Примерный сын - Глава 22

Сегодня в 02:51 - Вера Голубкова
article540161.jpg
Беглецы
 
На меня свалилась атомная бомба и разрушила прежнюю жизнь. Все мои давешние треволнения казались смешными, я о них даже не вспоминал. Я не мог думать ни о чем другом, кроме собаки. Где проводил ночи мой Паркер? В каких условиях? Много раз я слышал, что есть люди, которые крадут больших собак, для подпольных собачьих боев, и оставляют их там умирать. Еще я слышал про людей, которые, найдя собак, не ищут хозяина, а оставляют их у себя. По сути, это был лучший вариант: пусть я никогда не увижу Паркера, но он, по крайней мере, будет жить в любящей его семье. Так я думал, пока одевался. После бессонной ночи я был выжат как лимон, а день еще только начинался.
 
- Ну еще чуть-чуть... пожа-а-лста...
 
- Дядя, у меня сегодня физра, не забудь положить мою форму.
 
- Дядя, бутерброд вчера был вкуснющий. Сделай сегодня такой же, ладно?
 
- Ай! Ты нарочно дергаешь меня за волосы. Я же вижу!
 
- Дядя, молоко чуть не убежало. Лучше я налью Амели холодного, а то она не будет пить.
 
- У нас остались хлопья? Хочу хлопья. Это ты съел все хлопья!
 
- Дядя, ты не видел мой циркуль? Он лежал с учебником математики.
 
- Дядя, я его не брал. Честное слово, не брал. Он всегда говорит на меня, а это не я.
 
Сражаясь в одиночку с повседневной рутиной, – будя троих племянников, слушая их протесты (Амели ненавидит рано вставать), одевая, кормя завтраком, разбираясь в их ссорах, готовя бутерброды и отвозя всех в школу (разный возраст, разные школы), – я почувствовал поддерживающую меня силу.  От еще звучавших в голове детских голосов, от неуемной жизненной энергии троих ребят, крепко стоящих на земле, я почувствовал себя крутым и позвонил в полицию. Вчера я несколько раз звонил туда, но безрезультатно: никто не сообщал о бродящей по улицам Мадрида собаке без ошейника. Я подумал, что с утра на дежурство заступит другая смена, и ответивший по телефону человек не сочтет меня назойливым. Мнение окружающих все еще было важным для меня и страшило почти так же сильно, как потеря собаки. Почти. Но не совсем. Новая мощь, ощущение собственной крутости, заразительная жизненная сила детей, жизнь ради жизни, дыхания, ощущения крови в теле твердили, что я имею право знать, право на помощь и право спрашивать столько, сколько понадобится. Я набрал номер телефона, и женщина-полицейский сказала несколько слов, от которых сердце едва не выскочило из груди:
 
- Подождите минутку, кажется, сегодня утром произошел какой-то инцидент с боксером.
 
А Паркер – боксер.
 
- Я соединю вас с полицейским участком.
 
Мое сердце бешено колотилось; достаточно было просто положить руку на грудь, чтобы почувствовать это.
 
- Добрый день.
 
- Добрый. Вы – хозяин боксера?
 
Гоняясь за чужим мячом, Паркер заблудился и спрятался на крытой парковке возле дома, где и провел ночь. Утром кто-то из автовладельцев открыл дверь, мой пес выбежал на улицу и наткнулся на женщину, гулявшую со своей собакой. Псы зарычали и бросились друг на друга, завязалась нешуточная драка. Женщина пыталась разнять собак, и Паркер ее укусил. Теперь он находился в собачнике, так сказать, под арестом, но целый и невредимый.
 
Это было самое необычное, что когда-либо случалось со мной, и я вдруг понял, что тридцать семь лет считал себя оптимистом, никогда таковым не являясь. Я никогда по-настоящему не верил, что бросивший меня может вернуться, а потерянное может снова оказаться в моих руках. Однако, несмотря на мои злополучные убеждения и молчаливое неверие, пес был жив. Вероятно, мне придется оформлять кучу бумаг, писать заявления, решать проблему с микрочипом (похоже, электроника не сработала, поэтому, чья была собака, не узнали и меня не нашли), ждать, заявит ли на меня в полицию укушенная женщина, и будет ли суд. Всё это ерунда. Мой пес снова будет со мной!
 
