Захруствлье ч. 6
28 августа 2013 -
Александр Киселев
Пробуждение далось с трудом. Голова гудит, тело будто чужое, язык едва ворочается в пересохшем рту. Кальт пошарил под лавкой, нащупал жбан с водой, жадно припал к нему. Стало чуть легче. Вспомнив, что вчера спьяну пообещал Териан набрать клюквы, он досадливо поморщился. «Придется тащиться к самому Жерлу» - подумал Кальт – «причем, сегодня. Пообещал все-таки». Вода в объемистой фляге, копченое мясо, запасные подметки - по острым камням иной раз и две пары изорвешь, соль, кремень. Готово. Кальт приладил на культю левой руки жестяной гребень с мешочком для ягод и плотно примотал его лосиными сухожилиями. Маленький самострел, взводимый одной рукой, занял свое место ближе к локтю. Мысленно поблагодарив лекаря, спасшего ему два пальца на правой руке, Кальт закинул мешок за спину. Проверил нож, закрепленный под запястьем - все в порядке, острый. Ну, вот и готов. Но как неохота что-то делать!
Идти было легко. Земля, подмерзшая за ночь, еще не успела оттаять, прохладный воздух бодрил, и хотя вчерашний перебор еще давал о себе знать, боль и тяжесть в голове уходили, уступая место покою и предвкушению дороги. Кальт умел ходить далеко, умел беречь силы, а такие прогулки, пусть даже до Жерла, только доставляли ему удовольствие и отвлекали от тягостных мыслей. Несколько раз он встречал след лося, один раз наткнулся на затаившегося в кустах зайца. Солнце давно растопило иней на траве, воздух прогрелся. Погода стояла тихая, почти безветренная, и Кальт с удовольствием скинул грубую куртку. В воздухе витал чистый запах осени – тонкий, горьковато-щемящий, едва уловимый. Ближе к полудню Кальт решил сделать привал. Развести костер? Лень. Он сжевал всухую несколько полосок копченого мяса и откинулся на спину, глядя в небо. Немного ныли ноги. Слабый ветер кружил хороводы облаков в прозрачной вышине, невнятно лопотал в листьях. Кальт прикрыл глаза, подставив лицо нежарким солнечным лучам.
- Папа, спаси меня! Папа, мне больно!
В незнакомом голосе звучало отчаяние. Но раздался он не в ушах – в голове.
Из-за мешка за спиной быстро вскочить на ноги не удалось. Кальт перекатом сместился в сторону, одновременно взводя самострел. И вновь дикой болью в голове отозвался детский крик.
- Папа, помоги!
Кальт схватился руками за голову. « Опять!» - прошептал он. Липкий страх парализовал его, лишая сил. Он внезапно ясно увидел невесть откуда взявшийся морок: залитая кровью поляна, сломанные кусты, небо, испещренное черными силуэтами падальщиков. Неопрятная груда мяса на траве, вырванные куски дерна. Смрад. Одиночество. Страх.
- Папа, я умираю. Спаси меня! – не унималась слепящая боль в висках..
Обезумевшим барабаном заходится сердце, беспричинная паника тянет живое тепло, превращая тело в тряпичную куклу. « Почему? Сколько это еще будет длиться?» Паника. « Кто ты?» Кальт застыл на месте: «Думай. Не бойся. Ты же знаешь это место. Помнишь, ты водил туда Айду? Это поляна близ рубежа, рядом с Хрустальным ручьем. Не бойся, это всего лишь наваждение».
Когтистая лапа вцепилась в судорожно трепещущий комок в груди. « Папа, спаси меня».
- Я не твой папа. Но я уже бегу. Я бегу, слышишь, кто ты ни был. Держись! - единым мигом мелькнули мысли в голове калеки.
Мешок подпрыгивал, больно молотил по спине. Кальт бежал, падая, задыхаясь, полуослепший от пота. Он уже не чувствовал, как ветки хлещут по лицу, раздирая в кровь лоб и щеки. Неудачный прыжок - и нога неловко подвертывается, острая боль заставляет вскрикнуть. Кальт вскочил, и тут же рухнул обратно. Он торопливо стянул сапог, ощупал поврежденную ногу. Малейшее прикосновение к голени невыносимо, боль такова, что перехватывает дыхание. Как же не вовремя! Ничего, уже недалеко. Мужчина опустился на четвереньки, обрезал сухожилия, крепящие гребень к культе. Гребень мешает.
