Гибель Принцессы
21 июня 2020 -
Денис Маркелов
Пролог
Последний день августа постепенно клонился к своему концу.В небольшой гостиной сидели вполне милые на первый взгляд люди – человек с седоватыми волосами и довольно красивой бородкой, его вполне приятно выглядящая жена и блондинистая длинноволосая девушка с голубыми глазами одетая в милый матросский костюмчик.
Девушку все дома называли Людмилой. Но ей ужасно не нравилось собственное имя – слишком уж русское и уже серьёзно запачканное чужими ушами. Стоило её назвать Людмилой, как она тотчас же начинала сердиться: топать ногой и кричать: «Я - Принцесса, принцесса!».
Отцу очень не нравилась эта её детская истерика. Он тотчас же сдавался и тотчас награждал дочь любимым титулом.
Теперь они все сидели на диване и слушали старомодный магнитофон – пара бобин медленно поворачивалась, а из динамиков струилась знаменитая песня «Август».
Людмила была слегка растеряна. Она понимала, что выглядит глупо, когда так дерзко сердится на отца или требует не принадлежащего ей титула. Но ей ужасно не хотелось идти завтра в школу, которая по какой-то странной случайности стала называться гимназией.
Людмила всегда побаивалась незнакомых людей. Обычно в школу её отвозили на автомобиле. Людмила не знала ни обычных игр, ни обычных желаний. Она была домоседкой и теперь, одетая, словно бы героиня японского мультфильма, она была ещё более нелепой, чем обычно.
Зинаида Васильевна посмотрела на свою «дочь». Она давно тяготилась её присутствием – Людмила была вполне взрослой, чтобы переехать в какое-нибудь общежитие или, наконец, обременить своим присутствием свою родную мать. Зинаиде – злой и сухой женщине - было теперь особенно не по себе. Девочка была сродни пустынному миражу, она только напрягала её нервы, заставляя те дрожать от возмущения.
Степан Акимович тоже волновался. Он сотни раз давал себе слово, что объяснится с дочерью, что той и впрямь не полезно общество избалованной и капризной женщины, что у его супруги – Зинаиды Васильевны – плохая наследственность , ведь её отец был запойным алкоголиком.
Степан Акимович мог винить в происходящем только самого себя. Он сам загнал себя в эту ловушку. Если бы он был умней, то никогда не поступил в юридический институт, а, тем более, не возомнил бы себя адвокатом.
Он вполне смог бы быть комбайнёром или трактористом, мог бы сидеть за рулём хлеборазвозного фургона. Но какая-то детская обида. Желание подняться выше своей матери, которая была озабочена обычным бытом, заставляли его налегать на учёбу. Его младшая сестра повела себя иначе. Она не слишком успевала в школе и после восьмого класса пошла, учиться на повара, а затем неожиданно для всех уехала по набору на строительство АЭС на Украину.
Через год она вышла замуж за довольно красивого парня – тот был русским – украинцам Степан предпочитал не доверять. Он был блондином и всегда избегал встреч с брюнетами, кем бы те ни были! Абхазами. Армянами Или этими - совершенно незнакомыми ему - украинцами.
Жена всерьёз считала его деревенщиной. Их брак был слишком неумело скроен и теперь трещал по всем швам, словно бы бездарно сшитое платье. Степан это хорошо чувствовал ,но старался делать вид, что почти ничего не чувствует.
Он хорошо помнил, как был сам рад расписаться с Зинаидой. Тогда он немного жалел эту девушку, жалел истово, как жалеют только театральных героинь. Девушка строила из себя вполне интеллигентную злюку, вечно ныла по пустякам и намекала на какие-то неведомые ему чувства. Степан показался ей милым наивным дурачком.
Их жизнь потекла по привычным законам – появление в доме младенца почти ничего не изменило. Зинаида редко подходила к кровати новорожденной. Она держалась настороженно, словно бы всерьёз опасалась этого милого ребёнка, словно бы загадочного и весьма опасного оборотня.
Ей было мало этого счастья. Мало трехкомнатной отлично убранной квартиры, хотелось какой-то иной более яркой и киношной жизни.
Дочь слишком походила на милую куколку, она подрастала, но была только папиной дочкой – вечно вилась вокруг него, словно бы надоедливый мотылёк вокруг яркого цветка.
Зинаида была уверена, что рано или поздно не выдержит. Ей было страшно и стыдно – не о такой семейной жизни были её мечты.
