое, что и почти два года назад, стоя в дверях кафедры.
     Сколько дней потребовалось, чтобы произошёл или как-то активировался процесс, который в своё время месье Стендаль окрестил «кристаллизацией», Михаил точно сказать не мог. Однако всё завертелось по уже известному ему сценарию. Только теперь чувство было взаимным. Через полтора-два месяца они уже не скрывали в банке своих неслужебных отношений. Это было выше их сил!..
     Васильцев не углублялся в раздумья, что на первых порах сдерживало чувства Екатерины, которая в настоящий момент для него стала Катюшей и Катюней. Была ли это разница в их возрасте или нечто иное. Миша, хоть и выглядел старше и серьёзнее своих лет, всё равно, наверное, некий фактор зримо или незримо разделяющий их присутствовал. Её могло смущать и постоянное общение видного инкассатора с девушками или молодыми женщинами его лет, которым он звонил по телефону из отдела. У неё же за плечами был не один год семейной жизни, роды, воспитание детей и прочие хлопоты, связанные со всей этой бытовой круговертью. Комплексовала ли она, чисто гипотетически проводя для себя какие-то параллели и сравнения с её потенциальными соперницами, необременёнными ещё подобными домашними заботами?.. В её положении привлечь и удержать внимание такого яркого мужчины, которым являлся Михаил, вероятно, было делом весьма непростым или же вовсе некой разновидностью искусства... В самом банке тоже работало немало незамужних девушек, которые иной раз бросали на некоторых ребят из отдела инкассации, в том числе и на Васильцева, свои скромные взгляды, исполненные неких надежд. Да и на точках, где, как правило, выручку сдавали представительницы прекрасной половины человечества, конкуренция за сердца парней с оружием была совсем нешуточной.
     Как бы там ни было Екатерина и Михаил хоть и не афишировали лишний раз своих отношений, но и не делали из этого тайны или секрета. Наверное, это обстоятельство доставляло определённые неудобства Кате в том или ином смысле. Но с другой стороны эта болезненная публичность и уязвимость сферы их взаимоотношений делала для неё и полезное дело, отсекая какую-то часть претенденток на сердце её возлюбленного. Где-то мы находим, где-то неизменно теряем. Из таких приобретений и потерь и состоит наша жизнь.
     В вечерние часы после работы они бродили в окрестностях дома, в котором жила Екатерина с детьми, держась за руки, словно влюблённые школьники-одноклассники. Они обнимались и целовались под окнами подобно юным Ромео и Джульетте. Когда они попадались кому-то на глаза, дружно рассмеявшись, торопливым шагом уходили прочь от этого места, чтобы продолжить своё общение в этом же ключе где-нибудь поблизости. Казалось, они просто не могли наговориться и наслаждались обществом друг друга. В конце концов, они определились с той локацией, где стали особенно близки, как и выбрали себе конкретное время для встреч. Но и прогулки закатными часами на свежем воздухе стали для них чем-то традиционным.
 
 
                                                   Г л а в а  8
 
                                      Любимый день недели
 
     Наконец-то наступила среда. В бесконечном хороводе дней время то летело подобно стреле Робин Гуда, то ползло, как улитка по приглянувшемуся ей листу, то, казалось, просто стояло на месте, как корабль на рейде, прикованный якорем ко дну. Екатерина и Михаил, оба с нетерпением ожидали этих моментов их интимного уединения. Они встречались раз в неделю в дневное время на квартире, где Васильцев проживал со своей мамой. Надежда Петровна уходила на работу после девяти утра. Таким образом, в их распоряжении обычно было часа три-три с половиной. Катя приезжала к нему после того, как они с Алевтиной Павловной или с бухгалтером, который её в тот день подменял, уже выполнили свою часть утренней работы, сдав выручку на Группу пересчёта. Ей нужно было вновь быть на своём месте к пяти. Но Михаил должен был приступить к выполнению своих служебных обязанностей либо в 15:00, либо в 16:00, в зависимости от того, по какому маршруту должна была работать бригада. Волей или неволей получается, что вся их жизнь была расписана по графику, которому необходимо было подчиняться. У Кати были дети и, к тому же, она теперь стала молодой бабушкой. Все эти и некоторые другие житейские нюансы необходимо было брать в расчёт, когда они планировали своё близкое общение.
     Эти среды и иногда ещё какой-нибудь день недели, когда всё могло срастись и сложиться в этом пазле желаний, были настоящей отдушиной для них обоих. В часы их близости время ни шло, ни стояло, ни бежало. Оно просто исчезало... А сами они словно бы проваливались в чёрную дыру безвременья, растворяясь друг в друге, подобно тому как кусочек сахара и кубик льда  сливаются воедино в чашке горячего кофе. Это и было настоящим счастьем.
     Михаил ненавязчиво просил Екатерину приходить на их рандеву в обуви на высоком каблуке, лучше всего на шпильке. Он не мог понять, как может не радовать сердце мужчины изгиб красивой женской ножки, обусловленный высоким подъёмом каблука. В этом изящном рельефе было что-то шаманское, притягательное, то, что брало его душу в плен, было то, что возжигало внутренний огонь, огонь желания.
     Катя же не особенно жаловала подобную обувь. Собственно говоря, она, и будучи ещё совсем молоденькой девушкой, не отдавала предпочтения ни туфлям, ни босоножкам на высокой платформе или тонких каблуках-шпильках. В её обувном гардеробе, конечно же, такого рода вещи присутствовали. Правда, она пользовалась ими без особого восторга. Однако для своего возлюбленного она была готова терпеть эти неудобства, чтобы доставить ему удовольствие... Ведь в конечном счёте радость возвращалась к ней самой, сполна компенсируя вынужденные «боевые потери»...
     Обычно ближе к концу их полуденных встреч в дрёму клонило хозяина жилища, ибо свои ночные бдения, уже вошедшие в привычку, он так или иначе не мог отменить даже в преддверии этих долгожданных встреч с Екатериной. Да и к приходу любимой женщины квартиру нужно было привести в довольно эстетичный вид и хорошенько убраться в ней. Его возлюбленная, чувствуя некоторую неловкость и неудобство на чужой территории, обычно не засыпала. Поэтому будильник, он же «палач счастья», как правило, оставался не у дел. Сей атрибут быта они использовали только изредка для подстраховки. Когда же этот громогласный «парень» приводил в действие свои стальные пружины и механизмы, вопя своим металлизированным голосочком, поднять с постели или просто напугать можно было всех обитателей лестничной клетки, которые в сей час пребывали дома.
               – Миш, пора. Встаём. Не хотела тебя будить. Ты так сладко спал. Но уже без пятнадцати два. Тебе ведь сегодня к трём, – тихо сказала Катя, слегка трогая Васильцева за плечо.
               – Да, я сегодня подменяю Стельнова с Ген Санычем по первому, – ответил сонный Михаил, прижимая к себе свою возлюбленную, – дай мне ещё минут пять-семь. Хочу сон досмотреть.
               – Эротический? – с улыбкой спросила Екатерина,   .
               – Нет... Но тоже очень приятный... Потом расскажу...
               – Правда пора, Миш. Пока перекусишь, пока доберёмся.
               –  Погоди, сегодня с нами таксист Лёва на маршруте, –  вспомнил Васильцев, переворачиваясь на другой бок.
               – «Насос» что ли?
               – Он... Я вчера с ним договаривался, чтобы он возле остановки меня подхватил минут двадцать третьего, – дремотным голосом проговорил Михаил, чувствуя, что вновь погружается в сон, – так что ещё десять минут верных, чтобы... чтобы...
               – А если не приедет? Если машина сломалась или путёвки не дадут в банк, или ещё что-нибудь, – высказывая свою озабоченность по поводу этой ситуации, спросила Екатерина.       
               – За шоколадку дадут... Да, встаю... Уже почти встал, – тихо ответил Михаил, собрав волю в кулак, и поцеловал Катюшу в её смуглое плечо.
               – Я поставлю чайник. Давай, догоняй! – начиная потихоньку одеваться, сказала Катя.
               – Всё! Я следом... Чёрт! Так и придётся идти в отпуск, иначе... Иначе мы с тобой... Всё... Рота, подъём! – скомандовал сам себе Васильцев и резко вскочил с кровати вслед за Екатериной.
               – А он знает, что мы будем вдвоём? – поинтересовалась у Михаила Катя, когда они перекусывали на кухне.
               – Не знает и даже не догадывается. Но, я думаю, что особым сюрпризом это для него не будет. Похоже, в банке все уже привыкли, что мы вместе. Да и наши постоянные водилы уже тоже.
               – Палне коробочку конфет сегодня найдёте? И ещё в аптеке она одно лекарство хотела... В общем, по возможности... Я название не помню. У меня записано здесь где-то на бумажке...
               – Конфеты пошукаем. Думаю, какой-нибудь вариант проскочит на горизонте. С лекарством тоже что-нибудь придумаем. Короче, разберёмся...Катюнь, ты в отпуск когда?
               – У меня – июль по графику.
               – Боюсь, меня выпеннут раньше.
               – Придумаем что-нибудь. Что-то образуется... А ты что улыбаешься? – спросила Катя, увидев джокондовскую улыбку на лице своего возлюбленного.
               –  Да вчера Виталий обмолвился, что на третий маршрут... Ох, что день грядущий нам готовит! – похихикивая, сказал Михаил, – как джин из лампы, только без специального вызова, явится наш друг и соратник «Хоттабыч».
               – То-то Андреич будет рад! – отреагировала Екатерина и прыснула своим звонким смехом.
               – Несказанно!.. Возьми на работу бируши в свои нежные ушки, чтобы они... Словом, чтоб уберечь их от неприятностей. Ивлев наверняка выдаст весь свой энзешный запас не употребляемых в русском литературном языке слов.
              – Я ему сочувствую!
              – А я всем нам! – по-своему согласился Васильцев, допивая свой чай, – ну что, Катюнь, летим-бежим!
              – Как сказал бы Виталя: «Цигель! Цигель! Ай-лю-лю!»
     Михаил поцеловал Катю на дорожку в щёку (губы она уже подвела розовой помадой), потом он коснулся своими губами кисти её руки и они вышли на лестничную клетку.             
            
 
 
                                                    Г л а в а  9
 
                                                 День памяти
 
     Март разменял свою последнюю декаду. Весеннее равноденствие символизировало новое пробуждение природы к очередному этапу жизни на земле. В отделе района, где работал Васильцев, этот день напоминал о событии совсем иного плана. Восемь лет назад при работе на своём маршруте погиб инкассатор, прослуживший в системе не один год. Это был не молодой уже человек, прошедший огни и воды Великой Отечественной. Он был в плену. Дважды неудачно пытался бежать. И только третья попытка для этого несгибаемого человека, которая, в случае провала, наверняка обернулась бы для него неминуемым расстрелом, стала успешной. После того, как удалось попасть к своим, было недоверие, расследование и лагерь уже на территории освобождённой от гитлеризма страны... Затем последовал трудный период восстановления доверия к себе и, наконец, полная реабилитация. Через какое-то время Фёдор Николаевич стал работать в отделе инкассации. В это же отделение Госбанка полтора года назад устроился и Михаил. Они не пересеклись в своей служебной деятельности, но теоретически могли встретиться в быту, так как проживали на территории одного района. Васильцев хорошо помнил тот момент времени, когда произошло это трагическое событие, просто потому, что дом, в котором они с мамой обитали на протяжении последних почти двадцати лет, находился в нескольких сотнях метров от места происшествия. Об этом случае тогда гудела вся округа, ведь большая часть её населения так или иначе посещала отделение сберкассы и почтовое отделение, где разыгралась эта драма.
     Трое молодых мужчин спланировали и осуществили нападение на машину инкассаторов, которая подъехала для того, чтобы бригада забрала деньги с очередной из своих точек, находящихся на её маршруте. Уже было темно, но не поздно. Инкассатор-сборщик с заднего входа вошёл в помещение сберкассы и по истечении какого-то времени услышал глухие хлопки со стороны улицы. В глубине души он заподозрил неладное, но разум, наверное, отказывался верить в то, что такое может случиться именно с их бригадой, именно здесь и сейчас... Всё произошло в какие-то мгновения. Выскочив на улицу, он увидел спешно отъезжавшую инкассаторскую машину. Их водитель, получивший две пули, беспомощно лежал на промёрзшем, покрытом снежной коркой асфальте, а инкассатор, что в тот злополучный день являлся старшим этой бригады, погиб на месте. Этим сотрудником банка и был Фёдор Николаевич, хлебнувший столько лиха в своей жизни.
     Как рассказывали потом Михаилу в предыдущую годовщину этой трагедии Гаврила Алексеевич, что в тот момент вошёл в здание, в котором располагалась сберкасса, за деньгами, и Олег Викентьевич, что дежурил в отделе в сей день, было состояние некой растерянности. Понятно, что такие события и подобные им случаи происходят не каждый день. Да и фактор нападения, которое планируется и разрабатывается преступниками на протяжении какого-то промежутка времени, всегда является внезапным и непредсказуемым.
Милютин вспоминал, как выстрелил в воздух два или три раза. Но что делать точно сообразить сразу не мог. Преступники исчезают с деньгами и ему их не остановить, двое членов бригады истекают кровью... Как во сне метался по двору и по улице в поисках какой-либо помощи. Но ни одна из машин не останавливалась на его призывы. Что можно было предположить, видя перед собой перевозбуждённого человека с огнестрельным оружием в руках в условиях мирной жизни да к тому же в сумерках? Ещё пара выстрелов из табельного пистолета Макарова в воздух привлекла внимание водителя одной из случайных машин. Этим человеком оказался сотрудник милиции, в котором сработал профессиональный рефлекс. Злоумышленники под покровом темноты довольно легко скрылись... Позвонил в отдел и, наверное, весьма сумбурно доложил дежурившему в тот день Олегу Викентьевичу о том, что произошло на маршруте...
     С тех пор прошло восемь лет. Каждый год в отделе отмечали эту трагическую дату, вспоминая тёплыми словами погибшего инкассатора, на чью долю выпала, отнюдь, не самая простая судьба...
     Когда Михаил и Леонид сдали деньги на вечернюю кассу и вошли в помещение отдела, в комнате уже были: Ивлев, Вяземский, Мальцев и Петраков и водители этих двух бригад. Дежурный уже разлил вино по стаканам и кружкам, приготовил символической закуски и ожидал появления остальных инкассаторов, которые работали сегодня по своим маршрутам. Едва Михаил с Леонидом по-молодецки быстро разоружились, как по окнам проскользил свет фар «уаза» ещё одной бригады, что завершила свой последний заезд на маршруте, взяв выручку из универсама отдельным заходом.
               – Ну что, ребят, подождём минут семь-восемь, пока они у нас отсдадутся и освободятся? – поинтересовался мнением собравшихся Гаврила Алексеевич, на дежурство которого сегодня выпала эта дата, и рефлекторно бросил взгляд в окно, чтобы убедиться, что у крыльца стоит именно та машина, которую здесь ожидают.
               – Конечно, Алексеич! – откликнулся Ивлев, не торопливо вставляя последние два патрона в свой брусочек.
               – Подождём, – поддержали его представители молодого поколения инкассаторов.
     Вяземский молча подал знак дежурному, что его боекомплект тоже можно убирать в сейф.
               – Виталий Викторович отдал дань памяти, когда уходил домой вечером, – продолжил Милютин. – Демидыч заходил час назад, неважно себя чувствует, выпил свою чарочку. Остальные, кто сегодня не работает, надеюсь, помянут дома.
     После того, как последняя бригада присоединилась к собравшимся в помещении отдела инкассаторам, Гаврила Алексеевич в двух словах напомнил всем присутствующим о сути этого символического мероприятия. Все выпили граммов по сто «Лидии», сладкого креплёного вина, что с чьей-то лёгкой руки именовали «инкассаторским», и со своими водителями, с которыми работали в этот день, согласно разнарядке, разъехались по домам.  
     Дежуривший в сей мартовский вечер Милютин не торопливо завершил свои штатные дела и, попрощавшись со старшиной Олегом, милиционером, что оставался в помещении банка до утренней пересменки, медленно побрёл на ночлег. Они с женой и внуком жили в соседнем доме, поэтому ему спешить особо было некуда. Наверное, ещё раз прокручивая в голове драматические события того холодного вечера восьмилетней давности, он шёл под свой кров, поглощённый этими мыслями. Виталий Викторович не планировал ставить его на дежурство в данный день, дабы по возможности не воскрешать тревожащих сердце ассоциаций. Однако Милютин, уже неоднократно проверив к этому времени, что от себя так или иначе никуда не спрячешься и не уйдёшь, сам попросил включить его в график дежурств на сию годовщину трагедии... Бросив взгляд на окна Демидыча, который жил в хрущёвке напротив, Гаврила Алексеевич заметил в них свет. У Чистуна не спали. Но лишний раз беспокоить его тоже не хотелось. Да и поздно уже было для разговоров и посиделок. Иван Демидович, имевший хозяйственную жилку и сметливость приказчика, был постоянно на подхвате у руководства данного отделения банка. Все его достоинства были при нём да и проживал он рядом, так что всегда был под рукой. Благодаря сочетанию всех этих причин и качеств, он занимал ещё и должность завхоза, с обязанностями которого весьма ловко управлялся.  
 
