Поле Куликово, часть 2

[Скрыть] Регистрационный номер 0205150 выдан для произведения:

РАЗДЕЛ   ВТОРОЙ

 

ПОЛЫНЬ

 

Еще в самом начале повествования было сказано, что историю народов русских будет оглашать сам Бог. Потому не удивляйтесь, если что будет не совсем понятно или не до конца ясно.

То есть признак нашего ума и недобросовестного отношения к какому-нибудь труду. Постоянно размышляя о чем-то, Бог непременно мыслит и о нас с вами, ибо он все же Бог-отец, а мы все - его дети.

И, конечно, как всякий отец, он знает, кто и когда, где зародился, как веру какую воспринимал, и кто впервые ее создал и обосновал.

Не ссылаясь на какие-либо даты, ибо то относится к работе умов людских, Бог оглашает так.

Самым первым на Земле воспроизвелось христианство. За ним последовало магометанство и чуть позже буддизм, именуемый самим Богом еще по-другому, как  Камерон.

Всеэти вероисповедальные течения со временем образовали свои зоны и составили, так обозначенные в самой истории, центры религи­озных основ.

Прослеживая путь отдельных групп из самого первоначального, создавшегося стихийно, двойственного рода, нельзя не упомянуть о, так называемом, племени иудеев, и об отколовшейся группе тюркского происхождения, чуть позже име­нуемыми турками.

Их развитие чем-то схоже с развитием тех, кого описали ранее. Но в то же время, есть некоторые расхождения и почти противоре­чия в плане самобытности и продолжения каких-либо традиций.

Обратимся вначале к группе иудеев. Как уже известно, еще вначале она не захотела оставаться в предгорье и пожелала вернуться обратно.

Но по ходу пути люди встречали другие группы и, естественно, уже занятые кем-либо территории. Радостного в этом было мало. Отовсюду их изгоняли, а порой просто выдворяли силою.

Надо сразу отметить, что все эти процессы были как paз в преддверии при­шествия Христа. Иудеи тогда так не  обозначались.

Группа, составляющая около 6500 человек именовалась "эвринами". Так они себя называли, пред­ставляясь каким другим  людям.

Соответственнотому же уже позже - дошло слово евреи, иудеи /исковерканное тюркоязычным населением/. 

Вобщем, пройдя во времени сквозь массу разноязыких народов, эта группа составила целый ряд названий и их видоизменений в пользу какого-либо языка.

Наконец, ей удалось пробиться к той территории, где окромя песка, да ред­ких кустарников ничего не было.

Соответственно, там никто и не проживал. Обреченная на смерть группа разделилась на многие мелкие единицы, числен­ность которых достигала более ста. Все они разошлись в разные стороны и составили какую-то часть населения существующей  Римской империи.

Сохраняя свои традиции, эти группы пытались выжить в создавшихся усло­виях, но из  этого мало что получалось. Голод, холод, ветра, болезни, мор - все это гнало их из одного места на другое. Они почти стали кочевниками. Многие повернули обратно,  пытаясь пробиться к своим, осевшим в далеких краях. Но закон  войны был суров. Их попросту не пропустили.

К тому же, Рим­ская империя возложила на них свою дань и в буквальном смысле заставила трудиться на местах, более-менее подвластных хлеборобству и, вообще, земле­делию.

Таким образом, прозванное некоторыми иудейское племя как бы осело среди самых слаборазвитых земель и буквально влилось в состав того государства, что существовало после распада Египетского, в ту пору возглавляемое королем.

Практически никакой видоизмененной словесности в этих группах вначале не было. Но жизнь среди других положила начало формированию но­вого языконаречия, которое двойственно отображало предыдуще изученное и жизнью полученное во время бедствий и в составе государства. В самой истории  этот язык обозначился как "эврите".

0т чего оно произош­ло?  Это своеобразное русскоязычное слияние, состоящее    из      корневой связки "рит", обозначающей всякое изменение, движение и т.д. и приставки "эв", в свою очередь, обозначающую принадлежность к своему изначальному роду. Его еще называли языком "эвов".

Первоначально весь словарно сходный запас состоял именно из этих сочета­ний. В дальнейшем, язык обретал уверенность в пользу других, как принято говорить, романских и других групп.

На протяжении многих веков он изменялся и пополнял свой состав от дру­гих, но первоначальное все же сохранилось. Как таковой, письменности тогда не существовало. Знания, добытые ранее, были утеряны за походы и переходы. Потому, язык в основе всего сохранился только в редких словесных выражениях.

Этому же способствовало и  то, что государство не особо желало видеть какую-то другую группу людей со своей культурой развития.

С приходом Христа и возникновением христианского движения, положение эвринов значительно улучшилось. Фактически, только одна группа из всех полу­чила статус вечного изгнанника и, как известно, она именовалась еврейской.

Спустя многие годы, когда вера в Христа начала подниматься выше, группы как бы обрели авторитет и начали возвышаться в глазах других народов.

За несколько столетий они пополнили свой состав, а во многих случаях объединились с другими из составов  инородопроисхождений.

Так получилось, что группа иудеев как бы растворилась среди многих дру­гих, и лишь одна  из  них претерпевала вечное наказание за  якобы совершен­ный грех. Именно она и обозначилась наиболее четко и состоятельно обосно­вала тот самый язык. Чуть позже эта группа была расчленена и составила собою подгруппы.

Так образовался еще один язык, именуемый "идиш". Естественно, все те, кто слился с другими,  образовали другие народности или в целом составили народы.

Те же, что остались в стороне, обосновали свой народ и составили уже во время ближе к настоящему все те традиции, законы и т.д., что существуют сейчас.

Такимобразом, получается, что родогенальная связь откровенно чистого по­рядка прослеживается только между русскими и теми самыми изгнан­никами - евреями, которые внешне несколько  видоизменились, за свою историю поучаствовав в  каких-то  родообменах.

На момент гибели Святослава эта группа находилась на территории тюркского населения и занимала места, в настоящее время соответствующие Южно-Палестинскому взгорью и части Сирийского погорья. Численность   людей доходила до 22 000 человек.

Теперь, возвратимся вновь назад и узнаем, что произошло с той группой, что отошла от выше означенных могол и составила турецкое государство.

Практически, она подверглась тем же процессам кровосмешения, но в основе своей все же сохранила группу и до сих пор является такой же откровенночистой с точки зрения родогенальной принадлежности.

Но история ее развития создала великое множество рододревосплетений и порою внешне тяжело отличить, так называемого, турка /тюрка/ от совмещен­ности с арабской кровью или какой-то другой.

Потому, настоящее родство или родогенальная связь может показать только какой-то конкретный родоучасток, наименее поучаствовавший в кровосмешениях. Но все же, разберем как то все начиналось, как производилось и почему.

 

Итак, группа осела на берегу Черного моря и частью в долине реки Ефрат. Тоесть, она также разделилась. Природные условия не были такими суровыми как там, откуда они пришли, и это дало возможность значительно пополнить свой родосостав и закрепиться на указанных территориях.

Спустя сто лет эти две подгруппы соединились и образовали шахство. Через некоторое, довольно незначительное время государство расширило границы и обосновало турецкий шахонат.

Так оно первоначально именовалось. Во главе его стоял шах, именуемый чуть позже, как король.

Спустя еще двадцать шесть лет оно же превратилось в королевство, именуе­мое турецко-египетским, так как часть Египта входила в состав государст­ва. Естественно, что входили в него же и люди, что населяли в то время территории.

Были там и образованные сводные иудейские группы, были араб­ские и многие другие, относящиеся к разнородам.

Вобщем, с самого начала территория, ныне обозначенная в истории, как междуречье /хотя это было совсем не так/ подверглась широкому освоению и, конечно же, слиянию многих родоизначальных  групп  переселенцев-беженцев.

Надо сказать, что в  то время палкой загонять народы или группы  осо­бо было не нужно. Объединение многим давало право жить, многих спасало от бед и, само собой, повышало какой-то уровень развития.

Все это происходило, как принято говорить, до нашей эры.

Вскоре турецко-египетское государство  распалось. Отдельные группы, не пожелав подчинить себя какому-то шаху-королю, ушли вглубь того же Египта, а другие разошлись по сторонам, по дороге где-либо оседая и уже не подчиняясь никому.

Начали образовываться первые признаки тех государств, которые чуть поз­же будут названы,  как основополагающие в истории развития всех народов.

Вначале возникло Иранское шахство, за ним Турецкое султанство от остатков групп людей и первоначально занятых территорий, еще позже королевство Египет, а чуть позже это же царство и Месопотамское государство.

На тот период это были основные единицы деления территорий. Справедливости ради надо отметить, что строить валы и что-либо подобное уже не стали, так как часто менялись границы, да и не позволяли сами условия.

Потому, в большинстве тех государств начали образовываться первые города, обнесенные валом или просто какой-то стеной в зависимости от условий.

Возникновение первого города в обозначенных территориях ложится на Еги­петское царство. По времени оно относится к первой половине второго сто­летия нашей эры.

В той же Европе, к примеру, первый город возник гораздо ранее, как следственность скопления людей и меньших территорий, и, конечно же, условия были другими.

На базе территорий тех государств формировались и другие, именован­ные по-иному; в основе своей, по имени правящего человека.

Все они в про­цессе исторических смен, перемен, человеческих перемещений из одного кон­ца в другой, меняли свой состав, название и какую-то внутреннюю территори­альную принадлежность.

Все зависело от  простых человеческих или людских отношений как между людьми, так и между правителями.

Но история никогда не стоит на месте. И вскоре на горизонте появилась звезда, так обозначенной, Римской империи, или Римского государства.

Вначале оно занимало территорию юго-запада современной Турции, а затем, заметно потеснив в жестоких боях своих соседей, продвинулось к югу и даже достигло Египта.

Само слово Рим к уже современному названию городапрямого отношения не имеет. Произошло оно от обычного слова Рома, что обозначало имя человека. Искажаясь в разговорной речи и в силу отсутствия всякой письменности в те времена, оно видоизменилось  до  сходного  Рим.

Началовозникновения государства Рим, а позже Римской империи приходится на момент распада Турецко-египетского государства и удалению из ее состава части южных и юго-западных территорий.

За основу государственного строя было принято родовое начало древних египетских фараонов, в свое время покинувших те места и обосновавшихся далее.

В действительности это было своеобразное сочленение воедино верховьев оставшихся родоначальников  групп из состава древнего Египта.

Практически, семь отпрысков родовых природных ветвей образовали свое государство, которое вначале и было только всего лишь поселением. А уже позже, когда вокруг начали "облипать" другие из более простых, была сформирована первая конница, и легион пеших воинов по принципу того же Египта. Тогда же и началось покорение всех, кто оказался по воле жизни соседом.

Отчасти, те верховья хотели воссоздать прежнюю структуру государства и овладеть обширностью территорий вместе с их богатствами и, конечно же, вернуть Египет, как основу всяких богатств и своего прошлого торжества.

Обоснование города Рим, как империи, приходится на период первопришествияХриста, тоесть появление его на свет, возраст и в дальнейшем гибель. Здесь имеется в виду становление как не очень большого государства и зарождение какого-то христианского начала.

Таким образом, турки, арабы и другие были как бы удалены первоначально от этой зоны  божеского внимания и их мало коснулось то, что обозначено христианством.

Но чуть позже, когда звезда зарвавшейся империи начала угасать от результатов походов и зверств, и когда народы, как говорят, восстали, пути веры новой и старой переплелись.

Римская империя разрушилась. Турция вновь присоединила Египет и даже часть Месопотамского нагорья, или предгорья.

Давно разошедшиеся группы людей вновь объединялись и в образе своем начали создавать веру иного происхождения, тоесть по-своему в соответствии  с традициями, условиями жизни и составом самих групп.

Богу ничего не оставалось делать, как несколько помочь в этом процессе и закрепить    новое вероисповедание.

На базе турецко-египетского го­сударства вскоре начало возникать, так обозначенное, султанское царство, включающее в себя все те же территории и тех же людей. 

В дальнейшем, оно переименовалось в Османское царство, а еще позже в Ос­манскую империю, составленную из многочисленных родогрупп с различными   кровосмешениями.

Город Рим именовался по-новому и обозначился как Византия от соответ­ствующего имени человека.

Основатели Рима попросту бежали, удалившись за рубеж, где обосновали новый город с тем же названием и начали создавать свое государство, обоснованное на сицилийских холмах, от которых теперь уже мало что осталось.

Сам старый город оказался как бы рубежом между вновь возникшими рели­гиозными течениями.

С одной  стороны - он принадлежал, как говорят, самому себе, а с другой - его подпирало другое государство с верой несколько нетрадиционной для христиан.

Первоначально они уживались, и никому не было дела до того, кто и как веру ту исповедует.

Но с развитием европейских религиозных  начал и  посредством того же Рима, а чуть позже Ватикана, эти отношения были усло­жнены, и вскоре город Византия  пал и преобразовался в Стамбул, став сто­лицей  Османской  империи.

Вобщем, с возникновением крестовых походов за якобы гробом господним и т.д., т.п. все то и произошло. Никому не хотелось отдавать часть своей земли  и, конечно же, то, чего  хотели христиане.
Так получилось, что одна, первоначально взошедшая вера  в чудо Христа стала прообразом  второй, а чуть позже и третьей, создав тот самый буддизм.

На почве тех же территориальных разногласий и разгорелся спор, как о самом имени божьем, так и вообще о традициях вероисповедания.

И, конечно же, основой всему было желание присоединить земли и овладеть какими-то богатствами, не говоря уже о переподчинении самих народов.

Вот, собственно, кратко и все о той группе тюркского происхождения, что не так уж и далеко удалилась, но в силу разногласий обрела иную  веру и составила иной народ в совокупности или без с другими группами.

Теперь, можно продолжать историю развития самой Руси, находящейся в составе открыто чистых трех групп, а также о тех, кто определился как могол и составил в последующем многие другие группы  разных уже теперь народностей.

         

Итак, после гибели Святослава и  далее кончины княгини Ольги киевский посад еще долго пустовал. Никто не решался занять то великое место, а сыновья Святича  были  еще малы.

В конце концов, на сходе тех, кто окружал саму княгиню и занимал соответ­ствующие посты в том государстве, было принято решение посадить воеводу, как главного по тому времени посадского исполнителя.

Но кого?   Сразу возник такой вопрос. Добрыня был молод, и княгиня, хоть и обещала ему это, все   же  не успела то сотворить. И тогда, те же люди решили пригласить из другого княжеского посада воеводу Ратича.

Он был опытен  во многих делах и занимал в землях Полянских княжеский посад, так как князей самих там не было.

Слеп на один глаз был  воевода тот, ибо в битве печенег-половец  мечом по лицу прошелся. Носил перевязь он  и  скрывал лицо частью свое от людского ока.

Но люди знали все то и воеводу все же любили и уважали. Не давал никого в обиду он, и думали они, что и дальше так будет.

Согласился Ратич на власть киевскую и занял посад княжеский. Но горянские, тоесть сами киевские возмутились тому и спровадили его ниже в дом посад­ский. Особо не огорчился воевода по тому, но часть злобы на людей тех за­таил. И всегда думал, как бы больнее уколоть их при случае.

Надумал однажды Ратич в поход идти и задумал Малушу - мать княжескую Владимира повидать, чтоб узнать кое о чем для себя.

Прознал про то по-своему Добрыня, брат ее, от другов гридней своих преж­них и, опередив Ратича, увез Малушу из тех мест, спрятав на время в доме другом.

Приехав к дому Малуши, воевода повстречал отца ее и упросил обо всем.

• Нету-ти Малуши моей, - отвечал отец тот Микула - воинбывший, в гриднях когда-то состоящий, так же, как и его сын, - ушла она вдаль, - и человек по­казал рукою на пыльную, пробитую копытами лошадей землю.

• Ах, ушла Малуша, - разозлился воевода, поняв, что Добрыня опередил его, да так и рубанул мечом по руке той, отчего упала на земь она, да так и лежать осталась.

  Кровь хлынула из обрубка руки Микулы, а он так и застыл в недоумении.

  -        Будешь знать, как рукой показывать, -зло выкрикнул Ратич и, пришпорив было коня, рванулся вдаль по дороге, но не тут то было.

  Не понравилось то гридню одному, из другов Добрыни  бывших.

• А, ну, стой, - сказал он воеводе и рванул зa узду так, что лошадь аж на дыбы стала.

• Чего ты? - испугался Ратич и пугливо осмотрелся по сторонам, видя как гридни со всех сторон к нему подъезжают, - что это вы задумали тут? - залепетал он в испуге вовсе.

• А вот что, - сказал гриденъ, Мартыном которого звали и рубанул своим мечом так, что и рассек воеводу того от головы до седла.

• Ой, что ж ты наделал, сынку?- залепетал в испуге Микула, сжимая свою окровавленную  культю другой целой рукою, - я ж стерпел то и ничего не сказал. Зачем ты погубил его? Теперь и тебя казнят другие, - и Микула тот горько заплакал.

• Нe казнят, - успокоил Мартын и  к гридням повернулся, - расскажем все, как было. Не имел прав он так поступать. Тело же его в реку бросим, как татя какого и злодея общего, раз на людей своих руку поднял.

  На том и порешили, и поспех домой удалились.

  Ничего не сказали гридням люди посадские по поводу тому и с миром, как говорят, отпустили, пустив слух в земли Полянские, что воевода погиб в бою. Но все ж на совет собра­лись и меж собою посетовали.

  -       Надобно тем гридням хвост поджать. Так, гляди, они и до нас доберутся. С воеводой, всеми избранным, не посчитались, а с нами тем более. Гляди, так до князей доберутся.

  На том  порешили и начали мзду всякую создавать вокруг гридней. То кур у кого ущипнут, украдут значит, то петуха красного пустят в закрома ка­кие, пожар значит учинят, то девиц каких молодых, под венец идущих, распот­рошат и в реку для отмыва кинут.

  Вскоре люд киевский да и прибрежный, подольский значит, начал супротив гридней восставать и мзду уже свою пускать.

  Завидят кого одного где-то, то так и придушат, а то попросту пьяного в реку кинут. Отраву начали лоша­дям да и имдавать, отчего болеть те стали, и чрез время уже сами на совет собрались. Речи повел тот самый Мартын.

  -     Чую, братья, я, что рукою люду простого кто-то другой ведает и головы наши подставляет. Надобно исчислить, кто так поступает и разобраться во всем.

  Затем другой гридень речь повел.

  -     А я думаю, надо Добрыне обо всем рассказать. Может, он нам что и посове­тует или делом приложит.

  Подумали гридни и решили так, как второй сказал поступить и сделали то в дальнейшем. Долго думал Добрыня над всем тем и долго не решался, как ему поступить. Но тут случай подвернулся, и все само собой разрешилось.

  Напился гридень однажды какой-то и к деве повадился, да там его и отлу­пили мужики собравшиеся. Отпор значит дали. А до того пили все вместе. Клич прошел по месту жилья ихнего, и всяк гридень сбунтовался.

  -     Что это такое? Будет народ нами повелевать. А ну, возьмемся за мечи, да проучим всех, чтоб больше никто носа не высовывал.

  Кровь взыграла и мзду воссоздала большую. Много крови безвинно проли­лось. Пострадали и посадские люди. И им от гридней досталось. Многих они побивали, так как знали, что за чем состоит.

  Тогда, испугался народ весь такого, до времени схода объявленного носа не высовывал со двора. Гридни же наслаждались победою и всяк упивался ею, досаждая кому-либо из близлежащих.

  Вот тогда настоящая баталия и развернулась. Посад гридней ниже стоял, чем княжеский, людей посадских, дворовых  и даже безземельных, ремесленников   значит.

  Тем то и воспользовались люди и за свою боль воздавая, начали на посад гридней бочки катить и все прочее бросать, а опосля в бой кинулись, кто с чем.

  Битва жаркая была. Много с обоих сторон погибло и в конец дня, а с утра то все началось, общий пожар по городу пошел.

  Кто-то додумался гридням посад поджечь, а огонь к другому перекинулся. Вскоре запылал весь город Киев.

  Люд бросался кто куда, спасаясь от пожара. Не до битвы и мзды стало. Начали все тушить совместно и только к дню следующему к вечеру, мало-помалу все стихло.

  На том битва завершилась, и всякий своего оплакивать начал. Помирились тогда все и за дело восстановления принялись.

  Вот с тех пор оно и пошло. Вначале мзду свою единоличную кто воздает, другой поддержит, дальше больше, бочки катить начнут, пожар пускать, рушить все и так далее. А затем плакать совместно, опосля мириться и все вновь восстанавливать.

  Оттуда же и поговорка пошла древнерусская: « мол, что ты на меня или кого бочку катишь ».

  Вот так-то, людидобрые, русичи. Все то из жизни берется и ею подтверждает­ся.

   

  Перемирие было то недолго. Вновь те посадские на свой сход собрались. Больно им стало, что их чин пострадал в борьбе этой.

• Надобно тех гридней вовсе изничтожить, сказал один из них, - только вот не знаю, что придумать к этому.

• Кто ж охранять нас тогда будет?- задал вопрос кто-то другой.

• А зачем нам это,- ответил тот же,- мы и так неплохо проживем, а коли надо, то и сами постоять можем.

  Молчание наступило тогда, но спустя время все ж поддержали человека того и порешили совместно мзду ту пустить.

  Однажды к гридням вновь деву подбросили, на чердак ее положив и заставив там орать, как резанную.

  Надо сказать, что деве той лет мало было, и так же Малушей она прозыва­лась, ибо мала была, а также отмечу, что подкуп отца ее в этот раз впервые свершился вообще на Руси. До того, откровенной дачи злата или чего-то другого не было.

  Так вот. Дева та кричит наверху, людей созывая, гридни не поймут ничего и головами во все стороны крутят. Люд собираться начал, снова злобу вверх воздавая из-за стен небольших посада того.

  Вскоре людей собралось множество и силой своею, толпою значит, стену ту порушили и в двор ввалились. Гридни к дому самому отступили, на всяк слу­чай приготовив свои мечи.

  Кто-то на чердак полез и деву ту достал, за волосы волоча. Кровь по ее ногам стекала струйками и вся раздета догола она была. Обучил ее отец этому и заставил проткнуть себе веткою место оное, что как дань чистоты сохранялось.

  Взбеленились люди, проклятья на головы гридней посыпались, и вот-вот дол­жна была битва разразиться.

  А народу собралось тьма тьмущая со всего Киева. Так бы за один раз они тех гридней и побили. Посадские те в стороне стояли и один из них руку о другую потирал...

  Заметил то Мартын, сотник гридней, и, выйдя наперед, вдруг руку вперед про­тянул, пальцем указывая на человека того.

  -     Вот, кто мзду нам воздает. Желает вашими руками нас погубить. Не делали мы всего того, в чем нас обвиняют. Желают посадские, чтоб мы под их властью ходили и всяку гнусь ихнюю исполняли. Не за воеводу Ратича мстят, а
  за себя боятся, чтоб мы им руки не поотрубали за дела их каверзные.
  Человек тот руки потирать перестал и назад тиснуться  начал, сквозь  своих пробираясь.

  -      Видите, боится он, что правда в глаза ему кольнет. Оттого и прячется за спины своих. Что вы, люди,на нас бочку вновь катить стали. Вон, кто виноват. Их рук дело. Где отец, мать девы той. Что их крику не слышно?

  И точно, люди обернулись, а их не нашли. И к деве той с распросами обра­тились. Тут она во всем и призналась и вновь разрыдалась, чтоб простили ее гридни и люди за то, что родители ее на подкуп польстились.

  Через время на двор тот привели родителей девы той и вновь допросили. Они также сознались и рукой указали на человека того. Люди  вытащили его из группы таких же и поставили перед своим лицом.

  -     А, ну, признавайся, делал то или нет?

  Ну, кто ж в  своей вине признается. Знал ведь чин посадский тот, что смертью это карается, потому и молчал.

  Долго спрашивали его, но тот все упирался. Тогда и порешили так:

  -     Нечего тут разбираться. И так ясно, что виновны все. Хотели всех нас стравить, яко псов каких, а самим в добре проживать. Казним всех без разбору. Раз вместе они держатся, то значит, и  беду одну создают.

  Так и поступили.

  Вначале казнили прямо здесь виновных, а затем по домам их подались, pyшa их, добро выгребая ибросая его кому попадет.

  Так вот с той поры и повелось. Как кто рукою укажет на кого-то, то так люди и казнят. Думают, что оно так и есть. Так же погромы творят и целыми семьями уничтожают  чтоб, как говорят, повадку не было.

  Так же добро делят или в злобе большой рушат, сжигают. А того и не ведают, что ошибку раньше сами допустили и дали себе лапшу на уши повесить кому-то.

  Долго буйство то шло, но, наконец, завершилось. Хотели и княжичей было при­брать, но Добрыня их защитил, да и гридни  вступились.

  -     Нельзя княжичей по ветру пускать. Не поймут того другие люди. Обвинят нас в вине пред богом Перуном. Он за них стоит, и он велит им управлять нами. Пусть, подрастают и ценят нашу доброту, а также веру нашу в бога Перуна и Сварога.

  Здесь надо отметить, что после смерти Ольги и по происшествию почти вось­ми лет, гонения на, так называемых, волхвов прекратились, и они снова  об­рели покой.

  Оттого и повелось, что Перун - то бог общий, а Сварог - бог не­бесный. Люди то все придумали и то все в слух какой пускали.

  Так вот закончилась первая распря между знатью и простыми людьми, и так оно с тех пор повелось и ведется до этого времени.

  Вскоре народ киевский на общий сход собрался, как то и водилось со вре­мен былых. Решили на трон, посад киевский князя Ярополка посадить, хоть и отроду он был еще мал.

  Всего то двенадцать годов ему и было. Хоть и имя князю дали сильное "ярый", яровой, от земли значит пошел, но здоровьем и телом слаб он был, и в седле с малу плохо держался.

  Плохо стрелу пускал, плохо меч держал, под руку его сделанный.

  Но все же князь - он и есть князь. Так и посадили его на трон киевский. Весть о том разнеслась по всей округе и дошла до самых окраин русских, варягов и других, в роду одном состоящих.

  Добрыня вскоре воеводой стал, да так и остался им до конца дней своих.

  Но недолго Ярополк правил. Болезнь вскоре пошестью по Киеву поползла и его сгубила. Лет в пятнадцать смерть и постигла.

  Вновь посад Киев­ский пустым оказался. Надобно было снова князя другого возводить. И тут народ древлянский весть свою с гонцомпослал.

  -   Хватит, мол, нам Киевских князей. Давайте из древ  наших  князя посадим.

  Так и поступили люди, боясь беду общего раздора не навлечь. Прибыл в Киев новый князь из числа посадских семей, избранный древлянами.

  Звали его так же, как и предыдущего князя древлянского - Святиполком. Только буквой одной имя его и отличалось.

  Дружину свою древ­лянскую, полк значит, он привел с собою, а пред  тем ее освящал по свое­му. Оттого и имя такое  восстановилось.

  Мало понравилось Киевскому люду то, но все же стерпели они и приняли князя, дружину - полк его, как и подобает.

  Посадили на трон, и вскоре управлять тот начал.

  Дань возложил на всех поровну, и весть о том сразу разостлал по зем­лям.

  Не понравилось то многим, ибо у одних земли были скудные, а у других более плодородные, но все же люди стерпели и говорили в разн­ых сторонах так:

  -   Раз решил князь так, то значит, так тому и быть. Бог Перун им ведает и слово какое говорит по ночам. Внять, так и будем исполнять все то.
     

  Зажили люди более-менее спокойно в годах некоторых. Но вот снова мор какой-то  пошел по земле русской, и заставил многих убежать с земель своих  ближе  к  тем  местам, где  ранее  были.

  Не понравилось то князю Киевскому, и велел он воротить всех обратно, а кто не подчинится, то силою загнать и поселить вновь.

  Ринулась дружина-полк в поход дело то чинить и волю князя исполнять.

  Велено -  значит, сделано.

  Так оно на Руси всегда и велось. Гнала дружина та люд обратно. Загоняла в болота, места всякие дремучие и заставляла землю рыть, чтоб окопаться там, тоесть, дома земляные строить и жить в них. Гналискот с собою, везли на небольших "козьмахах" /телегах, значит/ утварь  разную  житейскую.

  "Козьмах" - это значит, небольшая повозка, в которую козы были запряже­ны. Махнешь рукой или нагонишь - они и идут. От того и пошло  « козь » да « мах », так как это так и звучало в те времена.

  От того же позжеи имена носили. Кто упряжью той ведал, то так и прозывался - Козмах или Козма, Кузьма и т.д.

  Вскоре - годов через пять, поход тот завершился. Границы Руси той дош­ли аж до настоящей Московии, тоесть России по ее территориальному признаку.

  Но и этого князю показалось мало. Видя, что вокруг Киева, да близ Днепра слишком много люду безработного или другого болтается и вспомнив, что  тоже имеется и среди других, вновь повторил он то же и еще лет шесть людей дальше расселяли, дойдя аж до весей самых край­них по России настоящей состоящих.

  Люд, что заселил земли те, был собран со всюду. Кто с земель полянских, кто с древлянских, кто с самого Киева или близ его. Были и варяги, и ра­димичи, и вятичи, и многие другие.

  Вобщем, князь говорил так главному в дружине той:

  -   Коль увидишь кого без дела или так болтающегося, то сразу бери и  в  путь  отправляй.

  Вот так оно и повелось с тех пор. Не успел кто выйти во двор - так его сразу и замели, тоесть подмели - забрали значит. Оттого люди русские, в крови все то перенося из века в век, так по домам и сидят, и на ули­цу мало кто выходит.

  Того и гляди  - подметут. Так тогда и говорили.

  Правда, не сразу догадались об этом, и иногда все встречать дружину вы­ходили, как то и положено было.

  Но человек тот главный знать свой приказ исполнял, от князя полученный. Бывало всех сразу и переселял, чтоб быстрее работу сию исполнить, до­мой возвернуться и князю доложить.

  Так же оно и сейчас происходит. Всяк спешит закончить абы как и побыстрей домой куда воротиться.

  Как понятно становится, все то, что вдаль от Киева ушло и есть так же русское, неважно, как теперь называется.

  Есть в крови сходность, и есть много общего во всем, в том числе в традициях и другом.

  Воротилась дружина та из похода, и человек главный обо всем князю до­ложил :

  -   Хорошо, - отвечал тот, - но этого мало. Надо земли те хорошо за нами закрепить. Надумал  я  Новь  град там построить. Пусть, он будет опорою с той
  стороны. Отдохнешь, сразу в путь отправляйся вместе с дружиною. Будешь град тот строить, а опосля  будешь воеводою там посадским от Киева. Власть даю тебе оную и всяк величать тебя так должен.

  -  Спасибо, великий князь, - поклонился человек тот, -  но не велика ли честь для меня - человека простого.

  -  Не велика. Я так же из роду простого, да и все мы в роду простом состоим и состояли когда-то. Исполняй, что велю. Семью свою забери также и пусть, другие из дружины моей, твоей сделают то же. Даю тебе на все

  три дня. Собирайтесь  и  в  путь.

   

  Вздохнул человек тот,  ибо понял, что Киев-града уже большеникогда не увидит. Но, что  поделать, коль служба его такая.

  "А, может, - подумал он про себя, - жизнь там получше мне станет. Князь да­леко. Я самсебе хозяин, может оно и  к  лучшему. Не весь же век в подчи­нении быть. Построю себе терем побольше этого. Гору воздвигну. Благо, власть князем дана. Да и буду там проживать. Древ много, зверя полно. Что еще надо люду".

  На том он повеселел и с радостью весть сию принял и тут же ею с же­ною своею поделился. Та в слезы вначале ударилась, услыхав о переез­де, но когда муж все втолковал, то возрадовалась до предела.

  - Буду я как княгиня там великая и всяк почитать меня будет. Едем ско­рее, хочу град тот усмотреть и зажить более заможно.

   

  На том они и порешили. Дружина же князя, или уже человека того воины, значит, начали себе подруг подыскивать.

  Три дня только и было у них. Всяк хватал ту, что ему сподобилась и сразу в седло на лошадь позад себя сажал и по двору какому катал.

  Надо сказать, что князь сам на сходе общем об таком решении сообщил и предупредил, чтоб зла не чинили и не противились. Так Богом Перуном велено. Град Новь построить и семьи там  в  домах воссоздать.

  Так вот оно и пошло с тех пор, и в сказках до сей поры передалось. Любой воин свою жену или невесту-суженую, ряженую, а их действительно собирали в дорогу всем, что было тогда из одежд  /вобщем, как матрешку русскую, до тела пока доберешься, так и усталь наступит/, позади себя сажал и по двору или где катал. От того же пошло невест женихов возить на чем-то и всяк люд приглашать для проводов каких: будь то воин или невесту собирают за кого-то.

  Так вот из жизни и складывались традиции, и никто их специально не придумывал.

  Ну вот, три дня прошло, и колонна та огромная, до восьми тысяч человек насчитывающая, в путь пустилась. Ехали только молодые  на  лошадях.

  Все остальные шли следом или ехали позади на тех же козьмах. Надо сказать, что лошадей тогда много не было. Плохо приживались они в тех условиях. Потому, лошадь была как знак привилегии или воинства.

  Провожали ту колонну аж до самых ворот киевских. Так оно в истории традиций всяких и обозначилось, и до сей поры в основе своей соблюдает­ся. Правда, мало понимают, что все то обозначает и всякий раз к силе какой нечистой приписывают что. А на самом деле, то просто традиция такая, из жизни по принуждению сложившаяся.

  Уехала колонна та, помахали ей в след платочками, а точнее обрывками из нарядов - одежд  невест, сынов - воинов, отпущенных в путь далекий, и всякий кусочек тот сохранял, как память о дне том и вообще о заму­жестве скором.

  Погоревали люди сперва, а затем в пляс дворовой пустились, кто где.

   - Пускай, в дороге им веселее будет и не будем омрачать их узы скорые. Песни и пляс в пользу пойдут и по земле самой до них докатятся.

  И это легло в основу свадебных традиций, не говоря уже о том, что бражь пили, на себя воду проливали, чтоб дождь от них отвести и всякое всякое другое, из которого в основном дошло то, что нужно выпить и вдоволь наплясаться или песен попеть.

  А почему, что и как - того никто и не знает. Думают, что то батюшка так   когда-то повелел или поп церковный да так и исполняют, вроде бы сохраняя традиции.

  Через год достигли люди те ушедшие земель, ныне как  Новгород именую­щихся. Долго шли они, по пути останавливаясь, объясняя другим, куда и зачем ждут.

  Многие соглашались идти добровольно, так как воевода тот новоиспеченный обещал многое, желая под собой людей побольше иметь. Вскоре численность их достигла аж пятнадцати тысяч, а к концу похода - дошла до двадцати.

  Дружно взялись и за один месяц град тот построили. От того так оно на Руси и по сей день ведется. Хором навалятся в деле каком и свер­шат его, а затем хоть пруд пруди или кол на голове теши. Тишина стоит, и  никто носа не высунет.

  Так вот и обосновался город тот, тогда и ныне Новгородом именующийся. Правда, по ходу истории дальшей был он почти сожжен дотла и восстанов­лен по-новому.

  Это когда   "мода" на камень пошла и начали дома новые возводиться. Кроме того, возле града самого древнего, тоесть перводеревянного, была построена весь судоходная, также из древа состоящая.

  Ее   иногда за град тот и принимают. Это не так. Град новый на граде старом стоит. И с места никогда не трогался.

  Вскоре к Новь граду люд другой из близлежащих потянулся и обложил его со всех сторон.

  Обрадовался воевода тот тогда и даже жене пове­дал так:

  -    Князь я теперь, а не воевода посадский. Люду то подо мною больше, чем под князем Киевским или другим состоит. Не буду дальше их расселять. Пусть, опорою мне всегда будут. А на посад сей сына нашего поса­жу. Пусть, воеводит,  как и я дальше.

  Радовалась тому жена его и всяк приплясывала по-своему, мужу своему говоря:

  -    Эх, муженек ты мой величавый. Рада, что за тебя замуж пошла. Знать, и не ведала бы, что так жить можно.

