Жемчужное ожерелье

Крошечная песчинка, волею судьбы занесенная под толщу вод, укрывшаяся там от любопытных глаз, но доступная всемогущему солнцу, с годами превращается в жемчужину. Океан хранит ее, прячет в послушной раковине, и кажется, никогда никто не порадуется чудному ее блеску. Однако приходит час, когда отважный искатель жемчуга опускается в беспокойное царство Нептуна и бывшая песчинка выбирается на берег. Люди восхищаются ею, они хотят, чтобы подобных красавиц было много, опять отправляют нашедшего ее к океану, и тот выносит на берег драгоценные песчинки… Потом люди собирают жемчужины в ожерелья, сияющие и таинственные, как волны океана под танцующими лучами солнца.

Не тот ли океан душа наша? Встречи, размолвки, озорные разговоры, печальные лица, внезапные картинки, подсказывающие что-то смутное, не похожее ни на мысль, ни на ощущение, смена настроений, времен года – все это маленькие песчинки, оседающие где-то на дне памяти, но со временем возвращающиеся уже сияющими жемчужинами к берегам реальности, дающими нам возможность стать сильнее и красивее…

Свое жемчужное ожерелье есть и у каждого учителя. Никакая другая профессия, наверное, не поможет собрать ожерелье более яркое и весомое. Это только на поверхности видятся журналы, педсоветы, скандальные родители, безумные директора, бесконечная череда уроков. Но что в глубине педагогического океана? В глубине они, маленькие песчинки. Складывающиеся постепенно в хоровод жемчужин, который спасает от нелепостей, обид, трусости, приблизительности, равнодушия и прочих злых соблазнов, обязательно подстерегающих каждого, кто выбрал наш непредсказуемый путь – путь учителя.

Теперь я покажу вам мое ожерелье. Будете ли вы им любоваться, я не знаю, да и не ради чьего-то любования его показываю. Остановитесь, поищите свои жемчужины, соберите в ожерелье – пусть оно хранит вас.

•
Он не хочет меня слышать или не может? Сидит безобразной занозой в мягкой податливости класса, царапает мою педагогическую душу. Бессильна я, бессильна!.. Нет, не смотреть в ту сторону, не дергаться – остальные-то мои! Тихонькие такие, прелестные…
Откуда, откуда у нас непреходящее и жуткое стремление – владеть этими душами? Что такое наша власть рядом с властью природы?

•
Есть два рода вундеркиндов: замеченные и не замеченные семьей. Толк, как правило, выходит из вторых. У них есть добрая воля и страстное желание восстановить справедливость. Вообще парадокс: захваленные озлобляются – обделенные расцветают. Доброта здесь не менее существенна, чем обделенность. «Гений и злодейство две вещи несовместные» – выстраданная фраза. Ее надо произносить тихо и медленно, а мы отбарабаниваем, как лихой марш.

•
Летит по коридору на первой космической. Впереди стена. Нет, не стена – завуч, то есть я. Два десятка зрителей замирают в ужасе: катастрофы не избежать. Успевает скорректировать траекторию полета в двух миллиметрах от меня, победно влетая в кабинет… директора. Замечаю лишь поднимающиеся на затылке летучие вихры. Оказывается, все, что сказано по поводу встающих дыбом волос, верно, а раньше думалось – литературная фантазия.

•
Сильный человек, слабый человек – что за глупости! Тот, кого принимают за сильного, нередко и есть самый незащищенный. Просто он все делает сам, не дожидаясь чудес и не жалуясь, а люди думают: в нем энергии больше, чем в них. На каждые тридцать-сорок человек (то есть на каждый класс) обязательно один такой сильный приходится. Он либо круглый отличник, либо ему на учебу вообще наплевать – но непременно чем-то особенный, заметный. Может, правильнее было бы говорить не о силе, а о заметности?

•
Детям нужно смешное. Смешные истории, смешные игрушки, смешные прозвища – много смешного. И один смешной учитель. Или учительница. Нет, не та, которую «доводят». Она такая должна быть серьезная, настоящая учительница, но смешная. Нескольких я встречала, они приживаются в хороших школах (в хороших школах никого не подравнивают, в том числе учителей). Больше других запомнилась сухонькая старушка с огромным растрепанным портфелем времен очаковских и покоренья Крыма, что называется. Преподавала она математику. Ее звали Беатрисой, но она любила говорить, что родители немножко поднапутали, так как должны были бы озвучить ее математически – разумеется, как Биссектрису. Дети порой так к ней и обращались. А она хохотала с неизменным: «Благодарю за комплимент!»