 
 
 
 
 
                                                   Г л а в а  10
 
                                          Весенние стрельбы
 
 
               – Калашенко... Третий. Восьмёрка – на три часа, Васильцев... Семёрка – на десять, – привычно отрапортовал Демидыч результаты третьего выстрела для «дуэлянтов», после того, как посетил близлежащий кустарник.
               – Я не понял, Иван Демидыч! Договорились же все – без корректировки, – напомнил ему начальник отдела правила проведения данной «дуэли».
               – Тьфу, ё! Я забыл, Виталий Викторович! Прошу прощения, – извинился за свои машинальные действия старый служака, махнув рукой и отходя подальше от мишеней и от скудной растительности.
               – Ты бы там ни шибко лазил, дядя Вань! А то отстрелят кое-что и бабка тебя бросит, потому что на твоих будет всегда пол шестого, – отпустил ему своё язвительное замечание ещё довольно молодой, но чересчур прожжённый жизнью Саяпин, слегка прищуриваясь и прикуривая сигарету.
               – Так, господа, продолжаем! Время не резиновое, у нас ещё трапеза и футбол по расписанию, – напомнил начальник отдела. – Четвёртый выстрел. Васильцев, потом Калашенко. Далее ещё по одному, по готовности. Поехали!
     С интервалом в секунду грянула пара выстрелов, затем прозвучали ещё два.
               – Васильцев стрельбу закончил! – дежурно доложил в воздух Михаил.
               – Калашенко стрельбу закончил! – также дежурно вторил ему Антон, поднеся свой «макаров» близко к губам, манерно и резко выдохнув при этом на его дуло.
     Когда «дуэлянты» убрали свои табельные пээмы в портупеи, все дружно направились к мишеням, с нетерпением желая увидеть результаты этого состязания. Столпившись возле стендов, инкассаторы стали наблюдать за действиями импровизированной комиссии-секундантов, производящих свои подсчёты. Досконально изучив мишени и сложив полученные цифры, «секунданты» доложили итоги соревнований.
               – Итак, что мы имеем по ходу нашего поединка? – многозначительно продекламировал Ивлев, поправляя оправу своих очков, – Калашенко: три восьмёрки, семёрка и шестёрка. Итого: 37... Васильцев... Васильцев: два первых – в десятку, плюс семёрка и две шестёрки. Итого: 39.
               – Позволь я продолжу, Павел Андреевич, – перехватил инициативу начальник отдела, взяв из рук коллеги импровизированный протокол состязаний. – Итак, победителем «дуэли» сегодня стал господин Васильцев!
     Раздались аплодисменты в честь героя соревнований.
               – Будут какие-то протесты или заявления со стороны «секундантов» или самих «дуэлянтов»? – продолжил Смолянинов, обращаясь к участникам данного поединка.
               – Да! – решительно воскликнул проигравший, от которого ускользала возможность охмурить молоденькую симпатичную девчушку из коопторга, из-за коей и произошли эти состязания, – я требую реванша! И... и увеличения дистанции на пять... Нет, на семь метров!  
               – Ребят, может, вообще, лучше из-за холма стрелять будете? – отпустил свою шуточку Саяпин.
               – Возражения с противной стороны будут? – обратился Виталий Викторович к Михаилу и, оценив его невозмутимый вид, добавил, – реванш назначается на следующие стрельбы, через месяц... или два, как дадут патроны... Господа, на сегодня с игрушками закончили. Петрович, проверь у всех оружие и к столу, пиво согрелось... Ивлев! Ивлев!.. Пал   Андреич, не суетись ты, твоя водка тоже стынет! Так Шамшутдинов, Васильцев, Владимир Степанович и Саяпин – только по одной бутылочке. У вас маршруты. Наиль, только одну! После работы всё в твоём распоряжении. Ну, веселее! Что вас разморило на весеннем солнцепёке! Скатерть-самобранка ждёт!
     Тесно расположившись вокруг дежурного покрывала, которое было уложено на молодую травку и поверх застлано клеёнкой, сотрудники отдела инкассации и сопровождавший их старший сержант Варсенин, он же Петрович, попили и поели, кто чего хотел и кому чего сегодня было можно, по штатному расписанию, или, вообще, по жизни в принципе. После сей трапезы представители «поколения отцов» продолжили общение за «скатертью-самобранкой», ведя неторопливую беседу, а молодёжь, разделившись на две команды, стала играть в футбол. Однако сегодня особого вдохновения для проведения подвижных игр на свежем воздухе как-то не наблюдалось. Весеннее солнышко, едва появившаяся зелень и радостное щебетание птах настраивали на более лирический лад. Посему, вымучив два тайма по двадцать минут каждый, представители «поколения детей» с удовольствием вернулись к «накрытой поляне», восполняя потерянную в пылу спортивной или околоспортивной борьбы влагу живительным пенным напитком, именуемым пивом.
               – Шамшутдинов, я всё вижу! – напомнил о своём недремлющем оке начальник отдела Смолянинов. – Это уже – вторая бутылка!
               – Ну, Виталь!.. Виталий Викторович, ещё хоть пару глоточков! – взмолился Наиль, преданно глядя в глаза руководителю военизированного подразделения, – у нас ещё почти три часа до начала рабочего дня. Всё ещё выветрится, а?
               – Так. Ладно! Одну с Васильцевым на двоих и нажимайте на картошку, лучок, консервы и что там у нас в наличии, – внял просьбе своего подчинённого его непосредственный начальник.
     Буквально минут через сорок вся фиеста по поводу весенних стрельб была закончена и свёрнута. Инкассаторы погрузили свой скарб в «пазик» и двинулись в направлении города.
Менее чем через час они уже сдавали свои табельные стволы дежурному. Не разоружались только сам дежуривший в этот воскресный день Гаврила Алексеевич и две бригады, которым предстояло выйти на объединённые по принципу выходных и праздничных дней удлинённые маршруты.
     Первые несколько месяцев, когда Васильцев только устроился на работу в отдел, для него было загадкой, почему некоторые так рвутся на службу по субботам, воскресеньям или в красные дни календаря. Сам он как-то особенно не был преисполнен желания потрудиться в такие дни. Он, наоборот, ждал выходных, чтобы пообщаться со своими старыми друзьями, побывать у бабушки с дедушкой, уделив побольше времени им. С течением времени, когда его поставили в график на субботу или воскресенье, а потом и на праздник, он узнал у одного из коллег, представляющего «поколение отцов», что за выход в такие дни начисляется двойная оплата труда. Это было совершенно справедливо, ибо человек, заступая на работу в день, когда другие отдыхают, некоторым образом выпадает из жизни. К тому же, маршруты выходных дней были более насыщенными объектами, так как формировались из точек, подлежащих инкассации, которые работали, согласно своему графику, не только в будни. Соответственно, работы в красные дни календаря было больше раза в полтора. Это факт...
     Сегодня у Алевтины Павловны был день отдыха. Вместо неё в паре с Катей вышла Наталья. Они были одного возраста и были подругами, причём, и судьбы у них были некоторым образом схожими. Наталья, которая жила довольно-таки далеко от банка, едва не опоздала, так как слегка подвёл транспорт. Она перекинулась двумя-тремя словами со своей напарницей при входе, поздоровалась с Гаврилой Алексеевичем и дежурным милиционером Вадиком и сразу же прошла на вечернюю кассу, подготовиться к предстоящей работе.  Дом Кати, наоборот, располагался вблизи банка и она, медленно прогуливаясь по весеннему городу, без суеты дошла до учреждения и ещё на крыльце разговорилась с Милютиным, который дежурил по отделу инкассации. В коридоре, возле двери, что вела в помещение, в коем обитали инкассаторы, они и продолжили своё общение. 
               – Как стрельбы? – поинтересовалась Екатерина Дмитриевна у своего визави.
               – Нормально. Отстрелялись, поели-попили, подышали воздухом. Молодёжь на пашне мячик погоняла, – ответил Гаврила Алексеевич на вопрос Кати, с которой был в хороших приятельских отношениях. – После обязаловки Калашенко с Васильцевым из-за Дашки «стрелялись»... Да ты её всё равно не знаешь. Есть там одна новенькая девчушка в коопторге на Садовой.
                – Что у них за разногласия? – довольно живо полюбопытствовала Екатерина, отводя взгляд в сторону.
                – Да Антошка на неё глаз положил. А он, сама знаешь, какой болтун и бабник... А девочка хорошая, вроде бы. Ну и Михаил за неё, вроде бы как, впрягся... Ну, вроде как, не лезь к ней, не порть девочку и так далее... Драться не стали. Но вот решили, вроде как, дуэль провести. Кто выиграет, тот, вроде как, и прав. И, в общем, по его слову и будет.
                – И что?
                – Ну, все, похоже, болели за Михаила. Антона ты сама знаешь, да?
                – Алексеич, ёшкин кот! Мне из тебя каждое слово клещами что ли вытаскивать?! Победил-то кто? Что дальше было, ну?
                – Мишка твой его перестрелял. На два очка больше выбил!  
                – И?.. Ну что тянешь, как кота за все подробности, честное слово!
                – На следующих стрельбах, через месяц, реванш у них. Дистанцию решили увеличить... А пока Антон к Дашке клеиться не будет, не подойдёт, в общем. Ну, пока у них не разрешится спор этот.
               – А что сама эта деви... ну, эта девушка из-за которой весь сыр-бор?.. Она к кому... В смысле, она кому симпатизирует? – стараясь скрыть свою личную заинтересованность, вопросила Катя.
               – Она сама по себе. Просто Калашенко её трахнуть хочет во что бы то ни стало... А Мишаня твой, он – парень порядочный, он этого допустить не хочет. Вот и всё!.. Да твой он, твой! Что ты так на меня смотришь?
               –  Мой, мой, – с заметной грустинкой в голосе отреагировала на эмоциональную реплику своего оппонента, с которым была весьма дружна, Екатерина. – Вот только из-за меня с Портновым не стал отношения выяснять... Сама, говорит, разбирайся.
               – В смысле? – не понял или сделал вид, что не понял, суть вопроса Милютин.
               – Ну, в смысле, если ты так легко сама идёшь к кому-то другому, то с ним и оставайся, – уточнила Катя. – Это я тебе по секрету говорю, Алексеич. Ты понял?.. Сама, мол, решай, с кем ты! Я вам препятствовать не стану и... И всё в таком роде, понимаешь?
               – Чё ты добиваешься, Катюшка, – глядя в глаза собеседнице, прямо спросил Милютин после некоторой паузы. – Ты хочешь его позлить, подёргать за ниточки? Нервы ему помотать?.. Думаешь, будет ревновать – любить больше будет... А я тебе так скажу... Он –  парень правильный, вдумчивый и чистый. Да ты сама его лучше знаешь, чем я!.. 
   Доиграешься ты, девка, бросит он тебя... Может, и не прав я вовсе... Но мне кажется, что он что-то такое в жизни своей молодой пережил уже, к чему не хочет возврата... И... Ну, я не знаю, как объяснить-то... Словом, не заиграйся сама в свои игры с этой ревностью твоей!.. Не перемудри!.. Мне кажется, ему эти игрушки-погремушки не нужны... Хочешь привязать, но можешь и потерять его. Вот я так думаю... Не заиграйся, Катя! Не заиграйся ты... 
 
 
 