Она жаждала секса и одновременно боялась его – боялась рано или поздно забеременеть по-настоящему и затем умереть то ли от страха перед родами, то ли от странной и почти необъяснимой врачебной ошибки.
Она металась между страхом и вожделением, желала быть рабой и госпожой одновременно. Муж был скорее умелым слугой, чем господином – он так и не смог вызвать к себе настоящего уважения.
Музыка вскоре перестала литься. Степан Акимович поставил магнитофон на перемотку.
Прослушивание этих давнишних записей всегда доставляло ему особое удовольствие. В эти мгновения он был по-настоящему счастлив. Главное, что завтра будет уже сентябрь, первый месяц осени.
Год назад в такой же осенний день он пошёл голосовать за руководителя области. Пошёл, отлично зная, против какой фамилии поставит свой крестик.
Зинаида была против занятий политикой – она всё ещё презирала всех – особенно особо успешных людей. Они вызывали у неё стойкую мигрень и приступ язвительности – слова с языка Зинаиды срывались словно бы вёрткие земноводные – они были мерзки и бородавчаты, и заставляли других людей снисходительно смотреть на эту вздорную даму.
Чужие люди были всегда противны Зинаиде. Ей нравилось быть одиночкой – горделивой и одновременно глупой одиночкой – этакой милой королевой, в душе которой всегда гнездятся нетопыри.
Сейчас ей хотелось только одного – избавиться от этой белокурой дурочки – Людочка была чем-то вроде бельма в глазу. Милая красивая и удивительно глуповатая – Зинаида догадывалась, что эта барышня так издевается над ней.
Людмила было страшно и противно. Она сейчас была бы рада застыть, словно бы манекен в витрине, застыть и стать чем-то вроде фарфоровой вазы.
Отец, её отец. Только он один считал её Принцессой. Людмила мысленно переодевалась в дорогое отливающее золотом платье и порхала по таким же призрачным дворцовым залам. Но для всех остальных она была всего-навсего милой наивной девушкой с весьма нелепыми почти детскими фантазиями.
Ей было не по себе – страх оступиться на ровном месте, стать для кого-то поводом для шуток. Да, рядом всегда была её подруга – её звали Нелли, но сама девушка предпочитала называться именем Алиса.
Только ей и позволялось навещать Людмилу. Нелли. к счастью, не просвечивали рентгеновским аппаратом, не заставляли оголяться и показывать все свои тайные места. Зинаида в каждом случайном человеке всегда видела скорее преступника, чем приличного человека.
Она была труслива и высокомерна одновременно. Людмила подчинялась влиянию этой вздорной женщины, она любила гневаться, путь даже и в шутку. Любила капризничать и на пустом месте сооружать целую вавилонскую башню из мимолётных капризов.
- Людмила, тебе пора ложиться спать, - проговорила Зинаида. – Уже поздно.
Голос Зинаиды был сухим и слегка нагловатым.
Людмила пожала плечами и направилась в свою королевскую каморку. Тут, в этом маленьком убежище, ей было так уютно.
Она любила притворяться милой глуповатой дошкольницей. Пользоваться ночным горшком и нагловато топать ногой, когда ей чего-то особенно хотелось. Людмила ужасно боялась ответственности – она была всего-навсего милым ребёнком, ребёнком, которому совершенно не нужен окружающий , такой опасный мир.
Там никто не спешил ею всерьёз восхищаться. Не спешил радоваться и видеть в ней королевскую дочь. Никто, разве что Нелли.
Она сама была немного чокнутой, как и та самая Алиса. Шатенка с красивой грудью и карими глазами. Людмила никогда не видела Нелли, ни в неглиже, ни нагишом – та была словно бы милая кукла, к которой никогда не прикасаются руками, а только смотрят издали, словно бы на драгоценную вазу.
Людмила боялась ещё одного – собственного взрослеющего тела. То явно было непокорным. Казалось, что очень скоро оно потребует к себе особенного внимания. Вот и теперь стыдливо оголяясь, она отчаянно краснела.
В зеркале не было никакой принцессы – она была только она – голая и смущенная. Людмила вдруг подумала, что просто не может быть просто Людмилой Головиной.
Страх стать только голым телом, затеряться среди подобных тел, возможно, сделаться, кем-то вроде обыкновенного голого примата.
Глуповатое детство продолжало держать её в своих тенетах. Тут было уютно и просто – можно было называть себя как угодно, за это не приходилось ничем платить. Людмиле нравились такие безопасные игры. Она никогда не думала, что должна будет расплачиваться за свои фантазии. Ей было просто приятно играть в любимую игру – и она ничего здесь не боялась.
