Апраксия

           Апраксия — нарушение целенаправленных движений и действий при сохранности составляющих его элементарных движений; возникает при очаговых поражениях коры больших полушарий головного мозга. Апраксия пространственная — апраксия, проявляющаяся нарушением ориентировки в пространстве.
 
                                                                                    
                                       
 
                                        ЧАСТЬ I
 
                                        Граф
 
                                       Глава 1
 
      - А теперь становимся друг за другом, как вагончики у паровозика,  и едем, едем, едем! - зычный, радостный голос отца-заводилы всех семейных праздников никогда не покидал запасники моего сознания, в экстремальные моменты жизни всплывая на поверхности.
      - Куда мы едем, папа? – интересовалась младшая сестрёнка Алина, не по-детски поправляя воздушное кремовое платьице.
     - Путь назначения – двойная звезда MHIIIZ, в сотни раз превышающая размеры Солнца, - уверял отец и часто семенил ногами по воображаемым шпалам, - чу-чу-чу-чу, - а мы все подхватывали, имитируя гудок паровоза раскатистым, длинным «у-уууу».
     - Далече ли сия звезда, господин астрофизик? – улыбалась уставшая от «путешествия» мама, - а шпалы проложены только на Земле, как же по ним в небо-то?
     - Далече, даже словосочетание «шибко далече» совсем некорректно в диспуте на данную тему - звезда находится в нескольких миллиардах астрономических единиц, ослепляющий свет от неё земляне никогда не увидят по причине перехода нашей голубой планеты к тому времени в фазу «красного гиганта».
     - Тогда каким образом учёные открыли это небесное тело? – подключался я, стараясь использовать полученные от отца-профессора знания.
    - Все расчёты траекторий движения галактик подтверждают сей факт, господа, но не все учёные хотят отказаться от данной модели Вселенной, в том числе теории большого взрыва – слишком удобна она для многих.  
     - Кстати, бесконечна ли Вселенная и чем так важна для людей эта мега звезда? – не унималась мать.
    - Есть вещи, которые никто не в силах постигнуть, а шпалы в небо скоро проложат. Есть ряд доказательств, что четыре с половиной миллиарда лет назад, когда Земля сформировалась, MHIIIZ находилась на минимальном расстоянии от Земли и влияла на зарождение биологических процессов в радиусе нескольких сот миллиардов световых лет, так что, процесс уже запущен. Каким образом это происходит - непонятно, но есть гипотеза, что жизнь к нам искусственно была занесена извне и так же управляется высшим разумом. Но имеются и другие, более поздние расчёты: мега звезда резко изменила траекторию и движется по направлению к нашей галактике.
       - Кто же у нас такой умный расчётчик? – улыбалась сестра.
       - Так вот он, перед тобой, дочурка.   
Мы обычно соглашались с отцовской неуёмной фантазией и в изнеможении падали на старый кожаный диван с треснутым прямоугольным зеркалом посередине.
 
