Нож с пластмассовой ручкой

–          Ну, улыбнись же, – просила Агрита. – Улыбнись! Ведь у тебя сегодня  день рождения.

–       Да,  – ответил Улдис и  подпрыгнул, пытаясь заглянуть через забор.

–       Почему ты всегда такой злой? Даже в свой день рождения!

         Сдвинув за спину полупустую потрёпанную наплечную сумку, которая только мешалась,  Улдис подпрыгнул ещё раз. Во дворе вдоль сарая бродил лохматый пятнистый пёс.

            –       Интересно, почему эта дворняга на нас не лает?

         –       Потому что мы хорошие люди. На хороших людей собаки не лают.

         –       Я не хороший, я – плохой. Р-р-р-р-р! – оскалил зубы Улдис.

         –       У тебя же сегодня день рождения.

         –       Да, у меня сегодня день рождения.

         –       Тогда почему ты хмурый?  Ну, улыбнись, пожалуйста, улыбнись… А то и не помню, когда в последний раз видела на твоём лице улыбку.

         Улдис насупился ещё сильней.

         –       Всё злишься и злишься, –  не унималась Агрита.

         –       Знаешь что?  Ты мне надоела! Убирайся к чёрту! – вдруг ни с того ни с сего заорал он.

         –       Что?

         –       Я сказал, убирайся к чёрту! Оглохла, что ли?

         –       Снова начинаешь?

         –       Ничего я не начинаю.

         –       Начинаешь. Сам прекрасно знаешь, что будешь после жалеть, но нарочно относишься ко мне так грубо, что просто противно. Противно…

         –       Ни о чём  я не буду жалеть.

         –       Будешь, будешь, ещё как будешь! – выкрикивала девушка, топая ногой, и чёлка у неё на лбу упрямо подпрыгивала в такт.

         Улдиса больше всего бесило то, что Агрита была права. И не надо даже было, как  раньше, ждать. Уже сейчас он пожалел – сразу же. Как только сказал, чтобы она убиралась прочь, так и пожалел. Только не хотелось ему показывать этого, а то она станет строить из себя бог знает кого. Нашлась тоже… деловая слишком. Улдис презрительно сплюнул.

         –       Ну, мотай, мотай отсюда! Чего ты  ждёшь! – рявкнул он.

         –       Хорошо, я пойду, – сказала Агрита. – Только не вздумай через полчаса прибежать за мной.

         Она повернулась и, размахивая сумочкой, пошла прочь. Вдали из-за перекрёстка вынырнул трамвай.

         –       И не подумаю! – Улдис крикнул ей вслед.

         –       Крети-и-ин! – ответила девушка, обернувшись.

         И она пошла дальше, ускоряя шаг, с высоко поднятой головой. Трамвай, набрав скорость, промчался мимо Улдиса. А он всё стоял и стоял, глядя на постепенно удаляющуюся Агриту. И так он стоял долго.  До тех пор, пока девушка, так и не посмотрев назад, наконец, не исчезла за поворотом. В душе парень таил надежду, что она всё-таки обернётся. Хоть один-единственный разочек. Но, дудки! Теперь не оставалось ничего иного, как отправиться домой.

         «Фигушки! Не побегу за ней. На этот раз точно не побегу», подумал он и плюнул сквозь зубы, стараясь попасть в проезжающие мимо «Жигули-люкс» – жёлтые, сверкающие, словно пуговица на парадном мундире.

         По дороге  Улдис заметил трёх малышей из четвёртого класса. Те сначала маячили впереди него, а потом, забившись в телефонную будку, принялись о чём-то шептаться.

–                   Стоять, не двигаться! – выкрикнул парень, просунув голову  в будку – одного стекла в будке не было.

Малыши притихли.

–            Карабас! – прошептал один из них.

–                   Я покажу тебе – Карабас! – Улдис отвесил тому подзатыльник. – Чего шляетесь? Марш по домам!

–                   Тебе какое дело? – заикнулся было самый отважный из них.

