ПТ. Часть вторая. Глава 8. Браконьеры и дефицит. Откуда берутся червонцы

Глава 7. Этот Толстой и этот Платонов. Своевременное страхование

ПЕДАГОГИЧЕСКАЯ ТЕТРАДЬ. Часть первая. Глава 8. Браконьеры и дефицит. Откуда берутся червонцы

Астрахань, как известно, город рыбный. Но самой рыбы в тамошних магазинах в 1970-е годы практически не было. Валялась какая-то тощенькая селёдка. Ну, ещё вездесущие банки с килькой в томате составляли ей компанию. Народ, естественно, разживался тем, что вылавливал сам; в низовьях Волги отчаянно браконьерили и свои, и заезжие коммерсанты – спецы по икре и «красной» рыбе (так называли осетровых). Вы спросите, какие такие коммерсанты в советское время? Самые обыкновенные. Разумеется, они поддерживали отношения с местной властью и инспекцией, которая должна была с ними бороться. Цену на икру они держали меньшую, чем государство, но торговали оптом, за счёт этого сытно кормились. Существовали и подпольные предприятия по расфасовке продукта в тару.

Люди вообще преступлениями эти вещи не считали. С производства тоже тащили всё, что можно. Как-то упомянутый в прошлой главе сосед Виталий устроился на обувную фабрику и в тот же вечер принёс мне домашние тапочки: мол, такой я теперь фартовый парень, при тапочках состою, могу одарить запросто. От этой нечаянной радости я, конечно, отказалась.

- Ничего, вот институт закончишь, будут тебе благодарные родители хрусталь носить!

- Не будут. Мне этого не надо.

- Как не надо? Они же обидятся! И чего не взять, когда дают?

- Не все же берут. Мне не нужно, чтобы меня покупали… И ты не обижайся: есть у меня тапочки.

- Осуждаешь, да? Так на зарплату не проживёшь. Все воруют.

- А мы с бабушкой вот не воруем. Но ведь от голода-холода не умираем.

- Ладно, как знаешь…

Ещё в Астрахани держалась напряжёнка с молочными продуктами. Кажется, в магазинах даже не было толкового оборудования для их хранения. Бабушка, чтобы купить два литра молока, вставала в четыре часа утра и шла занимать очередь у бочки, стоять приходилось до открытия магазина. Идти позднее было бесполезно, волшебное молоко раскупали мгновенно несколько десятков женщин, не поленившихся встать до рассвета.

Торгаши по всему Союзу играли с дефицитом. То есть они сознательно его организовывали, затоваривая склады. Сначала в продажу поступало всё, что требовалось, но ушлые товарищи научились виртуозно группировать товары в нужных точках и продавать по личным каналам с наценкой. Постепенно, благодаря фальшивой статотчётности, исчезла и необходимость в большом количестве ассортиментных единиц, покупатели упирались в пустые прилавки и торговые залы. Люди научились не приобретать необходимое, а доставать. Занятные тогда у нас были экономические отношения. :) Кто-то всё ещё называет такое положение вещей социализмом?

Однокурсница, отец которой работал в Астраханском заповеднике, рассказывала, как приезжал насладиться дельтой Волги Брежнев. Он был уже развалиной, аппетитную дичь развешивали по кустам, чтобы он поиграл в охотника. Возможно, цепляли и рыбу к удочкам. :) Разумеется, это не могло не вызывать смеха в перемешку с раздражением: что за дела? Родилась в народе и присказка: «Нет ни мяса, ни конфет, так на кой нам этот дед?» Были и другие, но уж не буду их приводить.

