СУПОСТАТКА. Новые приобретения

 10.НОВЫЕ ПРИОБРЕТЕНИЯ

**********

"...Следствие о странном исчезновении М. Зазирки зашло в тупик. Наш корреспондент попытался провести собственное журналистское расследование, и тоже развёл руками: прямо чертовщина какая-то!

А может, черти-то и ни причём?
В селе Яблоницы(120км. от Петербурга) проживает семья М. Зазирки. Наш корреспондент побеседовал с жителями.

Так вот одна старушка, Анфиса Борисовна, утверждает: за день до исчезновения Михаила Михайловича в селе случилось невероятное. Исчез дом старейшей жительницы бабушки Юли, причём вместе с хозяйкой. Теперь на этом месте стоит в стеклянном кубе исторический памятник - межевой столб. До этого он стоял перед церковью, в убогом деревянном коробе.

Кстати, о церкви. Старушка божится, что до исчезновения бабушки Юли, церковь была в ужасном состоянии, рассыпалась на глазах, а теперь как новенькая, и забор вокруг неё новый. За ночь всё преобразилось! Чем не чудо?

Но и это ещё не всё. Михаила Михайловича в Яблоницах знают давно, лет двадцать. Анфиса Борисовна сама не раз обращалась за помощью к Михалычу, когда в хозяйстве требовались мужские руки: колодец чистил, крышу чинил, дрова пилил-колол... Так вот Анфиса Борисовна утверждает: чудо захватило и участок Зазирки. Стал другим дом, Михалыч помолодел лет на тридцать, поменялись жена, тёща, дети... Или такой факт: все говорят, что Михалыч работает акушером в роддоме, а Анфиса Борисовна хорошо помнит: Михалыч был водопроводчиком...

...Опять та же арифметика: 99 утверждают, что ничего не менялось, а 1 клянётся Богом, что произошло Чудо. Кому верить? Старушка заговаривается?98 лет всё-таки... Отмахнуться?
Но тогда, как отмахнуться от такого факта: мать М. Зазирки и сам он родом из Нижне-Чуйска. Да, того самого!

Согласитесь: невероятно, но факт. Необъяснимые исчезновения продолжаются, а оборванные ниточки ведут в одно место - Нижне-Чуйск.

К прежним загадкам добавилась новая: почему исчезновение М. Зазирки заметили все (при этом лишь одна Анфиса Борисовна отмечает изменения в судьбе Михалыча накануне исчезновения), а тех, кто до него исчезал, даже родные матери не помнили.
Что это? Ослабление некоего воздействия?
Мы уже высказывали предположение об эксперименте и о "взрывной волне". Что если случай с М. Зазирка – это результат ослабления "волны"?
А учёные как в рот воды набрали. Не велено распространяться?"

"Микроскоп",№ 44,2006

**********

Вот и сентябрь ходко зашагал. С первого дня, вступив во власть, он внёс изменения: понизил температуру градусов на 5-7, солнце всё время пряталось за серым пологом, зачастили дожди - ливневые сменялись нудными, моросящими.

Похолодание подстегнуло мои думы о грядущей зиме. Второго числа я придирчиво оглядел свои владения, и остался, весьма недоволен. Изба лишь на первый взгляд казалась тёплой - пока горит очаг, к утру ощутимо выстуживается. Это сейчас при плюсовой температуре, а что будет зимой, когда ударят морозы? В древности зимы были холоднее, а я как раз и нахожусь в древности.

Значит, первая задача: утеплить избу. Очаг, конечно, служит мне славно, только постоянный дым в комнате, копоть на стенах уже начинают раздражать.
Отсюда, задача вторая: соорудить нормальную печь с дымоходом наружу.

Задача номер три: увеличить вдвое заготовку "продуктов". Надежда, что Машка подарит поросят слабая. Кто их, кабанов, знает, может, в неволе откажутся плодиться. Да, и побольше съедобных травок, корешков, дабы избежать зимой авитаминоза.
Вот тебе, Михайло три архиважных "нацпроекта". Действуй!

Начал я с печки. Не боги горшки обжигают, - а горшки как раз у меня более менее сносные получаются, - вот и решил я замахнуться на производство кирпича.

Допоздна занимался сырьём: носил глину. Две ведёрных корзины, "рюкзак" за плечами - и вперёд. К вечерним сумеркам во дворе выросла приличная глиняная горка.
Устал, почему-то дико. Неужели потихоньку сдаю?