  А оно и взаправду так было. Спустя  год в закромах всего полно было, шкур разных зверей насобиралось, что впору дом ими укрывать можно весь. Полотнищ соткали людом всем, что город в несколько раз об­тянуть можно: и день, и ночь над тем трудились, желая доказать любовь свою к посаду воеводскому.

  Кроме того, всю снедь дворовую сюда снесли из самых драгих вещей, и дом тот украсили драгоценностью всякой, у кого какой имеющейся.

  Принимал то все воевода из рук людских и всяк благодарил каждого за труд или поимку какую, им сотворенную, а также приговаривал:

  -    Знать от добра своего отказываетесь во благо дому моему. Спасибо за это. Век того не забуду. Всяко отблагодарю при жизни, а кого и опосля ее, если что вдруг случится.

   

  Верили в то люди. Хотелось им того и хочется того же сейчас. Но вое­вода тот хитер был или матер всяко.

  По-разному говорил, по разному делу что и выдавал каждому. Кто более принес добытое и драгое ему са­мому -  тому посад свой разрешал строить  побольше и близ к себе подод­вигал. Кто меньше  - значит, чуть далее. А кто вовсе только мелочь какую принес - то того и вовсе за ворота отпирал.

  Обиделись за то на него люди из числа тех. Хотели было по ветру его пустить и терем огромный спалить. Но, побоялись гнева божьего, да так махнули на то рукой и ушли за ворота те.

  Так оно и получилось затем и сохраняется сейчас.

  Кто дороже - тот и поближе, и блага все ему прилагаются. Вобщем, из Новгорода то все пош­ло и смута именно там завелась такая.

  Не  хочу обидеть новгородцев теперяшних этим или город тот вообще.
  Но, хочу указать на то, как дань времени падшему в душах людских и всякой корысти возникновению.

  Не обижайтесь за то и примите подобающе боль ту прошлую, до наших дней  дошедшую и теперь карающую всех и вас в том числе.

   Так вот, дальше пойду по делу тому.

  Спустя год град Новь стал и вовсе неузнаваемым. Вокруг терема одного другие терема стояли чуть меньше, но один краше другого. Весть об том до Киева самого дошла, и решил князь проверить, как все там состоит.

  Отправился в земли те самолично, с собою лишь небольшую дружину взял из числа тех, кто подле него еще с древлян остался.

  Прослыхал про то воевода, Феноменом который звался, и решил схитрить. На приезд тот на самый край переселился и в самом малом дому вроде как показать себя решил, что проживает всяко бедно и трудно. Узнал про то люд простой и на ухо князю сообщил.

  Оттого и пошло « наушничал » и от того же пошло слово феномен.

  Говорили так: «… доживешь до Феномена » или  «Феноменом станешь» или богатство, силу, невиданность и прочее показывая, просто феноменом обзы­вали.

  То есть исконно русское слово, а не заграничное. От имени оно пошло, а также от жизни самой.

  Так вот. Князь понял, что воевода обмануть его хочет ,но виду не подал и град тот осмотрел весь.

  Понравился он ему, и Святиполк даже похвалил воеводу за все то, что сделано в короткий срок, от чего тот аж рот открыл и ничего понять не мог.

  - Что, удивлен ?- спросил князь,- А ты думал я карать буду за это ? Нет, за труд твой и всех благодарю и земли дополнительно даю далее. Углубляйтесь  и  там на острогах /краях значит /то же создайте. То есть такое мое повеление всем новгородцам. Дома же эти оставьте. Пусть другие их занимают, яко и ты свой оставил. Сами же двигайте впе­ред и за собой других ведите. Понял ли ты меня,Феномен, воевода нов­городский?

  Тот не знал, что и сказать и стоял со ртом открытым, пока в него муха не залетела, пакость свою сотворила и улетела дальше.

   - Рот закрой, - сказал князь, - а то червь заведется в дому твоем тельном.

  Все засмеялись, кто круг князя стоял, и вмиг слова те передали другим. Вскоре хохотал весь град поболе, правда, в народе простом состоящем, ибо понабилось его сюда великое  множество  из-за стен его великих.

  Дошла весть сия до жены воеводы и вся запричитала она, в слезах прибежав сюда.

  -    Не поеду никуда отсель. Докель мучиться будем в трудах озьмяных своих? Что стоишь, рот открыв, мух глотаешь? Коль хочешь - то едь, а я тут в доме своем почивать буду. И князь мне не указ, я сама тут как княгиня состою, - быстро молвила она и тут же осекнулась, узрев, как князь глазами сверкнул.

  - Жену упрочь, - сказал князь, и какой-то гридень выдворил ее от того места,- Я тебе вот что скажу, Феномен. Думал я тебя здесь пожизненно оставить вначале за труды твои великие для всех, но хитрь твоя те­бя и сгубила. Не хочешь по правде жить - то иди поучись еще в труде своем, коль тебе не достаточно уже того, что узнал ранее.

  -    Оставь, князь, меня здесь, - взмолил воевода, падая на колени перед ним,- нету силы больше по земле другой прошибаться или прошибью идти /чащу впереди разрубать и т.п./. Да и жена, дети об том просят.
  
  

  Посмотрел князь в сторону и увидал детей его, как сирот поодаль сто­ящих. Пожалел он тогда Феномена и знать ошибку тем самым допустил.
  Потому как затем, всяк другой так же милость  стал просить, и уже князь не мог отказать, а если и делал то, то значит, мзду на себя прини­мал и создавал смуту всякую среди людей обиженных якобы.

  Вот оттуда оно и пошло, что на Руси обиженных любят и всяк им руку протягивает помощи, а  то невдомек, что помощь та может болью на себе или ком другом отразиться, ибо за свое содеянное всегда отвечать надобно.

  Но так уж содеяно было и довелось потом за сие всем князьям, царям, а также другим из чинов, а то и простых, ибо оно и туда перешло, за то плату свою воздавать.

  Так и мучается народ русский независимо от того в каком колене род­ства состоит. Все оно по крови передалось и время от времени голову будоражит. Это искоренить надобно и коль есть какой закон, из народа слова сложенный, то знать на всех одинаково и расположен должен быть.

  То есть мое божье слово такое народу русскому и всякому другому. Жалость - она нужна, но  не тому, кто пал душою и телом к чему-то приткнулся. То уже будет зваться немощью ума того, кто на жалость сию откликнулся. Нельзя прощать за грех для всех воочию или как сотворен­ный. Беду он возведет большую, нежели думается вначале.

  Грех греху, конечно, есть рознь, но такой, как здесь приведенный, толь­ко робью той и наказан должен был быть.

  Это было бы всем наукой и всякую ложь, лесть увело бы в сторону. А так, пороки те развились и от них теперь проходу нет нигде. Подумайте об том и не спешите   всяк негодовать. Мол, не богом, а человеком сие сказано. Как пишется здесь - так оно и есть. Ни слова не придумано, ибо рукою пишущею сам веду лич­но и всяк проверяю написанное, что мною сказано. Можете не поверить в сие, но сам, как графолог работаю и все передаю по связи небесной чело­веку пишущему. Труд то великий и не так просто исполним будет, ибо помехи есть разные, и человек иногда на месте не сидит: то есть, то пить ему хочется. Это жизнь ваша. Мне же того не надобно. Потому, тер­пеливо жду, пока он воротится и вновь сядет за стол, чтоб работу про­должить. Ладно, отвлеклись мы немного совместно. Потому, продолжим далее рассказ сей об истории  вашей.

  Аж, смешно. Я - Бог, вам историю вашу сообщаю. Вы   же только слушаете да еще порочите слово мое, в книге какой сказанное.Что он, мол, зна­ет тот Бог. Да и Бог ли он вообще. Мы вот боги в истории или в чем-то другом сами,  а все иное - то так просто придумано кем-то в угоду чре­ва, имени своего.

  Ничего, время докажет все то и горько сожалеть кто будет, что во мно­гое не верил ранее. Ну, да, ладно. Пора продолжать, ибо время рабочее чело­века того подходит к концу, а написать многое надобно. Не век же си­деть с книгами этими и диктовать что по-своему.

  Так вот.

  Святиполк  оставил Феномена на том месте, да и других также, но велел из их семей выделять людей и отправлять в путь дальний. Земли другие заселять и града Новь воссоздавать по образцу этому.

  - Древ везде много, густоты, поросли какой также. Зверь имеется. Значит, жить можно. Даю срок на сборы вам ровно один год. В раз другой приеду и посмотрю дальше, как дела состоят. Понял ли ты, Феномен?

  - Да, понял, князь. Спасибо великое за благодать твою. Все исполню, как велишь. Будь верен во мне, - и воевода снова, упав на колени, поклонился головой до земли.

  - Ну, на том и порешили, - сказал князь и велел тут же в путь обратный собираться.

  - А, погостить не хочешь, великий князь?- спросили его люди из числа посадских и простых.

  - Некогда мне тут засиживаться. Надо дела творить. Землю нашу русскую со всех сторон закреплять. Знать, неизведана она во многих путях ее и я в дороге сам убеждаюсь в этом. Да, чуть было не забыл вам сообщить. Привезу сюда я князя вам нового Владимира Светича, сына Святослава. Пусть, кое-чему   поучится, а заодно и земли в порядке, сохранности со­держать будет.

• Что ж, я не могу этого? - спросил удивленно Феномен.

• Кто ты есть ?- спросил князь и сам же ответил, - Воевода посадский. Делом сиим и займись. Князь же другим заниматься будет. Думаю я к делу  его великому приспособить. Есть задумка такая. Ну все, прощай, воевода. Прощайте, люди новгородские. Исполните то, что я велел - всяк почитать и уважать вас за труды будет.

  Так Святиполк и уехал из града того, и вскоре добрался до Киева, где другими делами занялся, да  так и позабыл о сроке им новгородцам  обозна­ченном.

  Но все ж через время вспомнил и велел тут же Добрыне в путь с князем молодым собираться. Объяснил, что к чему и как вести себя в зем­лях оных.

  - Люди там богато живут. Их не трогай. Простому дай возможность добиться того также. Расширь город тот и княжеские владения закрепи от веси до веси и об том обозначь по-своему. Княжича обучай делу разному. Знаю, дя­дей ему приходишься. Но, об том никому не говори. Будешь ты там наместником моим, помощником значит. Все, что услышишь, узнаешь - мне гонцом передавай. Можешь голубей использовать. Возьми с собою, коли весть будет какая срочная. Воеводе Феномену скажи, что ты теперь будешь на его мес­те, а он пусть вспомогательную тебе займет. Знаю, дело ратное знаешь, в боях многих участвовал, потому и доверяю тебе это. Феномен же того знает мало. Больше в делах житейских разбирается. Слушайся к нему, но умом своим поступай. Хитрь в нем состоит. Обступи ее и не дай княжичу ею заразиться. Молод он еще. Славу ему не прочи какую. Пусть, проще будет. Верха всегда достичь сможет. Важно, чтоб другого понял и боль ту воспринял. Укрепляйте град свой, а также валом вокруг обойдите вдоль стен древляных. Рвом помогите делу оборонному, а также
  реку в обиход града пустите. Пусть, он станет недоступным для врага какого и землю прочно ту оберегает. Сделаешь то - весть сообщи. Знать обо всем я должен. На тебя полагаюсь особо. Верю тебе. Из простых ты и снобью не болеешь. Возьми гридней своих с собою. Пусть, они опорой служат. Мать княжича домой возверни. Пусть, она там век доживает, родным помагает. Никто знать не должен об том. Сам все и сделай. Князю младому также не говори, кто его мать. Может он стеснен этим быть. Пусть лучше тайна хранится. Понял ли ты меня, Добрыня?
  - Понял, велик князь Руси всея. Все уготовлю и все сделаю. Спасибо за по­мощь, мне ранее оказанную и благодарю за совет твой княжеский. Только вопрос есть у меня. Могу задать?
  - Задавай, - согласился князь.

  -  Хочу узнать я, что делать и как поступить, коли в град тот меня не пус­тят или оскорбят всяко при встрече?

  -  Тяжел вопрос и нужен своевременно. Хвалю за то, Добрыня. Коль не пустят - то поверни назад. Уйди с миром. Я сам разберусь во всем. Коль оскорбят как, смолчи вначале и смирись с гордостью своей и княжеской. А надальше во власти укрепись и создай свой порядок. За оскорбление - наказание какое придумай. А какое - сам поймешь, когда те места уви­дишь.

  - Ясно все, князь великий. Могу к делу приступать.

   - Ну, тогда иди, чини все по воле людской общей. К брани той, что среди них состоит, не привыкай и вперед также наказание за то сверши. К люду посадскому не прильни особо. Тяжело это, но так лучше дело обсто­ять будет. Ну, давай, воевода, иди. Дело ждет, а времени мало.

  Вскоре Добрыня с князем Владимиром в путь удалился. Тихо они уехали, чтоб не видал никто, и весть вперед не разносилась. Еще дней несколь­ко никто об том не знал, а когда узнали, то так уже и не догнала весть та.

  Поспел Добрыня вовремя, к сроку годовому, князем указанному, и вскоре у града того оказался.

  Проехал сквозь ворота он городские и на пло­щади  небольшой остановился, не зная к какому терему подойти и где сам посад тот княжеский.

  Хотел спросить он у кого - так людей почти не было. А всяк к кому не кинется, то тот в дом - терем и убегает.

  -  Да, что здесь творится такое? - удивился Добрыня, - Уж, не мор ли ходит кругом, что они так боятся.

  Ну, вот скоро все прояснилось. Начали круг его и дружины небольшой люди собираться. Вскоре обступили со всех сторон.

  -    Кто есмь будете ?- спросил одни из старцев, глядя Владимиру-кня­зю в лицо, совсем еще молодое и бледно-розовое.

  -  Князь я ваш - новгородский ,- отвечал сходу тот, - Владимиром зовусь, Светич прозываюсь по отцу моему.

•  Знаем, кто отец, а вот мать кто твоя? - вновь задал тот же вопрос.

• Матери не знаю, померла она рано, меня зародив.
  Засмеялись люди собравшиеся, и тот же человек сказал князю:

• Ведаем мы, что робью вскормлен ты был. Знать она мать твоя, раз другой не находится. Знать, робочич ты. А такой князь нам не нужен. Правда ведь, люди?

• Правда, правда, - хором поддержали те,-уезжай обратно в Киев–град свой, да там и будь. Не нужен нам робочич.

  Добрыня осмотрелся по сторонам и краем глаза заметил, что из окон теремов некоторых за ними наблюдают, и тихо шепнул Владимиру:

  -    Стерпи пока. Потом разберемся.

  Тот и ответил :

  -    Ну и что, что робочич. Вы что ли не так прозываетесь? А, люди?

  Те и оторопели. Кто рот открыл, кому муха залетела, червь откладывая, а кто и присел сразу.

  -    Вот это князь, наш князь новгородский! -запели люди, подходя ближе, снимая того с лошади и внося на руках в хоромы приготовленные  посадские.

  -  Наш князь, наш,- так и покатилось по городу, и вскоре весть та аж до самой веси острожной донеслась.

  Так вот просто, благодаря уму совсем юного княжича, разрешилась судь­ба многих, в том числе и его самого.

  Кто знает, как все случилось бы, поступи он по- другому. Обиду стерпел и ,как говорят, нос другим утер, ничем не оскорбив при этом.

  Видел то все со стороны Феномен - воевода тот, и сплюнул вгорячах на пол, да второпях попал жене на ногу. Та разъярилась от такого неуважения, и вскоре дом ходуном заходил от грызлей семейных всяких.

  Но, на то не обратил внимание никто. Все князем новым занимались. Спустя час много люду собралось возле терема посадского того и упросили князя выйти к ним поговорить.

  - Ну,сходи, - согласился на то Добрыня, не знающий толком, как и поступить в такой ситуации, - только знай о том, что говорил тебе.

  Владимир кивнул и тихо вышел из светлицы на улицу. Как раз солнце взошло на небесах и осветило лицо его со всех сторон.

  -  Ах, Владимир - князь, красно солнышко,-восхвалили люди, устремляя взг­ляды на молодого княжича, - велик будешь, коль в день приезда солнце тебя освещает. Знать, престол большой займешь и дел хороших сотворишь много.

  Так вот просто, в обычных высказываниях и сотворили люди судьбу тому молодому князю.

  И надале все так оно и пошло. Из земли новгородской донеслось до Киева и в другие стороны разнеслось.

   - Знать и вправду велик   будет, - сказал тогда Святиполк, узнав обо всем и убедившись в том уже позже еще раз.

  Конечно, говорили люди и многое другое. И все то также по роду передавалось из уст в уста, из поколения в другое.                      книге не скажешь, но знать надобно одно. Все, жизнью творимое,так и отражено в той же жизни.

  Много и плохого запечатлелось, и в века какие, кто позжий мзду воздавал праху усопшему предков и отражал ту картину   по-своему и всяко по-разному.

  Но, так оно повелось на Руси, что правда и ложь бок о бок сто­ят. Попробуй, разберись. Потому-то Бог взялся за дело людское общее и решил раз и навсегда, как говорят, его «закрыть».

  Тоесть, чтоб историю свою знал всякий и каждый, правильно понимал от ума своего и мзду больше ни себе, ни другим в чем-либо не создавал. Хватит лжи, пряности-лести в угоду кому-то иль чему-то. Пора поставить надо всем точку и  округлить историю до дня настоя­щего, в смысле по землям ее растолковать, укрепить и за веру единую принять.

  Toeсть, за веру общую в прошлое, настоящее и уже будущее. То есть такой наказ Божий и всяк его, в разной вере состоящий, должен исполнить.

  Но, продолжим сей рассказ.

  Итак, Владимира приняли в Новгороде и стал он там, как говорят, править или заправлять. Тих вначале был он и скромен не в меру, но в ряды годы мужал и становился настоящим князем. Видели все то люди и всяк его по-своему величал.

  Кто  Владимиром - красно солнышко, кто князем новгородским Светичем, кто просто робочичем, под этим подразумевая, что он им близок и прост, а кто просто князем и величал.

  Так вот и рос он в именах своих и обрастала ими же земля русская .

   

  Даже в ту пору люди путались, не зная о ком речь идет и о каком князе. Имен было много придумано. Потому-то в истории путаница и произошла. Так, как ниоткуда в летописях брались князья  радонежские, новгородские, киевские, радомичанские и даже древлянские.

  Речь всего-то об одном чело­веке шла, ибо всяк народ хотел видеть того князя великого к себе побли­же. Даты же ничего не значат, так как летописи велись позже, а иногда лю­ди неправильно сам календарь составляли.

  Тогда и не ведал никто, что сегодня день такой-то, число такое, год такой. Потому, везде и говорится так: « В год, когда…» Toeсть, когда- что-то значительное произошло. Все же остальное просто не обозначалось.

  К тому же, многие христоспасители церковные в деле своем постарались и даты также напутали, в том числе дату крещения Руси, точнее год тот, в истории обозначенный, как всеобщее  крещение.

  К этому также нужно добавить, что письменность на Руси обозначилась на берестах только тогда, когда в Московию подались.

  От  чего  так?

  Потому что, берез на той Руси отродясь не бывало. Их позже сажать начали, как картофель какой привозной сажаете. Чуть позже они уже сами распространяться  пошли и свои места "загульные" образовывать начали. Это значит, что все труды ко времени гораздо позжему относятся.

  А что не исконно русское, так оно и говорит о другом и путать его с русским не следует. В этом, конечно, архиреи "помогли", делая свои заметки, пометки на заставках или где-то еще, желая преподнесть и себя ко времени какому.

  Я Бог - пpo все то знаю и отпираться кому не советую, хотя и так их в живых нет, но может в голову то полезть кому-то уже из настоящих. Грехи церковные видны особо и об них толковать позже буду. Пока же про­должу рассказ свой и перейду несколько к другому.

   

  Пока княжич Владимир мужал, Святиполк делом своим занимался. Вознамерился он посетить конец или острогожь земли русской со стороны  западной, а заодно на обратном пути и к югу прильнуть.

  Дорога та сквозь земли оные древлянские проходила, и князь неизменно решил также домой заглянуть.

  Святиполку было тогда совсем немного годов от роду. Вознамерился он так­же по пути свадьбу сыграть свою и избрать в жены древленскую  деву  какую.

  Спустя время небольшое то и произошло. Взял он в жены Федунью из рода-семьи схожей с его самого или близкой по крови.

  Но слово «взял» тут осо­бо не приходится, так как князь далее поехал, а жена его одна тосковать пока осталась.

  Где-то год князь отсутствовал, а опосля воротился и увез ее с собой.

  Бренная к тому времени она была и уже разродилась сыном одним, имя ко­торому Святослав сразу дали в честь и упоминание о князе Святославе.

  Но князь Святиполк сразу на Киев не двинул, а опустился ниже к югу и усмотрел, что там творится.

  Холода тогда были и хотя дело почти весной слыло, все же простуда дос­тала всех.

  Поболели многие и в пути остановились. Надо сказать, что жена княжеская была не особо видна здоровьем и тотчас слегла, как только хо­лода те наступили.

  Хотел было князь отправить с сыном обратно, но побоялся одних оставлять, да так и стояли они лагерем своим на одном из тех мест. Прознал про то князь половецкий, а земли те ближе к нему подходили и решил к киевскому Святиполку съездить на совет небольшой.

  Через время встретились они.

  Звали князя того Ратимором. В отличие от других, он к морю опускался и иногда даже по нему ходил на лодиях не­больших, к берегу откуда-то ветром-волною прибитых.

  Состоялся тот совет, и впервые князья русские и половецкие меж собою союз заключили.

  Отдал земли те Святиполк  Ратимору тому и обязал город обосновать Тмутаракань, как знак верности Киевскому престолу ,и дань велел привозить какую морскую, степную к самому городу Киеву. На том и порешили.

  Вот опосля того печенеги-половцы и          " исчезли ".

  Собрал всех воедино Ратимор тот, да и увел с собою к морю Азов, названье которого от соле­ности  его пошло.

  Говорили так: «аз» - я значит и  «ов» - вода вперемежку с соленостью и горь­коватостью, от простых вкусовых качеств все то пошло или от восклицания людьми при пробе воды той на вкус.

  Само же название города князь Святиполк подобрал, завидев однажды по весне тьму -тьмущую бегающих ящериц.

  Он их тараканью обозвал, да так то название и состоялось.

   

  Порешив все вопросы тут и лето дождавшись, пока все поздоровели, князь обратился вновь к Киеву и спустя время прибыл туда, ввозя в город жену и дитя свое.

  Киев радостно встречал князя Святиполка. Отродясь такого не бывало, чтобы сам князь занимался людскими заботами, тоесть - города строил, мир заключал и помогал в чем-то.

  То дело было других, как всем казалось. На руках князя вносили в град тот, а также жену его и дитя. Вот тогда и решили на сходе киевском не­большом создать те ворота, что Золотыми величают.

  Только не из-за золота, что якобы в Киев тот рекой лилось, а из-за понятия такого людского относительно душ человеческих или качеств людских.

  Всяк, кто для людей особо старался золотым и прозывали. Так и говорили "золотой князь", или "золотой" ты наш - дорогой значит и вообще, вселюбимый.

  По приезду Святиполк долго не отдыхал. Спустя время короткое вновь в путь двинулся. Теперь, уже в сторону востока ближе к северу подался. Решил посмотреть, что там имеется и как что соорудить для дальнейшего.

  Хотела и жена с ним поехать, но князь на сей раз дома ее оставил, боясь за здоровье, да и за сына вообще.

  Решил также он за себя кого-то оставить. Долго думал кого назна­чить, но так и не найдя, в поход ушел. Федунья  по преданию прошлого князевать осталась.

  Надо сказать, что князь, на западе будучи, также город обосновал и восадил воеводу посадского, чуть позже в князья простыми людьми воз­веденного.

  Город тот обозначился сперва как Сутолочь, от людского скопища вок­руг. В дальнейшем был переименован и ознаменован как Белый город, а еще позже как Ужгород от массы тех самых ползающих и в дома часто забирающихся, людей пугающих и заставляющих кричать "уж", что значит, ухват или сжим.

  Кольцом та змея свивалась и руку иногда сдавливала. Оттого и восклицание возникло - уж.

  Так вот. Устремил, теперь, свой взгляд Святиполк  на  восток. Долго шел по землям он или рыскал по свету. Слово рыскал от слова рысью идти  пошло. На лошадях ездили так. Оттого и в сказаньях так передалось.

  Вконец измучившись и остановившись у одной группы людей, прозванных по тому времени радонежцами, князь решил отдохнуть.

  Рады они всегда были людям и всегда нежно целовали при встрече, так как в землях далеких находились и окромя себя мало кого видели. Так же князя встречали и целовали по-всякому.

  Оттого и пошло потом везде на Руси целование, чего прежде не было. То знак близости людской был и доброго отношения. Позже тот знак перевелся и стал обозначать близость семейную, тоесть узы брака обозначать.

  Раньше до того только лбами челомкались от слова  чело, что значит лоб сейчас. Тогда  же и стал князь Святиполк  князем радонежским  и город в тех землях обосновал, так и именуемый   Радонеж.

  Пробыл там князь недолго. Всего месяц людьми покомандовал и город тот заложил. На дальше за себя оставил одного молодого смышленого в деле таком по застройке челобитника / челом он часто при встрече с князем бил. Как приблизится - так и челомкается. Хотел любовь и преданность свою показать/,обозначив его наместником на земле той и дал право ему устное владеть землею и дальше на север, восток продвигаться. Чрез время какое люд уводить далее и земли осваивать, города новые строить.

  Воротился князь обратно. Хотел было в Новгород заехать, но передумал. Не стал князю молодому мешать там руководить самостоятельно.

   В Киеве ждал Святиполка подарок. Федунья его сына второго родила и имя дала самостоятельно.

  А надо сказать, что имя давали тогда только отцы, да еще деды, тоесть отцы отцов, как говорят. Оттого, кстати, это выражение в русском языке наречии и состоит.

  Хотел было поругать ее за то князь, но при виде сына душа его слабью отозвалась, да так все то и осталось.

  И этот момент в истории не остал­ся незамеченным. Тотчас по Киеву слух пронесся, что жена самостоятель­ность обрела и тут же то начали творить и другие жены в угоду себе или просто ради обычного чувства небольшого чванства пред полом дру­гим, мужским значит.

  Конечно же, это в народ простой потом перенеслось и позже в веках отразилось примерно так: " не можешь со своею бабою сварливою справиться - то идь к ним и сам стань ею..."

  Вот так было и во многом так есть сейчас. И все из-за простого слу­чая или обычного недодумства  за какое действие.

  Как Бог, хочу сказать, что не в обиду говорю это полу женскому-мате­ринскому. Говорю так, чтобы поняли лучше, отчего на Руси пошло такое неисполнение всего и знать должны, что-то такое  ум русский сами. Что завидит, то так и переймет, а под этим внутри ничего не подразуме­вает.

  Только с веками это приходит. Но, как говорят, поздно уже оправды­вать старое, так как что-то закрепилось традицией и какой безнаказан­ной  уверенностью  в своей правоте.

  Так вот.

  Назвала Федунья сына своего и князя Великославом или  Велиславом. Чуть позже имя это претерпело многие изменения. Обозначалось оно как Великосвет, Beликолет и даже Всеволодом в некоторых местах даль­них сказалось.

  Это все от любви великой народа русского к своим князьям. Никто не думал тогда о потомках, а тем более о каких-то историках, что разбира­ться в полуграмотных, а то и вовсе безграмотных письменах чьих-то бу­дут.

  Кстати,об этом немного, раз уж речь завели. Много считано из тех писуль /а они так тогда и обозначались сперва / не правильно и не верно истолковано или переведено.

  Почему?

  Объясняю. Дело в том, что русские люди, русичи значит, очень любили смягчать всякие слова или делать их окончания мягкими. Практически, основа бытового значения слов складывалась именно так.

   К примеру, тогда не говорили как сейчас -коза, а  говорили козь. Или, например, слова высь, рогозь, и т. д.  Практически, все слова были роду мужского, так как любая величина природы сравнивалась с Богом, а он, как известно, мужского рода.

  Уже значительно позже, когда, как гово­рят, женщинам развязали языки и дали слово, появилось окончание «а», как дань принадлежности и своеобразное величие женского ума.

  Так вот.

  В связи с этими мягкими окончаниями первые, да и последующие «писатели» того времени так и старались все отобразить, пристав­ляя тот самый мягкий знак к любому слову. Так вот и возник, так называемый, старославянский язык.

  На самом деле люди просто так говорили и соответственно писали, чего не скажешь сейчас.
  Во многих словах были упущены эти знаки. В ряде случаев писатели не знали, как что обозначить и порою даже лепили знак куда угодно, а то и вовсе его не ставили.

  Надо понять ведь, что грамоте тогда никто не учил, тем более, что письменность только зарождалась.

  Так вот и получилось, что многие слова как бы самоисказились и обрели иной смысло­вой вариант жизненного исполнения. Кроме того, речеисполнения или словопредложения  писались слитно, знаков препинания не было и, конечно же, любой мог истолковать что по-своему, тоесть уже по присовременному.

  Для того, чтобы понять какие-то письмена древних лет, надо знать саму историю, смысл и суть той или другой жизни в веках и самое первое коренное слияние в звуках
  /слитных или нет /,восклицаниях, выражениях каких-то эмоций, чувств и  прочего, в первую очередь связанного с самой жизнью.
  Возьмите, к примеру, слово охота, которое первоначально звучало как обычное сочетание звуков  «ах», затем попозже  «ах» и «от».

  Откуда это бралось!?

  Из жизни. Завидев дичь или птицу какую, тот охотник сразу восклицал «ах» и готовился к стрельбе или ловле. Когда это удавалось и он добирался до нужной цели, то, принося, показывал другим. "Мол, вот я вам принес", или в переводе - "видите, вот я вам принес".
  Так оно и пошло.

  Как удачно -  то "ахот". Как нет - то значит, как гово­рится, и охоты нет.

  Примерно и своеобразно складывались и другие слова, которые обрета­ли смысл второстепенного значения и как бы проглаживали или скры­вали первостепенное. Вобщем, как уже говорилось, разнообразию не было предела так же, как и простой человеческой  выдумке.

  А то, что выдумщи­ков много - вы и так знаете   и в этом, думаю, убеждать не надо. Каждый день дает массу чьих-то выдумок и вносит такие же умопомра­чительные искажения как и то, о  чем говорили сейчас.

  Но пойдем дальше по нашей истории.

  Итак.

  Федунья назвала сына Великославом, да так то имя за ним и закрепилось в разных землях по-разному. Князь, как известно, умолчал по тому поводу и на этом дело, как го­ворят, стихло.

  Шли года. Росли князья, мужал Владимир в своем Новгороде, становился старше Святиполк.

  И вот наступила пора, когда Владимиру стукнуло девятнадцать лет, и вздумал он жениться на деве одной из роду другого по богу Сварожского.

  Дело то было в Суздали, тогда и теперь так именующейся. Далеко было до городища того, да и дороги   узкие и мало доступны были для проезду княжеского или другого конного состава.

   Прослыхал как-то сам молодой князь, что где-то среди земель болотных, лесов дремучих есть красавица одна, Рогнедь именующаяся. Давно то было ему известно, еще годов с пятнадцати и решил он, набравшись смелости, поехать к те края.

  Долго говорили ему новгородцы, что и у них достаточно дев тех, но упрям по-своему был князь и в этом с ними не согласился.

   -  Что ж, - вздохнули тогда люди новгородские , - коль не желаешь среди нас узреть - то поезжай, раз дева та тебе в сердце запала.

  Отговаривал то и Добрыня делать, ссылаясь на то, что люди сильно оби­дятся. Но почему-то Владимир стоял на своем.

  И вот они в путь пустились, ближе к юго-востоку опускаясь и в чащи те мало проходные забираясь.

  Добрыня с князем поехал, пред этим Феномена в известность поставил и повелел ему ворота новгородские на ночь за­пирать .

  - Чтоб беды какой не стало,- так он ему сказал.

  Пожал тогда плечами Феномен, да так и не послушал: то ли позабыл, то ли снова рот раскрыл, дожидаясь пока муха свой след оставит.

  Вобщем, уехали они, и не скорым путь тот оказался. Долго пробивали они сами дорогу, долго сквозь дебри те идти пытались. Вконец измучившись, дней через двадцать решили отдохнуть день-другой. Разрубили просеку    небольшую и расположились для отдыху.

  Дело было ближе к вечеру и солнце, заходя, бросало свои последние взг­ляды на землю. Вдруг, как будто что-то внутри всколыхнулось среди поляны той.

  Лошади беспокойно заржали, птицы петь перестали, и тишина наступила, словно мертво вокруг стало.

  Солнце внезапно исчезло, и взамест месяц-луна взошла.

  Содрогнулась земля сильнее, лошади копытами по ней стали бить. Люди с мест повскакивали и в беспокойстве ожидать чего другого начали.
  Так прошло время некоторое.

  Луна та вновь прошла, и солнце последний блик бросило, осветив поляну ту и людей стоящих, во все стороны смотрящих.

  Вот тогда и завидели люди над Владимиром князем какое-то светло-жел­тое сияние, голубизной немного еще отдающее.

  Испугались все тогда, и никто с места своего ступить не мог. Словно оцепенели, только рты и пооткрывали.

  Владимир же сам, почувствовав какой-то жар, к лицу приближающийся и голове, сделал шаг в сторону, а затем резко пал на земь.

  Сияние сохранилось на месте, а затем медленно двинулось к другому человеку, имя которому было Ратибор.

  Тот, испугавшись, бросился в лес. Сияние вслед за ним, словно птица какая огненная. Тогда Владимир встал и громко сказал:

  - Приди обратно свет тот ко мне. Я тебя успокою. И тотчас птица та возвернулась и на грудь князю возложилась.

  Вздохнул Владимир глубоко и резко выдохнул прямо себе на грудь. Треск какой-то воспроизвелся, и часть одежд его задымилась, словно от огня. Сиянье исчезло вмиг, и только капля слезы какой-то от нее осталась. Вздохнул  князь еще раз и рукою потер место свое немного дымящееся, стирая и слезу ту неизвестную.

  -  Бог Перун спас нас, князь, - обратился к нему Ратибор, уже воротившись обратно,- спасибо тебе за помощь, век благодарен буду.

   - То Бог указывает мне на другое,- сам про себя произнес Владимир вслух,- видно  веру я принесу иную на землю русскую. И птица эта огнен­ная - знак силы ее, а слеза, что осталась - это слеза утоления от вели­чия славы моей. Ее и проглочу я,- сказав так, он и сделал это, а опос­ля добавил,- правильно я поступил, что поехал в земли эти. Видно так богу нашему Перуну угодно. Ложимся отдыхать. Завтра вновь в путь тро­немся. Нельзя время терять.

  На том все и закончилось. А поутру, как и обычно, отправились далее.

  Далек, труден и долог отчасти был их путь. Три с небольшим месяца сквозь чащи и меньшие угодья какие пробирались. Но дорогу проложили и к городищу тому добрались.

  Испив у небольшой реки водицы, умывшись и отдохнув немного, путники двинулись к самому поселению. Вскоре нашли то, что искали и, как гово­рят, узы обвязали.

  Женился князь Владимир, взяв в жены красавицу ту, Рогнедь которою звали.

  Волосы были у нее, как стебель   зерна какого в лето, а глаза словно росою были вспоены. Так живо глядели и блестели. Оттого и имя такое дали. Вобщем, красивая дева та была и, наверное, знал Владимир чего добивался.

  Узы соединив, вскоре они все обратно в путь двинулись. Закрепилось имя княжеское за городищем тем, и опосля люди им город так прозвали.

  До сей поры он стоит и князя собою величает. Рядом или неподалеку го­родище то стоит и сохраняет тайну одну вековую.   

  Владимир не сразу стал так именоваться. Вначале он и был Суздалью.

  А уже затем, когда имя состоялось, Суздаль вдаль передвинулась по до­роге той, что тогда князь проложил. Сам же город тот на месте стоять остался и дань времени прошлому свою сохраняет.

