Две женщины

В Советском Союзе практически все научные работники в большей или меньшей степени выполняли закрытые темы. Поэтому их выезд за границу разрешали только в виде научной командировки. Достижение такой возможности было не только предметом желания всякого учёного, но и свидетельством его зрелости. Выезду предшествовало значительное количество условий и этапов, перечисление которых сейчас не представляет интереса.

Я уже прошёл значительную часть пути до границы между социализмом и капитализмом, поэтому какой-нибудь промах в поведении был бы очень нежелательным. Один такой промах я уже совершил: вздумал пофлиртовать с женщиной, оказавшейся сотрудником спецслужбы. К счастью, он не имел опасных последствий и научил меня быть осторожным.

Прошлое приключение всплыло в памяти после сегодняшнего происшествия. Утром я зашёл в лифт гостиницы "Академическая" вместе с незнакомой женщиной. Лифт поехал, но вскоре неожиданно остановился, и двери не открылись. Женщина очень перепугалась. Она говорила по-русски, но с сильным акцентом. Я нажал кнопку аварийного вызова ‑ никакой реакции. Мою спутницу задержка в лифте привела в стрессовое состояние, мне она грозила опозданием на семинар. Я решил попробовать раздвинуть половинки дверей – к удивлению, они поддались и мы вышли. Восторг моей спутницы был очень ярким. Меня удивила её экспрессивность, как в страхе, так и в радости:

– Я вам так благодарна! Прошу зайти ко мне, я угощу вас хорошим кофе.

– Спасибо, мне нужно идти на заседание.

– Тогда жду вас обязательно вечером. Я живу в комнате 612. А вы в какой?

– Я ниже – в 408. Спасибо за приглашение, не беспокойтесь.

– Нет, нет – обязательно приходите. Кстати, вы знаете, что номер комнаты – это номер телефона?

– Спасибо за информацию, я вам позвоню, когда вернусь в гостиницу.

Вечером, собравшись звонить, я подумал: звонить или не звонить? Меньше будет неприятностей, если не буду звонить – она иностранка, а неконтролируемые связи с иностранцами запрещены. Иностранцы живут на выделенном этаже, где не селят наших граждан. Несомненно, системы слежения меня зафиксируют. Но если я не встречусь с ней, как я буду выглядеть? Ещё раз подтвержу представление иностранцев о запуганности, ограниченности и примитивизме русских. Это задевало мою гордость. "Однако, если я не приду, она может позвонить. За звонками из её номера следят и припишут мне ещё худшую связь. Сосед по комнате тоже будет удивлён. Лучше всего вести себя открыто – тогда меньше подозрений", ‑ решил я и позвонил моей новой знакомой.

Она оказалась профессором биологии из Варшавы. Зовут её Ядвига, друзья называют – Яся. Она приехала в Москву в рамках совместного научного исследования с нашим академическим институтом. По-русски она говорила достаточно хорошо.

Кофе для Ядвиги был обязательным спутником её работы, она возила кофеварку с собой. Здесь в Москве она продолжала работать над очередной своей книгой и чашка кофе должна была стоять на столе. Кофе, которым угостила Ядвига, был действительно хорош. Мы немного посидели. Не желая давать пищу сотрудникам "прослушки", я увёл беседу в её научные интересы. Она рассказала мне о растениях на территории Советского Союза, которые недавно занесли в Красную книгу. Я был поражен ее чрезвычайным беспокойством за сохранение природы.

‑ Ядвига, я вижу, что вы достаточно крупный специалист в выбранной области, а вы интересуетесь культурой, искусством?

– Конечно, у меня муж был художником.

– А в Москве вы бывали где-нибудь помимо работы?

– Вот с этим у меня плохо. После работы в институте я сижу в гостинице и работаю. Да и город я знаю плохо, ходить не с кем, а сама я чувствую в чужом городе неуютно. Увидела сегодня афишу с сообщением, что в Доме дружбы народов проходит выставка из Испании офортов Франциско Гойи "Капричос". Хотела бы посмотреть, но, думаю, это не для меня.

– Вы хотя бы на прогулки выходите?

– Нет: днём слишком много людей, вечером я боюсь.

– Не хотите сейчас прогуляться со мной?

– С удовольствием!