•
Разъяренная директриса врывается на урок (класс что-то не так сделал во время дежурства). Лицо ее густо покрыто месивом таких эмоций, что у девочки, записывающей на доске задание, выпадает из рук мелок. Ученики вскакивают, но один, зацепившись за спинку стула, долго не может принять подобающее положение. От растерянности и досады невольно гримасничает. Оскорбленное начальство выплевывает свежеприготовленную кашу из гневных тирад, и последняя: «Вот увидишь, я вызову твоих родителей!» – повисает вечным ужасом в памяти свидетелей, ибо родители обвиняемого погибли летом в автокатастрофе.

•
Кто сказал, что нужно ждать какой-то благодарности? Люди, и особенно дети, воспринимают все происходящее как само собой разумеющееся. У них благодарность мгновенная, «на сейчас», а «на потом» – жажда впечатлений.

•
Почему-то есть много людей, жаждущих во что-нибудь эдакое верить (не имею в виду религиозную веру). При этом они полагают, что содействуют – ни много ни мало – торжеству научной истины. Астрология, хиромантия, психология, диетология в самом вульгарном толковании находят в них верных защитников. Сколько энергии готовы эти господа потратить на слепое следование неизвестно за кем! Так и не поймут никогда, несчастные, что знание – не сама информация, а результат ее переработки. Впрочем, отсюда и извечная школьная глупость – учат запоминать, а не мыслить.

•
Белый цвет действует магически. Первый снег, чистый лист бумаги, усыпанный пушистыми одуванчиками луг… Греки считали белую розу символом молчания. Где молчание, там тайна. А оптика утверждает, что белый цвет – целостность: семь радужных цветов, сливаясь, превращаются в белый. Поэтому и голубь мира – белый, зовет к единению, но не к черной пустоте. Тогда что же такое седина?..

•
Сорвала собственный урок. День ослепительный, весенний, солнце в окна барабанит что есть силы. Никакое обобщающее повторение никого не радует – и меня в первую очередь. На двадцатой минуте изумленно останавливаюсь: такой вижу рядом с тетрадкой самолет заковыристый, просто шикарный! Автор произведения спешит затащить его под стол, я молча перехватываю, разглядываю. Класс разглядывает меня – репутация железной леди ничего веселого не обещает. Однако… «Так, – говорю скорее себе, чем им, – записываем домашнее задание: прочитать самостоятельно статью учебника. Но обязательно… Иначе буду беспощадна. Сейчас строим самолеты. Я не я буду, если не сделаю лучше!» Мысленно удивляюсь собственной наглости, но отступать некуда. Если бы знать тогда, что через несколько лет, на выпускном, признаются, что у многих те самолеты все еще живы!

•
Ох уж эти поиски идеала, оборачивающиеся сотворением кумира! Каждая черточка, каждый пустячок – все совершенно и единственно, вот только так и не иначе! Ну что это такое, спрашивается? Потом приходит кто-то другой, именно другой! – его знать не хотят, он кругом виноват, он неинтересен, он не дорос, потому что вот до него был некто… Когда мы станем любить живое, а не искусственное? Кумиры никогда не бывают идеальны, никогда! И если любить их, то за то, что живые…

•
Вот что рассказала одна девочка. У нее появилась подружка, им было очень хорошо, весело и интересно. А потом вдруг кто-то сказал маме, что эта подружка для ее дочери неподходящая, и мама категорическим указом дружбу попыталась отменить. Девочка маму любила, и пришлось ей дружить тайком от мамы. Таинство вполне удалось. Но проблема вот в чем: почему любящие не могут принять нас полностью, почему вынуждают не доверяться им?

•
Читает Гумилева. Бог мой, как читает! Между прочим, для нее, а вовсе не ради банальной пятерки. И весь класс знает, что для нее. Только ей наплевать, в ее глупенькой головке мыльная пена сериалов и нагловатые глаза студента Андрюши из второго подъезда. Самое интересное, что, когда я учила этого Андрюшу, он тоже читал на зачете Гумилева, а та, для которой он читал, бредила каким-то студентом.

•
Праздников, конечно, не может быть слишком много, но в детстве без них не то чтобы скучно – без них невозможно. К тому же обязательны праздники не всеобщие, а твои собственные, когда именно тебе радостно. Недавно столкнулась с двумя братьями, которые такими праздниками считают дни, когда они не смотрят телевизор. Попробовала выяснить, почему – неинтересные передачи? Нет, ответили, интересные, но все показанное происходит не с тобой, а хочется самим что-то совершить.