                                             Ч А С Т Ь   1
 
                                                     Г л а в а  1
 
                                                 Время перемен
 
     За окном лёгкая февральская метель плела свои кружева и в безлюдной тишине ночи было слышно как завывает ветер, словно бы разговаривая сам с собой в отсутствие интересного собеседника. В близлежащих пятиэтажных домах давно погасли окна. Только один источник света был виден в последнем подъезде нового дома, что был заселён полтора года назад. Михаил, стоя у расписанного серебристыми узорами окна и созерцая эту белоснежную феерию, предположил, что кто-то из новосёлов засиделся на кухне, ведя полуночную беседу, или уединился там, читая какую-нибудь книгу, как и он сам. Завтра очередной день рабочей недели. Город, поглощённый мглой и шаловливой метелью, куролесящей третий час подряд, спит. Сам он ещё успеет отойти ко сну, по своему привычному расписанию, то есть ближе к двум-трём часам ночи. На своём служебном месте он должен быть к пятнадцати тридцати или даже сорока, чтобы не торопясь вооружиться, подготовиться к выезду, расписаться в журналах, пообщаться с коллегами и ожидать своего транспорта. Отдел  инкассации, в котором он работал, состоял при одном из районных отделений Госбанка областного центра. Это отделение занимало весь первый этаж здания. Недавно начался процесс обособления инкассаторов в отдельную структурную единицу. Вероятно, он весьма растянется во времени и превратится в настоящую эпопею. Однако в их жизни кардинально пока ещё ничего не изменилось. Наверное, самой заметной чертой в череде неких перемен стало преобразование системы материального поощрения банковских служащих с табельным оружием, проще говоря, изменение принципов премирования. Иных прямо-таки бросающихся в глаза нововведений он пока не ощутил. Впрочем, в последние месяцы очень жёстко стало в отношении алкоголя. Перестройка конкретно скорректировала эти «узкие места». Пришёл на работу с похмелья, заявление на стол – расчёт в течение 24 часов...
     Обычно минут сорока или пятидесяти Михаилу бывает вполне достаточно, чтобы добраться до места, где он с удовольствием зарабатывает себе на жизнь вот уже второй год. Ему нет ещё и двадцати пяти, но он сменил несколько мест работы в поисках себя, в поисках реализации каких-то собственных амбиций или просто в силу того, что от чего-то нужно было отталкиваться в жизни, отправившись по ней в свободное плавание. Некогда, начав постижение премудростей высшей школы на дневном отделении одного из самых известных университетов СССР, он дошёл до заочной формы обучения. Васильцев в разное время был абитуриентом и студентом, и студентом-вечерником, и, наконец, заочником... На протяжении последних нескольких лет он работал и учился. В какой бы сфере он ни прикладывал своих усилий, он всегда делал это с настроением и чувством какой-то собственной необходимости. Да и с начальством тоже всякий раз везло. Обычно в качестве руководителей ему попадались разумные и приятные в общении люди, с которыми было весьма легко.
     Сейчас в его жизни наступило время перемен. На прежнем месте работы, в одном из самых престижных ВУЗов региона, он влюбился в одну из сотрудниц этого учреждения, с которой был знаком второй год. Как это вдруг произошло? На этот вопрос он без посторонней квалифицированной помощи ответить себе никак не мог. Разобраться в потоках собственных мыслей и чувств, как и в самой ситуации, помог месье Стендаль, подаривший этому миру немало полезных и мудрых произведений. Откуда приходит то чувство, что мы называем любовью, и из какого «вещества» оно состоит, как с ним жить, сосуществовать или бороться... Обо всех этих вещах великий подданный французской империи делился с обывателями, коих эти вопросы волновали, открывая им в той или иной форме некие секреты и премудрости сильнейшей из человеческих страстей...
     Ни месяц и ни два они были просто в приятельских отношениях и ничего более того. Однако однажды летом, распахнув дверь помещения кафедры, на которой они и познакомились, молодой человек почувствовал, что его словно бы пронзило током, будто бы некий электрический разряд, подобный молнии, прошил весь его организм. Эта девушка, вся такая яркая, с безупречным лёгким макияжем, облачённая в источающую свет белоснежную футболочку с изображением парусной лодки и в облегающие её стройную фигурку джинсы, непринуждённо улыбнулась ему и через эту улыбку в его свободное и чистое сердце вошло волшебное чувство. Да, да! То самое чувство, коему посвящено невообразимое число романов и произведений более скромных литературных форм. Именно в этот момент в него вонзилась острая и беспощадная стрела амура. Через несколько дней молодой лаборант понял, что просто не может жить без своей бывшей приятельницы, так как она теперь превратилась в его возлюбленную, светлым образом которой почти постоянно были заняты его мысли. Это стало настоящим наваждением. Он сочинял для предмета своей страсти стихи и посвящал ей пылкие послания в прозе. Словом, теперь вся душа его пела и каждый мотив, каждая строчка этих лирических произведений его сердца, всё было посвящено ей и только ей одной. Жизнь молодого человека обрела смысл, который сводился к всепоглощающей любви к этой девушке-дипломнице, учившейся на вечернем отделении физфака. Михаил постоянно ловил себя на мысли, что просто сходит с ума по своей бывшей хорошей знакомой и ничего поделать с этим не может, ибо это выше его сил. Такое положение вещей начинало раздражать, так как всё его существование во времени и в пространстве превратилось в одно бесконечное безумие. Казалось, что вся окружающая его реальность наполнена только её нежным образом, той самой лучезарной улыбкой, что ослепила его сознание, её голосом и искорками, исходящими из её васильковых глаз.
     Девушке было приятно и её самолюбию льстило, что такой положительный во всех смыслах этого слова парень, имеющий приличную репутацию, без памяти в неё влюблён. Но её сердце принадлежало другому и она с этим тоже ничего не могла поделать. Однажды Михаил, прояснив для себя ситуацию, вызвал на откровенный разговор своего конкурента за руку и сердце любимой. Эту «встречу двух королей в казённом доме» предсказывали и карты. Как было возможно, зная данное предначертание наперёд, не дать ему путёвки в жизнь!..  Но их весьма спокойная беседа, произошедшая в стенах общежития, где жила его возлюбленная, абсолютно ничего не разрешила... А что она, собственно говоря, могла разрешить в классическом любовном треугольнике. Что он мог требовать или о чём он мог просить своего удачливого соперника?.. Молодой человек, чья душа была объята светлой страстью, понял, что все вершины этой геометрической амурной фигуры, в биологическом смысле, живут своей обособленной жизнью, не стремясь сделать каких-либо серьёзных шагов навстречу друг другу. И никакого уравнения, имеющего решение, из всех окружающих его цифр и описаний он сам, как будущий физик, попросту составить был не в силах... Он перешёл на работу в другую организацию сходного профиля, одна из лабораторий которой находилась здесь же рядом, в этом же учебном кампусе. Однако занятия и науки стали в тягость, как и вся его теперешняя неприкаянная жизнь. Это безумие искрилось подобно бенгальской свече, не обжигая и не грея его души. Но и от такого огня случаются серьёзные пожары...
     Дни толи тянулись, толи летели стремглав, отрывая очередные листы календаря и комкая их как испорченные страницы, вырванные из школьной тетради. Ситуация не сдвигалась с мёртвой точки. Вот только сердце горело, дымилось, обугливалось и вновь возрождалось из пепла, не переставая источать неуёмной боли и какого-то радужного сияния одновременно...  
     Васильцев прочёл у кого-то из классиков мировой художественной литературы (может быть, это и был уважаемый месье Стендаль), что в таких случаях в былые времена мужчины очень часто искали спасения от любовных мук в пылу кровопролитных баталий, уйдя на текущую войну. Возможно, в подобном случае было бы всё же точнее сказать, «сбежав на войну»?.. Хотя куда можно скрыться и спрятаться от самого себя, от собственных мыслей и чувств, и от боли, точащей душу? И виноват ли неприятель, с коим непременно следует вступить в смертельную схватку, во всех несчастьях, что в одночасье обрушились на бедную головушку?.. Сколько людей во все времена сгинуло ни за грош, так и не найдя ответов на эти животрепещущие вопросы.
     На время молодости Михаила пришлась афганская кампания. Он, находясь под влиянием переполнявших его эмоций и некой безысходности положения, в котором он пребывал, в один из дней рванул в военкомат, чтобы пойти по проторённому многими бесприютными душами мужчин пути. Однако после серии или даже целого цикла разговоров и уговоров своих старших товарищей и, конечно же, его матери, с которой он жил в двухкомнатной хрущёвке, после собственных размышлений на данную тему, он дал обратный ход... В одно из просветлений рассудка он ясно понял, что его гибель на чужбине никому не принесёт облегчения, разве что ему самому. Но кроме собственных интересов разве не следует учитывать чувств самых близких ему людей, для которых он был единственной отрадой и надеждой в старости?.. Тем не менее желание ходить по краю некой пропасти, постоянно испытывая определённый адреналиновый драйв, не растворилось бесследно и он находился в поиске остроты ощущений, которые вдохнули бы в его мятущуюся душу искреннее стремление жить и радоваться этой жизни... Так судьба из лаборатории престижного научно-исследовательского института Академии наук СССР привела его в Отдел инкассации одного из районов родного мегаполиса. Кардинальная смена обстановки и общение с другими девушками и женщинами, в конце концов, исцелили его сердечные раны и в его жизни наступил новый этап, наполненный своими заботами, радостями и эмоциями, всё больше положительного свойства. Теперь у него была новая интересная работа, он сменил профиль своей учёбы. Постепенно он обратил внимание на то, что вокруг, как оказалось, живёт множество других симпатичных представительниц противоположного пола, причём, большая часть из которых не замужем.   
     Таким образом, всё как-то само собой улеглось и сердце успокоилось, точно как предсказывали карты, когда ему гадала жена друга, владеющая этим искусством. Безумие, терзавшее его душу не один месяц, невероятным образом всё-таки закончилось!.. Реальность заиграла новыми красками, давая душе подпитку и вдохновение. К нему вернулись старые добрые друзья человечества – аппетит и сон. Пусть время сновидений сейчас заметно сместилось в сторону глубокой ночи, но зато оно априори имело место быть. А Михаил, обретший любимую работу, график которой позволял отойти ко сну даже утром, мог теперь закатные часы посвящать занятиям, которым он отдавал своё предпочтение и раньше в свободное время. Он читал, опять-таки пытался что-то писать, тихонько наигрывал на гитаре, чтобы не разбудить ни своей мамы, ни соседей по подъезду, или просто предавался размышлениям о смысле жизни, то есть философствовал...  
     Ложиться спать было ещё рано. Сегодня он уже выполнил свою норму по знакомству с литературными страницами и даже перевыполнил её. Оторваться от любимой книги иной раз бывает очень трудно. Но теперь, когда вернулась жажда ощущения действительности, а мироздание вновь обрело цвета и их оттенки, запахи и звуки, хотелось многое сделать. Хотелось просто объять необъятное! Свою очередную работу в Заочный университет искусств он уже отправил, уложившись в срок. Чувство некой свободы наполняло душу и весь молодой организм. Отметив закладочкой с изображением золотистой жар-птицы на красном фоне главу, на которой он решил прервать своё чтиво на сей день, он вышел на кухню, сделать небольшой перерыв на чай. Пока синий цветок газа, обвивший своими огненными лепестками эмалированный кофейник, делал своё дело, он машинально прильнул к окну и так же машинально бросил свой взгляд сквозь двойное стекло, оценивая ситуацию по ту сторону подлунной жизни. Обычно все полуночники, даже не будучи знакомы лично, знают друг друга заочно, опознавая в сумраке закатных часов одни и те же источники света, разрезающие дремлющее пространство спальных кварталов города. Прижавшись лбом к прохладному стеклу, Михаил смотрел сквозь него куда-то в бесприютную тьму, что захватила в плен, казалось, не только этот мегаполис, в котором он жил со дня своего рождения, но и весь белый свет.
     Его мысли подобно беспризорному ветру, что сейчас гонял стаи снежинок за морозным окном, носились где-то по скрытым уголкам и закоулкам мироздания, не находя постоянного пристанища. Но они уже не были в плену у определённого образа, они обладали той степенью свободы, которая позволяла пронзать пространство и время или просто безмятежно парить где-то в облачных высях, созерцая происходящее вокруг. Неудержимая тяга к познанию чего-то нового неизведанного, воплощённая в изучение научной литературы в области психологии и философии, сменялась совсем иной темой, более приземлённой, но такой же извечной, как и сама жизнь, поиском своего места в этом мире. Его одинокая душа жаждала тепла, простого человеческого тепла и крохотного островка своего обыденного счастья в безграничном океане Вселенной. Космос, пронизывающий время, или время, проходящее сквозь дворец мироздания, исполнены холода и равнодушной пустоты, как этот бестелесный скиталец, готовый заглянуть в каждую щёлку, что с самого вечера искал своего случайного собеседника, которому можно было бы раскрыть свои тайны. Бытие не имеет лица, но имеет Душу, частички которой наполняют каждый атом, делая его сопричастным к пьесе Великого Драматурга, не знающей окончания, и лишь периодически прерывающейся на аплодисменты и антракт...
     В жизни Васильцева наступила новая эпоха, может быть, самая счастливая и самая яркая, насыщенная какими-то мелкими радостями и приятными событиями, память о которых он сохранит до конца своих дней. Это была его эпоха возрождения...
     Похоже, все «записные полуночники», подобные Михаилу, в эту ночь почему-то рано покинули «лунный эфир» и упали в объятия Морфея, оставив его дежурным по этому участку города, в котором он проживал. «Да мало ли какие у людей могут быть причины, чтобы жить нормальной, вполне себе обыкновенной жизнью, – размышлял Васильцев, сканируя сумрачное пространство отстранённым взором. – В конце концов, никто не обязан каждую ночь составлять мне компании, членов которой, по сути дела, ничего не и связывает, кроме бессонницы...»
     Выпив чая из стакана в мельхиоровом подстаканнике, молодой, полный жизненных сил мужчина вернулся к уютному торшеру, что с нетерпением ждал его в спальне, и, одев наушники, погрузился в музыку Баха. Повертев в руках несколько грампластинок, он вновь выбрал ту, на которой было 565-ое сочинение великого композитора. Эта токката и фуга ре минор действовала на него одновременно и успокаивающе, и вдохновляюще. Всё тело наполняло состояние какой-то спокойной, умиротворяющей торжественности, плавно переходящей в созерцание действительности, толи настоящей, толи выдуманной кем-то, каким-то неведомым Творцом. В очередной раз он полистал альбом с репродукциями Рафаэля, посмотрел открытки с видами Тибета из работ Николая Рериха, после чего закрыл глаза и растворился где-то во времени и пространстве. Когда сработал возвратный механизм проигрывателя и головка иглодержателя медленно вернулась на свою исходную позицию, он поднял веки и, пребывая ещё в некой неге, аккуратно убрал пластинку в её конверт и выключил аппаратуру. Всё его тело пропитало состояние какой-то тёплой, согревающей благости. Теперь можно было и отправляться ко сну.
 
                                                    Г л а в а  2
 
                              Особенности профессии инкассатора
 
     Новый восход солнца сулил Васильцеву работу по четвёртому маршруту, в соответствии с графиком на месяц. Шёл второй год, как он устроился в отдел. За это время он успел постичь все премудрости данной профессии, некоторым из которых сильно удивлялся на первых порах изучения сего ремесла... Например, он не мог понять того, как инкассатор может помнить, за какой точкой и какие сумки, имеющие свои индивидуальные номера, закреплены; как дежурный располагает их без напряжения памяти в нужном порядке, согласно очерёдности посещения бригадой этих точек на маршруте. Идентифицировать несколько сотен номеров, привязав каждый из них в своём сознании к некоему конкретному объекту, казалось ему сложной задачей, требующей каких-то мыслительных сверх усилий. Ведь права на ошибку здесь нет, хотя есть подсказка в форме планшета с карточками инкассируемых точек. Ему было не ясно, как не молодой уже инкассатор может знать на зубок по их номерам все объекты в своём районе, которые он обслуживает, а также каждую более-менее значительную ямку и выбоину на дорогах внутри этого территориального образования. Но, как известно, «старанье и труд всё перетрут» и, разумеется, время и живая практика всё расставляют по своим местам и раскладывают по полочкам в любом деле.
     Кроме определённых рисков, а справедливее было бы сказать, как раз никем не вычисленных с той или иной степенью погрешности рисков и опасностей, инкассаторская должность предполагала и некие бытовые выгоды. Люди данной профессии, объезжая все точки своего (или не только своего – как уж они некогда были поделены) района, имеющие дело с наличностью, плотно соприкасались, в том числе, и со сферой торговли, а значит и со сферой дефицитных продуктов или тех продуктов, что отпускались тогда по талонам. График посещения точек, то есть объектов инкассации, был выстроен продуманно, практично и скрупулёзно просчитан. Время расписано по минутам в буквальном смысле этого слова. В каждой из карточек, заведённых на объект или точку, как привычно называли сами сотрудники данной службы те заведения, учреждения и магазины, на которых они производили инкассацию материальных ценностей, значился час и минута заезда бригады инкассаторов. Для того, чтобы проверить и оценить целостность сдаваемой сумки с денежной выручкой, качество шпагата, на котором закреплена пломба и качество индивидуального оттиска на пломбе, а также, чтобы сдающее лицо заполнило карточку; для ознакомления с сопроводительными документами, для того, чтобы поставить свою роспись и печать-штамп с указанием номера маршрута на копии сопроводительного документа, что остаётся у лица, которое сдаёт денежные средства в опломбированной инкассаторской сумке, требуются какие-то секунды. Обычно больше времени уходило на то, чтобы, войдя в здание, в котором находится данная точка, добраться до нужного кабинета или места, где всё сие «священное действо» происходит. Так или иначе всё время в пути следования по маршруту и время посещения каждой конкретной точки строго регламентировано с точностью до одной минуты. Понятно, что сама жизнь вносит свои коррективы в этот график и в применение инструкций по инкассированию того или иного объекта на практике. Тем не менее на собственном опыте Михаил убедился, что в обычных условиях всё это неким «магическо-бытовым» образом срастается и действительно работает так, как надо, за исключением нюансов, которые могут отличаться определённым разнообразием.
     Суть же миссии людей данной профессии такова, что инкассатор, являясь посредником между тем, кто сдаёт ценности и их получателем, то есть банком, транспортирует эти ценности, в подавляющем большинстве случаев денежную массу, с множества объектов в один объект, имеющий специальное хранилище, где они пересчитываются и тем или иным способом перераспределяются между организациями, являющимися юридическими лицами и объединёнными в союзы или торги и тресты. (В перестроечные времена частного предпринимательства, как такового, не было, хотя были кооперативные коммерческие организации.) Главная задача бригады инкассаторов – доставить опломбированную по всем правилам сумку, не имеющую изъянов, в целости и сохранности в банк и сдать её с рук на руки кассирам-приёмщикам, работающим на вечерней кассе данного казённого учреждения.  
     С той секунды, как сотрудник отдела инкассации принял опломбированную сумку, до момента её сдачи на вечерней кассе бригада несёт за неё полную ответственность. Содержимое сумки для работников этой службы обезличено, если, конечно, сам сей предмет не имеет внешних изъянов, пломба не повреждена и оттиск на ней чёток, а шпагат, на коем крепится пломба, плотен и надёжен. В случае, когда какой-либо из данных факторов нарушен и сотрудник банка, работающий на вечерней кассе отказывается принимать «подозрительную» в каком-либо из перечисленных выше аспектов сумку и требует её вскрытия и, соответственно, пересчёта содержимого и, разумеется, сопоставления с данными, что содержатся в сопроводительной документации к этой сумке, неизбежно возникают нюансы... Если цифры, указанные в экземпляре сопроводительной квитанции и карточке, сошлись с суммой наличных, что оказалась в сумке, бригада может облегчённо выдохнуть – почти обошлось. В том случае, когда эти числовые значения не сходятся, вся вина и, естественно, материальная ответственность всем своим грузом автоматически ложится на плечи инкассаторов, принявших эту сумку. В момент, когда сотрудник банка на вечерней кассе отказывается принять сумку, не внушающую ему доверия по той или иной причине, без пересчёта наличности и сопоставления с прилагающимися к ней бумагами, сей «волшебный предмет» перестаёт быть обезличенным для бригады и обретает конкретные цифровые выражения. В любом случае составляется соответствующий акт, свидетельствующий о вскрытии сумки и причинах сего действа, в котором отражаются результаты этой полу-магической манипуляции. В данном случае «медицинский термин» «вскрытие покажет» для всех участников этого своеобразного шоу, типа «Поле чудес», обретает свой практический смысл. Так или иначе при подобном раскладе сей факт отразится на премиальных, что получит каждый из членов данной бригады инкассаторов за расчётный период уже на другом «чудесном поле», то есть в окошечке дневной кассы. Ибо в независимости «от результатов вскрытия», сам факт его наличия уже означает некую ошибку со стороны инкассаторов в их работе или, проще говоря, «косяк».
     Из всего этого следует, что невнимательность при инкассировании точки, в том числе и разговоры на весьма отвлечённые от дела темы с тем, кто сдаёт сумку (в каком бы привлекательном женском облике он ни предстал), могут быть чреваты для бригады самыми неблагоприятными последствиями.
     Если лицо, которое сдаёт выручку, будь то: кассир, директор магазина, его заместитель или любой уполномоченный на проведение сего действа продавец, допустило какое-либо из нарушений инструкции инкассации объектов, инкассатор, действуя строго в соответствии с этим регламентирующим данный аспект его деятельности документом, покидает точку, не забрав с собой сумки с ценностями и не оставив взамен её другой пустой аналогичной сумки с номером, что закреплена за данным объектом. Естественно, при этом не оформляются какие-либо документы. Причины, по которым инкассатор может не принять сумки с выручкой, как правило, стандартного свойства, как то: ненадёжный, то есть некачественный шпагат, на котором крепится пломба с фирменным оттиском объекта (он может просто порваться и повлечь за собой уже известные нам последствия «вскрытия»), нечёткий оттиск на пломбе, внешнее повреждение инкассаторской сумки, неправильное оформление сопроводительной документации или ошибка в данных документах, неприспособленное для произведения инкассации помещение, нахождение посторонних лиц в таковом помещении, отсутствие возможности безопасного и максимально близкого подъезда к объекту и тому подобное.  
     Случалось и такое, что в силу тех или иных причин человек, который должен был сдавать ценности, не успевал всё подготовить для этого действа. Однако время заезда инкассаторов на точку строго определено на будничный день и на день праздничный или выходной. Живя в Советском Союзе, Васильцев не сильно бывал удивлён даже, если лицо, которое должно было сдавать ценности, пребывало в состоянии некой отстранённости от мирской суеты, будучи этой самой суетой и взято в плен, иными словами, было просто пьяным. Понятно, что в таком случае инкассатор даже не будет разговаривать о том, за чем он, собственно говоря, пришёл. Он просто молча развернётся и уйдёт восвояси, а старший бригады после сдачи ценностей на вечернюю кассу банка в конце рабочего дня напишет свой рапорт по данному поводу. Неприятности, связанные с тем, что выручка не была сдана по какой бы то ни было причине, для соответствующего лица или лиц последуют сразу же на следующий день, совершенно не заставляя себя ждать. Ибо ответственный сотрудник банка уже утром или к полудню известит тот или иной торг или трест, что денежные средства не доставлены в это финансовое госучреждение. За свою практику Михаил видел много разных интересных случаев и по данной теме – на то она и жизнь.
     Так или иначе, дабы оградить себя от неприятностей, что могут последовать из соответствующего торга или треста, руководство торговых точек готово было оказывать служащим отдела инкассации всевозможные преференции для соблюдения негласных правил лояльности к их сотрудникам, сдающим выручку. Во времена повального дефицита различных хороших добротных вещей и продуктов питания работа инкассатора была полезной, что называется, «для дома, для семьи», так как он являлся, по сути дела, добытчиком такого рода благ. Отпуск сливочного масла и колбасы по талонам, строго регламентированная и ограниченная продажа водки, отсутствие в свободной продаже сыра, майонеза, сгущённого молока, наборов шоколадных конфет и некоторых других продуктов во многих регионах страны – всё это делало весьма престижным данную опасную профессию. Ведь для сотрудников данного отдела Госбанка в сей сфере действовали негласные льготы, а в торговом обороте всегда находились какие-то пути и ручейки, «по-особому» впадающие в эту реку...
     Когда Васильцев по знакомству устраивался на работу в отдел инкассации, он, разумеется, не думал о тех благах, что он получит вместе с красной корочкой сотрудника данного отдела, содержащей все паспортные данные. Он об этих своеобразных «льготах» даже не подозревал! (Паспорт гражданина Союза ССР у человека, поступавшего на эту государственную службу по известным причинам изымался, предостерегая его от ненужных соблазнов и мыслей. В то время, кроме удостоверения личности, у инкассатора на работе при себе должны были иметься ещё две красных книжицы, а именно: разрешение на ношение огнестрельного оружия и доверенность на получение материальных ценностей. Оба этих документа, как и табельное оружие инкассатора, хранились в специальном оружейном сейфе-шкафу и выдавались, также как пистолет и две обоймы патронов к нему, только на рабочее время под личную роспись.)
     Михаил бежал от самого себя и от своей неразделённой любви. Ни о чём другом он в тот момент даже и не помышлял. Эти негласные льготы он, как и все сотрудники отдела инкассации в то время, получал в качестве своеобразных бонусов к нюансам своей профессиональной деятельности, содержащим в себе определённую степень риска для жизни. К числу официальных льгот относилась достаточно редкая выдача специальных пайков, то есть набора дефицитных продуктов, не имевшихся в свободной продаже в сети розничной продуктовой торговли. Каких-либо иных преимуществ перед другими гражданами Страны Советов инкассаторы не имели. На случай гибели при исполнении своих служебных обязанностей близким родственникам погибшего выплачивалась страховая премия в размере одной тысячи рублей. Такова была цена жизни сотрудника данного отдела и благополучия его семьи. Вот, собственно говоря, и всё инкассаторское счастье середины восьмидесятых!   
 