Я предложил прогуляться, в первую очередь, для того, чтобы свободно пообщаться вне стен гостиницы. Можно было рассматривать наше общение как элемент необходимой вежливости, и в дальнейшем только здороваться при встрече. Как ни странно, я проникся уважением и одновременно жалостью к Ядвиге. Мне представлялось, что у неё ущербную жизнь. Она посвятила себя целиком науке и, по-видимому, не знала других жизненных интересов, хотя это и скрывала. Такое поведение, думаю, было следствием её непривлекательности, можно сказать – уродства. В лифте её внешность вызвала у меня сочувствие. По правде говоря, я в комнату к ней пришёл, прежде всего, из вежливости: я не мог обидеть невниманием человека, который не вызывает симпатий и сам, стыдясь своего недостатка, избегает общения. Но после более близкого знакомства с Ядвигой она предстала внутренне богатым человеком. У меня возникло желание сделать ей что-то приятное, по крайней мере, через человеческое общение, которого ей недостаёт.

Ядвига была маленького роста – мне по плечо, со светлыми волосами и узкими растянутыми губами, которые известны как некрасивые. Самое главное ‑ она была горбата. Горб был небольшой, немного справа от позвоночника, он калечил её фигуру и изменял походку. По-видимому, за много лет она научилась держать почти прямо шею и спину, но о женской привлекательности не было и речи. Мне, довольно представительному мужчине, хотелось ей показать, что для человеческого общения красота не является главным критерием.

Мы вышли на вечернюю Октябрьскую площадь и пошли в направлении парка. Здесь стала возможной непринуждённая беседа о личном, о жизненных представлениях. Оказалось, что Ядвига старше меня на пять лет, она сказала с сожалением: - "Старуха"! Правда, я не увидел этой разницы в возрасте, возможно, рост делал её моложе. Её муж был старше на десять лет, он неожиданно умер три года назад. Детей у неё нет. Из последующего общения подтвердилось моё предположение – она всю жизнь страдает от женской неудовлетворённости, которая является следствием её физического дефекта. У неё есть мужчина, с которым она редко встречается и не испытывает удовольствия от этих встреч. Поэтому Ядвига посвятила себя только работе: кроме науки она является ответственным лицом в одной известной общественной организации.

"Да, а что остаётся? – подумал я. – Насколько недополучает от окружающего мира человек, который всего-навсего ‑ некрасивый! Никогда не утруждал себя необходимостью задуматься над этим. Маленький дефект, нежная душа, умная голова у человека – а полмира для него не существует". Я решил, по крайней мере, хоть что-то сделать для Ядвиги в оставшиеся два дня пребывания в Москве.

– Ядвига, завтра утром я могу сходить с тобой на выставку Франциско Гойи. У меня в 13 часов доклад, мы успеем.

– Ради меня?

– Мне тоже интересно. Я видел копии "Капричос", увидеть оригиналы – совсем другое дело.

– Я не знаю, как тебя благодарить!

– И ещё, ты была в Музее изобразительного искусства имени Пушкина?

– Нет.

– Это большое упущение. Послезавтра мы пойдём в музей. Я его хорошо знаю – каждый приезд в Москву я бываю там. Есть скульптуры и картины, которыми я просто наслаждаюсь.

– Игорь, ты мне делаешь большой подарок!

– Ты видишь, мне это тоже доставляет удовольствие.

Мы вернулись в гостиницу в свои номера. Как-то естественно я перешёл на дружеское обращение и на ласкательное – "Яся". Несмотря на то, что она старше, я чувствовал себя взрослее, как будто взялся опекать свою младшую сестру. Такое представление меня воодушевило.

Посещение выставки заняло больше времени, чем я рассчитывал, так что я едва успел к запланированному времени моего доклада. Вечером я лишь позвонил Ядвиге и сообщил, как прошёл доклад.

На следующий день мы пошли в музей. Хотя с некоторыми произведениями она была знакома, но в целом она значительно хуже меня была осведомлена в изобразительном искусстве, несмотря на то, что её муж был художником. В свое оправдание она сказала, что у неё с мужем были разные профессиональные интересы и несовпадающий во времени режим работы. Далее мне стало понятно, что степень разобщения между ними была более глубокая, не только на профессиональном уровне. Думаю, муж избегал появления с Ядвигой в тех кругах, где в этом не было необходимости.

