– Нашёлся человек, который, думаю, поможет тебе, – сказала тетя Лиза, вернувшись в комнату.
Она выходила в коридор к телефону. Павел догадывался по поводу чего и кому тётка звонила, но предпочел не лезть к ней с расспросами – нужно, сама скажет. Но Елизавета Оскаровна стала готовиться ко сну.
Весь следующий день Павел просидел дома, стараясь не шуметь.
Вернулась домой Елизавета Оскаровна около семи часов вечера.
– Я разговаривала с человеком, который взялся тебе помочь. Чем и как – я не ведаю, но знаю, что он поможет тебе, – радостно сообщила она Павлу. – Он скоро придет.
Таубе пришел через час. Павел узнал человека с той увеличенной и слегка размытой фотографии, что показывал ему старший лейтенант Громов. Походил он и на офицера с фотографии, которую тетка прятала от всех в секретере.
– Будем знакомы, молодой человек. Меня зовут Николай Николаевич, – сказал вошедший мужчина.
– Павел.
– Елизавета Оскаровна мне рассказала твою историю, – сказал Николай Николаевич. – Дрянная, прямо скажу, история. Если не расстреляют, то дадут на полную катушку, а это равносильно расстрелу. А расплачиваться за ошибку, как я понял, у тебя желания нет.
– Нет, Николай Николаевич, – ответил Павел. – Лучше где-нибудь в тайге, но на воле.
– Ну, зачем в тайге, – усмехнулся Таубе. – Обойдемся без крайностей. И давай не будем терять время, а отправимся ко мне прямо сейчас, чтобы не опоздать на пригородный поезд.
– Вы разве не поужинаете? – спросила его Елизавета Оскаровна.
– Нет, – ответил Таубе. – Мы поужинаем на даче.
Стремительность, с которой Николай Николаевич принял решение, поразила Павла. Он испугался, в первый момент подумав, что энкаведисты потеряют его, но вспомнив, что те знают про дачу шпиона, успокоился: отыщут. Сейчас, главное, не напортачить, не вызвать хотя бы малейшее подозрение у Николая Николаевича. В конце концов, первый большой шаг сделан – враг принял его, заглотал наживку.
– А наживка – это я, – про себя пошутил Павел.
Пригородный поезд был практически пуст. Покачиваясь и постукивая колесами на стыках рельс, он медленно полз в темноте мимо полустанков и станций, мимо пристанционных и придорожных поселков и городков. В большинстве домов в столь поздний час окна уже не светились – люди отдыхали перед завтрашним трудовым днем. Павел и Николай Николаевич в купе сидели вдвоем. Мимо прошел пьяненький мужчина. Павел мельком взглянул на него и, к своему удивлению, узнал лейтенанта Куприна.
– Значит, меня наши не потеряли, – с радостью и облегчением подумал Павел.
Как хорошо ощущать, что ты не одинок, что с тобой рядом товарищи.
6.
Поселок был темен и казался вымершим. Редкие фонари освещали мостовую и отражались в лужах.
Павел шел за уверенно шагающим Николаем Николаевичем, вдоль черной канавы, вдоль высоких заборов, за которыми изредка взбрехивали собаки.
– Пришли, – наконец, сказал Николаевич, остановившись у калитки. Дача его тоже пряталась за дощатым забором.
От калитки до крыльца тянулась выложенная плиткой дорожка. Открыв крепкую дубовую дверь, Николай Николаевич впустил Павла в дом.
Передняя была довольно просторна и представляла собой комнату, где находился только одежный шкаф, дверь, ведущая во внутренние покои и винтообразная лестница на второй этаж.
– Можешь принять ванну. Полина, моя домработница должна была нагреть воды. А потом поужинаем, – сказал Николай Николаевич.
Павел набрал в ванну воды, плеснул в нее обнаруженный на полке хвойный экстракт и скинул грязную одежду. Он еще лежал в ванне, когда к нему заглянул Николай Николаевич. Он принес махровый халат и белье.
– Белье новое, неношеное, думаю, тебе подойдет. У нас, кажется один размер, – сказал он. – Разве я чуть толще.
За ужином Николай Николаевич под видом обычной беседы начал настоящий допрос, вникая в каждую мелочь, в каждую деталь всего того, что с Павлом произошло за последний месяц. Уже глубокой ночью Павел улегся в чистую постель в отведенной ему Николаем Николаевичем комнате на первом этаже. Заснул он сразу и спал крепко, как могут только спать наработавшиеся за день молодые, здоровые люди.
Утром Павла разбудил Николай Николаевич.
– Хватит спать, – сказал он. – Пора делать дела. Скоро придет домработница. Для нее ты – мой племянник, приехавший после армии устраиваться на работу. Надень мою рубашку и брюки. Они тебе немного великоваты, но не щеголять же тебе перед Полиной весь день в банном халате. А пока ее нет, давай я тебя сфотографирую на документы. Ты же знаешь: без бумажки ты какашка, а с бумажкой человек. И не спрашивай, где я раздобуду эти бумажки. И вообще, давай договоримся, что ты не задаешь мне никаких вопросов.