Родители были рядом. Наверняка они догадывались об её обнаженности – это заводило Людмилу, она стояла перед зеркалом и потрясенно молчала, не узнавая в той зазеркальной голышке.
Было забавно выйти в таком виде в гостиную. Людмила вдруг представила их всех троих без одежды. Краска выплыла на её щеках сделать их ещё более яркими. Она всегда слишком быстро краснела, и тогда лицо становилось похожим на большую редиску.
Нелли Оболенская сейчас была также нагой. Она стояла под душем и старательно наслаждалась тёплой водой.
Завтра она вновь станет обычной ученицей, пойдёт в школу – нет, теперь это гимназия – как забавно – быть гимназисткой.
Но они не носили коричневых платьев и дурацких белых передников. Их одежда была скорее униформой стюардесс – темно-голубые пиджаки и юбки и аккуратные светлых тонов блузки.
Одно только пугало Нелли – светловолосая и такая ненадежная соседка по парте. Её она откровенно жалела, как привыкла жалеть заплаканных кукол. Куклы не плакали, но она всё равно их жалела, пугаясь своих собственных мыслей.
В этом доме всё было так прекрасно. Нелли не верила своим глазам – наконец у неё целый мир – настоящий дворец. Она улыбнулась. Какая глупая эта Людочка! Воображает себя Принцессой, а сама живёт в небольшой каморке. Да ещё до ужаса боится собственной мамаши.
Зинаида Васильевна меньше всего была похожа на любящую мать, скорее на мачеху или на мерзкую гувернантку, так и состарившуюся в мечтах соблазнить своего нанимателя. Эта женщина была такой глупой – постоянно затыкала свои уши наушниками и, словно бы дитя, погружалась в свой собственный мир.
Нелли всегда боялась таких людей. Её собственная мать вела себя, как девочка-подросток – она почти не выходила из дома, старательно рисуя всё подряд от чайников и детских горшков до собственной дочери. Нелли позировала ей сначала в одежде, затем в купальнике и наконец – совершенно обнаженной.
Эти часы ей казались приятным сном – стоять перед матерью голой было как-то ново. Она уже не чувствовала себя Алисой – любимой с детства мультяшной героиней – вечно говорящая банальные глупости замысловатая девочка её теперь даже раздражала
Нелли грациозно вылезла из-под струй, завернула краны , и тотчас же поспешила вытереть свою влажную кожу полотенцем и решила спрятаться под, так привычной для неё, ночной сорочкой.
- Завтра, всё завтра.
Она никогда не думала, что будет так счастлива. Что завтра, она всем расскажет о том, что живёт теперь не в скучной квартире, но в большом доме, что про неё вполне можно снимать длиннющий сериал. Мысли в голове Нелли начали путаться. Она натянула на себя простыню и постепенно, зевая и сладко моргая, забылась здоровым девичьим сном.
[Скрыть]
Регистрационный номер 0475673 выдан для произведения:
В небольшой гостиной сидели вполне милые на первый взгляд люди – человек с седоватыми волосами и довольно красивой бородкой, его вполне приятно выглядящая жена и блондинистая длинноволосая девушка с голубыми глазами одетая в милый матросский костюмчик.
Девушку все дома называли Людмилой. Но ей ужасно не нравилось собственное имя – слишком уж русское и уже серьёзно запачканное чужими ушами. Стоило её назвать Людмилой, как она тотчас же начинала сердиться: топать ногой и кричать: «Я - Принцесса, принцесса!».
Отцу очень не нравилась эта её детская истерика. Он тотчас же сдавался и тотчас награждал дочь любимым титулом.
Теперь они все сидели на диване и слушали старомодный магнитофон – пара бобин медленно поворачивалась, а из динамиков струилась знаменитая песня «Август».
Людмила была слегка растеряна. Она понимала, что выглядит глупо, когда так дерзко сердится на отца или требует не принадлежащего ей титула. Но ей ужасно не хотелось идти завтра в школу, которая по какой-то странной случайности стала называться гимназией.
Людмила всегда побаивалась незнакомых людей. Обычно в школу её отвозили на автомобиле. Людмила не знала ни обычных игр, ни обычных желаний. Она была домоседкой и теперь, одетая, словно бы героиня японского мультфильма, она была ещё более нелепой, чем обычно.