Поразмышляв за поздним ужином, пришёл к выводу, что причина в другом. С первых дней приучил организм к разнообразным нагрузкам в течение дня: тяжёлая – полегче - ещё полегче. А тут почти весь день только тяжёлая, однообразная. Организму пришлось ломать график, перестраиваться. Если от однообразности устаёт металл, что ж говорить о моей плоти. Ладно, учтём: на ошибках учатся.

 РаисуФёдоровну за эти дни ни разу не видел. Еда, которую оставлял у камня, к утру исчезала. Я не следопыт, поэтому на траве определить по следам кто воспользовался моим угощеньем, разумеется, не мог, но всё время тешил себя: это РаисаФёдоровна.

3 сентября день выдался сухой, и относительно тёплый. Помня вчерашний день, я не увлекался подолгу одним делом. Схожу пару раз за водой, переключусь на изготовление форм. Использовал полутрухлявые стволы: вырубал чурки, труху выковыривал, и получалось подобие корытца. Глину месил дедовским способом - ногами. Для большей сцепки, чисто делитански, добавлял хвойные веточки, дубовые листья.

К обеду на лопуховых листьях сохли под солнышком 50 кирпичей-монстров. После обеда загрузил в печь для обжига первую пятёрку, внутренне готовый к возможной неудаче: технологии никакой, всё на авось.

Кирпич не горшок, поэтому дров не жалел. Вскоре от печи исходил такой жар, что на метр вокруг неё пожухла трава. Дрова мне приходилось пропихивать жердью издали. Ветра не было, и дым расходился низом, слоями. Бедные лесные обитатели, поди, в панике: лесной пожар?

Какая нужна температура, сколько держать, разумеется, понятия не имел. Наобум решил: час жарю, остужу, проверю

И что вы думаете? Получились кирпичики! Не первый сорт, четвёртый-пятый, но получились. Неприятного цвета - полуржавые, полузакопчёные, - но, главное, от удара не кололись, а лишь чуть-чуть крошились по краям. Для меня это было больше чем успех. Я был рад как мальчишка, такой подъём сил хлынул, что даже запел. Попурри из всего, что всплыло в памяти: народные песни, детские, военные, попса, свои доморощенные стишки пристёгивал к популярным мелодиям.

В эйфории пребывал всё время, пока шло производство кирпича, затем кладка печи. Ощущения не передать словами, но очень похожи на те, что я испытал сотни-сотни лет назад(или вперёд?), когда отвёз жену в роддом, когда ждал рождения ребёнка, когда сообщили: дочка! Именно о дочке я мечтал ещё задолго до женитьбы. Вот и сейчас с теми же чувствами я ждал рождения печки.

Несмотря на состояние, сходное с опьянением, я всё же не прошляпил вопрос "техники безопасности". Хотя, честно скажу, опасался именно его проворонить. Вторым опасением было: неправильная кладка, и, как результат, либо отсутствие тяги, либо отвратительная.

Пока готовил фундамент - опалубка, дно выложил двойным слоем плитки, сверху кирпичи, всё это залил смесью глины и песка, - мучительно ворошил "свалку" памяти. Откопал смутное воспоминание: где-то кто-то ложил печь, я присутствовал и наблюдал. Ау, мозг, транслируй информацию рукам!

В зазор между краем печи и стенами засыпал сухой глины с песком. В стене прорубил оконце, в которое и вывел раструб трубы. Продолжил её - на метр вверх - набором керамических муфточек. В целом моё "произведение" походило на забавного пузатенького слонёнка, который пытается пролезть в "игольное ушко". Штукатурить закончил уже ближе к полночи.

Минут пять меня бил мандраж, руки тряслись так, что зажигалка в пальцах дёргалась, словно живая. В какой-то момент мне даже показалось: если печь не заработает, то просто остановится сердце от отчаянья и обиды.

С минуту, зараза, дымила, - я уже сжимал кулаки, готовый вот-вот кинуться и разнести "слоника" по косточкам, - а затем... загудела, точно паровозная топка.
Теперь печь ещё больше походила на слоника: пыжится бедный, пыхтит, кряхтит, вспотел весь, - пар во все стороны, - ан пролезть в оконце не может.
А я... я гладил его нагревающийся бок, вдыхал сладковатый парок сохнущей глины, и, как баба, плакал.

