Мехмет и Рюле

Эдуард Бернгард

                                                                              МЕХМЕТ  И  РЮЛЕ

Дружбанародней нету повести на свете, чем повесть о Мехмете и зелёной депутатке Рюле.

Наш юный герой Мехмет природой щедро был наделён талантами: силён, могуч, волосат, смугл, неутомим, последователен во всех своих благородных делах. К моменту достижения им 16-ти лет от роду Мехмет являлся уже известным в Европе и Азии, откуда прибыли его досточтимые предки. Немало ратных подвигов совершил он в Тевтонии: свыше сотни так называемых правонарушений (ох, этот современный язык!) насчитывалось в его героическом багаже, а именно: систематические избиения школьных товарищей, вымогание у них денег и ценных предметов, воровство и грабёж за пределами школы, нанесение тяжёлых телесных повреждений многим людям, в том числе пожилым, ежедневное приставание к прохожим и оскорбление их словами, а равно и действием, два удавшихся изнасилования и ещё несколько попыток изнасилования, порча общественного имущества, как, например, разрезание обивки сидений, царапание оконного стекла в транспортных средствах, уничтожение цветочных клумб, поломка деревьев и всевозможных ограждений, оказание физического противодействия полицейским, - в общем, разносторонне одарённый мальчуган.

Но с ещё большей силой его способности проявились в таких смелых предприятиях, как захват парков и целых кварталов в городе, для чего Мехмет собрал лихую команду, состоявшую из таких же симпатичных мехметов, которую приверженцы так называемого закона странным образом нарекли бандой. Отряд Мехмета изгонял из парков забредших туда по недоразумению тевтонских жителей, и даже не слишком наказывая их за это - вполне хватало парочки пинков и нескольких энергичных толчков и пощёчин. Гуманные были ребята. Даже, пожалуй, слишком - уж чересчур церемонились они с тупыми коренными обывателями, не понимавшими, что не всё им в Тевтонии дозволено и не везде им можно прогуливаться. Косные тевтоны, видимо, всё никак не могли взять в толк, что в обществе, где процветает дружба народов, должны быть заповедные места для этих самых народов.

Наиболее же интересно обстояло дело с кварталами. Мехмет и его команда устроили на некоторых улицах контрольно-пропускные пункты с шлагбаумами и пропускали на эти улицы только своих – волосатых и смуглых, а вот бледным блондинам с тевтонскими физиономиями просто так нельзя было туда проникнуть. Они должны были платить визовые взносы, после взимания коих команда Мехмета великодушно пропускала автомобили назойливых блондинов, этих так называемых коренных жителей Тевтонии, каковую они с непостижимым самообольщением считают своей - вероятно, из врождённой склонности к шовинизму и расизму.

В общем, деятельность Мехмета и его бравой команды вносила несомненно полезный вклад в укрепление мультикультурных связей между народами, в преодоление предрассудков и клише. И что же? Косное тевтонское государство, вместо того чтобы по достоинству оценить и поощрить подающего надежды янычарского вундеркинда, берёт и высылает его на историческую родину, в эту экзотическую загадочную знойную развивающуюся страну. Пуще того: даровитого подростка даже намеревались было привлечь к уголовной ответственности за его незаурядные деяния, но закон тевтонский запрещал обходиться подобным образом с несовершеннолетними, поэтому дело ограничилось высылкой юного диссидента, что само по себе уже весьма предосудительно.

Ситуация, конечно, возмутительная. Но как хорошо, что есть в этой нетолерантной, недружелюбной, неотзывчивой к иноземным дарованиям стране такая чудесная зелёная партия, всячески стремящаяся, скажем так, омехметить этих косных тевтонов, сделать их более открытыми пёстрому миру, более мультикультурными, привить им хотя бы немного мехметности и заодно поубавить эту неприятную тевтонистость, от которой так омерзительно веет ксенофобией, расизмом и шовинизмом.