«Держись. Я успею».
Вот и Хрустальный ручей. Прозрачная вода журчит, манит к себе. Остановиться бы, залить огонь в глотке, смыть кровь и пот. Некогда.
« Бегу».
Кальт выскочил на поляну и вторично увидел картину, вспыхнувшую в мозгу часом раньше. Черные мазки запекшейся крови, разбросанные куски дерна, освежеванный труп, большой, но жалкий в смерти. Белые и сизые внутренности растащили птицы, они теперь разбросаны по всей поляне, похожие на обрывки старых тряпок. Вокруг царит тишина, странная даже для засыпающего леса. Калека оглянулся в надежде увидеть того, чей голос звал его на помощь. Никого – живых.
- Это безумие - Кальт провел рукой по глазам, тщетно пытаясь успокоить дыхание - Что это было? Отпусти меня!
В кустах на окраине поляны раздался тихий шорох. Тело, перенасыщенное адреналином, отреагировало само - самострел смотрит в сторону шума, рука не дрожит, глаза выискивают малейшее движение. И опять – наваждение, опять голос в голове.
- Папа... – Это уже не крик, угасающий шепот.
Кальт шагнул к кустам. Там, в самой гуще, лежал молодой скальд. Кровь испятнала белую шерсть, голова запрокинулась назад, и клыки обнажены в бессильном оскале. Широкий розовый язык выпал из пасти, на нем - земля и хвоя. В боку зверя виднелись охвостья двух арбалетных болтов, утонувших почти на всю длину. Но щенок был еще жив – его бока едва заметно колебались в такт тихому дыханию. Кальт зубами стянул кожаный чехол со своего клинка и осторожно приблизился, выискивая место поудобнее, чтобы покончить с хищником одним ударом. Внезапно по телу щенка пошла судорога, и он открыл стекленеющие мутно-коричневые глаза.
- Папа, спаси меня.
Нож, не дойдя до горла скальда на волосок, застыл. Несколько минут Кальт неподвижно стоял на месте и боролся с тем, что казалось ему безрассудством. Мужчина прекрасно понимал, на что идет, спасая детеныша лесного монстра. Если узнают в деревне – ему не жить. Он глубоко вдохнул, закрыв глаза и, наконец, решился. Нож вновь спрятался в чехле, а Кальт, сложив искалеченные руки перед грудью, ушел в себя, накапливая Силу.
Магия этого мира плохо давалась людям, слабея из поколения в поколение. По паре простеньких заклинаний знали все, но срабатывали они не у всех, и не часто. Откат же, как правило, был очень жестоким. Пытавшиеся лечить чужую простуду заклинанием, люди сами потом не вставали по нескольку дней с постели - откат отбирал все силы, грозя раздавить человека. Творить волшебство могли все: у кого-то получалось лучше, у кого-то – хуже. Но поскольку случаи удачного колдовства были редки, люди постепенно стали называть магами тех, у кого на четыре – пять попыток приходилась одна удачная. Еще более редкими были маги, способные сотворить три заклинания подряд - редкими и берущими за свои услуги баснословные деньги. А то, что собирался сделать Кальт, было безумием вдвойне, ведь даже самые простенькие заклинания удавались ему считанные разы. Перелив жизни - это заклинание знали все, но осмеливались использовать - единицы. Заклиная, отдавая свои силы и энергию, можно было вернуть к жизни практически мертвеца, но при этом исцеляющий слабел настолько, что сам очень часто занимал место своего пациента. И неважно, сработало заклинание, или нет. Лечили им невероятно редко, и никто не знал, сколько золота переходило к магу-счастливчику, рискнувшему, и отнявшему пациента у смерти. Для Кальта тем более особая опасность крылась в том, что заклинание требовало особо точного распределения энергопотоков, абсолютной симметрии жеста. С искалеченными руками опасность умереть возрастала многократно. Еще несколько секунд Кальт колебался, прислушиваясь к собранному потоку Силы, затем резко развел руки в стороны и открыл глаза, начиная действо. И застыл.