Полина оказалась молодой женщиной с улыбчивым лицом. Приехала в Москву несколько лет назад с Кубани. Говорила она по- южному мягко, распевно, поблескивая на собеседника солнечными глазами. За короткое время Павел узнал ее недлинную, бесхитростную биографию гонимой казачки. Родитель ее Игнат Дорожный был зажиточный казак. Полина собиралась замуж за парня из соседнего села, но началась коллективизация. Всех состоятельных казаков собрали в кучу и отправили на Север. Полину спас уполномоченный РИКа Астафьев, положивший глаз на красавицу казачку.
– Я, – сказал он, – вдовый с двумя дитями. Детям нужна мамка. Если ты пойдешь за меня, поезжай в Армавир к моей маме. А я, как освобожусь, приеду и мы оформимся. А не хочешь, поезжай на погибель свою, но сперва тебя, красивую, гуртом оприходуют конвойные.
Полина согласилась и уехала в Армавир. Там вышла замуж за Астафьева. А не прошло и полгода его за что-то арестовали. Полину с детьми выгнали из дома. Детей забрала мать Астафьева, а Полина уехала в Москву.
– Работала я домработницей у одного партийного начальника, – рассказывала Полина. – Он, старый и лысый, три года вел себя прилично, а потом распустил сопли на нее и, когда жены дома не было, полез поиграть в люботу. Я отшила его, расцарапала ему рожу и ушла. С год поработала рабочей в «Метрострое». Жила в общежитии. А что такое в общежитии жить – подол загнуть. Каждый может тебе ноги раздвинуть – хоть комсомолка ты, хоть партейная, хоть не состоящая в партии, а так. Кой-как береглась. Надоело. Увидела объявление: требуется домработница одинокому интеллигентному пожилому мужчине, подумала, что лучше одному давать, чем кому попало. А старенькому много и не потребуется. С тех пор и работаю у вашего дяди. И платит хорошо, и под подол нечасто лазит… А живу я у одной старушки здесь же, в Немчиновке. Дядя же ваш и устроил. Сказал: люди нехорошее подумают, если ты у меня будешь жить, а тебе, говорит, это надо молодой девке? Сразу видать, благородный человек…
Николай Николаевич вернулся на дачу вечером, когда Полина, отработав свое, уже ушла.
– Документы сделают. Ужинай без меня. На сегодня у меня еще дел невпроворот, – сказал он Павлу и поднялся в кабинет.
7.
Фон Таубе запер дверь и извлек из тайника, устроенного в подоконнике, темно-зеленую книжицу. Это был паспорт на имя Болтунова Кирилла Марковича, 1912 года рождения, уроженца Омска. Достался документ разведчику по случаю – ехал год назад из Москвы в пригородном поезде на дачу вечером. Пьяный парень вынимал из кармана пиджака папиросы и выронил его, а он, Таубе, подобрал – авось, пригодится. Вот и пригодился.
Просмотрев внимательно паспорт Болтунова, Таубе довольно улыбнулся: с такими документом у него не будет долгой возни – нужно только поменять фотографию и сделать необходимые исправления в штампе прописки.
Расставив на столе необходимые для работы флакончики, баночки и инструменты, Таубе принялся за дело, которое освоил еще в Германии под руководством опытного фальшивомонетчика, отбывавшего срок в тюрьме и заодно обучавшего сотрудников абвера изготовлению поддельных документов.
Работа заняла у Таубе около двух часов. Паспорт для Пауля получился на славу.
Проверив, все ли правильно он сделал, Таубе задумался, понимая, что ухватившись за возможность помочь Паулю, спасти его он пошел на грубейшее нарушение, за которое в Берлине его по головке не погладят. Но больше не выговор по службе его страшил, а то, что жизнь по фальшивому паспорту не надежна – когда-нибудь это может вскрыться, а ему еще жить и жить. И одним паспортом не обойдешься – нужна еще документы, без которых в нашей стране сейчас не ступить ни шагу. К тому же, если Пауль попадётся, то нет гарантии, что не назовет имя своего спасителя. А это – провал. Самое милое дело отправить Пауля за кордон. Его отъезд в Германию решал все возникшие проблемы.
Пока же по новым документам Павлу предстояло поселиться в доме на Делегатской улице у Невской Надежды. Молодая женщина после смерти родителей жила одна и занимала в коммунальной квартире на четвертом этаже две маленькие смежные комнатки, точнее одну, но разделенную фанерной перегородкой.
Работала Надежда в «Техиздате» машинисткой. К своим двадцати семи годам она дважды выходила замуж, но оба раза неудачно. Она вечно нуждалась в деньгах, живя на мизерное жалованье и копейки, получаемые за дополнительную работу. Много раз она помогала и Таубе, перепечатывая его рукописи. На оплату труда машинистки он не скупился.
На его просьбу поселить у себя на некоторое время дальнего родственника Надежда откликнулась охотно – во-первых, он предложил ей неплохие деньги, во-вторых (Таубе усмехнулся) для неё это лишний шанс найти мужа.