  Воротился князь с молодою женою домой спустя время. Но не доходя го­рода Новгорода, весть к нему донеслась, что кто-то побывал в городе и людей до смерти всех напугал видом своим. До сих пор они там нахо­дятся и жуткий ужас наводят.

  Не испугался того сам князь и живо вперед рванул, жену, правда, оставляя на попечение людям простым, со своим отрядом небольшим удаляясь.

  Спустя время доехал он до Новгорода и въехал в отворенные ворота.

  - Тьфу-ты, - выругался тогда Добрыня ,- говорил же  Феномену, чтоб во­рота запирал. Так нет же, словно горохом по стене дома его.

   

  Владимир ничего не ответил и, молча сохраняя терпение, ехал к дому посадскому - своему княжескому.

  Навстречу люд высыпал и вмиг новость порассказал.

  - Какие-то чудища от моря Чудского к нам прибыли. Желают видеть тебя, хотят о чем-то говорить. Запугали нас тут до смерти всех. Выпроводи ты их, князь наш, а то дети малые во всех домах криком кричат.

  Князь, молча, кивнул головою и поехал рысью к дому своему. Навстречу выбежал Феномен, весь в поту и красный, как солнце на закате.

  -   О, великий князь, не гневайся. Позабыл я про те ворота городские. Так чудища и прошли в них.

  -    Где они? - спросил быстро князь.

  -  Там, в доме-тереме, где вече сходиться должны.

  -     И, что делают они?

  -  Да, ничего. Ждут и всякий раз воды нашей хмельной требуют, а другой раз   простой или хлеба поесть с мясом каким.

   -   Давно  здесь?

• Да, уж, дней осьмнадцать ,- ответил Феномен, быстро подсчитав на пальцах и как-то покраснев еще больше.

• А что, ты такой красный, словно в жару огромную ?

• Так и мне велят пить тоже, боятся, чтоб не отравил их.

• И сколько прибыло их ?

• Да, всего-то двенадцать.

• Отчего ж боитесь их?

• Так страшны на вид и в одеждах кованных из железа, как у нас мечи. Не пронять их ничем видать.

• Ладно, веди к ним. Посмотрим, - ответил князь и, слезая с коня, пошел навстречу к новоявленным гостям.

   

  Нельзя сказать, что князь особо безбоязненен был, храбр значит, но все же люди те его не так напугали, как всех других. Особо необычного бы­ло мало. Скорее только то, что они ведра какие-то на головы одевали, а иногда и что другое с рогами, да чем угодно еще.

  Одежды же были простыми, как и у них, только в местах некоторых металлом были покрыты и особо грудь защищена.

  -   Да, - с первого взгляда оценил князь, -сразу не одолеешь, но повозив­шись, думаю, можно. Ведра те, что на головах, тяжелы видать и особо не покрутишь ею. Так что, справиться можно.

  Подумав так, Владимир и вовсе повеселел и очень даже смело вошел внутрь и велел Феномену сказать, кто пришел. Тот и пролепетал быстро:

  -   Князь великорусский Владимир, - и пал перед ним самим на пол, удивляя тем самым гостей.

  Ошарашенные таким поворотом событий и открытой безбоязненностью князя, те рыцари встали из-за стола, накрытого для них всем, что было тогда у новгородцев, и почтительно склонили головы в знак уважения, предва­рительно сняв свои ведра и что-то там еще похожее.

  Появились обычные лица, очень даже дружелюбно смотрящие в сторону князя. Все они были светлыми.

  - Здравствуйте, люди. Чьих земель будете и кто послал вас сюда в земли мои княжеские?

• Здрав, князь великорос, - ответили гости и один из них шагнул ему  навстречу, держа свое "ведро" охапкой под рукою, - есть я посол князя литовского Экардинальдо. То есть  другове мои походные, - и он указал на людей позади и перечислил их по именам,- Ричмонд, Павелиус, Любвин, Эйкован, Рихард, Краметус, Санорис, Эдгард, Павелюс, Сикора, Мертодаль. Есть мы рыцари князя литовского. Воины в душе. Пришли с миром. Хотим союз заключить. Земли  хотим  разграничить.

• Что ж, дело хорошее, - ответил князь Владимир, - садитесь за стол, будем там речи вести. С дороги я, устал немного. Думаю, поймете, раз жизнь ваша на лошадях.

• Да, да, князь великорос, понимаем, -согласились гости, и все уселись за стол переговоров.

  Так оно затем и пошло.

  Как встретится кто либо  -  то так за стол напр­отив друг друга и садятся. Оттого и говорится «стол переговоров вся­ких», так как за ним сидели и говорили обо всем.

  Долго они беседовали, пытаясь друг друга на разных наречиях понять и границы те обозначить. Но, все же разобрались и заключили  небольшое  соглашение.

  -  Сам я не могу всего решить, - говорил в конце Владимир, - есть надо мною князь Киевский. Он решает за всю землю русскую.   Буду разгова­ривать с ним и попозже ответ вам сами пришлем. Расскажите, как к вашим землям добраться и какое ваше княжество. С ответом сам приеду и весть ту доведу до самого вашего князя.

  Отвечали ему гости и рассказывали об их владениях. Объясняли, как прое­хать и сколько времени то займет. Со всем согласился князь Владимир и гостей тех вскоре проводил, предварительно дал подарки небольшие для их князя в знак своего  уважения к народу другому.

  Откланялись литовцы-рыцари и удалились в земли свои.

  Владимир же, весточку голубем послал в Киев, а заодно гонца отправил, чтоб тот подтвердил и все, как есть, рассказал.

  Вскоре получил то известие князь Святиполк и начал снова в путь собираться, заведомо зная, что дело серьезное.

  Гонец вскоре, по дороге встретивши, подтвердил то, и они вместе в путь на Новгород  ушли.

  Княгиня или Федунья к тому часу вновь рожать собралась, но на этот раз князь предупредил, чтоб имя без него не давала.

  Согласилась жена его в том, да так они и расстались.

  Вскоре Святиполк в   Новгород прибыл и, встретившись с Владимиром, начал разговоры вести по тому поводу.

  Длинная беседа была и долго размышляли, где границы те образовать. Наконец, Святиполк   сказал:

  -   Думаю, на границе с литовцами теми надо город поставить, быстро соорудив его и людом наполнив. Границы к северу оставим пока. Раз там никого нет. Получается так, что только запад нам и сохранять как гра­ницу нужно. Значит, по той линии града вновь построенного и от града Ужгорода  границу и провести. Вдоль небольшие селения построить и также заселить людом каким, с других или тамошних земель присланным.
  Возлагаю это на тебя, Владимир, и на тебя, Добрыня. Ты же, Феномен, делом по городу займись. Ворота соорудите, валом большим окружите, да и сам город расширить можно, чтоб народу побольше вместить мог. Пло­щадь должна быть для сходу какого, места для запасов всяких, и чтоб
  вода в нем своя была, а не только из реки черпать ходили. Что же до нарядов тех их чудных, то думаю, надо и нам что-то схожее приспосо­бить. Хватит голое чело врагу, зверю подставлять. Созовите мастеров своих, что мечи куют. Пусть, подумают, как воина защитить. Я со своей стороны тем же займусь в землях других. Как я понимаю, одному не ра­зорваться во все стороны. Буду князей других сажать в городах вновь строящихся. Пусть будут и простые. Ничего плохого в том нет. Сам из таких. Да и ты вот, Владимир, грудью простой робы вскормленный. Как мыс­лишь сам про все то?

• Согласен, князь великий. Думаю, если больше нас станет, то Русь сильно окрепнет. Не будем никого бояться и жить в спокойствии  всегда.

• И я то же думаю. Правда, хочу еще дело совершить. Хочу до булгар добраться и с ними мир какой, границы обозначить. Чтоб территория Руси нашей была всем известна и сутолоки людской никакой не происходило. На этом и  порешим. Каждый делом своим займитесь  и   клич тот среди мастеровых дайте. Я же у себя поищу. А теперь, в путь-дорогу обратную. Дел  много, времени мало.

   

  Так и уехал князь Святиполк, жену Владимира не повидав и  о ее красо­те никому не поведав. Дел было много и не до гостеваний и  рассмотров  всяких.

  Воротившись сразу в Киев, князь Святиполк сына вновь рожденного по­видал и имя дал ему сам. Назвал он его Горисветом  вначале. Но жене то имя мало понравилось и спустя время все же упросила мужа изме­нить его.

  Думал князь думал и, как говорят, ничего не придумал друго­го. Тогда, взялась за то дело Федунья и быстро тому имя свое сочинила. Назвала она его Болислав.

  - В боли рожала, так пусть так и будет мне памятью, - говорила она.

  Согласился с тем князь, да так то все и осталось.

  Спустя же время некоторое он вновь пустился в путь землю русскую обо­сновывать и городища где сооружать.

  На этот раз взял он с собою множе­ство воинов или полк, численность которого была ровно 1000 человек. Все они стали помощью людям в деле сооружения каком. Правда, пред этим полк сей князь приодел по-другому, да так, что свои люди узнавать пере­стали.

  Кольчуга грудь защищала, голову шлем небольшой, частью нос закрывающий,  на локтях и коленях небольшие пластины были, к одежде прикреплены для того, чтобы в бою в место сгиба стрела не попала или меч чужой не про­шелся. Надо тут отдать князю должное. Сам он мыслил по делу тому и куз­нецам указывал, как исполнить что.

  Святиполк  же и щиты укрепил такой же пластиною посеред круга, по форме таким же его оставляя. Позади на спине аж до ног также кольчуга болта­лась, чтоб стрела не прошила или меч, скользя, того не задел. Мог, конечно, князь и вовсе всех в то железо заковать, но, подумав, оста­вил так, как есть.

  "Зачем тогда воину мастерство иметь, коль в железо будет закован. Стой,  как столбень и все. Пусть, по тебе бьют. Нет, тут другое надо. Прытью и си­лой умною брать надобно врага или зверя какого сильного. Да и тяжело то все на себе нести, лошадь устает сильно. А места у нас дремучие, доро­ги далекие. Надо, чтоб сила   их  сохранялась."

  Так вот оно все и состоялось. И хотя князь сам не воевал ни с кем, но думал по тому много и правильно.

  Примерно то же и новгородцы соорудили, правда там начали зарождаться первые щиты не строго круглой формы.

  Это уже Владимир постарался. Завидев у тех рыцарей какие-то другие щиты и гораздо большие, он и своим ратни­кам решил сделать то же, точнее  похожее.

  В остальном же одежда та боевая ратная схожая была. Правда,    у владимирцев грудь еще небольшая круглая пластина защищала, и в некоторых других местах по телу то же поменьше  было  поразбросано.

  Вобщем, теперь заковались в латы и русичи, чего раньше отродясь не быва­ло. Были какие-то соломенно-деревянные загородки на теле или вообще  ничего.

  Потому и говорят, что русичи всегда в бой с голыми руками ходили /без стрел значит/ и без ничего, тоесть не было защиты никакой. Только меч в руках, да еще щит из слабого дерева вперемешку с соломой. На головах также ничего не было, за редким исключением перевязи, подобно как у кузнецов, чтоб пот в бою глаза не устилал.

  Мечи не особо длинные были, это их потом удлинили, когда впервые с литовцами-рыцарями встретились на том самом озере Чудь, которое до того вообще никак не прозывалось.

  Так было сделано для того, чтобы ведра-головы те с размаху сносить. Сила получалась большая от удара такого. Оттого и боялись затем рыцари на русичей идти и аж до времен первой великой отечественной никого в зем­лях русских с западной стороны не было.

  Так вот.

  Полк тот княжеский, никем не узнаваемый, стал Святиполку опорой в его делах по закреплению и укреплению земли русской. Куда путь держал - там города зачинал, а люди уже потом, как говорят, до ума доводили.

  Воссоздал он Чернь-город - Чернигов теперь зовется. От имени одного из людей пошло то. Так и звали человека того Чернь - значит, черный. Голова была у него черная, волосы точнее. Был он там главным, и затем род княжеский черниговский воссоздал опосля Святиполка  ухода.

  Вобщем, много на свет князь киевский тогда городов пустил. Обо всех го­ворить долго будет. Потому, пойдем далее по делам и маршруту тому.

  Дойдя до Ужгорода, повернул князь строго на юг, да так и отсек тогда гра­ницу. Пройдя немного и не встретив по дороге никого, он повернул немного к востоку, да так и шел, то к югу, то к востоку склоняясь. Больше, конечно, в сторону всхода солнца забирая, так как оно неизменно вставало с одной стороны, и они все вместе с ним так и шли.

  На местах некоторых, где людей русичей не было, пришлось ему воинов своих оставлять и делать из них заставы. Так и говорил князь:

  -     Заставлю ими места оные. Коль увидит кто, то поймет, что земля оная уже занята русичами и вперед продвигаться не будет.

  Сразу посылал он двух-трех гонцов от того места в сторону земли русс­кой и обряжал их своим словом княжеским так:

  -     Коль добьетесь до кого, то по люду посчитайте и всяк возможных при­ведите в земли к заставам поближе. Пусть, там оседают. Вам же всем можно будет так же семьями обзавестись, дома построить, поле какое расчистить.
  Хлеб, что другое выращивать. Берите зерно на посев, но смотрите, чтоб мне до конца пути хватило. Мыслю я, что долго еще землю объезжать отовсюду буду.

  Вот так и велась демаркационная линия, которую признанно обозначают границей территорий.

  Тогда же велел князь столбы устанавливать, отесывать их и знаки царапать, к русскому относящиеся. Это и птица могла быть ка­кая, зверь, и просто колос пшеничный или что другое. Из-за этого потом еще споры были, так как и у других то же имелось.

  Так вот начали появляться пограничные заставы, столбы и гербы государ­ств или княжеств.

  Так  продвигался князь Святиполк далее и своим трудом-походом уста­навливал границу. Долог был путь его и труден. В голоде и холоде побывал он, на жаре парился, без воды много пребывал, но все ж своего добился.

  Дошел аж до булгар, где с ними повстречавшись, границу обозначил, и дого­вор заключил устный. После того повернул к северу и обратно к Киеву подался.

  По приезду у него только и осталась горстка тех воинов, в новые наряды облаченных. Где-то около человек тридцати всего.

  Люди подумали, что князь в битвах растерял их, и прежде чем сам Стятиполк объяснил киевским, весть ложная разнеслась по земле и сказалась, будто князь в битве с булгарами, половцами  рать  порастерял.

  Еще говорили, что это он на Царьград ходил, да никому не говорил. Думали, что дары какие-то привез в Киев он. По делу сему и слуху пущенному, в Киев гости зачастили со всех земель.

  Начал князь всем объяснять: что, да как. Слушали люди, а потом, убедившись, разъезжались обратно, уже весть иную разнося.

  Так оно и велось на Руси. Не успеет один слух пуститься, как уже другой вслед ему гонется. Не понимали того люди и всяк дальний или средний плечами пожимал:

  -     Не понять нам того, что там в Киеве творится. Будем сами по себе жить. Время придет, и нам сообщат более ясно.

  Спустя какое-то время князь вновь в поход собрался.

• Это в последний раз иду, - сказал он своей Федунье, одарившей его в очередной раз сыном, назвали которого вновь без ведома и по своему Глебом.

• Что за имя такое? - удивлялся князь Святиполк, - сроду не слыхивал.

• Божью помощь я почувствовала, когда он рождаться на свет стал, - объяснила жена, -глебный сынок наш, богом помазанный, словно соком каким или росою блестящею. Оттого Глебом и назвала. Памятью мне станет об деле том родовом и сам знать будет, как то все было.

• Пусть, будет так,- согласился князь, правда не совсем понимая, о чем жена ему ведала, - дело то ее материнское, - думал он про себя, в пути размышляя, - ей то все понятнее состоит. Может и взаправду Бог ею занимается, раз меня нет, то кто ей помогать будет.

  Так вот и думал князь совсем и не подозревая, что Бог и вправду помогал ему те дела творить, а заодно за женой и всем приглядывал. Нужное было дело то всему люду и не только русскому, а и другому. Всяк должен был знать, где его земля пролегает, а где острожью состоит, чтобы не было распри какой или просто недоразумения.

  И на этот раз взял с собою князь рать, но побольше, тысяч из двух состоя­щую. Собрал их со всех земель близлежащих, вмиг одел как воинов и в по­ход отправился.

  По дороге, чтоб время не терять, начал он обоз свой расширять.

  Людей прибавлять, значит. Забирал дев молодых, в угоду ратникам своим, а то и семьи целые по возрасту схожие к нему самому. А было тогда князю  аж сорок пять лет, и был то последний его поход.

  -     Стар я уж стал для походов этих, - говорил он своим ратникам-воинам,- чувствую, что в седле уже плохо держусь, да и кости торохтят на скаку.

  Думаю, надо службу такую ратовую /ратную/ в моем веку прекращать и на покой удаляться. Тяжело это переносить всякому. Сам я из простых людей. К труду приучен и знаю цену ему по-всякому.

  Верили в то ратники его, ибо знали, что так и есть. Так и слова его пере­давали друг другу, и так оно на Руси аж до времен настоящих донеслось.

  Направился сразу Святиполк в Тмутаракань, князя половецкого-печенежского повидать, а заодно посмотреть, как там дела идут. Вскоре достиг того и вновь беседа у них состоялась.

  Город еще недостроен был и князь взялся помочь им. И помощь та кстати оказалась. Быстро завершили дела те, и Святиполк дальше вдоль берегов по пути к булгарам от Тмутаракани отправился. Так же оставлял людей везде, заставы сотворяя, и говаривал он им так:

  -      Половцы - то не враги наши. То братья старые по крови. Княжество я им разрешил обосновать. Пусть, проживают и землю эту пустынную осваивают. Вам же говорю. Коли хотите, можете кого в жены брать или как по-другому дела и жизнь вести. Ничего плохого здесь нет. Злые языки только разносят беду всякую и рознь учиняют. А по доброму, хорошему всегда жить можно и жизнь другую создавать.

  Вот так говорил тот князь, и так оно потом творилось. Правда, в угоду все тем же языкам злым, время от времени беда головы на солнце сушила, но все же не все было испепелено до конца и кое-какая дружба сохранена до сих пор.

  Благодаря усиленному отряду Святиполка, заставы попрочнее образовыва­лись, корнями сразу в землю врастали. Надальше связи русско-половецкие и другие пошли.

  Так и образовалось то казачество, что и поныне к духу ратному тянется и из века в век передает слово, дело какое по тому же. Обошел князь моря и дошел почти до булгар, но, повстречав заставу раньшую, решил далее не идти.

• Все, - сказал князь тогда оставшимся нескольким сотням, - я путь по земле очертил ходом коня своего, а также пеша самолично. Теперь, дело за ва­ми всеми. Путь тот подтверждать и границы-рубежи сохранять. Идите в по­мощь тем, кто остался и живите с миром со всеми. Я же с десятью воинами
  до Киева возвернусь. Не пропаду, думаю, по дороге. Все же, земля русская везде.

• Спасибо тебе, князь, за труд твой ратный, в походах состоящий, - обратилась к нему рать в лице сотника одного, - пред твоим челом и трудом великим, лично проделанным, сами чело опускаем, колено склоняем, - и по знаку человека того вся рать на колено опустилась и головы преклонила на миг.
  Затем, вставая, каждый поочередно к князю подходил и на прощанье челомкался, а иногда и губами к его пыльной одежде припадал.

  Так прошли все воины. Прослезился князь от того. От великой чести, людьми ратными созданной и сказал так:

  -   Пусть, так во век будет. Кто заслужил что - пред ним чело – голову склонять и на колено приспускаться. Думаю, сие ратному труду не повредит. Спасибо, братья, за честь мне возданную и да хранит вас всех бог наш Перун. Прощайте и детям своим, внукам все передайте о походах этих и о сохранности земли русской.

   

  На прощанье обнялись по очереди, а опосля и разошлись, кто куда. Ратни­ки по заставам самостоятельно, а князь к Киеву с десятью людьми отпра­вился. По дороге думал он по тому случаю, и всяк слеза бежала, когда вспоминал.

  -   Думаю я вот что, ратники - други мои,-сказал князь оставшимся, - надобно полотнище специально создать для того, чтоб одежды пыльные не целовать. Пусть, оно символом общей ратной дружбы состоит. И пускай его самый достойный держит подле себя лично. В бою же или деле каком другом, особо для рати считающимся, полотнище то на копье одеть можно.
  Пусть выше всего стоит и каждый знает, что сила в нем состоит, как в человеке том, что его поднимает. Знак бога нашего Перуна, лик его вос­создать на нем надобно. Пусть он силою своею так же поддерживает и сохраняет ото всего. Доведите все то до тех, кто остался и передайте мои слова. Я же с одним, из вас избранным, доберусь до Киева.

  Не хотели князя оставлять те воины, но все же тот настоял на своем и отправил.

  -   Дело то общее и знать каждый должен, кто идет к ним еще издали. По лику бога Перуна и полотнищу белому с голубью  в небо переходящему и отличать нас от других будут. Так вот и передайте всем.

  С тем вот они и распрощались и, как говорят, разъехались в разные сто­роны, чтоб все то поведать.

  Вот так, из обычного людского уважения и простого поступка и сложи­лась традиция как знамени русского, так и знаков ратного достоинства.

  Князь, оставшись с одним воином, вскоре благополучно достиг Киева, где вновь ждала его весть о рождении пятого сына.

  -   Любит бог меня, - смеялся князь в седые усы, - то и посылает мя сыно­вей. Знать, на укрепление земли русской, воссоздание княжеств, городов других и для пополнения роду древленского. Хорошо это. Люблю жизнь и людей люблю за их верность, преданность, понимание и честность.

  Назвали сына того Ярославом, опосля Мудрым будет прозван он за ум, от отца взошедший, в походах-делах  добытый.

  -    От земли пошел наш сын, - говорил князь Святиполк, глядя на него, пусть и имя его от земли во славе растет. Ярослав значит будя.

  Вот так давали русские имена в семьях княжеских и затем посадских.

  Люди же простые называли своих детей по простому и в большинстве относительно вида, дела своего. В большей степени имен одинаковых было много. К примеру, в Киеве одном по тому времени Малуш можно было до пяти сотен  насчитать. Так же и с другими дело обстояло.

  Потому и говорят, что Русь Иванами да Марьями славится. Вроде как других имен и нету вовсе. Ну, а где  их  взять  было?

  Работы одни и те же, люди чем-то схожи друг на друга. По признаку сразу и не определишь. Время то молодое для людей еще было. Тела и лица еще не совсем «попортились».

  Так и шло оно из рода в род, что именами одинаковыми или схожими обозначали. О фамилиях тогда речи не было. Они к позжему времени  относятся.

  Ко времени возвращения князя Святиполка подоспел и Владимир с Добрынею. Начал он тогда отчет о делах своих вести. Слушал все то князь, головою кивал, соглашался во многом. Нравился ему молодой князь. Не горяч, спокоен, терпелив и божьею милостынею не обделен - красотою значит.

  "Далеко пойдет во славу земли русской,- про себя отмечал Святиполк, - ста­нет для моих сыновей опорою и примером в делах каких. Хорошо это. В мину­ту трудную не так тяжело с земли уходить будет".

  А Владимир тем временем говорил так:

• Обозначил я землю русскую столбами и знаки велел поделать наши на них. Заставы сотворил из городов, городищ, поселений. До воды большой дошел, тогда к югу повернул. Так и шел дальше, везде града какие сотворяя. В местах некоторых, обходя топь и вязь, к западу уходил, оставляя земли те за собою. Непригодны для житья они, но может когда станут лучше. Бог тем всем ведает. Дошел так до Ужгорода, а затем взад повернул, людей побольше забирая и на те земли расселяя.

• Хорошо потрудился, - ответил ему Святиполк, - вижу, достоин место мое занять в Киев-граде. Я же в другой терем перейду. Возвернусь в земли древленские. Хоть отдохну немного, да там тебе опорою в деле служить бу­ду. Сыновья мои, пусть подле тебя растут и будут, как дети твои. Станешь ты, Добрыня, теперь, им воспитателем. Князь-то  вырос уже. Уже  и  женился.И ус сквозь губу пробился. Дети пойдут - пусть с моими вместе и растут. А когда вырастут все - вот тогда, и разошли их по земле русской. Пусть, труд отцов подтверждают и укрепляют все то, что мы сотворяем. Как сам мыслишь по тому, Владимир?

   Молодой князь и не знал, что ответить, но потом собрался и спросил сам:

  -      Что же новгородцам скажу? Обидятся на меня, что покинул их?

  -      Ничего. Объяснишь, сумеешь. Я знаю, ты это можешь. Помню, как на посаде там вокняжился. Да, думаю, и поймут они все же тебя. Знают, что заслуживаешь большего. И еще вот, что скажу тебе, Владимир. Будешь княжить здесь – не заводись с людом посадским или каким другим. Живи мирно и в спокойствии
  дела разрешай. Пусть, эти слова мои станут для тебя в жизни опорою. Думаю, что они тебе вскоре хорошую службу сослужат. Верь им в делах каких, как я им всегда доверял. Неправда все то, что они мстительны или какие другие Недомыслищи  они. Да, это есть. Но люди все же хорошие. Не знаю о многих других, но думаю так же. Что сделаешь хорошее - то тем тебе и от­ветят. Помни об этом и всячески доверие кому-либо оказывай.

  Без  него все  равно, что слеп будешь и беспомощен в делах каких. Не навязывай волю свою и дела решай силой общею. Подобно, как вечем встречался в землях новгородских. Езжай обратно, а через год ровно возвращайся. К   приходу твоему  все подготовлю и люду всему об том весть пошлю. Это есть такое мое княжеское слово и ему ты подчиниться должен. Ступай, Владимир, и ты, Добрыня, также. Исполните дела свои и к лету следующему вновь  по  сухоте  возвращайтесь. Буду  ждать  и встречать   вселюдно.

  На том они и разошлись. Каждый делами своими занят был, и ровно год на все то ушло.

  Спустя же время выше означенное, Владимир с Добрынею вновь возвратились.

  Встречал их весь город Киев и даже с земель других какие послы были. Превселюдно князь Святиполк  власть свою передал и Владимира князем ве­ликорусским киевским объявил.

  Были по тому случаю торжества всякие, длившиеся около трех дней.

  Оттого и пошло далее, что в день первый славу, почет воздают, во второй - веселя­тся, ну, а на третий - попросту, как говорят, здоровье  от  медов  тех поправ­ляют.

  От того же пошло и другое, тоесть пословица древнерусская. "От чего заболел - тем и лечись^и.  Окромя медов тех, да квасу ничего и не было. Потому, только ими и довольствовались.

  Во  время же наше есть многое, но злое и пуще прошлого вредное. Традиции остались, а вот продукт сильно пострадал.  Оттого болезнь больше  стала и понаплодила  многих  безвольных в том состоянии.

  Но, впрочем, об этом раз­говор особый по «делу  русскому» и     "мзду" ему воздадим потом,  когда  о  других писать будем.

  По окончанию торжеств всех Владимир в Киеве вокняжился, как  то  и  подо­бает князю  великорусскому.

  Люди достойно его приняли и хвалу вперед возложили, усмотрев в лице его какую-то благодать и величие сокровенное.

  Князь Святиполк вместе со своей Федуньей и сыном младшим Ярославом в земли древлянские удалился, напоследок Владимира о том же упредив и дав понять, что в дела его вмешиваться не будет.

  - То дело  теперь твое, княжеское, и всея Руси великой. Так говорю, потом как знаю, что велика она. Сам обошел всю со всех сторон. К северу, правда, сильно не удалялся, окромя земель новгородских, да и на восток далеко не ходил. Но знаю, что и там люди русские проживают. От стариков то слы­хивал сам. Есть среди тех земель их родные, давно туда переселившиеся еще при бабке твоей Ольге, а кто и еще раньше. Обойди теперь ты сам все те стороны и усмотри земли самостоятельно. Особо те стороны, куда я не дошел. Где же я свою рать оставил, там можешь спокойным быть. Туда ходи реже, но вниманием княжеским не обидь, ибо все люди и все понимания или чего другого хотят. Воздай славу воинству всякому и создай традиции все, о которых я тебе сам говорил. Пусть, они свято соблюдаются и передаются по роду ратному какому в века. Создай полотнище  свое княжеское по то­му сходству, что я усмотрел  вначале. Бель  в  голубизну  переходяща  должна быть, как свет денный в неба голубизну уходящий.

  Лик Перуна в лице своем отобрази. Пусть, будет так и всякий знать о твоем приближении издалека будет, так как полотнище то высоко над головами подниматься будет. Созо­ви мастеровых каких, и пусть они жезл твой княжеский сотворят в подобие знатному величию рода твоего. То знак силы будет Киевского княжества и всей Руси огромной. Так повелеваю я напоследок, уходя в зем­ли другие, чтоб помощью там тебе стать и люд к иному делу готовить.

• Какому?- спросил тогда Владимир, удивляясь  речи  Святиполка.

• Не знаю пока, но думаю, скоро то состоится. Уже сны мне снятся по тому и вижу я твой лик в желтом свете обрамленный, словно в солнце самом сос­тоишь. Ну все, князь, прощевай до времен других. О детях позаботься, яко о своих. Пусть, силою тебе растут и помощью великой.

  На том они и распрощались. Вышел провожать князя весь город Киев. Дело было к осени уже и холодать рано начало. Некоторые на головы уже шапки поодевали, чем-то схожие на монастырские по форме. Князь пеша по суши подался, не схотел на лодии плыть.

  -     Пройдусь, - сказал он, - напоследок по земле русской, чтоб память обо мне осталась, и я ее в сердце своем сохранил.

  Плакали многие тогда, князя провожая, и шапки поснимали в знак уважения к трудам его и к нему самому, как человеку великорусскому.

  -     Князь-то наш простой и всегда им оставался, хоть и с земель других прибыл. Жаль, что так мало прокняжил среди нас. Мог бы побольше в Киев-граде состоять, - так говорили сами люди.

  Федунья -  жена княжеская  горько плакала также, яко и люди те. Видела, каккнязя, мужа ее уважают и в том заслугу и свою усматривала. Поклонилась она до самой земли люду тому, возле брега собравшегося и рукой взмахну­ла при этом, затем руку ту к сердцу ближе поджимая.

  -     Кланяюсь вам, люди русские, киевские и другие, что воочию попрощаться пришли. Спасибо за доброту вашу и за помощь как мне, так и сыновьям княжеским, мал от мала в гору по летам идущих. Присмотрите за ними. Пусть,
  также людьми станут и будут для вас опорою в делах каких. На вас всех все то возлагаю и прошу об том, как мать всех тех детей моих...

  Долго еще длились подобные беседы и только к обеду ближе колонна та в путь двинулась. Провожали ее далеко от Киева. И по реке по слабому льду плыли и по суше везде ходом шли. Лес трещал по округе, первый снег, пролетая, осыпь небольшую давал, а на самой реке корка та ледяная вздымалась и шум свой воссоздавала.

  -     Так вот и я по земле русской прошелся,-думал про себя Святиполк,- треск небольшой поднимая и путь какой-то новый для всех прокладая. Знать и Владимиру то предстоит, раз по следу моему идет и путь сей всяк провозглашает.

  А оно и взаправду так было. Владимир с Добрынею еще долго след в след шли и князя провожали. Изредка кто из рати его в рог трубил, и шум вос­создавал, отчего зверь лесной вглубь забирался или в поля расходился.

  -    Видь, как бежит, - говорил Добрыня Владимиру, указывая на то, - знать силы той боится и всегда уходить будет либо в чащобу лесную, либо в поле. Надобно то запомнить  и  испытать затем.

  И здесь князь Святиполк потрудился, путь в охоте для всех обозначая. Так оно и пошло затем на Руси. Как на охоте - так в рог трубить надобно.

  Уже позже все то делать по-настоящему обучились, собак привлекая и вся­кие заслоны, становя или загоны.

  Тогда же, попросту шли, в рог трубили. Зверь, если показывался -  то его  и  стрелили -  стрелу значит пускали.

  От того и  пошло, что стрелять по кому-то или чему-то. А коли в лес, чащобу уходил, то за ним не гнались, говоря так:

  -    Знать, то Богу нашему ведомо, чтоб зверь сохранился. Пущай живя себе на природе. По другой весне бить, стрелить   будя.

  Природа и обозначала тогда первоначально прирост животных или  лю­дей. Буквально, это обозначало -  при родах, что гласило о потомстве. Уже значительно     позже это слово приобрело весь ему полагающийся смысл. В силу же вековых традиций сие обозначение остается неизменно коренным в обозначении всякой жизни.

  Так вот.

  Еще долго шли, аж до самых сумерек люди по следу Святиполка и только к  ночи ближе назад повернули. Кому и заночевать пришлось. Но тогда люди леса не боялись и во всяком звуке только ублажь лесную усматривали.

  То тетерева хохотом заходились об вечерней звезде извещая, то сова к себе мышь, другое кликала, то филин, в небо взмывал, крыльями лопотал, чтоб дичь вспугнуть, а затем на лету вниз броситься.

  Иногда волк завоет в тяжбе своей голодной. Заец тот вой услышит и вмиг в сторону иную бросится, где его и поджидают волки иные. Волк охоту свою делать умел, только люди того мало понимают и по большей части сами себя в том диком звере усматривают. Тогда же говорили так:

  -    Зверь ночной на работу вышел. Знать и нам спать пора. Утро придет -  вот друг друга и  заменим.

  Так вот оно и шло, из века в век переходя по роду охотному какому. И толь­ко, когда на свет много умников воспроизвелось от того же дня, теплом богатого, вот тогда все перекрутилось и дымом в небо взвелось от изли­шеств дел  охотных всяких.

  И днем, и ночью не было покоя зверю какому. Не знал он, где и осесть ему. Оттого и перевелся он на исконно русской  земле и вглубь лесов, чащоб ушел где, а то и вовсе  исчез  в  местах  каких.

  Были тогда и тетерева, и глухари, на тетеревов схожие, лис был, соболь бе­лый пушистый и  бело-голубой. 0 волках и говорить не приходится. Медведь бурый  возле порогов Днепра состоял  и  к Киеву ближе. Лось, косуля, коза значит,  олень приднестровский.

  Сейчас того и не знают, потому как истребили всего, как и всякого зверя пушного. Только заяц, лиса, волк иногда и остались. Кабан был в изобилии великом. Тур был, чем-то схожий  на  беловежского  зубра.

  Рысь была, правда держалась особно мест ближе пустынных. Тигр в хащах лесных состоял. Это он позже вглубь уссурийских лесов ушел, да там и прижился от того, что людей мало было.

  Вот такая была природа, в звере состоящая. Не все здесь указано, но времени мало и смысл общий ясен по делу тому. Коли б относились по людски, по-природному значит - то и сохранилось бы все то аж до дней этих. А так, как говорят, зверь только в картинках и остался.

  Поутру воротились все кто куда, князь же Святиполк в земли дре­влянские подался. И там его люди встречали и хвалу разную воздавали. Терем ему загодя обустроили и на горе ввысь подали. На вершине зна­чит его поставили.

  Оттого город тот, чуть опосля обустроенный так, стал Высьгородом обозначаться, а еще позже Вышгородом переименован был. До сих пор терем тот сохраняется и память князю тому воздается.

  Беда только в том, что историки не совсем разобрались в именах многих и славу не тому по делам воздали.

  Но, думаю, вскоре свершится
  пересуд справедливый и правда на земле русской состоять будет.

  Город тот, что сейчас так именуется, к тому отношение мало имеет. Это высь приднепровская, созданная позже князьями русскими, как мес­то для почину и спокойствия всякого.

  Тот же город или точнее, уже городище его, так как временем все то разнесло в стороны, а иногда и вглубь ушло, ныне другим зовется и по нашему настоящему к землям древленским мало относится.

  Стал тот город опосля городом княжеским и слава та за ним в века закрепилась. А еще опосля князь Владимир там побывал и совет Святиполка  спрашивал.

  Оттого, Владимир - волынским его и прозвали. Не все то правда, что история, не настояще узнанная рисует. Иногда, нужно поверить просто слову, хотя все ж доказа­тельства для того кое-какие имеются, в основе своей в земле,  под  водой сохраняющиеся.