Однако Ядвига обладала великолепным ощущением прекрасного. В музее она с таким восторгом проявляла свои впечатления от понравившихся произведений, что меня это умиляло. Она – профессор и она же – девчонка, как будто впервые попавшая в музей. Из-за малого роста она выглядела в огромном зале рядом со мной, действительно, девчонкой. Я ощутил удовольствие от своей роли гида и оттого, что смог сделать Ядвиге что-то приятное.

На выходе из музея мы расстались – мне нужно идти на заседание. Ядвига попросила, чтобы я обязательно зашел к ней, когда вернусь. Понимаю, что нужно попрощаться ‑ это будет последний вечер, в 22 часа у меня поезд.

Мы должны расстаться навсегда, но я не видел в этом ничего особенного – для меня эта встреча была просто одним интересным событием. Думаю, что я немного разнообразил пребывание Ядвиги в Москве, и гордился этим. Но, зайдя к Ядвиге, я почувствовал, что для неё это необычный вечер. Она была одета в красивое платье голубого цвета с мелкими белыми цветочками и зелёными листочками, которое очень украшало её. Чувствовалось, что она хочет быть красивой. Мы выпили кофе. Она дала все свои адреса и телефоны, а я только адрес института, потому что на частную переписку не имел права. Ядвига была возбуждена, она явно хотела мне что-то сказать. Думаю, я понимал, что, но она не могла об этом говорить – стеснялась и боялась меня скомпрометировать. Я не был готов к такому повороту отношений Никто из нас не нашёл выхода из ситуации. Мне ничего не оставалось, как попрощаться. Я увидел, что Ядвига побледнела:

– Игорь, не уходи, останься, – и протянула руки.

Я взял в свои ладони её ладошки и почувствовал, какие они холодные. Ядвига перехватила мои руки и судорожно их сжала, боясь меня выпустить. Я понял, что разбудил в ней чувство, которое дремало. Я не учёл заповедь Антуана де Сент-Экзюпери: "Ты навсегда в ответе за всех, кого приручил". Да, я не подумал о последствиях. "А если бы предполагал такой исход, поступил бы также? – спросил я себя – Да, только был бы более внимательным!" Мне следовало хотя бы лаской успокоить её, но я не мог сделать даже этого в комнате, где всё пишется на магнитофон. Единственный выход – уйти.

– Яся, я должен уйти.

– Прошу, останься.

– Яся, милая, нельзя.

Я практически вырвался из её рук и выбежал за дверь.

Меня потрясла произошедшая сцена. Я никогда не видел такого состояния женщины, спровоцированного сексуальной потребностью. Степень этого желания меня поразила. Я даже не придавал значения тому, что предметом этого желания был я. Увиденное настолько выходило за рамки моих представлений о чувственности женщины, что я долго оставался в растерянности. Сам я никогда не испытывал возбуждения такой степени. Я знал, что физиологически мужчины более возбудимы. Женщине отводится пассивная роль: она представляется страдающей от любви, желающей секса или соглашающейся на него, но никак не требующей его. Инициатором сексуальных отношений предполагается мужчина. Некоторые "самцы" рассматривают женщину как партнёра для удовлетворения своих желаний, добиваясь иногда этого даже силой. Оказывается, сексуальное желание женщины бывает огромным!

Сделанное открытие пробудило у меня сострадание к Ядвиге. Сексуальное влечение ‑ великолепное чувство и заслуживает уважения. Женщина вынуждена, в отличие от мужчин, ограничивать возможности его удовлетворения по чисто женским причинам ‑ из-за боязни забеременеть, не выглядеть распущенной. У Ядвиги существовал дополнительный ограничивающий фактор, связанный с её физическим недостатком – вряд ли мужчина, которого она хотела бы иметь своим партнёром, будет желать её. Партнёры таких женщин, как правило, тоже имеют какую-то ущербность. А здесь в Москве мужчина оказал ей внимание, как обычной полноценной женщине, пробудил в ней, может быть впервые, страсть… и ушел. Чувство вины заговорило во мне: "Чего стоят твои внутренние убеждения о возвышенной роли женщины в жизни мужчины, если ты поступился ими, боясь потерять возможность выезда за границу? Ведь тебе ничего не стоило выполнить то, чего хотела Ядвига, и сделать это искренне и хорошо. Если бы даже не хватило искренности, можно скрыть это опытностью". Мне казалось, что я всегда вёл себя порядочно, поступал правильно, но оказывается, так легко можно в делах отойти от убеждений. Порядочность мужчины должна быть значительно шире открывания дверцы автомобиля или поднятия упавшей сумочки.

