Гусли

Певец был очень стар. И, кажется, болен. Узловатые пальцы дрожали, теребя струны гуслей. Мелодия песни сбивалась. Голос, сильный и звучный когда-то, тоже изменял певцу. Кучка базарных зевак, обступивших его, откровенно смеялась. Смеялась над дрожащими руками и бессильным голосом, над выцветшей, залатанной одеждою певца, и над седыми волосами.
- Старый пьяница! Наглый попрошайка! Иди, проспись! – неслись со всех сторон насмешливые крики.
Кто-то бросил в певца комок грязи.
А певец всё пел…

Сурок сразу узнал эту песню. И певца узнал тоже. Несколько лет назад певец приходил в крепость Тургород. Пел там для воеводы Муравчика и его приближённых людей. Был щедро награждён, обласкан… А ныне…
- Убирайся, старик! Мы не желаем тебя слушать! – крикнул кто-то в толпе. И вздрогнул, когда что-то острое упёрлось ему в бок.
- Не хочешь слушать, так и убирайся сам, - шепнул ему хмуро Сурок. Протолкавшись сквозь нестройную толпу, встал рядом с певцом.
- Все убирайтесь, свиньи!
На мальчишку в пёстром плаще заворчали. В толпе послышались угрозы. Но он был настроен решительно. К тому же, здесь были и те, кто неплохо его знал.
- Сурок, ты чего? Всё веселье испортил…
- Идите, веселитесь где-нибудь ещё!
Кое-кто из толпы, поворчав, пошёл прочь, увлекая с собой остальных. Мало кто из знающих людей хотел бы перейти Сурку дорогу. С ним только свяжись… Ну, а не с ним самим, тогда с его хозяином, - корчмарём Алтухом. А тот Алтух, как всем известно, связан с самим Хортом, - разбойным вожаком, с которым справиться не может даже сам могучий воевода Чарнот.

- Идём, дедушка, - с почтением сказал Сурок певцу. – Тебе надо отдохнуть. Ты где живёшь?
- Храни тебя Бог, отроче! Ты выручил меня… – ответил, с дрожью в голосе, старик. – Боюсь, однако, что мне некуда идти.
- Ну, не беда, - легко сказал Сурок. – Я знаю одно место, где нам будут рады.
- Мне нечем заплатить…
- Неважно!

Корчма стояла возле самого подножия городского вала, увенчанного грозною стеной. Совсем неподалёку от ворот. От главной улицы сюда вёл узкий грязный переулок, с убогими лачугами. Здесь обитал всякий сброд. И здесь, в корчме, был дом Сурка. Жильё, которое он давно уже привык считать своим. Свои люди…
Сюда же он привёл и заболевшего певца.
- Я нашёл постояльца, - сказал он хозяину. – Дай ему лучшую комнату. И… Он немножечко болен.
- А постоялец сможет заплатить? – осведомился проницательный хозяин.
- Конечно, - Сурок звякнул тугим кошельком, висевшим у него на поясе.
- Ну, надеюсь, ты знаешь, что делаешь, - ухмыльнулся хозяин. – Марика, займись нашим гостем, - велел он девушке, проходившей мимо.
- Дедушка, пойдём, - сказала та, беря певца под локоть.
- А ты садись, поешь… Тебя тут снова этот проходимец спрашивал. Где только Хорт берёт таких страшилищ?
В корчме было довольно грязно, и темно. Несколько хмурых подёнщиков что-то молча жевали и пили, сидя за длинным дощатым столом. Сурок тоже забрался в дальний угол, сел спиной к двери. Служанка молча поставила перед ним большую миску ароматно пахнущего мяса с овощами, и кружку молодого зимоборского вина. Он склонился над миской…
- Ну, надо же, какая встреча! – раздался над ухом насмешливый голос. – Микаш!

- Микаш!
Вильша проворно уселся за стол, прямо напротив Сурка. Взмахом руки подозвал остальных.
- Что, не ждал? – ухмыльнулся он в лицо побледневшему Сурку.
Но тот уже пришёл в себя.
- Как ты назвал меня? – спросил он холодно. – Ты, верно, ошибся. Меня зовут иначе. А Микаша нет. Его загрызли волки, той зимой.
- Ты сам виноват!
- Сурок, у тебя всё в порядке? – спросила подошедшая служанка.
- Лучше не бывает, - улыбнулся ей Сурок.
- Надеюсь, здесь неплохо кормят? – Вильша облизнулся. – Принеси нам… Всё то же, что и ему!
Служанка отошла.