Из кустов на него смотрела пара светящихся янтарем глаз. Скальд не нападал, он просто стоял, вперив тяжелый взгляд в исцарапанного человека, стоявшего на коленях перед умирающим щенком. Хищник появился настолько бесшумно, что калека увидел его, лишь встретившись взглядом. Кальт замер, затем медленно потянулся было к арбалету, но сильное жжение в груди отрезвило. Медлить с колдовством нельзя. Собранную Силу нужно использовать сразу - или умереть. Не получившее воплощения заклинание, спустя короткое время разрушало все энергоканалы человека, и тот погибал от остановки сердца.
- Ихам олуа! - между рук Кальта возник неяркий, жемчужного цвета шар. Воздух вокруг задрожал, и человек почувствовал, как поток Силы откликнулся на его приказ. Заклятье заработало.
- Ихам верде! - шар стал уменьшаться в размерах, приобретая интенсивность цвета и вес. Кальт почувствовал, как стремительно тают силы. Отбирая жизнь у мага, шар аккумулировал его энергию в себе, неотвратимо наливаясь тяжестью. Теперь главным было не пропустить того момента, когда еще оставались силы, и отдать пациенту средоточие жизни.
- Аведо! - шар, повинуясь воле творящего, поплыл к распростертому скальду и растекся по его шести бледным сиянием, постепенно угасавшим. Кальт упал на землю. Сейчас придет откат, и хорошо, если сознание отключится сразу, избавив его от мук. Слушая сердце, Кальт считал - четыре, пять, шесть ...Шесть? А сердце продолжало отбивать ритм. Отката не было. Полежав еще немного, Кальт встал, точнее, попытался встать, потому, что, несмотря на ясную голову и полное отсутствие корчей, обычных при откате, сил пошевелиться не было. Ноги не держали ставшее неподъемным тело. Мужчина скосил глаза на скальда. Тот дышал. Рядом валялись два болта, вытесненные из тела вновь наросшей тканью. Кальт перевел взгляд на кусты, туда, где стоял второй скальд, наблюдавший за ним. Никого. Кусты и трава. Теперь оставалось только ждать, пока восстановятся силы. Уснуть не составило ни малейшего труда.
[Скрыть]
Регистрационный номер 0155133 выдан для произведения:
Пробуждение далось с трудом. Голова гудит, тело будто чужое, язык едва ворочается в пересохшем рту. Кальт пошарил под лавкой, нащупал жбан с водой, жадно припал к нему. Стало чуть легче. Вспомнив, что вчера спьяну пообещал Териан набрать клюквы, он досадливо поморщился. «Придется тащиться к самому Жерлу» - подумал Кальт – «причем, сегодня. Пообещал все-таки». Вода в объемистой фляге, копченое мясо, запасные подметки - по острым камням иной раз и две пары изорвешь, соль, кремень. Готово. Кальт приладил на культю левой руки жестяной гребень с мешочком для ягод и плотно примотал его лосиными сухожилиями. Маленький самострел, взводимый одной рукой, занял свое место ближе к локтю. Мысленно поблагодарив лекаря, спасшего ему два пальца на правой руке, Кальт закинул мешок за спину. Проверил нож, закрепленный под запястьем - все в порядке, острый. Ну, вот и готов. Но как неохота что-то делать!
Идти было легко. Земля, подмерзшая за ночь, еще не успела оттаять, прохладный воздух бодрил, и хотя вчерашний перебор еще давал о себе знать, боль и тяжесть в голове уходили, уступая место покою и предвкушению дороги. Кальт умел ходить далеко, умел беречь силы, а такие прогулки, пусть даже до Жерла, только доставляли ему удовольствие и отвлекали от тягостных мыслей. Несколько раз он встречал след лося, один раз наткнулся на затаившегося в кустах зайца. Солнце давно растопило иней на траве, воздух прогрелся. Погода стояла тихая, почти безветренная, и Кальт с удовольствием скинул грубую куртку. В воздухе витал чистый запах осени – тонкий, горьковато-щемящий, едва уловимый. Ближе к полудню Кальт решил сделать привал. Развести костер? Лень. Он сжевал всухую несколько полосок копченого мяса и откинулся на спину, глядя в небо. Немного ныли ноги. Слабый ветер кружил хороводы облаков в прозрачной вышине, невнятно лопотал в листьях. Кальт прикрыл глаза, подставив лицо нежарким солнечным лучам.
- Папа, спаси меня! Папа, мне больно!
- Папа, помоги!