  Так вот и перебрался Святиполк в землю другую, и спустя года тело его там земле было предано. Но то было еще не скоро и князь прожил еще довольно долго по меркам времени жизни той.

  Возвратившись, Владимир за дела свои принялся.

  Решил вначале он по­ход совершить в земли сиверские, северные значит. Оттого обозначалось так, что север сивером звали от слова «сив», что значит молочно-туманный, не солнечный, почти серый, «Ер»  же - ершистость обознача­ло - морозность значит и всякий продрог при холоде том. Вобщем, мразь и холод слово то обозначало, и так оно в саму историю вошло.

  Решил князь по пути в Новгород заглянуть, а на обратном жену свою Рогнедь, которая к этому времени сыном и дочерью /двойня / разроди­лась, забрать в град Киев. Так оно и состоялось, но чуть попозже. А пока, повидав жену, князь детей именами наделил.

  Сына - Светиполком назвал, а дочь - Ярославной  в угоду земле новгородцев.

  Так и говорил Владимир

  -   Сын мой ликом своим  над полком светить будет. Оттого и прозываю его так - Светиполк. Дочь же от земли новгородской пошла, ярая значит, так пусть ее и восславляет – Ярославной  ее  прозываю.

  Так состоялись еще два имени, от которых у всех сейчас голова кругом идет. Не могут понять люди, отчего все так было и почему какие ошибки допущены в летописи какой.

  То не ошибки, а имена по-своему обозна­чались, и летопись  то  сохраняет в  ряде  случаев.

  Бывало, что сам отрок пишущий ошибался и имя в своем же повествовании изменял немного. Затем усматривал ошибку свою и вновь писал по перво­му. Переписыванием тогда никто не занимался. Слишком долго, да и уму русскому  то  не  нужно  было.

  -   А, и так сойдет, - гласил иногда отрок тот пишущий, - люди поймут, что я хотел сказать и о ком речь ведут. Неужто, то  все  позабудут.

   

  Вот так оно и происходило без точности и всякого прямого высказыва­ния. К примеру, того же вновь рожденного Светиполка могли Игоревичем обозвать. Потому как Игорь вроде по роду одному приходится и в ряду княжеском состоит.

  Откуда мог знать тот писака, что в будущем летописи не сохранятся, а что и останется, то не так уже звучать будет. Вот откуда путаница берется.

  В основном, из-за лени исконно русской в области дел применения по точности, да и простого другого.  

  Повидав  детей и жену узрев свою вновь воочию, князь в земли верхние подался, тоесть ближе к северу значит, чтоб там свои границы обозначить и знак какой поставить.

  Долго шел он по всякой болотистой местности, но люду никакого  не встре­чал.

  -   Может, ошибся князь Святиполк ? - думал Владимир, в душе переживая за это и глядячи, как рать его понемногу роптать начинает ото всего того.

  Но, сохраняя спокойствие,  продолжал все ж идти далее, несмотря ни на что. Дальше воины, на князя глядячи, роптать перестали. Стыдно им стало, что князь впереди всех вперед пробивается и за спину свою даже не смотрит.

  - Верит нам князь, - сказал один отрок гридень тогдашний, - оттого и идет вперед,  взад не смотря на нас. Стыдно нам за его спиной отсижи­ваться. Надобно самим  дорогу  ту  прокладать...

  Так они и поступили чрез время небольшое, в поклад  совести своей  внутрен­ней. Так же оно и повсякдень сегодняшний  состоит.

  Коль усмотрит кто в душе совесть  иль что-то с нею сходное, то за дело какое и принимает­ся. А когда нет ни того, ни другого - то так "поводырь" любой  к делу какому сам  и  пробивается.

  Исконно русское это и былиною тою слабо еще заросло. Потому, и воспро­изводится повседневно и особо в деле каком, ратно  состоящем, ибо дело  то не обособленное, а общее, от многих  в  одном  зависяще.

  Долго еще мучились все в том пути, пока к дороге, уже кем-то проделан­ной, не пробились.

• Вот ты зря, - удивились многие, завидя то, что дорогою зовется, - откуда это здесь? Знать, до нас кто-то побывал и всякий смысл свой поимел.

  Поднял тогда руку Владимир, и всяк говор тот прекратился.

• Кто бы не был здесь и как не говорил бы -       к нему с уважением должны относиться так же, как к другому люду. Уважение должно быть и всяк слово свое при себе держать должен. Говорить буду я сам. Вы же только
  мои слова кивком подтверждайте, чтоб люди знали, что все то правду говорю я.

  На том и порешили. И на том же в века в деле ратном или другом все так и обстоит. Говорит князь, а все только кивают в знак своего согласия, понимая или нет все то, что тот говорит.

  Основы русской мудрости в деле прошлом свершались. Потому, всякий раз обращаю внимание на то и говорю так:

  -      Думайте по всему прошлому и свой внутренний смысл укла­дывайте. Нужно оно сейчас или нет? Иль может уже по-другому пора поступать в деле каком? А может и, наоборот, умолчать где, коль смысл еще не доходит сказанного кем-то и все то принять, подобно воинам тем, в сказе этом за Владимиром-князем идущих. Ошибки искать надобно и исправлять воочию их сейчас. Только не криком, как то творится, а делом умным и сло­вом тем же, на  деле  подтверждаемом.

   

  Проехали они еще по дороге той и вскоре встреча с людом иным состоялась. Были то настоящие  русичи. Такие же светлоголовые и по-русски  в  основном говорящие.

• Свароги мы, - говорили они Владимиру чуть опосля, - княгиня, бабка твоя, вглубь земель этих загнала, да так и осели мы здесь, в ряды годы никуда не уходя.

• Кто же дорогу ту протоптал? - спросил князь.

• То свенинги, - ответили люди, - русичи дальшие. Сквозь наши земли к литовцам ходят. Дары друг другу воздают иль меняют, что на что всяко. Торговля, значит, идет.

• Ага, - сказал князь, - значит, земля русская дальше имеется. К варягам сейчас относится. Так я вас понял?

• Так, великий князь, к варягам, кторые с литовцами чудными в мире живут. Слыхал про них сам?

• Да, слыхал и видел даже. Договор по земле русской заключил. Оттого и ходят они  к варягам через эти земли. Надобно границы тут обозначить, чтоб знали они, что это земля русская.

• Не делай, князь, того, - попросили люди.

• Чего ж, так?

• Литовцы те к варягам ходят и нам кое-что перепадает. Меняем и мы у них, что на что. А раз граница стоять будет, то путь дальше уйдет, и останемся мы сами по себе.

  -     Хорошо, подумаю над этим, - согласился князь, - может, вас дальше
  передвину, чтоб поближе к варягам тем, а сюда иные придут из земель нов­городских. Пусть здесь осядут. Так потихоньку землю русскую всю заполоним. А с литовцем по грани торговлю вести будем. Будет от того и вам польза. Всяк, кто сквозь землю проходить вашу будет, будет и ваше добро брать и менять на что, коли надобно, а опосля возвращать. Можете и сами своих посылать. Вобщем, дело то надобно наладить сообща. Польза  всей земле русской будет.

  Погостил Владимир немного в этих краях, да и дальше двинулся вглубь зе­мель сиверских, чтоб варягов тех повидать и границы верхние обозначить. Поехал он далее по уже избитой дороге и вырубленной широко тропе.

  -     Знать, дела и взаправду хорошо обстоят, -обратился Владимир к своим ратникам, указывая на дорогу, - видно торговля налажена и всяк по дороге запусто не идет.

  Долго они еще продвигались вперед, пока к воде большой не пробились, и тут, к удивлению, их путь кончался.

• Вот те раз, - изумились воины, не видя пути надальше, - куда же путь идет? Уж, не под водой ли проходит? - и один из гридней уже было возна­мерился вместе с лошадью войти в воду.

• Постой, - остановил его князь, - сам посмотрю, - и двинулся пеша к самой воде.

  Недолго осмотрев, князь понял, что путь дальший по морю идет, а раз судов нет, то значит, литовцы или может варяги на них домой ушли.

  -     По воде большой путь дальше пролегает, -сообщил Владимир своей рати. - Нам то не подходит. Видно здесь на брегу они и встречаются, в день какой заранее договариваясь. Пойдем по суше и пробьем дорогу, обойдя воду эту по правой руке. Так сподручнее будет, да и солнце справа из-под земли встает. С пути не сшибемся.

   

  На том и порешили. И вновь сам князь дорогу прокладывать начал, давая всем понять, что своего добьется и земли русские обозначит везде.
  И снова долго путь их пролегал, и долго ту воду они вправо обходили. Но вот она, вроде как кверху, к северу значит, уходить нача­ла, и так люди и пошли вслед за ее берегами. Дошли глубоко вверх и вода та влево сворачивать начала. Тогда, князь и сказал:

  -  Влево - то значит, к западу ближе. Нам то не нужно. Мы же к востоку пойдем, вправо дальше. Поищем земли те русские здесь и  грань какую по пути обозначим.

  Так и сделали. Ушли к востоку, а по дороге деревья голили и знак на них вырубали.

  Полоса после них среди густоты древесной вырастала, да так то слово до наших   дней и сохранилось. Обернувшись как-то назад, князь посмотрел и сказал:

  -      Полоса за нами остается. При грани земли русской.        полоса срубленная и столбом обозначенная.

  Так вот оно и состоялось. Приграничная полоса. По одну сторону деревья оголенные и по другую.

  -     Так пусть будет, - говорил сам князь, оголяя те деревья, -     видно ста­нет любому, где земля русская, а где иная состоит. Вот по сим древам и ясно будет. Полоса же станет землей ничейною. Так, для проходу какого, по грани земель идущего.

   

  Прошли они еще на восток, но людей не повстречали. Тогда князь решил снова вверх удалиться и повернул к северу немного. Так вот шел далее, то на восток, то к северу и полосу за собой оставлял срубленную. И так добрался он вместе со своею дружиною аж до самого моря. Дальше брегом пошел, а в косу упершись, воротился обратно.

  Вскоре обошел он всю землю ту и обозначил путь свой дальнейший к югу и в сторону запада ск­лоняясь.

  Колола земля та, им пройденная, осыпью снежной разною. И назвал тогда Владимир ее Кольской землею. Так оно по векам передалось и уже в Коль­ском полуострове состоялось.

  Так и не нашел Владимир больше русичей там. И, воротившись к сварожцам, сообщил им об этом.

• Видно ушли дальше люди те, - отвечали     сварожцы, так же варягами прозванные, - мы того не знаем особо. Знаем только, что литовцы ходят сквозь земли наши. А как дальше путь их состоит того не ведаем. Прости нас, князь, за то, что в обман тебя ввели и заставили собственноручно среди земель
  лес прорубать.

• То не беда, - ответил сам князь, - беда другая. Нет никого на той земле. Значит, надобно ее заселять, иначе кто другой на нее позарится сам. Пришлю сюда я других  людей. Вы же на месте останетесь. Город побольше обо­снуете и всякого направлять будете дальше вверх, к сиверу ближе. Воду большую пусть справа обходят, да так по грани, мною обозначенной, пусть и расселяются. Живь здесь имеется, рыбь водится. Древ премного. Земля та, мною пройденная, пусть Кольской зовется от колючести ее в зиму грядущую. Людей побольше новгородских пришлю вам, а то и еще кого с земель иных поснедаю. Со снедью своей идти будут. Оттого и говорю так. Путь же с ран­него утра начинать будут. Так, нех, оно все так и состоится.

  И на  дальше пошло. Люди к северу потянулись и в скорости земли те заселили, в основном по пути тому, самим князем с его дружиной  проло­женном.

  Были там и новгородские, и радонежские, и древленские, и многие другие. Многих понаснедал  князь Владимир со своих мест, чтоб землю ту заселить и русскою вовек обозначить. Что же до свенинг-варягов тех, то так он тогда их и не повстречал.

  И только уже позже, когда Русь христианской стала, Владимир с ними повстречался и договор составил, обязующий их к земле русской присоеди­ниться и одно государство в целом составить.

  Пройдя земли все те сиверские, князь в Новгород возвратился, а затем, забрав жену и детей, в Киев отправился.

  Рогнедь вновь подарила сына ему за его отсутствие. Имя, правда, сама дала, так как Владимира долго не было.

• Уж, думала и погиб ты в лесу том дремучем, - говорила Рогнедь тогда, князя-мужа своего повстречав, - от того и сына нашего в честь твою назвала  Владимиром.

• Негоже как-то это получается,- сказал Владимир, - я ведь живой еще. Давай, другое  имя дадим.

• Нет, пусть, так будет, - не согласилась жена, да  на  том  оно  все и остало­сь.

  И это не замедлило в историю рассказов-летописей каких войти.

  Имя отрока-сына того, во славу отца идущего, так же часто путают и другое, что  как факт жизни приводят. Хотя во многом именно за него правильно отра­жено в летописях скороспелых, тоесть сочиненных по краткому обзору той Руси, что была на момент самого написания.

  Но возвернемся к князю самому и продолжим летопись свою, из  уст Бога  самого исходящу.

  Итак, забрав жену и детей своих, князь Владимир двинулся на Киев. Где бы не проходил он, в каких землях не побывал - везде величали его и радо­стно встречали.

• Будь славен, князь наш Владимир, - говорили люди, по старому русскому обычаю хлеб поднося на простом полотнище, чтоб руками его не брать.

• Будьте славны и вы, люди, - отвечал так же князь, радушно гостинец тот принимая, целуя и надвкушая  небольшую  часть  его.

  Хлеб тот испеченный на углях был, сам по себе невелик. Оттого кусать его просто было.

  Это уже позже, когда Русь Россией взошла и стал коровай водиться, тогда кусочек отрывать стали и есть его с солью.

  Поэтому же, тот хлеб хлебцом назвали, так как он мал был и пресен по-своему, тоесть мало пышности в нем было.

  Гостинец же так звался из-за того, что так только гостей встречали из земель других. Оттого и повади­лось слово гостинец, чуть позже в подарок, дар обозначенное.

  Так ехал князь аж до самого Киева. Отовсюду его люд крайний приветство­вал и свою хвалу воздавал. Было немного не по себе от того Владимиру и всяк при встрече какой он жене говорил:

• Видно неспроста так люд меня величает. Что-то здесь тайное сокрыто.

• Что ж  тут тайного? - отвечала жена.- Хотят люди тебя так величать, то и называют по-своему. Любят они тебя сильно.

• Так-то оно так, - говорил Владимир, - но здается мне, что днесь воочию, что сотворится с тем людом общим. От того и величают так.

• Ой, что ты говоришь, князь, муж мой Владимир, - испугалась жена, - еще беду какую накличешь.

• Не беду, а радость, - ответил князь, да на том и умолк, понимая, что раз­говор тот ни к чему не приведет.

   

  Так они и ехали до самого Киева в думах и мыслях самостоятельных и толь­ко уже пред чертою града у ворот, впредь Золотыми обозначенными, и ска­зал князь задумчиво:

  -     Буду въезжать  я  через ворота сии на белом коне, а на голове у меня другая убрань, схожая с короной царскою, как то было когда-то в землях других.
  Отец, да и бабка сказывали про то. Рад будет весь люд этому, и всяк от мала до велика к реке посneшит, вплавь те деревянные погосты  пуская, - и князь указал на идолов Перуна и Сварога в едином    лице, его же отображающем.

  И снова жена в слезу ударилась.

  -     Ой, что ты говоришь, князь Владимир. Неужто, Перуна - бога нашего, вплавь запустишь? То ж смерть твоя падущая. Как так может быть с тобою?

  Не ответил на то Владимир, так  как ответа и не знал тогда. Но сказал по-своему все же:

  -      Буду знать я тогда,  что делаю  и  зачем. И люди про все то знать будут.
  
  

  Так и въехали они в ворота те, да на том разговор  и  состоялся.

  Спустя время небольшое Владимир снова в поход собрался. На этот раз по завету Святиполка в земли восточные и восточно-сиверские подался.

  Жена вновь уже бренной была, потому князь сказал ей так:

• Сама назовешь, как на ум придет ко времени того рождения. Я же возвернусь - переименую, коль надо по-своему. А может и имя то оставлю. Вобщем, посмотрю, яко в уме ты сама состоишь, - и князь усмехнулся.
  Обиделась тогда жена и сказала:

• Коль дурой считаешь -  то так и обзаведись другою. Я же усмерть в реку пойду. Не смогу помириться с тем.

• Не про то говорю, княжна, - посуровел Владимир, - велю рассудок свой применить, а не бабскую лепость какую. А по тому и об уме судить буду. Так велю я тебе, потому как бог наш сам того хочет.

• Откуда ведаешь ты? - засомневалась Рогнедь, и глаза ее вновь живостью блестеть начали.

• Сам Бог говорит мне то, - ответил князь и постучал     пальцем по своему виску, показывая  на  оное, всем известное место.

• Правду, говоришь? - удивилась жена и к мужу потянулась, чтобто же услыхать.

• Так не услышишь, ответил князь, - у себя , должна то слышать. То, как голос какой внутренний. От чрева живота он состоит и в

  каждом рождается самой природою. Так мне Бог говорит. Ладно, делай то, что говорю. Приеду, поговорим  более  дробнее.

   

  На том их беседа и прощание завершилось.

  Князь в земли восточные подался, а княгиня вскоре дочерью обзавелась следующей.

  -     Что-то не дает тебе бог сыновей больш,- удивилась Рогнедь, узрев младенца в женском величии, - уж, не хочет ли он и тебя у меня отнять? Назову я ее Опронежью, да пусть, так и будет. Это первое, что на ум взошло, как муж то и велел мне.

  Так оно и состоялось. Дочь Опронежью звалась и с именем тем в жизнь вступила. Весть долетела эта аж до самого князя, в походе состоящего.

  -     Что ж, - сказал он тогда, - дочь, так дочь. Пусть, и будет имя то, что она дала ей. Знать, смысл в этом имеется какой-то. Подождем - увидим. Может, что нам и откроется.

   

  Мало тогда, кто князя слова понял, но все ж кое-что запомнил. И уже позже, в случае дня иного, говорил по-другому, а как - далее ясно будет из тек­ста сего.

  Пошел князь далее вскоре достиг мест радонежских, и пошел еще вглубь их. Вновь приходилось лес рубить, дорогу прокладая. Долго шли они, с самой природой сражаясь. Вконец, дошли до земель, пред ними полем расстилающихся.

  -     Неужто, то земли половецкие? - удивился князь сам, - заблудли  что-ли  мы в краю этом?

  Но со дня следующего убедившись, что они туда, куда надобно путь держали, тот же князь сообщил рати своей:

  -      Знать, не вся земля русская Святиполком обойдена доподлинно. Видно тянется она аж до самого солнца восхода. Нет надобности туда идти далее нам сейчас. Надо клич дать. Пусть, люди сами сюда переселяются, города обоснуют и живь всякую растят. Meста слободные  здесь, всякому хватит. Зерна много высеять можно. Хлеба богато будет. Значит, Русь еще больше утвердится в деле оном и люди сюда пойдут, таща в свои дома, закрома зерна всякого от земли, по лесу свободной.

  На том повернул князь обратно, чуть-чуть до реки большой не доходя. Но места те оные все ж обозначил по-своему и назвал их Поволжьем всяким.

  -      Будут люди сюда паволоками снедь стягивать по земле сухой вне воды всякой. Оттого назовем ее землей паволочной, токмо проще будет паволж  /или Поволжье уже в дне настоящем/.

  Обозначив землю так, князь повернул обратно и пошел на Киев.

  Лишь в од­ном месте ближе к югу опустился, да там и зимовать остался. Долго та зима длилась, и снег буграми везде вздымался. Думал князь в на­чале весны в путь рушить, но зима не отступала и словно крепостью вок­руг стояла. Вот тогда и сказал Владимир ратникам своим:

  -      Обосную я тут город на месте этом, возвышенном самим снегом, с неба падающим. Пришлю людей сюда, и пусть здесь терема понастроят. Белым городом зваться будет от снега сего изобилия и будет промежутью слыть меж землею киевскою и паволжью. Крепостью будет город сей и в год какой
  подмогой  стать  многим сможет.

  Так оно затем и произошло.

  Вскоре по возвращению люд туда направлен был и обосновал город Белгород, как князь великий того и хотел. Уже позже город менял название свое, но вновь возвращался к тому же. Знать и по сей день стоит в имени этом и память о князе Владимире по-своему сохраняет.

  Есть место то, стоянкой обозначенное, и есть предметы многие тех лет вос­производства или сходно рядом состоящие.

  Сам князь в снегу том великом и уже по весне ближе утерял гребень свой, разукрашенный всяко, да так и  простился с ним, не дожидаясь пока снег до конца сойдет.

  В гребне том сила великая состоит. И кто его обнаружит - то вовек сла­виться будет. Так тогда князь тот повелел и всяк по роду  какому  велел передавать.

  -     Пусть, сохраняется в земле этой, - так он говорил тогда, -  может, кому-то надобно то более станет, нежели мне самому. Одному Богу известно, зачем
  то все делано. Знать ему же то и понадобится в дальнейшем.

   

  Вот такие слова и совсем не пустые. Только Бог к тому же еще добав­ляет.  Земля станет воочию ближе  и  поднимет гребень тот ярче, на солнце кому-то в глаза сверкнув им. Но знать, может другое состояться, коль гре­бень ранее добыт будет и об том речь повсюду пойдет, доходя до Бога са­мого, на земле и в небесах правящего.

  Такие вот слова неземные, к вам на землю опущенные и понять суть их заставляющие.

   

  Воротившись в Киев, князь за другие дела принялся. По приказу его и внут­реннему божьему велению, люд киевский начал собор-терем  княжеский воз­двигать во славу  лет восходящих.

  Обложили снизу камнем все то и поверх стены начали вершить. Но связать  верх с низом не удавалось никак, потому в грозу какую вновь воз­веденное сразу рушилось. Говорили про то люди так:

  -     Перун разгневался на нашего князя за походы, им совершенные. Знать, в Киеве только сидеть должен и порядок  какой  вести  среди  нас.

  Но не так думал про все то сам Владимир. Часто думая о том, как стены более мощные воздвигнуть, он неизменно обращался к гласу своему  вну­треннему, пытаясь в нем усмотреть на что ответ.

  И вот однажды глас тот поведал ему, что для того, чтобы соединить те две основы требуется материал особый на яичной гуще замешанный и с глиной белою перемешанный. Туда же смесь иную, как смоль добавлять надобно и растворять все то в днепровский воде, которая тогда еще Припятью звалась, так как под пятой была, значит рядом.

  Тогда собрал Владимир мастеровых и поведал об том воочию. Усмехнулись многие тогда, думаючи  так:

  -     Мудрит наш князь что-то. Знать того не ведает, а нас делать заставляет.

  Но все ж подчинились они его воле и начали один пробный раствор го­товить. Яиц набили великое множество, со всего Киева понатаскав их ко двору княжескому.

  Оттого в летописях он так и значится иногда, как яичный двор-терем. Составили смесь ту, что князь говорил, на смоле обычной /в день солнечный тающей/ да еще из глины той белой и самих яиц. Размешав все  то  в посу­дине одной, вылили затем на пол и дожидать начали, что будет с ним.

  Долго масса та лежала и уж дожидать все  устали. Под  вечер разошлись все, а на утро вновь собрались, чтоб усмотреть то.

  Часть та пробная к тому времени комом взялась и отвердевать начала, да так, что и не раскурочить ее силою.

  Подивились люди тому и тут же наново  сколотили, на сей раз камень о камень перемазав и друг на друга возло­жив. Вновь ждать долго пришлось. Вязь та на солнце таяла и слабо из-под камней тех проистекала.

  Тогда, сказал Владимир:

  -     Надо ей  выстоять немного, а затем перемазывать, когда погуще она  станет.

  Так и поступили тогда. А на утро дня следующего проверили вязь ту, что камни перемазали. Все то скрепилось так, что не отодрать друг от друга. Вот тогда и сказали люди о своем князе не одно слово, из которых все же одно, как  дань  времени тому  приводится.

  -     Велик наш князь Владимир. Знать и вправду бог Перун на ухо ему шепчет что. Такое только ему и под силу.

   

  И пошла молва с той поры по всей горе киевской, вскоре других достигла, а  надальше и  к  землям иным  долетела.

  С той же поры птицы, голуби значит, домоседью пошли, тоесть заводить специально их начали для дела того.

  Уже позже птиц других приспособили из роду тетериного и по-другому име­новали. Курью они обозначились. От простого слова "курить", что значит, пыль пускать по ветру, когда птица та где в шелухе, пепле греблась ногами.

  Но поначалу все то дело на голубином яйце сотворялось, вплоть до самих близких годов времени настоящего.

  Так воспроизвелся первый каменный дом на Руси и по праву Владимиру он принадлежен  был. Так и говорили люди:

  -     Заслужил то наш князь сам. Постарался умом своим с божьей помощью разной, на ухо шептанной ему воочию.

  Вскоре слава о деле том по всей Руси пошла и аж до Святиполка докати­лась.

  -     Велик будет Владимир, - сказал тогда тот, едва услышав за такое, - многое  сотворит во благо дела какого. Знать, не ошибся я, когда на посад киевский посадил его. Знать, так Богу угодно самому было все то.

  Опосля дома того первого, возле самого терема обустроенного, начали воз­водить дома другие, схожие и немного не такие по своему виду.

  -     Всяк пусть умыслью своею творит,- распорядился тогда князь, - неподобно будет, что дом на другой схож был. Пусть, все то в стороны разойдется, и воцарится город  Киев  белокаменным.

  Разрасталось строительство, и молва о том снова вдаль какую ушла. Начали то же и в городах других возводить. Всяк за советом приезжал и диву давался крепости домов тех и стен белых, по большей части от глины той, которую со дна реки близ берегов брали и в Киев-град доставляли.

  Камень же сам особо бел не был и черноту порою составлял. Тогда, распорядился Владимир брать ту же глину, разводить ее до густоты нужной и стены домов мазать, чтоб   белизной стояли и с холмов киевских на всю округу сверкали.

  Так оно и повелось на Руси и до сих пор дело то обстоит. Белое, как и тогда, белым мажется или распыляется всяко, сырость поглощает и черноту вытесняет. Известью то все зовется, а еще иногда белым камнем то все про­зывают.

  На том и основана вся глубь земная и согласно того же какой град в домах своих окрашенных, построенных состоит.

  Надобно сказать здесь еще вот что. Смоль та земная бралась только для земного уклада, фундамента значит. Сырость она, влагу меньше пропускала. Дальше же стены лепились просто составом извести той, яичной густоты со скорлупой тесно перемешанной, да еще частью глины обычной.

  Так вот и строилось все и до сей поры стоит, как знак доказательства силы крепости той.

  Цемент - то уже недомыслие людское. От скудности дня насущного все то происходило, а также от ума малосостоящего. Глину ту, да и прочую схожую в ряды годы вглубь земли самой пустили, и долго она теперь наверх восходить будет.

  Но есть и решение иное по поводу тому и в нем ответ будет состоять божеский на вопрос всякого:  как учинить так, чтобы глина та побыстрее самовзошла, и всяк смог до нее добраться воочию и убедить­ся в правоте божьей по делу строительства того.

  Но об том позже говорить будем, когда история всея Руси полностью состо­ится в малом издании ее, ибо кратко обо всем говорится, так как времени мало для того, а сказать бы о многом хотелось.

  Пойдем далее по истории Владимира-князя и опишем дела следующие, к нему относящиеся.

  Застроив совсем немного домов новых, князь решил вновь по Руси великой пройтись.

  -   Негоже князю в хоромах каменных сидеть. Надо, чтоб дело какое твори­лось и до ума доводилось. Схожу-ка в землю древленскую. Князя Святиполка повидаю, а оттуда к Тмутаракани       отправлюсь. Усмотрю, что там творится.
  Так и поступил Владимир. Вначале со Святиполком повстречался сквозь время  какое, а затем к Тмутаракани отправился.

  Долго путь его пролегал сквозь земли разные, но, наконец, достиг он того, что хотел.

  Город предстал перед ним во всей своей красе. Навстречу князь половецкий выехал и тот же хлеб на полотнище Владимиру поднесли. Принял то все князь, а надальше беседа между ними состоялась.

  Договорились тогда они вглубь земель этих распространяться, и террито­рию пустую заселять  людьми  разными.

• Пусть, все в мире живут, - говорил Владимир, - города пускай обустраивают и косу песчаную заселяют полностью. Надобно сюда лодии наши паволоком притащить от земель ближних, где древа нужного много. Будем отсюда торговлю какую вести и по морю ходить, как когда-то делали предки наши.

• Великое дело ты задумал, князь, -согласился князь половецкий Ратимор, -надобно то всем совместно. Города буду обустраивать другие. Только помо­щи прошу в древе  каком. У нас  ведь здесь  земля скудная.

• Знаю, что так - отвечал Владимир, - думаю, надо вам насадить древа те всеручно. Сады обустроить разные. Для того дела сподручно все будет. Пока же древо берите из земель близлежащих, а для садов по морю пройдите и где что обнаружите, то и привезите сюда в корнях или растениях самих. Может, кто другой что посоветует в деле этом. Не откажитесь выслушать. Для земли этой и нашей  все  пригодится.

  -      Так и поступим, - отвечал Ратимор, да на том беседа их и завершилась.
  Хотел было Владимир двинуться обратно на Киев, но все же передумал и с ратью своей однотысячной двинулся вдоль берегов моря того по следу,  Святиполком  оставленным  ранее.

  Где не проходил, везде встречали его еще издалека. Видели люди полотни­ще то, вверх над всеми развевающееся. Видели лик святой на нем и князя непременно узнавали.

  Заставы те, когда-то прежде Святиполком обустроенные, гораздо больше ста­ли. Людей прибавилось, дети горью пошли. Порадовался тогда Владимир тому и сказал одним заставникам:

  -      Рад я всему этому. Будет земля русская людьми полна, а знать, и защищена будет. Так и дальше поступайте и мир всяко сохраняйте с кем-либо, кто с другой стороны к вам подступит, яко и вы сами. Грань свою морскую или земную не преступайте и других не допускайте к тому без ведома моего княжеского, а тем паче, вашего личного. Буду договора заключать с другими, будем торговлю какую вести. Так всем другим и передайте, кого по пути не увижу.

  Двинулся Владимир еще дальше. Обошел море то по суше, реку вброд перешел в месте одном. Вода только по брюхо лошадям и доходила. Правда, нескольких унесла силой своею, но на все воля божья, как  то сам Владимир говорил.

  Дошел по пути тому князь аж до булгар. С ними союз  ратный заключил и договор торговный. Решили они, что булгары вниз по реке своей спускаться будут к морю большому, да там с русичами  и  торговать  будут.

  -      По землям, по суще путь тот долог и труден для дела сего будет, - объяснял Владимир булгарину, только вокняжившемуся на своем троне царском ,- а по воде суда те быстро придут и вмиг торговлю какую, обмен совершим.

  Назад же на веслах идти проще будет. Река ваша не такая быстроходная, как наша. Надо нам совместно по воде большой ходить учиться и торговлю уже с другими вести. Что знаешь о Царьграде?- спросил князь булгарина.

  -     Многого не знаю, но слышал, что процветает город тот после разгрому его Игорем, дедом твоим.

  Стыдно стало князю за своего предка, но все ж стерпел он эту обиду свою и сказал так:

• Хмель помутил разум ему тогда, да богатства города того великие. Думаю я  в Царьград тот податься, да прощения попросить у людей. Чтобы зло на нас русичей не держали, и мир был между нами всегда.

• Хорошее дело задумал, князь, - согласился булгарин, имя которому было Святишка, - возьми и меня с собою, когда двинешь в путь тот. Хотел бы и я город тот посмотреть, да обучиться мастерству какому. Слыхивал я, что мастера там умелые. Из простого древа злато чинить могут.

• Возьму, - сказал Владимир, - уже прощаясь и руку для пожатия подавая? - только суда приготовь для того и полотнище большое вместо паруса пос­тавь с ликом бога вашего и цветами, что на ум придут, когда задумаешься над тем.

  -     Исполню это, -  обещал Святошка, - не позабудь только о своем обещании, князь. Beк ждать  буду. Без тебя  сам  не  пойду.

   

  На том они договорились и в стороны свои разошлись. А надо сказать, что   встреча та на самой  границе была, и опосля там же город обосновался, как дань времени тому и всяким существовавшим договореннос­тям.

  Двинулся Владимир было обратно по тому же пути, но по дороге вспомнил, что обещал отцу своему названному, Святиполку значит, заехать и рассказать обо всем.

  Тогда, повернул князь к Ужгороду, а уже оттуда, проведав, как дела там обстоят, двинулся к Святиполку. Вскоре достиг того и все рассказал, о чем договорился и что видел.

• Хорошо ты задумал то все, - согласился Святиполк, - хвалю тебя за то. Мир нужен всем людям. И незачем кровь проливать, когда можно товаром ка­ким просто обмениваться и друг другу в гости ходить. Когда думаешь в Царьград  сходить?

• Думаю, надо вначале  лодии построить, чтоб по реке нашей не плыть, а сразу от моря к их берегу. Так проще будет. К тому же, земля та вся наша русская. К чему паволоком где суда тянуть, когда можно от своих берегов без труда отплыть. Надобно вот только древом помочь князю половецкому. На него возложил я дань эту. Как думаешь, Святиполк, исполнит он сие дело великое?

• Думаю, что да, - ответил уже немолодой князь, - раз город выстроил, то и на это сподручен будет. А вот помочь ему в том дейсно надо. Велю-ка я дуб рубить, да по реке сплавлять вниз к воде той большой. Как мыслишь, князь, дело то пойдет у нас?

• Думаю, пойдет. Только вот надо, чтобы древо то внизу ловил кто-то, а то по воде большой к другим уйдет.

• Сообщим об этом князю половецкому, да еще на заставы. Пусть, следят за делом этим и вглубь воды той древо не пускают.

  Так тогда и порешили князья и сотворили воочию. Дуб тот или бук по-ста­рому, по течению вниз пускали, а там его на входе в море другие на брег стаскивали, а опосля делали из него лодии.

  Так вот и обосновался город тот, что и поныне портом числится на входе в море Черное.

  Николаев его прозывают, а реку ту Буг величают. От слова того раннего бук. Только букву одну изменили русичи. Но вначале не было там ничего и бук тот далее уже по воде большой вдоль брега сплавляли люди заставные, пока не приводили его к месту, указанно­му князем половецким, а там уже другие лодии те строили и на воду спус­кали. Построив же, их далее по воде пускали и в одном месте сохраняли.

  Спустя годов несколько  лодии построены были. Об этом князю Владимиру сообщили, и тут же он сам в поход собрался.

   

  К тому времени родила жена его Рогнедь сына еще одного, которого они вместе Станиславом назвали за привычку его детскую с мал мала ростом ставать, тоесть на ноги сразу подниматься. Уходя, Владимир жене своей сказал так:

  -     Родишь кого без меня - пусть пока без имени остается. Так Бог мне велит. Не знаю зачем то все, но надо волю его исполнить.
  Согласилась на то Рогнедь, да так они и расстались.

  Владимир с собой рати мало взял. Всего-то двести человек их и было. Говорили люди взять больше, как то дед когда-то его брал.

  -     Я ведь не воевать иду, а мир заключать, -отвечал князь им, - а для оборону своего мне хватит этих молодцев.

  А надо сказать, что князь отобрал всех ратников словно по образцу     ка­кому. Все ростом схожи, в одни одежды одеты и не отличить, где кто.

  Смеялись тогда люди, говоря так жене княжеской:

  -     Смотри, Рогнедь, мужа своего не спутай опосля похода его. Все, как один, друг на друга схожи.

• Не спутаю, - ответила жена, - Владимира по большому свету дневному узнаю.

• Как то?- удивлялись тогда люди.

  -    Сама пока не знаю, - смутилась сразу Рогнедь, - но узнаю его сразу же.

   

  Отправился князь в поход. Быстро до Тмутаракани добрался, а оттуда вместе с князем половецким к лодиям подался.

