АГЕНТ НКВД (7)

 

 

 

(продолжение)





10.

Таубе ехал в поезде «Москва – Минск». За вагонным окном пламенели проплывающие мимо клены, желтели золотом липы. Воздух был чист и хрустально прозрачен. Первый день октября выдался солнечным и теплым. Пальто, прихваченное Таубе в дорогу, казалось лишним и обременительным. 

Без желания Таубе ехал в Крайск – не хотелось ему шпионить за собственным сыном, но к этому его обязывал долг разведчика. Он обязан проверить его рассказ, встретиться с Инной и расспросить ее. 

– Могли ли чекисты подсадить там эту дамочку на случай проверки? – задавал он себе вопрос и отвечал: – Могли. Однако только в том случае, если они раскрыли меня. А это практически исключено. Моя работа тихая, незаметная. Единственная опасность – «почтовые ящики». Но пока все на месте, никто не арестован. Значит, они неизвестны чекистам. 

Поезд пришел в Крайск ранним утром, и Таубе сразу поспешил встретиться со спасительницей Пауля, пока та не ушла на работу. Ему хотелось попасть на вечерний поезд, чтобы завтра уже вернуться в Москву. Но он долго плутал по кривым улочкам и переулкам крайской окраины и опоздал – Поплавская уже ушла на работу. Соседка Инны, старушка лет семидесяти, копавшаяся в огороде подтвердила, что здесь действительно спокон веков жили и живут Поплавские. 

– Папаша ихний был околодочный, – сообщила словоохотливая старушка. – Лютый был, прям-таки зверь. Сынок в его пошел, только папаша воров ловил, а сынок сам вором стал. Инка девка ничё, только кому оно нужно – ярмо на шею вешать, дочку околодочного в жены брать? 
– Что, мужики совсем на неё не обращают внимания? - поинтересовался Таубе.
– Жил тут недавно у неё один парень, – ответила старушка. – Но щас не вижу чтой-то.

Информация, полученная от соседки, прожившей здесь с дореволюционных времен, вполне удовлетворила Таубе. Он решил Инне не объявляться и вернуться в Москву.

11.

Полковник фон Ризе прочитал расшифровку шифрограммы, полученную от Вайзе. Она, как обычно, была кратка, но информативна, подтверждающая определенные успехи промышленности СССР: увеличение производства легированной стали, брони, боевой техники и вооружения. Весьма важна информация о том, что русские продвигаются и в разработке реактивного снаряда, который может весьма осложнить предстоящую с Россией войну. А то, что она будет, полковник не сомневался. Недоумение вызвала у него только концовка донесения: о каком сыне пишет Вайзе? И с какой стати абвер должен вытаскивать его из России? И все же, и все же…

Фон Визе вспомнил, что Вайзе был женат на племяннице генерал-фельдмаршала фон Шерера и что у них был сын. Похоже, он пишет о нем, о внучатом племяннике графа. Настоящая фамилия Вайзе фон Таубе. Это несколько меняет дело – спасти родственника одного из любимцев кайзера. Сам фон Визе тоже питал приятные воспоминания о своей службе, тогда он был еще обер-лейтенантом, под командой фон Шерера. Важно то, что дочь генерал-фельдмаршала замужем за штандартенфюрером Диле, ближайшим помощником Гейдриха.

– А, пожалуй, стоит попытаться спасти их родственничка, – подумал фон Ризе. – Благодарность такого семейства многого стоит. А заодно…

Полковник приказал секретарю, щеголеватому обер-лейтенанту, пригласить майора Литке. 

– Вот что, майор, я решил изменить план переброски Факира в Россию. Он слишком ценен для нас, поэтому операция должна быть проведена с минимальным риском его провала. Я предлагаю морской вариант. Факир сойдёт с судна под видом матроса, а вместо него вернётся человек, сейчас находящийся в России.
– Весьма заманчивый вариант, герр оберст, – ответил Литке.
– Проработайте детали и учтите, судно должно быть не под немецким флагом, но с немецкой командой.