–                   Что?.. Что ты сказал? – Улдис вынул голову из оконного проёма и рывком открыл дверь телефонной будки.

–                   Я, что ли?

–                   Ты.

–                   Ничего, я ничего не говорил.

–                   Тогда прикуси язык! – Улдис улыбнулся, увидев, как перетрусила малышня.

–                   Мы просто… просто гуляем, – сбивчиво произнёс смельчак.

–                   Какое же это, к чёрту,  гуляние, если вы торчите здесь? Ну-ка, брысь отсюда! Мне долго ждать?

Только сейчас Улдис заметил, что третий малыш, который всё время отмалчивался, что-то прятал в рукаве.

–                       Ну-ка, покажи! – потребовал Улдис, протягивая руку. – Что там у тебя?

–                   Не показывай! – засуетился самый маленький из них. – Не показывай, отнимет!

–                   Покажи! Иначе, слово даю, вы меня разозлите и тогда вам не сдобровать!

Мальчишка медлил. Улдис схватил его за локоть и до боли вывернул руку. На пол телефонной будки упал нож – блестящий, с длинным лезвием и рукояткой, набранной из цветных пластмассовых кусочков.

–       Смотри-ка, с холодным оружием ходит, – поднимая нож, произнёс Улдис. – Нужно будет отвести в милицию.

–       Отдай! – стал просить тот, что был бойчее всех.

–       И не подумаю. Пырнёте ещё кого-нибудь.

–       Отдай, отдай! – не унимался смельчак.

Молчун начал хныкать, потирая ноющую от боли руку.

–       Ну, хорошо, хорошо. На этот раз обойдёмся без милиции, – сказал Улдис, убирая нож себе в сумку.

–       Отдай, Карабас!

–       Что?

–       Отдай по-хорошему.

–       Что-о-о?

–       Ничего.

Тот, у которого он отнял нож, ещё потихоньку скулил.

–       Перестаньте реветь, и без разговоров брысь отсюда! – закричал Улдис на малышей.

Когда он стал выходить из будки, самый маленький вцепился в ремень сумки, повторяя:

–       Отдай, тебе говорят! Это не мой! Прошу, отдай, это не мой! Прошу, отдай…

Улдис со всей силы оттолкнул мальчугана. Тот не отставал, и он двинул кулаком ему в скулу. Мелюзга бросилась наутёк…

Отбежав на некоторое расстояние, они наперебой затараторили:

–       Карабас, ты дождёшься! Отцу пожалуюсь! Отдай нож! Бандит! Я старшему брату всё расскажу, тогда увидишь!

–       Попробуй только! Сделаю из тебя отбивную! – Улдис крикнул в ответ. – Из тебя и из твоего брата!

Гнаться за сопляками было лень. Потерев о брюки ушибленный кулак, он матерно выругался... Прохожие на улице оглянулись, но никто ничего не сказал. Улдис сделал несколько шагов в направлении беглецов, нарочно громко стуча ногами по асфальту. Испугавшись, мальчишки перестали кричать, снова дали дёру и вскоре скрылись за углом ближайшего дома.

«Подумаешь – брат! Нашёл чем хвалиться! Курам на смех!», Улдис вынул из сумки нож и ещё раз внимательно его осмотрел. «Здорово сработано. Не придраться», он провёл пальцем по острию. «Даже заточки не требуется. Классный подарочек мне на день рождения», думал он, бережно укладывая нож обратно в сумку.

Дальше Улдис двинулся куда глаза глядят. Шёл до тех пор, пока, сам не зная как, не оказался за кустом сирени, который рос напротив складских дверей овощного магазина. Отец в тот момент выгружал из машины капусту. Выглядело так, что он был пока трезв. Похоже, что он ещё сегодня не налакался. Уже много лет Улдис не появлялся здесь и сейчас с удивлением отметил, что куст сирени за это время сильно разросся.