      Всё это ещё раз прокатилось в памяти живыми красками, как будто умершие родители воскресли и на какое-то время переселились в мою голову, предварительно сократившись в размерах до миниатюрных форм – словно кукольный театр с проекцией на одного зрителя, то есть, меня. В этот раз по верх пола возникли рельсы со шпалами, настолько реальными, что отец после каждого круга наклонялся и трогал их, дабы доказать домашним серьёзность и актуальность своей теории. Упав на диван, я стал вдруг задыхаться, и, собрав силы воедино, обнаружил, что родственников нет, также как нет и моего отражения в зеркале. Когда руки вцепились в крепкую коричневую кожу дивана, донёсся слабый звук, напоминающий рытьё ямы лопатой. Недостаток воздуха окончательно активизировал организм на борьбу. Кожа дивана сменилась на несколько заноз о неструганные доски, руки нащупали свадебный костюм, ладно скроенный и сшитый местной портнихой. Я резко поднял голову, расшиб лоб о твёрдый предмет и приземлился на мягкую подушку, к тому же нестерпимо больно ныли кости позвоночника и правый локоть. Крик отчаяния готов был сорваться с моих уст, однако недостаток кислорода позволил лишь перевернуться на бок и сделать небольшой вдох широко открытым ртом. Через две-три минуты, в течение которых звук лопаты стал более чётким, подозрения оправдались, а ужас дополнился холодным потом: я находился в деревянном ящике под названием «гроб», и стенки, наспех обитые новой, пахнущей сельским магазином тканью, подтверждали этот мерзкий факт. Единственным лучом надежды были копатели, которые, возможно, знали, что я жив, и готовы были освободить узника.
      Сознание мгновенно вернуло картину произошедшего накануне. Случилось так, что меня, выпускника ПТУ, семнадцатилетнего электрика в составе бригады из трёх человек командировали на ремонт участка линии электропередач в одно из крайних сёл района. По пути сотрудники хорошо заправились, а так как прибыли на место вечером, разбудить утром сельчанам удалось только меня, они-то и предложили свои услуги вместо горе-электриков. После короткого инструктажа, я взял в напарники дородного детину и вместе с ним отправился на ремонт, второго же поставил у рабочей опоры вместо таблички «на линии работают люди». Через несколько часов свет дали, а счастливые крестьяне решили отблагодарить городских электриков. Десять лет, вместившие службу в Армии, лётное училище и один неудачный контракт не слепили с меня вояку - в конечном итоге, голубые капитанские погоны возвратили меня в тот же район на ту же позицию. Так я и не заметил, как переселился в деревню, обзавёлся семьёй и хозяйством. История с разрывом линии повторилась, но теперь в селе уже имелся штатный специалист. С помощью «когтей» я влез на опору, а полностью выполнить необходимую работу не успел - назначенный боец не удержал вверенную ему позицию.
       Биение сердца настолько усилилось, что доски гроба, казалось, грохотали в ушах, как барабанная установка в кульминационные моменты исполнения рок композиции, люди же наверху должны были услышать его несмотря на постоянную суету наверху. Силясь вспомнить о пути на «тот свет», я попытался глубоко вздохнуть в надежде издать посильный крик, но недостаток воздуха блокировал лёгкие, вынуждая организм включить режим экономии. Тем не менее, я нашёл в себе силы немного успокоиться и сосредоточиться на происходящем. Итак, случившееся можно было трактовать следующим образом: поражённый током, я бездыханный упал на землю, односельчане же, ввиду отсутствия квалифицированного медэксперта, похоронили меня, на самом же деле – закопали живьём. Теперь меня срочно эксгумировали, вернее, пытались возвратить в царство живых. Зачем? Может кто-то не успел попрощаться с усопшим? Пока вопросы сыпались один за другим, дышать стало на порядок легче, воздух, пропитанный свежей землёй и хвоей, ворвался в грудь, отрезвив сознание. Вот и голоса спасителей, их два: один грубый, прокуренный бас, другой тихий, неокрепший юношеский баритон:
       - Поторапливайся, мы не на танцы пришли, - прохрипел «бас», тем самым информируя «баритон» об обыденности подобных походов.
Луч фонарика проник сквозь доски грубо сколоченной домовины. Лопата несколько раз издала глухие тупые звуки, оседая тяжёлым грузом в закипающих мозгах.
      - Открывай крышку, вот фомка.
      - Я….это….б-боюсь…
      - Ты ж давеча хвалился, что не дрейфишь…
      - Т-так это...п-по пьянке было…
      - Ни черта себе: что за коза? Ты не поможешь раздеть жмура?
Так вот оно что: спасители уверены в моей смерти и хотят попросту ограбить обладателя щегольской одежды. Что ж, с одной стороны вполне резонно за ненадобностью – всё равно сгниёт, а с другой – вопрос морали. Мародёры всегда были, есть и будут: на войне, под мирным небом, при любом социуме и политическом строе. Их судили, били, нередко убивали, а они возникали вновь и вновь, прокрадываясь своими шакальими лапами в дома жертв пожаров, наводнений, голода и бомбёжек. Некоторые не гнушались могилами. Кто ж они, как выглядят? А может, у них и вовсе не человеческое лицо? Тогда выходит, что я верно сделал, не выдав себя криком, а мародёры, не ведая, стали спасителями.        
Между тем смачный плевок, глухой удар, и визгливый скрип гвоздей стёр остатки философских мыслей. Яркий луч ударил в лицо, возникло непреодолимое желание притвориться мёртвым, дабы одарить спасителей желаемым, а потом, в одном нижнем белье, или даже нагишом, но живым, радостно скакать домой к своей родной Яночке.
       - Держи фонарь, - прохрипел прокуренный бас, - я всё сам сделаю.
Вонючие пальцы расстегнули пиджак, грубые волосатые руки нырнули под спину, ненароком коснувшись моих рук.
     - Слышь, а он тёплый…странно как-то…, - заметил бас.
     -  На д-дворе скоро з-зима, вот тебе и п-показалось, - возразил баритон.
    - Не хочет, гад, отдавать прикид..
Смекнув, что долго не смогу играть усопшего, тем более никогда не любил щекотки, я открыл глаза с мыслью о благодарности, но вместо родного голоса раздался хрип наполовину с шипением:
      - Спаси-и-ибо, ребята-а-а….
Звук сильных ног в два касания: на стенку могилы, другой на поверхности слился с падающим на разобранный гроб фонариком.
     - Ребята-а, куда же вы-ы?
Через несколько секунд частый топот ног убегающих людей сменился на скрип кладбищенской калитки. Радость бытия локализовала чувство холода, я с трудом выбрался из ящика, опёрся спиной о стенку ямы и радостью поднял глаза к небу: поздний осенний вечер украшал бесконечный купол с миллионами звёзд. Где же ещё так тихо и красиво ночью, как не на кладбище? Я нагнулся за фонариком, выключил его и мысленно устремился в небо, пытаясь слиться с манящей бесконечностью, затем вернулся к гробу, оставшемся без обитателя: да-с, не каждому мертвецу выпадает лицезреть своё финишное жилище. Тишина Вселенной и тишина кладбищ – что-то их объединяет и роднит. Может, вечность – ёмкая и необъятная субстанция, не поддающаяся ни одной из ныне существующих теорий мироздания. 
В полуметре выше дна нащупал небольшую нишу, поставил в неё ногу, другой упёрся в противоположную стенку могилы и вытащил голову наружу. Звёздная картина ошеломила своей красотой и величавостью. Кресты, надгробия, даже надписи на плитах освещались, как при свете ламп от аккумулятора. Несколько минут понадобилось чтобы выбраться из ямы. В изнеможении я упал спиной на свеженасыпанный бруствер и широко раскинул руки, продолжая любоваться гигантским звёздным колпаком, нависшим надо мной. Когда холод победил сознание, поднялся на колени, затем во весь рост, и, покачиваясь, побрёл к выходу. К удивлению, мертвецы спокойно отпустили неугомонного соседа к поставщикам: сходи, разведай, как там дела, и скорее возвращайся домой, на конечную станцию «Ничто», долго не задерживайся.
      Вечер, тем временем, сменился ночью. Путь к селу лежал через хвойный лес. На минуту я остановился у гигантской сосны, чтобы перевести дух и пошёл на лай собак, на ходу обдумывая план дальнейших действий. Для односельчан – я списанный продукт, поэтому не стоило шокировать их. Каким образом выполнить эту задачу было непонятно, поэтому я и не спешил, пытаясь найти подсказку у каждого крупного ствола. Через опушку стрелой пролетел заяц, где-то сорвалась птица, обронив на землю несколько сухих веток. Лес замер в ожидании первого снега. Боясь нарушить тишину, я сделал несколько шагов, как кто-то повторил мои движения, сделав такое же количество шагов. Сердце забилось, я резко развернулся и включил фонарик – лампочка загорелась фиолетовым светом, но фонарь не выполнил своей основной функции дисперсии света посредством отражателя. Большой палец несколько раз дёрнул тумблер – без изменений. Я намеренно сделал пять медленных шагов и остановился – через секунду звуки повторились через такой же интервал времени. Разборка бытового прибора на составляющие только внесла неразбериху в мои размышления: лампочка на шесть вольт горела без батарейки. Я сунул запчасти в карман пиджака, быстро пробежал несколько десятков метров и упал на землю. Кто-то повторил те же движения и приземлился рядом. Определённо, за мной следили, я всем нутром чувствовал чьё-то присутствие, даже периодически наносил удары руками в пустоту в надежде застать врасплох невидимку, но все усилия оказались напрасны, к тому же ночное путешествие окончательно утомило меня.       
      Когда вдали показались огоньки домов сельчан-полуночников, сердце защемило, ноги запинались за ветки. Выбившись из сил, я упал и прижался головой к ещё тёплой земле в надежде на помощь природы. Как же так: меня похоронили, а я возвращаюсь – негоже это – словно чей-то голос отчитывал проказника. Деревня встретила дружным лаем, намекая чужому, что свои давно все дома. Поэтому я не решался подходить близко, боясь своим видом до смерти напугать сельчан. Под утро, когда запели первые петухи, я потихоньку перемахнул через забор и вошёл в незапертую дверь дома кузнеца Петьки Пантелея по кличке Бруклин, за полгода ставшего другом. Хозяин-холостяк досыпал остаток ночи, откинувшись на спинку резного стула, его тёмные волосы кудрявым чубом прикрыли глаза, словно скрывали скорбь на хмуром волевом лице мужчины. На столе остатки ужина: несколько солёных огурцов, сухой ломоть ржаного хлеба, пара остывших картофелин в «мундире» да початая четвертинка водки на пару с порожней поллитровкой. Печёная картошка оказалась вкусной, как никогда, а если под шкалик «горькой», не найдётся даже слов дабы описать мою адаптацию к жизни. Насытившись, я не решился разбудить Петра и собирался уже прошмыгнуть в спальню восполнить потерянные за ночь силы, как хозяин проснулся, мутным взглядом уставился на меня, допил залпом четвертинку и дрожащей рукой трижды перекрестился:
      - Призрак, изойди, изойди…
      - Это ж я, Славик, друг твой, - пролепетал я, вполне довольный, что друг не упал в обморок и попытался максимально сгладить ситуацию.
      - Нет, нет, тебя же отпели в церкве, что же ты ещё хочешь?
На три деревни была одна церковь, в Миролюбовке, соседней деревне, там и больничка, тоже общая.
     - Значит, в церковь хватило ума свезти, а в больничку нет? – я приблизился к хозяину, но он, встрепенулся, как утренний кочет и прыжком отпрянул на противоположную сторону стола.
    - Зачем же тебя в больничку-то, ежели ты мёртвый был?
    - Дубовая твоя башка, в больничке есть отделение для мёртвых, моргом называется, там даже есть специально обученный человек, патологоанатомом называется. Он бы, наверное, смог бы определить, жилец я, аль нет.
    - Чего ж ты, тоди, не восстал из гроба, када Янка просила-убивалася? А ты и не подумал, – похоже было на то, что Брук де-факто считал себя пациентом психбольницы.
    - А я и не слышал её!
На каком-то этапе беседы я неосознанно ощутил себя подсудимым, нуждающемся в защите. И на самом деле: человек умер, его оплакали, отпели, похоронили, помянули, да ещё выдали свидетельство о смерти – юридический документ - это тебе не хухры-мухры – люди по-человечески проводили, власти по-людски оформили документы – валяйся себе, ничего не делай – ты в законе! А ежели чего, придётся судиться, доказывать, что ты есмь живой. Каким образом это сделать? Дать судье себя ущипнуть? А вдруг он скажет, что таковой практики ранее не было, таковых законов в Конституции нет и откажет в иске? Ведь глупых, антинародных решений у нас пруд пруди. Поди, докажи, что не баран. Ворваться в мир живых оказалось намного труднее, чем жить в нём - логичнее было бы подтвердить готовому тронуться умом другу его подозрения относительно призрака и по-хорошему сойти в уже готовый гроб. Однако Бруклин, заметно захмелевший от немалой утренней дозы, вдруг осмелел:
     -  Знаешь, что, Слав, пройди в комнату и встань перед зеркалом, ежели будешь отражаться, знамо живой, а ежели нет – звиняй – ступай домой, на погост, с глаз моих долой. А я пока в погребок сгоняю за первачом, там у меня заначка имеется, на особый случай – отметим твоё возвращение.
На этом я и успокоился, прошёл в спальню и уверенно взглянул в зеркало. Представьте, что я там увидел: ровным счётом ни-чего-шень-ки! Руки судорожно протёрли пыльное зеркало, но тест на предмет призрака оказался положительным: в зеркале моя плоть не отражалась. Я ощупал себя, даже нанёс удары, ощутив при этом боль, даже приспустил исподнее, дабы убедиться в годности жене – всё сохранилось в целостности, даже при особом подходе принимало увеличенные формы. Тогда я ударил по зеркалу кулаком, которое раскололось на два десятка радиальных трещин, а после серии ударов мелкие осколки со звоном посыпались на пол. Боль чувствовал, а кровь, самое главное, кровь - не фонтанировала. Судорожно схватил острый осколок, резанул правой рукой по ладони левой, вместе с резкой болью появилась глубокая продольная рана. Несколько секунд стоял, как вкопанный, с надеждой ожидая появления крови. Но, увы, её не было! В бешенстве тем же куском пришлось нанести ещё несколько ударов вдоль тела, предварительно раздевшись до пояса – результат не утешил. Когда хозяин поднялся на порог, я спешно набросил пиджак и вышел навстречу другу, а он, к удивлению, обнял меня за плечи и повёл в комнату:
     - Ничего, братан, ща мы долбанём малёха да и двинем к твоей бабе, во обрадуется, а для пущего смеха смотаемся на погост. Вишь, как мы клёво отражаемся, в зеркале – жить нам, Славян, не тужить ещё добрый век!
Я раскрыл рот от удивления: зеркало покоилось на старом месте, целое и невредимое, раны исчезли. И отражались мы с другом в зеркале, ещё как отражались!
     - Чего побелел, братан - наливай!
После второго тоста кузнец отрубился, заняв то же положение, как и на кухне, моё же естество не насыщалось алкоголем, мозг не туманился, глаза не закрывались, как бы мой организм не желал достичь алкогольной эйфории и забытья. Я тихонько подошёл к зеркалу дабы убедиться в своей материальности, но, к великому огорчению нашёл в нём лишь отражение печи на противоположной стене, за спиной, а меня и в помине там не было. Где ж я тогда, если меня попросту нет? Я расположился на прямой линии между зеркалом и печью – значит, по всем законам, вместо печи в зеркале должен располагаться я, или, если точнее – моё отражение. Что же произошло, когда я остался наедине с самим собой? Не галлюцинация это, случайно? Через некоторое время, устав от подобных размышлений, под монотонный храп друга сон овладел мной, навалился тяжёлой стеной, веки набухли, как мешки со свинцом, не успели ватные ноги коснуться кровати, как грузное тело провалилось в тёплую, свежескошенную траву.
             - А теперь становимся друг за другом, как вагончики паровозика,  и едем, едем, едем!
Я увидел себя со стороны: мой двойник стоял в живом составе за сестрой, отец был первым, а мама замыкающей. Двойник искренне смеялся, так же, как и другие члены семьи, искренне веря в чудеса. Они там, на сцене, радостные и счастливые актёры, а я, зритель-одиночка на балконе, простой свидетель происходящего, бескомпромиссный театрал-любитель, ценитель искусства, не имеющий права принять участие в представлении. Опытный декоратор великолепно повторил интерьер гостиной, не забыв ни одной детали, даже миниатюрные гипсовые слоники расставил на комоде в правильном порядке, так как их всегда устанавливала мама еженедельно во время уборки комнаты. После третьего круга я заметил нехватку рельсов и шпал, которые добавились к интерьеру в прошлый раз. «Как же так?», -  я перешагнул через перила и рванул к сцене, босые ноги коснулись мягкого, раскачивающегося в такт тихой ритмичной музыке ковра, состоящего из толстого слоя маленьких надувных шариков, зависших в воздухе. Я сделал шаг вниз, затем второй, шарики немного провалились, но удержали вес, пока ноги не вывели меня на сцену.
     - Где же рельсы, папа? – спросил я скорее мысленно, чем вслух.
Вместо ответа отец загадочно улыбнулся и кивнул на шарики, принявшие у меня за спиной форму шпал с рельсами. Мои руки быстро схватили крайний шар и потянули на сцену, словно разматывали верёвку с бухты. Чем чаще работали руки, тем быстрее ложились рельсы. Однако, круг не сомкнулся – рельсы легли не встык, а рядом, на ширину железнодорожного полотна. Я опешил, прекратив работу, и беспомощным взглядом окинул отца. Он же, как всегда, не растерялся, жестом руки попросив продолжения. Второй круг полотна расположился уже не на полу, а в воздухе, на метровой высоте от предыдущего и так по нарастающей, пока полотно не достигло потолка зала. Паровозик тронулся, накинул круг по сцене, и вмиг забрался наверх, по серпантине, складывалось впечатление, что ширина обеих рельс была специально подогнана под ширину человеческих ног, а расстояние между ними соответствовало ширине плеч, соединяя рельсы короткими шпалами.
Отец был немногословен в быту, а если и принимал участие в беседе, использовал одни и те же слова, фразы и жесты, поэтому я скоро научился читать по его губам. Когда голова отца оказалась в полуметре от потолка, губы сложились в слове «продолжай». Часть крыши раскрылась, причём вырезан оказался не просто люк под рельсы, а фрагмент, расщеплённый на все материалы, использованные на строительство: фрагмент бетонной плиты, щебень, керамзитовый гравий, арматура, двутавровые балки и, наконец, куски гидроизоляции. Извлечённые материалы зависли в воздухе в строгой последовательности их монтажа в данном узле. Полотно вместе выехало на десяток метров выше крыши и замерло. Шарики медленно поднялись под потолок, словно гонимые ветром, миновали «срезанный» проём и остановились рядом с составом.
      - Видишь, сынок, всё идёт по плану.
Я вытаращил глаза, пытаясь осмыслить происходящее, но отцовская загадочная улыбка обезоружила меня: волнения улеглись, дрожь исчезла, сознание встроилось в новую реальность.
 