12.

Старший лейтенант Громов докладывал майору Шатрову:
– Воинов первого октября выехал в Крайск. Там он сразу направился к Поплавской, но не застал её дома. Разговаривал со старухой Лузгиной, соседкой Поплавских. После разговора он сразу вернулся на вокзал и уехал, так и не повидавшись с Поплавской. Видимо, разговор с Лузгиной для него оказался достаточным.
– Или наоборот… – прервал его Шатров. – Может Лузгина ляпнула что-нибудь такое, что вызвало совсем нежелательный для нас результат.
– Все может быть, – вздохнул Громов. – Наружники не уточняли, о чем шел у них разговор.
– А это не их дело, а наше, Петр Данилович, – сказал Шатров. – Наше. 
– Я направлю туда Куприна, товарищ майор.
– Не возражаю. Пусть выяснит, что доложила ему старуха. Как там поживает Лунин? 
– Нам не удалось с ним поговорить, товарищ майор. Домработница все это время ни на минуту не покидала дачу.
– Это уже интересно, – удивился Шатров. – Она, что, при Воинове играет роль цербера?
– Не исключаю, что она сотрудничает с ним.


13.

А случилось, то, что случилось. Весь день Павел с нетерпением ждал, когда Полина уйдет домой. Она уже надела ботики на туфли, и Павел, как джентльмен, помог надеть ей пальто, при этом невольно и нежно сжал женщине плечи. Полина, выскользнув из его рук, повернулась к нему и спросила:
– Ты хочешь, что бы я осталась?
Павел ответил:
– Хочу.

Полина осталась на всю ночь. Уже в постели, когда он вошел в нее, она, прерывисто дыша, прошептала:
– Не бойсь… я спорченная… не забрюхатею…

Всю ночь они миловались, затем полдня спали, проснувшись, снова занялись любовью.

Утром, одеваясь, Полина предупредила Павла:
– Николаю Николаевичу про это – ни-ни, Паша. Хорошо?

Николай Николаевич вернулся около полудня. Он был в хорошем настроении, смеясь, спросил:
– Ну, как вы тут без меня жили? Не соскучились?

14.

Вечером того же дня, когда Полина ушла, Таубе вошел к Павлу. Павел после бессонной ночи дремал.

– Я хочу с тобой серьезно поговорить, Павел, – сказал Таубе.
– Я слушаю, Николай Николаевич, – насторожился Павел, садясь на кровати.

Таубе включил радио, послышалось: 
– Утро красит нежным цветом стены древнего Кремля… Просыпается с рассветом…
– Ты знаешь, кто твой отец? – спросил Таубе Павла.
– Знаю, – ответил Павел. – Но я его совсем не помню. Он погиб, когда мне было один год, утонул в Ладожском озере. 
– Рудольф фон Таубе, твой отец, Пауль, жив. Гибель свою он инсценировал, чтобы ввести в заблуждение царскую контрразведку. Ему грозил арест. Ему удалось пробраться через фронт и спастись от неминуемого расстрела. Русские были о-очень злы на него. 
– За что?

Павел был немало удивлен словами Николая Николаевича. Известие о гибели отца мать получила от полиции. Правда, тела его не нашли, но озеро большое, а поисками утопленника полиция не особенно себя обременила.

– Он был немецким разведчиком, Павел. Служил своей Родине. Он хотел после войны вытащить и вас с матерью в Германию. Но ты сам хорошо знаешь, что творилось и здесь и в фатерлянде после восемнадцатого года.
– Откуда вы все это знаете? – спросил Павел.
– Потому что я служил с твоим отцом. Потому что я помогал ему инсценировать его гибель. Самому мне удалось избежать ареста, но, как порученца генерала Двинцева, работавшего на немецкую разведку, меня отправили на передовую. Я там перешел линию фронта. С твоим отцом мы встретились уже после войны в Берлине. Он служил в военной разведке. Я тоже. Потом меня направили в Советский Союз, а Рудольф остался в Германии. 
– Почему же он не дал нам с мамой о себе знать?
– Он намеревался приехать под чужим именем в Россию, чтобы жить с вами здесь и при случае переправить вас по тайным каналам в Германию, но было уже поздно – Анна Оскаровна вышла замуж за Лунина. Об этот ему сообщил я. У вас с матерью все было в порядке, и Руди решил оставить все так, как сложилось.

