Я не успел, конечно. Меня охватило вдруг острейшее чувство одиночества, налицо были и все признаки надвигавшейся депрессии. Как следствие – работа над «Словом» почти полностью сошла на нет. Я понял – нельзя столько времени безнаказанно заниматься самоедством, пора хоть ненадолго выбраться из своей норы.
Первое, что я попытался преодолеть в себе – страх разоблачения. В Европе разгуливало в то время столько нелегальных иммигрантов вообще без какой-либо видимости документов и что же им грозило при задержании? В худшем случае, высылка из страны. Но перед этим несколько месяцев бесплатного жилья, питания, их даже развлекали, учили языку страны пребывания, основам ее законодательства, давали деньги на карманные расходы. Сколько людей подобной дармовщинкой пользовались – просто не сосчитать. Что говорить обо мне при моих-то деньгах? Я мог нанять кучу адвокатов для проволочек, в очередной раз обзавестись новыми документами, изменить внешность, притвориться, что страдаю амнезией – потерей памяти. В общем – на голове ходить. Но я был предельно осторожен. Пожалуй, слишком осторожен и, осознав это, тотчас же из своего анахоретства бросился в другую крайность: искал общения, перемены мест, везде, где только мог их найти.
Я бесцельно бродил по улицам города, о котором еще утром не имел ни малейшего представления, знакомился с совершенно незнакомыми людьми в кафе, барах, при осмотре достопримечательностей. Перемещался неустанно: из Бретани в Нормандию, из Прованса в Бургундию, всякий раз поражаясь, насколько разнообразна Франция, а ведь помимо нее было множество и других замечательных стран.
В бесконечных разговорах, где темы, мнения менялись как в калейдоскопе, общении с природой, которая буквально ошеломляла своей первозданностью и величием (с ума сойти, к примеру, как прекрасна та же Бретань (древняя Арморика): Канкаль, Динар, Сан-Мало, Прентиви, Киберон – я облазил там каждый уголок), я быстро забыл и об одиночестве, и о депрессии, даже творческий кризис исчез сам собой, повис легкой дымкой на горизонте.
Чудеса противоречат не
природе, а известной нам природе.
Аврелий Августин
Вот эти два рычага: отрицание сверхъестественного в чуде и открытие, как основной путь познания, как раз и довершили происходивший во мне процесс. Мой вакуум стал быстро заполняться, но я был поистине бездонной бочкой, ничто уже не в состоянии было меня вдребезги разнести.
Как раз в это время я и получил весточку от человека, о котором уже успел забыть совершенно, отослав воспоминания о нем в самые глубокие кладовые своей памяти.
ГЛАВА 5
Я был не просто раздражен, я был в ярости. Действительно, более неподходящий момент для подобного звонка трудно было и представить, тем более, сейчас, когда я начал, наконец, выходить из тупика. Вот почему первой моей реакцией было наплевать на какие бы то ни было обязательства и обещания, и попросить Лилианну отложить на неопределенное время предполагавшийся ее визит. Затем я сумел все-таки взять себя в руки и даже изобразил в разговоре по телефону какое-то подобие любезности. В конце концов, она ведь сама предполагала возможность такой ситуации и пообещала не быть обузой. Что я терял? Пусть делает все, что ей заблагорассудится: попутешествует по стране, накупит себе каких-нибудь тряпок, сувениров, я никогда не был жмотом. Главное – не дать понять человеку, что он в тягость, поактерствовать даже, если понадобится. В конце концов, вся моя жизнь с некоторых пор стала сценой с постоянно открытым занавесом.
Однако я, конечно же, себя переоценил. Одно дело болтать не пойми о чем где-нибудь за кружкой пива с совершенно незнакомым человеком и совсем другое – перспектива прожить бок о бок целый месяц с человеком, который прекрасно понимает не только твой родной язык, но любую шутку в нем, намек, отсыл, аллюзию.
Мы встретились там же, где и расстались несколько месяцев назад – в Руасси, в аэропорте Шарля де Голля. Лилианна сразу отметила резкую перемену в моем отношении к ее приезду, но была, как видно, подготовлена к ней. Она определенно ехала не просто за границу, а к человеку, к которому была неравнодушна. Все в ее внешности, одежде было продумано до мелочей. Настолько, конечно, насколько ей позволяли средства. И нужно было быть последним скотом, чтобы не оценить такое.
Мне ничего не оставалось другого, как только смириться. Мы поселились в скромном, но вполне уютном отеле, затем посидели немного в ресторане, где я, перво-наперво, попросил Лилю составить список мест, которые она желала бы посетить.
–Понятно, – с усмешкой кивнула она, разделываясь с esturgeonalabroche – осетриной, жаренной на вертеле, так, как будто это было для нее самым обыденным делом. – Хотите отвязаться от меня? Вообще-то, мы договаривались, что я буду всего только вашей тенью, но если вам понадобится отослать меня куда-нибудь на день, на неделю, даже на месяц, что я наметила с вами провести, я не вправе возражать. Желательно только, чтобы вы не отослали меня обратно в Москву.
Мое молчание было достаточно красноречиво.
Утром, когда я проснулся, на столе меня ждал завтрак. Лилианна с утра сходила на рынок, на крохотной кухоньке в нашем номере заодно сварила и обед. Поприветствовав меня и обозвав «соней», она с самым будничным видом собрала мое грязное белье и отнесла в прачечную самообслуживания. В конце концов, исчезла и не появлялась до конца дня. Послонявшись по номеру, я все-таки достал свой ноутбук и через некоторое время забыл обо всем на свете. Не знаю, что нахлынуло на меня, но пальцы мои так и носились по клавишам, как будто бы мне и не принадлежали.
Так продолжалось дня три, а затем я сам заскучал по своей гостье, которую практически не видел. Следы ее заботы были повсюду, но она так выстраивала свое время, что мы с ней практически не сталкивались. Я по натуре «жаворонок», «соня» – это совершенно не обо мне. Вот почему к обеду я обычно выдыхаюсь и, опустошенный, испытываю огромную потребность восполнить хотя бы частично то, что из себя излил. Так что Лилианна пришлась тут как нельзя более кстати. Однако я совершенно не ожидал того, каким необыкновенным стимулом будет для меня общение с человеком с моей родины, на родном языке да еще с каким-то своим, недоступным для меня, видением того мира, в котором я уже больше полгода волею судьбы находился. Но дело было даже не в том, дело было в самой этой простой русской женщине.
Так пришла любовь, и все вокруг изменилось. Многое из того, что я не мог понять у Учителя, что никак не мог осознать в себе самом, теперь, благодаря нежданно-негаданно нахлынувшему чувству, стало вдруг простым и естественным, без слов объяснимым, органической частью моего существа. Ведь как я ни изощрялся раньше в своих поисках, какие усилия ни прилагал, происходило странное: чем ближе я подбирался к себе истинному, тем дальше отдалялся от того мира, в котором жил. Он становился вдруг не просто чужим, но во многом даже и враждебным для меня. Постоянно возникали вопросы: что делать, как дальше жить? Как устраиваться в новом своем качестве в мире, который, в отличие от меня, не изменился ни на йоту?
В разговоре с клерками я назвал гелекси «людьми второй оболочки», но сам-то я был из плоти и крови. Как-то так получилось, что я забыл об этом, увлекся новыми идеями, слишком во многом стал жить неким неопределенным будущим. Которое уж точно было не мое – слишком было отдалено во времени от моих насущных проблем.
Теперь, наконец, все встало на свои места.
И я не мог предать себя, нас, решив осуществить нашу мечту хотя бы частично.
Помочь сайту
Поздравления
