Зашёл однажды у нас на работе спор о подарках.
Трудно сейчас припомнить, кто первым завёл
разговор, и с чего разгорелся весь этот сыр-бор, но заспорили вдруг
шумно и весело о том, что может служить подарком, и какой подарок предпочтительней. Взгляды, естественно, разошлись, – иначе и
быть не могло, ведь все мы время от времени и получаем подарки, и дарим их, а поэтому каждый из нас имеет
стойкое собственное мнение на этот счёт.
– Настоящий
подарок только тот, что сделан своими руками! – восклицал один из участников
стихийного диспута и приводил ряд неопровержимых на его взгляд доводов в защиту
своего убеждения.
– Польза!
Польза должна быть от подарка! – не унимался другой. – Что толку, если тот
потом пылится без дела до тех пор, пока его не выбросят на помойку?
–Товарищи! Поверьте моему опыту! Лучшего подарка, чем деньги, нет!
Деньги – самый универсальный, самый желанный подарок! – не соглашался с первыми
двумя третий.
Владимир Николаевич Чернопащенко,
предпенсионного возраста электромонтёр,с венчиком редких побелевших волос на голове и седыми аккуратными
усиками, безмолвно посиживал в сторонеот эпицентра словесной баталии, внимательно вслушиваясь в весёлую
перепалку. Иногда, поёрзав на
стуле, он чуть привставал, даже открывал
рот, чтобы что-то сказать, но, так и не позволив себе беспардонно вклиниться в
спор, усмирялся и продолжал посиживать с еле заметной улыбкой и искрящимися,
как у озорного мальчишки, глазами.
Прошло
ещё минут пять, прежде чем пыл страстей поубавился, и спорщики стали говорить
тише, уже не перебивая друг друга. А когдапаузы между репликами стали настолько затяжными, что иная тема уже
готова была прийти на смену исчерпавшей себя, Чернопащенко вдруг поднялся с
места и сказал:
– Друзья
мои! Каким бы подарок ни был – купленным или сделанным своими руками, полезным
или сущей безделицей – важно, чтобы он запомнился, и запомнился на
долгие-долгие годы, а то и на всю жизнь...
Все
взоры обратились к нему, и новый участник дискуссии, подвинув стул, сел поближе
к своим товарищам и начал свой рассказ:
«Однажды
мне был преподнесён такой подарок. Много чего мне дарили за все эти годы – не
перечесть! Но ничего не осталось в памяти. Абсолютно ни-че-го! А вот о том
подарке до сих пор не могу забыть!
Это было в середине 60-ых годов
минувшего века, когда я молодой и красивый, – на этом месте Владимир Николаевич
смущённо улыбнулся и пригладил белый пушок на своей голове, – случайно оказался
в одном небольшом уральском городке. Прибыл я туда прекрасным весенним утром с
командировочным удостоверением в кармане по заданию своего заводского
начальства. К полудню быстро управился с
делами на одном из местных предприятий и, отобедав в заводской столовой, бродил
теперь от безделья по улицам старинного
красивого, но умирающего от скуки города. До поезда, на котором я должен был вернуться в Москву, оставалась ещё
уйма времени, и я не знал, куда себя деть. Светило яркое солнце, город
готовился к Первомаю, деревья на улицах были побелены, тротуары чисто выметены,
и воробьи, радостно щебеча, барахтались
в кучках сметённой городской пыли. Весна в том году пришла рано и была
непривычно щедра на погожие и тёплые дни. Но весеннее великолепие этого
апрельского дня омрачало одно немаловажное для меня обстоятельство: четверть
прожитого мной века я встречал вдали от дома в незнакомом провинциальном
городишке, куда, быть может, и не попаду больше никогда. Да-да, именно в тот
день мне исполнилось ровно 25 лет!
Решил
хоть как-то отметить эту дату. Зашёл в гастроном, взял четвертинку водки,
кое-что из закуски, стащил из автомата с газировкой гранёный стакан и углубился
в городской парк, где под сенью лип и клёнов тосковали пустующие в разгар
рабочего дня скамейки.
