Глава 6. Импозантный гость (Продолжение романа «Липовый Рай»)
На следующий день мы вернулись в интернат, и там нас ждал импозантный гость, приехавший из Москвы.
Директор интерната вызвал нас к себе на собеседование.
Кабинет Вениамина Яковлевича, украшенный полированной мебелью из натурального шпона и чёрной кожи, нас шокировал своим изяществом и блеском: впервые мы оказались в таком шикарном просторном помещении и замерли как деревенщина в смущении. Ольховский сидел за письменным столом, облокотившись на кожаный бювар правым локтем и развернувшись вполоборота в сторону своего собеседника, вальяжно сидевшего на мягком кожаном диване. Они о чём-то оживлённо беседовали.
– А вот и мальчики! – воскликнул Вениамин Яковлевич, как только увидел нас; он безудержно смеялся над чем-то забавным, когда мы вошли.
– Ты представляешь, я подарил ей розу, – говорил сочным бархатным голосом лощёный молодой человек, лет тридцати трёх – тридцати пяти, плотного сложения, коротко постриженный, смуглый, похожий на цыгана.
Вениамин Яковлевич вдруг нахмурился и утомлённо произнёс:
– Вот мальчики приехали. Вот – Владимир Ардашников.
– А-а! Боже мой, да это же лапоть, сама святая простота! – бесцеремонно воскликнул гость, нисколько не стесняясь в выражениях.
– Мальчики, познакомьтесь, пожалуйста, с Михаилом Анатольевичем Смолиным, заведующим художественно-постановочной частью при Москонцерте. Он приехал, Владимир, к нам с предложением.
Михаил Анатольевич ловко поднялся с дивана и со смеющимися глазами отпустил в нашу сторону легкий реверанс, а Вениамин Яковлевич печально спросил:
– Ну как вы, мальчики, съездили? Знаю, знаю, не говорите. Какая жалость! Искренне скорблю.
– Светлое лицо. Правда, вид неотёсанный. Этакий Ванька Жуков с письмом на деревню дедушке.
– Этот Ванька любому фору даст в сто очков, – попытался вступиться за нас Ольховский.
– Ничего, отштукатурим его и оденем, причешем и сделаем из него холёного жеребёночка, – Смолин засмеялся, довольный удачно подвернувшимся сравнением.
– Мишенька, мы же не в цирке, веди себя подобающе. Они уже не маленькие дети и всё прекрасно понимают.
Хотя Вениамин Яковлевич и Михаил Анатольевич разговаривали друг с другом, как близкие люди, но в действительности это было не так: Смолин со всеми людьми вёл себя непринужденно и слыл балагуром. Он, как и наш директор интерната, пробивал себе дорогу сам. Отец его, бедный еврей, был музыкантом, играл на ударных инструментах в театре «Ромэн», и там его старший сын Мишенька впервые вышел на сцену с цыганскими мальчиками и выиграл конкурс. На мальчика обратил внимание директор театра знаменитый Николай Сличенко и предложил ему детскую роль в спектакле «Мариана Пинеда» по пьесе Федерико Гарсии Лорки. Мишенька был безумно счастлив. Но вскоре отец его умер. Мама нигде не работала, жили они бедно, и в шестнадцать лет Михаил Анатольевич как старший из братьев устраивается продавцом на работу в обувной магазин, где и обнаруживаются у него коммерческие способности: в магазине на Красной Пресне обувь стоила на три рубля дешевле, он скупал её там и продавал у себя. Но однажды Мишенька в «Вечёрке» прочитал объявление, что в Театр Эстрады набирают молодых одарённых артистов. Мишенька танцует на конкурсе, и популярный артист Рыкунин говорит ему: «Цыган, идите сюда». – «Я не цыган», – отвечает Мишенька. – «Ну, всё равно, какая разница. Мне понравился Ваш цыганский танец». Так Мишенька устраивается в студию, а хореографию там преподаёт сам Борис Сичкин, его несравненный кумир! Михаил Анатольевич понимает, что эстрада – его стихия. Начинает он простым рабочим по перемещению музыкальных инструментов у знаменитого мима Бориса Амарантова, – (на «Ке-ля-ля» Амарантова зрители шли толпами), – изучает все тонкости организации эстрадного искусства, и вот его приглашают в хореографический ансамбль «Сувенир» заведующим художественно-постановочной частью, в «Сувенире» он развивает бурную деятельность и становится известным в светских кругах администратором. С Вениамином Яковлевичем познакомились они через московскую диаспору евреев.