                                                  Г л а в а  3
 
                                       Инкассаторские будни
 
     Васильцев проснулся около одиннадцати, до заступления на службу была ещё уйма времени. Он позанимался на брусьях, что находились во дворе дома, где он жил, сделал небольшую пробежку и ряд разминочных упражнений перед этим. Приведя себя в тонус прохладным душем, позавтракал и был готов к новым свершениям. Мама с утра уехала на свою работу и он, как обычно в это время, домовничил один. В общем-то, со своей мамой они пересекались только поздним вечером, когда Михаил попадал в родные пенаты после окончания собственного трудового дня. Часа полтора-два на общение у них, как правило, было и, наверное, не более того. Может быть, по этой причине два взрослых человека разного пола, проживая в одной квартире, не уставали друг от друга. Тем более, что мама Миши, Надежда Петровна, была человеком довольно тонкой душевной организации, хотя и весьма практичным по натуре своей. Она никогда «не грузила» сына какими бы то ни было правилами по его распорядку жизни. Но всегда разумно и терпеливо относилась к его возрастным исканиям и экспериментам. Если он в юности приходил домой выпивши или от него пахло табаком, она не устраивала скандалов и не читала ему каких-либо нотаций. Наверное, именно благодаря этой её мудрости он не пристрастился ни к алкоголю, ни к курению. Ведь каких-то строгих вето для него не было и упрёков со стороны своей матери он никогда не слышал и не получал. Она просто полагалась на его врождённое благоразумие, нормальное срабатывание инстинкта самосохранения и чувство меры. Кстати говоря, со своей мерой он довольно-таки быстро для себя самого определился. Нужно отдать должное его маме, ни в одном из факторов возможных рисков и допущений она не ошиблась. Едва её сын переступил двадцатилетний рубеж, он знал свои нормы и дозы, равно как и отстранялся от курения. Всё, что было можно и нельзя, в этом плане, он попробовал, будучи ещё школьником или чуть позже. В данном случае всё то же простое благоразумие с его стороны и проявленная со стороны Надежды Петровны мудрость и, конечно же, опыт, полученный в ходе общения с табачными изделиями и спиртным, сделали своё дело. Михаил знал цену всем этим пресловутым удовольствиям и никогда лишний раз не вёлся на призрачное счастье, что источал сей круг вещей. Когда он ещё покуривал, он начал коллекционировать пустые пачки от сигарет. Какой-то эстетический код или, пусть даже некая форма эстетства, в сём были. После того, как он довольно-таки легко расстался с этой привычкой, стал собирать уже нераспечатанные пачки табачных изделий. В отношении алкоголя дело обстояло приблизительно таким же образом. Сейчас, когда он имел свободный доступ к этой продукции, он с зарплаты или с аванса непременно покупал какую-нибудь бутылку зелья и ставил её в специально отведённую для этого секцию шифоньера. Более чем за год у него скопилась своеобразная коллекция образцов алкогольной продукции, состоящая из различных сортов коньяка, водки, ликёров, десертных вин и шампанского, которую дополняли несколько бутылочек джина и виски, привезённых по случаю кем-то из его приятелей в разное время из столицы. В особые дни или просто под настроение он с удовольствием приготавливал для своих друзей коктейли по профессиональным рецептам. Такое хобби тоже имелось в арсенале его увлечений. Постоянное наличие всех этих соблазнов у себя под рукой только укрепляло его индифферентное отношение к ним. Такого рода пристрастия человеческой натуры ему были абсолютно безразличны.
     От дня сегодняшнего Васильцев ожидал самых что ни на есть прозаических возможностей и благ, которые предусматривало штатное расписание. Четвёртую неделю их бригада, в которую кроме него самого, входил его постоянный напарник Леонид и любой водитель, назначенный по разнарядке к ним на текущий день, обслуживала маршрут под номером 4. Правда, на сегодня коллега по работе отпросился у руководства по своим неотложным делам и его должен был подменить Наиль, с которым Михаил хорошо ладил, впрочем, как и с подавляющим большинством сотрудников данного отдела. В 15:35 Васильцев был в банке. В комнате, закреплённой за Отделом инкассации, уже находились: многоопытный дежурный Гаврила Алексеевич, принадлежащий к «поколению отцов», начальник отдела Виталий Викторович, что был старше Михаила на три года, его напарник на текущий день, ровесник Наиль Шамшутдинов и ещё две бригады инкассаторов. Никого из водителей пока ещё в расположении не было.
     Работа в паре строилась по весьма простому принципу. Один из партнёров назначался сборщиком и посещал каждую из точек, что были на маршруте, а другой являлся старшим бригады и всё это время находился в машине с водителем и деньгами. На следующий день они менялись местами. Четыре бригады инкассаторов на протяжении месяца работали по тому или иному маршруту, затем переходили на следующий по методу круговой ротации. Отдыхали по скользящему графику. Одна пара была подменной на случай выходных и отпусков. На утренний маршрут, обслуживающий только сберкассы района, включая центральную, и трамвайно-троллейбусное депо, выходили, как правило, дежурный и начальник отдела или кто-нибудь из работников, что не был задействован вечером. Дежурными по отделу, в соответствии со своим графиком, всегда были пожилые многоопытные инкассаторы. Таким манером всё крутилось и вертелось на протяжении многих лет.
     По своему возрастному составу сотрудников отдела можно было разделить на две группы, одна из которых представляла собой молодое поколение, условно говоря, «поколение детей». В неё входили подтянутые поджарые ребята до тридцати лет. К «поколению отцов» принадлежали мужчины в возрасте от пятидесяти и старше – военные пенсионеры, ветераны различных специальных служб или даже просто люди, вышедшие на заслуженный отдых. Добрая половина членов из этой группы прошла огни и воды Великой Отечественной. Тогда они сами были ещё юношами. Один из нынешних седовласых ветеранов войны сбежал из дома сражаться с врагом, когда ему было лишь шестнадцать, и стал, по сути дела, сыном полка.
     Самому старшему из сотрудников отдела Белецкому в прошлом году стукнуло семьдесят. Ему довелось поработать в своё время ещё в органах НКВД. В самое ближайшее время предполагалось, что он уйдёт на заслуженный отдых. Это был высокий, сутуловатый мужчина, лицо которого было испещрено множеством морщин разного калибра. Посему он выглядел заметно старше всех остальных. Его цепкий, острый испытующий взгляд с лёгким прищуром, казалось, пронизывал человека насквозь, пытаясь что-то выковырять из него или найти какую-то необходимую ему деталь, которую можно было бы использовать в нужном направлении. Должно быть, он и сам давно бы уже ушёл на покой, но в его жизни всё было не так просто. Несколько лет назад в автомобильной катастрофе погибла его дочь со своим мужем. Теперь на иждивении Олега Викентьевича с супругой оставалось трое внуков. Очевидно, что двух пенсионных пособий в семье и социальных выплат, полагавшихся этим детям, для более-менее нормальной жизни представителей младшего поколения сего семейства было не вполне достаточно. По этой причине уже не отличавшийся хорошим здоровьем Викентьич был вынужден работать, обеспечивая своих домашних всем необходимым для приличного существования.
     Имея пытливый ум и читая в то время в прессе много материалов, ставших открытыми для свободного доступа о сложной и жестокой эпохе сталинских чисток и борьбе с «врагами народа», Михаил не раз размышлял о том, что же такого мог сделать тогда, будучи совсем ещё молодым человеком, Викентьич, за что он и его семья были так наказаны свыше... Понятно, что ни о чём подобном он майора Белецкого спросить не мог, когда они работали в одной бригаде, даже, если его возрастной напарник приносил в машину какой-нибудь «косячок», в том числе, например, и калым лично для себя в виде бутылочки вина, что он «заработал» на точке, дав кому-то, из сдающих выручку, две-три лишних минуты на то, чтобы устранить какие-то недостатки, связанные с подготовкой к инкассации сумки или с сопроводительной документацией к ней. Слишком велика была разница в их возрасте и социальном положении. Максимум, что мог себе позволить молодой, хорошо воспитанный сотрудник отдела, по разнарядке исполнявший в тот день на маршруте роль старшего бригады, так это вежливо пожурить своего многоопытного товарища по оружию, который видел на этом свете, наверное, всё или во всяком случае больше того, чем он бы этого хотел...
     Два поколения инкассаторов прекрасно ладили друг с другом, вероятно, ценя в представителе иной возрастной категории то, чего им самим не хватало. Для одних это были: сила и ловкость, для других: большой жизненный опыт и заслуги перед Отечеством. Нужно сказать, что задора и запала хватало и тем, и другим. Если бригада состояла из членов разных возрастных групп, как правило, они трудились слаженно и чётко, дополняя один другого. В то же самое время «комсомольско-молодёжные» мини-коллективы чаще привозили «косяки» разного рода, видимо, просто в силу большей своей тяги к жизни во всех её проявлениях, ведь на многих точках они имели дело с молодыми дамами, часть из которых, к тому же, не состояла в браке....   
     Комната, отведённая для Отдела инкассации, представляла собой весьма скромное по объёму помещение, в котором из мебели находились такие предметы, как: письменный стол руководителя отдела, располагавшийся ближе к дальней стене комнаты, круглый стол, за которым текла вся будничная инкассаторская жизнь (он же стол для игры «в козла»), шкаф с документацией, что находился за спиной начальника отдела, большой металлический стеллаж для инкассаторских сумок и не более шести-семи невзрачных стульев. (При необходимости все недостающие предметы для сидения приносились из длинного коридора банка.) По правую руку при входе в помещение находилась тумба для работы с табельным оружием, когда сотрудники военизированного отдела вооружались или, наоборот, готовились сдать его дежурному. С ней соседствовал массивный оружейный шкаф-сейф. В этом хранилище содержались пистолеты системы Макарова (ПМ), патроны в деревянных брусочках, под каждый из которых было высверлено своё отдельное отверстие. Все брусочки с шестнадцатью дырочками-углублениями в них были подписаны поимённо. Здесь же, в бронированном шкафу, находились и персональные документы каждого из инкассаторов: разрешение на ношение огнестрельного оружия и доверенность на получение материальных ценностей на обслуживаемых ими объектах. Портупеи, не представлявшие из себя чего-то особенно значимого в этой повседневной рутине, лежали отдельно в тумбе, на которой сотрудники отдела укомплектовывали и разукомплектовывали своё оружие патронами, всякий раз извлекая каждый из них из своей ячейки и вставляя в основную и запасную обоймы и, соответственно, производя действие в обратном порядке перед сдачей всего боекомплекта дежурному по отделу на хранение в запечатанном сургучом сейфе.
     Рабочий день инкассатора был разделён на две части или на два заезда. После первого заезда необходимо было сдать деньги в известных, наверное, каждому обывателю особых опломбированных сумках на вечернюю кассу сотрудникам Госбанка, то есть кассирам-приёмщицам, которые запирали их в специальную камеру или комнату-сейф. После этого, передохнув, как правило, от десяти до двадцати минут или чуть более того, бригада отправлялась на второй заезд. Количество инкассируемых объектов или же точек на заездах было приблизительно одинаковым. По ходу движения по маршруту следования старший бригады инкассаторов, что находился на заднем сиденье или на одном из задних сидений автомобиля (смотря какое транспортное средство поступало в их распоряжение), складывал сумки с выручкой в порядке их поступления в специальный большой инкассаторский мешок из прочной ткани, сворачивая их на определённый манер. Порожние сумки, не содержащие выручки, которые приносил или возвращал ему инкассатор-сборщик, докладывая о том, что они пусты, откладывались старшим отдельно, чтобы в последствии сдать их дежурному. К концу заезда мешок был забит до верху и завязывался. Выйдя из автомобиля возле входа в банк, старший инкассатор водружал или забрасывал его себе на плечо и в сопровождении сборщика направлялся к вечерней кассе для сдачи содержащихся в нём ценностей. Каждая опломбированная сумка, поочерёдно извлекаемая из мешка, сдавалась отдельно через окошко вечерней кассы, где её тщательно осматривал приёмщик-кассир, уделявший особое внимание целостности самой сумки с раздвижным горлышком из четырёх металлических планок и складным замком, в который был провздет шпагат с пломбой, чёткости оттиска на самой пломбе, надёжности и качеству шпагата, на коем и крепилась данная свинцовая пломба. Водитель каждой из бригад в это время, как правило, находился в помещении отдела, где самозабвенно забивал «козла» с другими шоферами, дежурным или освободившимися сотрудниками этого военизированного подразделения. То была самая шумная часть процесса, именуемого работой отдела инкассации.
     Сдав после второго заезда или специального (третьего) отдельного заезда в универсам деньги на вечернюю кассу, инкассаторы разоружались, возвращая дежурному своё табельное оружие, разрешение на его ношение и доверенность на получение ценностей. Затем они, соответственно, расписывались в журналах за все эти действия и, если не было необходимости писать какую-либо объяснительную записку или рапорт, инкассаторы разъезжались по домам или по каким-то другим нужным им местам с водителями, с которыми, как правило, и отработали свой маршрут. Дежурный по отделу в путевом листе шофёра отмечал ему время убытия с таким запасом, чтобы тот мог без суеты развезти обоих членов бригады, куда им было нужно, и чтобы при этом у него оставалось некоторое свободное время на какие-то мелкие собственные надобности (в пределах разумного, конечно).
     Каждый из маршрутов имел, если так можно выразиться, своё индивидуальное лицо, свою «фишку». Где-то можно было обзавестись, например, коробочкой шоколадных конфет, где-то палочкой или другой колбасы без талонов; где-то можно было раздобыть сыра, сгущённого молока или взять сливочного масла опять-таки без талонов. Ну а на какой-то из точек имелась возможность купить необходимое количество водки (столько, сколько было нужно для полного счастья большо-о-ой компании). Словом, все знали, где, что и в каких количествах можно было приобрести за счёт собственных наличных средств.
     На одном из маршрутов вкусно кормили в пельменной, на другом в столовой давали в дорогу пирожков (правда, они почему-то всегда были холодными и не первой свежести, как будто бы заготавливались ещё с предыдущего вечера; инкассаторы ласково называли их «тошнотиками»). Работа по первому маршруту означала, что на втором заезде бригаду, припарковавшую свой автомобиль у заднего входа определённого инкассируемого ей объекта, непременно угостят свежим неразбавленным пивом в пол-литровых стеклянных кружках – один раз в пив-баре и другой раз в кафе. Обоими заведениями руководил понимающий и приятный мужчина средних лет, строго заповедовавший своим подчинённым как в одном, так и в другом заведении, потчевать инкассаторов свежим пенистым разливным напитком. Если вдруг по какой-то причине с ним возникнут затруднения, бригада должна получить в своё распоряжение сей напиток в иной таре и форме – «по бутылке на брата». В общем, с голоду умереть не давали, да и за собственные деньги всегда можно было подкрепиться тем, что душа желала. Специально отведённого места и времени на обеденный перерыв для людей данной профессии их рабочим распорядком предусмотрено не было. Потому такие паузы на  «дежурный перекус» на каждом из маршрутов были привязаны к тому или иному объекту инкассирования или точке, где это было наиболее уместно и продуктивно. В самом банке между заездами разве что можно было утолить жажду и не более того.
     Инкассатор всегда имел при себе какие-то собственные деньги на тот случай, если удастся чем-либо дефицитным поживиться, доставив радость семье или кому-то из своих хороших знакомых. Да и прикомандированных к ним водителей, как и сотрудниц Госбанка, принимавших у них деньги на вечерней кассе, бригада не обделяла вниманием в этих вопросах. Интересы дежурного по отделу, разумеется, тоже учитывались. Словом, люди этой профессии на работу шли как на праздник, ибо здесь их ждало сочетание приятного с полезным. В голове же, кроме служебной информации, необходимо было держать и пожелания всего круга перечисленных выше лиц, вместе с некими суммами, что к данным пожеланиям в ходе сей каждодневной кутерьмы прикреплялись.
     Нужно ли говорить, насколько почётной и ответственной была данная профессия. Руководство банка и все его сотрудники именовали инкассаторов исключительно по имени отчеству, вне зависимости от их возраста. Для представителей молодого поколения это являлось особым дисциплинирующим фактором, подчёркивающим статус и всю прилагающуюся к нему серьёзность, меру и полноту ответственности в случае каких бы то ни было инцидентов, возникших в ходе их трудовой деятельности. 
     Проведя символический инструктаж перед выездом бригад на свои маршруты, начальник отдела, с которым Михаил был в исключительно хороших отношениях, попросил его задержаться на пару минут.
               – Итак, господа, все всё знают. Внимательность, бдительность и ещё раз бдительность и внимание, плюс ваше вдохновение, – традиционными словами завершал свою речь руководитель подразделения. – Калашенко и Стельнов, ещё одна сумка без пломбы и просто лишение премии на все ваши проценты вас уже не спасёт! Все амурные дела – вне рабочего времени, будьте любезны... Все проблемы и заботы оставили дома. Всё. Трудимся! Цигель, цигель! Ай-лю-лю! По коням!.. Васильцев, задержись, пожалуйста.
               – Я всё помню, Виталь. В хозтоварах – набор для управляющего. Доставим в лучшем виде, аккуратно, – начал было разговор Михаил, – и насчёт 929-ого помню...
               – Нет, Миш, я сейчас не об этом, – осёк его Виталий Викторович. – Ну, ты, конечно, в курсе, что у нас Викентьич уходит на заслуженный отдых. И у нас ещё одна перемена. Я не стал уж озвучивать сегодня. Похоже, Мальцев должен срочно уехать по семейным обстоятельствам. В общем, он увольняется. А завтра на стажировку выходит уже новый человек. Это – военный пенсионер, подполковник, коммунист. Он по рекомендации Вяземского, его знакомый. Два дня с Лёней покатаете его по своему маршруту в качестве стажёра. Всё покажете, расскажете. Потом поездит с другими. Мне кажется, он нам подойдёт. Ген Саныч о нём хорошо отзывался. Короче, присмотрись и присмотри на первых порах. Я через недельку вас с Лёнчиком разобью, а его тебе поставлю в пару на время.
               – Добро, Виталий Викторович! Всё сделаем.
               – Ну, давай, в путь... Да! Нашему-вашему сегодняшнему водителю, который новенький в гараже, пива не предлагайте, – уточнил ещё один «технический» нюанс непосредственный начальник Васильцева и, увидев в глазах приятеля немой вопрос, добавил, – скажи, я запретил. Мне звонили по поводу него из нашего гаража. Говорят, в общем, нельзя ему. Ну, ты понял... Удачи!.. Стой! Ещё одно. Родственница управляющего жаловалась на вашу бригаду. Вроде как, притесняете вы её, даже прессуете, типа... Я знаю, что болтушка, что врёт, как... Словом, вы там с ней полюбезнее, покорректнее, чтобы не к чему было придраться.
               – Да ты ж её прекрасно знаешь, Виталь!
               – Именно поэтому и прошу. И Лёне завтра передай, если я закручусь и забуду. В общем, повнимательнее там, чтобы никаких подстав не проскочило... Та ещё дамочка! Да что я тебе говорю!.. Давайте, летите!
     Родственница управляющего отделением Госбанка, в котором трудились наши инкассаторы, действительно была женщиной весьма склочной и сердитой. Она не боялась инкассаторской немилости или гнева, ибо имела «хорошую крышу над головой». По этой причине в общении с сотрудниками данного отдела могла позволить себе то, чего обычно не позволяли другие лица, сдающие выручку на своих точках. Все инкассаторы, зная её несносный характер, её откровенно не жаловали, но, что называется, против рожна идти никто из них не хотел...
     Накануне вечером при сдаче выручки на точке, где она работала директором магазина, Леонид, постоянный напарник Васильцева, будучи в тот день сборщиком, обнаружил в сопроводительной ведомости к инкассаторской сумке ошибку. Это означало, что нужно будет её вскрыть, заново заполнить сей документ, один из экземпляров вновь вложить во внутренний кармашек сумки вместо испорченного и заново её опечатать. По известным причинам, в таком случае, наверное, любая бригада дала бы сдающему лицу, имеющему свои мощные рычаги давления в банке, время на переделывание документов и на всю эту карусель, дабы избежать проблем с собственным руководством. Однако положения инструкции предполагали на сей случай однозначное действие – не производить инкассации данной точки, ибо, как мы знаем: «Цигель, цигель, ай-лю-лю!..» Кроме всего прочего, «виновница этого торжества» не могла вспомнить, куда она впопыхах сунула свой пломбир, к тому же, пломба, что была на сумке, почему-то оказалась у неё последней. Вот уж воистину, как говорится: «И на старуху бывает проруха»! Кто же мог ожидать такого неприятного сюрприза от судьбы в собственный День рождения, когда она, похоже, устроила на работе маленький междусобойчик?
     По своему оценив ситуацию, Леонид вышел к машине посоветоваться со старшим бригады, как поступить. Васильцев, прояснив для себя положение дел, принял очевидное решение, двинуться дальше по маршруту, ибо должностных инструкций пока ещё никто не отменял, даже управляющий данным отделением Госбанка и «цигель, цигель», как мы понимаем, «ай-лю-лю»...        
     Едва напарник Михаила вошёл в кабинет, где сдавалась выручка на следующей точке, его попросили подойти к телефону. Звонил дежурный из отдела, которым вчера был Демидыч, и он настойчиво интересовался тем, что произошло буквально несколько минут назад.
               – Мы её «бросили»*, – доложил ему Лёня, выслушав из трубки довольно жёсткую тираду дежурного, – сколько времени ей потребуется, чтобы переписать «сопроводиловку», найти свой пломбир, да ещё и пломбу?! Та была последней! О своих «грехах», о «косяках» своих она тебе ничего не сказала?
     После недоброго бурчания, раздавшегося с другого конца провода, с использованием некоторых национальных идеом, напарник Михаила положил трубку аппарата и, играя желваками, проинкассировал точку, в которой он находился на тот момент. Когда они, завершив свой второй заезд, прибыли в отделение Госбанка, внутри их уже ожидала директрисса, напортачившая при сдаче сумки с выручкой. При ней был весь необходимый ей комплект, как то: заново опечатанная сумка с деньгами, пломбир, небольшая упаковочка чистых бланков сопроводительных документов, пломбы и моточек штатного шпагата. Данный набор она прихватила с собой «на всякий пожарный случай» – мало ли что. В машине, недалеко от входа в банк, её ожидал «поднятый по тревоге» муж.
     Вообще говоря, далеко не каждый из тех, кто сдавал выручку в банк, отважился бы на подобный шаг, даже осознавая, что на следующий день у него будут весьма серьёзные неприятности со своим высоким начальством из-за того, что деньги не были сданы. Однако было несколько персон в районе, которые в таких случаях, кроя на чём свет стоит «зловредных инкассаторов-паразитов», брали такси, родственников или друзей и, исправив свои «косяки», летели прямо к дверям известного финансового учреждения, дабы всё-таки уговорить бригаду взять у них выручку и тем самым оградить себя от грядущих проблем. Но для того, чтобы перейти ко всем этим действиям, нужно было с казёнными деньгами караулить свою бригаду инкассаторов возле входа или попасть в само помещение банка, куда дежурный милиционер не пустит кого ни поподя после его закрытия. Словом, невнимательность, халатность, беспечность или какая-то иная недооценка серьёзности ситуации, связанной со сдачей ежедневной выручки в соответствующее кредитно-финансовое госучреждение, могла повлечь за собой целую круговерть проблем разного рода и качества. 
     С этой бригадой у родственницы управляющего нашим отделением Госбанка и до настоящего случая были «особые отношения», ибо Михаил имел репутацию принципиального сотрудника отдела. Он, конечно же, не был монстром, каким в своих рассказах о нём представляла его наша дама. Сколько раз он шёл навстречу работникам тех или иных объектов, сдающих выручку в банк, ведь все мы – разумные и совсем не бесчувственные люди, какими бы суровыми инструкциями нас ни обложили наши должности и принятые вместе с ними обязанности. Тем более, что быть заложником у правил, исполненных внутренних противоречий и различных иных нюансов, которые сама жизнь ежедневно организует на свой собственный манер, никто, по сути дела, нас заставить не может. Однако в таком тонком, ответственном и щепетильном деле, которым занимался Михаил со своими коллегами по работе, всё подчинено принципам здравомыслия и благоразумия, и, конечно же, божьему промыслу, как ни крути. И сия истина находила своё постоянное подтверждение в быту изо дня в день.  
 