Зинаида Васильевна посмотрела на свою «дочь». Она давно тяготилась её присутствием – Людмила была вполне взрослой, чтобы переехать в какое-нибудь общежитие или, наконец, обременить своим присутствием свою родную мать. Зинаиде – злой и сухой женщине - было теперь особенно не по себе. Девочка была сродни пустынному миражу, она только напрягала её нервы, заставляя те дрожать от возмущения.
Степан Акимович тоже волновался. Он сотни раз давал себе слово, что объяснится с дочерью, что той и впрямь не полезно общество избалованной и капризной женщины, что у его супруги – Зинаиды Васильевны – плохая наследственность , ведь её отец был запойным алкоголиком.
Степан Акимович мог винить в происходящем только самого себя. Он сам загнал себя в эту ловушку. Если бы он был умней, то никогда не поступил в юридический институт, а, тем более, не возомнил бы себя адвокатом.
Он вполне смог бы быть комбайнёром или трактористом, мог бы сидеть за рулём хлеборазвозного фургона. Но какая-то детская обида. Желание подняться выше своей матери, которая была озабочена обычным бытом, заставляли его налегать на учёбу. Его младшая сестра повела себя иначе. Она не слишком успевала в школе и после восьмого класса пошла, учиться на повара, а затем неожиданно для всех уехала по набору на строительство АЭС на Украину.
Через год она вышла замуж за довольно красивого парня – тот был русским – украинцам Степан предпочитал не доверять. Он был блондином и всегда избегал встреч с брюнетами, кем бы те ни были! Абхазами. Армянами Или этими - совершенно незнакомыми ему - украинцами.
Жена всерьёз считала его деревенщиной. Их брак был слишком неумело скроен и теперь трещал по всем швам, словно бы бездарно сшитое платье. Степан это хорошо чувствовал ,но старался делать вид, что почти ничего не чувствует.
Он хорошо помнил, как был сам рад расписаться с Зинаидой. Тогда он немного жалел эту девушку, жалел истово, как жалеют только театральных героинь. Девушка строила из себя вполне интеллигентную злюку, вечно ныла по пустякам и намекала на какие-то неведомые ему чувства. Степан показался ей милым наивным дурачком.
Их жизнь потекла по привычным законам – появление в доме младенца почти ничего не изменило. Зинаида редко подходила к кровати новорожденной. Она держалась настороженно, словно бы всерьёз опасалась этого милого ребёнка, словно бы загадочного и весьма опасного оборотня.
Ей было мало этого счастья. Мало трехкомнатной отлично убранной квартиры, хотелось какой-то иной более яркой и киношной жизни.
Дочь слишком походила на милую куколку, она подрастала, но была только папиной дочкой – вечно вилась вокруг него, словно бы надоедливый мотылёк вокруг яркого цветка.
Зинаида была уверена, что рано или поздно не выдержит. Ей было страшно и стыдно – не о такой семейной жизни были её мечты.
Она жаждала секса и одновременно боялась его – боялась рано или поздно забеременеть по-настоящему и затем умереть то ли от страха перед родами, то ли от странной и почти необъяснимой врачебной ошибки.
Она металась между страхом и вожделением, желала быть рабой и госпожой одновременно. Муж был скорее умелым слугой, чем господином – он так и не смог вызвать к себе настоящего уважения.
Музыка вскоре перестала литься. Степан Акимович поставил магнитофон на перемотку.
Прослушивание этих давнишних записей всегда доставляло ему особое удовольствие. В эти мгновения он был по-настоящему счастлив. Главное, что завтра будет уже сентябрь, первый месяц осени.
Год назад в такой же осенний день он пошёл голосовать за руководителя области. Пошёл, отлично зная, против какой фамилии поставит свой крестик.
Зинаида была против занятий политикой – она всё ещё презирала всех – особенно особо успешных людей. Они вызывали у неё стойкую мигрень и приступ язвительности – слова с языка Зинаиды срывались словно бы вёрткие земноводные – они были мерзки и бородавчаты, и заставляли других людей снисходительно смотреть на эту вздорную даму.
Чужие люди были всегда противны Зинаиде. Ей нравилось быть одиночкой – горделивой и одновременно глупой одиночкой – этакой милой королевой, в душе которой всегда гнездятся нетопыри.
Сейчас ей хотелось только одного – избавиться от этой белокурой дурочки – Людочка была чем-то вроде бельма в глазу. Милая красивая и удивительно глуповатая – Зинаида догадывалась, что эта барышня так издевается над ней.