- Ну, и дыра, - Вильша огляделся, с подчёркнутым пренебрежением. – самое место для таких, как ты. Воров и предателей…
- Сам ты… – Сурок взглянул на Сашку, непонимающе смотревшего на них, во все глаза. – Что, нравится тебе этот красавчик? И правильно. Но он тебя бросит, как только ты хоть в чём-то ошибёшься.
- Ты не ошибся! Ты предал нас всех!
- Много ты знаешь!
- Уж знаю!
- Ты для чего сюда пришёл? Ругаться?
- Я по делу, - кивнул Вильша на сумрачного Зарьку.
Служанка принесла еду. Сашка только сейчас вдруг понял, какой он голодный.
- Верни браслет! – потребовал Вильша.
- Да? Я его выиграл!
- Но это нечестно! Это предательски!..
- А я кто, по твоему?

Разговора не получалось. Вильша и Сурок умолкли, сверля друг друга, через стол, непримиримо сверкающими глазами… Совсем, как Туйма и Дарюш недавно.
Зарька, примирившийся уже с печальной своей участью, подтолкнул Сашку локтем.
- Ешь, давай, пока горячее. Пока они друг друга не поубивали.
Негромко свистнул сурок.
- Мур? – послышалось в ответ. Очень недоверчиво.
Сурок просвистел ещё раз. Настойчиво так…
- Мр-ря…
- Это что? – шепнул Сашка Зарьке?
- Совки стали разговаривать… Раз эти сами не хотят…

Совки разговаривали долго. А Вильша с Микашем молчали, всё так же нелюбезно глядя друг на друга…
- Я всё равно не верю, - сказал, наконец, Вильша. Уже без яростного напора.
- Какая теперь разница? – послышалось в ответ.
В этот миг распахнулась входная дверь, и на пороге возникла высокая тощая фигура, в вызывающе яркой, разноцветной одежде.
- Где мой учитель? – вскричал незнакомец хорошо поставленным, звучным голосом. – Я хочу увидеть своего учителя!
- Что это за шут? – спросил иронически Вильша.
- Это не шут, - фыркнул Микаш. – Это придворный певец воеводы. Ты разве его не узнал?
Театрально размахивая руками, придворный певец громко требовал, чтобы его проводили в комнату учителя.
Певцу показали дорогу.

Вильша сердито взял ложку, и принялся есть остывшее жаркое.
- Да отдам я твой браслет тебе, - буркнул Микаш Зарьке. И без того бы отдал, мог бы этого с собой не приводить. Дурак ты…
Он снял с запястья небольшой серебряный браслет. Швырнул его Зарьке, через стол. Тот, прошептав благодарность, поспешно опустил браслет за пазуху.
Из задней двери, что вела в жилые комнаты, вышел старый певец. По-прежнему бледный, уставший, и явно сердитый, он быстро подошёл к хозяину корчмы, сжимая в дрожащих руках инструмент. Вслед за ним метнулась разряженная длинная фигура.
- Учитель, подожди!

- Я хотел бы продать свои гусли, - решительно сказал старик. – Много лет они верно служили мне. А теперь, вот… Я понял, что не смогу уже играть на них, как прежде. А они должны петь. Это уникальный инструмент, работы старых мастеров. Поэтому я не могу его отдать задёшево. Его цена – двенадцать суварских монет, и ни полушкой меньше. Вот этот человек, - старик оглянулся на придворного певца, - он хотел бы купить мои гусли. Но… Может быть, ты знаешь человека… Другого гусляра. Чтобы гусли достались тому, кто их больше достоин.
- Учитель! – оскорблённо воскликнул певец.
- Что ж, я и сам их охотно купил бы, - усмехнулся лукаво корчмарь. – И есть у меня на примете тот, кто на них сможет сыграть. Только прошу, отец, – сыграй сначала сам. Вот, подкрепись вином…

Седой певец запел. Пальцы, как и прежде, плохо его слушались, и гусли то и дело всхлипывали, как от боли. Но голос вдруг налился силой, и зазвучал по-молодому.
Вильша, словно зачарованный, смотрел на старого певца. Благоговейно, словно на икону. Позабыв обо всём! Певец же пел о старых днях, о благородной и чистой любви, о счастье и удаче. Когда он закончил, ему долго хлопали.
- Зря ты, отец, говоришь, что пора на покой, - заметил хозяин корчмы.
Но разряженный, словно на бал, ученик уже протягивал, нетерпеливо, руку к гуслям.
- Послушай, учитель, как я научился играть!

