Гнев зверя

                  С работы вернулся, как всегда, бодрый, свежий. Посмотрел на нее вопросительно. Она опустила голову и, молча, наливала, накладывала, убирала, мыла... Он молчал тоже. Видимо, не считал себя виноватым, и от этого ей стало нестерпимо горько и больно. Ночью развернул ее к себе, без единого звука, и сделал то, что, иногда, смеясь, называл супружеским долгом. Ее безвольность его не взволновала...         

           Теперь он приходил, уходил, пользовался ее услугами, ею, но душевных бесед больше не было, как не было объяснений в любви, обещаний, заверений, извинений.

           Дни плелись, как ленивые черепахи, но складывались в недели. Она стала чувствовать себя марионеткой, поначалу; потом падшей женщиной, от которой не просят любви, а требуют подать за кров и пищу; и что-то стало происходить с ее психикой. Несколько раз ловила себя на мысли, что не желает больше жить, но его мимолетный, изучающий взгляд стимулировал лучше всяких слов. Видимо, еще нуждался он в ней, если смотрел, но это не давало ей полноты жизни. Связь физическую он еще поддерживал, для своего удовольствия, но ниточка духовной истончалась и могла прерваться в любой момент.  

            И однажды она взбунтовалась. 

            Глухой протест рвал сердце и переполнял душу. Ей требовался свежий воздух, но не из приоткрытой форточки; простор, свобода - духовная и физическая. Не понимала она, как столько времени прожила в замкнутом пространстве, и не свихнулась еще раньше.

            - Не могу больше... сидеть взаперти! Даже в магазин меня не берешь, - взмолилась однажды вечером, как только муж появился в дверях с пакетами. Он взглянул на нее удивленно и, разведя занятыми руками, обронил:

            - Я забочусь о тебе, неразумная! Здесь ты - в безопасности! Вместо того, чтобы плакать и просить прощения, что поступила плохо: вышла из дома без моего разрешения; пошла по улочкам, паркам, в магазин, где полно соблазнов и где каждый может обидеть тебя; а значит, меня, так как и я буду страдать, если с тобой что случится; ты молчишь, как рыба, и все делаешь для того, чтобы позлить меня еще больше.

            - Я нигде не бываю и мне плохо, - слабым голоском попыталась она возразить.

            - Если больна, позовем врача, - встревожился тот, бросая пакеты.

            - Я не больна, но мне плохо.

            - Значит, нужен врач.

            Его лицо побагровело. Он засопел и стал разуваться.

            - Противоречишь сама себе и меня втягиваешь в свою бабью неразбериху. Определись! Что плохого в том, чтобы не работать? Я бы с легкостью согласился посидеть дома с годик, а то и больше, да ты безлошадная досталась, по любви. С жиру бесишься, дорогая?!

            - Устала я... От всего устала... Мне на стены выть хочется - опостылели... Все опостылело в жизни беспросветной. Лучше бы задавил меня, чем так заботиться! - вырвалось у нее неожиданно. Она не хотела его оскорбить, но сделала это.

            Его будто пружиной подбросило. Он бросился к ней и ударил изо всей силы. Она рухнула на пол, как подкошенная, и от удара о жесткий пол потеряла сознание сразу.

            Очнулась лежащей там, где упала. Все тело невероятно болело. Похоже, одним ударом дело не обошлось. Поерзала, пытаясь перевернуться и встать, но не смогла. Молить о помощи не рискнула и осталась лежать, прикрыв глаза, которые нестерпимо болели. Надеялась, что отлежится немного и потом сможет встать.

            Послышались шлепки босых ног. Он прошел к вешалке, перешагнув через нее, что-то взял, ушел в ванную. Вышел, плесканул на нее стакан воды. Она дернулась, застонала. Он удовлетворенно хмыкнул. Взял сотовый телефон и стал звонить:

            - Как дела? Занята? Чем? А! Не хочешь подъехать? Нет, не помешает... Тебе ли быть такой щепетильной?! Вечер удался? Бросай всех... Бросай! Жду...

            Отключил телефон и, мурлыкая что-то себе под нос, удалился в ванную и вскоре оттуда донесся шум воды. Вышел, распространяя запах дорогой туалетной воды.   Хлопнула дверка посудного шкафа. Звякнули бокалы. Щелкнула зажигалка. Отодвинулся стул на кухне. Открылся холодильник, закрылся…   

Оказывается, он был злопамятен: не простил ей того случая с магазином, а сегодня получил очередной повод. Недовольство затворничеством и полным подчинением копилось подсознательно, и должно было когда-то вылиться наружу, что и случилось сегодня. Если бы на секунду могла предположить, что ее любимый, обожаемый Миша - деспот и садист, откусила бы себе кусочек языка, чтобы не проболтался. Жаль, поняла это слишком поздно, поэтому лежала сейчас и страдала не только физически. Как дальше жить, теперь не знала. Он не выпустит ее из дома никогда - в этом не сомневалась. Получив весомый повод, начнет воспитывать через бесконечные унижения. Возможно, поколачивать в воспитательных целях. Жалеть не станет, судя по тому, как ведет себя сейчас.