 
 * «Бросить точку» на инкассаторском жаргоне означало: не произвести инкассации выручки на объекте, который подлежал инкассированию, согласно заключённому договору между отделением Госбанка и соответствующим торгом или трестом, объединяющим организации сходного профиля работы. В этом случае инкассатор уходил с точки, не забрав сумки с выручкой и, соответственно, не оформив никакой документации на неё. Порожнюю сумку, которая должна была быть оставлена им взамен сумки с ценностями, он, разумеется, не вручал лицу, сдававшему деньги; он снова уносил её с собой и сдавал её старшему бригады, докладывая ему причину, по которой сие «магическое действо» не состоялось.
 
 
 
                                                     Г л а в а  4
 
                                            Мужской праздник
 
 
     Маршрут, который обслуживала в этот месяц бригада Леонида и Михаила, был славен тем, что двумя яркими точками на нём являлись: Стол заказов и универсам. А это в свою очередь означало, что можно будет раздобыть чего-нибудь дефицитного и особенно приятного для системы пищеварения организма. В Столе заказов инкассаторы, работавшие на данном маршруте, обычно приобретали сыр, который в магазине купить было просто невозможно, колбасу, сливочное масло, шоколадные конфеты в коробках или иные «трофейные» продуктовые товары. А если повезёт, то можно было обзавестись и несколькими бутылочками «Пепси» или «Фанты», ёмкостью 0,33 мл.
     Вечером Васильцев собирался посетить знакомых девушек, снимающих весьма просторную жилплощадь ближе к набережной Волги, с которыми он подружился несколько лет назад, когда и сам ещё работал в одном из учебных заведений высшей школы областного центра. Сегодня у них планировалась не то, чтобы вечеринка, но просто встреча, подразумевающая чисто дружеское общение в тесной компании. День был выбран неслучайно – 23-е февраля. Нельзя сказать, что в кругу своих близких друзей и приятелей они как-то по особому отмечали это событие, нет. Просто этот праздник являлся поводом посидеть в небольшом позитивно настроенном коллективе и хорошо провести время.
     Михаилу хотелось хоть чем-то немного удивить и порадовать собравшихся и пять-шесть бутылочек дефицитных газированных напитков были бы весьма подходящим для этого атрибутом праздника. Но сии трофеи ещё нужно было добыть! Десертное вино или шампанское тоже, в общем-то, пришлось бы кстати. Однако то были вещи совершенно обыденные, а вот «Пепси» или «Фанта» это уже – редкость в данном регионе.
 
     Когда Васильцев ложился спать, он не обратил внимания на то, что творилось за окном. Затеявшая свою кутерьму ещё вечером метель усилилась и к утру намело много снега. Что для одних – радость, другим – проблемы. Никто из инкассаторов не любил такой погоды. Снегопад и сопровождавший его ветер означали, по сути дела, одно: будут проблемы на маршруте. Потому что непременно придётся в том или ином его месте, в нарушение всех правил безопасности и должностных инструкций, оставив ценности в салоне автомобиля на попечение водителя, толкать это самое средство передвижения, ибо никакая дорожная служба, как бы она того ни желала, не сможет за считанные часы одолеть последствий сильного снегопада в большом городе. А уж в некоторых из тех местечек и закоулков, по которым приходится лазить по их служебным делам инкассаторам, тем более.
     Сегодня все сотрудники военизированного отдела Госбанка пришли на работу пораньше, ибо то, что для большинства из них было началом трудового дня, для других служащих этого кредитно-финансового учреждения являлось практически его окончанием. На общем собрании коллектива по поводу Дня Советской армии и военно-морского флота управляющий районным отделением банка в торжественной обстановке поздравил инкассаторов с праздником и вручил каждому из них небольшой, но приятный подарок. После сей официальной части все перешли к своим рутинным делам, сотрудницы данной организации уже в предвкушении особого домашнего ужина, а работники сугубо мужского отдела, настраиваясь на рабочий лад.
 
     Прослушав в очередной раз формальный инструктаж, бригады вооружились и погрузились в свои текущие заботы, ожидая прибытия служебных машин. (Каждый из тех, кто работал в отделе не первый месяц и не первый год, разумеется, знал должностные инструкции на зубок; по уровню понимания этих правил безопасности постоянно проводились зачёты. Хотя свод данных основополагающих рабочих документов и содержал некие внутренние противоречия, зачёты с завидной регулярностью сдавались и принимались, а инкассаторская обыденная жизнь текла своим чередом. Самым неприятным моментом во всех этих хитросплетениях нормативных бумаженций разного сорта, регламентировавших работу людей с оружием, что трудились в данной сфере, было то, что инкассатор при любом раскладе в случае какого-либо негативного исхода того или иного происшествия всегда оставался неправым и виноватым. Такова была, так сказать, «селяви» тех лет и «инкассаторская доля». Несмотря на все риски разного рода, люди трудились, может быть, с разной степенью самоотдачи, но весьма профессионально и вдохновенно.)
     Первым из водителей военизированного гаража на пороге отдела появился «Хоттабыч». Это был сухощавый, довольно высокий мужчина лет 50-55. Своё прозвище он получил, вероятно, из-за самого своего телосложения, манеру ходить слегка враскачку, шаркая по полу ногами, и привычку сидеть за рулём, заметно сгорбившись и вцепившись в баранку автомобиля, что называется, «как в последний раз».  Всё это было бы весьма забавным, если бы не одно «но». Валентин Степанович вёл свою машину по дорогам города так, как будто бы специально собирал на них все ямы самого разнообразного калибра. О том, чтобы, находясь в его колымаге можно было бы попить чего-нибудь из бутылки или просто сделать хотя бы несколько глотков, не облившись при этом во время движения, можно было смело забыть, а ещё лучше – даже и не помышлять об этом. Перемещаясь по городу со скоростью от 40 до 60 километров в час, он ухитрялся собрать все изъяны дорожного полотна, какие только в принципе могли попасться на пути у бригады на её маршруте. По этой причине «Хоттабыча» откровенно недолюбливали в разных отделах инкассации областной столицы. Он был своеобразным феноменом, причём, феноменом, с коим не очень-то хотелось иметь дело. Казалось, что, просидев около сорока лет за рулём, он не овладел ремеслом, которое на протяжении всего этого отрезка времени было его специальностью и профессией.
     Едва Валентин Степанович переступил порог отдела инкассации, тяжкий выдох пронзил всё пространство комнаты. У некоторых из сотрудников отдела, что забивали «козла», даже выпали из рук костяшки домино.
               – Нет! Нет! Только не с «Хоттабычем»! – в один голос воскликнули две бригады, ожидавшие своих водителей. Одна из бригад, в соответствии с заведённым графиком, выдвигалась всегда первой, ибо сей маршрут обслуживал, в том числе, и все заводские столовые, которые имелись в районе. Она уже была в трудах своих праведных и не ведала о том, что Валентин Степанович сегодня по разнарядке направлен в данное отделение. Другая же бригада точно знала, что к ней на сегодня приписан водитель из договорной колонны. («Договорники» были людьми не вооружёнными, так как они работали в обычной, сугубо гражданской организации, занимающейся пассажироперевозками и оказанием иных транспортно-бытовых услуг на договорной основе. По сути дела, это были те же таксисты, которые также с некоторых пор направлялись для работы в Госбанк по путёвкам, только без шашечек на своих авто. «Уазов» для обслуживания отделов инкассации области не хватало. «Договорники» не были столь привередливы и капризны, как водители из военизированного гаража, имеющие своё табельное оружие. С ними почти всегда было проще.)
     Зная «особое расположение» сотрудников отдела к работе с «Хоттабычем», дежурный инкассатор, который, конечно же, был в курсе о направлении Валентина Степановича именно в этот районный отдел на сей день, данную тайну свято хранил и оберегал. Когда кто-то из членов этих двух бригад, перед инструктажем поинтересовался, кто именно сегодня назначен к ним на маршрут, он умело увёл разговор в сторону, дабы не раскрывать всех карт, а точнее одной карты, «джокера», коим и был фабулёзный «Хоттабыч», раньше времени.  
     Услышав шум и гвалт из родных стен и бросив все свои дела, в помещение поспешно вошёл молодой начальник военизированного отдела и волевым голосом сказал: «Так, господа, кончаем базар! Вижу, все машины пришли. Давайте, по коням! Вперёд и с песней, по своим маршрутам с шоферами по разнарядке! Петраков, Мальцев – с Тепловым; Васильцев, Шамшутдинов – с договорным, кто у нас там сегодня... Да, Борис... Ну и Ивлев, Вяземский – с «Хоттабычем», в смысле, с Валентином! Всё! Всё, ребят! За дело! Цигель! Цигель! Ай-лю-лю!»          
     Глухое, недовольное бормотание наполнило длинный коридор районного отделения Госбанка. Иногда в этом гаме можно было отчётливо услышать характерные для русской речи национальные идеоматические выражения. Бригады, взяв свои профессиональные причиндалы, направились к выходу из здания.
               – Джентльмены, я попрошу вас... Здесь, в учреждении, дамы работают бок о бок с нами, – завершил своё напутствие коллегам руководитель отдела, – Пал Андреич, тебя персонально прошу, фильтруй, пожалуйста, да. Добро?
               – Добрее не куда, ети её мать! – сердито выдохнул Ивлев, безнадёжно махнув рукой и продолжая что-то бубнить себе под нос по дороге.
 