 
 
 
Утро в магазине было очень долгим, но радостным и надежным в том смысле, что не могло выскользнуть из рук, как частенько бывало раньше. Я начал размышлять, и мне пришло в голову, что, после смерти отца, мы, пережив эту катастрофу, все трое – мама, Нурия и я – стали своего рода беглецами. Беглецы убегают от закона и не могут остановиться, чтобы построить будущее, потому что не находят себе места в системе несправедливости, зачастую являясь таковыми не по своей воле. Как все беглые вне закона, мы мало что могли, только двигаться каждый своим путем всё дальше и дальше по горным кручам Сьерра-Мадре. Мы были почти бесполезны друг для друга, разве что приглядывали за товарищем, чтобы он не попал в лапы продажного окружного злодея-шерифа, то бишь депрессии, горя и охватившей тебя пустоты. А если кто-то все же попадал в эту ловушку, нужно было пытаться его спасти, хотя порой это было невозможно, поскольку ставило под  угрозу твою собственную неприкосновенность. Иногда в этом горе три наших дороги пересекались, но никогда не сходились. Однако было приятно сознавать, что в соседней комнате находится кто-то еще со своей кручиной. Что он рядом и посматривает, чтобы ты нечаянно не оказался в темнице того аморального и беспринципного шерифа, о котором я говорил. В том смысле, что в горе семья живет по законам кораблекрушения: каждый сам за себя. У всех свой собственный неординарный метод убежать от смерти, чужой и своей, потому что очень велико искушение на все махнуть рукой. Теперь я взрослый и понимаю маму, которая тогда решила отдать всю себя магазину, не сидеть без дела и как можно меньше думать, чтобы не сломаться. Стратегия зачастую провальная, нередко грязная, сплошь и рядом необдуманная и поспешная, как стратегия беглецов. [прим: скорее всего, здесь проводится параллель с фильмом американского режиссера Джона Хьюстона “Сокровища Сьерра-Мадре” (1948г) о трех золотоискателях]
 
Еще я подумал, что Нурия переживала смерть отца совсем иначе. Она замкнулась в себе, гуляла по ночам, меняла парней как перчатки, – крутых плохишей на слизняков и наоборот, – слишком много пила и, думается мне, наркоманила. Лишь через два года, в один прекрасный день, она сдалась пресловутому шерифу, после чего была заперта в злосчастной одиночке, откуда, сама того не сознавая, не хотела выходить, пока мама не вытащила ее из заточения.
 
Мы были в гостях у дяди с тетей. Довольно мило обедали. Сейчас мы уже не ходим по гостям, а тогда все родственники были очень внимательны к нам и приглашали к себе по любому поводу. Мы говорили с кузенами о книгах, кто что читал. Тогда все повально читали Альмудену Грандес, это было модно.  За обедом сестра не проронила ни слова, хотя она болтлива, как сорока, и, если не выскажет своего мнения, то просто лопнет. Она изумленно и как-то странно взирала на нас и молчала в то время, как остальные с жаром обсуждали достоинства и недостатки сюжета и персонажей. Мы беззаботно болтали, насколько можно беззаботно болтать, когда умер кто-то близкий. Странно, но подобная живость общения необходима, она приходит сама собой, если к этому стремиться. Жизнь продолжается, и мир не стоит на месте. Писатели пишут новые книги, типографии печатают их, продавцы продают, а люди читают, чтобы ничего не чувствовать или, наоборот, чувствовать больше и таким образом понять, почему умирают важные для тебя люди.
 
- Что с тобой? – спросила Нурию мама по дороге домой. – Почему в гостях ты все время молчала?
 
Сестра пожала плечами, но мама не отступала:
 
- Ты сердишься?
 