Старушка,
подметающая дорожки, заметив торчащее из
кармана горлышко бутылки, подозрительно зыркнула на меня, но, не сказав ни
слова, ещё яростней принялась работать метлой.
Примостившись на краю скамейки рядом со
свежевыкрашенной урной, я вынул бутылку, но только начал разворачивать
бутерброды, как вздрогнул: по прилегающей к парку улице с душераздирающим воем
промчалась машина скорой помощи. Проводив её взглядом и искренне посочувствовав
тому бедолаге, который, как знать, может быть, и не доживёт до сегодняшнего
вечера, я заметил желтеющие за деревьями парка больничные корпуса.
Вспомнился
мне военный госпиталь, где я, во время службы в армии, пролежал пару недель с
аппендицитом. Тогда я крепко сдружился с фельдшером-сверхсрочником (сейчас
сказали бы – контрактником) Сергеем. Сам не понимаю до сих пор, что нас тогда
так привязало друг к другу? Он тайком приносил разведённый спирт, и мы чудно
проводили летние вечера за долгими разговорами о жизни, о своих дальнейших
планах, раскрывая нараспашку души.
И вдруг
меня словно током шарахнуло… Как же я
мог позабыть! Ведь этот город, куда меня занесла нелёгкая – родина Сергея! Он как-то, рассказывая о себе,
признался мне, что, мечтает завершить службу, вернуться домой, завести семью,
работать… Может быть, он так и сделал?
Работает теперь здесь в какой-нибудь поликлинике или больнице. Да может быть даже
и в этой, что в двухстах метрах скрывается от меня за деревьями? Городишко-то
невелик, чем чёрт не шутит?
В один момент, завернув обратно так и не
разложенную закуску и сунув бутылку в карман, я полный решимости поднялся и
бодро зашагал обратно к выходу. На этот раз старушка и вовсе перестала мести,
отставила в сторону своё помело и посмотрела на меня ещё подозрительней.
Знал
я о Сергее немного. Фамилия его была настолько заурядная, что как ни напрягал я
свою память, вспомнить её не смог. Но было у него, к счастью, довольно редкое
отчество – Эрнестович. Так и решил: спрошу Сергея Эрнестовича, а там как
повезёт.
Через несколько минут я уже
двигался по центральной аллее больничного комплекса, на которой мне
попадались редкие больные в полосатых халатах или пижамах, ползающие, словно
мухи после зимней спячки. Из медперсонала, как назло, никого не было видно
поблизости, и я взял курс на двухэтажное, стоящее особняком и выгодно
отличающееся по внешнему виду от других строений, административному зданию. И
вдруг из его дверей выпорхнула, словно мотылёк, молоденькая красавица в
белоснежном халате и полетела навстречу мне.
– Вы не подскажете, – несмело начал я,
когда мы поравнялись. – Сергей Эрнестович у вас случайно не работает?
Медсестра удивлённо заморгала,
по-видимому, несколько смутившись.
– Замятин? Работает… Сегодня с обеда принимает.
Точно!
Замятин – его фамилия! Это он, он, он! Не помню, что я лепетал от радости, но
медсестра пообещала позвать Замятина,«если только он не очень занят», и запорхала дальше.
«Эх, –
подумал я, проводив её взглядом. – Какое же нежное и удивительное создание!»
Сам я в
то время не только не был женат, но даже не имел планов жениться в обозримом
будущем. Да и на примете у меня тогда, по правде сказать, никого не было. А
если быть совсем откровенным, то в те годы я не знал ещё близости с женщиной.
Для меня интимные отношения полов оставались в те годы не раскрытой и полной
тайн книгой. Устроившись на одной из скамеек, окруживших чахлую клумбу, я стал
нетерпеливо поглядывать на двери,которые поглотили «мотылька».
Прошло
минут десять, и вдруг на моё плечо обрушилась широкая и сильная ладонь.
– Привет,
Володька! – раздалось над самым ухом.
Сергей коварно подкрался сзади, то ли
выйдя из других дверей здания, то ли, каким-то фантастическим образом усыпив
мою бдительность. Он немного изменился внешне, но всё ещё оставался таким же
весёлым и добрым, каким я его и знал раньше.