Когда-то… да, ведь когда-то, когда он был ещё маленьким, они вместе с матерью довольно часто приходили сюда. Стоя за этим кустом, караулили отца. Особенно в день выдачи зарплаты. Позже мать стала посылать Улдиса одного, но в этом было мало толку, а теперь, после получки, отец частенько вообще не приходит домой. Появляется лишь на следующий день, под утро или вечером, ругается, бьёт мать. Бывает, что одержимый необъяснимой яростью, колотит и Улдиса.  Но через неделю, когда деньги кончаются и хмель проходит, он просит прощения, распускает нюни, божится, что и капли в рот больше не возьмёт, утверждает, что он скотина, свинья и никто иной.

Стоя за кустом сирени, Улдис наблюдал, как отец выгружает из машины капусту.

«Хотя бы сегодня не набрался!», думал парнишка, сжимая в кулаках большие пальцы до тех пор, пока не хрустнули суставы. «Хотя бы сегодня… хотя бы сегодня не налакался бы».

Ещё неделю назад отец обещал, а позавчера ещё раз напомнил, что в день рождения Улдиса они идут на футбол – «Даугава» играла с «Нистру».

Настоящий футбол с настоящими футболистами, не тот, чёрт возьми, что мальчишки гоняют во дворе. Настоящий матч, который одноклассники в лучшем случае посмотрят по телевизору, в то время, когда они будут сидеть там, на настоящем стадионе. Тем более что дома у Улдиса телевизора не было. И, когда на следующий день в классе начнут обсуждать вчерашнюю игру, он так, мимоходом, как бы между прочим, бросит им:

–       Да что вы, глупенькие, понимаете? Игра была чертовски классной!

Те, естественно, скорчив недовольные мины, скажут:

–       Ты сам ничего не смыслишь, у тебя и телевизора дома нет!

А он им тут же, бац-бац, в ответ:

–   К сожаленью, старички, я там был. От свистка до свистка. Случайно, не видели? Был момент – телекамеру прямо на меня навели.

Все сразу же заткнутся. Интересно посмотреть тогда на их физиономии! А если его и в самом деле покажут по телевизору? Не исключено ведь. О, господи!

Главное, чтобы предок не набрался. Если наберётся – ясное дело, никуда они не пойдут. Как пить дать!

«Лишь бы он выдержал, лишь бы он выдержал до вечера!» Улдис мысленно повторял, всё также нервозно сжимая большие пальцы в кулаках.

Пока отец выглядел трезвым, но отчего-то не оставляло предчувствие, что он всё же не вытерпит и сегодня вечером напьётся как и обычно. Так или иначе, напьётся.

А два дня назад отец обещал повести его на футбол:

–       Ты увидишь, сынок, что никакая я не свинья.

–       А ты не обманешь? – сомневался Улдис.

–  Никакого обмана. Я буду не я, если через два дня мы оба как миленькие не будем сидеть на трибуне центрального стадиона! Вот моя рука!

Заметив, что сын колеблется, отец добавил:

–       Ты не веришь мне?

И Улдис несмело протянул свою руку:

–  Верю.

А сейчас он стоял за широко раскинувшимися ветвями сирени и смотрел, как отец выгружает из грузовика капусту. Улдис был готов простить ему абсолютно всё: и то, что раньше торчал с матерью за этим кустом; и то, что, вернувшись пьяным домой, отец обычно давал волю рукам и, схватив мать за волосы, бил её головой о стену; и то, что нередко перепадало и самому Улдису; и то, что в школу приходилось ходить в потрёпанных джинсах местного производства;  и то, что у них не было телевизора, а порой посреди месяца в холодильнике было хоть шаром покати. Однако всё, абсолютно всё, Улдис был готов простить, если бы только… если бы только отец вытерпел до вечера –  вытерпел, пришёл домой трезвым и после они отправились бы на стадион. Пошли бы смотреть настоящий футбол. Но не покидало почему-то ощущение, что этого не случится, что всё это просто-напросто наивные грёзы.

         Улдис разжал затёкшие пальцы.

–       Эй, Альфред! Картошку! – из глубины склада донёсся женский голос. – Срочно грузи картошку!

Отец зашёл внутрь.