            Раздался звонок. Он прошагал к двери, переступив через нее снова. Зацокали каблучки, и аромат сладких духов, и пудры влетел в открытую дверь.

            - Ах, Мишаня! Все так неожиданно! Домой... меня?! Что-то приключилось? Осмелел. Ой, а что... она... жена твоя... на полу лежит?

            - Представляешь, шлялась где-то, явилась пьяная, скандал устроила, упала, велела не трогать ее, пока не протрезвеет. Спит. Видишь, глаза закрыты?

            - А это... кровь... там?

            - Бутылку сладкого красного вина притащила с собой и разбила случайно. Вот и лежит сейчас в луже. Не обращай внимания. Пошли на кухню. По шампусику тяпнем и в кроватку.

            - Непривычно... как-то... в кроватке, шалунишка... А как пройти?

            - Да перешагивай! Она не поймет и не почувствует!

            Подобного унижения Маша не ожидала. Могла объяснить и понять, даже побои, предполагая, что все это от "великой" любви, но пригласить любовницу домой было верхом унижения. Он понимал, что она слышит, только не в состоянии ни встать, ни воспрепятствовать. Вероятно, и это было частью его воздействия на непослушную, и в какой-то степени, строптивую женушку. Он правильно рассчитал: куда она денется при постоянно закрытых на ключ дверях, десятом этаже и форточке единственной, в которую могла залететь птица и могла вылететь, но человеку это было не дано.

            Жизнь последующая приобретала черный цвет, но жить вдруг захотелось очень... и жить счастливо... Только как… с этой минуты? Возврата к прошлому, безоблачному существованию уже не предвиделось. Не было таких путей, чтобы миновать все недоразумения и ступить на ту дорогу.

            Звон бокалов отвлек от мрачных размышлений.

            "Мое... любимое... Покупали вместе, смеялись, радовались, мечтали".

            Слезы подступили к глазам. Горючие, едкие. Попыталась поднять руку, чтобы стереть, но не смогла. Она протащилась по полу, окунулась в некую жидкость и замерла.

            "Кровь или вода, - подумала равнодушно. - Воды со стакан было, а здесь, как будто, больше. Истекаю? Может, так будет лучше? Умру, и все закончится".

             Отчаянный скрип кровати, будто пробудил от спячки. Каждая клетка организма взбунтовалась и потребовала решительных действий. Если бы только тело послушалось! Что бы она сделала и сама не знала, но отчаянно захотела что-то сделать.

            "Рожденный ползать летать не сможет?!"

            Шлепки босых ног по паркету...

            Зазнобило... Сквозняк? Форточку открыли? Не закрытая входная дверь?! Не может быть! Сильно избитая жена и восхитительная любовница усыпили бдительность ревнивца и собственника-эгоиста, и тот позабыл закрыть дверь? Или так уверен в себе, что даже мысли не допускает о возможной оплошности?

            Она лежала рядом с дверью, так кстати, и, если постарается, проверит, так ли это.

            Надежда творит чудеса... и она поползла... Ползла и представляла себя птицей, обретающей свободу... Всего несколько метров...

            - Ой, а куда это она? - взвизгнула любовница, некстати оказавшись в коридорчике. - Мишаня, твоя пьяная жена уползает!

            - Что?! Куда же ты, прелесть моя? - вскричал муж и, подскочив к Маше, лежащей на пороге, обхватил ее за талию и втянул обратно. Ключ моментально повернулся в замочной скважине, но она, потеряв сознание из-за резкой боли, никак не отреагировала. Это вполне устроило мужа и, естественно, любовницу.

            Очнулась в маленькой комнатке. Боль в теле пульсировала, но не так сильно, как поначалу. Попыталась встать, но что-то не пускало даже приподняться. Сквозь щелочки заплывших глаз рассмотрела ножку кровати и на ней веревку, которой здесь раньше не было.         Он был жесток до такой степени, что привязал ее, как собаку.

            - С добрым утром, краля моя! - просюсюкал муж, сползая с кровати. - Где же ты бродила целую ночь? Неужели у любовника?! Знал, знал я, что ты - непутевая! Ну, и ладно. Сегодня завтрак есть, кому готовить, а потом посмотрим... До вечера, дорогуля! Есть захочешь, помяукай или погавкай - я смирюсь с временным помутнением твоего рассудка. Достаточно ли хорошо меня поняла?! Не слышу!

            Он пнул ее под ребра и удовлетворенно крякнул, когда услышал протяжный стон.

            - Так лучше. Не забудь: мяукаешь либо гавкаешь... Еду нужно заслужить!

            Маша отвернула голову, и слезы закипели на ее глазах. Это было слишком: она - пленница в квартире некогда любящего ее мужа без права на собственное волеизъявление. Она всегда боялась боли, но унижаться за кусок хлеба?! Нет, нет и нет!

            Решиться на серьезный поступок значительно проще, чем соблюдать затем собственное решение.

            Она молчала изо дня в день, а он приходил с пищей три раза на дню. Кто-то готовил, значит, так как никогда он не коснулся ни единой кастрюли, считая это унижением для настоящего мужчины.