Зелёная партия, узнав о вопиющем обхождении с талантливым османским мальчиком, направила свою представительницу Рюле к телекамерам и микрофонам. И с тех пор в каждой передаче, в каждом выпуске новостей госпожа Рюле, сложив недовольные губы бантиком, что несколько запутывало однозначное впечатление от её весьма неказистого, а если честнее, довольно ужасненького личика, выражала громкие инфернальные... простите, интернациональные протесты-манифесты. В этих протестах она гневно обличала инквизиторские методы полиции и юстиции, а также обрушивалась на всех политиков, кои были недостаточно зелёными, а следовательно - являлись фашистами, и тут же переходила на умилённый тон, упоминая о Мехмете. Её сложенные бантиком идейно-красные губы с неизъяснимой нежностью произносили имя юного героя, которого она полюбила всем своим зелёным мультикультурным сердцем.

На телевидении тевтонском разгорелись целые дискуссии. Находились такие негодяи, которые имели наглость утверждать, что мехметы, в принципе, должны вести себя в Тевтонии как и сами тевтоны, а не как мехметы. На что зелёные резонно вскипали тем доводом, что мехметы могут вести себя только как мехметы, а не как тевтоны, потому что они не тевтоны, а мехметы. Ну тогда пусть и отправляются в Мехметию, говорили нетолерантные тевтоны, если мехметам так уж надо вести себя по-мехметски, а не по-тевтонски. Что?! - орали зелёные мехметолюбы. - Вы, негодяи этакие, готовы отправить мехметов в Мехметию только за то, что они - мехметы! знаете, как это называется?! Как? - спрашивали косные тевтоны. Расизм! - вопили мультикультяпистые зеленушники. Разве расизм? - стушёвывались закосневшие. Расизм! - повторяли идейные. Да мы не против мехметов, - оправдывались виновные, - мы только хотим соблюдения наших законов... Вот-вот! - кричали изумрудные. - С этого всё и начинается: сначала - законы, а потом и того пуще! потом наручники и намордники!

Буквально же потряс общество один консервативно-ретивый теоретик тевтонских законов (теоретивый законсерватор), который позволил себе утверждать НЕСЛЫХАННОЕ, а именно: в природе человека и вообще в природе вещей, говорил он, – оберегать прежде всего близких, заботиться сперва о себе и своей семье, убеждал он, а затем, если это не противоречит исходному условию, заботиться о дальних родственниках и знакомых, о своей общине, о своей вотчине, о своей стране, и только потом, уверял он, если это опять же не расходится с первоочередными принципами, можно позволить себе проявить заботу о чужих людях, чужих народах, чужих странах...

Зеленопартийцы, услышав сию жутчайшую крамолу, похолодели и застыли в ужасе, но тут же зашевелились, разгорячились и завозмущались: да как вы смеете! - вопили они, - как вы смеете утверждать, что сперва надо о своих, а только потом о чужих?! какой ужасный шовинизм! какой кошмарный расизм! только фашист предпочитает свою семью и свой народ чужим семьям и народам! а мы вам скажем вот что: гуманист приносит эти предрассудки в жертву на алтарь всемирного братства ради торжества интернационализма во имя сплочения народов под знаком всеобщего единения стран и континентов в духе любви и равенства олимпийские кольца триумфальный салют фестиваль молодёжи воздушные шарики красные знамёна портреты че гевары мао джугашвили бюсты ильича с горячей головой холодным сердцем гипсовый железный феликс транспаранты трансплантаты трансвестиды в одном строю совместным маршем джанки дилеры хакеры урки ура ура ура ура ура ура!!! Так вот, сначала надо радеть о чужих, а только потом, если вообще, о своих! Потому что дружба народов! И что это за слово чужих?! Нет никаких чужих, есть лишь дорогие нашему сердцу мехметы, самые что ни на есть наши, свои!

Тут ещё возник какой-то еретик, внёсший волнение такими, с позволения, фактами, как отношение мехметов к своим женщинам. Еретик подстрекательски настраивал общество против мехметов тем, что рассказывал об истязаниях и убийствах мехметских женщин, о том, что очень многие мехметы расправляются со своими жёнами, дочерьми или сёстрами за малейшую провинность, тем более за прелюбодеяние, или же за то, что мехметская девушка вдруг набирается непростительной дерзости дружить не с мехметом, а с неверным тевтоном. О, ужас! Ну, тогда можно её, конечно, убить. Что вы на это скажете? - спрашивал подстрекательский еретик. А чё, - отвечали зелёные, - ничё, а чё тут такого?.. Как чё? - поражался еретик. - Этого чё, мало?.. Да чё там! - повторяли травянистые, - это у мехметов самобытная культура такая, священные правила у них такие, и не нам вмешиваться.

