Чудеса в решете 13

(продолжение)

"ДЖЕНТЛЬМЕНЫ УДАЧИ"

Вечерело. Сгущались синие сумерки. Потемнело небо. Проступили на фиолетовом плате небосвода платиновые июльские звёзды. Плыла величавая луна. Взвеял над селом свежий ветерок. Легко затрепетали на ветках деревьев листья, оглаживая друг друга ласковыми ладонями. Оживились мыши-полёвки, зашуршали в траве. Белой подушкой лёг на Добрицу туман. Вернулись из бани немного смущённые и посмеивающиеся над собой бабы: нужно же было такому случиться, голыми бегать по селу. Тем не менее, причепурившись, они поспешили в клуб.

Зал постепенно наполнялся публикой. На первом ряду восседали Пыжиков и Лаптев с супругами.

Пока не начался фильм, собравшиеся обсуждали недавние банные события. Бабы краснели и посмеивались. Да уж...

Все ждали появление Дуськи. Но она так и не появилась.

А В ЭТО ВРЕМЯ...

А в это время Дуськин муж, участковый Красиков приближался к дому Федоры, чтобы прижать к стенке старую сплетницу, оболгавшую Дуську и уважаемого человека, партийного работника.

Да, Дуська вернувшись домой и понимая, что тайное стало явным, и не сегодня-завтра дойдёт до Василия, пожаловалась на Федору, пустившую про неё и Рваного грязную сплетню.

Василий поверил Дуське. Он не мог представить, чтобы Рваный... Нет, тут Федора явно переборщила. Рваный - это вам не какой-то там заведующий РММ. Но по дороге Красиков всё-таки зашёл к Юрию Давыдовичу. Его Полина сегодня по случаю начавшегося у неё женского очищения в баню не ходила и о том, что там произошло, не ведала. Рваный, собиравшийся в кино, сперва испугался, решив, что Василий пришёл на законном основании почистить ему фотокарточку. Однако на прямой его вопрос: поимел ли он сегодня в подсобке Дуську, замотал головой: нет, нет и нет!..

Убедившись в лживости слов Федоры, Красиков от Рваного прямым ходом отправился к ней.

БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ?

Никита Эрнестович вошёл в зал одним из последних, поискал глазами Марью. Она сидела через ряд впереди него. Почувствовав на себе его взгляд, Марья обернулась. Её лицо озарилось радостной улыбкой и тут же снова спяталось.

В зале погас свет. На экране возникли титры январского номера киножурнала "Новости дня", Никита Эрнестович не вникал в то, что там происходило. Он думал, как бы ему после кино подойти к Марье и пригласить её погулять. Село - не город, и завтра их прогулка будет на языке сельчан. Ему-то что, у него намерения серьёзные, но согласится ли Марья стать объектом досужих бабьев разговоров? Так подходить или не подходить? Быть или не быть?

ВОТ ЭТО ДА!

Вспыхнул зал. В зал вошло несколько опоздавших. Никита Эрнестович не сводил глаз с Марьиной головки, и Марья опять оглянулась и покраснела, словно прочитала его мысли. 

Рыжий, полулежав на сцене перед экраном, помаживал хвостом и насмешливо посмартивал на сидевшую в зале публику в предвкушении предстоящей потехи.

Снова погас и начался фильм, зазвучала музыка. На экране, нет, во весь экран появилась обнажённая женская грудь с огромными торчащими сосками. По залу прокатился шорох изумления:
- Вот это да!..

А дальше последовало вообще непотребное: по заграничному обставленной большой комнате ходила абсолютно голая стройная девушка. 
Зал отозвался:
- А-ах!..

А дальше пошло нечто невообразимое: в комнату вошёл мужчина. Девушка не испугалась, не заметалась в поисках, чем прикрыться, а кинулась к нему на шею, ухватив одной рукой его причинное место...
И новое "ах" всколыхнуло зал. 

А дальше... дальше... они занялись любовью... во весь экран... А из динамиков ударило непонятное: 
- Фак ми!.. Фак ми!..
Зал вначале онемел, потом раздались смешки и восторги:
- Во дают!..

Пыжиков и Лаптев в первые минуты смотрели на экран, ничего не понимая, затем Лаптев спросил Ивана Ивановича:
- Что это?

Такой гнусности их партийная совесть не позволяла терпеть дальше то, что творилось на экране, а социалистическая бдительность подняла их со своих мест и направиться к выходу для объяснения с киномехаником Лёнькой Тулайкиным.

Войдя в кинобудку, Пыжиков прямо с порога спросил Лёньку:
- Что это за херню ты крутишь? Немедленно прекрати!

- Я сам не пойму, Иван Иванович, - ответил обескураженный Тулайкин. - На коробках написано "Джентльмены удачи", и на плёнке, смотрите, наш фильм, а на экране... Какая-то чертовщина... И аппарат не выключается... Так и шпарит... прямо взбесился...