Людмила было страшно и противно. Она сейчас была бы рада застыть, словно бы манекен в витрине, застыть и стать чем-то вроде фарфоровой вазы.
Отец, её отец. Только он один считал её Принцессой. Людмила мысленно переодевалась в дорогое отливающее золотом платье и порхала по таким же призрачным дворцовым залам. Но для всех остальных она была всего-навсего милой наивной девушкой с весьма нелепыми почти детскими фантазиями.
Ей было не по себе – страх оступиться на ровном месте, стать для кого-то поводом для шуток. Да, рядом всегда была её подруга – её звали Нелли, но сама девушка предпочитала называться именем Алиса.
Только ей и позволялось навещать Людмилу. Нелли. к счастью, не просвечивали рентгеновским аппаратом, не заставляли оголяться и показывать все свои тайные места. Зинаида в каждом случайном человеке всегда видела скорее преступника, чем приличного человека.
Она была труслива и высокомерна одновременно. Людмила подчинялась влиянию этой вздорной женщины, она любила гневаться, путь даже и в шутку. Любила капризничать и на пустом месте сооружать целую вавилонскую башню из мимолётных капризов.
- Людмила, тебе пора ложиться спать, - проговорила Зинаида. – Уже поздно.
Голос Зинаиды был сухим и слегка нагловатым.
Людмила пожала плечами и направилась в свою королевскую каморку. Тут, в этом маленьком убежище, ей было так уютно.
Она любила притворяться милой глуповатой дошкольницей. Пользоваться ночным горшком и нагловато топать ногой, когда ей чего-то особенно хотелось. Людмила ужасно боялась ответственности – она была всего-навсего милым ребёнком, ребёнком, которому совершенно не нужен окружающий , такой опасный мир.
Там никто не спешил ею всерьёз восхищаться. Не спешил радоваться и видеть в ней королевскую дочь. Никто, разве что Нелли.
Она сама была немного чокнутой, как и та самая Алиса. Шатенка с красивой грудью и карими глазами. Людмила никогда не видела Нелли, ни в неглиже, ни нагишом – та была словно бы милая кукла, к которой никогда не прикасаются руками, а только смотрят издали, словно бы на драгоценную вазу.
Людмила боялась ещё одного – собственного взрослеющего тела. То явно было непокорным. Казалось, что очень скоро оно потребует к себе особенного внимания. Вот и теперь стыдливо оголяясь, она отчаянно краснела.
В зеркале не было никакой принцессы – она была только она – голая и смущенная. Людмила вдруг подумала, что просто не может быть просто Людмилой Головиной.
Страх стать только голым телом, затеряться среди подобных тел, возможно, сделаться, кем-то вроде обыкновенного голого примата.
Глуповатое детство продолжало держать её в своих тенетах. Тут было уютно и просто – можно было называть себя как угодно, за это не приходилось ничем платить. Людмиле нравились такие безопасные игры. Она никогда не думала, что должна будет расплачиваться за свои фантазии. Ей было просто приятно играть в любимую игру – и она ничего здесь не боялась.
Родители были рядом. Наверняка они догадывались об её обнаженности – это заводило Людмилу, она стояла перед зеркалом и потрясенно молчала, не узнавая в той зазеркальной голышке.
Было забавно выйти в таком виде в гостиную. Людмила вдруг представила их всех троих без одежды. Краска выплыла на её щеках сделать их ещё более яркими. Она всегда слишком быстро краснела, и тогда лицо становилось похожим на большую редиску.
Нелли Оболенская сейчас была также нагой. Она стояла под душем и старательно наслаждалась тёплой водой.
Завтра она вновь станет обычной ученицей, пойдёт в школу – нет, теперь это гимназия – как забавно – быть гимназисткой.
Но они не носили коричневых платьев и дурацких белых передников. Их одежда была скорее униформой стюардесс – темно-голубые пиджаки и юбки и аккуратные светлых тонов блузки.
Одно только пугало Нелли – светловолосая и такая ненадежная соседка по парте. Её она откровенно жалела, как привыкла жалеть заплаканных кукол. Куклы не плакали, но она всё равно их жалела, пугаясь своих собственных мыслей.
В этом доме всё было так прекрасно. Нелли не верила своим глазам – наконец у неё целый мир – настоящий дворец. Она улыбнулась. Какая глупая эта Людочка! Воображает себя Принцессой, а сама живёт в небольшой каморке. Да ещё до ужаса боится собственной мамаши.