Я первый написал Ядвиге письмо, чтобы показать, что я помню её. Конечно, письмо было официальным – из моего института на адрес её института. Вскоре я получил подобное письмо от неё и понял, что наши отношения не закончились.

***

Через некоторое время я получил долгожданное разрешение на выезд в Мюнхен. Программа работы была напряженной, но были и праздники, поскольку моё пребывание пришлось на Новый год. Его празднование имело следствием интересное приключение, в котором я увидел связь с моей историей в Москве. Только они представляется как бы отражением друг друга в кривом зеркале.

На Новый год мои коллеги пригласили меня в небольшой греческий ресторан. Когда мы вошли, в зале было ещё мало людей, так как до полуночи оставалось много времени. Нас было пятеро, мы сели за небольшой столик. Вскоре начали приходить посетители – греки. Зазвучали греческие мелодии, началось шумное веселье с танцами – красиво, интересно. Мои друзья не ожидали столь экстравагантного празднования, они просто любили греческую кухню. Через некоторое время из тостов и песен окружающих стало ясно, что мы находимся в коммунистической среде. Мои коллеги улыбнулись: "Твои друзья", – намекая на связь Советского Союза с зарубежными компартиями. Оказалось, что здесь празднует Новый год партийная ячейка греческих эмигрантов.

Соседи-греки за соседним столом по моему произношению поняли, что я не немец и спросили меня:

– Вы откуда?

– Я из Советского Союза, ученый.

– Почему вы сотрудничаете с немцами? Вы, как Сахаров, – предатель.

Попытки объяснить, что я послан сюда для научной работы, оказались бесполезными – предатель и всё. Неприязнь греков испортила мне праздничное настроение. Между прочим, выяснилось, что за соседним столом сидит председатель этой партийной ячейки с женой и дочерью. Они были македонцами из Греции и отличались более утонченными лицами, яркая национальная красота дочери вообще заворожила меня. Конечно, в её привлекательность добавляла значительную лепту молодость. И при таком обаянии две смородинки её глаз с презрением глядели на меня! Я отводил от них свой взор, а он "прилипал" к её юной большой груди, целомудренно закрытой тканью платья. Что говорить ‑ она была чрезвычайно красива. По моему предположению ей было около двадцати лет.

Незабываемый фейерверк этой чудесной ночи не вытеснил воспоминание о неприятной ситуации в ресторане. Сложившееся у греков представление обо мне, сильно задело моё самолюбие. Опубликованное в газете "Борба" заявление Сахарова я считал разумным и не видел в нём предательства. Конечно, все зарубежные компартии поддерживали официальную позицию ЦК КПСС. Симпатия Сахарову не влияла на мои патриотические взгляды, прочно заложенные воспитанием в сознание. Несправедливо видеть во мне изменника Родины только потому, что я работаю с иностранцами. Эти греки не имели никакого представления о пользе научного взаимодействия. Особенно обострял болезненность моего чувства испепеляющий взгляд этой молодой македонки. Я считал необходимым оправдаться, в первую очередь перед ней. Возможно, истинной причиной такого порыва было желание добиться внимания такой красивой девушки.

Как найти эту юную македонку? По-видимому, ресторан был местом встреч греческой диаспоры, поэтому рано или поздно она там появится. В ресторан меня привезли, поэтому дороги я не знал. На карте Мюнхена я нашёл ресторан с известным мне названием, но добраться туда общественным транспортом было нельзя. Брать такси дорого, и афишировать своё посещение такого места было бы нежелательным – по-видимому, этот ресторан находится под наблюдением спецслужб ФРГ. На беседе в ЦК КПСС меня предупредили, чтобы я не скомпрометировал себя взаимодействием с какими-либо партиями – это как раз такой случай. Я решил идти пешком.

В ресторане нужно быть не раньше вечера: вряд ли кто-нибудь в первый день после праздника будет там днём. Зимой темнеет рано, поэтому мне стоило большого труда добраться до ресторана. Когда я зашёл в зал, в нём сидело только четыре человека, которые как раз были вчерашними посетителями. Они очень удивились моему появлению: чужие сюда заходят редко. Я подсел к ним и постепенно завязал разговор, похвалив греческую музыку и танцы. Далее в беседе я высказал желание встретиться с семьёй македонцев, которые сидели за соседним столом, чтобы развеять их неправильное представление о моей деятельности. Они мне сказали, что из них чаще бывает дочь, именно та македонка – она агитатор и приходит в определённое время. Удача сопутствет мне.