– Прошу прощения, Вениамин Яковлевич. Владимир стоит на пороге своей безграничной славы, и на всю мою дребедень ему начхать. Так что ли, Ванька Жуков, будущий наш Ломоносов? – снова со смеющимися глазами произнёс Михаил Анатольевич.
– Всякая плоть – как трава, и всякая слава человеческая – как цвет на траве: засохла трава, и цвет её опал, – произнёс Владимир застенчиво.
Оба взрослых человека округлили свои глаза, выражая полное своё недоумение.
– Сдаётся мне, Вениамин Яковлевич, что Владимир – наш человек. Ну-ка, признавайтесь, деточки, часом вы не евреи?
– Я слышал, Мишенька, что у Владимира – феноменальная память. Мальчик запоминает исключительно всё, что слышит и читает. Мне рассказывали об этом коллеги, но за рутиной повседневных дел у меня вылетело это совершенно из головы. Можно и это использовать на концертах.
– Мне кажется, нам достаточно и одних вычислений, от одних десятизначных цифр у меня уже стоят круги перед глазами.
– Честно признаться, Мишенька, на душе тревожно, как всё это пройдёт. Сможет ли Владимир справиться с нагрузками на гастролях, выдержит ли его психика?
– Но тур у нас будет недолгим: восемь дней на время зимних каникул.
– Я бы никогда не осмелился на этот проект, если бы не стояла передо мною такая острая нужда. В голове столько планов, а средств, как всегда, не хватает.
– Вениамин Яковлевич, я буду внимательно следить за его состоянием: если появятся какие-то симптомы, я немедленно вам сообщу.
– Знаете, Мишенька, я давно уже понял, деньги – зло на земле. Когда наступит коммунизм, деньги упразднятся. В них уже не будет смысла.
Эти люди разговаривали между собою о чём-то странном и недоступном для нас. Их циничные бархатные голоса, непривычная обстановка с шикарной изящной мебелью и навалившаяся внезапная усталость, связанная с похоронами нашей матери, ложились неимоверным грузом на моё детское сознание, и я глупо заплакал, как маленькое дитя. Взрослые люди вскочили со своих мест. Вениамин Яковлевич взял меня на руки и стал успокаивать.
– Они же приехали с похорон, – сказал Вениамин Яковлевич. – А мы тут развели… дребедень.
– А кто у них умер? – спросил Михаил Анатольевич.
– Так… У них умерла мама… Отец написал в заявлении, что у них умерла мама.
– Почему она умерла, Вы знаете?
– Нет. Откуда мне знать? Я же не всевидящее око, – Вениамин Яковлевич нажал на кнопку пульта и попросил секретаршу принести чай.
– Владимир, – Михаил Анатольевич обратился к моему брату, – у вас умерла мама?
– Да, – сказал Владимир. – Мы только что вернулись с похорон.
– Как звали вашу маму?
– Юля.
– Красивое имя. Наверное, и мама была красивой?
Я не в силах сдерживать себя разревелся вдрызг.
– Андрей-Андрюшенька, ну, успокойся, мама твоя на небесах, – Вениамин Яковлевич говорил мягким, ласковым голосом и гладил меня по спине.
Продолжение следует. Глава седьмая – «Вы действительно верите в небеса?»
Помочь сайту
Поздравления