В кои-то веки Нурия не стала защищаться или нападать, а просто ответила:
 
- Я не понимаю книги.
 
- В смысле, не понимаешь?
 
- Я пытаюсь читать, но не понимаю слов. В голове ничего не укладывается. Книга, которую вы обсуждали, я не знаю, о чем вы говорили.
 
На следующее утро мама обратилась к психологу, который был нашим постоянным покупателем, и сестра стала ходить к нему дважды в неделю. То ли сеансы психотерапии, то ли время освободили Нурию из каталажки. Теперь она такая, какая есть: по-прежнему не читает ни книг, ни газет, но не потому, что не понимает, а потому, что, по ее словам, далека от политики, и все политики – мошенники. Банальщина.
 
 
 
 
Утром в магазине я задался вопросом: не остаемся ли мы по сию пору беглецами, хотя с той печальной предрождественской ночи, когда мы потеряли отца, прошло столько лет. Не убегаю ли я к партизанам, скрываясь от продажного шерифа, потому что до сих пор думаю, что он может меня догнать. Или просто по привычке, не зная, что еще можно сделать. Или хочу замедлить время, чтобы не предать ушедшего: если время остановилось, то и смерти не существует. Я задумался: не сохранял ли я для отца его место, трудясь каждый день в магазине на протяжении почти двух десятков лет и застряв в своих семнадцати годах, потому что, несмотря на тридцать семь, я во сне и наяву твердо верил, что однажды он вернется. И тогда я понял, что ни уход из дома матери, ни покупка магазина, ни поездка, ни появление девушки не пойдет мне впрок, пока я не избавлюсь от бесчестного шерифа, который есть не что иное, как страх. Предстояло разобраться, действительно ли я хочу, чтобы остаток жизни прошел именно так, или же я, подобно Спящей Красавице, сплю и жду, когда кто-нибудь – к примеру, мой отец во сне – меня разбудит.

© Copyright: Вера Голубкова, 2025

Регистрационный номер №0540161

от Сегодня в 02:51

[Скрыть] Регистрационный номер 0540161 выдан для произведения:
Беглецы
 
На меня свалилась атомная бомба и разрушила прежнюю жизнь. Все мои давешние треволнения казались смешными, я о них даже не вспоминал. Я не мог думать ни о чем другом, кроме собаки. Где проводил ночи мой Паркер? В каких условиях? Много раз я слышал, что есть люди, которые крадут больших собак, для подпольных собачьих боев, и оставляют их там умирать. Еще я слышал про людей, которые, найдя собак, не ищут хозяина, а оставляют их у себя. По сути, это был лучший вариант: пусть я никогда не увижу Паркера, но он, по крайней мере, будет жить в любящей его семье. Так я думал, пока одевался. После бессонной ночи я был выжат как лимон, а день еще только начинался.
 
- Ну еще чуть-чуть... пожа-а-лста...
 
- Дядя, у меня сегодня физра, не забудь положить мою форму.
 
- Дядя, бутерброд вчера был вкуснющий. Сделай сегодня такой же, ладно?
 
- Ай! Ты нарочно дергаешь меня за волосы. Я же вижу!
 
- Дядя, молоко чуть не убежало. Лучше я налью Амели холодного, а то она не будет пить.
 
- У нас остались хлопья? Хочу хлопья. Это ты съел все хлопья!
 
- Дядя, ты не видел мой циркуль? Он лежал с учебником математики.
 
- Дядя, я его не брал. Честное слово, не брал. Он всегда говорит на меня, а это не я.
 