Ещё некоторое время парнишка постоял за кустом. Вышел шофёр, забрал из машины, гружёной  капустой, какие-то бумаги и опять исчез, но отец больше не появлялся. Наконец, Улдису наскучило, и он поплёлся домой. По дороге к нему привязался котёнок, чёрный с белыми лапками.

«Ах, ты, гадёныш! Что тебе надо?» – подумал парень. «Крутишься под ногами!»

Злился на себя потому, что в школе, не устояв от соблазна, он уже успел кое-кому проболтаться, что вечером идёт с отцом на матч. Если этого не случится, завтра весь класс будет над ним издеваться. Так хотелось схватить котёнка за шкирку и крутить ему голову до тех пор, пока не послышится из-под пальцев хруст хрящей и косточек. Жалобно мяукнув, котёнок испустит дух, а между пальцев засочится тёплая липкая жижа. Котёнок всё вертелся и вертелся под ногами. Улдис нагнулся, чтобы схватить его, но тот, словно почуяв неладное, отскочил в сторону.

–                   Тварь чёртова, я  тебе покажу! – рассвирепел он. Отыскав в сумке нож, Улдис тщательно прицелился и метнул его в котёнка.

Перевернувшись в воздухе, нож рукояткой ударил животное в бок. Выгнув спину дугой и задрав хвост, котёнок исчез в придорожной траве.

–                   Идиотизм. Нужно было бросать сильнее, – сказал парнишка сам себе, затем поднял нож  и, отерев от пыли, снова сунул его в сумку.

–        Где ты так долго шляешься? – спросила мать, открывая дверь.

Улдис не ответил. У матери на подбородке и под глазом всё ещё красовались побледневшие жёлто-синие кровоподтёки. Казалось, что прежде с её лица они сходили быстрее, чем в последнее время, когда новый синяк появлялся прежде, чем успевали исчезнуть старые. Вообще, за последний год мать изменилась. Стала слабее и бледнее. Порой Улдис в мыслях настойчиво пытался убедить себя, что ведь это его мать, стараясь в те минуты хоть немного возбудить в себе те чувства, которые сын должен испытывать к своей матери, те чувства, которые как в тумане всплывали из далёкого детства, из того времени, когда был ещё совсем маленьким. Но сейчас, как ни старался, ничего похожего,  к сожалению, ощутить ему не удавалось. Всё хорошее было так далеко в прошлом, что одолевали сомнения – а было ли это в самом деле? Сейчас он просто-напросто ненавидел её. Ненавидел эти вечные синяки на лице и этот вечно испуганный, боязливый взгляд.

–   Иди, поешь, – сказала мать, когда парень раздевался в прихожей. – Я тебе ко дню рождения испекла творожный пирог. Творог, правда, кисловат, но сойдёт.

–   Снова какое-нибудь дерьмо! – Улдис процедил сквозь зубы, усаживаясь на кухне за столом.

–   Опять не так. Что же ты хочешь? Думаешь, я вас могу пирожными потчевать? Пирожные проси у папочки.

–   Не зуди! – буркнул Улдис и принялся за остывший картофель.

Аппетит был волчий. Следом он умял четыре куска пирога, который и в самом деле оказался лучше, чем можно было ожидать. По этому поводу Улдис презрительно фыркнул. Утолив голод, он уединился в своей небольшой комнатушке в конце коридора.

Чем меньше оставалось времени до начала матча, тем быстрее таяла надежда, что отец вернётся вовремя. Задержится, обязательно задержится или вообще не придёт сегодня! Парень пытался не думать об этом. Он вынул нож, поиграл им в руке, вытянулся на диване и, приблизив пластмассовую рукоятку к глазам, смотрел сквозь неё на свет. Увидеть, конечно, ничего не мог. Но за окном светило солнце, и его лучи причудливо преломлялись в цветных кусочках пластмассы, рассыпаясь  разноцветными искрами. До начала матча оставалось лишь два часа. Крепко зажмурив один глаз, Улдис наблюдал за игрой света, поворачивая нож то так, то эдак. В конце концов, наскучило. Решив, что этот подарок, который он сделал сегодня сам себе, не так уж и плох, он сунул нож под подушку и перевернулся на живот. Мелькнула мысль – вряд ли им удастся достать билеты на футбол. Приедут, а окажется, что билетов уже нет. Всё  продано. Зря приедут. Будут локти кусать.

