Странное ощущение неловкости не покидает меня после просмотра фильма Сергея Снежкина «Похороните меня за плинтусом», созданного по мотивам одноимённой повести Павла Санаева. Собственно, дело не в самом фильме – он, безусловно, талантлив. Да и повесть не бездарна. Но вот о чём я думаю: имеем ли мы право то, что послано нам как испытание в отношениях с очень близкими людьми, превращать в прямой сюжет? Конечно, в нашем творчестве всё играет роль, каждая деталь, каждый человек, встреченный в жизни. Однако возвышающего обмана взамен тьмы низких истин Бог требует от нас во спасение от грехов отчаяния и мести.
Александр Пушкин не был любимым ребёнком у своих родителей, если бы не увлекающийся художеством дядя, не видать ему ни лицея, ни «Зелёной лампы». Михаил Лермонтов разрывался между любовью к бабушке и отвергнутым ею отцом. Драматическими и жестокими были отношения супругов Тургеневых, которые, возможно, повлияли на отказ их сына Ивана от семейной жизни вообще. Юного Антона Чехова родители оставили на произвол судьбы в Таганроге, скрываясь от разъярённых кредиторов. Кто-нибудь из этих людей впоследствии написал автобиографические произведения по данным поводам?
У нас-то теперь каждый пупкин торопится описать своё неповторимое житие. Зачем выдумывать новые фабулы, развивать характеры, искать ответы на каверзные вопросы, которые задаёт совесть? Будем проще, и люди потянутся. Когда Лев Толстой увидел, что Николай Некрасов приписал его повести «Детство» в заглавии словечко «моё», был взбешён: «Кому нужно именно моё детство, кроме меня самого?»
А если очень болит душа? И хочется выговориться, чтобы избавиться от этой оглушающей боли? Ну, не можете свою интимную жизнь держать при себе – заведите дневник. Это же очень качественный исповедальный и психотерапевтический инструмент. Так у нас теперь и здесь новая мода – публичные дневники в сети. Именно интимные. Чудные мы всё-таки: с одной стороны, кричим о священности частной жизни, с другой, превращаем её в проходной двор.
Мы вырастаем и предаём суду своего духа наших ближних – этого не надо бояться, если этого не делать, можно повторить их ошибки. Но на суде этом может быть свидетелем только Бог. Зачем ещё кого-то звать? Эти прохожие будут теперь думать, что киношный Толик – эквивалент гениального Ролана Быкова, а Всеволод Санаев врал всю жизнь, изображая душевных и мудрых стариканов.
[Скрыть]Регистрационный номер 0110672 выдан для произведения:
Странное ощущение неловкости не покидает меня после просмотра фильма Сергея Снежкина «Похороните меня за плинтусом», созданном по мотивам одноимённой повести Павла Санаева. Собственно, дело не в самом фильме – он, безусловно, талантлив. Да и повесть не бездарна. Но вот о чём я думаю: имеем ли мы право то, что послано нам как испытание в отношениях с очень близкими людьми, превращать в прямой сюжет? Конечно, в нашем творчестве всё играет роль, каждая деталь, каждый человек, встреченный в жизни. Однако возвышающего обмана взамен тьмы низких истин Бог требует от нас во спасение от грехов отчаяния и мести.
Александр Пушкин не был любимым ребёнком у своих родителей, если бы не увлекающийся художеством дядя, не видать ему ни лицея, ни «Зелёной лампы». Михаил Лермонтов разрывался между любовью к бабушке и отвергнутым ею отцом. Драматическими и жестокими были отношения супругов Тургеневых, которые, возможно, повлияли на отказ их сына Ивана от семейной жизни вообще. Юного Антона Чехова родители оставили на произвол судьбы в Таганроге, скрываясь от разъярённых кредиторов. Кто-нибудь из этих людей впоследствии написал автобиографические произведения по данным поводам?
У нас-то теперь каждый пупкин торопится описать своё неповторимое житие. Зачем выдумывать новые фабулы, развивать характеры, искать ответы на каверзные вопросы, которые задаёт совесть? Будем проще, и люди потянутся. Когда Лев Толстой увидел, что Николай Некрасов приписал его повести «Детство» в заглавии словечко «моё», был взбешён: «Кому нужно именно моё детство, кроме меня самого?»
А если очень болит душа? И хочется выговориться, чтобы избавиться от этой оглушающей боли? Ну, не можете свою интимную жизнь держать при себе – заведите дневник. Это же очень качественный исповедальный и психотерапевтический инструмент. Так у нас теперь и здесь новая мода – публичные дневники в сети. Именно интимные. Чудные мы всё-таки: с одной стороны, кричим о священности частной жизни, с другой, превращаем её в проходной двор.
Мы вырастаем и предаём суду своего духа наших ближних – этого не надо бояться, если этого не делать, можно повторить их ошибки. Но на суде этом может быть свидетелем только Бог. Зачем ещё кого-то звать? Эти прохожие будут теперь думать, что киношный Толик – эквивалент гениального Ролана Быкова, а Всеволод Санаев врал всю жизнь, изображая душевных и мудрых стариканов.
Знаете, всегда трудно, а иногда просто невозможно писать о близких. Трудно, потому что мнение о героях - сиречь о прототипах - зависит от нюансов. И эти нюансы часто неуловимы. Зритель и читатель часто воспринимает всё forte. И он не виноват. Если персонаж отрицательный, то отрицательный. Если положительный, то так уж его можно в сонм святых возводить. Что касается повести, то там образ Бабушки очень гипертрофирован. Раздут, то есть автор подносит к ней лупу своего воображения слишком близко, где образ переворачивается вверх ногами и расплывается. Сам автор - Павел Санаев удивлялся, что его комедия вышла в глазах режиссёра трагедией. То, к чему он привык, не было привычно зрителям и читателям. Вот, примерно то, что я хотел бы сказать
Спасибо за столь содержательный коммент. Я немного о другом. У каждого из нас есть какие-то отношения с близкими, они не всегда радужные и могут мучить нас довольно долго. Но мне кажется, что зрелый человек не должен превращать в некий душевный стриптиз произведения, связанные с такими переживаниями.
"...Прохожие будут теперь думать, что киношный Толик – эквивалент гениального Ролана Быкова, а Всеволод Санаев врал всю жизнь, изображая душевных и мудрых стариканов.". А они так и думают. Вы не читали обсуждения этого фильма на кинофорумах? Именно так и думают. Волшебная сила искусства! Павел в растерянности: во что превратилась его добрая, с юмором, история?! И во что это, в итоге, превратилось в сознании зрителей?! Да, нам не дано предугадать... А главное, автор перешёл, сам переступил невидимую границу дозволенного. Дозволенного, как Вы правильно заметили, совестью. Совестью в высшем смысле. Всё можно! С юмором? По-доброму? Это не важно. Усилим! Матерьяльчик-то смачный, горяченький, с пылу с жару! Пойдёт нарасхват!.. Неужели Павел этого не понимал? Прекрасно понимал. Я человек нерелигиозный, но напрашивается слово "грех". В широком смысле.