Убрав паспорт в ящик письменного стола, а инструменты в тайник, он занялся составлением очередного отчета в Берлин. В самом конце шифровки он осмелился приписать:
«…Прошу помочь мне в переправке через границу моего сына, бывшего лейтенанта Красной армии, которому грозит арест и суровое наказание, а мне провал. Прилагаю его фотографию. Вайзе».
Не сразу Таубе решился переписать эти слова на трехрублевку, предназначенную для передачи «почтовому ящику». Берлин потребует детального объяснения: что за сын, откуда он вдруг у него взялся, почему арест Пауля грозит провалом самому Таубе и последует еще множество других вопросов. Но это потом, после возвращения в Берлин, до которого нужно еще дожить. Другой вопрос сложнее: захочет ли отправиться в Германию сам Пауль? И как ему об этом сказать? Без откровенного разговора не обойтись.
– Но сначала посмотрим, что ответит Берлин, – решил Таубе и дописал шифровку.
8.
– На личный контакт с Луниным нам пока выйти не удалось, товарищ майор, – докладывал старший лейтенант Громов Шатрову. – Хотя Воинов с утра и вчера и сегодня уезжал в Москву, но дома постоянно находилась его домработница. Лунин же из дома не отлучается. Воинов, по данным наружного наблюдения, 24 сентября провел весь день в издательстве, по дороге на дачу зашел только в продовольственный магазин, бывший елисеевский, купил продукты. 25 сентября он в восемь часов вышел из дачи, направился на пригородный поезд. С вокзала Воинов поехал на Тишинский рынок, где приобрел комплект мужской верхней одежды, я полагаю, для Лунина. Около часа дня он проехал на Большую Ордынку. По дороге проверялся. В тринадцать десять зашел в часовую мастерскую, где пробыл минут пять. В мастерской находится два мастера. К которому из них обращался Воинов и обращался ли, установить не удалось – наружники не рискнули входить за объектом.
– Нужно взять на обоих мастеров установочные данные, – заметил Шатров. – Может быть, кто-то из них служит «почтовым ящиком». Хотя, может Воинов заглянул туда по поводу ремонта часов.
– После мастерской Воинов поехал на вокзал и вернулся на дачу, – закончил доклад Громов.
– Что ж, один из самых сомнительных этапов мы прошли – Воинов вступил в личный контакт с Луниным и даже взял его к себе на дачу, видимо, посчитав, ее более надежным укрытием для нашего беглеца, чем коммунальная квартира Гольцевой, – сказал Шатров. – Теперь Лунину нужно постараться заинтересовать собою разведчика. В противном случае, Воинов оденет его, даст денег, может, снабдит каким-нибудь документом, посадит в поезд и отправит подальше от себя, куда-нибудь за Урал.
– Надеюсь, он спрячет его где-нибудь поблизости до поры до времени, – сказал Шатров. – В конце концов, ему могут понадобиться надежные и образованные помощники. А тут – крупно проштрафившийся командир РККА, племянник любовницы. Не чужой человек. Не подсадная утка.
Произнеся последнюю фразу, Шатров улыбнулся.
9.
Прошла тягучая неделя. Таубе после первых двух дней своих поездок в Москву засел у себя в кабинете, покидая его только на обед и ужин. За столом он ел, молча и тщательно пережевывая пищу.
– Прости, Пауль, у меня срочная работа, – объяснил он свое затворничество Павлу.
– Я подыхаю со скуки, Николай Николаевич, – пожаловался Павел на пятый день сидения взаперти. – Можно, я хоть погуляю по поселку?
– Тебе лучше не мозолить глаза здешнему населению, – ответил Таубе. – Это не в твоих интересах. Начнутся расспросы: кто ты, откуда. А мне не хотелось бы вступать в объяснение с любопытными.
Как назло, Полина, первые два дня ни на минуту не покидавшая дачу, в последующие уходила то на рынок, то в магазин, то еще по каким-то своим делам. Они словно сговорились с Николаем Николаевичем ни на минуту не выпускать Павла из поля зрения.
Павел валялся на кровати в своей комнате, листая подшивки дореволюционной «Нивы», злился на Николая Николаевича, на Полину, шнырявшую по дому. Впрочем, она делала свое дело: готовила, убирала дом, стирала, иногда стреляла в Павла своими хитрыми глазами, поигрывала бедрами, сетовала на то, что из-за работы по дому некогда ей погулять, не с кем сходить вечером в кино, некому погреть ее ночью.
В понедельник Николай Николаевич снова уехал в Москву. Вечером, после ужина, он протянул Павлу паспорт. Открыв его, Павел увидел в нем свою фотографию, но фамилия была не его.
– Теперь ты Болтунов Кирилл Маркович, – сказал Николай Николаевич. – Привыкай к новому имени. И во сне помни его.
– А фамилию получше нельзя было придумать? – поморщился Павел.
– Выбирать не приходится, Павел, – ответил Николай Николаевич. – Надеюсь, что это не навсегда.
На следующий день Николай Николаевич сообщил Павлу, что уедет по делам дня на три.
Помочь сайту
Поздравления