Это я всё не к тому, что жизнь шла абсолютно удручающая. Человеческое в человеке неистребимо. И сама идея социальной справедливости в какой-то степени отразилась в сознании большинства советских людей, иначе теперь они не ощущали бы себя столь неуютно. Они не прочитали толком ни Маркса, ни Ленина, но поверили в то, что могут устроить общество, где достоинство каждого что-то значит. Разумеется, далеко не всем и не всегда удавалось быть образцово-показательными, падали, заблуждались, предавали себя и других, но эти падения, заблуждения и предательства называли своими именами. Поэтому взаимоподдержка действовала гораздо чаще, чем теперь. Чтобы кто-то одалживал вам под проценты свои рубли? Это было немыслимо. Зарплаты, пусть и небольшие, но гарантировались. Безработица никого не заставляла скакать с места на место. Когда директор школы, в которой работала секретарём, из личного упрямства не захотел уволить меня в оговоренный заранее день, я спокойно разобралась с ним в городском профсоюзе работников просвещения. Мне вступительные экзамены сдавать в институт, а он вдруг решил, что не может без меня никак – просто поленился вовремя поискать сотрудника. Человек нарушил закон, ведь заявление моё он успел подписать, но для указания ему на это никакой адвокат в суде был не нужен: я зашла в юридическую консультацию, и за два рубля, официально прописанных в информационном листе для посетителей, её сотрудница рассказала, какие бумажки я должна представить в этот самый профсоюз. И ещё одна особенность времени: толковых людей брали на заметку очень быстро, где бы они ни работали, ни учились. Другое дело, хотели ли они вписываться в систему. Ныне большинство работодателей ни имеют никакого понятия о трудовом потенциале своих сотрудников, хотя обзавелись раздутыми службами персонала.

Однако вернёмся в АГПИ. Последний курс выдал мне испытания не для средней выдержки. Поскольку лето было очень тёплое, учёба началась только в ноябре. А он обдал непривычным для этих мест холодом. И я умудрилась сильно простыть. Такого у меня не было за всю жизнь потом: оба глаза обошли ячмени, прорвались фурункулы – в общем, беда беднющая. Бабушка заявила, что меня, скорее всего, сглазили. Она не верила ни в Бога, ни в чёрта, только вот в один сглаз. :) Пришлось мне довольно долго бороться с напастью, до самого нового года. Пропустила, соответственно, много занятий. Приезжаю в институт с медицинской справкой, а декан и объявляет:

- Поздравляю, ты воровка.

- Что это значит?

- Это твоя подпись? – показывает ведомость нашей группы. А я была старостой, причём не только группы, но и всего курса. То есть помимо всего прочего выдавала стипендию.

- Моя, да.

- Вот видишь: 90 рублей выписаны ей летом, но она их не получила.

Речь шла о студентке, которой я же выбила стипендию: девчонка училась не ахти, но материальная ситуация у неё была плачевная, а у нас остался финансовый резерв. Ходила даже к ректору по этому поводу.

- Как их могли выписать летом, если приказ о стипендии был оформлен осенью?

- Приказ пошёл тоже летним числом. И бухгалтерия утверждает, что деньги были включены ещё летом как резерв, ты должна была их просто сдать обратно, если что.

- Чепуха какая-то…

Почему-то в том году бухгалтерия сделала новую форму для стипендиальной ведомости и попросила при получении общей суммы расписаться против цифр, выставленных карандашом. Поскольку за всё время, пока я была старостой, никаких недоразумений по финансам не возникало, мне в голову не пришло, что могут быть какие-то подводные течения. В общем, карандаш врал. Пострадали в итоге старосты нескольких групп с разных факультетов. Но пока вся эта гнусная афера расследовалась, нас обвиняли в присвоении чужих стипендий. Декан не допустил меня до зимней сессии: во-первых, много болела, во-вторых ещё и бессовестная.

Комсорг группы немедленно решила провести со мной профилактическую воспитательную работу:

- А я тебе не верю. И что болела, не верю. Развлекалась где-нибудь. И Маше деньги верни. Возьми опять у бабушки и верни.

- Что значит – опять? Ты, оказывается, хорошо знаешь, как я живу. Не бойся, всё будет восхитительно.