     - Корешуня, кончай ночевать – разве не помнишь, что мы запланировали? – друг пытался вернуть меня в реальность.
Я почесал затылок и томно замычал, стараясь выиграть время для анализа новых обстоятельств в привычных сновидениях. Несколько лет со дня смерти родителей всё происходило без изменений – любимая сказка возвращала в детство, в родную семью, сон был настолько реален, что даже запах печёного рулета с малиновым вареньем активировал желудок. Но сегодня произошли изменения, и существенные: родители и сестра состарились – я чётко видел их лица, хотя отец с матерью умерли относительно молодыми – я физически не мог видеть их заметно состарившимися, сестра же восемь лет назад с мужем улетели в Америку, затерялись там и с той поры я не видел их, а значит, также не мог знать, какая Алина сегодня. А вот я почему-то не изменился и выглядел так, как сестра, хотя по годам был старше её на семь лет. Она покинула отчий дом в восемнадцать, тогда мне было двадцать пять – в составе мы так всегда и выглядели, то есть, сон старел согласно текущему времени, а сегодняшнее видение не поддавалось логическому объяснению: мы с Алиной были погодками – по тридцать три года каждому.
     
     - Значит, говоришь, хотели костюмчик присвоить? – напомнил о себе кузнец, - хотелось бы познакомиться с этими друзьями, трофей-то прихвати с собой.
      - Зачем? – испуганно спросил я, вспоминая ночные манипуляции с фонариком.
      - Может, пригодится.
      -  Домой бы заскочить…, жену порадовать..
Слово «заскочить» было намеренно произнесено мною, дабы засвидетельствовать давнюю мужскую дружбу и тем самым подтвердить прочность и первоочерёдность задуманных дел. Друг на миг осёкся, почёсывая лоб. Он намеренно оттягивал непростую, дипломатическую роль благого вестника.
      - Да, я знаю и постараюсь нанести её психике минимальный урон.
Кузнец тяжело перенёс развод с женой, даже взял внеочередной отпуск на работе, но не ушёл в запой, как все ожидали, а взялся за чтение некоторых научных книг, включая психологию. В итоге, просвещение материализовалось в виде сотни устойчивых научных фраз. 
 
    Выйти решили вечерними сумерками, поэтому остаток дня я посвятил чистке костюма и ботинок от кладбищенской глины.
     - Брук, - не сдержался я, что ты скажешь ей, когда зайдёшь на порог?
    - Ещё не знаю, но кой-какие намётки имеются – не зря меня кличут внештатным психологом.
 
 
 