Выспался расчудесно! Впервые раздевшись до трусов и не зарываясь в шкуры.
Разбудил меня оглушительный стрёкот сороки. Похоже, она сидела на трубе и орала в неё: мол, что за хреновину тут понаставили.

В избе царила утренняя свежесть и прохлада. Белый в ржавых пятнах Слоник устало спал, уткнувшись лбом в стену.
Подъём, дружок, хватит дрыхнуть: работы непочатый край!

Сегодняшний день целиком посвящу решению второй задачи "нацпроекта": утепление избы. Снаружи пока ничего делать не буду, а вот изнутри стены оштукатурю. И на пол, как задумывал, выложу плитку.

Распахнул дверь, вдохнул полной грудью свежесть утра и, будто глотнул чудо-зелье: свежесть растеклась по жилам, обострила слух, зренье, отдохнувшие за ночь мышцы до краёв заполнились юношеской силой и восторженной бодростью, мысли стали ясными, чёткими, сердце сладко затрепетало жаждой любви.
Ах, боженьки ты мой, как хорошо-то!

Ступаю босыми ногами на влажный чурбачок, исполняющий роль крыльца, тело в истоме вздрагивает, ответно выбрасывает сноп тепла.
Выбегаю на середину двора:
- Здравствуй, утро!
Что-то недовольно буркнули, чавкая, Машка с Борькой. Ругнулась, сорвавшись с трубы и улетая в глубь леса, сорока.
- Эх, вы, темнота. Ничего-то вы не понимаете...

Я прошёл по росной траве весь двор, поздоровался с юными сестрёнками берёзками, погладил шершавый бок бузины, бросил общий "привет" шеренге кустарника, почтительное "будь здоров" дубу, присел у камня:
- Доброе утро, Даша. Представляешь: хожу по двору, как обкуренный. Всем доволен, всех люблю, даже вот эту букашку, что ползёт по краю твоего камня... Казалось бы, что такого особенного произошло? Ну, соорудил печь, ну, впервые славно выспался, ну, дивное утро... и что? Как ты всё это объяснишь? Не знаешь. Вот и я пару минут назад не знал, а теперь отчётливо понимаю. Все эти дни, Даша, я как кораблик метался, суетился у берега, не зная где пристать, где бросить якорь... чехарда в голове... Печь в избе - это мой якорь. Всё: якорь брошен, трап спущен на берег - здесь будем жить. Прояснилось в голове, в душе наступил покой. И только сердце чего-то там, едва слышно, ропщет, чем-то недовольно... Я-то знаю, чего ему хочется... но, хочется - перехочется. Будем жить, Даша...
 Да, ты случайно не видела: приходила РаисаФедоровна? Угощение исчезло, но она ли взяла? Увидишь - скажи. Ладно, пока, пока. Пойду заниматься делами...

Всё было как всегда: умывание, завтрак, работа. И всё же не так: исподволь набегало и, смутив душу, убегало предчувствие чего-то необычного.

Что-то должно произойти. Что? Когда? Хорошее или плохое? Так замучил себя вопросами, что в итоге, напрягся, стал поминутно оглядываться, озираться. Пришлось себя обругать нехорошими словами, только тогда пришёл в норму.

После завтрака дважды сходил за глиной, затем драл лыко. Из-за отсутствия штукатурной сетки, решил сделать её имитацию: забью в щели дубовые колышки, оплету их лыком, вот и будет штукатурная сетка. Слоник своим теплом скоренько высушит штукатурку - и будет окэй.
После обеда придётся сходить за мхом - потуже законопатить щели. Заодно и силки-петли проверить.

Предчувствие не обмануло!
Собирая на болотце мох, я вдруг, почти рядом, услышал фырканье, затем глубокий вздох. Резко обернулся и, невольно, вскрикнул: метрах в десяти от меня стояла рыжая рогатая корова. Самая домашняя настоящая корова! На шее у неё сохранился ошейник, на котором, очевидно, висел колокольчик. Судя по раздутым бокам, корова беременна, возможно, на последнем месяце.