Вскоре я застал Елену, так звали эту девушку, в ресторане. Она обсуждала что-то с группой юношей по-гречески ‑ мне трудно было понять. Когда Елена освободилась, я попросил её уделить мне 10 – 15 минут.

– Я не могу, мне надо идти.

– Тогда, может быть, встретимся в другой раз. Я приду туда, куда вы скажете.

– Практически это невозможно. Я работаю, а после работы у меня партийная работа, всё расписано по часам.

– В таком случае, можно вас сейчас проводить.

– Пожалуйста. А что вы хотите?

По дороге до метро я кратко рассказал цель моего пребывания в Мюнхене и свои политические взгляды. Елена смягчилась, её взгляд стал менее жестким. Я попросил всё-таки найти возможность встретиться со мной, аргументируя желанием больше узнать о её деятельности и вообще о жизни партийной организации и диаспоры в целом. Она вытащила записную книжку, посмотрела:

– Во вторник я встречаю самолёт с газетами из Греции, а потом распространяю их по ячейкам, в среду у меня политическая учёба, думаю, в четверг мы можем встретиться в метро на Мариенплац, когда я буду ехать после работы на молодёжное собрание. Вы проводите меня, и мы поговорим, у нас будет почти полчаса.

– Елена, а, может быть, вам удобнее в выходные дни?

– У меня нет выходных дней.

– Тогда в котором часу и где мне быть на Мариенплац?

Елена точно назвала время встречи и мы расстались.

Я не мог себе представить, что такая прелестная девушка занимается партийной деятельностью, да ещё так самоотверженно. Меня настолько заинтересовал необычный внутренний мир Елены, что я решил нарушить запрет на контакты с партиями. По убеждениям и самоотдаче она похожа на советского героя – Павла Корчагина, но она – девушка.

На следующей встрече в четверг я узнал, что ей 22 года. Семья эмигрировала из македонской части Греции, потому что там совершенно нет работы. Кроме того, македонцев там унижают – они даже не имеют права разговаривать на родном языке. Их народ проживает в четырёх соседних странах, поэтому для них важнейшей является задачей объединения. Ради этого они готовы даже воевать и Елена отдаст все свои силы великой задаче создания своего государства.

– А где вы возьмёте оружие?

– Даст Советский Союз, – уверенно ответила Елена.

– Елена, но у тебя должна быть личная жизнь! Парень у тебя есть?

– Да, – и показала фотографию юноши за обложкой паспорта.

– А почему ты его так прячешь?

– Родители не хотят, чтобы я вышла замуж – это подорвёт материальное состояние семьи.

Елена, конечно, сообщила родителям о нашей встрече, и они передали мне приглашение прийти в гости в следующее воскресенье. Мы обменялись телефонами и расстались уже друзьями.

Приём дома у Елены был радушным. Нам было о чём поговорить, поэтому беседа затянулась. Я узнал много интересного о жизни другого народа, но это уже другая тема, главное – я почувствовал обстановку в которой живет Елена. Это ощущение борьбы, революции. Мне хотелось поговорить с Еленой наедине, поэтому я обрадовался, когда она предложила проводить меня до автобусной остановки.

Пока мы шли, я попытался объяснить Елене, что её жизнь не нормальна для девушки: революцией должны заниматься мужчины, а для женщины важно духовное развитие в духовной области.

– Ты хотя бы была в Глиптотеке?

– Нет, даже не знаю, что это такое.

– Елена, разве так можно? Это знаменитая коллекция древнегреческой и древнеримской скульптуры – она составная часть истории твоего великого народа. Ты, наверное, и его историю не знаешь хорошо.

– Создадим своё государство, потом вернёмся к его истории.

– Елена, годы уходят, а душе нужна другая пища, чем разуму. Сущность женщины состоит в душе. Если ты не покажешь ей прелесть мира, она не научится его видеть – чувствовать оттенки от красивого до прекрасного и до великолепного – душа умрёт. Ты будешь рожать, но ты не будешь чувствовать женского счастья. В частности, в этом музее не просто скульптуры и черепки ‑ там такие творения человека, которые вызывают восхищение его мастерством и его душой. Именно душа привела человека к желанию выразить свои ощущения, представления в скульптуре, в картинах, в росписях на стенах, на посуде.