      Чем ближе подходили к дому, тем чаще билось сердце, ватные ноги путались в придорожных кустах. Срывался первый снег. Ещё издалека я заметил в окне женскую фигуру и ринулся вперёд:
     - Подожди, братан, всему своё время – неизвестно, какое сердце у твоей жены – возьмёт и остановится. Будешь хоронить её в своей могиле?
    - А что, может и такое случиться?
    - Конечно, после твоих выкрутасов это детский сад. Вот что, Ромео: будешь наблюдать за нами через окно, дам знак – войдёшь.
Я проник во двор с тыла в потайной лаз в штакетнике, как из-за угла выбежала собака. Она заливисто залаяла и завиляла хвостом, радуясь возвращению хозяина. Я опустился на корточки и прижал животное к себе.
       - Кто это? – раздался женский голос на пороге.
       - Привет, Надя, а где Яна?
       - Подоила корову и понесла молоко фермерам. Где Граф?
       - За дом убежал…
       - Не может быть…., - тихий надрывный голос соседки хорошо был слышен в тишине, - как Славы не стало,  отказался от еды и  сутки лежал на голой земле.
       Собака слегла после смерти хозяина. Что же послужило активатором депрессии животного: истинная неподкупная преданность или простой инстинкт?
      Не так давно мы встретили у церкви в Миролюбовке грязного высокого пса белого окраса. Собака не просила подаяние на паперти и, если б не плохое состояние шерсти и пугающая худоба, можно было б смело предположить, что она не бесхозная, а просто смиренно дожидалась горе-хозяина, с надеждой поворачивая морду в сторону каждого выходящего из церкви прихожанина. Служба давно кончилась, а хозяин не шёл. Яна отломила половину кружка «краковской» и протянула собаке, однако гордый пёс не соизволил приблизиться, продолжая прислушиваться к нашей беседе. Тогда по принципу «гора к Мухаммеду» я подошёл к «аристократу», сел на корточки и протянул пищу. Даже ребёнок определил бы, что собака была слепая, кровь сочилась из свежей раны на бедре. Лишь после «не соизволите ли откушать?» кобель аккуратно, не спеша, откусил небольшой ломтик от выделенного аппетитного пайка, свисающего с ладони, медленно прожевал и сглотнул. «Слав, ты забыл снять шкурку с колбасы для графа», - шутя добавила подоспевшая супруга. Так у собаки появилась кличка. Пытаясь разглядеть своих добродетелей мутными, светло-свинцовыми бельмами, Граф закончил трапезу, предварительно разделив её на три равные порции. Яна заботливо промокнула кровь салфеткой, погладила собаку по голове, потрепала свисающие уши, чёрный нос и заискивающе спросила: «Граф, не пожалуете к нам на чай?». Я на все сто знал, что жена обязательно произнесёт эти судьбоносные для бродячего животного слова и был несказанно рад акту доброты и милосердия к яркому представителю братьев наших меньших.
      «Летучка», которая должна была забрать нас в условленное время, не приехала. Тогда мы поспешили к последнему рейсовому автобусу, иначе рисковали заночевать в чужом месте. Яна сунула мне кровавую салфетку, я выкинул её в урну и обомлел – бумага была другого цвета, нежели кровь – бледно-зелёного. Тогда я не придал странному факту особого значения, кинувшись занимать места в транспорте. К удивлению, старый «пазик» был под завязку набит набожными односельчанами. Не успела наша троица разместиться на свободных ступеньках у передней двери, как прихожане-зоофобы подняли неистовый визг, обвиняя нас во всех напастях и паразитах, передаваемых от животных человеку. Граф виновато заскулил и упёрся передними лапами в створки двери – собака удивительно быстро почувствовала себя изгоем среди братьев старших. Дверь неожиданно открылась, бедняга на ходу выпрыгнул наружу. Я искренне возмутился, но водитель брезгливо усмехнулся, резко добавив газу. Ухабистая просёлочная дорога не позволяла автобусу разогнаться, к тому же ещё приходилось сбрасывать скорость перед каждой ямой-ловушкой. Нет, собака не обиделась на шофёра и злобную паству – она на миг остановилась, бросилась на своих длинных лапах в погоню и в несколько грациозных прыжков догнала пыхтящую груду ржавого железа. После двадцати минут испытательного полигона выехали на шоссе – мотор облегчённо вздохнул, со скрежетом переключился на повышенную и понёсся на всех парах, разрезая встречный ветер. Собака также добавила ходу: прыжки стали длиннее, интенсивнее, мышцы бёдер красиво сжимались, выстреливая лапы-стрелы далеко вперёд. Паства упоённо причмокивала, наслаждаясь гонкой, раскрасневшиеся потные лица прилипли к стёклам. В какой-то момент собака отстала, паства тут же переместила свой немигающий взор на заднее стекло, но настырное животное не оправдало надежд зрителей, в несколько прыжков сравняв счёт. Между тем, стрелка спидометра достигла восьмидесяти, шофёр на секунду отвлёкся закурить сигарету и вдавил педаль газа до отказа. Опасный манёвр дорого обошёлся наезднику: заметив препятствие, он резко затормозил, но высокая скорость не позволила избежать аварии – свистя тормозами, под душераздирающий визг паствы автобус развернулся, влетел в яму и завалился на бок, чудным образом сохраняя равновесие на переднем и заднем колёсах правой стороны. Двигатель заглох, из-под капота повалил густой белый дым. Пока паства приходила в себя, каскадёр грубо выругался, с трудом протиснулся в помятую дверь и с силой ударил ногой в кузов, пытаясь вернуть транспорт на четыре колёса. Глухие удары разбушевавшегося каратиста каждый раз достигали цели, но проклятый металлолом даже не сдвинулся с места. Когда силы покинули бойца, он со скрипом поднял капот, снял крышку радиатора и сообщил пассажирам о серьёзной неисправности.              
      Паства могла унять лихача на любом этапе ралли, но, видит бог, не пожелала – гонка оказалась настолько захватывающим, азартным зрелищем, что остановить её, наверное, не смог бы сам господь. Теперь пришло время расплаты, настал терпкий час лузера, просравшего поединок. Виннер же спокойно наблюдал за сценой слепыми глазами, как будто ничего экстраординарного не произошло: он не лаял громко, не вилял хвостом, не прыгал победно – он лишь терпеливо ждал свою новую семью, чтобы теперь всем вместе продолжить путь домой.
      Оправившись от шока, мы с женой кинулись к пассажирам. Серьёзно никто не пострадал. Сила инерции должна была выкинуть нас к лобовому стеклу и причинить ощутимые травмы – так и случилось с нашими соседями по площадке – они охали-ахали, потирая ушибленные части тела. Касаемо нас – удивление состязалось с любопытством – мы были целы и невредимы, будто вовсе не имели никакого отношения ни к дорожному инциденту, ни к законам механики. Оказавшись на улице, я тщательно осмотрел аварийную часть дорожного полотна и с удивлением обнаружил полное отсутствие строительного материала в этом месте – будто четыре квадратных метра асфальта и щебня аккуратно вырезали и унесли с собой. Отсутствовал и предупреждающий дорожный знак о ремонтных работах. Судя по краям периметра, асфальт не резали алмазным кругом, а просто не уложили в этом месте, то есть, сделали это намеренно три года назад, когда строили дорогу. Но вот дилемма – я был свидетелем идеальности дороги, так как сам пользовался ею на прошлой неделе.
      Мы не стали терпеть оскорбления в наш адрес и покинули место аварии. Граф довольно лизнул мои ноги, вильнул хвостом и устремился по тропинке в направлении нового дома. Откуда слепое животное знало о нашем постоянном местопребывании, осталось загадкой. Преодолеть расстояние в добрых десять километров для уставших за день ног было малореально, но собака, обретшая жильё и хозяев, вселяла добрый оптимизм.
      Вечерело. Путь лежал через лес и глухой кустарник. Темнота накрыла нас неожиданно, как будто заботливая няня накрыла опекаемых ею детей гигантским чёрным одеялом, забыв пожелать спокойной ночи. Говорят, у слепых людей и животных невероятно сильно обостряются слух и нюх, спят они чутко и просыпаются от малейшего шороха - запускается процесс мутации, активированный гормонами самосохранения.
      После полуночи взошла полная луна, тусклый свет её иногда прорывался через макушки сосен. Когда фосфорные стрелки моих часов приблизились к двенадцати, мы остановились на привал. Граф описал круг по опушке, залитый лунным светом, и улёгся между нами. К удивлению, никто не находил путешествие странным, скрывая друг от друга нестерпимую боль от натёртых до крови ног. Мы были счастливы, и лишь сумасшедший не понял бы нас.
    Неожиданно осеннюю тишь пронзил еле заметный вой. Я грузно опустился на толстый ковёр мягкой, шуршащей листвы, попутно интересуясь природой звука. Яна в таком же тоне успокоила меня известием о сытых неопасных волках-одиночках в эту пору года. Глаза слипались, убитые мышцы требовали релакса, сознание мутилось. Между тем за спиной остались не менее одной трети пути, а это добрых пять километров леса, колючего кустарника, холмов и крутых балок. Пуститься в подобный поход без огня, продовольствия и элементарных средств защиты было, по меньшей мере, безрассудно и нелогично. Усилившийся вой к тому же подтвердил актуальность моего беспокойства. Граф навострил уши, встрепенулся, накинул круг по поляне и развернулся в сторону потенциальной опасности. Хотя усталость притупила чувства, не было слышно шороха листвы – создавалось впечатления, что собачьи лапы не бежали по листьям, а несли животное по воздуху. Я списал сей казус на усталость и угомонился, но собака, словно оспаривая подобное мнение, повторила трюк с тем же результатом. Листья реально шелестели под волчьими лапами, которые стремительно приближались к нам. Лунный свет периодически отражался в нескольких парах горящих точек – глазах матери-волчицы и её подросших детёнышей. Мы инстинктивно схватили первые попавшие под руку ветки для обороны, Граф же хладнокровно, как заправский боец-джентльмен ожидал на ринге «агрессивную девушку» для поцелуя. Объяснить сей странный визит можно было только запахом собачьей крови, продолжавшей сочиться из раны. Снизойти до банальной «беседы» гордая волчица не пожелала, со свирепым рычанием бросившись в атаку. Граф резким ударом лапы сбил хищницу на лету и возвратился в первоначальную стойку. Леди ж только раззадорило безучастие джентльмена продолжать поединок – она удивительно быстро сгруппировалась и прыгнула вторично – на этот раз попытка удалась – волчьи клыки намертво вонзились в шею рядом с кадыком Графа. Собака значительно превосходила волчицу размерами, со стороны казалось, что агрессивный подросший щенок в гневе бросился на старшую особь своей породы. Резким поворотом головы Граф поднял хищницу в воздух, как домашнюю курицу, и с силой ударил о землю. Волчица же, со своей стороны, цепко удерживала занятую позицию, пробираясь к кадыку. После вторичного удара проникшие до кости клыки сохранили своё положение, хотя хлынувшая из разбитой головы кровь залила глаза, нос и пасть. Я попытался нанести хрипящей волчице удар, чтобы она немного ослабила хватку, но Граф накрыл её собой. В какой-то момент хищница приоткрыла пасть, чтобы вздохнуть, собака же вырвалась из цепких объятий полуживой неугомонной волчицы и перешла в контратаку.
Через минуту поединок закончился. Волчата подняли вой, почуяв смерть кормилицы; огоньки их глаз гасли один за другим, как звёзды на рассвете. Наступила кристальная тишина, словно никто здесь никогда не был, ничего не видел, кроме вековых сосен – молчаливых свидетелей, умеющих хранить тайну. Ещё минуту назад шла смертельная схватка, а сейчас стихло, угомонилось, природа вобрала в себя зло, ненависть, страдания, боль и нейтрализовала их, не оставив следа. Недавние злейшие враги вдруг утихомирились, заснули в крепких дружеских объятиях, объятиях смерти - величайшего из всех дипломатов и уравнителей на свете.
Хищница успела нанести собаке ощутимые раны: Граф лежал на боку в луже крови, широко раскрыв пасть - жизнь теплилась слабым пульсом. Я разорвал рубаху и майку на лоскуты, которыми перебинтовал спасителя. На коротком семейном совете было решено транспортировать пострадавшего домой. Смастерили носилки из крепких веток, связав их ремнем, шнурками, даже новая штормовка жены пошла в ход. Благо тропинка вела под уклон, к воде. Луна в ручье отражалась извилистой, фиолетовой лентой, искрящейся на поворотах. Я присел на корточки, набрал воды ладонями, промокнул шершавый язык и вытер навернувшуюся тёплую собачью слезу. Граф глубоко вздохнул, даже попытался подняться, придав нам силы для продолжения пути.