Зинаида Васильевна меньше всего была похожа на любящую мать, скорее на мачеху или на мерзкую гувернантку, так и состарившуюся в мечтах соблазнить своего нанимателя. Эта женщина была такой глупой – постоянно затыкала свои уши наушниками и, словно бы дитя, погружалась в свой собственный мир.
Нелли всегда боялась таких людей. Её собственная мать вела себя, как девочка-подросток – она почти не выходила из дома, старательно рисуя всё подряд от чайников и детских горшков до собственной дочери. Нелли позировала ей сначала в одежде, затем в купальнике и наконец – совершенно обнаженной.
Эти часы ей казались приятным сном – стоять перед матерью голой было как-то ново. Она уже не чувствовала себя Алисой – любимой с детства мультяшной героиней – вечно говорящая банальные глупости замысловатая девочка её теперь даже раздражала
Нелли грациозно вылезла из-под струй, завернула краны , и тотчас же поспешила вытереть свою влажную кожу полотенцем и решила спрятаться под, так привычной для неё, ночной сорочкой.
- Завтра, всё завтра.
Она никогда не думала, что будет так счастлива. Что завтра, она всем расскажет о том, что живёт теперь не в скучной квартире, но в большом доме, что про неё вполне можно снимать длиннющий сериал. Мысли в голове Нелли начали путаться. Она натянула на себя простыню и постепенно, зевая и сладко моргая, забылась здоровым девичьим сном.
Пролог
Последний день августа постепенно клонился к своему концу.В небольшой гостиной сидели вполне милые на первый взгляд люди – человек с седоватыми волосами и довольно красивой бородкой, его вполне приятно выглядящая жена и блондинистая длинноволосая девушка с голубыми глазами одетая в милый матросский костюмчик.
Девушку все дома называли Людмилой. Но ей ужасно не нравилось собственное имя – слишком уж русское и уже серьёзно запачканное чужими ушами. Стоило её назвать Людмилой, как она тотчас же начинала сердиться: топать ногой и кричать: «Я - Принцесса, принцесса!».
Отцу очень не нравилась эта её детская истерика. Он тотчас же сдавался и тотчас награждал дочь любимым титулом.
Теперь они все сидели на диване и слушали старомодный магнитофон – пара бобин медленно поворачивалась, а из динамиков струилась знаменитая песня «Август».
Людмила была слегка растеряна. Она понимала, что выглядит глупо, когда так дерзко сердится на отца или требует не принадлежащего ей титула. Но ей ужасно не хотелось идти завтра в школу, которая по какой-то странной случайности стала называться гимназией.
Людмила всегда побаивалась незнакомых людей. Обычно в школу её отвозили на автомобиле. Людмила не знала ни обычных игр, ни обычных желаний. Она была домоседкой и теперь, одетая, словно бы героиня японского мультфильма, она была ещё более нелепой, чем обычно.
Зинаида Васильевна посмотрела на свою «дочь». Она давно тяготилась её присутствием – Людмила была вполне взрослой, чтобы переехать в какое-нибудь общежитие или, наконец, обременить своим присутствием свою родную мать. Зинаиде – злой и сухой женщине - было теперь особенно не по себе. Девочка была сродни пустынному миражу, она только напрягала её нервы, заставляя те дрожать от возмущения.
Степан Акимович тоже волновался. Он сотни раз давал себе слово, что объяснится с дочерью, что той и впрямь не полезно общество избалованной и капризной женщины, что у его супруги – Зинаиды Васильевны – плохая наследственность , ведь её отец был запойным алкоголиком.
Степан Акимович мог винить в происходящем только самого себя. Он сам загнал себя в эту ловушку. Если бы он был умней, то никогда не поступил в юридический институт, а, тем более, не возомнил бы себя адвокатом.
Он вполне смог бы быть комбайнёром или трактористом, мог бы сидеть за рулём хлеборазвозного фургона. Но какая-то детская обида. Желание подняться выше своей матери, которая была озабочена обычным бытом, заставляли его налегать на учёбу. Его младшая сестра повела себя иначе. Она не слишком успевала в школе и после восьмого класса пошла, учиться на повара, а затем неожиданно для всех уехала по набору на строительство АЭС на Украину.
Через год она вышла замуж за довольно красивого парня – тот был русским – украинцам Степан предпочитал не доверять. Он был блондином и всегда избегал встреч с брюнетами, кем бы те ни были! Абхазами. Армянами Или этими - совершенно незнакомыми ему - украинцами.