•
На педсовете учителя превращаются в учеников. Они читают спрятанные под партами книжки и журналы, прихорашиваются, сплетничают полушепотом, перебрасываются записками. Занятно то, что все это весьма солидные тетеньки, беспощадно сражающиеся с нарушителями порядка у себя на уроках.

•
Любопытно слово «предрассудок». Отчего приставка «пред»? О чем она напоминает – о препятствии на пути к истине или о некоем предшествующем ему состоянии? Кстати, это один из каверзных детских вопросиков, возникших на факультативе по русскому языку.

•
Не бывает любимчиков, но бывают люди, совпадающие с тобой в чем-то трудноопределимом, однако сущностном, стержневом. И когда ты встречаешь такого человека в ученике, следишь за ним с особенным чувством.

•
«Одной любви музыка уступает». Действительно, звук властвует над всеми без исключения. Говорят, ученым удалось каким-то образом записать звуки, возникающие при движении планет. И обозначилось что-то похожее на музыку Моцарта и Баха. Словесный же язык – возможно, лишь бледная калька космического музыкального. Поэты хотят приблизиться к нему; у наиболее способных слово становится музыкой… Но те, у кого нет слуха, закатывают глаза и театрально размахивают руками, выкрикивая что-то приторное, – думают, что читают стихи.
 Всегда боялась приучить кого-нибудь к подобной пошлости.

•
Главный педагогический грех – яканье. Я – учитель! Я – учитель! Хорошо, понятно: учитель. А еще кто? Получается – вообще никто.

•
Свобода важна еще и потому, что позволяет не лгать. Но лгать легче, чем быть свободным, и люди предпочитают простейший путь – путь лжи. Правительства, режимы, среда – это потом. Сначала каждый решает, согласен ли он фальшивить.

•
Мы обожаем искать собственные пороки в окружающих. Эгоист всех обвиняет в жестокости, скряга – в жадности, невежда – в глупости. Редко кто обвиняет в чем-нибудь себя, любимого. Как правило, тот, кто на это способен, и оказывается самым добродетельным.

•
Нацепил маску скептика, а сам тревожно из-за нее поглядывает: может, отыщется тот, кто маске не поверит. Увы, учителя часто охотнее общаются с масками, нежели с актерами. А казалось бы, обширный опыт общения должен научить противоположному.

•
В кабинете директора поселился кот. Никто его туда, разумеется, не приглашал, сам каким-то образом проник. Вообще-то не кот, а еще котенок. Его пытались выселить несколько раз, но он был настойчив и все же отвоевал свое место под солнцем, точнее, под абажуром великолепной настольной лампы, кажется, подаренной немецкой делегацией, что приезжала летом в гости. Директор хотел забрать котенка, но к вечеру тот исчез и появился только утром. На следующий день все повторилось. Короче, он недвусмысленно давал понять, что будет жить в этом кабинете. И нигде больше.
Вся школа удивлялась и смеялась, но котенок гнул свою линию, рос себе, питался в школьной столовой и грелся под немецким абажуром. Почему он не трусил перед людьми, до сих пор остается загадкой. Зато воспитывал их серьезно и результативно. Например, когда в его присутствии директор повышал голос, он каким-то особенным образом шевелил усами – все умилялись и сразу успокаивались.
Жаль, что я не знаю, как сложилась в дальнейшем судьба этого поразительного создания, но, когда я уходила со школьной работы, он прожил в директорском кабинете уже два года.

•
Мальчиков подкупает в учителе умение делать что-нибудь необыкновенное, девочек – вкус и вообще все красивое; короче, детям нравится то, чем они хотели бы отличаться сами. В этом смысле учителю приходится работать как бы на два фронта. Женщины, как это ни странно, чаще жертвуют красотой, но в целом им удается влиять и на мальчишек, и на девчонок. Мужчины-учителя больше приживаются в старших классах – там им разрешают быть самими собою.

•
Многим мыслить помогает ходьба. Образ расхаживающего из угла в угол писателя известен всем. Про философов, правда, больше говорят, что они любили посидеть в бочке. Хотя временами тот же Диоген будто бы ходил с зажженным фонарем, восклицая свое знаменитое «Ищу человека!» А Пифагор вообще бегал, будучи олимпийцем. Одним словом, что-то такое родственное в процессе мышления и передвижения посредством конечностей в жизни человека история зафиксировала. Может, перед контрольными и сочинениями устраивать пробежки или гуляния вокруг школы?!

•
Наверное, к каждому последующему дню нужно относиться как к началу новой жизни, а не к продолжению старой, надоевшей – тогда научишься замечать особенное, не привыкнешь к повторяющемуся и не устанешь.

Март 1995 года