– Где сейчас отец? 

Таубе сглотнул слюну. Ему хотелось сейчас, сию минуту открыться перед Паулем, но ответил:
– В Берлине. Он офицер абвера, оберст-лейтенант, то есть, подполковник. 
– Но почему вы, зная, что он жив, сказали мне только сейчас? И знает ли об этом тетя Лиза?
– Я не мог рисковать. Я не знал, как ты к этому отнесешься. Я не должен был тебе этого говорить и сейчас, не имею права, но ради друга и, зная тебя, я совершаю этот проступок. Я теперь уверен, что в НКВД ты не побежишь. 

Павел чуть не выдал себя, едва скрыв на лице радостную улыбку: наконец-то Николай Николаевич открылся! Впрочем, обрести отца, которого он считал погибшим – разве это не счастье? 

– Не побегу, Николай Николаевич, – заверил Павел Николая Николаевича. – Себе дороже. Мне теперь с советской властью не по пути.

А радио гремело:
– …Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек… 

15.

Утром следующего дня перед отъездом Таубе сказал Павлу:
– В воскресенье я отведу тебя на новую квартиру. Хозяйка – моя хорошая знакомая. Она недурна собою, хотя и дура. И ей, и соседям скажешь, что работаешь в закрытом учреждении, к примеру, чертёжником. Это избавит тебя от их расспросов.

Павла это обрадовало – наконец-то он избавится от постоянной опеки и присмотра.

Отдав распоряжения Полине, Таубе уехал, а Павел обнял Полину.

…Они еще лежали в постели, когда раздался звонок. Полина вскочила и стала лихорадочно одеваться.

– Лежи, – сказал ей Павел, натягивая брюки. – Я посмотрю – кого там нелегкая принесла.

Павел открыл входную дверь и увидел улыбающуюся физиономию Куприна.

– Я надеюсь, вы, как и каждый советский человек, любите нашу доблестную Красную армию и желаете, чтобы она день ото дня крепла на страх нашим врагам, – протараторил Куприн, весело глядя на Павла, и тихо спросил: – Как твои дела? 
– В воскресенье Воинов устроит меня в Москве на квартире. Адреса пока не знаю. И еще, он мне признался, что он немецкий шпион, – прошептал Павел, а вслух произнес: – По этому поводу обращайтесь к хозяину.

Куприн улыбнулся:
– Значит, до скорого. Мы тебя держим в поле зрения, – тихо сказал он и добавил громко: – Жаль, жаль. 

16.

– Пришли, – сказал Таубе, остановившись возле обшарпанного здания в четыре этажа. – Надежда живет на четвертом этаже в двадцать третьей квартире. Поднимешься и скажешь ей, что ты от Николая Николаевича.

Дверь в квартиру была не заперта. Из квартиры выскочил мальчишка лет десяти в сползающей на лицо буденовке, на ходу надевая потрепанное пальтишко. Павел схватил мальчишку за рукав, спросил:
– В которой комнате живет Надежда Невская?
– Теть Надька в третьей, – ответил мальчишка, пытаясь освободить рукав пальтишка из цепких пальцев Павла. – Пусти, дядь.

Павел остановился возле коричневой двери с небрежно выведенной желтой краской цифрой 23, тихо стукнул и, услышав: войдите, вошел в комнату. Откинув застиранную некогда бывшую бордовой занавеску, отделяющую импровизированную прихожую от остальной части комнаты, стояла невысокая женщина с черными волосами и острым носиком.