  Продолжение
 

© Copyright: Игорь Коркин, 2016

Регистрационный номер №0339541

от 24 апреля 2016

[Скрыть] Регистрационный номер 0339541 выдан для произведения:            Апраксия — нарушение целенаправленных движений и действий при сохранности составляющих его элементарных движений; возникает при очаговых поражениях коры больших полушарий головного мозга. Апраксия пространственная — апраксия, проявляющаяся нарушением ориентировки в пространстве.
 
                                                                                    
                                       
 
                                        ЧАСТЬ I
 
                                        Граф
 
                                       Глава 1
 
      - А теперь становимся друг за другом, как вагончики у паровозика,  и едем, едем, едем! - зычный, радостный голос отца-заводилы всех семейных праздников никогда не покидал запасники моего сознания, в экстремальные моменты жизни всплывая на поверхности.
      - Куда мы едем, папа? – интересовалась младшая сестрёнка Алина, не по-детски поправляя воздушное кремовое платьице.
     - Путь назначения – двойная звезда MHIIIZ, в сотни раз превышающая размеры Солнца, - уверял отец и часто семенил ногами по воображаемым шпалам, - чу-чу-чу-чу, - а мы все подхватывали, имитируя гудок паровоза раскатистым, длинным «у-уууу».
     - Далече ли сия звезда, господин астрофизик? – улыбалась уставшая от «путешествия» мама, - а шпалы проложены только на Земле, как же по ним в небо-то?
     - Далече, даже словосочетание «шибко далече» совсем некорректно в диспуте на данную тему - звезда находится в нескольких миллиардах астрономических единиц, ослепляющий свет от неё земляне никогда не увидят по причине перехода нашей голубой планеты к тому времени в фазу «красного гиганта».
     - Тогда каким образом учёные открыли это небесное тело? – подключался я, стараясь использовать полученные от отца-профессора знания.
    - Все расчёты траекторий движения галактик подтверждают сей факт, господа, но не все учёные хотят отказаться от данной модели Вселенной, в том числе теории большого взрыва – слишком удобна она для многих.  
     - Кстати, бесконечна ли Вселенная и чем так важна для людей эта мега звезда? – не унималась мать.
    - Есть вещи, которые никто не в силах постигнуть, а шпалы в небо скоро проложат. Есть ряд доказательств, что четыре с половиной миллиарда лет назад, когда Земля сформировалась, MHIIIZ находилась на минимальном расстоянии от Земли и влияла на зарождение биологических процессов в радиусе нескольких сот миллиардов световых лет, так что, процесс уже запущен. Каким образом это происходит - непонятно, но есть гипотеза, что жизнь к нам искусственно была занесена извне и так же управляется высшим разумом. Но имеются и другие, более поздние расчёты: мега звезда резко изменила траекторию и движется по направлению к нашей галактике.
       - Кто же у нас такой умный расчётчик? – улыбалась сестра.
       - Так вот он, перед тобой, дочурка.   
Мы обычно соглашались с отцовской неуёмной фантазией и в изнеможении падали на старый кожаный диван с треснутым прямоугольным зеркалом посередине.
 