     Погрузившись в белую «волгу» и слегка подтрунивая над Ивлевым и «Хоттабычем», Леонид и Михаил принялись за работу.
               – Борь, после маршрута меня в центр бросишь и на секунду заскочим по пути ещё в одно местечко, – обратился Васильцев к водителю-договорнику. – Только ты мне напомни, чтоб я не забыл во всей этой карусели!
               – Напомню. Ты мне только полу-копчёной сегодня раздобудь, пожалуйста, палочку!
               – Ладно! Пошукаем!
 
     Этот день прошёл достаточно быстро. В праздничной суете все, кто сдавал сегодня выручку, постарались максимально оградить себя от каких бы то ни было неприятностей, связанных с их возможными собственными ошибками, то есть приложили все силы, чтобы этих самых ошибок попросту не допустить. Всем хотелось поскорее оказаться за праздничным столом в кругу людей, с которыми они планировали провести данный вечер. Никаких неприятных сюрпризов на маршруте, к счастью, не было. В бригаде тоже был полный порядок. Каждый из её членов стараниями Васильцева, который сегодня был инкассатором-сборщиком, приобрёл то, что запланировал на текущий день. А Михаилу действительно удалось раздобыть тех дефицитных напитков, которыми он хотел попотчевать вечером компанию, в коей он и отметил этот праздник.
 
 
                                                   Г л а в а  5
 
                                Трёп, трёп, трёп (Blah, blah, blah)
 
     Постоянный напарник Васильцева был в отпуске, потому Михаил работал сейчас на подмене. Сегодня в одной из бригад он вышел вместо простывшего Калашенко, также как и он принадлежащего к молодому поколению сотрудников отдела. С данным субъектом у него не очень-то сложились отношения, ибо их мировоззренческие позиции и взгляды на действительность сильно отличались. Антон вёл весьма беспорядочную личную жизнь, ничем всерьёз не увлекался, кроме сиюминутных отношений с представительницами противоположного пола и алкогольной продукции.
     Начальник отдела недавно разбил их пару со Стельновым, который тоже входил в  возрастную группу до тридцати. Причина была на поверхности – бригада в последнее время стала много привозить «косяков» и «косячков». Теперь каждый из них стал работать с представителем «поколения отцов», Калашенко – с Ивлевым, а Стельнов – с Вяземским. Оба военных отставника были людьми весёлого нрава, но в вопросах своего нынешнего дела являлись профессионалами высокого класса, умеющими сочетать в будничной веренице дней  самые разнообразные факторы, как приятного, так и полезного свойства. Справедливости ради стоит сказать, что и молодые мужчины, проработав в отделе порядка года и, разумеется, более того, становились крепкими знатоками своего дела. Просто иной раз тяга к жизни, вполне свойственная определённому возрасту, брала своё. Да и ночные светила, выстроившись в бесконечных высях по своим небесным законам в ту или иную конфигурацию, эту самую тягу всячески подхлёстывали. Груз высокой ответственности за доверенное ему дело чувствовал каждый, просто каждый нёс его по своему.
     Михаилу в принципе было всё равно с кем из сотрудников отдела работать в бригаде, он умел найти общий язык с любым из них. Разве что «Калач» и ещё один из молодых инкассаторов не вызывали в нём совершенно никакого интереса к себе, наверное, в силу их весьма грубой душевной организации. Сегодня он в качестве сборщика заменял Антона в паре с Ивлевым, который в свой черёд бегал по точкам маршрута вчера. Павел Андреевич, которому было в аккурат под шестьдесят, умел ладить со всеми без проблем. Разве что работа с водителем военизированного гаража «Хоттабычем», усердно коллекционировавшем все ямки и колдобины на дорогах города, не вызывала в его душе должного восторга. В сей день они трудились все вместе в одной бригаде. Валентин Степанович, выслушав ещё в стенах отделения Госбанка всё или почти всё, что о его «трудовых подвигах и свершениях» думает Ивлев, весь маршрут напряжённо молчал, словно приклеившись к «баранке», «не забывая» при этом на автомате делать своё «зловредное дело». Напарник Михаила, чтобы у него на нервной почве не разыгралась язва от манеры вождения «Хоттабыча», неизменно пополнявшего свою «коллекцию» новыми или старыми «экспонатами», отвлекал себя разговорами с партнёром. Зацепившись за какую-то деталь из своей служебной тематики, они вспоминали разные обстоятельства и случаи из их рутинной жизни.
               – Таким «баням», как у Шацких, давно место на в металлоломе, а их к нам присылают! – высказал своё мнение, не открыв никакой военной тайны, об одном из «уазов» 469-ой модели Павел Андреевич.
               – Да уж заднюю дверь его «корыта» можно закрыть только ударом с ноги, причём, с разбега! – подтвердил Васильцев мысль своего старшего собрата по оружию относительно одной из спецмашин, которые давно уже требовали списания или хотя бы серьёзного ремонта.
               – Без нашей овчинки-безрукавки у него дуба дашь, да и она-то не шибко спасает, – в свою очередь вторил ему Ивлев.
               – Ладно хоть в этом «склепе» ветра нет и присылают его нам не так часто, а то бы мы все вымерзли к чертям собачьим! 
               – Это факт!
               – Когда она у него перед Новым годом заглохла в посёлке, я думал, мы концы отдадим... Вытолкали на дорогу, согрелись пока мудохались с этим рыдваном. Тут, минут через десять прям, «дежурка» подошла, перегрузились и «на базу».
               – Это ещё ладно! Вспомни, какой скандал был, когда Мальцев с Петраковым в банк на трамвае с полным мешком и со всеми причиндалами своими прикатили? – расхохотавшись, воскресил в своей памяти другой эпизод из инкассаторских будней Павел Андреевич, вытирая носовым платочком слезившиеся от смеха глаза. – Флаг им в руки... и... И управляющий навстречу! Надо ему было в тот день на работе задержаться, чтобы после первого заезда с ними лоб в лоб!..
               – Вот уж точно «золотая страница» в летописи нашего отделения Госбанка! – поддержал коллегу своим смехом Михаил.
               – Кто из нас без греха? – ещё хихикая, сказал Ивлев и убрал платочек в карман форменных брюк.
               – Где ты, Пал Андреич элементы обмундирования добываешь, а?.. Причём, периодически? – поинтересовался его временный напарник, заговорщически подмигнув «Хоттабычу».
               –  Места надо знать!.. И людей!.. И... В общем, кумекать надо, Миша!
               – Вот скажи ещё, что ты с Иваном Демидовичем «не посидел на одной поляне за рюмочкой чаю»!
               – Ну, если ты такой умный, чего спрашиваешь? – ни в шутку ни всерьёз парировал реплику собеседника Ивлев, – я за девчонками на точках не бегаю и за модой не гонюсь! Мне, что практично и экономично, то и – «в кассу»!
               – Кстати, о кассе... О вечерней кассе, Пал Андреич, – отложив шутки в сторону, обратился к своему визави Васильцев. –  Мне, в общем-то, неудобно самому... Хотя... Словом, ты сам там намекни своему теперешнему напарнику, что сплетничать мужчинам об отношениях коллег с женщинами негоже... Пусть даже эти сплетни окажутся правдой. Какое ему дело до наших с Катей отношений?!
               – Михаил, Михаил! Миша... Ну, это, брат мой, жизнь! Она вся – из слухов, сплетен и всякой хреновины!.. Кто от зависти, кто от... В общем, всяк по своей причине языку покоя не даёт! Что ж ему теперь кляп в рот вставить?! А вы... У вас всё на виду. И если уж вы с Катькой сами ничего ни от кого не скрываете, даже от управляющего!.. Ну, что же ты хочешь!..
               – Excuse me, sir! – вдруг почему-то по-английски произнёс Васильцев, – прошу прощения, в смысле. Но какого лешего, как говорит Екатерина Дмитриевна?.. Ему-то что?
               – Заметь, никто вам прямо ничего и не говорит, не вмешиваясь в ваши личные, так сказать, дела, – как-то очень серьёзно сказал Ивлев, когда их взгляды пересеклись в зеркале заднего вида, что смотрело в салон автомобиля.
               – Просто, понимаешь, Павел Андреевич, грустно сказал Васильцев, осознавая, что они с Катей сами были виноваты в сложившейся ситуации и никто, кроме них самих. – Просто я... Словом, от меня не убудет, а Екатерина – женщина и мать троих детей... Её репутацию пачкать нельзя.
               – Михаил... Ты второй год уже работаешь в отделе... Ты что не знаешь... Ты не знаешь, что у неё уже был тут до тебя один служебный, так сказать, роман?.. И... и все, кто давненько здесь работают, понятно дело, в курсе этого... Зная твой весьма жёсткий нрав, тебе в лоб, наверное, никто и не скажет... И я бы не сказал...
               – Слушай, Пал Андреич! Мне, честно говоря, наплевать, что у неё было и с кем до меня! – нервно выговорил Васильцев, теребя порожнюю свёрнутую в рулон инкассаторскую сумку, что была у него в руках вместе с планшетом карточек на объекты и увесистой медной печатью-штампом. – Кто может изменить прошлое? А настоящее... Всё есть, как оно есть, без прикрас... В общем, уйми Калашенко с его длинным языком, сделай доброе дело!
               – Ты – серьёзный мужик, Михаил, – ответил, после небольшой паузы, Ивлев, покручивая ручку стеклоподъёмника, чтобы открыть окно и покурить, – и понимаешь, что ни его, ни чей-либо другой язык в этом вопросе ничего не решит... Вы – молодые, горячие. Не надо обострять. У нас в руках оружие... Ну, ты сам понимаешь всё, ну!
               – Пал Андреич, я профи. И даже мыслей никаких! Ну что ты! Есть стрельбы... Да, нет! Ну, как ты мог! – с удивлением глядя на отражение своего визави в том же самом зеркале, ответил его временный напарник, готовясь выйти из машины, когда она остановилась в полутора метрах от заднего входа в продуктовый магазин.
               – Ладно, проехали! Про маслице не забудь! Мне полкило и полкило на кассу, нашим девушкам. И для Демидыча здесь должна быть «посылочка»... Да он же при тебе звонил сюда девчонкам!..
               – Я всё помню, Андреич! – бросил на лету свою фразу Михаил, резко закрывая дверь инкассаторской машины, после чего он растворился в полутёмном проёме их очередной маршрутной точки.   
 
     Когда они подошли к окошку вечерней кассы, там уже была очередь. Две бригады инкассаторов опередили их буквально на несколько минут, подхлестнув своих водителей.
Ивлев же и Васильцев, весьма редко попадая в одну бригаду, были увлечены общением друг с другом, охватив в своей беседе широкий круг вопросов. Да и спешить им обоим, по видимому, как-то сегодня не очень хотелось. Павел Андреевич за пару предыдущих дней просто-таки до тошноты наигрался «в козла» в отделе. Михаил, вообще, не являлся поклонником домино. К тому же, сегодня дежурил Демидыч, заядлый игроман, являвшийся ещё и «отпетым мошенником» за столом. Он славился своим умением вовремя спрятать нужную костяшку на своей лысине. Он делал это так непринуждённо и, как бы, между прочим, что нередко его соперники попадались на эту, вроде бы, совершенно незамысловатую, даже абсурдную, уловку и абсолютно каким-то странным образом велись на неё, не всегда замечая нарочитого жульничества компаньона. Сам же Демидыч, когда попадался с поличным, в этих случаях «включал шута», простого как пять копеек, и относился к своему фирменному трюку совершенно непритязательно, типа: проскочит – так проскочит, ну а нет – так нет. С Ивлевым они могли спорить до хрипоты о, казалось бы, простых нюансах любимой ими игры, постоянно подзаводя друг друга. Сегодня у Павла Андреевича после отчаянных битв за круглым доминошным столом, что он вёл на протяжении двух предыдущих дней подряд, скорее всего, просто не было особого настроения и запала. Спорить с Демидычем в этот вечер ему, похоже, совсем не хотелось. Ну, а подгонять «Хоттабыча», бывшего у штурвала с ними в сей томный вечер, – себе дороже. Он и так не пропустит ни одной выбоины на дороге. Вот уж действительно – не до жиру... Посему они спокойно сдали «свой улов» и добытое сливочное масло для Алевтины Павловны, постоянной напарницы Кати по приёмке денег у инкассаторов, а затем, имея в запасе перед выездом на второй заезд ещё 10-12 полновесных минут, занялись своими делами. Павел Андреевич что-то выпытывал у дежурившего в свою смену милиционера, старшины Лалетова «в его апартаментах», что находились справа сразу при входе в банк. А Михаил, как обычно в последнее время, «завис» на вечерней кассе, будучи увлечённым разговором с Екатериной, к которой он испытывал сильное искреннее чувство.
     Они встречались уже третий месяц. И об этом вдруг вспыхнувшем между ними романе в отделении банка ходило много разговоров и пересудов разного толка. Однако их так захватила эта взаимная страсть, что вся сия чехарда вокруг их взаимоотношений им была просто «по боку». Чувство, которое объединило этих двух людей, было столь ярким и романтичным, что оно затмило собой огромное множество окружавших их деталей быта, делая их бесцветными и совершенно неинтересными им обоим. Они словно бы парили где-то в заоблачной вышине, недосягаемые с земли всеми этими стрелами трёпа об их увлечении друг другом. Со стороны, наверное, казалось, что эти двое влюблённых сошли с ума, отстранившись от реальности жизни, которая была весьма жёсткой и не такой уж дружелюбной, какой порой её мог бы воспринять не особенно внимательный глаз. Эта окружающая их действительность подобно грязной луже, по которой то и дело ездят взад и вперёд автомобили, могла испачкать или даже раздавить всех, кто окажется не готов принять её во всём многообразии её проявлений и проекций на воплощённую в жизнь мирскую суету. А зазевавшихся прохожих, вверенных своим житейским заботам, ей ничего не стоило вымазать грязью, причём, с ног до головы...
 
 
 
 
 
                                                  Г л а в а  6
 
                                   Екатерина, Катюша, Катюня...
 
