Враг уничтожен. Часть 4. Марта.
22 ноября 2015 -
Виктор Костильбург
Пятьдесят градусов по Цельсию в тени.
Пески Эль-Аламейна раскалились и передавали свой жар всему, что соприкасалось с ними. Слабый ветерок иногда шевелил зной, но этим только усугублял мучение, обжигая экипаж противотанковой самоходной артиллерийской установки, который в составе трёх человек сидел в чём мать родила на корточках около гусениц своего стального товарища, справляя большую нужду.
После того, как у наводчика чеха Якуба осколок фугасного снаряда распорол живот, и всё в рубке ИСУ-152 покрылось дерьмом и кровью, остатки экипажа на своём совете решили: выжимать из себя перед боем всё до последней капли. Даже блевали, выпив литр воды, чтобы очистить желудок.
Кстати, хирург сказал, осмотрев Якуба, когда его притащили в полевой госпиталь, собрав кишки с пола и засунув их в живот, что шанс выжить был, если бы тот не сожрал накануне пару килограмм сосисок, обильно запивая их пивом, страдая при этом хроническим запором.
— Заканчивайте, — сказал лейтенант Вагнер, вставая в полный рост и присыпая ногой продукт жизнедеятельности своего организма.
Заряжающий, он же и наводчик, русский богатырь Ермолай Фалуев сидел не шелохнувшись, и только огромная жила вздулась на его покатом лбу от напряжения.
Механик-водитель венгерка Марта громко хмыкнула, выпустив филигранное кольцо табачного дыма в сторону командира.
Вагнер взял рулон бумаги, что лежал на самоходке, отмотал порядочную ленту и, чуть присев, вытер задницу.
— Подожди, не убирай бумагу, мне тоже подотрёшь, — съязвила Марта.
Лейтенант Вагнер посмотрел укоризненно на неё и с немецкой пунктуальностью зарыл в песке носком берца грязную бумагу.
Ермолай молча тужился, обхватив от усилия голову руками.
Вагнер огляделся вокруг. Шесть танков союзников стояли вразброс среди барханов и вхолостую молотили двигателями, выпуская клубы грязного дыма.
Впереди находилось заброшенное древнее сарацинское селение. Справа железнодорожная насыпь, а за насыпью барханы, барханы и барханы, кое-где покрытые саксаулом.
Вдали на возвышенности виднелся подбитый Мессершмитт ещё со времён Второй мировой войны.
«Надо взять на заметку, как ориентир, — подумал Вагнер. — Да и огневая позиция хорошая, если команда вся поедет в пески, игнорируя селение».
- Ну, вот, я всё — готова, — сказала Марта и отправила щелчком чинарик.
Тот описав длинную дугу упал за бархан, продолжая дымиться.
Вагнер недовольно поморщился:
— Марта, мы же договаривались соблюдать порядок и не разбрасываться окурками на позициях.
Венгерка нисколько не смущаясь повторила манипуляцию, проделанную несколько минут ранее лейтенантом Вагнером и подошла к нему.
— Хорошо, командир, — сказала она смирным голосом и неожиданно щёлкнула его по яйцу, звонко рассмеявшись.
***
Ох, уж эта Марта.
Вагнер прощал ей многое.
Даже больше: Вагнер прощал ей всё.
У Марты прекрасная упругая фигура со смуглой кожей.
Лобок она никогда не брила, но волосы были на нём такие густые и так сильно завивались, что образовывали чёрную треугольную шапочку, которая была намного привлекательнее кисок, над которыми корпели в своих изысках дамские парикмахеры.
Грудь нерожавшей женщины вызывающе смотрела иссиня-чёрными сосками.
Но лицо…
После того, как он вытащил, рискуя жизнью, Марту из горящей самоходки в бою под Зимней Малиновкой, то подумал — зря это сделал. Она не дышала. Вместо лица — кровавая маска с пузырящейся обугленной кожей.
Но молодой организм венгерки взял вверх. Она выжила, и даже зрение сохранилось, но левая часть лица была покрыта бугристым, страшно-розовым шрамом. Часть верхней губы отсутствовала, съеденная пламенем, обнажая зубы.
Когда она пришла в сознание, то первым делом попросила у врачей зеркало, но ей не дали.
После того, как Марте всё-таки удалось взглянуть на себя, она сделала попытку отравиться, накопив таблеток снотворного, которое ей давали на ночь.