      Всё это ещё раз прокатилось в памяти живыми красками, как будто умершие родители воскресли и на какое-то время переселились в мою голову, предварительно сократившись в размерах до миниатюрных форм – словно кукольный театр с проекцией на одного зрителя, то есть, меня. В этот раз по верх пола возникли рельсы со шпалами, настолько реальными, что отец после каждого круга наклонялся и трогал их, дабы доказать домашним серьёзность и актуальность своей теории. Упав на диван, я стал вдруг задыхаться, и, собрав силы воедино, обнаружил, что родственников нет, также как нет и моего отражения в зеркале. Когда руки вцепились в крепкую коричневую кожу дивана, донёсся слабый звук, напоминающий рытьё ямы лопатой. Недостаток воздуха окончательно активизировал организм на борьбу. Кожа дивана сменилась на несколько заноз о неструганные доски, руки нащупали свадебный костюм, ладно скроенный и сшитый местной портнихой. Я резко поднял голову, расшиб лоб о твёрдый предмет и приземлился на мягкую подушку, к тому же нестерпимо больно ныли кости позвоночника и правый локоть. Крик отчаяния готов был сорваться с моих уст, однако недостаток кислорода позволил лишь перевернуться на бок и сделать небольшой вдох широко открытым ртом. Через две-три минуты, в течение которых звук лопаты стал более чётким, подозрения оправдались, а ужас дополнился холодным потом: я находился в деревянном ящике под названием «гроб», и стенки, наспех обитые новой, пахнущей сельским магазином тканью, подтверждали этот мерзкий факт. Единственным лучом надежды были копатели, которые, возможно, знали, что я жив, и готовы были освободить узника.
      Сознание мгновенно вернуло картину произошедшего накануне. Случилось так, что меня, выпускника ПТУ, семнадцатилетнего электрика в составе бригады из трёх человек командировали на ремонт участка линии электропередач в одно из крайних сёл района. По пути сотрудники хорошо заправились, а так как прибыли на место вечером, разбудить утром сельчанам удалось только меня, они-то и предложили свои услуги вместо горе-электриков. После короткого инструктажа, я взял в напарники дородного детину и вместе с ним отправился на ремонт, второго же поставил у рабочей опоры вместо таблички «на линии работают люди». Через несколько часов свет дали, а счастливые крестьяне решили отблагодарить городских электриков. Десять лет, вместившие службу в Армии, лётное училище и один неудачный контракт не слепили с меня вояку - в конечном итоге, голубые капитанские погоны возвратили меня в тот же район на ту же позицию. Так я и не заметил, как переселился в деревню, обзавёлся семьёй и хозяйством. История с разрывом линии повторилась, но теперь в селе уже имелся штатный специалист. С помощью «когтей» я влез на опору, а полностью выполнить необходимую работу не успел - назначенный боец не удержал вверенную ему позицию.
       Биение сердца настолько усилилось, что доски гроба, казалось, грохотали в ушах, как барабанная установка в кульминационные моменты исполнения рок композиции, люди же наверху должны были услышать его несмотря на постоянную суету наверху. Силясь вспомнить о пути на «тот свет», я попытался глубоко вздохнуть в надежде издать посильный крик, но недостаток воздуха блокировал лёгкие, вынуждая организм включить режим экономии. Тем не менее, я нашёл в себе силы немного успокоиться и сосредоточиться на происходящем. Итак, случившееся можно было трактовать следующим образом: поражённый током, я бездыханный упал на землю, односельчане же, ввиду отсутствия квалифицированного медэксперта, похоронили меня, на самом же деле – закопали живьём. Теперь меня срочно эксгумировали, вернее, пытались возвратить в царство живых. Зачем? Может кто-то не успел попрощаться с усопшим? Пока вопросы сыпались один за другим, дышать стало на порядок легче, воздух, пропитанный свежей землёй и хвоей, ворвался в грудь, отрезвив сознание. Вот и голоса спасителей, их два: один грубый, прокуренный бас, другой тихий, неокрепший юношеский баритон:
       - Поторапливайся, мы не на танцы пришли, - прохрипел «бас», тем самым информируя «баритон» об обыденности подобных походов.
Луч фонарика проник сквозь доски грубо сколоченной домовины. Лопата несколько раз издала глухие тупые звуки, оседая тяжёлым грузом в закипающих мозгах.
      - Открывай крышку, вот фомка.
      - Я….это….б-боюсь…
      - Ты ж давеча хвалился, что не дрейфишь…
      - Т-так это...п-по пьянке было…
      - Ни черта себе: что за коза? Ты не поможешь раздеть жмура?
Так вот оно что: спасители уверены в моей смерти и хотят попросту ограбить обладателя щегольской одежды. Что ж, с одной стороны вполне резонно за ненадобностью – всё равно сгниёт, а с другой – вопрос морали. Мародёры всегда были, есть и будут: на войне, под мирным небом, при любом социуме и политическом строе. Их судили, били, нередко убивали, а они возникали вновь и вновь, прокрадываясь своими шакальими лапами в дома жертв пожаров, наводнений, голода и бомбёжек. Некоторые не гнушались могилами. Кто ж они, как выглядят? А может, у них и вовсе не человеческое лицо? Тогда выходит, что я верно сделал, не выдав себя криком, а мародёры, не ведая, стали спасителями.        
Между тем смачный плевок, глухой удар, и визгливый скрип гвоздей стёр остатки философских мыслей. Яркий луч ударил в лицо, возникло непреодолимое желание притвориться мёртвым, дабы одарить спасителей желаемым, а потом, в одном нижнем белье, или даже нагишом, но живым, радостно скакать домой к своей родной Яночке.
       - Держи фонарь, - прохрипел прокуренный бас, - я всё сам сделаю.
Вонючие пальцы расстегнули пиджак, грубые волосатые руки нырнули под спину, ненароком коснувшись моих рук.
     - Слышь, а он тёплый…странно как-то…, - заметил бас.
     -  На д-дворе скоро з-зима, вот тебе и п-показалось, - возразил баритон.
    - Не хочет, гад, отдавать прикид..
Смекнув, что долго не смогу играть усопшего, тем более никогда не любил щекотки, я открыл глаза с мыслью о благодарности, но вместо родного голоса раздался хрип наполовину с шипением:
      - Спаси-и-ибо, ребята-а-а….
Звук сильных ног в два касания: на стенку могилы, другой на поверхности слился с падающим на разобранный гроб фонариком.
     - Ребята-а, куда же вы-ы?
Через несколько секунд частый топот ног убегающих людей сменился на скрип кладбищенской калитки. Радость бытия локализовала чувство холода, я с трудом выбрался из ящика, опёрся спиной о стенку ямы и радостью поднял глаза к небу: поздний осенний вечер украшал бесконечный купол с миллионами звёзд. Где же ещё так тихо и красиво ночью, как не на кладбище? Я нагнулся за фонариком, выключил его и мысленно устремился в небо, пытаясь слиться с манящей бесконечностью, затем вернулся к гробу, оставшемся без обитателя: да-с, не каждому мертвецу выпадает лицезреть своё финишное жилище. Тишина Вселенной и тишина кладбищ – что-то их объединяет и роднит. Может, вечность – ёмкая и необъятная субстанция, не поддающаяся ни одной из ныне существующих теорий мироздания. 
В полуметре выше дна нащупал небольшую нишу, поставил в неё ногу, другой упёрся в противоположную стенку могилы и вытащил голову наружу. Звёздная картина ошеломила своей красотой и величавостью. Кресты, надгробия, даже надписи на плитах освещались, как при свете ламп от аккумулятора. Несколько минут понадобилось чтобы выбраться из ямы. В изнеможении я упал спиной на свеженасыпанный бруствер и широко раскинул руки, продолжая любоваться гигантским звёздным колпаком, нависшим надо мной. Когда холод победил сознание, поднялся на колени, затем во весь рост, и, покачиваясь, побрёл к выходу. К удивлению, мертвецы спокойно отпустили неугомонного соседа к поставщикам: сходи, разведай, как там дела, и скорее возвращайся домой, на конечную станцию «Ничто», долго не задерживайся.
      Вечер, тем временем, сменился ночью. Путь к селу лежал через хвойный лес. На минуту я остановился у гигантской сосны, чтобы перевести дух и пошёл на лай собак, на ходу обдумывая план дальнейших действий. Для односельчан – я списанный продукт, поэтому не стоило шокировать их. Каким образом выполнить эту задачу было непонятно, поэтому я и не спешил, пытаясь найти подсказку у каждого крупного ствола. Через опушку стрелой пролетел заяц, где-то сорвалась птица, обронив на землю несколько сухих веток. Лес замер в ожидании первого снега. Боясь нарушить тишину, я сделал несколько шагов, как кто-то повторил мои движения, сделав такое же количество шагов. Сердце забилось, я резко развернулся и включил фонарик – лампочка загорелась фиолетовым светом, но фонарь не выполнил своей основной функции дисперсии света посредством отражателя. Большой палец несколько раз дёрнул тумблер – без изменений. Я намеренно сделал пять медленных шагов и остановился – через секунду звуки повторились через такой же интервал времени. Разборка бытового прибора на составляющие только внесла неразбериху в мои размышления: лампочка на шесть вольт горела без батарейки. Я сунул запчасти в карман пиджака, быстро пробежал несколько десятков метров и упал на землю. Кто-то повторил те же движения и приземлился рядом. Определённо, за мной следили, я всем нутром чувствовал чьё-то присутствие, даже периодически наносил удары руками в пустоту в надежде застать врасплох невидимку, но все усилия оказались напрасны, к тому же ночное путешествие окончательно утомило меня.       
      Когда вдали показались огоньки домов сельчан-полуночников, сердце защемило, ноги запинались за ветки. Выбившись из сил, я упал и прижался головой к ещё тёплой земле в надежде на помощь природы. Как же так: меня похоронили, а я возвращаюсь – негоже это – словно чей-то голос отчитывал проказника. Деревня встретила дружным лаем, намекая чужому, что свои давно все дома. Поэтому я не решался подходить близко, боясь своим видом до смерти напугать сельчан. Под утро, когда запели первые петухи, я потихоньку перемахнул через забор и вошёл в незапертую дверь дома кузнеца Петьки Пантелея по кличке Бруклин, за полгода ставшего другом. Хозяин-холостяк досыпал остаток ночи, откинувшись на спинку резного стула, его тёмные волосы кудрявым чубом прикрыли глаза, словно скрывали скорбь на хмуром волевом лице мужчины. На столе остатки ужина: несколько солёных огурцов, сухой ломоть ржаного хлеба, пара остывших картофелин в «мундире» да початая четвертинка водки на пару с порожней поллитровкой. Печёная картошка оказалась вкусной, как никогда, а если под шкалик «горькой», не найдётся даже слов дабы описать мою адаптацию к жизни. Насытившись, я не решился разбудить Петра и собирался уже прошмыгнуть в спальню восполнить потерянные за ночь силы, как хозяин проснулся, мутным взглядом уставился на меня, допил залпом четвертинку и дрожащей рукой трижды перекрестился:
      - Призрак, изойди, изойди…
      - Это ж я, Славик, друг твой, - пролепетал я, вполне довольный, что друг не упал в обморок и попытался максимально сгладить ситуацию.
      - Нет, нет, тебя же отпели в церкве, что же ты ещё хочешь?
На три деревни была одна церковь, в Миролюбовке, соседней деревне, там и больничка, тоже общая.
     - Значит, в церковь хватило ума свезти, а в больничку нет? – я приблизился к хозяину, но он, встрепенулся, как утренний кочет и прыжком отпрянул на противоположную сторону стола.
    - Зачем же тебя в больничку-то, ежели ты мёртвый был?
    - Дубовая твоя башка, в больничке есть отделение для мёртвых, моргом называется, там даже есть специально обученный человек, патологоанатомом называется. Он бы, наверное, смог бы определить, жилец я, аль нет.
    - Чего ж ты, тоди, не восстал из гроба, када Янка просила-убивалася? А ты и не подумал, – похоже было на то, что Брук де-факто считал себя пациентом психбольницы.
    - А я и не слышал её!
На каком-то этапе беседы я неосознанно ощутил себя подсудимым, нуждающемся в защите. И на самом деле: человек умер, его оплакали, отпели, похоронили, помянули, да ещё выдали свидетельство о смерти – юридический документ - это тебе не хухры-мухры – люди по-человечески проводили, власти по-людски оформили документы – валяйся себе, ничего не делай – ты в законе! А ежели чего, придётся судиться, доказывать, что ты есмь живой. Каким образом это сделать? Дать судье себя ущипнуть? А вдруг он скажет, что таковой практики ранее не было, таковых законов в Конституции нет и откажет в иске? Ведь глупых, антинародных решений у нас пруд пруди. Поди, докажи, что не баран. Ворваться в мир живых оказалось намного труднее, чем жить в нём - логичнее было бы подтвердить готовому тронуться умом другу его подозрения относительно призрака и по-хорошему сойти в уже готовый гроб. Однако Бруклин, заметно захмелевший от немалой утренней дозы, вдруг осмелел:
     -  Знаешь, что, Слав, пройди в комнату и встань перед зеркалом, ежели будешь отражаться, знамо живой, а ежели нет – звиняй – ступай домой, на погост, с глаз моих долой. А я пока в погребок сгоняю за первачом, там у меня заначка имеется, на особый случай – отметим твоё возвращение.
На этом я и успокоился, прошёл в спальню и уверенно взглянул в зеркало. Представьте, что я там увидел: ровным счётом ни-чего-шень-ки! Руки судорожно протёрли пыльное зеркало, но тест на предмет призрака оказался положительным: в зеркале моя плоть не отражалась. Я ощупал себя, даже нанёс удары, ощутив при этом боль, даже приспустил исподнее, дабы убедиться в годности жене – всё сохранилось в целостности, даже при особом подходе принимало увеличенные формы. Тогда я ударил по зеркалу кулаком, которое раскололось на два десятка радиальных трещин, а после серии ударов мелкие осколки со звоном посыпались на пол. Боль чувствовал, а кровь, самое главное, кровь - не фонтанировала. Судорожно схватил острый осколок, резанул правой рукой по ладони левой, вместе с резкой болью появилась глубокая продольная рана. Несколько секунд стоял, как вкопанный, с надеждой ожидая появления крови. Но, увы, её не было! В бешенстве тем же куском пришлось нанести ещё несколько ударов вдоль тела, предварительно раздевшись до пояса – результат не утешил. Когда хозяин поднялся на порог, я спешно набросил пиджак и вышел навстречу другу, а он, к удивлению, обнял меня за плечи и повёл в комнату:
     - Ничего, братан, ща мы долбанём малёха да и двинем к твоей бабе, во обрадуется, а для пущего смеха смотаемся на погост. Вишь, как мы клёво отражаемся, в зеркале – жить нам, Славян, не тужить ещё добрый век!
Я раскрыл рот от удивления: зеркало покоилось на старом месте, целое и невредимое, раны исчезли. И отражались мы с другом в зеркале, ещё как отражались!
     - Чего побелел, братан - наливай!
После второго тоста кузнец отрубился, заняв то же положение, как и на кухне, моё же естество не насыщалось алкоголем, мозг не туманился, глаза не закрывались, как бы мой организм не желал достичь алкогольной эйфории и забытья. Я тихонько подошёл к зеркалу дабы убедиться в своей материальности, но, к великому огорчению нашёл в нём лишь отражение печи на противоположной стене, за спиной, а меня и в помине там не было. Где ж я тогда, если меня попросту нет? Я расположился на прямой линии между зеркалом и печью – значит, по всем законам, вместо печи в зеркале должен располагаться я, или, если точнее – моё отражение. Что же произошло, когда я остался наедине с самим собой? Не галлюцинация это, случайно? Через некоторое время, устав от подобных размышлений, под монотонный храп друга сон овладел мной, навалился тяжёлой стеной, веки набухли, как мешки со свинцом, не успели ватные ноги коснуться кровати, как грузное тело провалилось в тёплую, свежескошенную траву.
             - А теперь становимся друг за другом, как вагончики паровозика,  и едем, едем, едем!
Я увидел себя со стороны: мой двойник стоял в живом составе за сестрой, отец был первым, а мама замыкающей. Двойник искренне смеялся, так же, как и другие члены семьи, искренне веря в чудеса. Они там, на сцене, радостные и счастливые актёры, а я, зритель-одиночка на балконе, простой свидетель происходящего, бескомпромиссный театрал-любитель, ценитель искусства, не имеющий права принять участие в представлении. Опытный декоратор великолепно повторил интерьер гостиной, не забыв ни одной детали, даже миниатюрные гипсовые слоники расставил на комоде в правильном порядке, так как их всегда устанавливала мама еженедельно во время уборки комнаты. После третьего круга я заметил нехватку рельсов и шпал, которые добавились к интерьеру в прошлый раз. «Как же так?», -  я перешагнул через перила и рванул к сцене, босые ноги коснулись мягкого, раскачивающегося в такт тихой ритмичной музыке ковра, состоящего из толстого слоя маленьких надувных шариков, зависших в воздухе. Я сделал шаг вниз, затем второй, шарики немного провалились, но удержали вес, пока ноги не вывели меня на сцену.
     - Где же рельсы, папа? – спросил я скорее мысленно, чем вслух.
Вместо ответа отец загадочно улыбнулся и кивнул на шарики, принявшие у меня за спиной форму шпал с рельсами. Мои руки быстро схватили крайний шар и потянули на сцену, словно разматывали верёвку с бухты. Чем чаще работали руки, тем быстрее ложились рельсы. Однако, круг не сомкнулся – рельсы легли не встык, а рядом, на ширину железнодорожного полотна. Я опешил, прекратив работу, и беспомощным взглядом окинул отца. Он же, как всегда, не растерялся, жестом руки попросив продолжения. Второй круг полотна расположился уже не на полу, а в воздухе, на метровой высоте от предыдущего и так по нарастающей, пока полотно не достигло потолка зала. Паровозик тронулся, накинул круг по сцене, и вмиг забрался наверх, по серпантине, складывалось впечатление, что ширина обеих рельс была специально подогнана под ширину человеческих ног, а расстояние между ними соответствовало ширине плеч, соединяя рельсы короткими шпалами.
Отец был немногословен в быту, а если и принимал участие в беседе, использовал одни и те же слова, фразы и жесты, поэтому я скоро научился читать по его губам. Когда голова отца оказалась в полуметре от потолка, губы сложились в слове «продолжай». Часть крыши раскрылась, причём вырезан оказался не просто люк под рельсы, а фрагмент, расщеплённый на все материалы, использованные на строительство: фрагмент бетонной плиты, щебень, керамзитовый гравий, арматура, двутавровые балки и, наконец, куски гидроизоляции. Извлечённые материалы зависли в воздухе в строгой последовательности их монтажа в данном узле. Полотно вместе выехало на десяток метров выше крыши и замерло. Шарики медленно поднялись под потолок, словно гонимые ветром, миновали «срезанный» проём и остановились рядом с составом.
      - Видишь, сынок, всё идёт по плану.
Я вытаращил глаза, пытаясь осмыслить происходящее, но отцовская загадочная улыбка обезоружила меня: волнения улеглись, дрожь исчезла, сознание встроилось в новую реальность.
 