• Все готово, - сказал тогда Ратимор, руку князю киевскому пожимая.

• Хорошо, - ответил Владимир, - почет и уважение тебе за то.

• Не под себя стелю, - ответил князь половецкий, - люду всему тому   то нужно, да и земле русской в целом.

• Как думаешь?- спросил внезапно Владимир. - Веру иную люди смогут при­нять?

• Не знаю, князь, - задумался над этим Ратимор, - но думаю, все ж, что сможет, коль преподнести ее по-нашему, по-простому. Объяснить, как и что, да делом каким подтвердить.

• Что ж, согласен, - ответил Владимир и поскакал чуть быстрее князя половецкого.

• Зачем он это спросил?- подумал тогда Ратимор. - Может и взаправду за верой иной собрался? А если и так, то что в этом плохого. Главное, чтоб польза была всем от того. А как Бога величать - то какая разница. Думаю, он и сам желает того, раз князя русского за этим посылает.

   

  Вскоре добрались они к самому   морю, где лодии  их  ожидали.

• Надо мне к булгарину еще зайти. Обещал взять его с собою. Негоже кня­жеское слово не держать.

• Иди, -  ответил тогда Ратимор, - только ветру паруса не подставляй, а то снесет тебя от курса прямого. Так же, на веслах идучи, прямо в угодье реки той и попадешь. Дальше вверх немного поднимешься. Там город их небольшой  стоит. Исмаилом его зовут. Когда-то князь ихний, булгар значит, та­кое имя носил. В честь его и назвали. Это они позже перебрались в место другое. Река подниматься начала и воды разливать. А до той  поры все там  находилось.

• Откуда знаешь то все? - удивился тому Владимир.

• Сам ходил когда-то туда, - усмехнулся Ратимор, - вот люди те и порассказали. А еще родственниками мы друг другу приходимся так же, как вот и между собою.

• Может и ты со мною на веслах пойдешь,-сказал Владимир, - землю иную посмотришь, людей  других повидаешь.

• Что ж, - можно, только вот надо за себя кого-то оставить. Дней несколько надо мне для того. Не знаю, подождешь  меня  или  нет?

• Дождусь. Только давай скорее, - ответил Владимир, и через время они рас­стались.

  А через три дня лодии в путь двинулись. Дошли до реки той булгарской и вверх по течению к городу тому добрались. Там князя-царя булгарского дождались и уже вместе в поход тот вышли.

  Был Святошка с женою своею тогда. Проявила она свою волю и не пожелала с мужем надолго расстаться. Бог детей им не дал пока, так она к мужу, словно смоль какая пристала.

  Подивился тому Владимир, но ничего не сказал своему соседу по грани земной.

  -      То их дело, - рассуждал сам князь, - не подобно в их семьях разбираться, есть у них свой ум, и они им живут.

  Аж до самого Царьграда молчал Владимир, лишь изредка с кем-то перегова­ривая. И только возле стен его высоких словно проронил:

  -     Будет город сей повергнут когда-то другими. Бойня здесь новая учине­на будет. Не знаю, откуда то все у меня берется, но на мысль в голову лезет.

  Подивились тогда другие тому, но ничего не сказали в ответ.

  Только один Святошка и проговорил:

• Может, Бог детей нам даст после посещения града сего? Будь так – любую веру приму и в бога другого поверю.

• Один Бог для всех, - сказал тогда в ответ Владимир, - только по-разному зовется. Думаю, и они нам скажут то же, - и он указал на стену городскую, на которой собрались люди, судя по всему, готовящиеся к отражению всякого нападения.

  С пристани люди другие побыстрее в город уходили, и ворота за ними за­крылись.

• Смотри, что это они? - указал Ратимор на стены.- Думают, что воевать мы пришли?

• Да, так думают скорее, - отвечал Владимир, - дед мой сильно побивал сей люд городской. Выйду-ка я наперед   и речь вести с ними буду. Вы же пока в тени находитесь до слова моего, к вам обращенного.

  Так и поступил князь. Вышел наперед и к городской стене обратился сло­вами:

  -     Здрав будет, город Царьград, по имени вашего царя Константинополем зовущийся. Прибыл я к вам из Руси далекой на поклон от всей земли русской. Хотел бы я с вашим царем вече держать и мир, договор какой заклю­чить. Дед мой Игорь много вреда вам причинил. За то извиняюсь пред вами и кланяюсь стенам этим городским, - Владимир поклонился, а затем посмотрел наверх.

  Люди молчали, и только один шум морской тишину ту нарушал.

  Тогда, князь  вновь  обратился к  ним.

  -     Знаю, мзду на нас держите большую за боль, вам ранее причиненную. Но я и люди мои в том не виновны. Хотим мы со всеми в мире жить и дела общие какие вести, - князь в очередной раз поклонился.

  И снова стены  ответили ему молчанием, и вновь  он  речь свою  повел,  говоря   о   том   же.

  Кто-то из своих сказал тогда:

  -      Терпелив наш князь и умен. Своего все одно добьется. Хоть и к стене обращается, но знает, чего хочет.

  И вот спустя некоторое время хоть какой-то ответ прозвучал.

  Зазвенела где-то сверху тетива и стрела, вниз улетев, рядом с князем в древ судовую угодила. И глазом не моргнул на то Владимир, а только сказал:

  -      Знаю, что обиду держите на люд русский. Но Бог не велел то делать, и вы об том сами знаете. Хоть в вере иной пребываете, а туда же, к старому тянетесь. Знать и вы тогда язычники, яко мы сами, так как вера та только у вас на языках содержится. Докажите то делом своим – тогда поверю, что вера ваша истинна и праведно в вас самих состоит.

  На стене задвигались люди. Шепот пошел по всей округе. Вскоре ворота городские  приоткрылись, и на брег вышел один человек.

• Здравствуй, князь, - сказал он, несколько величаво держа себя.

• Здравствуй, люд, - ответил ему Владимир, - что хотел бы мне сообщить?

• Боятся люди вас сильно. Много дед твой вреда городу сему и им принес. Но за веру ты их сильно задел. Потому, вперед  на  разговор  с  тобой меня и   выдвинули.

• Кто ты?- спросил в ответ князь.

• Я есть отрок русский, когда-то в этих землях обосновавшийся и веру их воспринявший. Зовусь Меланием. Так имя мое  в  вере  иной.

• А как  по-старому?

• По-старому Ребытом зовусь.

• Что за имя чудное?

• Не знаю. Так мать моя назвала когда-то.

• Что же ты хочешь мне сказать? Хотят ли они говорить со мною или и дальше будут прятаться за стены города сего?

• Говорить-то хотят, только вот боятся сильно, да еще язык ваш позабыли, обучились языку новому.

  -    Что ж за язык такой?

  -     Да, не так  уж  и сложен. Может любой обучиться ему. Надо только время небольшое, да еще терпения     немного. Желаешь ли испытать на себе
  науку  сию?

  - Что ж, коли надобно - то желаю. А что мне для того делать  надобно?

• Сойди  с  лодии своей  и  следуй за мною. Отведу я тебя к самому царю. Пусть, он говорит с тобою. Есть у меня  на  то  такое  право.

• Что ж, согласен. - ответил Владимир, - А коль долго пребывать  за  теми  стенами  буду?

• Не знаю, как сам царь скажет, коли желаешь искренно  ты  сам  видеть.

• Чего ж нет, коли за тем и приехал. Иду с тобою. Погодь, только. Своим людям  скажу  об  этом.

   

  Владимир подошел  к  Ратимору и  сказал  так:

  -      Будьте   здесь все. Я же сойду на берег. Не бойтесь, ничего мне никто не причинит. Дождитесь меня тут, сколько бы времени не прошло. Запасы есть у вас. Можете торговлей, обменом пока заняться, коли та стена того захо­чет. Оружие оставьте. Пусть знают, что мы с миром пришли. Думаю, вскоре они то поймут, и сами нас в град свой пустят.

• Как же я? - спросил булгарин Святошка, подойдя ближе  в  Владимиру.

• Пойдешь со мною. Все же царь и ты сам. Думаю, человек  тот  и  сам  царь  от  того  не  воспротивится.

• Тогда и я пойду, - решительно сказала жена булгарина и наперед выс­тупила.

• То дело ваше, - сохранил спокойствие Владимир и отступил на шаг в сторону.

  Решили они все же вместе идти, и так оно состоялось.

  Сошли на берег втроем и за человеком тем вглубь города того ушли. Ворота сразу закрылись за ними, а на стенах вновь тишина установилась.

  Провел человек тот сошедших прямо к царю. Вышел он навстречу им их своих палат неземных, так как красота вокруг была неописуемая, и сразу знаком каким-то осенил.

• Здравствуй, князь Владимир, царь булгарский Святошка и жена твоя,- обратился после того царь Константин, имя в миру которому было другое.

• Здравствуй, царь Константин, - ответили вошедшие и головы в знак уважения склонили.

• С чем пожаловали и  зачем прибыли в город наш святой?

• Хотим понять веру вашу, - отвечал за всех Владимир, - а также хотим мир заключить и торговлю вести какую.

• Что ж, дело хорошее, не в угод делам прежним, - отвечал царь, - с верой нашей вас сам ознакомлю. С другим - торговцев наших попрошу сделать то. Хотел бы прежде задать вопрос тебе, князь Владимир.

• Какой?

• Хочу знать я, готов ли ты сам веру другую принять и исповедовать бога нашего, единого для всех?

• Что толкует ваш бог?- спросил Владимир.- О чем говорит?

• 0 многом, сразу не ответишь, - сказал Константин, - на это время потре­буется. Можешь его уделить делу сему?

• Да, могу и об том уже людям своим сказал. Ждать они будут столько, сколько для познания сего времени потребно будет.

• Что ж, хорошо. А ты, царь Святошка?

• Я также с ним, - ответил тот, - с ним для сего и приехал. Хотел также мир заключить, договор составить, а заодно веру иную познать.

  Тут и жена его в речь вступилась.

• И я хочу познать все то. А еще, если бог даст мне дитя - то знать, в той вере до конца жизни пребывать буду.

• Ну, что ж, тогда пошли, - сказал Порфирий, которого Константином звали, как и прежнего царя города сего, государства необычного.

   

  С той поры начал их царь самолично языку новому обучать и к вере той понемногу приобщать.

  Долго времени на то все ушло, и на брегу люди аж волноваться начали. Но Ратимор всех успокоил, сказав:

  -      Знаю я князя нашего великорусского. Глупь какую не сотворит он. Знать, так надобно ему и делу русскому. И богу нашему то известно. От того приветливо солнце светит, и на море гладь, да тишь всякая состоит.

  Успокоились все тогда и вновь, как и прежде, дожидать князя начали. Вскоре он сам показался на брегу и, успокоив всех, сказал:

• Буду я еще долго там состоять. Есть на то указание бога нашего. Вы же к делу этому также приобщайтесь. Оружие сложите и на брег к люду другому подходите. К вере новой приобщайтесь и познавайте ее сами. Надумал я  Русь окрестить всю, в веру новую обратить. Бог наш Перун ведает об этом и в деле оном с нами совместно стоит.

• Будет и он принимать с нами? - спросил кто-то у князя.

• Да, дело так обстоит, - согласился на то князь, - бог наш Перун хочет в веру иную обратиться, чтоб бога земного узреть воочию, который Христом-спасителем зовется.

• А почему спасителем? - задали тут же вопрос.
  Но князь ответил по-своему.

• Вот потому учиться вас всех посылаю. Возлюбите город сей, как канон вечности какой, возлюбите и людей каких вблизи, вдали от вас состоящих. Так велит нам бог земной, Иисусом Христом прозывающийся.

  Спустя время небольшое все те двести человек русичей, да еще булгары, половчан немного на брег сошли и в город безоружно вошли. Приветствовали все то люди и отовсюду  тянулись, чтоб на русичей, булгар, половчан усмотреть.

  Разговоры затевали, дела какие торговные прочили. С того и пошло все. Вскоре торговля межлюдская наладилась, и обмен какой чем состоялся. То же и в знаниях новых по вере той происходить начало.

  Всяк по-своему веру ту воспринимал и в настоящего христианина превращался. Так пробыли они там около двух месяцев с небольшим.

  За время то многому обучились и даже псалмы воспевать начали уже самостоятельно. Грамоте их новой обучили немного, языку тому и письменам разным, на шку­рах животных каких содержащихся и между собой соединенных.

  То книги были первые такие, и их тогда Владимир опосля на Русь привез. Была и Библия там о житие-бытие  Христовом. И частью сохранилась она и в музее одном содержится уже  сейчас.

  Правда, не понято то до конца людьми настоящими и книгу ту считают просто летописью  не  нашей.

  Обучили людей тех русских тогда и песнопению по-новому в уклад русским каким традициям. Как то тогда было понято - так и по всей земле русской в разные стороны разошлось.

  Вобщем, от человека простого и его ума то зависело, и так дело то обсто­ит сейчас.

  Спустя время то указанное сам Владимир веру принял и был окрещен именем тем же, так как в день тот другого не нашлось. Так же оно затем и в календаре церковном отобразилось и так по сей день состоит.

  Приняли веру ту и другие,  и каждый имя свое получил. Крестили их пооче­редно, по десятку в день пропуская. Пока все прошли - то еще месяц  с  лишним  ушел.

  Многих одним именем называли, так как в один день крещены были. Так оно и повелось с тех пор. Как один день - так и имена одни воздаются. Опосля того царь булгарский с царицею по обряду новому обвенчались.

  Владимир сам над Святошкой корону-венец держал, а над женою его  -  дева  роду иного была призвана.

  Опосля венчания того и крещения предыдущего поменялись у них имена. Святошку так же, как и царя того, Константином именовали , а жену его -  Василисой.

  День тот был святого Василия. Оттого и имя такое дали. Деву же, венец державшую над ней, Анной звали.

  Так как рядом с Владимиром стояла - то подумали тогда, что он с нею венчался.

  Нет, не было того. Венчался Владимир по-новому со своею женою уже в Киеве, а не Царьграде. Все то по большей части придумано и лишь в одном доку­менте запись примерно  отображающая  состоит.

   

  Опосля всех тех дел святых и в самой истории обозначенных, как принятие веры христианской первоначально, двинулся обратно князь Владимир на Киев, по дороге булгар завозя домой, а точнее их провожая до реки той, к городу их ведущей.

  Заключили пред тем оба князя, по-новому царями обозначающиеся согласно веры  новой, с Константином договора общие.

  Решили торговлю вести ивсяк один другому помогать в деле каком, в том числе по вере состоящем.

  Увезли также оба царя многие предметы церковные, книги, из кож тех поде­ланные, многое другое, мало или в большей степени веры той христианской касающееся.

  Еще по дороге к булгарам тем Василиса бренною стала. Уверовала она тог­да в веру новую еще сильнее и об том князю Владимиру сообщила.

  Поверил в то же и сам князь булгарский, а также князь киевский. На прощание Вла­димир подарок Василисе той вручил, сказав при этом:

  -      Сыну твоему будущему все то поведаешь. В вере новой он рождаться будет. Именем божьим по-своему назовешь его и в мир пустишь. Пусть, княжествует-царствует на земле булгарской и в дружбе с другими всегда состоит.

  -      Так и передам, - отвечала ему Василиса, - и по роду княжескому то пойдет далее. Подарок же твой сохраним и будем оберегать, как зеницу ока ясного. Из рук в руки передавать и память о тебе, князь, в века чтить.
  С теми словами она и приняла подарок, а затем мужу передала, так как тяжеловат для нее он был и по большей части он мужскому полу пред­назначался.

  Меч свой тогда подарил Владимир и на рукояти его знак княжеский стоял. Сохранен до сих пор подарок тот и  находится в одном   из музеев близ города Плиска, обозначенный так от удара  молнии в деревянные терема людские и от пожарищ, при этом возникающих.
  Город, что ныне так обозначен, отношения не имеет  к тому. Речь о старых городах идет, уже по-новому переименованных.

   

  Распрощавшись с четой булгарской, князь в земли русские удалился. Решил вначале он со Святиполком совет держать, а уже дальше нести веру ту в люди.

  -     Поедешь и ты со мною, - сказал Владимир Ратимору, - и надобно к тому делу других призвать из земель отдаленных русских. Будем пеша идти по земле и пока дойдем - все к тому дню и соберутся в краю Святиполка. Пока же весть надобно разослать по всем землям и людей посадских от князя созвать на совет единый.

  Так и поступили они. Ратимор своих людей отправил по землям тем и велел то, что князь Владимир сказал. Сами же пешком от моря подались и через осень, зиму небольшую к Святиполку  добрались.

  Ожидали их уже люди собравшиеся, беспокоился по тому и сам князь Святиполк, но завидя Владимира, с посохом впереди идущего, словно сам Бог по Руси Иисус Христос, успокоился и тут же велел всем в круг собираться, совет тот держать.

  Поздоровался Владимир со всеми и уже по-новому освятил их всех своим крестным знамением. Дальше речь свою начал произносить по делу тому святому и закончил ее тем, что сообщил об мире заключенном и договорах каких. Показал затем утварь разночинную, книги всякие да разную иконопись мелкую.

• Надобно такое и нам сотворить, - сказал тогда князь всем собравшимся, - негоже лик Бога своего не зреть и псалмы-песни при виде том не читать.

• Какой же лик брать будем? - спросили люди собравшиеся. - Мы ведь бога того воочию не зрели.

• Пусть, то будет как мастера наши по росписи такой усмотрят, - сказал князь Владимир, - до сих пор бога нашего Перуна и Сварога рисовали, то так и Христа лик трудом воспоют.

• А, что же будем делать с богами нашими? -спросил кто-то из собравшихся.

• Надобно сказать, сообщить везде и кряду, что боги наши внутри нас состоять будут, ибо с нами вместе веру ту приняли и состоять в ней надале будут. Идолы те какие надобно по реке вниз пустить, и пусть они к морю своим ходом придут. Там их люди половецкие и другие наши из вод выловят и на суда-лодии приспособят по-своему. Будут те идолы путь освя­щать какой во мраке густом туманном или в бурю великую спасать. Еще от грозы охранять и волну собою срезать.

• Неподобно, князь, так поступать с богами нашими, - покачал головою один из посадских людей, в Перемышле заместо князя состоящий, -не поверят тому люди наши. Захотят идолов тех оставить подле себя.

• Как сами поступите с ними - так и люд то же сотворит, - ответил на то князь Святиполк собравшимся,- а еще я вам скажу так. Долго народ русский к той вере новой шел. Веками от нее отодвинут был. Раз пошла она на Русь - значит, то так богу угодно. А идолы все - то наша богу хвала. Он за то не
  обидится. Лик другой и хвалу большую создадим опосля. А сейчас, надобно веру ту признать и всякого на Руси крестить. Киев, пусть, Владимир окрещает. Есть у них там место для сбора общего. Я здесь займусь этим и в землях, ближних ко  мне. Вы же все во всех остальных землях проделаете то. На помощь вам пойдут люди те, что ратниками ранее были, а теперь, приняв веру, стали святыми угодниками. Так я говорю, князь Владимир?

  - Да, князь Святиполк. Все верно. Так и поступим. Но вначале веру сию все здесь воспримут и обучатся до весны-лета начала премудростям веры той разным. Люди мои ратные по землям разойдутся и станут угодниками божьими. Каждого пусть святым человеком называют и в вере послушаются во всем. Знают они каноны, псалмы многие и как веру в день какой сотворять. Во всем этом послушание людом должно быть, а всякое неуважение, неподчинение, как зло изгонять надобно, коли словом божьим ничего не до­бьешься. Но терпение надо проявить в деле этом. Особо не торопить людей к делу этому. Пусть, привыкнут ко всему. Разъясняйте только им хорошо, что спросят. Суть веры сей упрочите в головах  ихних. О многом знать люди простые должны и каноны святые все соблюдать. Празднества какие к дням святым приторочить надобно. То же и к традициям исконно русским относит­ся. Все то совместить в деле одном надобно. В деле обустройства нашей Руси великой. Примем веру, как подобает и семя новое взрастет среди поля людского нашего. Будут дети наши более учтивы друг с другом, с людьми другими также и всяк  закон  уважать, соблюдать будут. Вера к тому ведет и упрочает все наши узы семейные. Впредь обручаться будем по-христиан­ски и имена, богом ознаменованные, детям, себе при крещении давать будем. Сотворят мастера пусть кольца небольшие  из драгого металла, что у них есть. Все должны сим обручиться и  в  вере единой состоять семейно. Так государство наше в  вере одной  скоро состоять будет. Все то ратники мои бывшие знают и об том людям ведать будут. Отцами святыми их называть надобно и одежды для них сниискать какие другие. Хламиды  пусть  будут ими. Надобно только разукрасить их всяко мастерами по усмотру и образцу, приданному людьми, веру сию исполняющими ранее. Святое писание обосновать надобно, где все деяния эти обозначать будет нужно. На полот­нище  нашем лик  Христа запечатлеть также надобно  и  цвет крови, богом ради всех людей пролитой, дополнить. Пусть, так и будет то  -  белизна в голубизну переходяща,  а поверх ее тонкая струйка цвета крови божьей  Иисуса  Христа.

  Окаймить надобно то полотнище  золотого цвета храмою и лик тот святой  на полотнище  из того цвета исполнить. Пусть, как солнце светит и озаряет все вокруг. Такое есть по тому мое веление, как князя великорусского и чело­века отныне  божьего. Все мы рабы божьи, что значит роби божеские на земле . Ибо руками своими творим по укладу в головах наших мысли божеской. Ведано  мне  об том самим богом нашим и в дни крещения моего глас божий во мне внутри открылся. Ведаю теперь я, что он хочет в деле каком и что от нас всех требуется когда. Так людям всем и передайте мои слова. Наз­начу я среди людей моих, ранее вере обученных, главных в деле этом состоящих. Один в Киеве будет при мне находиться, а другие в землях иных, ему во всем подчиняясь. Назову вам сейчас человека того. Вот он.

  Григорием теперь зовут его по вере новой. Так и по Руси передайте всяко­му, что главный в вере христовой - отец святой Григорий праведник. По правую руку посажу от себя его и замест меча теперь скипетр-жезл содержать буду. Верю в силу бога нашего Иисуса Христа, и многие из послушников моих подтвердить то могут. Видели мы чудеса, в храмах состоящие неземные. И красоту ту, неземь всякую намерен я на Руси воссоздать. Даю клич по всем землям русским в Киеве мастерам собраться. Будем чудеса те оттуда начинать творить, а затем на другие города переносить. В ученики дать тем мастеровым людей надобно, да так, пусть, оно дальше и ведется. Мастер другого человека, млаже его обучает. Ну вот, вроде все и сказал вам. Теперь же, за дело общее по принятию веры принимайтесь, а по ходу обучения вас поправлять буду.

   

  И обучение то началось. Не всем то понравилось, но все ж  к вере той приобщились. Окрестились все опосля этого и веру окончательно приняли. Получили имена свои по богу известные из веры той и кому след - тут же обручились, повенчались  значит.

   

  Вскоре все поразъехались по землям разным, и остался Владимир только с князем Святиполком, да еще Григорием - среди всех в вере главным обозначенным. Опосля беседы небольшой и они в путь двинулись по дороге на Киев-город.

  Люд встречал князя как обычно и всяк свою помощь предлагал в деле том необычном, весть о котором разошлась быстрее, нежели доехали сами люди. Благодарил за все то сам князь, а Григорию сказал так:

  -       Бери тех, кто душе твоей угоден будет. С ними работать тебе надальше и службу свою божескую обосновывать.

  Так тот и поступал. Кто ближе к душе подходил - то того и брал он к себе Вскоре много таких угодников-послушников состоялось и в Киев-град входя, обернувшись, Владимир сказал:

  -       Была у меня рать сильная, по стати одному пригожая. Теперь, рать иную имею, по душе схожую и по облачению непохожую. Надо поскорее одеть их в хламиды те и обозначить пред всеми, яко отцов святых, отроков божьих.

  А еще, вступив в черту ворот тех городских, над Владимиром-князем свет яркий загорелся поверх головы его. Никто не знал что то такое, и всяк, узревший то, падал на землю и гласил так:

  -       То сам Бог на белом коне в град Киев въезжает, и сам Владимир в лике бога того выступает.

  Видела то все и жена его Рогнедь и, не утерпев, бросилась ему в объятья, еще до крыльца посада княжеского. Бросились тогда и все дети его, окромя самого малого, что только на свет родилось. А также дети Святиполковы, что уже повзрослели и в рост жене его годились схоже.

  Обнял всех  Владимир детей тех, с коня своего слезая, и сказал при этом так:

  -       Все  вы дети мои по богу идущи и будете ими оставаться всегда. Окрещу вас всех скоро и будем мы все в одной вере, яко семья пребывать совместно.

  Спустя время некоторое так оно и произошло. Но вначале люд и  дети его всем премудростям обучались и посещали тогда школу дневную и вечернюю, самим князем обоснованную для дела того.

  -     Пусть, дети днем учебу воспроизводят, так как ничем особо не заняты, а люд постарше, на работах кторый состоит - нех  к  вечеру идет, опосля paбот  всех и делу святому обучается.

  Так  продлилось  несколько  недель.

  А спустя время оное, крещение града Киева и состоялось. Вышли все на площадь одну, да так скопом и окрещал их митрополит киевский Григорий и имена прямо сходу бросал.

  Подходили по одному и всяк он того окрещал    именем, кторое  на ум взойдет. Так велел сам князь сотворить, ибо имен еще в той вере мало было и ими одними  всех не  назовешь.

  Митрополитом  же князь обозвал того потому, что в вере той Митрофан пре­бывал и Полит по делу святому со стороны  русской во время еще походов Иисусовых. О том поведал Владимиру  царь Константин  и запись об том пока­зал в книге святой их самих. В честь тех первых русских имен и назвал князь чин тот церковный. Так Григорию  и  сказал:

  -     Будешь имена те носить с собою всегда и по вере другому передавать  чинностью своею. Так оно никогда не  позабудется.

  Согласился с тем Григорий, но, то ли позабыл указать, где об том, то ли другие то позабыли, но до наших дней только само название и дошло без всякого смысла.

  Кто-то к грекам это слово отнес, кто-то к другому, но все же правда толь­ко сейчас и пишется о деле означенном.

  Многое в деле том первозачинающем церковном князь сам сотворил. Бог ве­дал ему что, а он в жизнь претворял всяко. Не всегда люди понимали его и принимали слова те попросту без смысла. Но все ж донесли многое сквозь года,  хотя и часть сильно изменения претерпела.

  Особо это произошло по случаю избрания нового царя русского, и когда в плеяду русских князей вошла линия рода иного. Но об этом чуть позже немного.

   

  А пока окрещение то состоялось, и площадь та так Крещатиком  и обозначи­лась. По большей части место оное сейчас к рынку на той улице относится, а усадьба княжеская ближе к  горе  оной  состояла. С тех пор многое пе­ременилось, но все ж и до времени этого донеслось.

  Прежде чем народ киевский окрещен был, сам князь Владимир крестил детей своих, Святиполковых  и  жену свою Рогнедь.

  После того венчались они во храме из древа, на скорую руку сооруженного или собранного. И венчал их отец митрополит всея Руси Григорий. Попозже патриархом стал  называться  и  архимандритом.

  И назвали тот собор Владимирским. До сей поры он на том месте стоит только в виде другом созданном.

  Стоял тогда за спиной у Владимира княжич Святослав - сын  Святиполка, а у жены - его дочь старшая самого Владимира.

  Держала она низко венец тот. Потому к наряду празднества того рукою ка­салась.

  В момент обручения самого Рогнедь присела. Сделал то же и Влади­мир, чтобы в рост с нею быть, став на колени, яко и она сама.

  Оттого и повелось на Руси затем, что венчали на коленях молодых. Это уже сейчас обряд тот особо не соблюдается. А тогда - так оно и было.

  От того же пошло платье невесте заносить, так как длинное оно и венец нести детям, коли они есть у венчающихся.

  Вобщем, все из жизни исходило, а точнее от момента одного жизненного. Был на том венчании весь народ киевский. И до сих пор традиция сия со­хранилась, и многие к собору тому идут, дабы узреть то же, только уже в века другие.

  Так окрестился народ киевский и вскоре после того идолы вдоль по реке были пущены, как того и хотел сам князь. Близ порогов днепровских и по маловодью какому люди их дальше проталкивали, чтоб вниз по реке сплав­лялись. Был тогда на то указ самого князя Владимира и люди были для дела обозначенные им самим.

  Расставил он их вдоль реки в местах оных и приказал объяснять всякому, зачем то сотворяется и куда путь идолы те держут. Всяк люд побывал на тех берегах тогда. Много разговоров пошло уже опосля всего. Всякий по-своему князя величал, а кто попросту и смеялся потому.

  -      Знать, князь сам себя по воде пустил,- говорили некоторые, завидя идола какого, что князя и отображал. - Но то дело его княжеское. Нас то не касается. Мы веру прежнюю сохранять будем. А коль приказано окреститься – то и окрестимся. Худо от этого не будет. Сами знаем - кого почитать должны

  и ему верны будем до конца дней своих.

   

  С тем люди те и уходили, по землям   славу свою разнося о деле том. Конечно, говорили об том и Владимиру. Но князь на то сурово не отвечал, а го­ворил так:

  -      Время пройдет - всякий и разный ту веру доймет. Что толку мечом, силою ее навивать иль на шею обвязывать. Все одно не поймут сразу. Стар помрет, средний при своем останется, а млад какой уже в вере истинной пребывать будет. На все воля божья имеется. Даже на дело жизни людской.

  Передавали из уст в уста те слова княжеские другим людям, а они дальше их продвигали по земле русской. И где-то в конце земель тех то же вос­производилось примерно и так:

  -      Гласил наш князь, что в вере той стар помереть должен сразу, средний при своем остаться - значит, без дела какого, прибытку всякого, а млад – в вере той пребывать будет. Знать из дома уйти должен и в угодники какие
  податься. На то - говорил князь - воля бога нового имеется и за веру ту люд­ской жизнью оплачено будет. Вот, что за веру князь нам, как мзду за дела учинил прошлые. Бояться надо веры той и вглубь чащоб каких уходить, чтоб не достала она во времени каком.

  Так вот все и распространялось в страхе и недопонятии великом. Уходили люди с земель русских далее вглубь лесов и прочего. Бежали от веры той. По всякому случалось тогда. И стар умирал в дороге, и млад идти не хотел куда-то от таких же младых. И от того вера-боязнь еще больше ук­реплялась, и пуще пытались бежать люди, нежели до того. Опустевала земля местами русская и дошли вести те до самого князя.

  -     Ничего,- сказал он тогда,- сами ушли, сами и воротятся. Время подскажет им то. Мечом обратно загонять не буду. К тому же, земли другие заселять надобно. Так что они сами слову моему и божьему подчиняются вне ведома  умственного  своего.

   

  И вновь слова те доходили к людям, бежавшим свет за очи. В потьмах порою они уходили, потому так и сказывалось. Свет вместе с  солнцем уходил, за горизонт скатывался. Значит, за очи уходил. Кто доподлинно понимал их смысл  - слов тех, то домой ранее возвращался, кто же пока в вере старой пребывал - то значит, в бегах состоял.

  Как бы там ни было, но польза все ж от дела и глупости той была.

  Заселили паволж  ту, что князь Владимир обозначил, а некоторые даже чрез реку огро­мную перебрались, да на том брегу и обосновались. Тогда-то первый плот и соорудили русичи, и до сих пор на нем через реку переправа идет, если мос­ты не считать во времени позжем обустроенные.

  Спустя время какое-то сам Владимир в те края отправился, чем страху еще больше нагнал. Но все же, кое-какие дела там сотворил, о которых память в народе осталась.

  Повстречав одних убегающих, а пеша они шли, оттого и нагнал их князь, Вла­димир с ними речь завел и попытался объяснить суть веры новой. Но женщи­ны балаган подняли криком своим резанным, и в князя  охота к делу тому пропала.

  -      Пусть, остаются при своем те бабы, голоса их словно резань в ушах сос­тоит. Время обучит их делу другому, и мысль в небо чрез года возрастет. Пусть, идут себе с богом. Только нех имя себе приторочат от гласов своих. Обзову-ка я их резанцами, да пусть, так и будя. Хоть знать на дальше кто
  будет, что это те, кто первыми от веры той бежать начал.

  Запомнили то как люди сами, так и те, кто князя препровожал в походе. Чуть позже все то и закрепилось за ними.

  А еще чрез время, когда князя уже не стало, обосновали люди те город свой, да так он Резанью  и  зовется.

   А в сторону свернули потому, что к тому времени моголы землю русскую начали посещать. Вот тогда они к своим обратно и подались, уже не думая о вере той и о горестях ее в летах кому-то.

  Еще одно обозначил князь Владимир. Дойдя на сей раз до самой реки и уз­рев широту ее, он сказал так:

  -      Не ведал я, что здесь такова сила речная имеется. Коли б знал тогда, так по-другому поступил вначале. Снедь всю можно по реке     волочь, опускать значит, древо также какое и прочее все, что для жизни в местах сих годится. Реку сию Волжью обозначить надобно. Всякому ясно будет, что по ней сплавлять все то можно и вдоль берегов ее расселяться. Полей много здесь, древ руками посадить можно. Так и пойдет надале все процветать, а чуть позже и стеною взойдет то древо уже тут, возле воды великой.

   

  Так оно в народе потом и закрепилось. Волжь, да Волжь. Гораздо позднее ее настоящее имя состоялось. Уже когда поняли, как длинна она по течению своему. Потому так и назвали, совместно из двух слов исходя. Волжь  да гать  от слова русского ту длину  или ширость всякую обозначающую.

  Опосля похода того на восток, князь Владимир повернул к Новгороду. По пу­ти места родные жены проведал и дорогу от реки той к самому Новгороду обозначил.

  Новгородцам  сообщил, чтобы готовились князя молодого принять, сына Святиполка  -   Святослава.

  -     Готов он уже к тому, - говорил сам Владимир, - думаю, не обидите его своею заботою, яко и меня в свою чреду не обидели. Обучите делу вашему
  всякому новгородскому. Я же  со своей стороны делу другому обучу. Здесь у вас то все соединится и   по-новому град свой обустраивать будете. Церковь построите, собор значит, по-нашему. Там и  креститься и  венчаться будете. Можете, что другое воссоздать, как вам заблагорассудится в деле том едином для нас всех. То будет культура наша, из века в век переходяща. Также памятью о многом будет и о величии самих новгородцев.

   

  Обговорив многие детали еще, князь вскоре двинулся к Киеву. Хотел к варягам пробиться к тем, но времени было мало, потому отложил на время позжее.

  Сам же в Киев воротился, да делами, богу угодными, занялся. Начал он культуру русскую воздвигать. Решил вначале собор построить большой и обозначить именем божьим.

  Взялись вскоре люди за дело то, и строительство началось. К тому времени со всех земель мастеровые сошлись и делом своим по князя призванью занялись.

  Спустя время храм тот воздвигнут был и именем божьим ознаменован. Пред этим князь сына своего крестил неназванного и имя ему дал Борис, которое затем стало именем  царственным, из  роду  в  род  переходящим.

   

  Чуть позже у Владимира  еще сын  родился, которого назвал он Ростиславом, а по богу имя ему Михаил досталось.

  На том ветвь Владимира и завершена была. Больше Бог детей ему не дал. И сам Владимир говорил по тому поводу так:

  -      Знать, Бог знает, сколько детей мне надобно иметь. Наверное, учел он  и сыновей Святиполковых. Хотел бы я знать точно, куда кого определить и в какие земли отправить, чтоб веру подтверждать и дела благие богоугодные  творить.

  На  то  жена  ему  тогда  ответила:

  Сам Бог на то и укажет. Кого пошлешь куда - то знать так оно и должно быть. В том деле важно самому себе не перечить. Так вот думаю  я.

   -   Вижу, что вера сия и тебе мудрости придала,- засмеялся тогда Владимир, - знать, в Бога  веруешь, как и в меня самого.