И тут железный организм сохранил жизнь отчаянной венгерке!
Вагнеру сообщили об этом и он пришёл к ней в палату с Ермолаем Фалуевым.
Ермолай катил впереди себя тележку из Ашана полностью заваленную любимыми Мартой чёрно-красными розами Халфети. Вагнер нёс коробку с несколькими бутылками венгерской абрикосовой водки и дебреценскими сосисками с паприкой.
Перед ними выросла фигура дежурного санитара.
— Вы к кому?
— К моему мехводу, — медленно ответил Вагнер.
— Спиртное на территории госпиталя запрещено, — бойко отрапортовал молодой санитар.
Вагнер тяжело посмотрел на него.
Взгляд санитара скользнул по форме лейтенанта и остановился на шевроне пожизненного контрактника.
Значит терять Вагнеру уже нечего. Даже если он перебьёт сейчас всех санитаров в ожоговом отделении, то дальше танкового поля боя его не отправят.
Вагнер, играя желваками, потянулся к кобуре с парабеллумом.
На лбу санитара выступили капельки холодного пота.
— Слышь, земляк, отойди. Дай проехать, — разрядил обстановку Ермолай, толкая тележкой с розами молодого законника.
Тот молча прислонился к стене не сводя глаз с Вагнера.
Лейтенант убрал руку с кобуры и последовал за русским гигантом.
Когда они зашли к ней в палату, Марта лежала лицом к стене.
Заслышав шаги, она не повернулась, а только натянула одеяло на голову.
— Марта, — сказал Вагнер.
Марта молчала.
— Марта, давай поговорим, — повторил командир.
— Уходите, — ответила она изменившимся от ранения голосом. — Уходите, пожалуйста.
— Марта… — начал опять Вагнер.
— Уходите! — закричала девушка и зарыдала.
Вагнер сел на стул не зная что делать. Сел и Ермолай.
Молчали.
Вдруг Ермолай встал и подойдя к Марте примостился к ней на кровать.
Лазаретная койка жалобно застонала и прогнулась.
— Марта, — со слезами в голосе сказал Фалуев. — Мы же тебя любим. Мы же экипаж, — Ермолай запнулся. — Ну, я не знаю, как сказать ещё, мне мозги в боксе отбили… Не бросай нас. Вот, — и заплакал.
Девушка затихла, перестала рыдать.
— Ты что, ревёшь что ли? — спросила она из-под одеяла.
Русский издавал какие-то странные звуки, размазывая слёзы по лицу своими огромными ладонями.
Вдруг одеяло откинулось и Марта, не стесняясь своего обезображенного лица обняла Фалуева.
— Ермолаюшка! Вагнер! Как же я вас люблю!
Вагнер отвернулся к окну.
На его щеках блестели слёзы.
Слёзы аса Панцерваффе, участника сражения под Прохоровкой и Арденнского наступления.
[Скрыть]
Регистрационный номер 0317786 выдан для произведения:
Стояла невыносимая жара.
Пятьдесят градусов по Цельсию в тени.
Пески Эль-Аламейна раскалились и передавали свой жар всему, что соприкасалось с ними. Слабый ветерок иногда шевелил зной, но этим только усугублял мучение, обжигая экипаж противотанковой самоходной артиллерийской установки, который в составе трёх человек сидел в чём мать родила на корточках около гусениц своего стального товарища, справляя большую нужду.
После того, как у наводчика чеха Якуба осколок фугасного снаряда распорол живот, и всё в рубке ИСУ-152 покрылось дерьмом и кровью, остатки экипажа на своём совете решили: выжимать из себя перед боем всё до последней капли. Даже блевали, выпив литр воды, чтобы очистить желудок.
Кстати, хирург сказал, осмотрев Якуба, когда его притащили в полевой госпиталь, собрав кишки с пола и засунув их в живот, что шанс выжить был, если бы тот не сожрал накануне пару килограмм сосисок, обильно запивая их пивом, страдая при этом хроническим запором.
— Заканчивайте, — сказал лейтенант Вагнер, вставая в полный рост и присыпая ногой продукт жизнедеятельности своего организма.
Заряжающий, он же и наводчик, русский богатырь Ермолай Фалуев сидел не шелохнувшись, и только огромная жила вздулась на его покатом лбу от напряжения.