– Я от Николая Николаевича, – сказал Павел. – Он договаривался…
– Да, я ждала вас, – ответила женщина. – Входите. Апартаменты у меня не ахти какие, но место для вас найдется.

Некогда большая комната с широким окном и лепным потолком была разделена на два пенала. Большая часть, видимо, служила гостиной с присущей для нее атрибутикой: круглым столом, продавленным диваном, буфетом и этажеркой с несколькими книжками на ней, шкатулками, коробочками, флаконами духов и семью слониками на верхней полке. За фанерной стенкой была хозяйкина спальня с широкой кроватью, тумбочкой, трюмо и двустворчатым одежным шкафом.

– Кирилл, – представился Павел. – А вы, я уже знаю, Надежда.
– У вас красивое имя, – сказала Надежда. – Мне оно очень нравится.
– У вас тоже, – ответил Павел. – На-деж-да…

Он поставил чемодан на пол и расстегнул пальто.

17.

– Герр оберст, ремонт судна, на котором Факир будет доставлен в Россию, заканчивается. Оно пойдёт под датским флагом. Название судна «Принцесса Виктория». Сейчас идёт подбор команды. В этом нам помогает гамбургское гестапо. Третьим помощником капитана назначен обер-лейтенант Зомбах, в прошлом флотский офицер, – доложил майор Литке оберст-лейтенанту фон Ризе.
– Когда «Принцесса Виктория» сможет выйти в море? – поинтересовался фон Ризе.
– В начале апреля. К этому и мы успеем завершить подготовку Факира. 

18.

Павел разместился на диване в гостиной. Надежда некоторое время возилась на своей половине, потом выключила свет и босыми ногами прошлепала по полу. Заскрипела кровать.

– Вам удобно лежать? – спросила она Павла. – Диван старенький.
– Ничего, спать можно, – ответил Павел, выбирая положение, чтобы пружины не кололи в бок.
– Вам во сколько уходить на работу? – поинтересовалась Надежда.
– Я не тороплюсь. Выйду около десяти.

Павлу не спалось. Нет, не близкое присутствие женщины волновало его – он думал о том, что он скажет Громову или Шатрову. Он колебался: говорить или не говорить им об отце, который, оказывается, жив и служит в абвере? Как к этому отнесутся чекисты? 

В то же время начинать с обмана свою работу Павлу не хотелось. Кто-то из великих людей сказал: маленькая ложь тащит за собой большую.

Его мысли прервал вспыхнувший у Надежды свет.

– Вы что не спите, Надя? – спросил Павел.
– А вы? Вы тоже не спите, – ответила Надежда. – Хотите, и вам накапаю валерьянки?
– Нет, спасибо. Она противна.
– Тогда закройте глаза, я возьму у вас графин с водой и стакан – попросила Надежда Павла и вошла в гостиную.

В рассеянном свете, падавшем через дверной проем из спальни Павел увидел Надежду в ночной сорочке, косо сползающей с худенького плечика женщины и приоткрывающей небольшой холмик. Она подошла к столу, взяла графин и стакан.

– Не смотрите на меня, – сказала Надежда, заметив взгляд Павла, и поспешила выйти.

Вскоре звякнуло стекло, запахло валерьянкой.

Павел поднялся и вошел в спальню. Надежда сидела на кровати, выставив углы голых коленок, и пила из стакана. Увидев Павла, она, поняв его намерения, быстро поставила стакан на тумбочку, зажала у горла ворот ночнушки и испуганно проговорила: 
– Что вы?.. Как можно?.. 

Сделав два шага, Павел встал перед сжавшейся в испуганный комочек женщиной, подхватил ее под мышки и обнял обмякшее и послушное его рукам худенькое и легкое тело.

– Какой вы большой и сильный, – прошептала Надежда, подняв на Павла глаза…


(продолжение следует)