Кальт схватился руками за голову. « Опять!» - прошептал он. Липкий страх парализовал его, лишая сил. Он внезапно ясно увидел невесть откуда взявшийся морок: залитая кровью поляна, сломанные кусты, небо, испещренное черными силуэтами падальщиков. Неопрятная груда мяса на траве, вырванные куски дерна. Смрад. Одиночество. Страх.
- Папа, я умираю. Спаси меня! – не унималась слепящая боль в висках..
Обезумевшим барабаном заходится сердце, беспричинная паника тянет живое тепло, превращая тело в тряпичную куклу. « Почему? Сколько это еще будет длиться?» Паника. « Кто ты?» Кальт застыл на месте: «Думай. Не бойся. Ты же знаешь это место. Помнишь, ты водил туда Айду? Это поляна близ рубежа, рядом с Хрустальным ручьем. Не бойся, это всего лишь наваждение».
Когтистая лапа вцепилась в судорожно трепещущий комок в груди. « Папа, спаси меня».
- Я не твой папа. Но я уже бегу. Я бегу, слышишь, кто ты ни был. Держись! - единым мигом мелькнули мысли в голове калеки.
Мешок подпрыгивал, больно молотил по спине. Кальт бежал, падая, задыхаясь, полуослепший от пота. Он уже не чувствовал, как ветки хлещут по лицу, раздирая в кровь лоб и щеки. Неудачный прыжок - и нога неловко подвертывается, острая боль заставляет вскрикнуть. Кальт вскочил, и тут же рухнул обратно. Он торопливо стянул сапог, ощупал поврежденную ногу. Малейшее прикосновение к голени невыносимо, боль такова, что перехватывает дыхание. Как же не вовремя! Ничего, уже недалеко. Мужчина опустился на четвереньки, обрезал сухожилия, крепящие гребень к культе. Гребень мешает.
«Держись. Я успею».
Вот и Хрустальный ручей. Прозрачная вода журчит, манит к себе. Остановиться бы, залить огонь в глотке, смыть кровь и пот. Некогда.
« Бегу».
Кальт выскочил на поляну и вторично увидел картину, вспыхнувшую в мозгу часом раньше. Черные мазки запекшейся крови, разбросанные куски дерна, освежеванный труп, большой, но жалкий в смерти. Белые и сизые внутренности растащили птицы, они теперь разбросаны по всей поляне, похожие на обрывки старых тряпок. Вокруг царит тишина, странная даже для засыпающего леса. Калека оглянулся в надежде увидеть того, чей голос звал его на помощь. Никого – живых.
- Это безумие - Кальт провел рукой по глазам, тщетно пытаясь успокоить дыхание - Что это было? Отпусти меня!
В кустах на окраине поляны раздался тихий шорох. Тело, перенасыщенное адреналином, отреагировало само - самострел смотрит в сторону шума, рука не дрожит, глаза выискивают малейшее движение. И опять – наваждение, опять голос в голове.
- Папа... – Это уже не крик, угасающий шепот.
Кальт шагнул к кустам. Там, в самой гуще, лежал молодой скальд. Кровь испятнала белую шерсть, голова запрокинулась назад, и клыки обнажены в бессильном оскале. Широкий розовый язык выпал из пасти, на нем - земля и хвоя. В боку зверя виднелись охвостья двух арбалетных болтов, утонувших почти на всю длину. Но щенок был еще жив – его бока едва заметно колебались в такт тихому дыханию. Кальт зубами стянул кожаный чехол со своего клинка и осторожно приблизился, выискивая место поудобнее, чтобы покончить с хищником одним ударом. Внезапно по телу щенка пошла судорога, и он открыл стекленеющие мутно-коричневые глаза.
- Папа, спаси меня.
Нож, не дойдя до горла скальда на волосок, застыл. Несколько минут Кальт неподвижно стоял на месте и боролся с тем, что казалось ему безрассудством. Мужчина прекрасно понимал, на что идет, спасая детеныша лесного монстра. Если узнают в деревне – ему не жить. Он глубоко вдохнул, закрыв глаза и, наконец, решился. Нож вновь спрятался в чехле, а Кальт, сложив искалеченные руки перед грудью, ушел в себя, накапливая Силу.