Стало быть, пусть вытворяют чё хотят? - удивляется еретик. Ну да, - невозмутимо соглашаются идейные, - раз у них такая культура, надо её поощрять, ради интернационализма! Уважать ихние обычаи, ясно?! А кто не уважает - тот уж-жасный ш-шовинист, р-расист и ф-фашист!

Послушай, фрау Рюле! - в отчаянии кричит еретик. - Ты же сама - женщина, как и большинство в твоей изумрудной партии, неужто не жаль тебе мехметских сестёр твоих замученных?!

Я ж сказала тебе, мудак, - возражает Рюле, - ради дружбы народов мы все как один... в борьбе за это!

Рюле и её зелёные соратники столь часто и столь убеждённо выступали в защиту славного мальчугана Мехмета, что спустя какое-то время косные тевтонские законоблюстители, устыдившись своей недостаточной открытости пёстрому миру, вернули способного мальчика в Тевтонию. В аэропорту и на самом аэродроме наблюдалось целое столпотворение: множество радостных зелёных дружбанародников, куча репортёров, кругом телекамеры, фотоаппараты и микрофоны. Вот Мехмет спускается по трапу самолёта, сопровождаемый солидной свитой, словно глава великого экзотического государства. Он спускается медленно и машет рукой толпе внизу. Толпа реагирует воплями восторга. Воодушевление интернационалистов поистине беспредельно, а сама эта горячая встреча по децибеллам энтузиазма превосходит рёв заполненного болельщиками стадиона или толпы на площади, когда Кен Джоннеди сказал: «Ихь бин айн Тевтонер!»

«Мехмет! Мехмет!!!» - скандировала толпа и махала тысячами рук. А на переднем плане вырисовывалась зелёная депутатка Рюле, крайне взволнованная и счастливая, и прижимала, как Джульетта, руки к сердцу, и тоже кричала «Мехмет! Мехмет!!!», и по её благородно-неказистому лицу ползли две мультикультурные слезы - одна на каждой щеке. Щёки были красными-красными, а сердце (мы это знаем!) зелёным-зелёным. И нет в мире силы, что победила бы это зелёное сердце, не найдётся таких тевтонских злодеев, что сломили бы зелёный дух интернационализма, не отыщется таких прокуроров, полицейских и правых политиков, что заставили бы сдаться Мехмета и Рюле. Но пасаран!

И будет всё больше Мехметов в этой косной Тевтонии, и появятся новые Рюле, целая армия беззаветно-идейных Рюле, которую взрастят, воспитают и выпестуют усердные мультикультурно-левые учительницы, журналисты и депутаты, и скоро перестанет Тевтония быть консервативной и косной, а станет совсем уж открытой миру, в ней окончательно утвердится интернационализм, и на каждой улице будут развеваться зелёные знамёна пророка, а также красные флаги с полумесяцем, и по каждой улице будут ходить Мехметы и закутанные в балахоны и бурки с паранджой мехметские женщины, и на каждом углу, куда ни глянь, будет стоять Мехмет, и когда-нибудь отрезанная знойным Мехметом голова идейной Рюле покатится по мостовой, и таинственным образом губы её вместе с пеной крови извергнут имя любимого: «Мехмет! О, Мехмет!!!»

Голова будет катиться и катиться, оставляя грязно-кровавый след на замусоренной мостовой в стране победившего интернационализма, и будет всё шамкать и шамкать с умилением, чавкая розовыми пузырями крови: «Мехмет! О, Мехмет!!!», и ещё услышит остывающий зелёный мозг зазывное пение муллы, долетающее с минарета бывшей Фрауэнкирхе и победно разносящееся над улицами, над домами, где живут одни только правоверные, которые теперь уже не нуждаются ни в каком интернационализме, благо в нём отпала необходимость, как и в мультикультурных воззваниях, выполнивших своё святое и благое дело, свою великую историческую миссию, преобразившую этот чудный мир, ставший окончательно и бесповоротно гуманистическим. Наконец-то!

2005 г.