Жена всерьёз считала его деревенщиной. Их брак был слишком неумело скроен и теперь трещал по всем швам, словно бы бездарно сшитое платье. Степан это хорошо чувствовал ,но старался делать вид, что почти ничего не чувствует.
Он хорошо помнил, как был сам рад расписаться с Зинаидой. Тогда он немного жалел эту девушку, жалел истово, как жалеют только театральных героинь. Девушка строила из себя вполне интеллигентную злюку, вечно ныла по пустякам и намекала на какие-то неведомые ему чувства. Степан показался ей милым наивным дурачком.
Их жизнь потекла по привычным законам – появление в доме младенца почти ничего не изменило. Зинаида редко подходила к кровати новорожденной. Она держалась настороженно, словно бы всерьёз опасалась этого милого ребёнка, словно бы загадочного и весьма опасного оборотня.
Ей было мало этого счастья. Мало трехкомнатной отлично убранной квартиры, хотелось какой-то иной более яркой и киношной жизни.
Дочь слишком походила на милую куколку, она подрастала, но была только папиной дочкой – вечно вилась вокруг него, словно бы надоедливый мотылёк вокруг яркого цветка.
Зинаида была уверена, что рано или поздно не выдержит. Ей было страшно и стыдно – не о такой семейной жизни были её мечты.
Она жаждала секса и одновременно боялась его – боялась рано или поздно забеременеть по-настоящему и затем умереть то ли от страха перед родами, то ли от странной и почти необъяснимой врачебной ошибки.
Она металась между страхом и вожделением, желала быть рабой и госпожой одновременно. Муж был скорее умелым слугой, чем господином – он так и не смог вызвать к себе настоящего уважения.
Музыка вскоре перестала литься. Степан Акимович поставил магнитофон на перемотку.
Прослушивание этих давнишних записей всегда доставляло ему особое удовольствие. В эти мгновения он был по-настоящему счастлив. Главное, что завтра будет уже сентябрь, первый месяц осени.
Год назад в такой же осенний день он пошёл голосовать за руководителя области. Пошёл, отлично зная, против какой фамилии поставит свой крестик.
Зинаида была против занятий политикой – она всё ещё презирала всех – особенно особо успешных людей. Они вызывали у неё стойкую мигрень и приступ язвительности – слова с языка Зинаиды срывались словно бы вёрткие земноводные – они были мерзки и бородавчаты, и заставляли других людей снисходительно смотреть на эту вздорную даму.
Чужие люди были всегда противны Зинаиде. Ей нравилось быть одиночкой – горделивой и одновременно глупой одиночкой – этакой милой королевой, в душе которой всегда гнездятся нетопыри.
Сейчас ей хотелось только одного – избавиться от этой белокурой дурочки – Людочка была чем-то вроде бельма в глазу. Милая красивая и удивительно глуповатая – Зинаида догадывалась, что эта барышня так издевается над ней.
Людмила было страшно и противно. Она сейчас была бы рада застыть, словно бы манекен в витрине, застыть и стать чем-то вроде фарфоровой вазы.
Отец, её отец. Только он один считал её Принцессой. Людмила мысленно переодевалась в дорогое отливающее золотом платье и порхала по таким же призрачным дворцовым залам. Но для всех остальных она была всего-навсего милой наивной девушкой с весьма нелепыми почти детскими фантазиями.
Ей было не по себе – страх оступиться на ровном месте, стать для кого-то поводом для шуток. Да, рядом всегда была её подруга – её звали Нелли, но сама девушка предпочитала называться именем Алиса.
Только ей и позволялось навещать Людмилу. Нелли. к счастью, не просвечивали рентгеновским аппаратом, не заставляли оголяться и показывать все свои тайные места. Зинаида в каждом случайном человеке всегда видела скорее преступника, чем приличного человека.
Она была труслива и высокомерна одновременно. Людмила подчинялась влиянию этой вздорной женщины, она любила гневаться, путь даже и в шутку. Любила капризничать и на пустом месте сооружать целую вавилонскую башню из мимолётных капризов.
- Людмила, тебе пора ложиться спать, - проговорила Зинаида. – Уже поздно.
Голос Зинаиды был сухим и слегка нагловатым.
Людмила пожала плечами и направилась в свою королевскую каморку. Тут, в этом маленьком убежище, ей было так уютно.