– Игорь, сколько нужно времени для ознакомления с музеем?

– Не менее полутора часов.

– Я постараюсь найти время в одно из воскресений и позвоню вам.

Довольно сложной представлялась мне задача выбрать из огромной экспозиции музея наиболее важные экспонаты, которые можно осмотреть за полтора часа. Когда я был там, меня поразило большое количество греческих ваз с прекрасно сохранившимися жанровыми сценами с участием богов. Несколько смущала меня трудность объяснения Елене смысла присутствующего на многих вазах Селена с очень большим членом. Думаю, она в своём революционном экстазе слишком далека от понимания прелести телесной близости. Как мне подвести Елену к ощущению прелести обнаженных тел в скульптурных изображениях? Мне нужно ввести её в мир чувственности, не скомпрометировав его. Я чувствовал себя Боттичелли, создающим свою Венеру. Она уже была передо мной, но не представляла своей красоты. По сути, в Рождении Венеры Боттичелли изобразил не обнажённую женщину, а божественный процесс рождения Красоты. Для того чтобы Елена отождествила себя с Красотой, в её прекрасное тело нужно вдохнуть душу, изгнав оттуда революционный дух. Однако мой восторженный порыв угасал перед реалиями жизни, не позволяющими человеку дать свободу духу. Всё же от поставленной задачи я не отказался.

В одно из воскресений мы всё-таки вошли в величественное здание в греческом стиле на Кенигсплац. Я старательно провел Елену через залы музея, старясь выполнить намеченную задачу. Подробности этих полутора часов забылись, но осталось чувство наслаждения от пребывания с такой красивой и по-детски непосредственной девушкой. Было ощущение изящной хрустальной розы, которую я держал в руках, боясь уронить.

Возможно, мне удалось ввести Елену только на порог храма искусства, но реальность жизни ещё твёрдо держала её в своих руках. Она осталась такой же деловой. Это я ощутил, когда после музея пригласил пообедать у меня дома. Было уже время обеда, а я вынужден был придерживаться режима питания и диеты. У меня всё было приготовлено в полуфабрикатах, и я рассчитывал быстро подготовить еду сам. К моему удивлению, Елена взяла в руки этот процесс, несмотря на мои протесты. Похоже, заботиться о ближнем для неё было обычным делом. Совсем неожиданным оказалось её дальнейшее поведение: она поставила всё на стол, но сама есть не стала – ей нужно уже идти. Меня поразила, пожалуй, генетическая ответственность Елены, как женщины, перед мужчиной – накормить, прежде всего. Для нее приоритет природной пищи – выше пищи духовной.

Перед моим отъездом из Германии мы обменялись подарками. Иногда я слушаю подаренную македонской семьёй пластинку с прекрасными мелодичными песнями, слова которых я не понимаю, но знаю, что они на революционную тему. Кстати, эти пластинки изготавливал Советский Союз, тогда они были равноценны оружию.

***

Прошло ещё несколько лет, прежде чем я сумел попасть в Варшаву. Меня влекло туда желание встретиться с Ядвигой и облегчить ее ощущение незавершённости нашей встречи. Влечение несбывшегося желания часто превращается в навязчивое ожидание его свершения. Я пережил такое состояние, когда мне не удавалось раскрыть внутренний мир странной женщины, с которой свела меня судьба.

Так как я плохо знал Варшаву, а Ядвига не представляла цели нашей встречи, она предложила мне прийти к ней на работу. Когда я вошел в её кабинет, предо мной открылся неожиданный вид: стол, за которым сидела Ядвига, стоял торцом к входу и поэтому я увидел ее с боку. Передо мной предстал маленький горбатый человечек с лицом, выражающим страдание, которое усиливали узкие длинные губы. Меня ужаснуло её сходство с Крошкой Цахес из сказки Гофмана. Я мгновенно отогнал эту жуткую мысль и приветливо улыбнулся. Ядвига напряженно ждала этой улыбки, видимо, боясь именно той мысли, которая у меня возникла. Прошло уже несколько лет, ушло чувство приятного общения, сглаживающего внешние недостатки, я даже испугался, – смогу ли вернуться в прошлое состояние.