     - Корешуня, кончай ночевать – разве не помнишь, что мы запланировали? – друг пытался вернуть меня в реальность.
Я почесал затылок и томно замычал, стараясь выиграть время для анализа новых обстоятельств в привычных сновидениях. Несколько лет со дня смерти родителей всё происходило без изменений – любимая сказка возвращала в детство, в родную семью, сон был настолько реален, что даже запах печёного рулета с малиновым вареньем активировал желудок. Но сегодня произошли изменения, и существенные: родители и сестра состарились – я чётко видел их лица, хотя отец с матерью умерли относительно молодыми – я физически не мог видеть их заметно состарившимися, сестра же восемь лет назад с мужем улетели в Америку, затерялись там и с той поры я не видел их, а значит, также не мог знать, какая Алина сегодня. А вот я почему-то не изменился и выглядел так, как сестра, хотя по годам был старше её на семь лет. Она покинула отчий дом в восемнадцать, тогда мне было двадцать пять – в составе мы так всегда и выглядели, то есть, сон старел согласно текущему времени, а сегодняшнее видение не поддавалось логическому объяснению: мы с Алиной были погодками – по тридцать три года каждому.
     
     - Значит, говоришь, хотели костюмчик присвоить? – напомнил о себе кузнец, - хотелось бы познакомиться с этими друзьями, трофей-то прихвати с собой.
      - Зачем? – испуганно спросил я, вспоминая ночные манипуляции с фонариком.
      - Может, пригодится.
      -  Домой бы заскочить…, жену порадовать..
Слово «заскочить» было намеренно произнесено мною, дабы засвидетельствовать давнюю мужскую дружбу и тем самым подтвердить прочность и первоочерёдность задуманных дел. Друг на миг осёкся, почёсывая лоб. Он намеренно оттягивал непростую, дипломатическую роль благого вестника.
      - Да, я знаю и постараюсь нанести её психике минимальный урон.
Кузнец тяжело перенёс развод с женой, даже взял внеочередной отпуск на работе, но не ушёл в запой, как все ожидали, а взялся за чтение некоторых научных книг, включая психологию. В итоге, просвещение материализовалось в виде сотни устойчивых научных фраз. 
 
    Выйти решили вечерними сумерками, поэтому остаток дня я посвятил чистке костюма и ботинок от кладбищенской глины.
     - Брук, - не сдержался я, что ты скажешь ей, когда зайдёшь на порог?
    - Ещё не знаю, но кой-какие намётки имеются – не зря меня кличут внештатным психологом.
 
 
 