Она любила притворяться милой глуповатой дошкольницей. Пользоваться ночным горшком и нагловато топать ногой, когда ей чего-то особенно хотелось. Людмила ужасно боялась ответственности – она была всего-навсего милым ребёнком, ребёнком, которому совершенно не нужен окружающий , такой опасный мир.
Там никто не спешил ею всерьёз восхищаться. Не спешил радоваться и видеть в ней королевскую дочь. Никто, разве что Нелли.
Она сама была немного чокнутой, как и та самая Алиса. Шатенка с красивой грудью и карими глазами. Людмила никогда не видела Нелли, ни в неглиже, ни нагишом – та была словно бы милая кукла, к которой никогда не прикасаются руками, а только смотрят издали, словно бы на драгоценную вазу.
Людмила боялась ещё одного – собственного взрослеющего тела. То явно было непокорным. Казалось, что очень скоро оно потребует к себе особенного внимания. Вот и теперь стыдливо оголяясь, она отчаянно краснела.
В зеркале не было никакой принцессы – она была только она – голая и смущенная. Людмила вдруг подумала, что просто не может быть просто Людмилой Головиной.
Страх стать только голым телом, затеряться среди подобных тел, возможно, сделаться, кем-то вроде обыкновенного голого примата.
Глуповатое детство продолжало держать её в своих тенетах. Тут было уютно и просто – можно было называть себя как угодно, за это не приходилось ничем платить. Людмиле нравились такие безопасные игры. Она никогда не думала, что должна будет расплачиваться за свои фантазии. Ей было просто приятно играть в любимую игру – и она ничего здесь не боялась.
Родители были рядом. Наверняка они догадывались об её обнаженности – это заводило Людмилу, она стояла перед зеркалом и потрясенно молчала, не узнавая в той зазеркальной голышке.
Было забавно выйти в таком виде в гостиную. Людмила вдруг представила их всех троих без одежды. Краска выплыла на её щеках сделать их ещё более яркими. Она всегда слишком быстро краснела, и тогда лицо становилось похожим на большую редиску.
Нелли Оболенская сейчас была также нагой. Она стояла под душем и старательно наслаждалась тёплой водой.
Завтра она вновь станет обычной ученицей, пойдёт в школу – нет, теперь это гимназия – как забавно – быть гимназисткой.
Но они не носили коричневых платьев и дурацких белых передников. Их одежда была скорее униформой стюардесс – темно-голубые пиджаки и юбки и аккуратные светлых тонов блузки.
Одно только пугало Нелли – светловолосая и такая ненадежная соседка по парте. Её она откровенно жалела, как привыкла жалеть заплаканных кукол. Куклы не плакали, но она всё равно их жалела, пугаясь своих собственных мыслей.
В этом доме всё было так прекрасно. Нелли не верила своим глазам – наконец у неё целый мир – настоящий дворец. Она улыбнулась. Какая глупая эта Людочка! Воображает себя Принцессой, а сама живёт в небольшой каморке. Да ещё до ужаса боится собственной мамаши.
Зинаида Васильевна меньше всего была похожа на любящую мать, скорее на мачеху или на мерзкую гувернантку, так и состарившуюся в мечтах соблазнить своего нанимателя. Эта женщина была такой глупой – постоянно затыкала свои уши наушниками и, словно бы дитя, погружалась в свой собственный мир.
Нелли всегда боялась таких людей. Её собственная мать вела себя, как девочка-подросток – она почти не выходила из дома, старательно рисуя всё подряд от чайников и детских горшков до собственной дочери. Нелли позировала ей сначала в одежде, затем в купальнике и наконец – совершенно обнаженной.
Эти часы ей казались приятным сном – стоять перед матерью голой было как-то ново. Она уже не чувствовала себя Алисой – любимой с детства мультяшной героиней – вечно говорящая банальные глупости замысловатая девочка её теперь даже раздражала
Нелли грациозно вылезла из-под струй, завернула краны , и тотчас же поспешила вытереть свою влажную кожу полотенцем и решила спрятаться под, так привычной для неё, ночной сорочкой.
- Завтра, всё завтра.
Она никогда не думала, что будет так счастлива. Что завтра, она всем расскажет о том, что живёт теперь не в скучной квартире, но в большом доме, что про неё вполне можно снимать длиннющий сериал. Мысли в голове Нелли начали путаться. Она натянула на себя простыню и постепенно, зевая и сладко моргая, забылась здоровым девичьим сном.
Рейтинг: 0
245 просмотров
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!