     Бухгалтер Екатерина Дмитриевна Веленина не так давно отметила своё сорокалетие. Она работала в учреждении уже более пятнадцати лет. За это время в её жизни, как и в жизни любого человека, произошло множество событий разного рода, качества и духовного наполнения.
     Уже являясь служащей Госбанка, Екатерина с разницей в три года родила двух девочек, которые сейчас учились в школе; одна – в пятом классе, другая – в восьмом. Её старшая дочь Ольга успела обзавестись собственной семьёй, выйдя замуж в восемнадцать лет, и тоже в свою очередь стала мамой. Супруг Кати полтора года как умер, так и не успев стать дедушкой. На протяжении последних семи-восьми лет у них не ладились отношения. Вероятно, причиной тому было довольно высокое положение, которое занимал Вячеслав Николаевич в организации, где тоже давно уже весьма успешно трудился, и некоторые иные связанные с этим обстоятельством факторы. Постоянное наличие личных средств, не попадающих в бюджет семьи, и имеющиеся возможности вести свободолюбивый образ жизни при этом раскрепощали его, давая ему ту степень независимости от своих домашних, в основном от Кати, которая была ему необходима «здесь и сейчас». Екатерина по натуре своей была женщиной весьма гордого нрава и такая ситуация её безусловно задевала и сильно раздражала. Однако ни с привычками своего супруга, ни с его возможностями для реализации его прихотей и желаний она ничего поделать не могла. Осознав однажды своё бессилие, в этом плане, и получив от своего благоверного очередную порцию морального унижения, она отступилась. С тех пор они сосуществовали, словно бы, в параллельных реальностях, каждый в своей. Катя спала в одной из спален девочек, не подпуская к себе мужа на пушечный выстрел. Он для неё стал абсолютно чужим человеком. Они не разводились, наверное, больше из-за того, что не хотели травмировать психики дочерей. Хотя своего очевидного разлада давно уже не скрывали, да и не смогли бы скрыть при всём желании, проживая на одной жилплощади. Время шло, дочери быстро взрослели. Отец обеспечивал их всем необходимым, ибо все возможности для этого у него были почти до самых его последних дней. Таким образом, под одной крышей лет шесть или семь, или даже восемь, собственно говоря, проживали две семьи, пересекаясь в быту только поздним вечером или в какие-то часы выходных.
     Рабочий день служащих банка, что трудились на вечерней кассе, был разбит на две составных части. К пяти часам по полудни Екатерина и её постоянная напарница Алевтина Павловна приходили на своё рабочее место, чтобы в пару заходов с разницей в два-два с половиной часа принять у инкассаторов деньги и закрыть их в специальной комнате-хранилище. Утром, перегружая опломбированные инкассаторские сумки частями в добротно сделанную металлическую тележку, они отвозили их по узкому коридору банка на Группу пересчёта, где уже сами сдавали сей ценный скарб сотрудницам этого учреждения, занимавшимся непосредственным вскрытием сумок и пересчётом купюр, что в них находились. К обеду бухгалтеры, являвшиеся приёмщицами на вечерней кассе, освобождались до заступления на вторую часть своей ежедневной работы. Они отдыхали как и инкассаторы по скользящему графику с подменой из двух других работниц банка, имевших соответствующую квалификацию.
     За последние полтора года жизнь Екатерины сильно изменилась. Теперь она жила с двумя дочерями, Леной и Ксюшей, в своей весьма просторной квартире, а старшая Ольга с мужем и маленькой Кристиной обитали в своей. Брак Ольги трудно было назвать счастливым. Вначале, вроде бы, была и любовь, и желание наладить собственную жизнь, воплотив в реальность свои мечты и представления о семейном счастье. У родителей мужа в распоряжении имелась свободная однушка в хрущёвке соседнего микрорайона, которая досталась им по наследству от матери свекрови Ольги. Это жильё было подарено молодым на их свадьбу. Однако через довольно небольшой промежуток времени выяснилось, что Глеб имеет некую непреодолимую страсть, точнее, проявилось его пагубное увлечение игрока, движимого азартом. А чуть позднее дала о себе знать ещё одна весьма неприятная сторона  его душевной жизни. Супруг Ольги как-то незаметно для себя самого подсел на наркотические средства, в том числе, и на «травку». Впрочем, может быть, он сам довольно долго просто не хотел признаться себе в этом, полагая, что контролирует ситуацию. Некоторое время он успешно скрывал своё «хобби» от жены, её матери и собственных родителей. Но так или иначе настал момент, когда эта тайная сторона его личной жизни выползла наружу и проявилась во всей своей неприглядности. Похоже, что разрешить данную проблему в своём тесном кругу никак не представлялось возможным...
     У семьи Велениных была дача, находившаяся довольно-таки недалеко от города. На электричке до неё можно было добраться за полчаса езды. Правда, пешая прогулка от железнодорожной платформы до заветного участка занимала ещё почти столько же времени, да и до самой станции в областном центре ещё нужно было доехать. Младшая и средняя дочери Екатерины подросли и теперь особого интереса к поездкам на дачу не проявляли. У них были иные заботы и общение со своими сверстниками в пределах городской черты их больше привлекало, нежели путешествие на эти шесть соток. Ольге с мужем тоже как-то было не до того, чтобы выбираться сюда и чем-либо здесь заниматься или даже просто отдыхать. Посему в своё совместное свободное время дачу посещали лишь Екатерина и Михаил, сочетая при этом всё приятное со всем полезным. 
     Их отношения сложились не сразу. Васильцев к этому времени успел проработать в отделе уже год. Он давно почувствовал в Кате, которая была старше его на пятнадцать лет, близкую родственную душу, исполненную некой внутренней лирики. Кроме того, она была очень женственной и безумно обаятельной женщиной. В свободное время между заездами они с удовольствием общались друг с другом, найдя какое-нибудь не то, чтобы укромное, но просто не самое людное место в помещении банка, будучи при этом у всех на виду. Эти беседы носили чисто приятельский бытовой характер. Да, собственно говоря, те 10-15 минут, что они были наедине в паузе между выездами инкассаторов на маршрут, ничего особого из себя не представляли. Приятное общение в приятной компании и, в общем-то, всё.
     Но однажды произошло то, что Михаил уже некогда испытал, распахнув дверь одной из кафедр института, в котором работал и учился, когда стрела амура пригвоздила его к этой самой двери. Потом была страсть, сумасшедшие муки, коим, казалось, нет и не будет конца никогда. Наконец, был его отчаянный побег от всего этого, было бегство от любви и от себя самого. Результирующей всех этих сил стало трудоустройство в отдел инкассации, в котором он теперь и работал без устали с настроением, с удовольствием, вдохновенно!..
 
 
                                                    Г л а в а   7
 
                                           Амур бьёт в десятку
 
     В тот вечер они с Леонидом слегка припозднились. Просто заметно позже выехали на маршрут. Произошла какая-то внезапная катавасия с транспортом в специализированном гараже. В итоге пришла другая машина с другим водителем. Сути дела это, естественно, не меняло. Но задержка на 25 минут «на базе» предполагала, что сборщику, которым был Михаил, предстоит «побегать в мыле», нагоняя упущенное время. Ничего особо нестандартного в этой ситуации не было. Просто ему требовалось заметно усилить внимание и увеличить скорость своих привычных действий. Однако пожелания и заявки на продукты при сём никуда не пропадали. Словом, всему нужно было выбрать своё место и время. В практике Васильцева и до этого, и позже бывали куда более сложные случаи.
     Когда их бригада приехала в банк все остальные уже отсдались и занимались привычными делами. Кто-то отчаянно дубасил круглый доминошный стол белыми в чёрную крапинку костяшками, кто-то разговаривал по городскому телефону, кто-то уточнял определённые моменты своего текущего распорядка. Алевтина Павловна и Катя ожидали их с Леонидом на своём рабочем месте. Михаил никогда не мог потом забыть того самого момента, когда он краешком глаза бросил взгляд в открытое окошко вечерней кассы, чтобы просто поздороваться с дамами. Екатерина была серьёзной, она сидела за своим столом, занимаясь документами их бригады. На ней было облегающее платье цвета баклажана в белый горошек, перетянутое по талии тонким серебристым пояском. Линия её загорелых колен была открытой. Аккуратно положенная косметика делала лицо её ослепительно ярким и каким-то лучезарным даже при искусственном освещении. (А может быть, ему это просто тогда показалось.) Ничего лишнего в этом макияже не было. На какое-то мгновение их взгляды пересеклись. Именно в этот миг Васильцева пронзила уже однажды прошедшая сквозь весь его молодой организм «молния». И на сей раз он ощутил то же самое, что и почти два года назад, стоя в дверях кафедры.
     Сколько дней потребовалось, чтобы произошёл или как-то активировался процесс, который в своё время месье Стендаль окрестил «кристаллизацией», Михаил точно сказать не мог. Однако всё завертелось по уже известному ему сценарию. Только теперь чувство было взаимным. Через полтора-два месяца они уже не скрывали в банке своих неслужебных отношений. Это было выше их сил!..
     Васильцев не углублялся в раздумья, что на первых порах сдерживало чувства Екатерины, которая в настоящий момент для него стала Катюшей и Катюней. Была ли это разница в их возрасте или нечто иное. Миша, хоть и выглядел старше и серьёзнее своих лет, всё равно, наверное, некий фактор зримо или незримо разделяющий их присутствовал. Её могло смущать и постоянное общение видного инкассатора с девушками или молодыми женщинами его лет, которым он звонил по телефону из отдела. У неё же за плечами был не один год семейной жизни, роды, воспитание детей и прочие хлопоты, связанные со всей этой бытовой круговертью. Комплексовала ли она, чисто гипотетически проводя для себя какие-то параллели и сравнения с её потенциальными соперницами, необременёнными ещё подобными домашними заботами?.. В её положении привлечь и удержать внимание такого яркого мужчины, которым являлся Михаил, вероятно, было делом весьма непростым или же вовсе некой разновидностью искусства... В самом банке тоже работало немало незамужних девушек, которые иной раз бросали на некоторых ребят из отдела инкассации, в том числе и на Васильцева, свои скромные взгляды, исполненные неких надежд. Да и на точках, где, как правило, выручку сдавали представительницы прекрасной половины человечества, конкуренция за сердца парней с оружием была совсем нешуточной.
     Как бы там ни было Екатерина и Михаил хоть и не афишировали лишний раз своих отношений, но и не делали из этого тайны или секрета. Наверное, это обстоятельство доставляло определённые неудобства Кате в том или ином смысле. Но с другой стороны эта болезненная публичность и уязвимость сферы их взаимоотношений делала для неё и полезное дело, отсекая какую-то часть претенденток на сердце её возлюбленного. Где-то мы находим, где-то неизменно теряем. Из таких приобретений и потерь и состоит наша жизнь.
     В вечерние часы после работы они бродили в окрестностях дома, в котором жила Екатерина с детьми, держась за руки, словно влюблённые школьники-одноклассники. Они обнимались и целовались под окнами подобно юным Ромео и Джульетте. Когда они попадались кому-то на глаза, дружно рассмеявшись, торопливым шагом уходили прочь от этого места, чтобы продолжить своё общение в этом же ключе где-нибудь поблизости. Казалось, они просто не могли наговориться и наслаждались обществом друг друга. В конце концов, они определились с той локацией, где стали особенно близки, как и выбрали себе конкретное время для встреч. Но и прогулки закатными часами на свежем воздухе стали для них чем-то традиционным.
 
 
                                                   Г л а в а  8
 
                                      Любимый день недели
 
     Наконец-то наступила среда. В бесконечном хороводе дней время то летело подобно стреле Робин Гуда, то ползло, как улитка по приглянувшемуся ей листу, то, казалось, просто стояло на месте, как корабль на рейде, прикованный якорем ко дну. Екатерина и Михаил, оба с нетерпением ожидали этих моментов их интимного уединения. Они встречались раз в неделю в дневное время на квартире, где Васильцев проживал со своей мамой. Надежда Петровна уходила на работу после девяти утра. Таким образом, в их распоряжении обычно было часа три-три с половиной. Катя приезжала к нему после того, как они с Алевтиной Павловной или с бухгалтером, который её в тот день подменял, уже выполнили свою часть утренней работы, сдав выручку на Группу пересчёта. Ей нужно было вновь быть на своём месте к пяти. Но Михаил должен был приступить к выполнению своих служебных обязанностей либо в 15:00, либо в 16:00, в зависимости от того, по какому маршруту должна была работать бригада. Волей или неволей получается, что вся их жизнь была расписана по графику, которому необходимо было подчиняться. У Кати были дети и, к тому же, она теперь стала молодой бабушкой. Все эти и некоторые другие житейские нюансы необходимо было брать в расчёт, когда они планировали своё близкое общение.
     Эти среды и иногда ещё какой-нибудь день недели, когда всё могло срастись и сложиться в этом пазле желаний, были настоящей отдушиной для них обоих. В часы их близости время ни шло, ни стояло, ни бежало. Оно просто исчезало... А сами они словно бы проваливались в чёрную дыру безвременья, растворяясь друг в друге, подобно тому как кусочек сахара и кубик льда  сливаются воедино в чашке горячего кофе. Это и было настоящим счастьем.
     Михаил ненавязчиво просил Екатерину приходить на их рандеву в обуви на высоком каблуке, лучше всего на шпильке. Он не мог понять, как может не радовать сердце мужчины изгиб красивой женской ножки, обусловленный высоким подъёмом каблука. В этом изящном рельефе было что-то шаманское, притягательное, то, что брало его душу в плен, было то, что возжигало внутренний огонь, огонь желания.
     Катя же не особенно жаловала подобную обувь. Собственно говоря, она, и будучи ещё совсем молоденькой девушкой, не отдавала предпочтения ни туфлям, ни босоножкам на высокой платформе или тонких каблуках-шпильках. В её обувном гардеробе, конечно же, такого рода вещи присутствовали. Правда, она пользовалась ими без особого восторга. Однако для своего возлюбленного она была готова терпеть эти неудобства, чтобы доставить ему удовольствие... Ведь в конечном счёте радость возвращалась к ней самой, сполна компенсируя вынужденные «боевые потери»...
     Обычно ближе к концу их полуденных встреч в дрёму клонило хозяина жилища, ибо свои ночные бдения, уже вошедшие в привычку, он так или иначе не мог отменить даже в преддверии этих долгожданных встреч с Екатериной. Да и к приходу любимой женщины квартиру нужно было привести в довольно эстетичный вид и хорошенько убраться в ней. Его возлюбленная, чувствуя некоторую неловкость и неудобство на чужой территории, обычно не засыпала. Поэтому будильник, он же «палач счастья», как правило, оставался не у дел. Сей атрибут быта они использовали только изредка для подстраховки. Когда же этот громогласный «парень» приводил в действие свои стальные пружины и механизмы, вопя своим металлизированным голосочком, поднять с постели или просто напугать можно было всех обитателей лестничной клетки, которые в сей час пребывали дома.
               – Миш, пора. Встаём. Не хотела тебя будить. Ты так сладко спал. Но уже без пятнадцати два. Тебе ведь сегодня к трём, – тихо сказала Катя, слегка трогая Васильцева за плечо.
               – Да, я сегодня подменяю Стельнова с Ген Санычем по первому, – ответил сонный Михаил, прижимая к себе свою возлюбленную, – дай мне ещё минут пять-семь. Хочу сон досмотреть.
               – Эротический? – с улыбкой спросила Екатерина,   .
               – Нет... Но тоже очень приятный... Потом расскажу...
               – Правда пора, Миш. Пока перекусишь, пока доберёмся.
               –  Погоди, сегодня с нами таксист Лёва на маршруте, –  вспомнил Васильцев, переворачиваясь на другой бок.
               – «Насос» что ли?
               – Он... Я вчера с ним договаривался, чтобы он возле остановки меня подхватил минут двадцать третьего, – дремотным голосом проговорил Михаил, чувствуя, что вновь погружается в сон, – так что ещё десять минут верных, чтобы... чтобы...
               – А если не приедет? Если машина сломалась или путёвки не дадут в банк, или ещё что-нибудь, – высказывая свою озабоченность по поводу этой ситуации, спросила Екатерина.       
               – За шоколадку дадут... Да, встаю... Уже почти встал, – тихо ответил Михаил, собрав волю в кулак, и поцеловал Катюшу в её смуглое плечо.
               – Я поставлю чайник. Давай, догоняй! – начиная потихоньку одеваться, сказала Катя.
               – Всё! Я следом... Чёрт! Так и придётся идти в отпуск, иначе... Иначе мы с тобой... Всё... Рота, подъём! – скомандовал сам себе Васильцев и резко вскочил с кровати вслед за Екатериной.
               – А он знает, что мы будем вдвоём? – поинтересовалась у Михаила Катя, когда они перекусывали на кухне.
               – Не знает и даже не догадывается. Но, я думаю, что особым сюрпризом это для него не будет. Похоже, в банке все уже привыкли, что мы вместе. Да и наши постоянные водилы уже тоже.
               – Палне коробочку конфет сегодня найдёте? И ещё в аптеке она одно лекарство хотела... В общем, по возможности... Я название не помню. У меня записано здесь где-то на бумажке...
               – Конфеты пошукаем. Думаю, какой-нибудь вариант проскочит на горизонте. С лекарством тоже что-нибудь придумаем. Короче, разберёмся...Катюнь, ты в отпуск когда?
               – У меня – июль по графику.
               – Боюсь, меня выпеннут раньше.
               – Придумаем что-нибудь. Что-то образуется... А ты что улыбаешься? – спросила Катя, увидев джокондовскую улыбку на лице своего возлюбленного.
               –  Да вчера Виталий обмолвился, что на третий маршрут... Ох, что день грядущий нам готовит! – похихикивая, сказал Михаил, – как джин из лампы, только без специального вызова, явится наш друг и соратник «Хоттабыч».
               – То-то Андреич будет рад! – отреагировала Екатерина и прыснула своим звонким смехом.
               – Несказанно!.. Возьми на работу бируши в свои нежные ушки, чтобы они... Словом, чтоб уберечь их от неприятностей. Ивлев наверняка выдаст весь свой энзешный запас не употребляемых в русском литературном языке слов.
              – Я ему сочувствую!
              – А я всем нам! – по-своему согласился Васильцев, допивая свой чай, – ну что, Катюнь, летим-бежим!
              – Как сказал бы Виталя: «Цигель! Цигель! Ай-лю-лю!»
     Михаил поцеловал Катю на дорожку в щёку (губы она уже подвела розовой помадой), потом он коснулся своими губами кисти её руки и они вышли на лестничную клетку.             
            