Механик-водитель венгерка Марта громко хмыкнула, выпустив филигранное кольцо табачного дыма в сторону командира.
Вагнер взял рулон бумаги, что лежал на самоходке, отмотал порядочную ленту и, чуть присев, вытер задницу.
— Подожди, не убирай бумагу, мне тоже подотрёшь, — съязвила Марта.
Лейтенант Вагнер посмотрел укоризненно на неё и с немецкой пунктуальностью зарыл в песке носком берца грязную бумагу.
Ермолай молча тужился, обхватив от усилия голову руками.
Вагнер огляделся вокруг. Шесть танков союзников стояли вразброс среди барханов и вхолостую молотили двигателями, выпуская клубы грязного дыма.
Впереди находилось заброшенное древнее сарацинское селение. Справа железнодорожная насыпь, а за насыпью барханы, барханы и барханы, кое-где покрытые саксаулом.
Вдали на возвышенности виднелся подбитый Мессершмитт ещё со времён Второй мировой войны.
«Надо взять на заметку, как ориентир, — подумал Вагнер. — Да и огневая позиция хорошая, если команда вся поедет в пески, игнорируя селение».
- Ну, вот, я всё — готова, — сказала Марта и отправила щелчком чинарик.
Тот описав длинную дугу упал за бархан, продолжая дымиться.
Вагнер недовольно поморщился:
— Марта, мы же договаривались соблюдать порядок и не разбрасываться окурками на позициях.
Венгерка нисколько не смущаясь повторила манипуляцию, проделанную несколько минут ранее лейтенантом Вагнером и подошла к нему.
— Хорошо, командир, — сказала она смирным голосом и неожиданно щёлкнула его по яйцу, звонко рассмеявшись.
***
Ох, уж эта Марта.
Вагнер прощал ей многое.
Даже больше: Вагнер прощал ей всё.
У Марты прекрасная упругая фигура со смуглой кожей.
Лобок она никогда не брила, но волосы были на нём такие густые и так сильно завивались, что образовывали чёрную треугольную шапочку, которая была намного привлекательнее кисок, над которыми корпели в своих изысках дамские парикмахеры.
Грудь нерожавшей женщины вызывающе смотрела иссиня-чёрными сосками.
Но лицо…
После того, как он вытащил, рискуя жизнью, Марту из горящей самоходки в бою под Зимней Малиновкой, то подумал — зря это сделал. Она не дышала. Вместо лица — кровавая маска с пузырящейся обугленной кожей.
Но молодой организм венгерки взял вверх. Она выжила, и даже зрение сохранилось, но левая часть лица была покрыта бугристым, страшно-розовым шрамом. Часть верхней губы отсутствовала, съеденная пламенем, обнажая зубы.
Когда она пришла в сознание, то первым делом попросила у врачей зеркало, но ей не дали.
После того, как Марте всё-таки удалось взглянуть на себя, она сделала попытку отравиться, накопив таблеток снотворного, которое ей давали на ночь.
И тут железный организм сохранил жизнь отчаянной венгерке!
Вагнеру сообщили об этом и он пришёл к ней в палату с Ермолаем Фалуевым.
Ермолай катил впереди себя тележку из Ашана полностью заваленную любимыми Мартой чёрно-красными розами Халфети. Вагнер нёс коробку с несколькими бутылками венгерской абрикосовой водки и дебреценскими сосисками с паприкой.
Перед ними выросла фигура дежурного санитара.
— Вы к кому?
— К моему мехводу, — медленно ответил Вагнер.
— Спиртное на территории госпиталя запрещено, — бойко отрапортовал молодой санитар.
Вагнер тяжело посмотрел на него.
Взгляд санитара скользнул по форме лейтенанта и остановился на шевроне пожизненного контрактника.
Значит терять Вагнеру уже нечего. Даже если он перебьёт сейчас всех санитаров в ожоговом отделении, то дальше танкового поля боя его не отправят.
Вагнер, играя желваками, потянулся к кобуре с парабеллумом.
На лбу санитара выступили капельки холодного пота.
— Слышь, земляк, отойди. Дай проехать, — разрядил обстановку Ермолай, толкая тележкой с розами молодого законника.
Тот молча прислонился к стене не сводя глаз с Вагнера.
Лейтенант убрал руку с кобуры и последовал за русским гигантом.
Когда они зашли к ней в палату, Марта лежала лицом к стене.