Посидели где-то с четверть часа,
наперебой делясь событиями, произошедшими со дня нашей последней встречи,
вспомнили и армейские годы. У Сергея уже была семья, ребёнок. Удивился, узнав,
что я ещё холостой. Опустошили четвертинку за встречу. Я посетовал, что свой
день рождения приходится встречать вот
так, вдали от дома, в командировке. Сергей тут же сбегал за спиртом, прихватил
два пирожка из буфета. По случаю моей знаменательной даты выпили ещё, теперь за
мои двадцать пять.
– С меня подарок! – весело сказал
Сергей, но вдруг задумался. – Что же тебе подарить? Ты сегодня уезжаешь?
Вечерним московским?
– А у
меня, как назло, сейчас приём начинается, а подмениться некем…
Помолчав минуту, Сергей вдруг
усмехнулся чему-то и, подморгнув мне,
загадочно произнёс:
– А впрочем, я кое-что придумал. Будет
тебе подарок! Да такой, что на всю жизнь запомнишь! Пойдём!
Перед тем, как мы вошли в кабинет,
Сергей накинул на меня халат и, поправляя его, давал наставления:
– Не
смеяться, не улыбаться, говорить буду я, а ты лишь поддакивай. Разрешаю
осторожно возражать, высказывать сомнения.
Я
послушно кивал головой, соглашаясь с ним,ровным счётом ничего не понимая.
Куда я
попал, дошло до меня несколькими секундами позже: дверь распахнулась и… о,
боже! прямо передо мной на гинекологическом кресле, выставив все свои прелести
напоказ, лежала молоденькая и
довольно-таки симпатичная брюнетка! На какое-то время я остолбенел и не мог
сделать ни шагу. Дыхание моё перехватило, по вискам заструились ручейки пота,
но, скоро взяв себя в руки, я покорно проследовал за Сергеем. Тот, осматривая
пациентку, не умолкая, сыпал медицинскими терминами, обращался ко мне с
вопросами, впрочем, на которые сам и давал ответы. Я соглашался с ним кивком
головы, иногда принимал вид сомневающегося человека, а один раз даже потрогал ЭТО рукой! Крепился изо всех сил,
чтобы не выдать себя и не подвести своего друга. А взгляд мой, друзья мои,
жадно выхватывал мельчайшие подробности, незнакомого в то время мне, интимного
мира женщины… Детально описывать не буду, ведь никого из вас этим сейчас не
удивишь, но вы сами понимаете, какое великое потрясение я тогда испытал!
Впрочем, уже после третьей пациентки я
несколько утомился. Скрывал апатичность я, видимо, плохо, поэтому Сергей,
пристально взглянув мне в глаза, сказал:
– Ну,
кажется, довольно…
Объявив небольшой перерыв, он вызвался
проводить меня до больничных ворот и на прощание, крепко сжимая мне руку, сказал:
– Верю,
Володька, что мы с тобой ещё увидимся, и
не раз! Пока!
Но, увы, мой друг ошибся: за все
последующие годы мы так больше и не
встретились. Не ошибся он в другом: тот его подарок я действительно запомнил на
всю свою жизнь!»
Весьма необычный и пикантный подарок. Я обратила внимание, Александр, что описывая своего героя электромонтажника Владимира Николаевича, и в этом рассказе и в "Жмоте", вы указываете его точный возраст. Мне показалось это лишним. Ведь здесь эта точность не является обязательной, важной для рассказа. Можно было сказать, что он предпенсионного возраста, или "в годах"... Даже можно было вообще опустить эту деталь и это не сделало бы рассказ хуже. Смотрите: "Электромонтёр Владимир Николаевич Чернопащенко, высокий и худощавый, с венчиком редких побелевших волос на голове и седыми аккуратными усиками, безмолвно посиживал в стороне от эпицентра словесной баталии, внимательно вслушиваясь в весёлую перепалку". В данном случае "побелевшие волосы и седые усики" уже говорят о возрасте героя. Но это так, к слову. То, что в глаза бросилось.