Корова опустила голову к воде, попила, затем вновь шумно выдохнула. Вскинув голову, с беспокойством посмотрела в мою сторону: я суетливо разматывал верёвку. Поймать! - первая же мысль завладела мной всецело. Когда верёвка кольцами замерла в напряжённой руке, а ноги готовы были бежать, пришла охлаждающая мысль: корова - ошейник... значит, где-то рядом есть люди. Я ещё больше напрягся: что это для меня - благо или опасность? Древние времена, дикие нравы: могут запросто убить, как зверя во время охоты.

Корова коротко мыкнула, грузно развернулась и медленно вошла в лес.
Не помня себя, кинулся следом. Корова ломанулась, как лось, сквозь заросли. Слишком суетливо, необдуманно бросился в погоню: куртка цеплялась за ветки, верёвка - за сучья, ноги - за кочки, за выступавшие корни. Падал, разбивая и расцарапывая локти, колени, как безумец, вскакивал и устремлялся на шум убегающей коровы.
- Глупая, не беги так. Тебе вредно! Я ничего худого не сделаю...

Сколько длилась эта бешеная гонка, не могу сказать, но я так пыхтел, точно за спиной остались десятки километров. Чуть впереди меня хрипела, сдавая, корова.
- Дура, ребёнка погубишь! Остановись, я тебе говорю!

Корова упорно ломилась вперёд. Мы проскочили густые заросли, обогнули болотце, - я набрал жижи полные кроссовки, - выскочили на редколесный участок.
- Кретинка! Стой!

Внезапно треск и хрипение прекратились. Это не корова остановилась - она просто пропала.
Я как снаряд на излёте пересёк редколесье и вылетел... на голое место. От неожиданности так тормознул, что заломило в ступнях, и я неловко плюхнулся на колени.

Вставать не спешил - огляделся. Первое, что бросилось в глаза, это останки сгоревших строений, по-всему, дом и сараи. По обе стороны от пожарища расчищенные участки, на которых желтели, явно, культурные посадки. Похоже на пшеницу.
ХЛЕБ!!! - ёкнуло у меня в груди.
Далее за постройками широкая просека, видимо, там дорога, идущая прямиком к "Неве".
Корова зашла в "пшеницу", постояла чуток и легла. Ладно, дурёха, отдохни, а я пока обследую пожарище: может чего ценного найду.

Жуткое зрелище предстало мне. Хутор был прежде разграблен, а уж потом предан огню. Хозяева жестоко убиты: растерзанный мужской скелет с рассечённым на две половинки черепом, лежал у входа в избу, среди полуобгоревших брёвен обугленный женский костяк, рядом детский, младенца.

Трагедия случилась самое большое полгода назад. Полностью сгореть постройкам, очевидно, помешала непогода.
Кто они были, хуторяне? Над телом мужчины изрядно "потрудились" звери - никаких отличительных знаков не осталось. Славянин или представитель финских племён?

Стоп, какая тебе, собственно, разница? Не о том думаешь. Здесь существуют разбойники-пираты, и участь этих несчастных хуторян может и тебя ожидать. Вот о чём стоит думать!
Надо ли говорить, что от моей эйфории не осталось и следа?

Несмотря на печально-трагическую ситуацию, я всё же с трудом сдерживал радость: находки на пожарище были равноценны богатому кладу. Три топора, пила (!), две лопаты, коса, ножи, молотки и наковальня, скобы, гвозди, плотницкие инструменты. Плюс различная металлическая утварь, начиная от медного таза и кончая чугунным котлом.
В углу кузницы груда металлолома: ломаные мечи, треснувшие и мятые щиты, боевые топоры с разбитыми обухами, даже сплющенный металлический короб с крышкой.

Когда всё ценное было сложено в одну кучу, я чёрный с ног до головы от сажи, слегка приуныл: это ж не одну ходку придётся сделать. Очень мне не хотелось ещё раз приходить на это печальное место. Но, увы, придётся: не бросать же такое богатство. Да и корову надо заарканить.

Рюкзак с мхом остался на болоте, но, как говорится, голь на выдумки хитра. Скинул куртку, сложил в неё все мелкие вещи, крепко связал узел. Что покрупнее - в таз. К ручкам привязал верёвки, на концах сделал подобье лямок. Воз получился внушительный. Глядя на него, засомневался, что вообще дотяну к себе. Делать лишнюю ходку? Увольте!

Ничего, потихоньку-полегоньку, не пройдёт и года, доцарапаюсь. Глаза боятся, руки делают. Взялся за гуж, не говори, что не дюж.

