Лора старалась не думать ни о чём, кроме падающей из душа воды.
На стене из кафельной плитки была нарисована довольно вызывающая картина. Обнаженная светловолосая девушка, окруженная с трёх сторон голодными аллигаторами.
Хищники сидели в вершинах равностороннего треугольника и глядели на свою сексапильную добычу. Лора находила в своём теле некоторое сходство с этой странной купальщицы и была уверена, что Константин Иванович специально выбрал этот сюжет
Лора тупо тёрла своё покрасневшее тело и думала, думала. Вдруг ей пришли слышанные в глубоком детстве строки. «Трусы и рубашка лежат на песке. Никто не плывёт по опасной реке». В старой детской книжке был забавный рисунок: голый неверящий Фома сидел на корточках в пасти крокодила и задорно улыбался. Лоре нравилось разглядывать эту картинку. Её не отправили в детский сад и она даже не представляла, как могут выглядеть голые мальчики.
Теперь она это знала. Она даже робко потрогала вздыбленный член Руслана, потрогала и скривилась от брезгливости.
«Неужели, он такой вонючий. И как это засовывать в себя?»
Член мало чем отличался от протухшего сервелата. Лора видела его в мусорке, над куском колбасы вились мухи, они садились на эту палку и ползали по ней, потирая от радости свои передние лапки.
«Неужели мне было мало его дружбы. Неужели мне хочется ещё чего-то. Каких-то особых, пугающих отношений. Но ведь они не приносят ничего кроме страха и грязи…»
В её голове началась настоящая метель из мыслей. Ничего нельзя было изменить. Мать, родная мать смотрела на неё, как на пустое место, смотрела и презирала, как саму себя.
Письмо Мустафы было спасательным кругом. Алевтина давно уже простила его – всё то, что было тогда. Когда она была школьницей давно поросло травой забвения. Она даже не вспоминала о поруганной старосте, хотя помнила испуганные овечьи глаза этой красивой девочки.
«Может быть, в её жизни всё Олл Райт. Кто знает. А любой мальчишку тянет к девушке, как стружку к магниту».
Она бы давно избавилась от этой опасной намагниченности. Избавилась от чувства плотского безумия, когда совокупность телесных прелестей невольно загораживает душу, и хочется ласкать тело и терзать душу. Свою ли, чужую, бог весть.
Лора боялась стать нелюбимой матерью. Она держалась за неё как утопающий за доску или спасательный круг.
И теперь, отправляя дочь в путешествие, она была слепа, как только что рожденный щенок. Только Константин Иванович, с его строгим голосом и шикарными усами вставал перед ней, словно бы Каменный Гость перед предавшей его доньей Анной. Он вдруг стал единственным сокровищем - а дочь, дочь была очередным, но самым страшным проступком в её жизни.
Она даже не показывала её матери. Не отвозила на лето на юг. Не пыталась найти связь с дядей Ароном. Даже, получив письмо от сводного брата, она не сразу догадалась, что ей пишет именно Мустафа. Письмо было отпечатано на машинке, и хотя имело несколько досадных опечаток, всё равно казалось вполне солидным.
К ней обращались по имени отчеству и предлагали для Лоры месяц стажировки в специальности секретарь-референт. Это было заманчиво. Дочь неплохо овладела пишущей машинкой и даже умела составлять деловые письма.
«Она будет знать делопроизводство, затем сможет устроиться в какую-нибудь фирму, а затем, затем…»
Руслан совсем не вписывался в мечты Алевтины Тарасовны. Она постоянно выводила его за скобки – этот мальчик был слишком юн, он лишь приглядывался к женщинам, Лора была его первой пробой чувств. А уж Алевтина Тарасовна знала, к чему приводят подобные пробы.
Она пару раз проходила мимо двери ванной комнате и с недоверием вслушивалась в шум падающей воды. Ей было известно, как такие девочки, как Лора, нащупывают слабые отзывчивые струны. И как затем бряцают ими, заходясь от восторга, словно осипшие домашние канарейки.
«Дочка, пора. Скоро приедет Константин Иванович. Ты готова?»
Лора пробормотала что-то успокоительное.
Она выключила воду и замерла, прислушиваясь к собственной душе. Та отчего-то хранила молчание, словно бы надувшийся после неприятного разговора ребёнок. Лоре стало страшно. Она не переносила своей внешней взрослости, хотя понимала, что ещё выглядит смешным голенастым цыплёнком.
На неё разом пахнуло бездомьем. Мать гнала её отсюда, а дом, где ей предстояло провести этот летний месяц был похож, по её мнению на пряничный домик из сказки братьев Гримм.