Сражаясь в одиночку с повседневной рутиной, – будя троих племянников, слушая их протесты (Амели ненавидит рано вставать), одевая, кормя завтраком, разбираясь в их ссорах, готовя бутерброды и отвозя всех в школу (разный возраст, разные школы), – я почувствовал поддерживающую меня силу.  От еще звучавших в голове детских голосов, от неуемной жизненной энергии троих ребят, крепко стоящих на земле, я почувствовал себя крутым и позвонил в полицию. Вчера я несколько раз звонил туда, но безрезультатно: никто не сообщал о бродящей по улицам Мадрида собаке без ошейника. Я подумал, что с утра на дежурство заступит другая смена, и ответивший по телефону человек не сочтет меня назойливым. Мнение окружающих все еще было важным для меня и страшило почти так же сильно, как потеря собаки. Почти. Но не совсем. Новая мощь, ощущение собственной крутости, заразительная жизненная сила детей, жизнь ради жизни, дыхания, ощущения крови в теле твердили, что я имею право знать, право на помощь и право спрашивать столько, сколько понадобится. Я набрал номер телефона, и женщина-полицейский сказала несколько слов, от которых сердце едва не выскочило из груди:
 
- Подождите минутку, кажется, сегодня утром произошел какой-то инцидент с боксером.
 
А Паркер – боксер.
 
- Я соединю вас с полицейским участком.
 
Мое сердце бешено колотилось; достаточно было просто положить руку на грудь, чтобы почувствовать это.
 
- Добрый день.
 
- Добрый. Вы – хозяин боксера?
 
Гоняясь за чужим мячом, Паркер заблудился и спрятался на крытой парковке возле дома, где и провел ночь. Утром кто-то из автовладельцев открыл дверь, мой пес выбежал на улицу и наткнулся на женщину, гулявшую со своей собакой. Псы зарычали и бросились друг на друга, завязалась нешуточная драка. Женщина пыталась разнять собак, и Паркер ее укусил. Теперь он находился в собачнике, так сказать, под арестом, но целый и невредимый.
 
Это было самое необычное, что когда-либо случалось со мной, и я вдруг понял, что тридцать семь лет считал себя оптимистом, никогда таковым не являясь. Я никогда по-настоящему не верил, что бросивший меня может вернуться, а потерянное может снова оказаться в моих руках. Однако, несмотря на мои злополучные убеждения и молчаливое неверие, пес был жив. Вероятно, мне придется оформлять кучу бумаг, писать заявления, решать проблему с микрочипом (похоже, электроника не сработала, поэтому, чья была собака, не узнали и меня не нашли), ждать, заявит ли на меня в полицию укушенная женщина, и будет ли суд. Всё это ерунда. Мой пес снова будет со мной!
 
 
 
 
Утро в магазине было очень долгим, но радостным и надежным в том смысле, что не могло выскользнуть из рук, как частенько бывало раньше. Я начал размышлять, и мне пришло в голову, что, после смерти отца, мы, пережив эту катастрофу, все трое – мама, Нурия и я – стали своего рода беглецами. Беглецы убегают от закона и не могут остановиться, чтобы построить будущее, потому что не находят себе места в системе несправедливости, зачастую являясь таковыми не по своей воле. Как все беглые вне закона, мы мало что могли, только двигаться каждый своим путем всё дальше и дальше по горным кручам Сьерра-Мадре. Мы были почти бесполезны друг для друга, разве что приглядывали за товарищем, чтобы он не попал в лапы продажного окружного злодея-шерифа, то бишь депрессии, горя и охватившей тебя пустоты. А если кто-то все же попадал в эту ловушку, нужно было пытаться его спасти, хотя порой это было невозможно, поскольку ставило под  угрозу твою собственную неприкосновенность. Иногда в этом горе три наших дороги пересекались, но никогда не сходились. Однако было приятно сознавать, что в соседней комнате находится кто-то еще со своей кручиной. Что он рядом и посматривает, чтобы ты нечаянно не оказался в темнице того аморального и беспринципного шерифа, о котором я говорил. В том смысле, что в горе семья живет по законам кораблекрушения: каждый сам за себя. У всех свой собственный неординарный метод убежать от смерти, чужой и своей, потому что очень велико искушение на все махнуть рукой. Теперь я взрослый и понимаю маму, которая тогда решила отдать всю себя магазину, не сидеть без дела и как можно меньше думать, чтобы не сломаться. Стратегия зачастую провальная, нередко грязная, сплошь и рядом необдуманная и поспешная, как стратегия беглецов. [прим: скорее всего, здесь проводится параллель с фильмом американского режиссера Джона Хьюстона “Сокровища Сьерра-Мадре” (1948г) о трех золотоискателях]
 