Я уже впрягся в "воз", но не стронулся, застыв в растерянности: ощущение было такое, будто забыл, что-то очень-очень важное. Скинул лямки, огляделся. Может, корова? Она всё ещё лежала "в поле". Не стоит беспокоиться: набегалась, пусть отдохнёт. Никуда не денется.
Что же меня тормозит? Я посмотрел на просеку-дорогу: может, там причина?

Просека, действительно, выходила к "Неве", как раз к тому месту, где в моей прошлой жизни, в будущем, перекинут мост к входу в крепость. Берег обрывистый, местами осыпался языками в воду. У ближайшего "языка" волны качали горелые останки лодки. Глянув на них, вдруг отчётливо осознал причину беспокойства: погибших хуторян полагается по-человечески похоронить.

Чем я и занялся, вернувшись. Хутор стоял на месте, где в будущем будет станция метро "Горьковская".
Хуторян похоронил в общей могиле, в стороне от пожарища, на краю очищенного участка под молодой рябиной. Много-много веков спустя на этом месте поставят памятник писателю М.Горькому.
- Простите люди добрые, что вот так закопал вас. Возможно не по вашим обычаям... не обессудьте: всё лучше, чем лежать как хлам. И, пожалуйста, не сердитесь, что взял ваши вещи. Мёртвым мёртвое, живым живое. Потом, будет время, обихожу вашу могилку. Пусть земля будет вам пухом.
Теперь можно со спокойной совестью впрягаться – и, но, залётная.

Я преодолел не более 30 метров, когда окрестности потряс дикий рёв. Кричала корова. Это был ужасный Крик Чудовищной Боли.
В следующую секунду, сбросив "сбрую", я пулей летел к хлебному полю.

В этот день я домой не вернулся.
 С момента, как подлетел к корове и до момента, когда проснулся уже на рассвете, помню смутно. Как бывает иногда после бурного сабантуя, на утро тщетно пытаешься восстановить картину, но всплывают лишь расплывчатые фрагменты. Короче: здесь помню, здесь не помню.

У коровы начались преждевременные роды. То ли я тому виной, что загнал её, то ли ещё почему, но всё пошло не по природе. И это грозило гибелью коровы и потомства. В своей второй жизни я принял сотни малышей, как акушер, но как принимать роды у коров понятия не имел. Даже визуально ни разу не видел. Тем более, когда роды патологические.

Тем не менее большей частью чисто автоматически, я действовал так, словно передо мной на родильном столе не корова, а обыкновенная женщина.
Вот говорят: открылось второе дыхание. У меня, похоже, в то время открылось и второе, и третье и пятое. Я носился мухой, не чуя земли под ногами.
Таз и другие ёмкости были доставлены к "родильному столу", была принесена вода, заполненный котёл водружён над костром. В него брошены какие-то травы.

С бухты-барахты стал звать корову Настей. Почему? Возможно, отголосок далёкого детства. Была у нас корова Настя, мы крепко сдружились, когда она ещё телёнком была. Столь крепко сдружились, что позволяла мне, нахалёнку, взбираться ей на спину и ехать, как на лошади: утром до пастбища, вечером с пастбища.

Даже с любимыми женщинами не был я так нежен и ласков, как в эти часы с Настей. Я разговаривал с ней, как с любимейшей женщиной, рассыпал тысячи ласковых слов, наконец, словно часть боли взял. Позднее выяснится: метаясь в горячке, Настя не раз саданула меня ногами.

Не стану описывать неприятный с эстетической точки процесс родов. Скажу только: Настя была беременна двойней, когда начались стихийные роды, телята, точно соревнуясь, кто первый родится, рванулись одновременно. Представляете, что там, внутри коровы началось... Так что мне пришлось взять на себя роль усмирителя и регулировщика.

На это ушла уйма времени. Я оглох от криков Насти, охрип от избыточного словоизлияния. Непостижимо, как двигал одеревеневшими руками и ногами. Был весь в мыле, как и Настя.

Уже смеркалось, когда всё закончилось. Два пёстрых телёнка, живых и здоровых, возились у впалого живота Насти, а она, с мокрым от слёз лицом, слепо торкалась, вылизывая их.
А меня, будто автомат, отрубили от сети: замолк на полуслове и рухнул ничком рядом с телятами.
Последнее, что помню, это как Настя принялась вылизывать мне лицо, точно я был её третьим телёнком...