            Ел, глядя на нее. Если закрывала глаза, пинал и радовался ее реакции. Вскоре она смотрела на него в упор, вытаращив глаза, и ненавидела за каждый проглоченный кусок.

            - Гордиться сколько будем? - кисло вопросил однажды и перестал жевать, ожидая ответа. Большое блюдо с разнообразными вкусностями дразнило и молило помяукать.

            - Голодать полезно, - выдавила с ненавистью и сплюнула тем, что могло бы быть слюной, - фигуру желаю иметь, как в журналах. Мечтаю о первой странице! Еще пара дней и сгожусь в топ-модели.

            - Через пару дней твой скелет никого не заинтересует.

            - Заинтересует моего любовника!

            - Что-о-о?!

            - Что слышал, козел! А теперь забей меня до смерти!

            - Дура! У тебя никого не было. Я знаю.

            - Был, только ты не догадывался, вонючий ублюдок!

            - Ах ты дрянь!

            Он сбросил еду с колен, кинулся к ней, и благословенный покой опустился на исстрадавшееся тело после первого удара. Сколько их потом было, осталось тайной для нее... Очнувшись в очередной раз, поелозила немного, прислушалась к новой боли и сняла с груди кусочек цыпленка, чудесным образом свалившийся... в правильное место. Сжевала его вместе с костями и почувствовала себя немного лучше...  

            - Т-с-с... Слышь, подруга, мне жаль тебя! Не знаю, что ты натворила, но Мишаня перестал со мной спать, а это - ни в какие ворота... Твоя нервная болезнь меня не касается, но предупреждаю - веди себя прилично. Я тут наготавливаю, а вы расшвыриваете.

            От двери к ней с веником и совком шла любовница мужа. Вид имела угрожающий.

            - Сказал прибрать и вымыть вокруг тебя, чтобы не воняло в квартире, но у меня... маникюр! Понимаешь, о чем я?! Ма-ни-кюр! Приказал и удалился, сильно важный, но я работать не собираюсь. Сама уберешь! Усекла?

            - Сама, если попить дашь, - с готовностью согласилась Маша. - А успею? Вдруг придет, а я... Тебе попадет. Про себя и молчу - мне подавно!

            - За продуктами ушел. Это часа два-три... Сейчас веревку отвя... Она жирная! Ужас!

            - Тогда разрежь чем-нибудь...

            - Чем?! А... ножик есть... Кстати, пора знакомиться. Я - Вика! То есть, Виктория, победительница. Всегда своего добиваюсь. На данном этапе мне интересен твой муж... Ну, это я так, к слову. Значит, ножик...

            Продолжая тараторить, она втянула в комнату швабру, которая, вероятно, ожидала своего "выхода" за дверью. Прислонила ее к стене и трагически вздохнула:

            - Что же ты насорила так? Не хочешь есть - не ешь, но зачем раскидывать? Что за ролевые игры?! Ведешь себя, как избалованная барыня! Имей в виду, если плохо станешь себя вести со мной, получишь шваброй по хребту. Вставай!

            - Как?! - просипела Маша неожиданно севшим голосом. Она представила себя свободной и душа ее пришла в сильнейшее волнение. Обстоятельства уже не имели значения. Ей было все равно, что затем может последовать, но унизительное положение, хотя бы на время, прекратится, и это ей представлялось счастьем.

            - А-а-а... Ножик! Лежи, не дергайся. Веревка не порвется. За несколько дней сгнить ей не по силам. Вот, если бы годика три... нет, мало, лет тридцать... Даже и не знаю, сколько ей нужно пролежать в жидкой грязи, чтобы сгнить?! Тебя к тому времени точно не будет... Я так думаю... Может, и меня. А Мишаню еще раньше черви съедят - слишком он серьезный и важный! 

            Она рассмеялась и убежала, чтобы почти сразу вернуться.

            Маша подивилась ее прыти и, глядя на сосредоточенное лицо девушки, пытавшейся удержать двумя пальцами нож и перепилить ими толстую веревку, при этом оттопыривая, по возможности, остальные, чтобы не повредить рисунок на ногтях; осознавала, что не простую задачу та себе поставила. Затем ее мысли переключились на себя. Подумала отстраненно, будто не про себя, что муж ее не выпустит из своих рук никогда и ни за что, чтобы с ней ни приключилось. А если приключится, оправдается, в любом случае. И свидетелем выступит его любовница. Та уже придерживается навязанного ей суждения, и  с пеной во рту будет клясться и божиться, что так и было, и она все про нее знает, так как является, естественно, подругой с детства, но с некоторых пор не понимает, что с той происходит, и т.д.

            Вика пилила веревку с большим усердием, но у нее ничего не получалось - слишком слабое усилие та прилагала.

            - Имей в виду, что сбежать не дам. Мишаня не простит! На веревку потратился. У моего начальника меня отпросил, типа, для сопровождения в командировку, так как жена больна, не может. Тот отпустил, но без оплаты, а кто без оплаты согласился бы? Я - не такая! Сама на жизнь себе зарабатываю. Твоя глупость ему дорого стоит!

            Она сморщила нос и задумалась.