Заслышав шаги, она не повернулась, а только натянула одеяло на голову.
— Марта, — сказал Вагнер.
Марта молчала.
— Марта, давай поговорим, — повторил командир.
— Уходите, — ответила она изменившимся от ранения голосом. — Уходите, пожалуйста.
— Марта… — начал опять Вагнер.
— Уходите! — закричала девушка и зарыдала.
Вагнер сел на стул не зная что делать. Сел и Ермолай.
Молчали.
Вдруг Ермолай встал и подойдя к Марте примостился к ней на кровать.
Лазаретная койка жалобно застонала и прогнулась.
— Марта, — со слезами в голосе сказал Фалуев. — Мы же тебя любим. Мы же экипаж, — Ермолай запнулся. — Ну, я не знаю, как сказать ещё, мне мозги в боксе отбили… Не бросай нас. Вот, — и заплакал.
Девушка затихла, перестала рыдать.
— Ты что, ревёшь что ли? — спросила она из-под одеяла.
Русский издавал какие-то странные звуки, размазывая слёзы по лицу своими огромными ладонями.
Вдруг одеяло откинулось и Марта, не стесняясь своего обезображенного лица обняла Фалуева.
— Ермолаюшка! Вагнер! Как же я вас люблю!
Вагнер отвернулся к окну.
На его щеках блестели слёзы.
Слёзы аса Панцерваффе, участника сражения под Прохоровкой и Арденнского наступления.
Пятьдесят градусов по Цельсию в тени.
Пески Эль-Аламейна раскалились и передавали свой жар всему, что соприкасалось с ними. Слабый ветерок иногда шевелил зной, но этим только усугублял мучение, обжигая экипаж противотанковой самоходной артиллерийской установки, который в составе трёх человек сидел в чём мать родила на корточках около гусениц своего стального товарища, справляя большую нужду.
После того, как у наводчика чеха Якуба осколок фугасного снаряда распорол живот, и всё в рубке ИСУ-152 покрылось дерьмом и кровью, остатки экипажа на своём совете решили: выжимать из себя перед боем всё до последней капли. Даже блевали, выпив литр воды, чтобы очистить желудок.
Кстати, хирург сказал, осмотрев Якуба, когда его притащили в полевой госпиталь, собрав кишки с пола и засунув их в живот, что шанс выжить был, если бы тот не сожрал накануне пару килограмм сосисок, обильно запивая их пивом, страдая при этом хроническим запором.
— Заканчивайте, — сказал лейтенант Вагнер, вставая в полный рост и присыпая ногой продукт жизнедеятельности своего организма.
Заряжающий, он же и наводчик, русский богатырь Ермолай Фалуев сидел не шелохнувшись, и только огромная жила вздулась на его покатом лбу от напряжения.
Механик-водитель венгерка Марта громко хмыкнула, выпустив филигранное кольцо табачного дыма в сторону командира.
Вагнер взял рулон бумаги, что лежал на самоходке, отмотал порядочную ленту и, чуть присев, вытер задницу.
— Подожди, не убирай бумагу, мне тоже подотрёшь, — съязвила Марта.
Лейтенант Вагнер посмотрел укоризненно на неё и с немецкой пунктуальностью зарыл в песке носком берца грязную бумагу.
Ермолай молча тужился, обхватив от усилия голову руками.
Вагнер огляделся вокруг. Шесть танков союзников стояли вразброс среди барханов и вхолостую молотили двигателями, выпуская клубы грязного дыма.
Впереди находилось заброшенное древнее сарацинское селение. Справа железнодорожная насыпь, а за насыпью барханы, барханы и барханы, кое-где покрытые саксаулом.
Вдали на возвышенности виднелся подбитый Мессершмитт ещё со времён Второй мировой войны.
«Надо взять на заметку, как ориентир, — подумал Вагнер. — Да и огневая позиция хорошая, если команда вся поедет в пески, игнорируя селение».
- Ну, вот, я всё — готова, — сказала Марта и отправила щелчком чинарик.
Тот описав длинную дугу упал за бархан, продолжая дымиться.
Вагнер недовольно поморщился:
— Марта, мы же договаривались соблюдать порядок и не разбрасываться окурками на позициях.
Венгерка нисколько не смущаясь повторила манипуляцию, проделанную несколько минут ранее лейтенантом Вагнером и подошла к нему.