Лора поспешила вытереть своё юное тело, соорудила на своей голове что-то вроде чалмы из розового полотенца и, трепеща всем телом, выскочила в прихожую.
Нагота была внове. Она как-то легко легла на её тело и теперь Лоре хотелось оставаться в таком виде подольше. Она понимала, что именно это тело и есть - она. Она, дочь учительницы литературы и современного писателя, который не только дал ей отчество, но и позволил гордиться собой.
О своём биологическом отце она и не вспоминала.
В комнате дочери царил настоящий бедлам. Вещи Лоры были вытащены из шкафов и разбросаны по дивану. Дочь явно надеялась на помощь, а может быть, просто не хотела спешить на поезд.
Мать достала из-под кровати дорожную сумку. Притащила гладильную доску и стала одновременно складывать вещи в сумку, и проглаживать то, что казалось ей мятым.
Дочь могла сколько угодно упрямиться, но после её демарша. Алевтина Тарасовна была сердита на нее. Собственное грехопадение накладывалось на попытку грехопадения дочери и становилось ещё более ужасным.
«А если бы у нас ничего не было? И он бы мне отказал. Просто прогнал от себя? Не было бы ни этих девочек, ничего. Я бы, наверняка, была бы на хорошем счету, могла позволить себе то, что сейчас просто не в силах предпринять. Например, поехать на отдых в Турцию. Не корпеть в Правдинске всё лето. А жить
где-нибудь в бунгало на берегу моря…»
«Мама, а мой поезд скоро? – донесся до неё спокойный голосок дочки.
Алевтина подняла глаза. Когда-то в юности она ходила на фильм об Анжелике. Красивая длинноволосая блондинка попадала в разные переделки, а вернее в спальни разнообразных мужланов, начиная от фрвнцузского короля и заканчивая турецким султаном. У многих соседок по ряду от волнения влажнели трусы, да и она сама чувствовала себя неловко. Дочь. Её худенькая дочь была похожа на Анжелику. Пусть и не как две капли воды. Но всё же в ней что-то было такое хрупкое и притягательное для мужчин.
«Неужели ей придётся торговать своим телом? Но ведь кроме красивого тела ты ей ничего не дала. И это ведь не только твоя заслуга. Тут многое чего добавил Степан Акимович.
Она вдруг удивилась, что помнит отчество Лориного отца. В своих письмах он подписывался аббревиатурой - Г.С.А. Он вёл себя, как играющий в графа Монте Кристо школьник. А она называла его за глаза Государственным Секретным Агентом.
Нагота дочери была очередным вызовом. Она торчала посреди комнаты, словно витринный манекен, ожидая когда её начнут обряжать.
«Дочка я могу обжечь тебя утюгом. И вообще, это стыдно.
-А мне ни капельки, к тому же я должна просушить волосы феном.
- Я же просила не мочить их, да и мыться было совершенно не обязательно. Ты сделала это мне назло, еще неизвестно, чем ты занималась там, в ванной.
Раздражение росло, оно сгущалось между двух женских тел, словно бы разряд электрического тока между двух электродов. И кто из них был отрицательным, а кто – положительным было совершено неясно.
Лора прошла в угол и стала копаться в своей дамской сумке. Алевтина Тарасовна изредка взглядывала на дочкины ягодицы и с усердием робота разглаживала очередную сорочку.
Наконец все вещи были в сумке. Гладильная доска стояла на своём месте. А Лора непонимающе уставилась на песочного цвета деловой костюм, бледно-розовую комбинацию. Такого же цвета трусы и лифчик. И такие же песочные колготки.
«Одевайся. А то ты сейчас на кокотку похожа!» - проговорила Алевтина Тарасовна.- Кстати я не хотела б, чтобы Константин Иванович застал тебя в таком виде.
«А что он сделает? Отругает меня или полезет целоваться?»
Один раз на даче его матери она уже сидела в мухоморной расцветки бикини и с трудом одолевала десятую по счёту страницу. Выдуманный мир отчима исходил гноем и слезами. А он радостно подскакивал, словно бы воздушный шар и надиктовывал свои ужасы, держа перед глазами блокнот.
Под тентом стояла доставшаяся ему отца двадцать первая «Волга». Константин Иванович ей очень гордился, хотя втайне мечтал о новеньком «Мерседесе».
Летом он не часто возвращался в Нижний. Гораздо приятнее было проводить время здесь среди яблонь и кустов малины. Лора привыкала к его привычкам, а он привыкал к ней, пытаясь изучить и вставить словно б подопытного кролика в свой мир грязи и чистогана.