«Как пить дать, билетов не будет», размышлял парень, прикидывая, что потребуется по меньшей мере минут сорок, чтобы добраться до стадиона.

Время шло медленно. Отца всё ещё не было. Улдис встал и повернул будильник стрелками к стене. После этого он вернулся на кухню и торопливо съел пятый кусок творожного пирога. Спустя минуту заглянул в комнату, где,  склонившись за столом,  сидела мать, которая как всегда латала неизвестно откуда откопанное тряпьё, копаясь в ящичке для швейных принадлежностей.

–   Шьёшь? – спросил Улдис, подойдя к ней.

–   Шью, – ответила мать и невольно подняла руку, словно хотела погладить сына по голове.

Парень резко отстранился. Мать снова нагнулась над ящичком и, смешно передёрнув коленками, закусила конец нити.

–   У тебя сегодня день рождения, – после недолгого молчания робко сказала она.

–   Ага, – ответил Улдис.

–   Четырнадцать лет исполнилось. Че-тыр-над-цать…

–   Да, знаю, – ответил Улдис.

–   Отца ждёшь? – через мгновение снова спросила она.

–   Жду.

–   Ну, жди, жди. Обещал сегодня вернуться домой вовремя.

–   Сам прекрасно знаю! – отрезал Улдис.

–   Я же ничего. Я просто так сказала, – опустив глаза, мать продолжала мелькать иголкой.

–   И я просто так отвечаю.

Чем дальше, тем медленнее двигалось время. Чем медленнее двигалось время, тем крепче становилась уверенность, что отец всё же опоздает – притащится в стельку пьяный, в лучшем случае, к полуночи.

–   И я только просто так, – Улдис почему-то повторил и, выходя из комнаты, с треском захлопнул дверь.

     Вернувшись к себе в комнатушку, он рухнул на диван и правой рукой нащупал спрятанный под подушкой нож.

–   Я буду не я, если через два дня мы с тобой как миленькие не будем сидеть на центральной трибуне стадиона! Вот моя рука! – позавчера говорил отец. И тогда ещё он прибавил:

     –       Ты увидишь, сынок, что никакой я не свинтус. Жизнь безжалостна. Сам поймёшь позже. А с завтрашнего дня я начну всё с начала, всё заново начну. Послезавтра идём на стадион.  Железно!

«Железно, железно, железно!» звенело в ушах.

Минут пятнадцать Улдис пролежал без движения. Посмотрел на часы – до начала игры осталось ровно сорок минут. Он был готов взорваться от злости!

–   Ах ты, старый хрен! Алкоголик проклятый! Чтобы тебя когда-нибудь задавили! – ругаясь про себя, парень тихо выскользнул в коридор.

Там на гвозде висела кое-какая одежда, и он принялся рыться в карманах, хоть и знал точно, что напрасно старается, потому что последние копейки он сам же выудил оттуда около месяца назад. Как и следовало ожидать, с чего он начал, тем и закончил эту операцию.

–   Послушай, дай мне рубль, – несмело попросил юбиляр, снова приоткрыв дверь комнаты.

Было видно, что мать сначала и в толк не могла взять, что хочет от неё сын, но когда, наконец, поняла,  ответила сразу же, даже не пытаясь узнать, для чего Улдису вдруг понадобились деньги:

     –       А у меня нет. С утра папа всё выгреб,  я сама последние копейки еле наскребла, чтобы за творогом сходить. Нет у меня.

–   Значит, нет?

–   Нет.

–   А ты поищи, может, найдутся, – Улдис угрожающе приблизился к матери.