Магия этого мира плохо давалась людям, слабея из поколения в поколение. По паре простеньких заклинаний знали все, но срабатывали они не у всех, и не часто. Откат же, как правило, был очень жестоким. Пытавшиеся лечить чужую простуду заклинанием, люди сами потом не вставали по нескольку дней с постели - откат отбирал все силы, грозя раздавить человека. Творить волшебство могли все: у кого-то получалось лучше, у кого-то – хуже. Но поскольку случаи удачного колдовства были редки, люди постепенно стали называть магами тех, у кого на четыре – пять попыток приходилась одна удачная. Еще более редкими были маги, способные сотворить три заклинания подряд - редкими и берущими за свои услуги баснословные деньги. А то, что собирался сделать Кальт, было безумием вдвойне, ведь даже самые простенькие заклинания удавались ему считанные разы. Перелив жизни - это заклинание знали все, но осмеливались использовать - единицы. Заклиная, отдавая свои силы и энергию, можно было вернуть к жизни практически мертвеца, но при этом исцеляющий слабел настолько, что сам очень часто занимал место своего пациента. И неважно, сработало заклинание, или нет. Лечили им невероятно редко, и никто не знал, сколько золота переходило к магу-счастливчику, рискнувшему, и отнявшему пациента у смерти. Для Кальта тем более особая опасность крылась в том, что заклинание требовало особо точного распределения энергопотоков, абсолютной симметрии жеста. С искалеченными руками опасность умереть возрастала многократно. Еще несколько секунд Кальт колебался, прислушиваясь к собранному потоку Силы, затем резко развел руки в стороны и открыл глаза, начиная действо. И застыл.
Из кустов на него смотрела пара светящихся янтарем глаз. Скальд не нападал, он просто стоял, вперив тяжелый взгляд в исцарапанного человека, стоявшего на коленях перед умирающим щенком. Хищник появился настолько бесшумно, что калека увидел его, лишь встретившись взглядом. Кальт замер, затем медленно потянулся было к арбалету, но сильное жжение в груди отрезвило. Медлить с колдовством нельзя. Собранную Силу нужно использовать сразу - или умереть. Не получившее воплощения заклинание, спустя короткое время разрушало все энергоканалы человека, и тот погибал от остановки сердца.
- Ихам олуа! - между рук Кальта возник неяркий, жемчужного цвета шар. Воздух вокруг задрожал, и человек почувствовал, как поток Силы откликнулся на его приказ. Заклятье заработало.
- Ихам верде! - шар стал уменьшаться в размерах, приобретая интенсивность цвета и вес. Кальт почувствовал, как стремительно тают силы. Отбирая жизнь у мага, шар аккумулировал его энергию в себе, неотвратимо наливаясь тяжестью. Теперь главным было не пропустить того момента, когда еще оставались силы, и отдать пациенту средоточие жизни.
Пробуждение далось с трудом. Голова гудит, тело будто чужое, язык едва ворочается в пересохшем рту. Кальт пошарил под лавкой, нащупал жбан с водой, жадно припал к нему. Стало чуть легче. Вспомнив, что вчера спьяну пообещал Териан набрать клюквы, он досадливо поморщился. «Придется тащиться к самому Жерлу» - подумал Кальт – «причем, сегодня. Пообещал все-таки». Вода в объемистой фляге, копченое мясо, запасные подметки - по острым камням иной раз и две пары изорвешь, соль, кремень. Готово. Кальт приладил на культю левой руки жестяной гребень с мешочком для ягод и плотно примотал его лосиными сухожилиями. Маленький самострел, взводимый одной рукой, занял свое место ближе к локтю. Мысленно поблагодарив лекаря, спасшего ему два пальца на правой руке, Кальт закинул мешок за спину. Проверил нож, закрепленный под запястьем - все в порядке, острый. Ну, вот и готов. Но как неохота что-то делать!
Идти было легко. Земля, подмерзшая за ночь, еще не успела оттаять, прохладный воздух бодрил, и хотя вчерашний перебор еще давал о себе знать, боль и тяжесть в голове уходили, уступая место покою и предвкушению дороги. Кальт умел ходить далеко, умел беречь силы, а такие прогулки, пусть даже до Жерла, только доставляли ему удовольствие и отвлекали от тягостных мыслей. Несколько раз он встречал след лося, один раз наткнулся на затаившегося в кустах зайца. Солнце давно растопило иней на траве, воздух прогрелся. Погода стояла тихая, почти безветренная, и Кальт с удовольствием скинул грубую куртку. В воздухе витал чистый запах осени – тонкий, горьковато-щемящий, едва уловимый. Ближе к полудню Кальт решил сделать привал. Развести костер? Лень. Он сжевал всухую несколько полосок копченого мяса и откинулся на спину, глядя в небо. Немного ныли ноги. Слабый ветер кружил хороводы облаков в прозрачной вышине, невнятно лопотал в листьях. Кальт прикрыл глаза, подставив лицо нежарким солнечным лучам.