— Хорошо, командир, — сказала она смирным голосом и неожиданно щёлкнула его по яйцу, звонко рассмеявшись.
***
Ох, уж эта Марта.
Вагнер прощал ей многое.
Даже больше: Вагнер прощал ей всё.
У Марты прекрасная упругая фигура со смуглой кожей.
Лобок она никогда не брила, но волосы были на нём такие густые и так сильно завивались, что образовывали чёрную треугольную шапочку, которая была намного привлекательнее кисок, над которыми корпели в своих изысках дамские парикмахеры.
Грудь нерожавшей женщины вызывающе смотрела иссиня-чёрными сосками.
Но лицо…
После того, как он вытащил, рискуя жизнью, Марту из горящей самоходки в бою под Зимней Малиновкой, то подумал — зря это сделал. Она не дышала. Вместо лица — кровавая маска с пузырящейся обугленной кожей.
Но молодой организм венгерки взял вверх. Она выжила, и даже зрение сохранилось, но левая часть лица была покрыта бугристым, страшно-розовым шрамом. Часть верхней губы отсутствовала, съеденная пламенем, обнажая зубы.
Когда она пришла в сознание, то первым делом попросила у врачей зеркало, но ей не дали.
После того, как Марте всё-таки удалось взглянуть на себя, она сделала попытку отравиться, накопив таблеток снотворного, которое ей давали на ночь.
И тут железный организм сохранил жизнь отчаянной венгерке!
Вагнеру сообщили об этом и он пришёл к ней в палату с Ермолаем Фалуевым.
Ермолай катил впереди себя тележку из Ашана полностью заваленную любимыми Мартой чёрно-красными розами Халфети. Вагнер нёс коробку с несколькими бутылками венгерской абрикосовой водки и дебреценскими сосисками с паприкой.
Перед ними выросла фигура дежурного санитара.
— Вы к кому?
— К моему мехводу, — медленно ответил Вагнер.
— Спиртное на территории госпиталя запрещено, — бойко отрапортовал молодой санитар.
Вагнер тяжело посмотрел на него.
Взгляд санитара скользнул по форме лейтенанта и остановился на шевроне пожизненного контрактника.
Значит терять Вагнеру уже нечего. Даже если он перебьёт сейчас всех санитаров в ожоговом отделении, то дальше танкового поля боя его не отправят.
Вагнер, играя желваками, потянулся к кобуре с парабеллумом.
На лбу санитара выступили капельки холодного пота.
— Слышь, земляк, отойди. Дай проехать, — разрядил обстановку Ермолай, толкая тележкой с розами молодого законника.
Тот молча прислонился к стене не сводя глаз с Вагнера.
Лейтенант убрал руку с кобуры и последовал за русским гигантом.
Когда они зашли к ней в палату, Марта лежала лицом к стене.
Заслышав шаги, она не повернулась, а только натянула одеяло на голову.
— Марта, — сказал Вагнер.
Марта молчала.
— Марта, давай поговорим, — повторил командир.
— Уходите, — ответила она изменившимся от ранения голосом. — Уходите, пожалуйста.
— Марта… — начал опять Вагнер.
— Уходите! — закричала девушка и зарыдала.
Вагнер сел на стул не зная что делать. Сел и Ермолай.
Молчали.
Вдруг Ермолай встал и подойдя к Марте примостился к ней на кровать.
Лазаретная койка жалобно застонала и прогнулась.
— Марта, — со слезами в голосе сказал Фалуев. — Мы же тебя любим. Мы же экипаж, — Ермолай запнулся. — Ну, я не знаю, как сказать ещё, мне мозги в боксе отбили… Не бросай нас. Вот, — и заплакал.
Девушка затихла, перестала рыдать.
— Ты что, ревёшь что ли? — спросила она из-под одеяла.
Русский издавал какие-то странные звуки, размазывая слёзы по лицу своими огромными ладонями.
Вдруг одеяло откинулось и Марта, не стесняясь своего обезображенного лица обняла Фалуева.
— Ермолаюшка! Вагнер! Как же я вас люблю!
Вагнер отвернулся к окну.
На его щеках блестели слёзы.
Слёзы аса Панцерваффе, участника сражения под Прохоровкой и Арденнского наступления.
Рейтинг: 0
471 просмотр
Комментарии (0)
Нет комментариев. Ваш будет первым!
Новые произведения