  А на дальше, совместно с делами, из камней дома-храмы возводящих, князь Владимир начал по старшинству детей в земли разные рассылать. Каждого делу святому обучал сам лично и велел чудеса те же творить в землях других.

  Святославу - Новгород  дался. Великосвету или Всеволоду - Перемышль. Болиславу - земля  радонежская, Глебу - город Суздаль обозначен был, Ярославу - земля волынская, вместе с отцом он там и проживал, и делу тому же учился.
  Уже позже деление вновь воспроизвелось по ряду детей Владимира. Заранее он то определил и по ходу роста какого в места те отправлял с частью рати своей и воеводою-воспитателем, обозначенным ко дню тому, который из простых ратников выдвигался или из сотников, тысячников.

  Светиполку -  Мытгощь досталась, Владимиру -  земля древленская в Искоростени, опосля в Овруче он сел. Станиславу -  Любяч стался, Борису -  град Печенег, а Ростиславу - град с именем сходным Ростов, правда тогда он сразу не так именовался и по большей части как Суздаль проходит в летописях каких. И от этого также путаница идет.

  Так вот раздел земель тех состоялся и уже позже сами князья обозначили их по-своему. Кто град новый воздвиг и переехал в него, кто границы обо­значил строгие, а кто просто из града в град перебирался в землях своих, да так и не осел нигде за век своей жизни княжеской.

  Дочерям же Владимир земли не давал. Оставил их при себе, а опосля замуж повыдавал.

  Ярославна в земли, ныне польскими обозначенными  подалась  за  реку  Угрень.

  Опронежь  в землях киевских осталась. Так замуж  и  не вышла по гордости своей великой.

  Соорудил ей Владимир терем большой, да там она и жила. Вобщем, имя свое в годах подтвердила и веру князя, жены его в бога закрепила.

  Но все то состоялось по ходу роста детей оных, а не сразу в одночасье.

  Владимир же сам делом застроечным града Киева занимался, мастеров делу какому обучал новому, а также зорко следил за возданием богу почестей каких.

  Сам молитвослов составил вместе с Григорием тем - первым митрополитом киевским и всея Руси. Сам бога особо почитал, знать всегда кланялся хра­му какому, вновь  воздвигнутому или ранее обустроенному. Крестился при этом всяко и голову склонял.

  Так оно на Руси и передалось в века другим людям. Правда, не во всех зем­лях то чинно соблюдается. Beлика земля русская и даже действие какое, особо заученное, и то вид другой обретает, сквозь земли те проходя. Колоколов тогда и не было еще; и башни, к верху крестами уходящие, купола значит, были без окон и цельными состояли.

  Это уже позже те окна прорубать стали, чтоб колокола воздвигнуть. От того небольшой раскол в самой церкви произошел и так до сих пор состоит. Не все подчиняются в деле оном святом одному владыке божескому на зем­ле русской всей.

  Много Владимир обустроил, но многое им не доделано при жизни его было. Не так много он прожил, как то в истории считают.

  Всего-то сорок шесть годов ему и стало, когда душа его в мир другой отошла. Оплакивал его весь люд той земли русской. Князь Святиполк еще жив был.  

  Горько опечалился он от того и спустя ровно год также смертью постиг. Сын его Ярослав на посту том заменил, да так и правил там, никогда в зем­ле новгородской не бывая, а только  в  близлежащем  Новгород-Северском.

  Жена  Рогнедь опосля смерти князя стала монахиней. Богу душу отдала. Так тогда на Руси говорили, ибо не пели монахи те, не работали во славу дел каких, а только богу и поклонялись с утра до зари вечерней.

  Дети разошлись в стороны после смерти той, как Владимиром и указано на то было ранее. Самого же князя к церковным делам присоединили и тело, как говорят, канонизировали - мумию значит, сделали и в одном из храмов стоять оставили.

  Для дела того спешно из Константинополя мастера были вызваны, но и руси­чи потрудились, тело до приезда сохраняя. Был вырыт ход огромный и длин­ный под землею и вместе с его продвижением тело вниз опускали.

  Гроб такой совершили, чтоб ни воздух, ни что другое внутрь не попадало. Травами разными обложили, а тело всячески обмазали и тем же голубиным  яйцом  створы  гроба проклеили.

  Добрались тогда ходом тем аж до самой реки Днепр. Вода течью пошла и чуть было   не затопила ход тот. Срочно камнем то все затолкали с глиной, смолой и всем, что под руку попадется, да так и оставили, лишь землей еще больше засыпав и утрамбовав немного.

  Так зачалась Киево-Печерская лавра или отдушина людей богословных. Так ее первоначально называли. Святых отцов туда возлагали, делая в стенах тех каноны -  так  то все первоначально звалось, а уже опосля переименовалось.

  Отдушиной же называлось потому, что души там якобы отдыхали после службы богу земному.

  То, что говорят, якобы хода те под реку вглубь уходят, все то ложно сос­тоит. То монахи придумали, чтоб напугать тех, кто задумал им в одно время горе, мзду учинить. Об том говорить еще будем.

  Все хода те, ими же учиненные, только в горе той и содержатся. Иногда, в тупик какой заводят. То значит, низко опускались и вода уже шла, потому закрывали ход и никого не допускали.

  В одно время монахи бунт учинили. Не захотели они подчиниться воле кня­жеской. Оттого уйму ходов тех нарыли и карты-схемы спутали, чтоб побольше страху нагнать и чтоб к ним никто не приставал воочию.

  Было, что умирали там некоторые, в схронах своих  состоя  околостенных или  застенных.

  Так и оставались там до времен "скоропадских". То гетман такой на Ук­раине был. Он затем хода те почистил и велел закрыть лавру Печерскую.

   Отчего так звалось?

   От того, что реку Днепр Печорой звали опосля Припя­ти. То же и на север вглубь перенесли, да так оно и закрепилось в века. Печера же - пошло от двух слов "печь" и "орошать" или  рошать, поливатьзначит.

  Воду из реки брали и глину, чтоб печи домов обустраивать. Оттого и назвали так. Позже слово "рошать" в "рожать" перешло, так как при ро­дах каких так же вода имеется. Вот так имена, словозначения и зарождались.

  Так вот.

   До приезда мастеров тех из Константинополя, тело Владимира в хо­ду лавры той, только одним камнем заложенной еще самим князем, сохраня­лось.

  А чрез время его наверх выставили, да так оно и до сих пор и сох­раняется благодаря искусству тех древних мастеров. Все то еще из Египта древнего пошло и так по роду какому передавалось. Богом то было обозначено ранее, и так люди тогда говорили:

  -      От Бога то у человека дело состоит, -гласил какой люд.

   

  Люд - то так каждый в прошлом звался. Название человек вместе с Христом и его молитвословием пришло. Так и говорили. Людин  - тоесть, один человек.

  От того и пошло другое: простолюдин, боголюдин /дошло боголюдской, бого-человеческий/.

  На многих говорили просто люд. Люд собрался, люд в поле пошел и т.д.

  Опосля Владимира много дел осталось незавершенных. И все они князю пос­ледующему достались, как то Владимир и завещал. Но не все сразу то сос­тоялось.

  Никто не думал, что князь киевский так рано помрет. Надеялись, что бог ему жизни побольше отпустит.

  Порассылав всех по весям земным русским, князь один остался, да еще дочь Опронежъ  в тереме неподалек  жила. Когда умер он внезапно, то не знали, что и делать тогда.

  Добрыня еще жив был, хоть и стар уже. На целых двадцать лет он был старше Владимира. Он пока за князя оставался. Но опосля кончины князя Святиполка, и Добрыня прахом пошел.

  Однажды загорелся дом-терем его на берегу реки той большой. Там он жил последнее время. Пока люд добежал туда, дом тот и погорел весь. И тело Добрыни не найдено было. Говорили еще люди, что то Бог забрал его к себе за дела его великие по княжескому воспитанию, а еще гласили:

  -      Добрыня прахом изошел от того костра великого. Дымом оброс и в небо, яко бог наш когда-то унесся.

  Так оно и пошло на Руси. Как сгорел кто - так значит, прахом унесся, пеп­лом значит в клубе дыма того.

  Опосля смерти угорелой /так говорили, от того и угарь, гарь пошли слова/ Добрыни, Киев вновь без никого остался.

  Никто не решался трон-посад тот занять. Бога все боялись. Думали, что это он захотел сам править Русью всей. Оттого легенды всякие сочинили и по миру пустили. И часть легенд таких в летописях сейчас хранится. А мужи исторические думают, что то все правдой состоит.

  Но никто в том их не винит. Даже я, как Бог. Ошибаться всякий может. Другоенепростительно. Нельзя какому документу, как самому себе верить. Что душе не подхоже, то она сразу отрицает.

  А душа из прошлого состоит и умом еще прозывается. Так что историю всю так вот по душам и собирать прихо­дится.

  Не все досконально отображено и здесь в книге этой. Есть и тут "про­белы". И их заполнить сообща  надобно. Основа здесь всему русскому пролегает и  суть событий каких указана до мелочей иногда. А коль дружно все то составить, то получится большое произведение, ибо по-другому это и не назовешь.

  Летописью назвать и то нельзя, ибо даты отсутствуют и события какие, к ним относящиеся, также. Все то доработано должно быть сообща, и возложено в целом, как история русского народа.

   

  Но в то же время, нельзя забывать о том, что говорил вначале. Не каждая летопись - то правда сущая и даже предмет какой с указанием даты /года значит/ -  также не указ во многих исполнениях. Именно потому всякая "нестыковка" происхо­дит между умом душевным и умом, натурально понимающим что.
  Многие  мастера "скоблили", тоесть добиваясь своей славы личной, даты те либо вперед, либо назад ставили. Так им было нужно по времени тому. От того награды имели, в книги исторические  заносились  и  всякое прочее.

  Вобщем, лицемерие присутствовало во всем и практически  везде, всегда. Из этого, от чистых людских спекуляций по поводу чего бы то ни было нужно ис­ходить. Из простых эгоистических чувств по хвале излишней и всякому добру, к ней пристающему, словно муха к меду.

  Все, больш не буду говорить по тому, ибо разговор только время отнимает, а пользы мало дает. Скажу так, прямо и недвусмысленно. Кто захочет правду узнать -  то костьми ляжет о земь, а ее добьется.

  Кому же это не надобно и во лжи процветать хорошо - то и всякие уговоры бесполезны.

  Есть на то другое решение и за ним основа всей правды, здесь описанной, лежит. Вот на него и полагаю в большей степени, а до здравого ума достучаться очень тяжело, да еще во времена безликие.

  Нет бога   на земле, и лик тот божеский уже давно силу утерял. Только сле­зы иногда и капают от того, что так произошло, да еще чудеса какие свершаются в знак доказательства того, что бог вообще землю пока не покинул.

  Итак, пойдем далее по боли истории той, ибо надале оно так и случилось.

  Долго еще место княжеское  пустовало. Никто людом тем не правил особо, и всяк дела само собой творились.

  Мастера сами на работу шли, хра­мы те дальше продолжая воздвигать. Никто тогда денег не платил. Их и не было вовсе на Руси той. Только еду и носили, да еще хмель иногда, чтоб еду ту скудную проглотить можно было.

  Этим люди и жили те мастеровые. Другие помогали им в деле том и сами обучались, подмастерьем звались и прочими сходными созвучиями.

  Правда, следил все же за делом тем Григо­рий, кторый жив пока оставался и делом божеским на Руси заведовал.

  Он приходил, говорил с людьми теми, рукою окрещал все камни те и прочее, что рядом стояло или в стороне находилось, но к делу сему относилось.

  Молитвы всякие возлагал возле камней тех, им же составленные и на язык русский перенесенные. Оттого и прозвали Григория того богословом.

  Слово нес божье он впервые на Руси. Опосля смерти его, тело также было канонизировано и выставлено наверх. Но в ряды-годы много властей меня­лось и митрополита того первого захоронили по ходу деятельности цер­ковной.

  Точнее, участь постигла тело его, как и других мучеников в деле свершенства Лавры Печерской.

  Так оно до сих пор и пролегает под зем­лею и имя то первое, ему данное во времени утерялось, хотя от него след все же остался, и уже другие были тем же обозначены и сами себя до ранга того возвеличили. То есть ход такой истории жизни церковной на Руси. Мы же  продолжим  за  другое.

  Так вот.

  Строили храмы те простые люди. Никто ими не верховодил, и сами они всегда меж собою договаривались. Кто постарше будет - тот и ведать делом сиим будет.

  Так вот состоялся первый архитектор на Руси из людей простых и никем не обученных специально. Знания те с неба ему шли, и в дело он их сразу вкладывал.

  Были и ошибки некоторые допущенные, от чего где наклонность либо другое в сооружениях имеется.

  Многое не было понято сразу мастерами по окладу внутреннему или наруж­ному. Особо то было в несоблюдении высотных пропорций. Не могли сразу мастера то дело уловить.

  Лишь намного позже удаль та пришла. Оттого и зовется так.

  Удаль - значит удаление в деле мастеровом. Это оно позже начало переноситься на дела другие, и человек этим стал дополнительно  награждаться.

  Первоначально храмы не были золотом, серебром разукрашены или камнем каким по строго восточному стилю. Все то позже пришло уже в годы Ивана Грозного и гетмана  Малины, прозванного Малиновским. Правда, в истории о нем пишется по-другому.

  Что еще можно указать задело то ?

  Стены возводили с помощью деревянных стропил.

  Стропа - это слово искон­но русское. От слов "ступай" и  "тропа " произошло. Так и говорили тогда: ступай по тропе деревянной.

  А именно такой вид она укладчатый имела и аж до верха доходила. Поперечины   или древа, стороны вяжущие /привя­зывали тогда все это, гвоздей не было / именовались  лучинами.

  За грань троп тех выходили, а иногда срывались и вверх устремлялись, как лун какой. Так оно и состоялось. Лучиной теперь все вверх исходя­щее именуется, да еще деревянная шпора какая.

  Порою, на отдыхе кто-то из подмастерьев или простых людей брал в руки небольшой резец, коим   по камню долбили, и выделывал разные рисунки на древе том. Оттого пошла резьба по дереву и так же стала называться - лучиной. Чуть позже это было переименовано по-разному в соответствии с каким-либо говорливым произношением.

  Окна в храмах тех полукруглой формы делали. Это для того, чтобы луч солн­ца хорошо отображался на стенах, разукрашенных камнем разным.

  Оттого сия­ние небольшое возникало и давало внутри дополнительное освещение. Так и службы в тех храмах опосля велись и так звались. 3аутренняя, тоесть только-только солнце встало, и первые лучи храм осенили.

   Вечерняя - это когда солнце уже садилось, но лучи еще на стенах играли и свет давали.

  Люди работали допоздна, потому молитва к вечеру и воздавалась. Раньше свечей не было в церквях. Их гораздо позже ставить, вогружать  начали. Только светом солнечным дневным и пользовались. Ночь для отдыха была всем, в том числе и самим святым отцам, веру ту преподносящим.

  Внутри храмов тех строилось по-особому. Особые уголки были из-за строи­тельства такого. Хорами они звались. Так как звук пения от этого усили­вался и создавал объемное созвучие в верхах и низах.

  Позже так начали называть тех, кто поет там наверху. Но это пошло из-за того, что в строительстве были допущены ошибки и созвучие то не  возника­ло.

  Потому,  святые отцы и заставили поющих перебраться  ближе  к верху, да так оно в годах и закрепилось. Где же закон тот соблюден -то того не требуется и  петь можно внизу состоя.

  Правда, многие этого не знают и все одно держат хоры те людские поверх голов других. От этого разноголосье  возникает, и песнь какая уже не так звучит.

  Говорят так: "то звук западает". Так оно и есть в тех местах, где законы строительства соблюдены, а  хоры  наверху поют.

  Не было раньше таких мест, как иконостас, алтарь и т.д. Все это на стенах отображалось, и люди вместе с отцом святым и хорами стояли.

  Эти обозначе­ния к позжему времени относятся, когда святых стало много и лики некото­рых негде помещать было.

  Вот тогда, и придумали иконостас. Это чисто русское достижение. В других странах по-другому пошли и тем самым католические церкви от русских от­личаются по внутренней обустроенности.

  На Руси же придумали, что церковный служащий изнутри выхо­дить должен, а не как все, из входа обычного. Оттого "дверь" в иконостасе поставили и все, что с этим связано соорудили.

  Чуть позже отец святой стал попом, батюшкой именоваться. А пошло это из старинного русского об­ряда при рождении детей по одному месту хлопать.

  Вначале с самого первого образования христианства на Руси святого отца при рождении  детей  звали. Омывали быстро то дитя и ему передавали. Слегка хлопал он по месту оному, и ребенок словно просыпался, оживал ре­чью  своей  новорожденной.

  Так оно и закрепилось "поп" от того же русского  слова.

   Попадья - так же произошло, ибо и у нее место то имеется и люди, подследив однажды, дали  именно  такое  прозвище.

  Батюшка  же - это производная от слова отец.

  На Руси так родителя называли, так оно и пошло затем. Но вернемся все же в делу сугубо историческому, хотя и сказанное к тому относится.

   

  Итак, долго земля русская без князя пребывала, пока не решился воцарить­ся на престоле том один из княжеских сыновей. Светиполком его звали и из места своего он в Киев перебрался.

  Многое в деле том запутано состоит.

  И сейчас мы тот клубок размотаем.

  Первое, что сказать надобно, так то, что не убивал никогда Светиполк братьев своих единокровных или названных. Все то ложь придуманная иных для того, чтобы престолом киевским  роду-семье  другому  овладеть.

  Вокняжившись в граде Киеве, Светиполк вел политику своего отца. До­страивал те храмы, земли иногда обходил какие. Границы утверждал и под­креплял всяко, а также за делами ратными и другими присматривал.

  Увеличил численность рати той он аж до пяти тысяч и велел то же сотво­рить по княжествам другим, по земле русской расходящимся. То и учинили другие. Из-за этого и молва пошла, что князь якобы к войне готовится и делают то же другие братья, чтобы устоять супротив его.

  И именно этим слухом, чисто по-русски брошенного невпопад делу какому или недопонимаючи, что от этого может  произойти, воспользовались, так называ­емые, посадско-волостные   люди.

  Не во всех землях князья сидели. Были такие, что там люди волостные справ­лялись по князя указке.

  Почему их так именовали?

  К тому времени те небольшие дробные по земле княжества начали волостями обзывать. Произошло  то  от  простого  слова  "волос".

  А дело было так.

  Однажды один такого рода посадский чин решил себя остричь немного. Позвал он мастерового в деле этом и тот взялся за работу.
  Тут, как назло, пожар в доме случился. Не достриг человек тот указанного и бросился, яко и все, пожар тот чинить. Опосля люди другие прибежали и совместно все то потушили. Позже увидели они чина посадского того и подумали, что это в пожаре он часть волос  своих  потерял.

  И было так. Одна сторона острижена, другая - нет, и вместе все то опаленное огнем. От того и прозвали человека опаленным по волосью /волосу/, а позже все то просто в волостного переименовалось.

  Как скажет, к примеру, кто: "Да, то у волостного случилось", - так сразу всем понятно становится.

  И так же везде слова передались по округе и дошли до самого князя. А было то все еще при  Владимире.

  Он и сказал тогда:

  - Так, пусть, так и будет. Какой люд посадский и чинность ту соблюдает - будем волосными звать, а место волостью называться. Так и мне легче станет и яснее. Где князь сидит - то княжество, где волостной - там волость.

  Вот так это все и закрепилось. И по этому же ошибки в границах княжеств свершаются.

  Дошли только некоторые названья их, а люди считают, что так земля поделена была от края до края.

  Нет, такого не было.

  Княжества - то были как поместья небольшие, иногда только в граде каком и заключающиеся.

  Князь же сам сказал так, что рассылает сыновей по земле для укрепления ее в концы разные. Где же сыновей не доставало, то там посадский чин и сидел.

  Так вот, в волостях тех смута начала воспроизводиться. Как-то раз собра­лись многие чины волостные из земель ближних друг к другу на небольшой совет. Заодно на охоту сходить - уток,  зверя  стрелить.

  Но до того дело не дошло.

  Упились сильно все хмелем и одолел частью он их состав великий. Другие же речи начали вести меж собою скоропальные.

  Говорит  один  так:

• Зачем князю киевскому дань воздаем. Строит храмы он те, а нам что от того? Только нищаем, да во благо свое  жить  не можем.

• Прав ты, Исидор, - отвечал ему второй, -зачем нам это? Может, вовсе дань перестать платить?

• Нет, так нельзя, - отвечал третий, Крамолой который звался, - так князь войною пойдет и вмиг то дело восстановит.

• Что же делать тогда? - спросил четвертый.

• Тут хитрость нужна, - ответил третий, -думал я много по делу своему. Думаю, и вам оно подойдет. Тут надо объединиться.

• Так что за хитрость такая? - нетерпеливо спросили другие.

• Тс-с, - показал пальцем Крамола, - можно ли другим доверять?

• Да, можно. Все они, яко и мы сами, князем киевским помыкаются. Мыть воздают, когда князь того требует завсегда.

• Хорошо, коли так, - ответил Крамола, оглядываясь по сторонам, - слушайте, тогда, что я вам скажу,- и, склонив головы те к себе, продолжил,- надо кое-кого из князей-сыновей на тот свет отправить, а слух пустить, якобы то все Светиполк совершил и доказать то чем-то.

  -    Ты что? - испугались  остальные, - то ж боговы дети, сыновья  те. Коль умертвить их, то и за нами дело не станет. Нет, в том мы не согласны с тобою.

• Что ж,- тогда, дань платите и дальше,- зло сказал Крамола и отвернулся от них, губы свои надув.

  Думали, думали другие и к тому мнению все ж пришли. Захотелось им узреть побольше богатств своих, а заодно какие княжеские земли к своим приторо­чить.

• С кого начнем?- спросили они того Крамолу, опосля раздумий своих.

• Да, с кого? С ближних и начнем. Надо только все обдумать и смуту ту пустить по Руси. Люд поверит всему. Простой он у нас. Так  что за сим  дело  не  станет.

  Вот тогда, опосля хмельного совета того, и начала  мзда какая  воздаваться.

   

  Вначале люди те, погрешники, набег совершили на посад княжеский Глебов и поджог учинили.

  Князь спасся тогда и, уцелев, к Борису   подался, так как он к нему ближе был..

  Прибыв на место, Глеб рассказал о случившемся, и хотели они вместе к Светиполку в град Киев ехать, чтоб рассказать лично о деле том.

  Но люди те посадские, ночью погром учинив, князей побили и не дали того совершить.

  Вновь пожар обустроили, чтоб тела те в огне сгорели. Но люд потушил все то и до них добрался. Завидев, что убиенны братья, люд так второпях из терема полусожженного выскакивал и кричал:

  -     Побиты Борис и Глеб в угорелом тереме своем. Кто-то напал на них и  поджог совершил.

  Тут люди те посадские хитрость свою и свершили. Взяв одного белого коня и подыскав схожие с княжескими одежды, один из них и промчался мимо людской толпы, а следом другие, в ратников Светиполковых переодетые.

  Тут и закричали вновь:

  -     Князь то киевский их побил. Вот он на белом скакуне впереди, а за ним воинство его. Что ж это творится такое? Брат братьев убивает в дому их и по лесам прячется.

  Быстро та весть донеслась до самого Светиполка,  и аж побагровел он от мзды великой, в груди возрождающейся по поводу слуха того.

  -     Как меня можно в таком грехе винить?- говорил он, волнуясь при этом.- Я ведь брат им по  роду, по крови и по земле русской нашей. Что они могли причинить бы мне такое, что я побивал бы их за это?  Враки то все людские. Велю казнить каждого, кто хоть  словом  об  том заикнется.
  И, очевидно, это стало самой   первоначальной ошибкой. Стали говорить люди опосля казни такой первой:

  -     Видно князь следы заметает. Вот и казнит всякого, кто правду ту знает.
  
  

  Спустя время некоторое слухи все ж прекратились. Но не успокоились те, кто сотворил то на самом деле.

  Решили они еще одного князя бивать.

  Отправились в землю словенскую, где князь Болислав правил. А Светиполк как раз в ту сторону походом собирал­ся.

  Подкараулив продвижение киевского князя, люди те вновь набег соверши­ли и Болислава зарубили.

  Не успел князь Светиполк к дому подъехать, как весть уже по всей округе неслась.

  -      Светиполк  брата следующего погубил. Хочет земли все к себе ближе по­добрать. Хочет сам на земле русской править.

   

  Испугался тогда сам Светиполк такого и воротился сразу же в Киев, так и не донимая, что происходит вокруг. Вновь велел казнить всех, кто слухи распускает и тем самым вину свою якобы вторично доказывал.

  Заволновались по делу тому братья остальные. Сестра Ярославна приехала из земель польских, хотя тогда они другими обозначались.

  Собрались чрез время и другие. Поведал им Светиполк, что не делал  того, что люди говорят.

  -      Видно кто-то решил свою мзду нам воздать за дела, отцом нашим совершенные, - сказал тогда  Владимир-2.

• Может и так, - согласился Светиполк, - я уж хотел было и от посада это­го отказаться, да дела отцовы мне хочется довершить. Оставайтесь здесь, будем вместе творить то все, - попросил князь у братьев своеобразной помощи.

• Нельзя так, - ответил Всеволод или Великосвет, - князь нас по землям распределил и велел там то же сотворять. Так что, поедем мы все обратно, а ты твори дальше, а на слухи те взор не обращай. Вели заодно перестать казнить за слухи. Тем самым только вину подтверждаешь, хоть и незаслуженно на тебя она брошенная. Пока же побудем здесь в граде Киеве. Пусть, ду­ша твоя немного успокоится. Не виновен ты перед всеми, а кто дело то сотворил - скоро явью станет. Узнаем об них  сами.

   

  Прознали про разговор тот из уст людей дворовых и те, кто сотворил мзду ту.

  Решили они тогда одним махом ото всех избавиться и землю русскую между собою поделить.

  Прознав дополнительно о дне, когда князья разъезжаться начнут, они в ок­руге киевских лесов стали и выжидать начали  для того, чтоб дело то гнусное сотворить.

  Спустя время небольшое то и случилось.

  Остался в живых только Ярослав, да еще Ярославна-княжна, которая тут же в слухи те людские поверила и сама вдаль земель разнесла.

  Чуть позже Светиполка врагом обозвав, она с землями своими отошла в иное государство. Не сразу то произошло, но под конец жизни ее так как раз случилось.

  Ярослав же в бою том ранен был.

  Стрела сухожилье ему повредила. Был он без оправы воинской всякой. От того начал  на ногу хромать.

  Тех, кто убить его хотел, порубили он, да еще дружина малая, человек с пят­надцати состоящая.

  Тут-то он и прознал про тех, кто сие обустроил из уст одного  смер­тно  раненого.

  Спустя время небольшое он в Киев воротился и все то Светиполку рассказал.

  Ужаснулся тогда князь киевский всего и за голову хватился.

  -     Господи, зачем я на трон-посад вместо отца взошел. Жил бы себе на своем месте, того не случилось бы.

  Ярослав же ответил:

• Случилось бы и так, коль дело до того дошло. Знаю, кому дорогу мы пе­решли. Волостные, сговорившись, то все учинили. Поведал мне об том один из них пред смертью своею.

• Что же с другими случилось?- спросил Светиполк.

• Не знаю, могу только за себя рассказать.

  А спустя время еще, начали вести поступать по исходу боев тех, под Киевом самим случившихся.

  Передали князю, что только Ярославна  с ратью небо­льшой и уцелела, но бежала, очевидно, думая, что брат ее погибели  хочет.

  И снова князь за голову хватился.

  -     О горе мне великое. Уже и сестра родная не признает. Неужто, и взаправду поверила, что я  смерти ее хочу, да братьев других.

   

  Не смог того Светиполк выдержать, да так на меч Ярославов и кинулся  вгорячах. Не успел отступить тот в сторону, так как нога повреждена была, и брат тут же на мечу том и скончался, только и произнес напоследок:

  -     Видно судьба моя такая. Место отца смертью для меня стало. Бойся того, Ярослав. Грешно то перед землей русской место оное чье-то занимать.

   

  Все то слыхали и другие и из уст в уста передали. От того и до сей поры боятся люди место какое занять, и всяк от него отмахивается, боясь, что смерть ему там заранее уготована.

  Но не побоялся того Ярослав и всей своей волею доказал обратное. Но все ж утвердилось предание то, да так смертоносно запало, что до сих пор всем в головы воспроизводится с лет прошлых.

  По случаю оному, с Ярославом в бою произошедшем, велел он опосля всей рати и тем, кто властью обделен какою, в наряд воинственный облачаться и всегда в нем находиться.

  -     Чтоб не привело к последствию тяжелому, -так говорил тогда Ярослав, который Мудрым только собирался становиться, а не сразу таким стал.

  Но вернемся к событиям вышеозначенным.

  Побили князей тогда всех Владимировых и Святиполковых. Бежала Ярославна сквозь земли русские, славу ту разнося. Светиполк же на меч брата бросил­ся. Вобщем, один Ярослав и остался.

  Всеволод, правда, еще уцелел, но в битве той рану смертельную получил и опосля того также землю покинул.

  Всех в одном месте схоронили разом. От того могилы на Руси братские и называют. Все браться были там захоронены, включая Глеба, Бориса, Болисла­ва, тела которых в Киев были доставлены.

  Так до сей поры они в могиле одной и почивают.

  Мало что от того осталось, но все ж кое-что сохранилось. А находится все то под одной мостовой киевской. Всяк ногой по тому склепу братскому ступает и кости те по-своему "ворошит". Оттого мзда иногда киевлянам воздается так же по-сво­ему.

  И по сути дела того кости те перезахоронить бы надобно. Негоже так поступать с останками людей тех.

  Все, что с Борисом, Глебом связано сейчас неправдой состоит, как в большем, так и в малом. Имена только сохранены в точности, да и то благодаря Яро­славу, который сам описал все то и желал, чтобы знали и другие.

  Так вот та история и состоялась, что братоубийственной войной и между­усобицей зовется по эту пору.

  Не было то дело именно так. А как, вы теперь уже знаете. И можете свое мнение по тому составлять, а также думать обо всем.

  Ярослав принял сразу посад киевский и мигом в землях русских порядок навел. Собрал сразу же он совет великий, созвав на него всех волостных.

  От того съездом на Руси всякий сбор прозываться начал. Съезжались все к Киеву, да так оно все и закрепилось.

  На совете-съезде том Ярослав разбор дел учинил и виновных в смерти братьев сразу на казнь отправил. Так и сказал:

  -     Воочию знаю, кто то был и почему содеяно так. Потому, так же и посту­паю, ибо Бог велит за зло содеянное наказывать сразу же, ибо оно породит другое зло, безнаказанностью зовущееся.

  Вывел всех тех обидчиков князевых Ярослав на площадь киевскую и об том люду всему поведал.

  Хотели растерзать тогда их всех киевляне, но Ярослав не дал людскую злобу в сердцах разжечь. Остановил он все то и, обратившись ко всем, сказал так:

  -     Люди эти учинили мзду на земле русской. Хотели хвалу только себе во­здать. Жить по-княжески хотели. Дань киевскую не хотели признавать. Сознался в этом один из них и вину признал предсмертно. Крамолой он обзы­вался. Зачинщик он ихний. По приговору княжескому, мною лично составленному,­
  велю я, князь киевский, головы отсечь виновникам секирою на срубе дерева большого. Всяк того будет заслуживать опосля, коли в деяниях подобных замечен будет. Даю слово последнее сказать виновным, если хотят они того в этот час предсмертный.

  Наперед выступил один из этих людей и сказал:

  -  Люди добрые. То наговорил на нас все князь. Не хочет братьев вину при­знавать. Хочет княжескую честь-почесть, за отцом следующу, уберечь всяко. Не хочет позора того, а потому велит казнить нас, а не миловать, как то подобает великому князю русскому.

  На том тот речь завершил и ступил назад ко своим.

   Ярослав сказал тогда:

  -     Верите ли вы им, люди, али нет? Коль есть такие - то выходите. Будем до­прос чинить и по боли  спрашивать, раз так дело то достойно не завершается.

  Никто тогда из людей киевских не вышел, а, наоборот, все  отодвинулись еще дальше.

  Ярослав то заметил и добавил:

  -     Не бойтесь. Вреда люду простому чинить не буду. Для меня правда важнее, нежели что другое. А коль не хотят ее сказать так, то добьюсь того же через боль какую.

  И тут же допрос тот привселюдно был учинен. Заголили спины кое-кому из обозначенных и принялись ратники их ремнями потчевать, на которых  мечи  содержались.

  Кое-кто не выдержал того и опосля минут нескольких просить прощения начал и рассказал то все, как оно было. Тут же бить перестали и к месту казни всех потянули.

  Спустя время казнили, и тела с отрубленными головами в дно реки опусти­ли, ископав яму там подводную  заранее.

  Место то сам Ярослав указал, пояснив то все так людям копающим:

   -   Всяк вражда, зло, умысль какая на дне реки пусть почивает. Коль и вы­йдет что, так теченьем его и унесет прочь в море большое. А там вода со­леная свое дело сотворит. Иссякнут силы те злые и растворятся в соли большой. А в земле грех их содержать. Будет она выталкивать из себя зло то наружу и любой подхватить его сможет.

  Так вот произнес Ярослав и в словах его смысл оный имеется. Но люди по­няли то по-своему и опосля уже сами кого хоронить так начали, говоря примерно так же, как тогда Ярослав.

  Но недолго то продлилось, так как вскоре власть иная стала, и на Руси духовенство править начало в угоду самим себе, а также расползающейся черни из других государств, тоесть монахам переходным или таким же святым отцам.

  Они свое учинили и по-другому все то совершать заставили. С одной стороны - хорошо, ибо сам князь всего богом сказанного недопонял тогда и учинил именно так.

   С другой - плохо, потому как, что не делается, то без всякого обоснования и смысла далекого.

  Так вот.

  После разбору того всеобщего или привселюдного, Ярослав по-настоящему править начал.

  Издал он сразу закон, по которому каждый жить должен. То был самый первый закон на Руси, который на "бумаге" времени того был составлен.

  Сам по себе закон был жесток. Но во всяком плохом и доброе имеется. Или во всякой жестокости доброхоть также всходит. Боялись люди зло кому учинить любое, ибо сразу же казнили за это. Даже по самому малому могли казнить.

  Справедливость тогда пошла на Руси. Люди друг к другу относились добро­желательнее  и всякий раз руку пожимали, чтоб другой не подумал о враж­дебности какой. Не было ни воровства, ни поджога, ни словесного обзывательства.

  Конечно, в горе людском по чьей-то стороне то добывалось, но во многом люди тогда преуспели за счет закона того сурового. Мзде какой не было места и боль какую сердечную всегда ведали друг другу.

  Боль воспринима­ли, виновных или греховных - казнили. Оттого и вера в справедливость за­чалась на Руси, ибо видели люди, что правда торжествует при законе том.

  Но, к сожалению, не долго то все было. Рано погиб Ярослав. В реке той бо­льшой он утонул по весне длинной, из-под леду дитя спасая. Был он тогда со своим конем и тот погиб, в воду за хозяином бросившись.

  Дитя то уцелело, на льдину князь успел его вытолкнуть. Самого же другая в голову ударила, и высь пробила /висок, значит/.

  От того и погиб он на плову том.

  Хоронили его всем Киевом. Хотели внача­ле с князем Владимиром поставить, но затем передумали, вспомнив о его словах, предыдуще сказанных.

  -   Захороним его вглубь земли нашей. Пусть, добро, честность от него в люд исходит. И мы такими станем от того.

   

  Так и поступили. Могила князя Ярослава опосля разрушена была. Кое-кто, чернью обзначающийся, поковырялся в ней, думая, что там драгоценность ка­кая имеется. Но не сниискав ничего, в злобе порушил все то, да так она неприкрытой и оставалась до времени другого.

  На круче могила та была и добраться туда мог не каждый. Ветром сильным могло вниз сбросить и много люду от того пострадало. Потому, мало кто навещал ее, а спустя время и вовсе забыли.

   

  Но все ж вернемся к делам князя сего и обозначим, почему Мудрым его в свое время прозвали.