–   Нет у меня, сынок, нет…

–   А ты поищи, поищи всё же…

–   Ишь что вообразил, сопляк! Мало того, что один у меня жизнь по капельке высосал, теперь и второй начинает. – Мать в сердцах  вскочила с места.

Улдис плюнул прямо на пол. Он уже слышал, как свистит арбитр, кричат болельщики, и под звуки марша выбегают на поле футболисты. Так или иначе, но  ехать на стадион смысла уже не было. Оставалось только надеяться, что наши по крайней мере не проиграют.

«Хотя было бы лучше, если бы они продули, чтобы их отметелили, как никогда прежде – со счётом 10:0,» Улдис хотел было плюнуть на пол второй раз, но передумал.

Вернувшись к себе в комнатушку, он ещё долго слышал, как бушевала мать.

– Свинья! Вы только посмотрите… Со временем вырастет такая же скотина, как и старый.

Через два часа, когда матч уже приближался к своему завершению, а может, уже и закончился, парень стал неторопливо разбирать постель. Спать не хотелось, но чертовски хотелось нырнуть под одеяло и ни о чём больше не думать.

–   Уже ложишься? – стоя в дверях, удивлённо спросила мать.

–   Не твоё дело! – со слезами на глазах огрызнулся он. – Что хочу, то и делаю.

Скорчившись на диване, Улдис извлёк из-под подушки нож и, сжав его в руке, слушал как за окном, в темноте, шуршат шинами автомобили.

«Разъездились, сволочи!», подумал он. « А что им ещё делать? Как же – посмотрели футбол и теперь катят по домам».

В воображении Улдис рисовал такую картину: вот он вразвалочку подходит к начищенной до блеска машине,  вытаскивает оттуда ту мразь, что там расселась, развалившись на сиденье, и бьёт ножом прямо в его обрюзгший живот. Один раз, второй, третий. Пальцы под одеялом крепко сжимали пластмассовую рукоять.

Из сна Улдиса вырвал яркий свет, резкой волной ударив по глазам. У дивана стоял отец, держа в высоко поднятой руке авоську с дюжиной яблок.

–   С днём рожденья тебя, старичок! Глянь, что я тебе принёс! –выкрикнул он, с каждым словом выдыхая тошнотворно-кислый запах вина.

–   Убирайся! Убирайся прочь! Слышишь? – закричал Улдис.

–   Что ты сказал? – обозлился отец. – И это вместо благодарности? Я ему, значит, яблочек принёс…  Рвусь на части, горбачусь с утра до ночи, а он… Ах ты,щенок…

–   Убирайся! – Улдис процедил сквозь зубы.

Покачнувшись, отец замахнулся на него сеткой. Улдис едва успел убрать голову, как авоська с яблоками, тяжело ухнув, ударилась о подушку. Отец закачался, стараясь сохранить равновесие, потом, забавно изогнувшись, стал медленно падать. Улдис дёрнулся и выбросил вперёд руки. Лишь через мгновение, когда отец странно вздрогнул, когда правая рука почему-то стала мокрой, он опомнился, что всё ещё твёрдо сжимает пластмассовую рукоять ножа. Морщась от необъяснимой злости, мальчишка вырвал нож из тучного живота отца и, пусть в горле и поднималась противная тошнота, ударил ещё раз. Затем второй, третий, четвёртый…

–   Что ты делаешь! Опомнись! – закричала, вбежав в комнату, мать. Отец, судорожно подёргиваясь, с хрипом сполз с дивана на пол.

Улдис осторожно встал с постели. Когда он вытирал о трусы окровавленную руку, ему вдруг показалось, что откуда-то издалека доносится голос Агриты, которая жалобно просит:

– Ну, улыбнись же! Улыбнись, наконец! Почему ты никогда не улыбаешься?

И Улдис улыбнулся. Ни с того, ни с сего. Он стоял у окна и  смотрел на одинокую лампочку, что тускло горела где-то там, далеко внизу,  скрытая зелёной листвой деревьев. Он стоял и чему-то улыбался. Чему? Об этом знал только он один.

Перевод с латышского А. Шатеева