В издательстве, куда он отправлял свои сочинения ценными бандеролями, их принимали на ура. А он сам был доволен капающим на сберегательную книжку гонорарам и потиражным – книги Константина Синявского разлетались по стране, словно мыльные пузыри из трубки ребёнка.
Кое-кто из читателей считал его родственником знаменитого опального писателя. Кто-то родственником знаменитой оперной примы. Но это было не важно…
Константин Иванович досадовал на свою супругу. Отъезд Лоры путал все его планы. Но он надеялся, что эта красотка вернётся из своего краткого путешествия более сговорчивой.
Въезжая на своей бирюзовой красавице во двор, он уже чувствовал желание закурить. Оно возникало только в самых страшных случаях, обычно он брезговал табаком, зато не мог избавиться от желания пусть и заочно, мучить и унижать людей.
Его герои давно превратились в глупых картонных марионеток. У них были только имена, но не было настоящих судеб. Зато читателям нравилось наблюдать за «чужой игрой в куклы». «Игра в куклы» - что ж сойдёт. Для какого-нибудь ужастика.
Константин Иванович запер свой автомобиль и быстрее, чем почтальон поднялся на третий этаж.
В его душе духовой оркестр выпевал траурный марш Шопена. И хотя в кармане были ключи, он позвонил в дверь.
Первой на звонок откликнулась Лора. Она боялась, что это пришёл или Руслан, или его родители. Она почти не знала этих людей, и очень боялась, что они затеют свару.
Но вместо нежданных незнакомцев, на пороге стоял Константин Иванович. Он чем-то напомнил Лоре Набоковского героя. Хотя Гумберт Гумберт казался ей похожим на тупого и жирного слизняка.
«Наверняка и этот последователь Набокова, хочет чтобы я его поцеловала!» - подумала она, а вслух сказала: «Вот видите, я готова! - и довольно громко, уже для матери. – Константин Иванович приехал!»
Она уже не помнила, какое отчество было у Треплева. Но то, что этот писака был его тёзкой раздражало её.
Они вышли из подъезда, словно бы чужие друг другу. Константин Иванович нёс её сумки. Словно заправский таксист, а Лора делала вид, что не испытывает к этому человеку никаких чувств, даже страха.
В автомобиле, она расположилась на заднем диване. Мать отчего-то отказалась ехать на вокзал. Она словно бы предавала свою дочь. Предавала и не желала быть разоблаченной раньше времени.
Они успели вовремя. У Московского вокзала было множество машин. Поезд, что шёл в сторону Астрахани уже занимал положенный ему путь.
«Ну, что не будем рассусоливать? Назад ты вернёшься поумневшей. И поймёшь, что я не хочу тебя зла. А с этим мальчишкой, как получилось?»
- Хотите им тоже поиграться? В ваших произведениях явно не хватает мальчиков, Константин Иванович.
-Вот именно. Девочки мне надоели. К тому же они все предсказуемы, как и все самки. Вот ты, например. Я ведь догадывался, что ты нуждаешься в партнёре. Кстати, ты хоть знаешь того, к кому едешь.
- Нет, но он брат моей матери. И она знает его.
- Сводный брат. Твоя мать очень импульсивна и непоследовательна. Она боится. Что я уйду от неё. Я не идиот. В наше время крепкая семья хороший щит. Но и в нём можно прогрызть дырки. Я рад, что тебе не двенадцать.
- Отчего?
- Тогда бы ты дичилась меня. Все девочки недолюбливают своих отчимов. А я- я отчим начинающий – и следовательно…
- Следовательно, что?
- У меня мало опыта.
Он прошли на платформу. Стараясь не привлекать к себе внимание людей в серой форме. Константин Иванович слишком вжился в образ мелкого пакостника, что стал побаиваться флегматичных ППСников. Он понимал, что его могут остановить, спросить документы. Это было неприятно, словно бы вопрос хулигана: «Закурить есть?».
Возле дверей вагона стояла полноватая проводница. Она была в форме и улыбалась своими ярко нарубиноваными губами.
Константин Иванович смотрел, как Лора подаёт женщине в форме документ и билеты. И в свою очередь строго, но в то же время просительно произнёс: «Знаете, она впервые на поезде одна едет. Проследите, что бы там никаких эксцессов не возникло.
- Прослежу, прослежу. Только зачем вы в купейный билет то взяли.
- А она у меня стеснительная. Стесняется она, в открытом купе, спать, - не то правду сказал, не то пошутил тёзка чеховского Треплева.
Лора слегка покраснела. Она еще стыдилась своей детскости. Мать относилась к ней, как к кукле, и теперь в вагоне она почувствовала, что избавляется от опостылевшего ей надзора. Пускай всего и на месяц.
Помочь сайту
Поздравления