  А дело было во многом, действительно, мудром.

  Заставил князь дороги киев­ские обустраивать, чтоб лошадь, по ней идучи, не спотыкалась. Опосля того заставил  везде по земле русской деревья вдоль дороги какой насаждать,  чтоб кручина зимняя дорогу ту не забросала и всяк везде след ее виден был.

  Тоесть, по деревьям, где их мало было, дорогу и определяли.

  Чуть позже повелел князь в Киев-граде деревьев побольше насадить, чтоб горы те скрепляли корнями и части земли в реку не валились. Разные де­ревья были и аж из Тмутаракани  доставляли  какие.

  Приживались они и цвет свой давали, аромат везде рассылая по округе. Благовониями люди его обозначили и всяк вдыхали аромат тот в себя. Мно­гие исцелились от недугов каких благодаря тому. Из-за этого и другого князя того великорусского так и прозвали.

  Также мудрость свою в деле другом проявил.

  Создал он  книгоопахальню - так тогда первая библиотека звалась. Мух и прочее заводящееся там гоняли и опахалами большими  дело  то обозначали.

  Так что по складу ума русичи и турки рядом состояли, как оно и положено быть одним из роду одного, двойственно разросшегося в ранние года становления людского.
  По большей части писал те книги сам Ярослав, историю русичей рассказывая, а иногда, просто сочиняя что-то свое.

  Были там и книги святые. Те, что Григорий еще создавал с Владимиром и те, что с Константинополя  при­везли.

  Заставил люд Ярослав в школы ходить и особо детей малых.

   -   Пусть, говорит, - обучаются всему. Мало людей, умеющих что-либо после себя оставить. Ум свой скреплять надобно пером каким и развивать его надальше, чтоб и другим передалось то же.

  Опосля Ярослава все то продолжилось, но когда духовенство власть взяло, то школы те в церковно-приходские  переименовались.

  Прихо­дили в церковь и обучались. Оттого и название такое состоялось.

  Укрепил многие града Ярослав валами и стенами, а также придумал машину первую стенобитную. Так она в чертежах и до сей поры состоит и сохраня­ется в месте оном.

  Кладь кирпичную возвел он тогда и велел кирпичи те делать в местах, где глина подсобная делу тому была.

  После смерти князя как-то все забылось и уже гораздо позже вновь вос­произвелось.

  Оставил после себя Ярослав в народе многие   преданья, сказанья и леген­ды. Сам он то все придумывал и по вечерам детям своим, другим приходящим  рассказывал.

  От того и повелось на Руси вечером сказку какую сотворять. Во многом он унаследовал жизнь Владимира, который рассказывал сам о своих походах, случаях и тому подобном.

  Но и своему уму воздавал он многое. От того всякая невидаль-небыль вос­производится. Всякое в жизни случается, и всяк понимал то по-своему.

  Так же и с князем происходило. Во многом не был он досконально точен  и  прилежен. Сам ту письменность зарождал, добавлял многое к уже ранее известному, а кое-что и менял.

  За время правления князя этого многие города, веся /земли, значит/ назва­ния  поменяли.

  Обосновал он город "Тур" -  Муром. Назначил туда волостного Илью. Огромен он был ростом своим и страшен бородою. Доставала она аж до пупа ему.

  Отчего тур звался?  Потому что, туры там, звери те водились.

  Муром же сос­тоялось потому, что город муром обнесен был первоначально еще до города созданья. Так тогда повелел Ярослав. Так тогда и говорили:

  -      Сходи, там  за  муром снедь имеется.

  Так оно в народе и закрепилось словесно, а уже позже в бытность иного князя обозначилось.

  Волостной тот в сказках отобразился и занял место подле двух других героев - Добрыни Никитича и Алеши Поповича, имя, правда, последнего к делу сему не относится и возникло уже позже в бытность царей-полководцев   русских.

  Обосновал Ярослав также город Ярославль. Первоначально он Рогожем зва­лся от бесчисленного количества   рогатых животных, которые  зачастую  рога  выставляли и бороться меж собою выходили.

  Уже после смерти князя город был переименован и именем другим ознамено­ван. Много еще городов русских самим Ярославом было обустроено, обозна­чено и обо всех не укажешь. Все свою историю имеют и по большей части ее же и хранят в землях своих или иных еще.

  Было у Ярослава два сына и пять дочерей земных, тоесть все они Ярослав­нами прозывались.

  Смешно? -  скажет кто-либо сейчас.

  Но, увы, так оно и было. И о Ярославнах тех у самого Ярослава рассказ имеется. Все думают, что то просто сказ или легенда такая. Но все ж, правда там имеется.

  Сыновья так же именем одним звались - Мстислав. Говорил Ярослав по тому поводу так:

  -      Все дети мои, яко и у бога нашего на земле одним именем зваться  бу­дут. Сыновья - Мстиславами, а дочери - Ярославнами.

  "Мсти" - то не от мести слова происходит, а от другого корня его.

  Мсти -  значит, нести по жизни все то, что собрано веками хорошего. Букваль­но оно и обозначало - нести  и только в годах изменение произошло.

  Дело в том, что буквы "н" и "м" ранее чем-то сходны были. И имена те надобно бы читать, как Нстислав, что и обозначало нести. Но, как и сказано, все то претерпело свои изменения как грамматические, так и словесно искажаемые и обрело Мстислав, якобы месть должны  те  сыновья нести.

  Повзрослев, дети все разошлись по земле. Князь не  сажал никого на по­сад. Говорил он так каждому, кто собирался в дорогу дальнюю или из дома киевского улетал:

  -     Иди, куда глаза глядят, пока солнце не село. Где примут тебя - то там и осядешь. Назад возвернешься - я приму сам. Знать, мало обучал всему и делу хорошему учил. Буду дальше то  творить во благо твое и уме­нье.

  Но то к сыновьям относилось.

  Дочерям же князь ведал так:

  -     Коли замуж захотите, то клич дайте по земле русской. Сами делом ка­ким займитесь и в нем предела достигните. Кто сможет сотворить то же - то пусть, сделает схожее, а кто нет - то знать,  и  руки  твоей недостоин.

  Горевали по тому поводу девицы. Сильно уж их отец прижимал в деле оном.

  Но подчинялись и каждая своему делу была обучена. Но князь говорил еще и так:

  -     Горевать по тому поводу не надо. Сам знаю, что замуж пора кому. Но поймите и вы мою заботу отеческую. Не хочу я, чтоб замуж за кого попадя выходили. Должен человек тот достоин быть по своей способности к делу какому. Так ум ваш и его уравновешен будет. Жить станет легче и всяк всегда друг друга понимать будете и любить также, потому как ум всегда к другому уму тянется.

  Вот так говорил жестокий Ярослав своим дочерям и, конечно, смысл в том имелся.

  Согласно тех его деяний каждая дочь соревнования по делу ее обу­страивала. И, конечно же, все это неизменно в сказках отобразилось, как сам Ярослав и написал.

  Правда, приукрасил он многое из того всего, что порою просто смешно происходило на глазах у самих киевлян.

  Но им то в радость было. Смеялись по делу тому и всяк князя величали по-своему. Еще и из-за этого Мудрым прозвали.

  -     Не хочет князь, чтоб дочерям худо было. Хочет, чтоб умом ровня шла от мужа какого. Значит, мудр князь-то наш. Почет ему и уважение.

  Так вот просто и обыденно по дню тому и  говорили люди. И никто в глаза тогда не заискивал и спину ту не гнул, князя или дочь его завидячи. Просто все было и обыденно до простого.

  Было, конечно, тяжело дочерям тем мужей избрать и до реву слезного дело доходило, что аж гора тряслась.

  Так шутили люди. Но все ж, замуж все вышли и мужей по достоинству получили.

  Оттого пошло на Руси, что муж /мужчина, значит/ должен был готовить уметь или стряпать, так как тряпками то все носилось и прикрывалось /крышек не было на горшках/, вышивать, дело рукодельное знать, ну и другое по жен­ской части более приходящееся по современному понятию.

  Но была одна дочь, которая хорошо из лука

  стреляла и мечом неплохо орудовала.

  Обучил ее отец тому делу, думая, что так она легче мужа найдет. Но не так получилось в жизни.

  Почти, самой последней она замуж пошла. Соревнования или стязания были по делу тому много раз. И никто не мог победить девицу.

  Если в мече доставалась победа, то в стреле никак не шла.

  Вконец, нашелся один, который ее перехитрил немного. А раньше в яблоко стрелу пускали шагов с двадцати пяти. Было оно небольшое по себе и тя­жело попасть в него случалось.

  А тот человек, схитрив, взял и свое яблоко побольше поставил. Оттого и попал в него, что его оно было. А так бы Ярославне той еще сидеть долго пришлось.

  Не понравилось особо то князю самому, привирательство  это, но все ж по­беду признал за ним. Да и люд киевский того требовал, руками хлопая.

  Хотела, конечно, и сама девица. Смышлен был юноша тот и красив собою. Вобщем, понравился он ей. Так то венчанье и состоялось. А опосля разговоры по Киеву велись.

  -      Не хотел князь того, да вот пришлось. Перемудрил сам себя в деле этом. Победил его отрок  тот  своею мудростью.

  Только не мудрость то была, а всего лишь хитрость небольшая. И сам Яро­слав по делу тому  сказал попозжа:

  -      Взял отрок хитростью, но она его и накажет  в жизни его. Хотел я было не отдавать дочь, но пожалел услад ее молодой. Пусть, водицы той попьет, что мать испила. А то как же, деве  быть  и  замуж  не  выйти.

   

  Уже после смерти Ярослава слова его подтвердились. Погиб тот отрок, на охоте будучи. Не попал сразу в место одно зверю дикому, и он его порастерзал.

  Вот, так вот, люди  добрые  русичи.

  Кто хитростью возьмет - того хитрость и приберет или иначе отомстит по-своему.

  Раз не умел стрелять   точно, то не надо было и на ту охоту идти. Но, раз что-то показав, хотелось ему и другое доказать.

  Чувствовал какое-то свое недосягательство до Ярославны той и хотел его по-новому истолковать. Хотя и хорош был сам собою, но все ж с жизнью из-за хитрости той попрощался.

  Говорила тогда его жена Ярославна:

  -      Прав отец был во многом. Не хотел он замуж меня отдавать. Видела то, но пожалел он тогда и согласился. Век буду помнить то и детям своим пе­редам.

  Что до других дочерей, то они замуж более успешно вышли и до дней стар­ческих дожили.

  По-другому  с  сыновьми  было.

  Отправляя их по землям, Ярослав обязывал де­лом каким заниматься, а не просто по лесам, полям ходить.Добивались они своей славы сами. В  труде  великом и  "горбонесущем".

  На горбу, спине значит, бревна носили, прочую работу исполняли аж пока не дошли до мастеровых, и воочию люди в их верности делу какому не убедились.

  Каждый из них самостоятельно всего добивался, и свой путь жизненный прошел.

  Спустя года обосновался один Мстислав в городе Перемышле, а дру­гой - в городе Чернигове.

  Там и княжить начали опосля смерти отца своего. На трон киевский не по­сягался никто, и каждый землю свою обустраивал, как мог. Вобщем, жестко воспитал сыновей Ярослав и отправил, как то говорят, в люди.

  Только понимается это сейчас по-другому. Думают, что для того нужно дорогу учености какой  подсластить.

  А тогда, такого на Руси не водилось. Знали, конечно, люди, что Мстислав какой - сын княжеский. Но в деле каком спрос был один. Вместе творили, думали, как совершить и добивались того совместно.

  Так вот "своим горбом" сыновья те и взросли однобоко, тоесть каждый по-своему.

  Конечно, письменам каким, делу божьему Ярослав их обучил, и были они в том ведомы.

  На  дальше они сами творили что и записывали народные премудрости всякие.

  Чуть позже старший Мстислав, который в Перемышле "сидел", написал  "Слово о полку Игоревом".

  Бог давал ему познание, но не все точно тот отобразил. Просто побоялся, что люди могут отвернуться от него, так как с Игорем тем в одном роду он состоял.

  Многое другое было описано им из тех же уст, но мало что дошло ко време­ни сему.

  После смерти Ярослава люд киевский затребовал сыновей его к себе. Вместе они и приехали. Решили тогда так.

  -   Пусть, оба князя здесь находятся. А дела какие переходно творить бу­дут.

  Тоесть, то один, то другой по очереди. Так оно и стало. Но все ж недолго продлилось.

  Простудился раз брат младший на охоте, да так и не спасли его люди. Помер он и после себя двух детей оставил, которыми старший и за­нялся в деле воспитания всякого.

  Похоронили его рядом с отцом Ярославом на кручине той. Заодно могилу ту поправили, что ветром частью разнесена была и травою заросла немного.

  А было то как раз в светлое пасховое воскресенье. И хоронили в тот день. Тогда и решили, что нужно могилы усопших в день тот поправлять, а в день другой поминать.

  Так вот на Руси появились еще две традиции, из которых мало что толком дошло, да только что яйцо красить и осталось.

  После случая того многие на охоту перестали ходить.

  Боялись гнева божье­го. Думали, что то Бог покарал князя за его великую любовь к делу тому.

  Зверя много развелось спустя время. Волки, да и другие начали заглядывать аж к домам людским.

  Тогда, распорядился Мстислав Ярославович /так как он старший был из братьев, то его по отчеству называли. Если же он умирал бы, то отчество к сыну меньшему переходило/ волков тех  отстреливать, а другого  зверя отганять.

  Вот с тех пор и пошла охота на волков, да так до сих пор и ведется. Где с  умом, а где просто так, ради забавы всякой.

  Чуть позже гон и на других произведен был, так как волков меньше стало и зверя другого побольше  развелось.

  Так вот охота или гон общий и закрепилась в годах. По ходу истории, пра­вда, вносились изменения в дело это, но смысл всего того в те  корни ухо­дит и ко времени тому относится.

  Далее, прежде чем историю продолжить, отвечу на некоторые  вопросы, по  ходу дела этого возникающие и не дающие  спокойствия  самому "летописцу" времени  этого.

  Но предыдуще  все  же осветим суть возникновения подобного, тоесть почему вообще  вопросы такие возникают.

  Так вот, как уже и говорилось, из настоящей  истории  люду  русского мало что почерпнуто. Говоря проще,  мужи ученые времени настоящего и немного прошлого  /тоесть, близких лет ко времени нашему /  не во всем разобрались конкретно и выдвинули свои теоретические формулировки времени прошлого, которые основаны только на "Филькиных грамотах", да еще  сказках   русских, писанных  когда-то  людьми  лет прошлых.

  Создали  они  целую ветвь княжеских родов и сетей, к ним якобы тянущихся. Оттого имена пошли князей разных  и  по-разному называющихся.

  Многое, как и говорилось, воспроизведено неверно или не верно истолковано, тоесть пе­реведено. Но самая большая утрата в деле этом -  это иллюзия людских моз­гов  или  игра воображения.

  Из одного весьма сомнительного документа раздувалась целая "томная" история. Оттого имена появлялись и в душу  кому западали.

  Так же и другие на фоне того поступали. И вконец, пришли к тому, что на Руси той князей  было,  как блох на  шерсти  собаки бродячей.

  К этому надо добавить, что всякий князь жениться не торопился, так как делами весьма  занят был. Потому, потомства  и  не   было  у   многих.

   А ,теперь, отвечу  на вопросы другие.

  Кто то есть Владимир Мономах  - князь новгородский?  Не было такого князя и все  то  людьми выдумано,  а еще в этом суть  другого  движения  на  Руси пролегает. Об этом  будет  впереди  еще  сказано.

  Были ли связи зарубежные у тех князей, что мы описали? 

  Да, были, но лишьодинокие, тоесть изредка достигающиеся  самими, коли  они  того хотели. Только раз  прибыли литовцы  те  ко Владимиру в Новгород. Он же в Царьград ходил, да еще с варягами встречался уже перед смертью своей. Был он тог­да в Новгороде, как и всегда  дела  усматривал.

  Вы думаете, отчего на Руси инспекции и  другие  проверки пошли?

  Именно от этого.

  Князья  тогда  все проверяли  и  делать что  заставляли.

  Из этого же и пошло: "Вот, приедет князь и всем нам скажет".

  Правда, во  времена  иные  та присказка  переина­чилась.

  Так вот  к нему варяги и "заскочили". Узнали они, что князь туда походом идет и прискакали, чтоб поговорить. Тогда вот Владимир и  заключил с ними договор о соединении их земель воедино.

  Были варяги те чистыми скандинавами, что сейчас. Не было тогда деления на финов, шведов, норвегов. Заодно все  были.

  Все то люди "русские", ибо по крови так дело состоит. Это они позже смешались с другими, благодаря той же Руси вели­кой или ее царям, и обосновали свои группы, тобиш народы  настоящие, да и то не в полном составе смешались.

  На встрече той и решили, что князь свенингов  сродственно князю киевскому приходится, так как первоначально  оттуда  они были  изгнаны  с земель своих.

  Ольга  то  еще  творила. И опосля  все  то  велось.

  Вобщем, группы те  разрозненные вначале пополнялись другими русскими, так же со своих земель согна­нными. Оттого  и  перемесь  такая и   вид   разный.

  Договор еще составили между Владимиром  и  князем тем, звали  которого Ро­маном. Землю  всю  ту  к  Руси определили  и  решили завсегда  так  и  оставить.

  Имел также право князь свенингов  на престол  киевский, и  об том  люди русские  знали и,  особо новгородские, так как ближе  всех  к  тем  и  бы­ли  во  время  того  действа.

  Опосля встречи той связей никаких не было. Ярослав землями  своими  зани­мался, в варяги  или куда  не  ходил.

  Те своим делом занимались. Расширяли границы, доходя до  княжества  литовского.

  Так что, на разговоры, встречи времени не было. Знали, что то русичи  /варяги, значит/ и того было доста­точно. Это, примерно, как сейчас.

  Знаете, что какая область в России сос­тоит и того всем достаточно. Просто доступность и передвижение сейчас другие, а  тогда  того  было совсем  мало.

   

  Только и была одна дорога, которая с годами  зарастала, и ее  снова  прорубал  кто-то.

  Так  же  и  Петр - царь русский  делал.

  Оттого и пошло то выражение: "Окно в Европу прорубил", но об нем   впереди все будет и надале  определим  то.

  Ну, а теперь,  когда некоторая суть вопросов ясна стала, пойдем далее по истории Руси великой. Кстати, по слову этому.

  Великая не от славы какой-то ocобой, a потому что территории  большие. Так вот и называли всегда и другого смысла тут не было. Это уже позже славу отщепенцев  присвоили  и  сами  себя вознесли.

  Потому, весь  мир  иной  и не любит русичей  всех.  Слишком  рано славу преподнесли себе, а толком ничего не добились. Ну, да ладно, будет еще время об том наяву поговорить, а  сейчас, продолжим.

  Итак, остался один князь на Руси править Мстислав Ярославович. Воспи­тывал он двух детей брата умершего младшего.

  А были то мальчик и девочка. Одного году  - двойня значит. Звали  их  соответственно Михаил  и  Мария.

  Так отец их назвал еще при жизни своей в честь святых по церковному делу состоящих. Мать детей тех при родах померла. Так что, Мстислав был для них, как говорят, и отцом, и матерью.

  Любил он их очень сильно. Воспи­тывал по-разному: и в трудности  какой, и  просто  в благоденствии.

  Вобщем, когда подросли оба, и  по осьмнадцать им стало, то люди молодые по­лучились хорошие или, как говорят, на славу.

  Мстислав делами все теми же занимался. Достраивал начатое  и  создавал новое.

  Заложил он Софиевский собор, прочитав у отца, что Олег еще Вещий  того  хотел.

  Он же его и построил, правда, лишь основную часть. Другое было во времена следующие достроено.

  Надо сказать, что собор тот еще Владимиром зачинался, но дело до воздви­жения так и не дошло. Потому, работа основная на время Мстислава Ярославовича приходится.

  Объезжал и он города какие и реку Клязьму так назвал за прозрачность воды ее и холодность, как в колодце каком. Так и говорил князь:

  -   Клязь земная, а не вода реки текущей. Пусть, так и состоит в имени этом.

  Клязь - то слово от кладезя происходит, от колодца  значит.

  Опосля воздал город, который Костромой зовется, а еще позже обосновал Ли­пецк, по тому времени как Тутов Верх зовущийся.

  Вобщем, много дел благих совершил Мстислав и много городов в жизнь пус­тил.

  Спустя время детей тех взросления, отпустил он их в люди ,как в свое время Ярослав с ними поступил.

  Разошлись дети те по земле русской и вскоре вокняжились в местах раз­ных. Мария замуж пошла  и  вскоре детей народила  также  двойню.

  Михаил бра­ком венчался и осел в граде Новгороде.

  Мстислав и далее правил, дела свои верша. Дожил он аж до шестидесяти двух лет. За время жизни своей так и не женился.

  Похоронен был вместе с отцом и братом своим   на горе-круче, ветром обдающейся.

  Занял место его Михаил Мстиславович, из Новгорода в Киев переби­раясь. Было к тому времени у него два сына и две дочери.

  Звали их соот­ветствующе имени его, тоесть два Михаила. Дочерей же звали по-разному. Одну Рогнедью в честь жены Владимира-князя, другую - Святославной.

  Вобщем, по именам Михаил в деда пошел Ярослава.

  Здесь надо небольшую остановку совершить и на вопрос один ответить.

  Почему упоминаются только дети князей, тоесть мужчин роду княжеского?

  Отвечаю. Потому что, так велось тогда на Руси, да и в других землях также. По мужскому роду княжество "отсуживали". Женщина-княжна не бралась в почин.

  Такие были законы во время то и их исполняли беспрекословно. Потому, даже если у князя никого не было из детей, а у его сестер были, все ж они к делу тому не относились.

  Люди искали другого князя из роду посадско-волостного или вовсе из про­стых. Мог, конечно, попасть кто из тех детей, но, как правило, они того не оспаривали и сами себя не предлагали.

  Вобщем, их роль была поддерживать княжество Руси в целом, сохранять на земле веру, правду и дело чинить какое.

  Тоесть, князь великорусский на них опирался и знал, что они его не подведут. Своеобразно, это были кадры того будущего дворянства, которое зачалось гораздо позже, или, как то говорится, высший свет времени того.

  Теперь, продолжим.

  Перебравшись в Киев, Михаил занялся делами отца своего.

  Но к тому времени "подоспело" в своем соку киевское, да и другое духо­венство. Так оно стало называться от слова "дух", что обозначало запах.

  Ладаном они себя окуривали и потому запах-дух от них шел. Опосля Григория того, богослова русского, многое изменилось в деле том.

  Были дополнительно созданы каноны церковные, которые переименовались в кануны уже тогда, а опосля веков несколько вернулись снова к канонам.

  Оттого слово произошло "канун" в деле обычном, а также "в канун чего-то", "накануне" и т.д. Все то с деятельностью церковных лиц совмещалось и в народе-быту отображалось.

  Так вот, в канонах тех, сводах законов церковных, многое запрещалось и очень мало что разрешалось.

  Людей буквально заставляли веру ту исполнять и привселюдно наказывали за что.

  Появились первые "христоубийцы", тоесть люди, нападающие на лиц святых за их дела.

  Вместе с канонами изменилась и линия поведения  духовенства.

  А надо ска­зать, что между собой, тоесть между религиозными основами государств существовала куда более тесная связь, нежели государственная.

  Вобщем, пока князья, да и другие занимались своим мирским делом, святые отцы контакты за рубежом и внутри налаживали.

  Там в то время свое происходило, и оно неизменно отразилось на Руси.

  Начали появляться первые монахи-переспешники. Так их и называли. Позже стали чернью обзывать из-за их одежд таких в виде хламид с капуром и из-за привычки воровать кур, яйца или что еще со двора.

  На этой почве начали возникать серьезные разногласия между людьми и этими самыми переспешниками /спешили они всегда  и от одних к другим переходили. Потому, так и назвали/, /Еще шагали мелко, так как хламида не да­вала широко ступать вначале/.

  Дело в том, что русское духовенство говорило людям почитать тех великомучеников, что шли с других земель и были в те одежды одеты.

  Вначале так оно и слыло, тоесть  шло. Но, когда черни развелось много, и люд только и делал, что от работы отрывался, да шел мзду какую давать, вот тогда и началось. Прения возникли между церковью и людьми по делу тому.
  К тому же, участились случаи и подлога всякого, когда уже свои одевали те одежды и так себе добывали на жизнь.

  Так оно и до наших дней дошло.

  Между делом тем или посредником выступил сам князь Михаил. Как раз при его вступлении в Киев та вся смута и на­чалась.

  Церковь к этому времени уже возмужала и  почти диктовала свои условия самому князю, ссылаясь на книги божьи и т.д, т,п.

  Но это можно было объяснить люду простому. Князю же теми книгами, как тогда говорили, "баклуши не забьешь".

  Михаил знал, конечно, суть всех тех церковных изданий и велел прекратить всякие разброднические шатания черни по земле русской.

  Так он и говорил отцу святому митрополиту-архимандриту Киевскому и Всея Руси Григорию-властелину - так его прозывали.

  -     Слишком много черни повелось по земле русской. Велю я вскоре грани те закрыть и ее не пускать сюда. Смуту наводит, людей от работы отвлекает. Вы также супротив закона княжеского идете. Так нельзя веру среди людей творить. Мзду у них вызываете, христоубивцев наплодили делами сво­ими. Слышу и я глас божий во время одинокое. Beлит он мне ваше правление снизить на земле нашей. До добра оно не доведет. Так мне Бог сам говорит и велит то все исполнить. Вам же ведает вот что. Передаю речь его дословно, - и князь поведал Григорию все то.

  Тот выслушал внимательно, а затем, презрительно сузив губы, сказал:

• Знаю я, что то не Бог говорил тебе. Не можешь ты, князь, бога нашего слыхать. То только людям божьим дано, а не простым и князьям каким. Есть надо мною только господь, да еще архиепископ Константинопольский. Меры какие приму я соответственно, чтоб покой людей на Руси не нарушать. Но слову только господнему, в книгах святых писанному буду верить и службу в том чинить свою святую.

• То людьми писано, - ответил ему Михаил, - а не токмо богом самим. Знаю о канонах ваших. Сами то все сотворили, чтоб побольше люду прибрать. Думаете, не вижу, как богатеете, к труду не прикладываясь. Богато живете, по духу того не скажешь о вас.

• Князь, не себе богатство коплю. Церкви, храмам господним все то принадлежит. Часть богатств тех в Царьград отправляю. Требуют они того. Мы то ведь в свое время град тот пограбили. Прапрадед то твой и сотворил.
  Теперь, вот дело то исправляю и грехи за всех нас  замаливаю.

• Что-то нигде не говорится ни в каких договорах о деле том, - ответил Михаил,- я проверю сам  все то и о своем решении    сообщу. Иди пока, митро­полит , с богом. Нужен будешь   -   позову.

• Не токмо я к тебе, ты ко мне ходить должен, -  огрызнулся Григорий тот.

• Может и так, - согласился князь, - да, вот дел много. Потому, редко куда и хожу.

• Отступник ты от веры нашей, князь, всей русской. Думаю сообщить об том в Великий Синод.

• Это что еще за название такое?- удивился Михаил. - Ну-ка, погодь, расска­зывай, какими делами вы там, за моей спиной занимаетесь.

  Но Григорий не стал распространяться и быстро-быстро вышел из комнаты в подобие монаху какому из черни той.

  Не стал держать за подол его хламиды князь, да так и остался в безызвестности по делу тому.

  А утром, спустя время совсем небольшое, нашли Михаила мертвым в постели своей. Подобно Ольге лежал он на своем месте, и свеча руку его горячестью заливала.

  Испугались тогда люди все. Мало кто хотел к телу тому приблизиться. Дума­ли, что  бог покарал князя за что-то.

  Тут и Григорий подоспел и, как го­ворят, масла  в огонь  добавил.

  - Вероотступник князь был. Вот бог его и покарал за слова и дела его супротив воли божьей творимые. Только вчера говорил я с ним по делу то­му, и князь воли божьей не признал  воочию.

  Испугались люди еще больше того. Вмиг весть сия по граду Киеву разнес­лась и дальше  в земли  другие  полетела.

  Постарался в деле том и сам Григорий, синод собравшийся по случаю оному разгоняя побыстрее и повсюду весть распространяя. Постарался также он и в деле ином. Князя отравил самолично, в еду яд  подсыпав, полученный  от   черни  той   переспешной.

  Не знал, конечно, никто этого и речь их между собою не слыхал. И все то на руку стало, как говорят, духовенству тому.

  Быстро они власть ту княжес­кую к себе приспособили и вместо князя на посад киевский своего "про­рока" божьего посадили.

  Детей всех князя изгнали и слух пустили, что князь Михаил сам богу душу отдал  за грехи свои окаянные.

  Что тогда на Руси творилось, как говорят, одному богу известно.

  Никто не мог втолковать, как то все случилось, и почему церковь та место княжеское заняла.

  Возымелись бунты везде по земле русской, так как на местах также начали смещать  волостных и детей, когда по роду  шли  женскому княжес­кому .

  Святые отцы начали править. Их святейшества назывались.

  Синодом то было обозначено старорусским и об том документ имеется. Правда, никто его не поймет досконально, но если учесть теперь то, что сейчас сказано, то, как говорят, все сразу на свои места ляжет.

   

  В Киеве также смута началась. Никто на работы не выходил в знак своего несмирения. Начали  по берегу Днепра, еще Печерой обозначающимся, ставить  столбы те, что  с  Христовым распятием  появились.

  Были, к тому делу сказать, у церкви свои приспешники. И монахи  какие, и люди простые из числа когда-то кем-то вроде  как  обиженных .

  А то и другие, что сразу на ту сторону, власть иную узрев, перекинулись.

  Вобщем, они и творили все то. Начали людей догола раздевать, только повяз­ку оставляя /вобщем, чтоб как у Христа то было/ и на столбы привязывать, а порою и гвозди  заколачивать. Это тех они распинали, что работать  на  них  или  вообще  не  хотели.

  Много тогда мастеровых в мир иной перешло. Много люду другого погибло. Из тех же кровей княжеских, да и других  также.

  Слово русское "распинать" оттуда именно и пошло. Особо с берегов Днепра того старого.

  Оголосилась болью  тогда  вся Русь.  Стон стоял повсюду от веры той, отцами  святыми  преподающейся  по-русски.

  Вскоре боль та прошла, и люди вновь за работу взялись, видя, как другие мучатся на столбах тех.

  Обрадовались святые отцы, и Григорий-властелин вновь Синод  свой  созвал.

  Слово  то  сокращенное от  многих  состоит.

  Но мало кто знает об этом и по большей части к другому языку относят. Хотя оно произведение  русской  речи.

  На Синоде объявил он себя великим князем, якобы по бога велению и велел обозначить себя также Михаилом Васильевым. В день Василия то было. Оттого и "отчество" появилось такое. Велел он тогда также именовать се­бя царем в знак угодности богу самому и архиепископу Константинополь­скому.

  Так на Руси появился первый царь из роду-кровей других, не княжеских,  как то до того было.

  Вместо себя же Григорий - Михаил новоиспеченный посадил другого святого отца.

  Звали его  Коломний, а по богу Никифором.

  Так состоялся еще один великий церковный деятель, прозванный опосля Никифором-благоугодным или блаженным. Он возглавил при нем взошедшую Московскую иепархию и  в  честь его та  Коломна  воздвигнута.

  Начал царь новый править и, как говорят, по-новому. Все дела с церковными совместил как мог, да на том все и завершилось.

  Пошла на Руси скука ве­ликая. Раньше люди от зари до зари трудились, а теперь нужно было веру по-новому исполнять. Кто ж на работу пойдет, когда нужно в церковь идти или так собираться, где ее не было еще, да молитвы господу воспевать.

  Часа два-три то все длилось по утренней заре. Затем нужно было идти потчевать самого себя, тоесть завтракать, а заодно и какое хозяйство кормить.

  Спустя время небольшое вновь к церкви идти надо было. Предобеднюю  испол­нить. Это снова часа на два. Тут обед и взаправду наступал. Только поесть успевали, вновь нужно было туда же торопиться.

  Предвечерняя  называлась, ну а после нее почти сразу же и вечерняя наступала.

  Так вот оно на русских организмах и отразилось.

  Завтрак, второй завтрак или полдник, затем обед, а опосля  вечеря. Все это связано именно с тем распорядком дня, просуществовавшим  около  ста двадцати  лет.

  Оттуда лень всякая повелась и прочая безделица. Люди не успевали дело делать, да так и бросали его, едва-едва звон колокола небольшого /в руках он был у святого отца или дьякона-помощника его/ услышав. Хозяйства в негодность пришли многие, поля зарастать начали, возле домов мусор бросать стали, и так оно далее повелось и закрепилось.

  Надо сказать, что не чинить волю ту святых отцов, было равнозначно смер­ти. Потому, исполняли все, как сказано, и подчинялись всему.

  Опосля Михаила Васильева или Васильевича сын его правил, которого Васи­лием назвали, а опосля Василием Блаженным он стал за верность богоугодному делу и дознанию каких христоубивцев, по земле русской шатающихся.

  Обосновывались города русские еще крепче. Митрополит тот киевский Никифор, поехав однажды  в земли новгородские, по пути заблудился и в лесах на время осел. Искали его по всей Руси великой.

  Боялся Григорий /Михаил Васильев/,что его кто-то дознает самого и правду он расскажет какую. А надо сказать, что многое, за спиной людей творящееся, он   знал.

  Оттого и разослал свою братию во Христе по землям русско-половецким. Так называли тогда чернь русскую. Всяк его боялся монаха того и иначе, как извергами их не называли, конечно втихую, чтоб те не слыхали.

  Именно на тот период относится отделение половцев или того княжества от земли русской. Не захотели они подчиниться новому царю и веру ту, христоидущую по-русски не восприняли. Только часть была там окрещенная, другая же в вере прежней пребывала.

  Но то не мешало дела вести общие и жизнь обустраивать совместно. Территория княжества того примерно Крымом обозначена. Так вот он и полу­чил  свою  непонятную  принадлежность.

  Чуть позже во времени этих же царей духовных своеобразно отрезала тер­ритории и Украина, которая так называться стала из-за близости ее к дру­гим государствам. Тoeсть, была она вначале просто Окраина, а позже Укра­иной стала  - "украли" часть земли русской. Оттого и пошло буквы той из­менение.

  Так вот, гонцы те во Христе идущи, нашли Никифора-мученика, так его еще обозвали за то, что он там долго якобы мучился и вскоре в град Киев доста­вили, где сам Михаил Васильевич обругал словами его  разными и отослал вновь обратно с людьми в ту сторону, чтоб город обосновал и больш не плутал по дороге никто.

  -      Пусть, воздвигнут град на месте том, -распорядился царь, - пусть, он бу­дет богу угоден. Издали то должно быть видать всем, кто проезжать будет. Подле града того другие, меньше обустройте, чтоб путь указывали и проводили к граду божьему тому. Сделаешь сие, Никифор, впишу имя твое к свя­тым и город именем  твоим  ознаменую.

  Так вот и начал обосновываться город Москва, а с ним вместе те, что по­меньше.

  Так оно и состоит до времен этих и все града те к одному времени относятся в большем своем числе.

  Москва не сразу так зваться стала. Вначале имя ее и было Коломной обозначено.

  Но затем, когда града другие возникли и облепили, как мухи, ту Москву -  решили его переименовать.

  То, правда, при другом царе было. При Василие Блаженном. Не захотел он, чтоб имя Коломния такой град освещало. Потому, перенес его на другое, дань отцу за слова, им обещанные человеку тому возлагая.

  Сам же Московией прозван град тот из-за великого множества скованных между собою бревенчатых стропил для застройки великих храмов. Тогда только-только начали скобы появляться. Тогда же и говорили так:

  -      Мо сковали не так, так давай по-другому свершим.