- Папа, спаси меня! Папа, мне больно!
В незнакомом голосе звучало отчаяние. Но раздался он не в ушах – в голове.
Из-за мешка за спиной быстро вскочить на ноги не удалось. Кальт перекатом сместился в сторону, одновременно взводя самострел. И вновь дикой болью в голове отозвался детский крик.
- Папа, помоги!
Кальт схватился руками за голову. « Опять!» - прошептал он. Липкий страх парализовал его, лишая сил. Он внезапно ясно увидел невесть откуда взявшийся морок: залитая кровью поляна, сломанные кусты, небо, испещренное черными силуэтами падальщиков. Неопрятная груда мяса на траве, вырванные куски дерна. Смрад. Одиночество. Страх.
- Папа, я умираю. Спаси меня! – не унималась слепящая боль в висках..
Обезумевшим барабаном заходится сердце, беспричинная паника тянет живое тепло, превращая тело в тряпичную куклу. « Почему? Сколько это еще будет длиться?» Паника. « Кто ты?» Кальт застыл на месте: «Думай. Не бойся. Ты же знаешь это место. Помнишь, ты водил туда Айду? Это поляна близ рубежа, рядом с Хрустальным ручьем. Не бойся, это всего лишь наваждение».
Когтистая лапа вцепилась в судорожно трепещущий комок в груди. « Папа, спаси меня».
- Я не твой папа. Но я уже бегу. Я бегу, слышишь, кто ты ни был. Держись! - единым мигом мелькнули мысли в голове калеки.
Мешок подпрыгивал, больно молотил по спине. Кальт бежал, падая, задыхаясь, полуослепший от пота. Он уже не чувствовал, как ветки хлещут по лицу, раздирая в кровь лоб и щеки. Неудачный прыжок - и нога неловко подвертывается, острая боль заставляет вскрикнуть. Кальт вскочил, и тут же рухнул обратно. Он торопливо стянул сапог, ощупал поврежденную ногу. Малейшее прикосновение к голени невыносимо, боль такова, что перехватывает дыхание. Как же не вовремя! Ничего, уже недалеко. Мужчина опустился на четвереньки, обрезал сухожилия, крепящие гребень к культе. Гребень мешает.
«Держись. Я успею».
Вот и Хрустальный ручей. Прозрачная вода журчит, манит к себе. Остановиться бы, залить огонь в глотке, смыть кровь и пот. Некогда.
« Бегу».
Кальт выскочил на поляну и вторично увидел картину, вспыхнувшую в мозгу часом раньше. Черные мазки запекшейся крови, разбросанные куски дерна, освежеванный труп, большой, но жалкий в смерти. Белые и сизые внутренности растащили птицы, они теперь разбросаны по всей поляне, похожие на обрывки старых тряпок. Вокруг царит тишина, странная даже для засыпающего леса. Калека оглянулся в надежде увидеть того, чей голос звал его на помощь. Никого – живых.
- Это безумие - Кальт провел рукой по глазам, тщетно пытаясь успокоить дыхание - Что это было? Отпусти меня!
В кустах на окраине поляны раздался тихий шорох. Тело, перенасыщенное адреналином, отреагировало само - самострел смотрит в сторону шума, рука не дрожит, глаза выискивают малейшее движение. И опять – наваждение, опять голос в голове.
- Папа... – Это уже не крик, угасающий шепот.
Кальт шагнул к кустам. Там, в самой гуще, лежал молодой скальд. Кровь испятнала белую шерсть, голова запрокинулась назад, и клыки обнажены в бессильном оскале. Широкий розовый язык выпал из пасти, на нем - земля и хвоя. В боку зверя виднелись охвостья двух арбалетных болтов, утонувших почти на всю длину. Но щенок был еще жив – его бока едва заметно колебались в такт тихому дыханию. Кальт зубами стянул кожаный чехол со своего клинка и осторожно приблизился, выискивая место поудобнее, чтобы покончить с хищником одним ударом. Внезапно по телу щенка пошла судорога, и он открыл стекленеющие мутно-коричневые глаза.
- Папа, спаси меня.