      Чем ближе подходили к дому, тем чаще билось сердце, ватные ноги путались в придорожных кустах. Срывался первый снег. Ещё издалека я заметил в окне женскую фигуру и ринулся вперёд:
     - Подожди, братан, всему своё время – неизвестно, какое сердце у твоей жены – возьмёт и остановится. Будешь хоронить её в своей могиле?
    - А что, может и такое случиться?
    - Конечно, после твоих выкрутасов это детский сад. Вот что, Ромео: будешь наблюдать за нами через окно, дам знак – войдёшь.
Я проник во двор с тыла в потайной лаз в штакетнике, как из-за угла выбежала собака. Она заливисто залаяла и завиляла хвостом, радуясь возвращению хозяина. Я опустился на корточки и прижал животное к себе.
       - Кто это? – раздался женский голос на пороге.
       - Привет, Надя, а где Яна?
       - Подоила корову и понесла молоко фермерам. Где Граф?
       - За дом убежал…
       - Не может быть…., - тихий надрывный голос соседки хорошо был слышен в тишине, - как Славы не стало,  отказался от еды и  сутки лежал на голой земле.
       Собака слегла после смерти хозяина. Что же послужило активатором депрессии животного: истинная неподкупная преданность или простой инстинкт?
      Не так давно мы встретили у церкви в Миролюбовке грязного высокого пса белого окраса. Собака не просила подаяние на паперти и, если б не плохое состояние шерсти и пугающая худоба, можно было б смело предположить, что она не бесхозная, а просто смиренно дожидалась горе-хозяина, с надеждой поворачивая морду в сторону каждого выходящего из церкви прихожанина. Служба давно кончилась, а хозяин не шёл. Яна отломила половину кружка «краковской» и протянула собаке, однако гордый пёс не соизволил приблизиться, продолжая прислушиваться к нашей беседе. Тогда по принципу «гора к Мухаммеду» я подошёл к «аристократу», сел на корточки и протянул пищу. Даже ребёнок определил бы, что собака была слепая, кровь сочилась из свежей раны на бедре. Лишь после «не соизволите ли откушать?» кобель аккуратно, не спеша, откусил небольшой ломтик от выделенного аппетитного пайка, свисающего с ладони, медленно прожевал и сглотнул. «Слав, ты забыл снять шкурку с колбасы для графа», - шутя добавила подоспевшая супруга. Так у собаки появилась кличка. Пытаясь разглядеть своих добродетелей мутными, светло-свинцовыми бельмами, Граф закончил трапезу, предварительно разделив её на три равные порции. Яна заботливо промокнула кровь салфеткой, погладила собаку по голове, потрепала свисающие уши, чёрный нос и заискивающе спросила: «Граф, не пожалуете к нам на чай?». Я на все сто знал, что жена обязательно произнесёт эти судьбоносные для бродячего животного слова и был несказанно рад акту доброты и милосердия к яркому представителю братьев наших меньших.
      «Летучка», которая должна была забрать нас в условленное время, не приехала. Тогда мы поспешили к последнему рейсовому автобусу, иначе рисковали заночевать в чужом месте. Яна сунула мне кровавую салфетку, я выкинул её в урну и обомлел – бумага была другого цвета, нежели кровь – бледно-зелёного. Тогда я не придал странному факту особого значения, кинувшись занимать места в транспорте. К удивлению, старый «пазик» был под завязку набит набожными односельчанами. Не успела наша троица разместиться на свободных ступеньках у передней двери, как прихожане-зоофобы подняли неистовый визг, обвиняя нас во всех напастях и паразитах, передаваемых от животных человеку. Граф виновато заскулил и упёрся передними лапами в створки двери – собака удивительно быстро почувствовала себя изгоем среди братьев старших. Дверь неожиданно открылась, бедняга на ходу выпрыгнул наружу. Я искренне возмутился, но водитель брезгливо усмехнулся, резко добавив газу. Ухабистая просёлочная дорога не позволяла автобусу разогнаться, к тому же ещё приходилось сбрасывать скорость перед каждой ямой-ловушкой. Нет, собака не обиделась на шофёра и злобную паству – она на миг остановилась, бросилась на своих длинных лапах в погоню и в несколько грациозных прыжков догнала пыхтящую груду ржавого железа. После двадцати минут испытательного полигона выехали на шоссе – мотор облегчённо вздохнул, со скрежетом переключился на повышенную и понёсся на всех парах, разрезая встречный ветер. Собака также добавила ходу: прыжки стали длиннее, интенсивнее, мышцы бёдер красиво сжимались, выстреливая лапы-стрелы далеко вперёд. Паства упоённо причмокивала, наслаждаясь гонкой, раскрасневшиеся потные лица прилипли к стёклам. В какой-то момент собака отстала, паства тут же переместила свой немигающий взор на заднее стекло, но настырное животное не оправдало надежд зрителей, в несколько прыжков сравняв счёт. Между тем, стрелка спидометра достигла восьмидесяти, шофёр на секунду отвлёкся закурить сигарету и вдавил педаль газа до отказа. Опасный манёвр дорого обошёлся наезднику: заметив препятствие, он резко затормозил, но высокая скорость не позволила избежать аварии – свистя тормозами, под душераздирающий визг паствы автобус развернулся, влетел в яму и завалился на бок, чудным образом сохраняя равновесие на переднем и заднем колёсах правой стороны. Двигатель заглох, из-под капота повалил густой белый дым. Пока паства приходила в себя, каскадёр грубо выругался, с трудом протиснулся в помятую дверь и с силой ударил ногой в кузов, пытаясь вернуть транспорт на четыре колёса. Глухие удары разбушевавшегося каратиста каждый раз достигали цели, но проклятый металлолом даже не сдвинулся с места. Когда силы покинули бойца, он со скрипом поднял капот, снял крышку радиатора и сообщил пассажирам о серьёзной неисправности.              
      Паства могла унять лихача на любом этапе ралли, но, видит бог, не пожелала – гонка оказалась настолько захватывающим, азартным зрелищем, что остановить её, наверное, не смог бы сам господь. Теперь пришло время расплаты, настал терпкий час лузера, просравшего поединок. Виннер же спокойно наблюдал за сценой слепыми глазами, как будто ничего экстраординарного не произошло: он не лаял громко, не вилял хвостом, не прыгал победно – он лишь терпеливо ждал свою новую семью, чтобы теперь всем вместе продолжить путь домой.
      Оправившись от шока, мы с женой кинулись к пассажирам. Серьёзно никто не пострадал. Сила инерции должна была выкинуть нас к лобовому стеклу и причинить ощутимые травмы – так и случилось с нашими соседями по площадке – они охали-ахали, потирая ушибленные части тела. Касаемо нас – удивление состязалось с любопытством – мы были целы и невредимы, будто вовсе не имели никакого отношения ни к дорожному инциденту, ни к законам механики. Оказавшись на улице, я тщательно осмотрел аварийную часть дорожного полотна и с удивлением обнаружил полное отсутствие строительного материала в этом месте – будто четыре квадратных метра асфальта и щебня аккуратно вырезали и унесли с собой. Отсутствовал и предупреждающий дорожный знак о ремонтных работах. Судя по краям периметра, асфальт не резали алмазным кругом, а просто не уложили в этом месте, то есть, сделали это намеренно три года назад, когда строили дорогу. Но вот дилемма – я был свидетелем идеальности дороги, так как сам пользовался ею на прошлой неделе.
      Мы не стали терпеть оскорбления в наш адрес и покинули место аварии. Граф довольно лизнул мои ноги, вильнул хвостом и устремился по тропинке в направлении нового дома. Откуда слепое животное знало о нашем постоянном местопребывании, осталось загадкой. Преодолеть расстояние в добрых десять километров для уставших за день ног было малореально, но собака, обретшая жильё и хозяев, вселяла добрый оптимизм.
      Вечерело. Путь лежал через лес и глухой кустарник. Темнота накрыла нас неожиданно, как будто заботливая няня накрыла опекаемых ею детей гигантским чёрным одеялом, забыв пожелать спокойной ночи. Говорят, у слепых людей и животных невероятно сильно обостряются слух и нюх, спят они чутко и просыпаются от малейшего шороха - запускается процесс мутации, активированный гормонами самосохранения.
      После полуночи взошла полная луна, тусклый свет её иногда прорывался через макушки сосен. Когда фосфорные стрелки моих часов приблизились к двенадцати, мы остановились на привал. Граф описал круг по опушке, залитый лунным светом, и улёгся между нами. К удивлению, никто не находил путешествие странным, скрывая друг от друга нестерпимую боль от натёртых до крови ног. Мы были счастливы, и лишь сумасшедший не понял бы нас.
    Неожиданно осеннюю тишь пронзил еле заметный вой. Я грузно опустился на толстый ковёр мягкой, шуршащей листвы, попутно интересуясь природой звука. Яна в таком же тоне успокоила меня известием о сытых неопасных волках-одиночках в эту пору года. Глаза слипались, убитые мышцы требовали релакса, сознание мутилось. Между тем за спиной остались не менее одной трети пути, а это добрых пять километров леса, колючего кустарника, холмов и крутых балок. Пуститься в подобный поход без огня, продовольствия и элементарных средств защиты было, по меньшей мере, безрассудно и нелогично. Усилившийся вой к тому же подтвердил актуальность моего беспокойства. Граф навострил уши, встрепенулся, накинул круг по поляне и развернулся в сторону потенциальной опасности. Хотя усталость притупила чувства, не было слышно шороха листвы – создавалось впечатления, что собачьи лапы не бежали по листьям, а несли животное по воздуху. Я списал сей казус на усталость и угомонился, но собака, словно оспаривая подобное мнение, повторила трюк с тем же результатом. Листья реально шелестели под волчьими лапами, которые стремительно приближались к нам. Лунный свет периодически отражался в нескольких парах горящих точек – глазах матери-волчицы и её подросших детёнышей. Мы инстинктивно схватили первые попавшие под руку ветки для обороны, Граф же хладнокровно, как заправский боец-джентльмен ожидал на ринге «агрессивную девушку» для поцелуя. Объяснить сей странный визит можно было только запахом собачьей крови, продолжавшей сочиться из раны. Снизойти до банальной «беседы» гордая волчица не пожелала, со свирепым рычанием бросившись в атаку. Граф резким ударом лапы сбил хищницу на лету и возвратился в первоначальную стойку. Леди ж только раззадорило безучастие джентльмена продолжать поединок – она удивительно быстро сгруппировалась и прыгнула вторично – на этот раз попытка удалась – волчьи клыки намертво вонзились в шею рядом с кадыком Графа. Собака значительно превосходила волчицу размерами, со стороны казалось, что агрессивный подросший щенок в гневе бросился на старшую особь своей породы. Резким поворотом головы Граф поднял хищницу в воздух, как домашнюю курицу, и с силой ударил о землю. Волчица же, со своей стороны, цепко удерживала занятую позицию, пробираясь к кадыку. После вторичного удара проникшие до кости клыки сохранили своё положение, хотя хлынувшая из разбитой головы кровь залила глаза, нос и пасть. Я попытался нанести хрипящей волчице удар, чтобы она немного ослабила хватку, но Граф накрыл её собой. В какой-то момент хищница приоткрыла пасть, чтобы вздохнуть, собака же вырвалась из цепких объятий полуживой неугомонной волчицы и перешла в контратаку.
Через минуту поединок закончился. Волчата подняли вой, почуяв смерть кормилицы; огоньки их глаз гасли один за другим, как звёзды на рассвете. Наступила кристальная тишина, словно никто здесь никогда не был, ничего не видел, кроме вековых сосен – молчаливых свидетелей, умеющих хранить тайну. Ещё минуту назад шла смертельная схватка, а сейчас стихло, угомонилось, природа вобрала в себя зло, ненависть, страдания, боль и нейтрализовала их, не оставив следа. Недавние злейшие враги вдруг утихомирились, заснули в крепких дружеских объятиях, объятиях смерти - величайшего из всех дипломатов и уравнителей на свете.
Хищница успела нанести собаке ощутимые раны: Граф лежал на боку в луже крови, широко раскрыв пасть - жизнь теплилась слабым пульсом. Я разорвал рубаху и майку на лоскуты, которыми перебинтовал спасителя. На коротком семейном совете было решено транспортировать пострадавшего домой. Смастерили носилки из крепких веток, связав их ремнем, шнурками, даже новая штормовка жены пошла в ход. Благо тропинка вела под уклон, к воде. Луна в ручье отражалась извилистой, фиолетовой лентой, искрящейся на поворотах. Я присел на корточки, набрал воды ладонями, промокнул шершавый язык и вытер навернувшуюся тёплую собачью слезу. Граф глубоко вздохнул, даже попытался подняться, придав нам силы для продолжения пути.

  Продолжение
 

 

Апраксия Часть 1 глава 2

Объединение