 
 
                                                    Г л а в а  9
 
                                                 День памяти
 
     Март разменял свою последнюю декаду. Весеннее равноденствие символизировало новое пробуждение природы к очередному этапу жизни на земле. В отделе района, где работал Васильцев, этот день напоминал о событии совсем иного плана. Восемь лет назад при работе на своём маршруте погиб инкассатор, прослуживший в системе не один год. Это был не молодой уже человек, прошедший огни и воды Великой Отечественной. Он был в плену. Дважды неудачно пытался бежать. И только третья попытка для этого несгибаемого человека, которая, в случае провала, наверняка обернулась бы для него неминуемым расстрелом, стала успешной. После того, как удалось попасть к своим, было недоверие, расследование и лагерь уже на территории освобождённой от гитлеризма страны... Затем последовал трудный период восстановления доверия к себе и, наконец, полная реабилитация. Через какое-то время Фёдор Николаевич стал работать в отделе инкассации. В это же отделение Госбанка полтора года назад устроился и Михаил. Они не пересеклись в своей служебной деятельности, но теоретически могли встретиться в быту, так как проживали на территории одного района. Васильцев хорошо помнил тот момент времени, когда произошло это трагическое событие, просто потому, что дом, в котором они с мамой обитали на протяжении последних почти двадцати лет, находился в нескольких сотнях метров от места происшествия. Об этом случае тогда гудела вся округа, ведь большая часть её населения так или иначе посещала отделение сберкассы и почтовое отделение, где разыгралась эта драма.
     Трое молодых мужчин спланировали и осуществили нападение на машину инкассаторов, которая подъехала для того, чтобы бригада забрала деньги с очередной из своих точек, находящихся на её маршруте. Уже было темно, но не поздно. Инкассатор-сборщик с заднего входа вошёл в помещение сберкассы и по истечении какого-то времени услышал глухие хлопки со стороны улицы. В глубине души он заподозрил неладное, но разум, наверное, отказывался верить в то, что такое может случиться именно с их бригадой, именно здесь и сейчас... Всё произошло в какие-то мгновения. Выскочив на улицу, он увидел спешно отъезжавшую инкассаторскую машину. Их водитель, получивший две пули, беспомощно лежал на промёрзшем, покрытом снежной коркой асфальте, а инкассатор, что в тот злополучный день являлся старшим этой бригады, погиб на месте. Этим сотрудником банка и был Фёдор Николаевич, хлебнувший столько лиха в своей жизни.
     Как рассказывали потом Михаилу в предыдущую годовщину этой трагедии Гаврила Алексеевич, что в тот момент вошёл в здание, в котором располагалась сберкасса, за деньгами, и Олег Викентьевич, что дежурил в отделе в сей день, было состояние некой растерянности. Понятно, что такие события и подобные им случаи происходят не каждый день. Да и фактор нападения, которое планируется и разрабатывается преступниками на протяжении какого-то промежутка времени, всегда является внезапным и непредсказуемым.
Милютин вспоминал, как выстрелил в воздух два или три раза. Но что делать точно сообразить сразу не мог. Преступники исчезают с деньгами и ему их не остановить, двое членов бригады истекают кровью... Как во сне метался по двору и по улице в поисках какой-либо помощи. Но ни одна из машин не останавливалась на его призывы. Что можно было предположить, видя перед собой перевозбуждённого человека с огнестрельным оружием в руках в условиях мирной жизни да к тому же в сумерках? Ещё пара выстрелов из табельного пистолета Макарова в воздух привлекла внимание водителя одной из случайных машин. Этим человеком оказался сотрудник милиции, в котором сработал профессиональный рефлекс. Злоумышленники под покровом темноты довольно легко скрылись... Позвонил в отдел и, наверное, весьма сумбурно доложил дежурившему в тот день Олегу Викентьевичу о том, что произошло на маршруте...
     С тех пор прошло восемь лет. Каждый год в отделе отмечали эту трагическую дату, вспоминая тёплыми словами погибшего инкассатора, на чью долю выпала, отнюдь, не самая простая судьба...
     Когда Михаил и Леонид сдали деньги на вечернюю кассу и вошли в помещение отдела, в комнате уже были: Ивлев, Вяземский, Мальцев и Петраков и водители этих двух бригад. Дежурный уже разлил вино по стаканам и кружкам, приготовил символической закуски и ожидал появления остальных инкассаторов, которые работали сегодня по своим маршрутам. Едва Михаил с Леонидом по-молодецки быстро разоружились, как по окнам проскользил свет фар «уаза» ещё одной бригады, что завершила свой последний заезд на маршруте, взяв выручку из универсама отдельным заходом.
               – Ну что, ребят, подождём минут семь-восемь, пока они у нас отсдадутся и освободятся? – поинтересовался мнением собравшихся Гаврила Алексеевич, на дежурство которого сегодня выпала эта дата, и рефлекторно бросил взгляд в окно, чтобы убедиться, что у крыльца стоит именно та машина, которую здесь ожидают.
               – Конечно, Алексеич! – откликнулся Ивлев, не торопливо вставляя последние два патрона в свой брусочек.
               – Подождём, – поддержали его представители молодого поколения инкассаторов.
     Вяземский молча подал знак дежурному, что его боекомплект тоже можно убирать в сейф.
               – Виталий Викторович отдал дань памяти, когда уходил домой вечером, – продолжил Милютин. – Демидыч заходил час назад, неважно себя чувствует, выпил свою чарочку. Остальные, кто сегодня не работает, надеюсь, помянут дома.
     После того, как последняя бригада присоединилась к собравшимся в помещении отдела инкассаторам, Гаврила Алексеевич в двух словах напомнил всем присутствующим о сути этого символического мероприятия. Все выпили граммов по сто «Лидии», сладкого креплёного вина, что с чьей-то лёгкой руки именовали «инкассаторским», и со своими водителями, с которыми работали в этот день, согласно разнарядке, разъехались по домам.  
     Дежуривший в сей мартовский вечер Милютин не торопливо завершил свои штатные дела и, попрощавшись со старшиной Олегом, милиционером, что оставался в помещении банка до утренней пересменки, медленно побрёл на ночлег. Они с женой и внуком жили в соседнем доме, поэтому ему спешить особо было некуда. Наверное, ещё раз прокручивая в голове драматические события того холодного вечера восьмилетней давности, он шёл под свой кров, поглощённый этими мыслями. Виталий Викторович не планировал ставить его на дежурство в данный день, дабы по возможности не воскрешать тревожащих сердце ассоциаций. Однако Милютин, уже неоднократно проверив к этому времени, что от себя так или иначе никуда не спрячешься и не уйдёшь, сам попросил включить его в график дежурств на сию годовщину трагедии... Бросив взгляд на окна Демидыча, который жил в хрущёвке напротив, Гаврила Алексеевич заметил в них свет. У Чистуна не спали. Но лишний раз беспокоить его тоже не хотелось. Да и поздно уже было для разговоров и посиделок. Иван Демидович, имевший хозяйственную жилку и сметливость приказчика, был постоянно на подхвате у руководства данного отделения банка. Все его достоинства были при нём да и проживал он рядом, так что всегда был под рукой. Благодаря сочетанию всех этих причин и качеств, он занимал ещё и должность завхоза, с обязанностями которого весьма ловко управлялся.  
 
 
 
 
 
 
                                                   Г л а в а  10
 
                                          Весенние стрельбы
 
 
               – Калашенко... Третий. Восьмёрка – на три часа, Васильцев... Семёрка – на десять, – привычно отрапортовал Демидыч результаты третьего выстрела для «дуэлянтов», после того, как посетил близлежащий кустарник.
               – Я не понял, Иван Демидыч! Договорились же все – без корректировки, – напомнил ему начальник отдела правила проведения данной «дуэли».
               – Тьфу, ё! Я забыл, Виталий Викторович! Прошу прощения, – извинился за свои машинальные действия старый служака, махнув рукой и отходя подальше от мишеней и от скудной растительности.
               – Ты бы там ни шибко лазил, дядя Вань! А то отстрелят кое-что и бабка тебя бросит, потому что на твоих будет всегда пол шестого, – отпустил ему своё язвительное замечание ещё довольно молодой, но чересчур прожжённый жизнью Саяпин, слегка прищуриваясь и прикуривая сигарету.
               – Так, господа, продолжаем! Время не резиновое, у нас ещё трапеза и футбол по расписанию, – напомнил начальник отдела. – Четвёртый выстрел. Васильцев, потом Калашенко. Далее ещё по одному, по готовности. Поехали!
     С интервалом в секунду грянула пара выстрелов, затем прозвучали ещё два.
               – Васильцев стрельбу закончил! – дежурно доложил в воздух Михаил.
               – Калашенко стрельбу закончил! – также дежурно вторил ему Антон, поднеся свой «макаров» близко к губам, манерно и резко выдохнув при этом на его дуло.
     Когда «дуэлянты» убрали свои табельные пээмы в портупеи, все дружно направились к мишеням, с нетерпением желая увидеть результаты этого состязания. Столпившись возле стендов, инкассаторы стали наблюдать за действиями импровизированной комиссии-секундантов, производящих свои подсчёты. Досконально изучив мишени и сложив полученные цифры, «секунданты» доложили итоги соревнований.
               – Итак, что мы имеем по ходу нашего поединка? – многозначительно продекламировал Ивлев, поправляя оправу своих очков, – Калашенко: три восьмёрки, семёрка и шестёрка. Итого: 37... Васильцев... Васильцев: два первых – в десятку, плюс семёрка и две шестёрки. Итого: 39.
               – Позволь я продолжу, Павел Андреевич, – перехватил инициативу начальник отдела, взяв из рук коллеги импровизированный протокол состязаний. – Итак, победителем «дуэли» сегодня стал господин Васильцев!
     Раздались аплодисменты в честь героя соревнований.
               – Будут какие-то протесты или заявления со стороны «секундантов» или самих «дуэлянтов»? – продолжил Смолянинов, обращаясь к участникам данного поединка.
               – Да! – решительно воскликнул проигравший, от которого ускользала возможность охмурить молоденькую симпатичную девчушку из коопторга, из-за коей и произошли эти состязания, – я требую реванша! И... и увеличения дистанции на пять... Нет, на семь метров!  
               – Ребят, может, вообще, лучше из-за холма стрелять будете? – отпустил свою шуточку Саяпин.
               – Возражения с противной стороны будут? – обратился Виталий Викторович к Михаилу и, оценив его невозмутимый вид, добавил, – реванш назначается на следующие стрельбы, через месяц... или два, как дадут патроны... Господа, на сегодня с игрушками закончили. Петрович, проверь у всех оружие и к столу, пиво согрелось... Ивлев! Ивлев!.. Пал   Андреич, не суетись ты, твоя водка тоже стынет! Так Шамшутдинов, Васильцев, Владимир Степанович и Саяпин – только по одной бутылочке. У вас маршруты. Наиль, только одну! После работы всё в твоём распоряжении. Ну, веселее! Что вас разморило на весеннем солнцепёке! Скатерть-самобранка ждёт!
     Тесно расположившись вокруг дежурного покрывала, которое было уложено на молодую травку и поверх застлано клеёнкой, сотрудники отдела инкассации и сопровождавший их старший сержант Варсенин, он же Петрович, попили и поели, кто чего хотел и кому чего сегодня было можно, по штатному расписанию, или, вообще, по жизни в принципе. После сей трапезы представители «поколения отцов» продолжили общение за «скатертью-самобранкой», ведя неторопливую беседу, а молодёжь, разделившись на две команды, стала играть в футбол. Однако сегодня особого вдохновения для проведения подвижных игр на свежем воздухе как-то не наблюдалось. Весеннее солнышко, едва появившаяся зелень и радостное щебетание птах настраивали на более лирический лад. Посему, вымучив два тайма по двадцать минут каждый, представители «поколения детей» с удовольствием вернулись к «накрытой поляне», восполняя потерянную в пылу спортивной или околоспортивной борьбы влагу живительным пенным напитком, именуемым пивом.
               – Шамшутдинов, я всё вижу! – напомнил о своём недремлющем оке начальник отдела Смолянинов. – Это уже – вторая бутылка!
               – Ну, Виталь!.. Виталий Викторович, ещё хоть пару глоточков! – взмолился Наиль, преданно глядя в глаза руководителю военизированного подразделения, – у нас ещё почти три часа до начала рабочего дня. Всё ещё выветрится, а?
               – Так. Ладно! Одну с Васильцевым на двоих и нажимайте на картошку, лучок, консервы и что там у нас в наличии, – внял просьбе своего подчинённого его непосредственный начальник.
     Буквально минут через сорок вся фиеста по поводу весенних стрельб была закончена и свёрнута. Инкассаторы погрузили свой скарб в «пазик» и двинулись в направлении города.
Менее чем через час они уже сдавали свои табельные стволы дежурному. Не разоружались только сам дежуривший в этот воскресный день Гаврила Алексеевич и две бригады, которым предстояло выйти на объединённые по принципу выходных и праздничных дней удлинённые маршруты.
     Первые несколько месяцев, когда Васильцев только устроился на работу в отдел, для него было загадкой, почему некоторые так рвутся на службу по субботам, воскресеньям или в красные дни календаря. Сам он как-то особенно не был преисполнен желания потрудиться в такие дни. Он, наоборот, ждал выходных, чтобы пообщаться со своими старыми друзьями, побывать у бабушки с дедушкой, уделив побольше времени им. С течением времени, когда его поставили в график на субботу или воскресенье, а потом и на праздник, он узнал у одного из коллег, представляющего «поколение отцов», что за выход в такие дни начисляется двойная оплата труда. Это было совершенно справедливо, ибо человек, заступая на работу в день, когда другие отдыхают, некоторым образом выпадает из жизни. К тому же, маршруты выходных дней были более насыщенными объектами, так как формировались из точек, подлежащих инкассации, которые работали, согласно своему графику, не только в будни. Соответственно, работы в красные дни календаря было больше раза в полтора. Это факт...
     Сегодня у Алевтины Павловны был день отдыха. Вместо неё в паре с Катей вышла Наталья. Они были одного возраста и были подругами, причём, и судьбы у них были некоторым образом схожими. Наталья, которая жила довольно-таки далеко от банка, едва не опоздала, так как слегка подвёл транспорт. Она перекинулась двумя-тремя словами со своей напарницей при входе, поздоровалась с Гаврилой Алексеевичем и дежурным милиционером Вадиком и сразу же прошла на вечернюю кассу, подготовиться к предстоящей работе.  Дом Кати, наоборот, располагался вблизи банка и она, медленно прогуливаясь по весеннему городу, без суеты дошла до учреждения и ещё на крыльце разговорилась с Милютиным, который дежурил по отделу инкассации. В коридоре, возле двери, что вела в помещение, в коем обитали инкассаторы, они и продолжили своё общение. 
               – Как стрельбы? – поинтересовалась Екатерина Дмитриевна у своего визави.
               – Нормально. Отстрелялись, поели-попили, подышали воздухом. Молодёжь на пашне мячик погоняла, – ответил Гаврила Алексеевич на вопрос Кати, с которой был в хороших приятельских отношениях. – После обязаловки Калашенко с Васильцевым из-за Дашки «стрелялись»... Да ты её всё равно не знаешь. Есть там одна новенькая девчушка в коопторге на Садовой.
                – Что у них за разногласия? – довольно живо полюбопытствовала Екатерина, отводя взгляд в сторону.
                – Да Антошка на неё глаз положил. А он, сама знаешь, какой болтун и бабник... А девочка хорошая, вроде бы. Ну и Михаил за неё, вроде бы как, впрягся... Ну, вроде как, не лезь к ней, не порть девочку и так далее... Драться не стали. Но вот решили, вроде как, дуэль провести. Кто выиграет, тот, вроде как, и прав. И, в общем, по его слову и будет.
                – И что?
                – Ну, все, похоже, болели за Михаила. Антона ты сама знаешь, да?
                – Алексеич, ёшкин кот! Мне из тебя каждое слово клещами что ли вытаскивать?! Победил-то кто? Что дальше было, ну?
                – Мишка твой его перестрелял. На два очка больше выбил!  
                – И?.. Ну что тянешь, как кота за все подробности, честное слово!
                – На следующих стрельбах, через месяц, реванш у них. Дистанцию решили увеличить... А пока Антон к Дашке клеиться не будет, не подойдёт, в общем. Ну, пока у них не разрешится спор этот.
               – А что сама эта деви... ну, эта девушка из-за которой весь сыр-бор?.. Она к кому... В смысле, она кому симпатизирует? – стараясь скрыть свою личную заинтересованность, вопросила Катя.
               – Она сама по себе. Просто Калашенко её трахнуть хочет во что бы то ни стало... А Мишаня твой, он – парень порядочный, он этого допустить не хочет. Вот и всё!.. Да твой он, твой! Что ты так на меня смотришь?
               –  Мой, мой, – с заметной грустинкой в голосе отреагировала на эмоциональную реплику своего оппонента, с которым была весьма дружна, Екатерина. – Вот только из-за меня с Портновым не стал отношения выяснять... Сама, говорит, разбирайся.
               – В смысле? – не понял или сделал вид, что не понял, суть вопроса Милютин.
               – Ну, в смысле, если ты так легко сама идёшь к кому-то другому, то с ним и оставайся, – уточнила Катя. – Это я тебе по секрету говорю, Алексеич. Ты понял?.. Сама, мол, решай, с кем ты! Я вам препятствовать не стану и... И всё в таком роде, понимаешь?
               – Чё ты добиваешься, Катюшка, – глядя в глаза собеседнице, прямо спросил Милютин после некоторой паузы. – Ты хочешь его позлить, подёргать за ниточки? Нервы ему помотать?.. Думаешь, будет ревновать – любить больше будет... А я тебе так скажу... Он –  парень правильный, вдумчивый и чистый. Да ты сама его лучше знаешь, чем я!.. 
   Доиграешься ты, девка, бросит он тебя... Может, и не прав я вовсе... Но мне кажется, что он что-то такое в жизни своей молодой пережил уже, к чему не хочет возврата... И... Ну, я не знаю, как объяснить-то... Словом, не заиграйся сама в свои игры с этой ревностью твоей!.. Не перемудри!.. Мне кажется, ему эти игрушки-погремушки не нужны... Хочешь привязать, но можешь и потерять его. Вот я так думаю... Не заиграйся, Катя! Не заиграйся ты... 
 
 
 
 

 

Инкассаторская сага времён Перестройки -3

Инкассаторская сага времён Перестройки. От автора