Наше приветствие было сдержанным, но скоро мы обрели дружеское состояние, которое ощущали в Москве, рассказали о самых важных событиях своей жизни за эти годы. Я решил прямо сказать о причине моего приезда в Варшаву:

– Яся, в моей памяти навсегда остался момент нашего расставания в Москве, твои холодные руки, которые не хотели меня отпускать. Я тебя понимал, но не мог в той обстановке быть самим собой, поступить так, как следовало. Ты прости меня!

– Игорь, ну что ты говоришь – я понимала тебя, – смущённо ответила Ядвига, извиняясь за свою прошлую несдержанность.

– Твое желание было естественным, а я не смог отозваться на него… поэтому я приехал. Мы теперь одни и свободны в своих чувствах.

Ядвига пригласила меня домой на ужин.

В мыслях я репетировал спектакль, который решил поставить. Несмотря на его надуманность, в нём ничего не виделось плохого – артисты тоже вкладывают в игру свою душу, уменье, силы, даже иногда живут ролью. Важна задача артиста.

Мы ужинали вдвоём в гостиной. Мама Ядвиги, очень старая, была больна и не вышла к нам, но дверь в её комнату была открыта. Небольшая трёхкомнатная квартира имела планировку так называемой "распашонки". Ядвига занимала третью маленькую комнату. Я сразу понял, что на этой сцене спектакля не будет. После ужина Ядвига извинилась, что из-за мамы не может оставить меня ночевать. Потом мы пересели на диван и впервые обнялись. Я ощутил нежность и трепетность губ Ядвиги. Она с таким желанием прижималась ко мне, что пробудила во мне истинное волнение души. Расстались мы очень ласково.

На следующий день, ожидая Ядвигу у себя в комнате, я немного смущался техническим несовершенством моего жилья для намеченной цели. Это был гостиничная комната при исследовательском институте. Но для Ядвиги совершенно ничего не значили внешние условия, когда она почувствовала возможность быть рядом с человеком, который её возбуждает. Она проявила необыкновенную страсть. Инициатива полностью перешла к ней, чему я был чрезвычайно рад. Я отдался этому действу, отводя глаза от её горба, который создавал диссонанс с прелестью происходящего. Мои способности позволили Ядвиге полностью насладиться предоставленной возможностью. Однако, к моему удивлению, её ненасытность опять пробудила меня. Я уже привык к её телу и не видел в нём ничего необычного, полностью погрузился в мир чувственности и наслаждения. Через некоторое время мы лежали усталые и довольные, тесно прижавшись друг к другу.

Общение с Ядвигой в явной форме подтвердило известную истину, что не красота пробуждает сексуальность, а проявление любви, нежности, восхищения со стороны партнёра. Красота вызывает только чувство восторга, но не возбуждение. Красота и сексуальность – разные вещи, не стоит смешивать эти понятия.

Потом Ядвига провела меня по замечательным местам Варшавы. Мы шли под руку – высокий элегантный мужчина и маленькая щуплая женщина. Чувствовалось, что она гордится находиться со мной рядом, а мне было приятно иметь такого преданного друга. Я уехал из Варшавы с лёгким сердцем. Нет, не с ощущением выполненного долга, а с действительно приятным ощущением совершённого значимого поступка. Сердце было переполнено не пережитым физиологическим возбуждением, а радостью от победы менталитета над подсознательным непринятием некрасивого.

***

Две женщины… Они дали богатую пищу моему уму, чувствам, обогатили жизнь ощущениями, переживаниями, впечатлениями. Общее у этих женщин то, что они ущербны в своём женском естестве. Их стоит пожалеть. Однако у одной природа украла возможность быть счастливой женщиной, но не лишила её женственности. Другая – сама отказалась от женского счастья. Печально, что виновником её судьбы является политизированное общество с агрессивной идеологией. Оно женщину, созданную природой чувственной, нежной, сделало воинственной. Елена приобрела несвойственное для женщины качество вождизма. Позднее, когда задачи общества будут решены, и повзрослев, она, возможно, откажется от выбранной роли, но женственности она уже не приобретёт. Это качество формируется в юности. Дай Бог, чтобы я ошибся в предсказании будущего Елены.

Традиционное ограничение женщины в деятельности имеет глубинный смысл – сохранить её для более возвышенной роли, присущей только женщине. Она – не только хранитель очага, она – творец духовного мира мужчины. Богатство жизни создают женщины и дети.