Нож, не дойдя до горла скальда на волосок, застыл. Несколько минут Кальт неподвижно стоял на месте и боролся с тем, что казалось ему безрассудством. Мужчина прекрасно понимал, на что идет, спасая детеныша лесного монстра. Если узнают в деревне – ему не жить. Он глубоко вдохнул, закрыв глаза и, наконец, решился. Нож вновь спрятался в чехле, а Кальт, сложив искалеченные руки перед грудью, ушел в себя, накапливая Силу.
Магия этого мира плохо давалась людям, слабея из поколения в поколение. По паре простеньких заклинаний знали все, но срабатывали они не у всех, и не часто. Откат же, как правило, был очень жестоким. Пытавшиеся лечить чужую простуду заклинанием, люди сами потом не вставали по нескольку дней с постели - откат отбирал все силы, грозя раздавить человека. Творить волшебство могли все: у кого-то получалось лучше, у кого-то – хуже. Но поскольку случаи удачного колдовства были редки, люди постепенно стали называть магами тех, у кого на четыре – пять попыток приходилась одна удачная. Еще более редкими были маги, способные сотворить три заклинания подряд - редкими и берущими за свои услуги баснословные деньги. А то, что собирался сделать Кальт, было безумием вдвойне, ведь даже самые простенькие заклинания удавались ему считанные разы. Перелив жизни - это заклинание знали все, но осмеливались использовать - единицы. Заклиная, отдавая свои силы и энергию, можно было вернуть к жизни практически мертвеца, но при этом исцеляющий слабел настолько, что сам очень часто занимал место своего пациента. И неважно, сработало заклинание, или нет. Лечили им невероятно редко, и никто не знал, сколько золота переходило к магу-счастливчику, рискнувшему, и отнявшему пациента у смерти. Для Кальта тем более особая опасность крылась в том, что заклинание требовало особо точного распределения энергопотоков, абсолютной симметрии жеста. С искалеченными руками опасность умереть возрастала многократно. Еще несколько секунд Кальт колебался, прислушиваясь к собранному потоку Силы, затем резко развел руки в стороны и открыл глаза, начиная действо. И застыл.
Из кустов на него смотрела пара светящихся янтарем глаз. Скальд не нападал, он просто стоял, вперив тяжелый взгляд в исцарапанного человека, стоявшего на коленях перед умирающим щенком. Хищник появился настолько бесшумно, что калека увидел его, лишь встретившись взглядом. Кальт замер, затем медленно потянулся было к арбалету, но сильное жжение в груди отрезвило. Медлить с колдовством нельзя. Собранную Силу нужно использовать сразу - или умереть. Не получившее воплощения заклинание, спустя короткое время разрушало все энергоканалы человека, и тот погибал от остановки сердца.
- Ихам олуа! - между рук Кальта возник неяркий, жемчужного цвета шар. Воздух вокруг задрожал, и человек почувствовал, как поток Силы откликнулся на его приказ. Заклятье заработало.
- Ихам верде! - шар стал уменьшаться в размерах, приобретая интенсивность цвета и вес. Кальт почувствовал, как стремительно тают силы. Отбирая жизнь у мага, шар аккумулировал его энергию в себе, неотвратимо наливаясь тяжестью. Теперь главным было не пропустить того момента, когда еще оставались силы, и отдать пациенту средоточие жизни.
- Аведо! - шар, повинуясь воле творящего, поплыл к распростертому скальду и растекся по его шести бледным сиянием, постепенно угасавшим. Кальт упал на землю. Сейчас придет откат, и хорошо, если сознание отключится сразу, избавив его от мук. Слушая сердце, Кальт считал - четыре, пять, шесть ...Шесть? А сердце продолжало отбивать ритм. Отката не было. Полежав еще немного, Кальт встал, точнее, попытался встать, потому, что, несмотря на ясную голову и полное отсутствие корчей, обычных при откате, сил пошевелиться не было. Ноги не держали ставшее неподъемным тело. Мужчина скосил глаза на скальда. Тот дышал. Рядом валялись два болта, вытесненные из тела вновь наросшей тканью. Кальт перевел взгляд на кусты, туда, где стоял второй скальд, наблюдавший за ним. Никого. Кусты и трава. Теперь оставалось только ждать, пока восстановятся силы. Уснуть не составило ни малейшего труда.
Рейтинг: +1
413 просмотров
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!