Нет, мне не пришлось долго искать эти злосчастные 90 рублей. По тем временам, кстати, не самая маленькая сумма. Мои друзья, преподаватели и студенты, сбросились по червонцу пока суть да дело: бухгалтерию вывели на чистую воду только через месяцев восемь. А Маша, ради которой я столько носилась по важным кабинетам, преспокойно эти червонцы взяла, не вдаваясь в подробности. После зимних каникул мне было настолько противно видеть некоторых одногруппниц, что на занятия я себя выгоняла просто адскими усилиями. А тут и длительная педпрактика подоспела. В результате окончание института у меня получилось просто зубодробительное: я практически без перерыва сдавала зимнюю и летнюю сессии, потом сами госэкзамены (из-за четырёхгодичного эксперимента защита диплома у нас исключалась). То есть я одолела четырнадцать экзаменов и восемь зачётов. Но одолела не только благодаря себе: многие преподаватели просто брали у меня зачётку и ставили «отлично». Тот, кто проделал этот трюк первым, в ответ на моё удивление сказал: «За мужество. И пусть он подавится». Подразумевался декан.

Невероятно, но наш курс остался без «Последнего звонка». Существовала негласная традиция: сценарий обычно писала я. Но для себя любимой я же сочинять ничего не буду, это нонсенс. :) Вроде как взялись за дело девчонки с младших курсов, пошли к декану, чтобы дату оговорить. А он им: «Не будет ничего, не старайтесь. Я не хочу, чтобы на сцену вышла Сироткина и какую-нибудь басню про меня прочла». Девицы смутились и ретировались. На вручении дипломов (этого-то уж избежать нельзя было никак) он очень старательно смотрел мимо меня. Когда я с усмешкой взяла корочки и проговорила: «Спасибо за всё», – он ответил каким-то растерянным взглядом.

После долгого стрессового марафона, конечно, больше всего на свете я хотела отдохнуть. Как раз в это время папа демобилизовался, родители с братом въехали в новую московскую квартиру. Это было лето 1980 года. Главные его события – смерть Владимира Высоцкого и Олимпиада. Из столицы на время игр выгнали всех немосквичей, а над ней почистили от туч небо. В полупустых вагонах метро люди с удивлением смотрели друг на друга: оказывается, нас так мало. :) Появились финские колбасы и малюсенькие пакетики со сливками. Над Лужниками взлетел Мишка, сердобольные старушки стали гадать, куда именно унёс его ветер. Про Высоцкого официально никто ничего не сообщил, но сработало сарафанное радио. Он умер 25 июля, в день рождения другой моей тёти, тоже маминой сестры, её семья обосновалась в подмосковном Солнечногорске. Когда мы её поздравляли, ещё не знали о случившемся. Но на следующий день она сама позвонила и рассказала об этом печальном совпадении.

Решение поработать по распределению я приняла не вдруг. Мне предлагалась небольшая восьмилетняя школа в деревне около Ахтубинска. Можно было, конечно, съездить и получить открепление, а затем устроиться в Москве. Но была серьёзная причина быть поближе к Астрахани – любовь. В молодости я ещё верила в чудеса и давала время понравившемуся мужчине проявить себя более длительное, чем оно должно быть в таких делах. Это ни к чему не привело. Парень мне тоже не поверил. Что поделаешь: большинство людей думают, что возможно для них только то, что хорошо знакомо. Среднестатистическая милашка с кудряшками понятна, с ней легко провернуть выверенный прошлыми интрижками сценарий – некая Элен, не измеряемая расхожими линеечками, просто любить человека за то, что он человек, не может… Сколько на свете мужчин, разрушивших своё счастье подобными «трезвыми» мыслями, которые укрепляют то, что есть банальная психическая импотенция? Я была любима им, – если называть любовью тот факт, что его душа безусловно выбрала меня из всех знакомых женщин, – но есть вещи, которые мужчина должен делать только сам, я никогда не буду его в этом подменять – именно потому, что хочу его уважать.

25 июля 2013 года

P. S. Уважаемые читатели! Для понимания позиции автора лучше знакомиться со всеми главами книги, причём в порядке их нумерации.

Продолжение следует.