- Поверни рубильник, - посоветовал Пыжиков. - Без света не покрутится.

Его прервал Лаптев, увидевший валяющийся большой пакет с представительным грифом "РАЙОННЫЙ КОМИТЕТ КПСС":
- Глянь, Иваныч, какие бумаги валяются у нашего Тулайкина.
- Впервые вижу... Не было его здесь, - воскликнул Тулайкин.
- Ага, тебе его сам чёрт принёс, - усмехнулся Ефрем Акимович, вскрывая пакет. 
О если бы он предположить, что попал в самую точку. Но он был убеждённым атеистом, не верил ни в Бога, ни в чёрта, ни в загробную жизнь.

Из пакета выпал лист плотной бумаги, отливающей глянцем, и книга. Лаптев прежде всего развернул бумагу. Всё в ней было честь по чести: и райкомовский гриф, и синяя печать, и личная подпись первого секретаря райкома Охламонова. И текст был отпечатан на хорошей машинке. Лаптев начал читать его, всё шире и шире раскрывая удивлённые глаза:

"В свете Решений последнего Пленума ЦК КПСС, Постановления Политбюро ЦК КПСС, оценивающих проходящую в мире сексуальную революцию, как прогрессивное общественное явление, Тмутараканский обком КПСС предписывает секретарям парткомов и первичных партячеек усилить агитационно-пропагандистскую работу по сексуальному воспитанию населения. Для работы привлечь комсомольские организации под лозунгом :СЕКС - ЭТО НАШЕ ВСЁ!, МОЛОДЁЖЬ - АВАНГАРД СЕКСУАЛЬНОГО ДВИЖЕНИЯ!

Вам направлен фильм "ДЖЕНТЛЬМЕНЫ УДАЧИ" производства США, допущенный к показу Министерством Культуры СССР и одобреный Сексологическим комитетом при ЦК КПСС для широко показа в кинотеатрах и клубах на всей территории СССР.

По исполнении срочно доложить в идеологический отдел Затраханского РК КПСС.

Подпись: ОХЛАМОНОВ, первый секретарь Затраханского РК КПСС".

Приложение: учебное пособие "Камасутра" - 1 экз.".

- Вишь, Иваныч, партия решила, - сказал Лаптев, перелистывая книгу. - А ты запретить, прекратить. Не чуешь ты партийную линию. Теперь будем учить людей бараться по-научному...
И сами поучимся... по картинкам... Глянь какие курбеты вытворяют...

Пыжиков прочитал высокий документ, заглянул в книжку.
- Что ж, раз партия решила, будем выполнять её решения, - сказал он. - А пока, Акимыч, пойдём, смотреть кино дальше...

ФЕДОРА КАЕТСЯ И ОТРЕКАЕТСЯ

Федора лежала на животе с примочками из мочи на обожжёных частях тела и стонала от боли.

- Это твоя Дуська, - пожаловалась она вошедшему Красикову.

- А зачем ты наводишь напраслину на неё и на уважаемого человека? - в свою очередь парировал Василий Егорович. - У тебя есть доказательства, что они действительно того?.. Ты знаешь, что тебя могут привлечь за клевету, тем более, на партийного работника? В лице Юрия Давыдовича ты порочишь лик нашей партии. А за это...

Что могло ей быть за это Федора понимала. В тюрьму на старости лет ей не хотелось. 
- Бес попутал, - простонала она. - Простите меня, Василий Егорович...
- Не у меня ты должна просить прощения, а у товарища Рваного и у Дуси.
- Попрошу, ей Богу, попрошу, - заплакала Федора. - Не хочу в тюрьмууу...
- Ладно, не вой, - сказал Красиков. - Повинную голову меч не сечёт, -, повернувшись к стоящей рядом Аксютке посоветовал: - Мать нужно показать врачу... Сбегай в больницу... Дело нешуточное.

ПОД ЛУНОЙ

Никита Эрнестович увидел, как Марья поднялась и направилась к выходу из зала. Бесстыдство, разворачивающееся на экране, видимо, пришлось ей не по душе. Ему оно тоже не нравилось, и он поспешил за девушкой.

- Странное кино, - сказала Марья Никите Эрнестовичу, нагнавшему её уже на улице.
- Грязное, - ответил тот, беря её под руку. - Чем смотреть эту мерзость, лучше любоваться луной и звёздами.

Так они и шли по улице, рука об руку.

Большая круглая луна величаво плыла среди мерцающих звёзд. Призрачный лунный свет стелился по пестюринским улицам.