Играл он замечательно! Виртуозно, напористо, ярко! И пел неплохо. Он пел хвалебную песню, во славу воеводы Чарнота. Воспевал его подвиг у Двух Перевалов, когда воевода умело заманил в ловушку, и побил опасное чужое войско. Закончив, под аплодисменты, певец горделиво посмотрел на старика.
- Ну что, ты доволен, учитель? Я играю не хуже тебя! И я дам не двенадцать, а сорок монет!..
Но старик, с ожиданием, посмотрел на корчмаря.
- Ты говорил, что сможешь отыскать другого.
- Да, говорил, - хозяин огляделся. – Сурок, не хочешь ли попробовать?
- Нет, не хочу. Пусть сначала вот он, - кивнул тот на замершего в экстазе Вильшу. – Давай, ты ведь раньше неплохо умел.
Певец взглянул на юного оруженосца. Протянул ему гусли, к немалому неудовольствию ученика.
- Сыграй что-нибудь, если сможешь.

Вильша постарался справиться с волнением. Потом…
Играл он, конечно, не так виртуозно. И пел – много хуже, чем оба певца. Особенно вначале, стесняясь присутствия старого, прежде знаменитого певца. Ведь он его тоже узнал!.. А после стало всё равно. Песня его захватила, как было не раз. Он пел свою любимейшую песню. Песню юных всадников, что мчатся из вражеской степи к родным горам. А позади, всё ближе с каждым мигом, их настигает грозная орда. Там, в степи, они достали драгоценную добычу, только, кажется, им не уйти. Перевалы ещё далеки, и спасения нет. На перевалах притаились сильные полки. Но помощь не придёт, её не пустит хитроумный воевода! Им остаётся лишь принять неравный бой. Им, четверым. А пятый пусть стрелою мчится к перевалам. Он успеет!
- Скачи! Твой Рахш быстрее всех! Скачи, и помни нас! - пел вдохновенно Вильша, дрожащим от волнения голосом, позабыв обо всём на всём свете! Он сам был в этот миг среди тех всадников, сам скакал к перевалу!...

Вильше хлопали тоже от души. Прославленного Венко Корибута любили здесь не меньше, чем воеводу Чарнота.
- Подумаешь! Я тоже так могу! – послышалось вдруг, явственно, из-под стола.
Сурок, недолго думая, нагнулся, и выволок, за шиворот, Радимку.
- А можешь, так сыграй.
- Ну, и сыграю! – нахально огрызнулся тот. – Дай мне…
Он выхватил из рук опешившего Вильши гусли, уселся с ними на краю стола. Размашисто ударил пальцами по загудевшим струнам.
Гусли словно взорвались в ответ, обрушив на людей вокруг каскадный водопад могучих звуков, и брызги разноцветных искр, сорвавшихся со струн.

Радимка пел, чуть хрипловатым от простуды голосом. А смотрел, почему-то, на Сашку.
- Когда ты сделаешь две дюжины чудес,
Пойдём с тобой мы в жуткий-страшный лес.
Пусть долог путь!
Не позабудь,-
Уходим завтра в Чужедальний лес!

Радимка примолк на секунду. С усмешкой взглянул на покрасневшего Зарьку. Подмигнул зачем-то Сашке. И снова ударил по струнам.
- Уходим завтра в наш, Суварский лес!
Сашке вдруг страстно захотелось в дорогу. Туда, в неведомый, опасный лес, где трудные пути, где ждёт его важное, нужное дело!...
Похоже, многим захотелось вдруг того же!
Седой певец закашлялся.
- Возьми, мальчик, гусли, - сказал он, с волнением в голосе. – Они твои, по праву. Не нужно денег, никаких!
Радимка просиял, от счастья!
- Ну, зачем же не нужно? – мягко возразил Сурок, кладя на стол перед певцом туго набитый кошелёк. – Вот, здесь двенадцать суварков, как раз.
Денег было не жалко. Легко достались, - пусть легко уходят.

- Но, учитель! – раздался возмущённый вопль. – Зачем ты отдаёшь бесценный инструмент какому-то мальчишке?! Он ведь сломает его, и выбросит, через неделю!
- Ты осёл! – ответил старик. – Ты не слышал, не видел, как мальчик играл?! Он вдохнул в гусли новую жизнь! Так играть я уже не могу, много лет. Ну, а ты – никогда не умел!
Радимка, между тем, подошёл к Сурку. Шепнул ему на ухо:
- Тебя Лешек искал.
- Зачем я ему нужен? – насупился Сурок.
- Так не ему, а папочке его. Велел тебе отдать, вот это.
Он вынул из-за пазухи, и положил перед Сурком рыже-белую шапочку, с зелёной полоской.
Сурок вздрогнул, как будто от удара.
- Что? Это мне? Но за что?! – вскрикнул он, с прорвавшейся тоскою.
- Но ты же не отпустишь нас, одних?! Ты же должен быть с нами!
Сурок просиял, как недавно Радимка.