Еще я подумал, что Нурия переживала смерть отца совсем иначе. Она замкнулась в себе, гуляла по ночам, меняла парней как перчатки, – крутых плохишей на слизняков и наоборот, – слишком много пила и, думается мне, наркоманила. Лишь через два года, в один прекрасный день, она сдалась пресловутому шерифу, после чего была заперта в злосчастной одиночке, откуда, сама того не сознавая, не хотела выходить, пока мама не вытащила ее из заточения.
 
Мы были в гостях у дяди с тетей. Довольно мило обедали. Сейчас мы уже не ходим по гостям, а тогда все родственники были очень внимательны к нам и приглашали к себе по любому поводу. Мы говорили с кузенами о книгах, кто что читал. Тогда все повально читали Альмудену Грандес, это было модно.  За обедом сестра не проронила ни слова, хотя она болтлива, как сорока, и, если не выскажет своего мнения, то просто лопнет. Она изумленно и как-то странно взирала на нас и молчала в то время, как остальные с жаром обсуждали достоинства и недостатки сюжета и персонажей. Мы беззаботно болтали, насколько можно беззаботно болтать, когда умер кто-то близкий. Странно, но подобная живость общения необходима, она приходит сама собой, если к этому стремиться. Жизнь продолжается, и мир не стоит на месте. Писатели пишут новые книги, типографии печатают их, продавцы продают, а люди читают, чтобы ничего не чувствовать или, наоборот, чувствовать больше и таким образом понять, почему умирают важные для тебя люди.
 
- Что с тобой? – спросила Нурию мама по дороге домой. – Почему в гостях ты все время молчала?
 
Сестра пожала плечами, но мама не отступала:
 
- Ты сердишься?
 
В кои-то веки Нурия не стала защищаться или нападать, а просто ответила:
 
- Я не понимаю книги.
 
- В смысле, не понимаешь?
 
- Я пытаюсь читать, но не понимаю слов. В голове ничего не укладывается. Книга, которую вы обсуждали, я не знаю, о чем вы говорили.
 
На следующее утро мама обратилась к психологу, который был нашим постоянным покупателем, и сестра стала ходить к нему дважды в неделю. То ли сеансы психотерапии, то ли время освободили Нурию из каталажки. Теперь она такая, какая есть: по-прежнему не читает ни книг, ни газет, но не потому, что не понимает, а потому, что, по ее словам, далека от политики, и все политики – мошенники. Банальщина.
 
 
 
 
Утром в магазине я задался вопросом: не остаемся ли мы по сию пору беглецами, хотя с той печальной предрождественской ночи, когда мы потеряли отца, прошло столько лет. Не убегаю ли я к партизанам, скрываясь от продажного шерифа, потому что до сих пор думаю, что он может меня догнать. Или просто по привычке, не зная, что еще можно сделать. Или хочу замедлить время, чтобы не предать ушедшего: если время остановилось, то и смерти не существует. Я задумался: не сохранял ли я для отца его место, трудясь каждый день в магазине на протяжении почти двух десятков лет и застряв в своих семнадцати годах, потому что, несмотря на тридцать семь, я во сне и наяву твердо верил, что однажды он вернется. И тогда я понял, что ни уход из дома матери, ни покупка магазина, ни поездка, ни появление девушки не пойдет мне впрок, пока я не избавлюсь от бесчестного шерифа, который есть не что иное, как страх. Предстояло разобраться, действительно ли я хочу, чтобы остаток жизни прошел именно так, или же я, подобно Спящей Красавице, сплю и жду, когда кто-нибудь – к примеру, мой отец во сне – меня разбудит.
 
Примерный сын - Глава 21
Рейтинг: 0 15 просмотров
Комментарии (0)

Нет комментариев. Ваш будет первым!