ПОСЛЕ КИНО

Фильм закончился. Разгорячённые зрители покидали зал. Одни спешили поскорее домой, чтобы там, на супружеском ложе, повторить кое-что из подсмотренного на экране, неженатые парни тянули хихикающих от смущения девушек к кустам... Где-то девичий голос проорал на всю округу:

Меня Ванька целовал
И тянул на сеновал.
Я не отказалася, 
Ночку всю баралася...

Её сменил парень:

Шёл я лесом, камышом,
Вижу Лизка нагишом.
- Добрый день, - кричу я, - Лизка,
Дай потрогать твою киску...

Дед Елизаветы Ниловны ухватился за Аганьку:
- Я тя провожу, Аганюшка...
- А смогёшь, Лукьяныч, - сразу спросила она.
- Коли нальёшь самоквас, дык не раз вдую тебе.

Не поверила Аганька старику, но руки не отняла, потянула в тень. Не успели они скрыться, перед ними выросла дородная супруга Лукьяныча:
- Ты чё, Мартьяновна, - возмутился Лукьяныч. - Я только провожу Аганьку, остаканюсь, и домой.
- Я знаю, чё ей надо, старой манде, - оборвала его Мартьяновна. - Одной ногой в гробе, а туды же, чужого мужика на свою вонючую подстилку тащит. 
Пришлось Лукьянычу подчиниться и последовать за законной супругой, будто лодочка за баржой.

Аганька плюнула им вслед и пошла восвояси.

Ночной ветер скакал по веткам деревьев, будоражил листву и душу, шаловливо дёргая баб и девок за подолы, загибая материю, поддувая под неё и нежно лаская голые их ноги.

ВСЁ НЕ ТАК, ГОСПОДИ...

Подходила Аганька к дому не в настроении, сердитая. Не то, чтобы ей так хотелось побарахтаться с Лукьянычем, но от жизни своей одинокой и скучных ночей. Она удивилась, увидев окне избы свет. Она помнила, что уходя, она погасила лампочку.

Войдя в дом, она увидела сидящую у стола Любку, дочку. Та сидела, водрузив на ноги огромный, будто арбуз, живот.

- Ты чё припёрлась, блядь? - прямо с порога спросила Аганька дочку. 

- Маманя, плаксиво протянула Любка, - я не надолго. Витька письмо прислал. Его выпускают досрочно. Днями приедет. А у меня... - она положила руку на живот. - Витька убьёт меня...

- И правильно сделат, - парировала Аганька. - Не надо было бараться, а не терпелось, баралась бы с гондоном.

- Так вышло, маманя, нечаянно, - продолжала Любка. - Я думала, что успею опростаться до Витьки... 

- Она думала... Жопой думала, - заворчала Аганька. - Оставить думашь?.. Не нужон мне твой выблядок.

- Да откажусь я от него, маманя, ответила Любка. - Пусть врачи думают. Им за это зарплату платят.

- Сука ты, Любка, - сказала Аганька. - Жрать будешь?..

А ГДЕ-ТО ТАМ...

Пестюринцы, возбудившиеся необыкновенным кино, никак не могли уснуть. Из открытых тёмных окон то там, то сям слышалось:
- Фак ми!.. Фак ми!.. А-а-а!..

А где-то там, в темноте светились огоньки бесовских глаз. Это Рогач собрал свою команду на совещание. Самокритично он признал и свою работу, и команды неудовлетворительной, похвалив только Рыжего.

Особенное нарекание Рогач высказал Хромому: 
- Ты понимаешь, что чистая любовь этих двух человечьих тварей способна перечеркнуть все наши успехи. Ты подводишь всю команду. Ты забыл, что мы сильнее людей, и нет такого человека, которого мы не смогли бы совратить... Конечно, если мы этого хотим. Проигрывает только сомневающийся бес... Ты, похоже, сомневаешься... Может, тебе дать в помощь Гогу?

Хромой отказался от помощи стажёра, хмуро бросив:
- Обойдусь...

КОЛДУН 

Теплилась свечка на столе тусклым язычком пламени, вытягивающимся вверх. Перед свечкой за столом сидел Авдей и смотрел на огонёк, словно что-то прочитывал в нём. Казалось, глаза его невидимые за густой завесой чёрных бровей, ртутно светились изнутри. Или это отражалось пламя свечи?

На лице Авдея двигалась чёрная волосня. Можно было подумать, что он улыбается.

Он тихо и невнятно бормотал:
- Всё будет так... бр-бр-бр... отныне... бр-бр-бр... кипяток снимает печать... бр-бр-бр... и вечно... вечно... вечно... в огне-пламени...бр-бр-бр...

Потом Авдей замахал руками, широкими рукавами чёрной рубахи, словно ворон крыльями, колебля пламя свечи, вскочил на ноги, закрутился юлой и запел заунывно-утробно:
- Ы-ы-ы...

Отплясав, он рухнул ниц на пол, перевернулся на спину и громко, отчётливо произнёс:
- Сбылось...


(продолжение следует)