  Это к делу самому строительному относилось. А Василий был при многих таких делах, проверяя, как исполнение идет. Оттого и сам обозначил так:

  -      Нехай, будет так, как говорят. Но так как от земли все то ведется, то пусть Московией обзовется. А город, значит, Московь. Скуем реку эту и град по обе  стороны раскинем.

  Так и поступили потом.

  И первый мост на Руси был из древа совершен смо­лянистого и на реку, так же зовущуюся, брошен как плоты, между собою  теми  скобами  скованные.

  Ходили и ездили по тому мосту. Но надальше решили поднимать, так  как повесне мост от льда и прочего сильно разрушался. Но то уже при другом было и об том дальше.

  Так как Василий долго здесь пребывал, то и первый храм, им воздвигнутый, так  и  назвали  от  имени  его.

  Кремль, так ныне обозначенный, построен был позже и относится ко времени прихода царствия Романовых. То же касаемо и других застроек, и первоначально в Москве той, которая так начала зва­ться уже позже, других подобных  зданий  не  было.

  По тому времени   свершить такой храм считалось великим делом. От хра­ма того Москва в стороны расползалась и от него же дорога к мосту че­рез реку ту шла. Только вначале дорога бревенчатой была от изобилия  древа  вокруг.

  Что еще произошло за время царствия этих двух  самоназвавшихся   царей?

  Сечь произошла на озере Чудь, которое позже стало Чудским прозываться. Так получилось потому, что обозначенный  Василий Блаженный решил по воле бога, а точнее отца своего, границы расширить вглубь запада. 

  Но дело то не пошло. Назначенный  полководец  от земли новгородской, проз­ванный Александром Невским, не добился  того, что  хотел  царь.

  Встретившись с литовцами, он речи свои вести начал, но так ни о чем не договорившись, решили тогда разойтись по сторонам.

  Но кому-то из русичей не понравилось как рыцарь какой-то из-под "ведра" своего смотрел. Взял он и ударил по нему своим мечом, как бы пробуя заод­но на прочность ту облаченносгь. Да, с размаху так врезал, что и голова с плеч  долой.

  Так вот битва та и завязалась, а что из того вышло, всем известно.

  Вовек рассорились с теми  литовцами и до сей поры то прошлое наверх выходит. Надо сказать к тому, что рыцари там не случайно оказались. Те  же монахи-чернь и сообщили  им о  решении русского  царя.

  Опосля того случая начали всех их изгонять с земли русской  и  по  церков­ным  делам  во мнениях  расходиться.

  Но все ж, расскажем еще о битве той на озере Чудском.

  Александр Невский и не был таким, как его величают. То был посадник царский или волостной от земли Новгородской.

  Подчинялся он во всем указам царским и волю царя чинил на земле той. После победы, в истории указанной, над чудовищами те­ми, человек  тот    домой  воротился.

  Но в  град  Новгород его не пустили. Также и рать его полковую. Сказали, что  не нужен тот, кто войну зачинает.

  А надо отметить, что после победы той воинов мало осталось и не решились они город на приступ брать.

  Пришлось волочиться им  всем  к самому царю. Жалобу понесли  они  свою на  народ  новгородский.

  Хотел Василий войском пойти на тех, но сдержал свой порыв и велел чело­веку тому здесь оставаться при нем, заодно и рати покалеченной той.

   -  Отблагодарю я тебя за дела твои, - сказал царь новоиспеченному Алек­сандру, - имя твое в историю русскую запишу и в канун святых поставлю рядом с другими так же, как отца моего и иных слуг господних. Землю ты русскую оберегал и за то мною вознагражден будешь, Александр Новь или Невь /что обозначает  то же, тоесть новый/.

  Так вот и воспроизвелся в истории русской Александр Невский, а позже от имени того начали  царей  величать.

  Мало кто знал даже тогда, от чего это все ведется и как имена те все рождаются.

  Опосля и орден учредили в имени этом. Нельзя сказать, что худо сильно все то, но и за правду святую считать нельзя, ибо не так то все тогда произошло.

  Знали про то, правда, варяги. С ними также вел речи тот Александр предыдуще этому. Драться с ними - конечно, не дрался. Но стычки пьяные  между  исконно русскими  все же были.

  Опосля и разборки своеобразные случались. Ну, вобщем, все по-русски.

  Оттого слава пошла, что варяги якобы нападают и битва с ними произошла. Сами воины людям в глаза пыль пускали, говоря о том, что варягов тех побивали. Это, чтоб люди несли им поесть, что получ­ше да хмелю побольше давали. Содержали ту рать новгородцы  на  себе.

  Частью от этого ненависть возросла к делу вообще тому. А опосля Чудского сра­жения, так и вовсе опротивело.

  Собрали они вече и своих ополченцев наз­начили. Toeсть, резерв первый появился на Руси.

  Вскоре он также в рать превратился из-за розни всякой, и вновь народу тому пришлось кормить воинство. Такая вот история по делу Чудскому.

  Опосля случая того никто в землю русскую или другую, варягами обоснован­ную, не ходил. Не столько испугались тогда рыцари побоища, сколько поду­мали, что с людьми теми лучше вообще дел не иметь, ибо никогда не знаешь, что у них на уме или в голову взбредет.

  Так они в себе или княжестве своем, из многих государств теперяшних сос­тоящем, и заключились, в ту Русь не влезая и в перебранки русские не вст­ревая.

  И так продлилось аж до прихода царей Романовых или Рюриковичей. А до той поры Русь меж собою разборы чинила.

  Опосля Василия Блаженного, который детей не поимел от браку сродственного, / в жены он сестру свою ближнюю взял, "кузину" значит, если по-новому/ на престол взошел Владимир - князь Волынский, ибо некого было больше ставить.

  Чета та, падшая в богоугодном деле, тоесть сын и отец, ушла, а другие не решились занять место то.

  Но влияние церкви все ж осталось и велось так, как было при тех двух опричниках.

  Так их опосля смерти стали люди простые называть. Конечно, не вслух, а за спиною  святых отцов каких. Слово то простое.

  Повелось от сло­ва сходного ему "опритчина", тоесть буквально отцовщина. Притчи к богу возносились и побольше к отцу его, так как в основе это только и знали.

  Это я говорю о молитве "Отче наш", двадцать два раза перекрученной и искаженной людьми всеяко.

  Так вот оно и пошло. Опосля стали так люд разбойный называть, да еще вос­ставших каких. Все то пошло от тех двух "великих" царей. Память о них "хорошая" шла. Потому, только с тем  и  сровнялось.

  Позже еще, тех же стали пасхальщиками именовать. Новые отцы бывало их имена в пасху называли, словно и они участь ту Христову приняли. Вот люди и говорили так - пасхальщики, имея ввиду, что и в пасху святую от них покоя нет.

   

  Владимир был из роду княжеского древнего. В каком-то колене проходила его мать. К таким же, относился и отец -  воевода града того. Потому, избрали его, как говорят, попирая  все  традиции  прежние.

  Но думали, прежде всего, избавиться от духовенствующей  силы. Потому  так  и  поступили.

  Князь свою политику княжескую повел. Начал он духовенство то слегка колошматить. Попирать их права  в  деле  разном.

  Издали начал и ближе подошел, но случай нелепый, с ним произошедший, дело то загубил. Погиб князь в лесах  древленских.

  На охоте был, зверь  его ца­рапнул. Болезнь ходила тогда  и, не успев домой добраться, он скончался.

  Опряло духом духовенство. Вновь клич пронесся по Руси, что бог и этого князя наказал. Царей он якобы хочет  и  из  числа их.

  Вновь на престол пришел сан духовенствующий. Стал им духовник по совпа­дению так же именующийся  Михаил Васильевич. Прислуживал он архимандриту Киевскому, так же в подобие старому Григорию.

  Был неглуп, смышлен и подчинялся во всем. Вот и решили его воздвигнуть тем Синодом, кторый ко времени тому стал Святейшим зваться.

  Было Крым тот присоединился при князе к Руси, как снова  уходить  пришлось.

  Не любили половцы-русичи духовных лиц. Даже стычки были небольшие между чернью, в ратные одежды облаченною /это русские крестоносцы самые первые/ и половецко-русскими группами. Надале границу установили с  обоих сторон и друг к другу не совались.

  Новый Михаил Васильевич, имя которому мирское было Сергий, к делу особо рьяно приступил.

  Сразу велел колокольни сотворять, окна в стенах башен прорубать и везде церкви небольшие устанавливать.

  Вобщем, по всей земле люд только и занят был тем, что храмы строил да еще молился в день по четыре раза. От того и сохранилось их столько, потому как много строили.

  Обратил внимание царь тот тогда на Московию, что только-только на ноги вставать стала. И сказал сам себе:

  - Чтоб здесь на глазах не быть, обосную я место сохранное для себя дру­гое. Так и от люду упасусь и от духовенства святого, кторое  мною  повеле­вает.

  Что задумал -  то и свершил. Обустроил себе неподалеку от Москвы той горо­дище и сохранностью его покрыл, тайной значит. Никто об том не знал и люд служил там только его.

  Было то место для царя схроном ото всех. Но, как то бывает, все же проведали о нем другие, и царю уже негде было скрыться от глаз людских.

  Тогда, решил он в землю окопаться там же, а заодно ход тот на горе в Ки­еве  расширить и обосновать монастырь.

  И там, и тут работы повелись. Собрали по земле русской  всю чернь ходячую и даже переспешников, что оставались еще. Других насильно остригли в чернь ту и облачили, и всякого работать там заставили.

   И денно, и нощно работы шли. Со стороны казалось, что черти там завелись и глазами своими сверкают. Начал покидать люд земли те  ближние и уходить подале от места того.

  Царь только порадовался:

  -     Меньше будет - меньше глазеть кому, знать что будет. Пусть, расселяются, земля большая, всем хватит.

  То же самое делали и в месте, первоначально царем избранном. Поверх храм возводили, а  вглубь  хода делали.

  -     Пригодится то все, - говорил сам себе тот царь, - если не мне, то детям моим.

  А их  и  взаправду  было много. Семь детей и все, как один, сыновья.
  Не стал Михаил Васильевич обозначать их по-разному.
  -   Пусть, с одним именем, яко и другие состоят. Только по лицу и буду их отличать, а еще дам номера  им  по сроку подрастания и на свет появления.
  
  

  Так впервые на Руси начали появляться имена царские

  с обозначением  очередности  рождения. Сам царь так и говорил тогда и называл их так же по имени и номеру:

  -     Ходь сюды, Александр, мой первый, - или сразу двух или трех подзывал.

  Назвал так он в честь великого полководца Александра, сведения о котором просочились аж до Руси великой. Хотел царь, чтобы и сыновья стали такими
  или  хотя  бы  схожими.

  Но дело то не получилось. Беда на Руси случилась. Оползень по ней пошла мором. Болезнь такая. Люди падали от нее словно мухи, иногда ползали. От того и название такое.

  А было то просто гриппом сыпучим. По телу оно вы­сыпало, и людей на земь укладывало от горячести всякой. Позже то все корью именоваться стало.

  Кто выживал -  у того на теле корь сухая образовывалась. Очищали ее, а за­тем мылись в воде теплой, чтоб не простудиться  к  тому  же.

  Так вот оно и закрепилось: корь, да корь, от слова кора, что на дереве. От той болезни погибли все сыновья царевы.

  Горько оплакивал он их и,  вспомнив чьи-то слова, сказал:

  -     То бог меня покарал за то, что на оное  место я  встал.

  Постригся сам тогда Михаил Васильевич и в чернь подался подмосковную. Ко времени тому там обустройство первоначально  свершилось, и он себе келью  обосновал  самоличную.

  Там и прожил весь остаток годов своих и от имени его тот город и стал зваться. Сергиев посад. Правда, городом вначале его назвать было нельзя. Просто монастырем, вокруг которого дома небольшие мастеровых стояли. Это уже позже туда наезжать стали, когда другой решил дело то продолжить.

  Когда царь тот в чернь постригся и от престола отрекся /а это было пер­вое на Руси отречение/, то взошел иной человек.

  Духовенство долго не думало, а возвело мигом своего, невзирая ни на чьи мольбы и просьбы.

  Устал люд от тех бесчисленных молитв и без дела  какого по обустройству хозяйства своего.

  Стал царем следующий Михаил, но уже не Васильевич, а другой. Михаилом Воз­несенским его звали.

  Было дело то в день вознесения Христова, потому так  и обозначили. Стал он последним царем из роду безродного духовенства  русского.

  Особого ничего не сотворил, но память все же о себе оставил. Расширил хода в лавре Киевской, которая так называться стала от святого листа, якобы когда-то бога укрывающего.

  Укрепил те хода всяко камнем и прочим материалом. То же свершил и в Свято-Троицком монастыре или Троицко-Сергиевом. По-разному то обознача­лось во времени. Троицким он стал потому, что на троицу взошел царь пре­дыдущий.

  Также расширил облегаемость зданий тех и обосновал первую церковно-приходскую школу. Монахи вначале там обучались, а уже позже, когда город обосновался, просто люди пошли.

  Вот такие дела свершил тот царь, да на этом правление его и завершилось. Умер он также от болезни. Сердцем был слаб и долго не пробыл в царствии.

  На том духовенствующая власть и прекратилась. Хотели они воздвигнуть иного царя из своих, но люд взбеленился и восстал против своих кардина­лов.

  Слово то вместе с чернью иноземной принесено было и по праву им принадлежит.

  Были учинены погромы большие. Лавре Киевской от того досталось. Колокола небольшие сбрасывали с башен тех, чтоб на какую заутреннюю или еще что-то не вели звоном своим монотонно идущем.

  То же и в других городах происходило. Вобщем, смута пошла на Руси большая.  Бивали по большей части   святых отцов тех и изгоняли из княжеско-посадских теремов.

  Синод Священный разбежался кто куда. Многие в греки подались, чтоб избежать мзды всякой. Одежду простую одевали, чернь выбра­сывали, что б беду не навлечь.

  Вобщем, было то всеобщее церковное изгнание. Правда, церкви в то время не громили. Сами ведь их возводили.

  Так и говорили:

  -   Пущай, будя. Может, пригодится когда. Да и мастера здесь трудились. Него­же труд их по ветру пускать. А можа, кто и возвернется когда из тех, кто бежал. Не век же в бегах будут. Жить то хочется по-божески, а не хлам со­бирать где.

   

  Длилась смута та всеобщая около пяти лет. Можно  то было назвать и восстанием каким, и  междуусобицей, и войною. Всякое случалось.
  Стычки были между чернью той, в рать переодетой, и людьми другими. Много за время то разбойников и им подобных сотворилось.

  Так проще было себя прокормить, да и забот никаких нету. Бывало, что и они чернь ту одевали и мзду сильнее разжигали.

  Но все ж, вскоре затишье наступило. Люд успокоился немного. Избрал своих посадских князей из роду такого или другого и начал дела свои за столько лет обустраивать.

  Киев сильно пострадал от того всего. Но не в плане разрушений общих, хо­тя и такие были, а в том, что книги многие по ветру бросались, какие в огонь попадали. Вещи разбрасывались всяко, а кто и забирал их себе в дом.

  В самом царском доме погром был учинен. В храмах, правда,особых разрух не состоялось. Видно, бога все ж побоялись, потому мало что тронуто было. Многие хода в   лавре той завалены были. Кто там прятался, то так заживо и хоронился.

  Вобщем, гора та монастырская костями людскими полна и так же, как и дру­гое, какую свою долю вносит в дело людское.

  Зажили во времени раны те, вначале нанесенные, и спустя года вышеозначен­ные начали возвращаться святые отцы в обители святые.

  Жались друг к дру­гу, как зверь какой в зиму холодную. Голодны были, похудали вовсе за время отсутствия того.

  Пожалели тогда их люди и начали обратно пущать к их домам. Тихо они схо­дились все и , как  мыши, в своемогороде копошились.

  Обосновали они тогда "государство" свое небольшое, только на горе той, в лавре значит, и зак­лючающееся. Сходилась вся туда разошедшаяся  ранее  чернь.

  Братией то стало вскоре называться. Женщин тогда еще не было в монахинях. Так вот, понемногу собравшись, начала та братия дело свое возводить.

  Поня­ли, что у народа просить нечего, а потому у киевских мужей попросили земли, чтоб ведать ею и работой заниматься по делу жития своего во имя гос­пода.

  Согласились те мужи городские и дали то все. Выделили также снедь иную для обзаведения хозяйства, да так оно за ними и сохранилось. Практически то же начало происходить и в других землях. Весть об том разнеслась по­всюду и потому люди,с жалившись, приняли и других  остыльников.

  Остыли они от службы богоугодной, - так говорили люди. А потому и звали именно так.

  Долго церковь после тех лет восставала. Слишком много причинила людям боли своей веронесущей  деятельностью. И пока она сама в

  себе вновь утверждалась, новым делом обосновываясь, на Руси другие собы­тия происходить начали.

  Церковь в покое оставили, а на княжеский трон или царский престол Рюриковича пригласили  из  земель  варягских.

  - Только там и остались князья, - говорили мужи киевские, да еще Нов­городские, - больш ходить не к кому. Половцы сильно на нас не схожи. Может смута возникнуть от того. Так что, другого выбора не приходится.

  На том порешили и гонцов-послов заслали. Долго те путь пробивали, пока вконец добрались до варягов тех. С ними мужи новгородские были, возглавлял которых  муж  один Никодим.

  Здоров был и видом свиреп. Но на самом деле добротою слыл своею везде. Потому и послали его люди, говоря:

  -     Добр ты и знать дело какое иноземное вести сможешь. А видом своим варягов немного спугнешь. Пусть, знают, что мы в силе здоровы, но все ж хотим князя ихнего на престол киевский. Помним о родстве великом и в преданиях сохраняем то. Упросить сможешь их. Верим тебе, Никодим. Потому, с послами и отправляем.

  Так и отправили его в земли те далекие. И вот, наконец, встреча та состоя­лась. Приняли варяги те гостей охотно.

  Только на охоте они побывали, да дичь какую принесли. С тем и за стол сразу сели, и говорить по делу тому начали.

  Долго беседа та длилась, долго меды проливали и те, и другие. Но вконец, добро они свое дали, согласились значит, возвести князя из роду своего варяжского.

  -      Тут вот только заковыка имеется, - сказал один из тех варягов старших. Кого возводить будя? То ль князя Рюриковича, то ль Романовича. Две ветви
  княжеских у нас теперя. Все они сыновьями полны. Видать, бог наш Сварог, а по-тутешнему Свенинг  знает по чем дело какое строить. Вера христиан­ская пока далече от нас состоит. Слыхали мы, что и вы своих христиан  по­бивали  премного. Так ли это?

• Да, было дело, - согласился Нинодим, кторый был там от земель киевских, новгородских за главного. - Не токмо так, как люди передадут, но все ж было. Много и они вреда принесли нам верой своею бесконечною. От зари до зари богу кланялись. Работа какая стояла. Лошадь и та падать начала от застоя  того.

• Чего ж обратно приняли? - спросил тогда тот человек от варягов.

• Жалече стало их. Все ж, люди русские. Дурью своей только отуманенные. Думаю сам по тому поводу так. Бога всякого почитать надобно, а дела
  вершить свои мирские, яко земля того просит. Нипочем тут празднества Христовы, коль в поля идти работать надобно. Глядь, через день какой уже поздно дело какое строить: то мряж засеет, то солнцем опалит. Сушь взойдет, и зерно в мякоти земли не утонет.

• И я так мыслю, - согласился тот человек, - да и все мы так совмеще  думаем. Ладно, пуща живут те монахи скорбные. Можа и до них ум какой дойдя в лета какие. Так, что же с князем делать будя? Кого позовете сперва? Того  аль  другого?

  -      Да, нам все одно. Лишь бы князь был, да люд уважал и ценил за труд его великий по земле благодатной. Коль дадите Рюриковича – не откажемся, а коль Романовича - так же не в обиде состоять будем.

  Да, на том вот порешили, совсем не думая, что на дале из этого сотвориться может. Но Никодима того в деле том винить нельзя иль людей других с ним. Они людскую просьбу исполняли и всяк знаки уважения чтили. Дело то от  другого   пошло и вперед о нем сказ будет.

  А тогда, забрали они с собою князя Рюрика молодого из роду того же. И первым делом в Новгороде показали, так как путь чрез него и лежал.

  Захотел тогда народ новгородский князя себе оставить. Понравился он им с первого взору. Чем-то Владимира - красно солнышко напоминал.

  А был еще в  папке он островерхой, кторая камнем немного усыпана была и блеск издавала. Так и породилась легенда осыне Владимира, якобы Владимире Мономахе.

  Но Никодим, как главный тогда, не разрешил сего и сказал, что негоже так поступать.

  -      От земель киевских еще посылали люди и есть от них послы при нас.
  Пуща едет на свой престол киевский. Мы же себе попросим еще князя, коль народ тот против не будет.

  Так и порешили, и князя на день другой в Киев проводили.

  По пути встречали князя того и все подчас кланялись, а кто одежду цело­вал, кто и плакал вовсе.

  -      Соскучились люди за князьями, - объясняли Рюрику сопровождавшие его, - цари духовные поперек горла стали каждому. Вот и извелись люди рабочие и по работе той плачут, князя величая и встречая.

   Говаривал тогда сам князь молодой:

• Коль люд так князей любит - то знать, любое дело исполнит, им задума­нное .

• Да, так и было всегда и так детей из роду в род учили. Княжеское повеление - то есть закон для всех русичей.

  -Ас половцами  как?

  -      И для токмо так же, -  отвечали люди те,- князя киевского иль другого всегда величают и почитают. Сродни они нам издавна состоят. Только вот при царях тех и отделились малеха. Но то обратно придет, как только на Русь настоящий  князь прибудет.

  Возгордился тем тот молодой князь и так повел себя надальше. И то ошибкой было его личной. Не гордостью было ум людской занимать, а работой, походом и умением, от бога идущем.

  Но вначале все вроде как   пристойно слыло и опосля  вокняжения  время небольшое.

  А надале князь тот Рюрик словно переменился. Горделив стал, не подойти к нему. Всякого кланяться заставлял и к себе  почти не подпус­кал. Велел на кроках держаться /шагах, значит/ от него подале.

   Говорили люди тогда еще шутя, думая, что это князь просто сам шутит с ними:

  -       Видать, князю нашему Рюрику завсегда охота пошутить всяко. Струнит над многими, пыль из одежд выбивает, прежде чем они в терем к нему попадут. Ладно, обождем немного. Пусть, князь побалуется. Взрослее станет - шутки в мысль, дело перейдут.

  Но, к удивлению, того не случалось. А надале, князь тот Рюрик еще злобнее и привередливее стал. Почти измывался над людьми   какими, а  попозжа и вообще в руку плеть стал захватывать.

  -     Что-то  не то с князем стало в землях русских, - стали говорить люди близкие к  нему или часто посещающие.- То ль кто мзду на него какую возвел. Может, вновь монахи за дело свое взялись. Надобно попытать их по тому.

   

  И "попытали". Да так, что аж вереск стоял по всей округе от горы той, где в Киеве они ходов настроили. С пристрастием допрос производили, по­добно, как князь Ярослав когда-то.

  Многие, не выдержав пыток тех, на себя вину взяли, да так смертью и обре­чены были.

  Снова шорох прошел по ходам тем, и вновь по земле русской тень мзды монахам и отцам святым пролетела повсюду. Били так, что аж до смерти забивали и всяк приговаривали:

  -   Это вы князя нашего изводите. Сила черни вас тьмущая. Будя бить вас, околя князь вновь им не станет и делом каким займется, а не токмо мзду чинить кому при дворе будет.

  Много монахов-черни той тогда погибло. Еще больше бежало за грань рус­скую.

  В литовском княжестве только удивлялись всему.

  -   Что это там у них происходит? То бьют, то опасают. То гоном гонят, то медом угощают. Не понятна нам мысль русская. Век ходить к ним не будем, а то еще сами переймем что. Болезнью той русской заразимся.

  Опосля слов тех, брошенных одним из видных деятелей, чернь ту из земель ихних выпроваживать  стали.

  -   Едьте от нас, а то заразу свою внесете. Нам и без того хватает.

  И шли те люди, не зная куда приткнуться. Уходили и от тех, и от других. Время суровое было. Гнали их отовсюду.

  Кто палкой колотил, кто так проганял, а кто и просто мечом прилагался к телу тому беззащитному. Вконец обессилев, оставшиеся в живых, вновь к Руси прибились и по грани ее свои земли скудные обосновали.

  Так вот начали зарождаться западники. И по сей день они русскую душу ту ненавидят и мзду творят любую, чтоб узреть их в беде и  отомстить за года те.

  Конечно, тогда они чернь свою снимали и одежды обретали другие, простые. Говорили тем, кто их спрашивал, так:

  -  Люди мы из Приднепровья бегущие. Злоба там идет от царя нового, князя того привезенного. Опасаемся, что и сюда дойдет все то и на всех отобра­зится. Смотрите и вы сами, чтоб там не оказаться.

  И люди верили тому. Вести редко какие проносились, а раз люд перебежный был и одежды, жизнь влачил простую, то и вера в то состоялась.

  Начали они свои рода с монахами теми в ряды-годы соединять. Тайно те свою веру сохраняли. Оттуда и сектанство  произрасло.

  Так и обозначи­лось оно словом секта, которое из двух наречий простых состояло: "сек" да "там".

  Что значило - сегодня, сейчас и т.п. по времени и месту указания. Toeсть, говорили так кратко, бросая друг другу на ходу:

   - Сек, там, - и рукой махали в какую сторону, где место того сбора должно было быть в день сегодняшний.

  Уже позже то слово состоялось без буквы последней, когда вера вновь восставать стала в лице таких же приспешников.

  Все это годами творилось и за годов тридцать, пока царь тот, князь Рюрик, правил много семей на ту сторону перешло.

  Toeсть, образовали свои семьи новые, да так оно во времени скоплялось и расширялось.

  Позже " унита " пошла. Это когда вера их из-под укрытия тайны вышла и сама отделилась от веры праворусской или православной.

  Но это уже ко времени гораздо позжему относится.

  А тогда, грань та между Русью и княжеством литовским хорошо людьми обросла и закрепилась своей территорией обустроенной. Были люди те, словно посредники, между русскими и теми литовцами, что чуть позже в разные распались и по-разному     обозначились.

  Но вернемся к нашему князю и о делах его поговорим.

  После погрома второго тех монахов, гордость княжеская улеглась. Понял он, что если вовремя не остановится, то и  его такая участь ждать  может.

  Оттого "подобрел " он и всяк его не узнавать начал. И говорили так:

  - Видать на пользу князю нашему то дело пошло. Видь, как переменился. Не иначе чернь та лебезилась над ним /витала значит, словно птица/ и спокою  не давала.

   

  Вот так и закрепилась на Руси, что если князю, царю плохо, то нужно виноватых искать среди других, а не токмо в нем самом. Как говорится, и плохое, и хорошее здесь сочеталось, и так до сих пор и идет.

  Не может люд русский определить, кто виновен во многом. И царей жалко, и других вроде как бичевать не за что. Потому, и не ладится ничего, и работа повсюду, как и в те года вовсе не слагается.

  Но все ж, надо должное отдать царю тому Рюрику, кторый так по-разному и прозывался в работе, опосля состоявшейся.

  Начал и он походом ходить, и дела творить по Руси великой. Закон переиздал немного, часть которого к Ивану Грозному относят. Много трудов совершил уже в старости по-всякому описанию. Вобщем, за время лет взрастания умом, подсобился князь и понял, наконец, душу русскую.

  - Видать, дурнем я слыл на Руси великой вначале, - так говорил он сам про себя другим, - не видать бы мне сего посаду княжеского и величия такого, коли  б люд русский не попросил об том. За то благодарен ему вечно. Признаю глупость свою. Хочу по роду передать     все то. Надоб­но люд ценить и уважать всяко, и он для дел общих совершит все, даже невозможное. Верю я ему искренне и долг свой княжеский воздаю спол­на.

  Хочу увековечить имя народу русское и обзову сына свого первого Иваном. Так многие прозывают своих детей, и я так назову. Пусть знают, что не чураюсь я простых людей и с ними всячески в угоде состою. Кланяюсь им и велю то всем сыновьям, детям другим творить.

  Вот так было тогда сказано и задумано. Но не все получилось так, как хотелось, и не все до конца исполнилось.

  Умер царь годов в сорок шесть  - рано значит. Оставил опосля себя шесть детей.

  Три сына и три дочери – невестки. Замужем они были за людьми иного роду.

  Само слово - невестка -  произошло случайно и как раз в бытность этого  царя. Обозначало оно первоначально слово -  невесть, тоесть неизвестно.

  Так и говорил тогда отец-сват царю тому Рюрику, смеючись:

  -   Стою вот и смотрю. Вдруг, невесть идет какая-то. А тут сына женить надобно. Дай, думаю попрошу, кто она...

   

  Так вот оно и пошло - невестка или невесть, ибо после случая того, царская дочь замуж то и вышла. Тогда же и слово "сват" обозначилось, а уже дальше - свадьба - праздник венчания значит.

  Говорили так:

  -   Гляди, вон сват тот идет. Какой кумедный он. Разряжен что ли ? - и люди смеялись, тыча в одного человека, который отцом жениха был вначале.

  А надо сказать, что тогда нужно было ходить отцу жениха и просить другого, чтоб тот дочь ему отдал. Для этого, наряжались по-разному и смешно, чтоб создать какую-то праздность этому случаю.

  Одним из атрибутов одежды той было сватанье. Что-то вроде длинной одежды в виде рубашки белой, аж до самых пят, со всех сторон разрисованной различными цветками, древами и тому подобное.

  Вобщем, живая картина местности на ней была отображена. Вот потому от одежд и возникло слово сват.

  От  того  же    "сватанья" произошло слово фата  /это уже в пору "онемечивания" / и обозначился такой свадебный наряд невесты, а поначалу и жениха.

  Так они и стояли рядом в длинных одеждах. По той причине - ночные рубаш­ки пошли и у мужчин, и у женщин, так как это обозначало семью.

  Но вернем­ся к самому царю или его детям.

  Так вот.

  Три сына были Иванами обозначены. Все они разошлись по землям русским и вокняжились, кто где. Люди знали, что то сыновья князя и принимали их в свои града.

  Это честью тогда считалось великой.
  Но , в общем  то, они   далеко не ушли, а рядом - близ Киева ,и  осели.

  Так еще до смерти царя было.

  В то время как на Киевском  престоле обосновался князь Рюрик, новго­родцы попросили себе другого князя из тех же земель варяжских.

  Дали они им его, но из роду другого - Романовичей. Звали князя того Юрием, а точнее Юрьем, от слова "Юрь ", что значит быстрый.

  Был он высок, симпатичен и, конечно, быстр, подтверждая свое имя воочию. Еще говорили про него, что он хват был, что обозначало тоже быстр или мог что быстро сотворить с каким умыслом.

  Вобщем, нормальным он был человеком в плане его работоспособности и отношения к  людям вообще.

  Никого не чурался, не отодвигал от себя и никому не позволял того делать.

  Правил он в Новгороде долго. Можно сказать, соответственно Рюрика. Пример­но одинаково года их раскинуты были, и смерть постигла обоих так же  с той лишь разницей, что царь Рюрик  вперед по делу тому "забежал".

  Юрий также много трудился и царю Рюрику всячески подмогал. Наводя поря­док в землях своих ближних, он взглядом в Московь ту обратился и сказал так, глядячи издали на купола храма того возвышающиеся:

• Надобно дело сотворить хорошее. Хочу построить я град побольше. Хочу свезти туда всякую мудрость земную русскую ото всех земель. Хочу так, чтоб рукой из града того якобы махнул и всяк землю какую поближе увидел благодаря мудрости той, в каких поделках людских, творениях рук их обнаруженных. Хотел бы свезть туда многое, дабы всяк мог, приехав сюды, глаз свой ублажить и покрыть душу свою святостью земли нашей русской. Пусть, каждый творение свое издаст и передаст к граду тому, уже до нас зачатому. Я же займусь строительством его и обустройством всего того, что по доброте своей иные пришлют.

• Не скажут ли, князь, что ты хочешь чужое добро себе приспособить? - спрашивали мужи новгородские, - мы-то тебя знаем хорошо. Потому и почитаем всяко. А как другие посмотрят на то?

• Верить людям надобно всем, - сказал на то князь, - пошлю гонца я к Рюри­ку. Пусть, сам даст такой клич по Руси, и сам на мой вопрос ответит. Нужно ли то дело, али нет?

  Так оно и получилось. Пока гонец тот ездил, князь Юрий занимался делами по Московь обустройству.

  Велел древ побольше рубить, места расчищать, валы строить, обозначая града того границы. Храм же за его чертой остался, так как сказал тогда сам Юрий:

  -     Пусть, храм вне рубежей тех состоит. Всякий придет и в нем душу свою упасет от грозы какой или от чего другого. Град же обнесем отдельно.

  Кремль тут строить буду. Посад княжеский. Когда-то придет сюда царь, да может отдохнет от дел  своих. Или я, дети мои сюда заглянут. Что в этом плохого? Пусть, себе стоит во благо и здравие. Не век же трудиться буду. Может, на покой сюда приду во время старости своей усталой.

  Так вот и начали обустраивать тот град дальше, мур вокруг Кремля того обозначая, а храм наружу вынося.

  Само слово "Кремль" из уст Юрия просто так обронено было. Потому, расшиф­рованию не  подлежит.

   Хотя основания имеются. Цвет, в который был он окрашен первоначально красный или суриковый /сурь, значит, уже нашли тогда/.

  Слово "емль", как сочетание еды и вопросительного упоминания об этом. Но все это - версия и не больше. Корней, как таковых, нет и действий к тому также. Только по уму человека того и можно судить.

  Долго строительство шло и почти всю жизнь на дело то князь и потратил, пребывая то в земле новгородской, то в московской.

  Иногда, на Киев ходил, встречался с Рюриком, беседы вел, а однажды даже до Волыни добрался. Там с людьми встречался, разговаривал, речи по-своему немного вел. Сам Рюрик в земли мало вначале ходил. Но ближе к смерти также к Волыни обращался.

  Князь взял в жены девицу из тех семей околопосадских. Так оно потом зак­репилось в родстве и род тот Рюриков начал волынским обозначаться, хотя по сути своей к тому отношения мало имеет.

  Род же Романовичей начал вышегородским именоваться, потому как град Нов­город выше стоял от Киева, и Юрий там правил, то так оно и закрепилось.

  Вышгородский князь - так говорили люди о нем, понимая, что он в граде Новгороде правит.

  Так вот две "ветви" и состоялись первоначально. И все они, конечно, самую  прямую связь имели со своими единокровными родственниками в варягах, ибо оттуда на землю русскую пришли. Точнее, приглашены были, так как на Руси князья "перевелись".

   

  Надо также отметить, что ко времени тому люди начали первые карты земные на Руси слагать. Дороги обозначать пробитые, а территорию Руси гранью обводить. И первые чернила на Руси из  крови гусиной были, также как и перо.

  Гуся, уть убивали и несли человеку пишущему. Позже сурь разводить ею начали, лишь немного крови туда добавляя. А уже затем аж чернила воз­никли, да и то благодаря западному уклону во власти царской.

  Так что, первые письмена кровью гусиной, утиной писаны. Могло случиться что и другою. Вобщем, тою, что под рукой была. Всякое было и вечностью сп­лыло, так как многое не сохранилось. Согласно этого надо и анализ какой проводить.

  Если то кровь любая, то значит, ко времени этому и относится.

  Если же чернила, сурь и другое - то уже к позднему, вплоть до времени нас­тоящего, а то и в это время такие "умельцы" имеются, что дань свою якобы прошлому возлагают в труде самописном.

  Затем продают его и еще больше мужей ученых путают. А экспертиза всякая, проверка значит, так же в том деле состоит, а коли нет, то просто так самоходом пускается. Оттого вели­кое столпотворение вершится, что настоящей истории не знаете, а на  вся­кую придуманную клюете, словно рыбь какая, в воде водящаяся, каламутью  обозначающейся.

  Вот так-то, души русские, дела ваши обстоят. Хочу помочь, как Бог, разобра­ться во многом, потому и время свое, других трачу для блага всеобщего.

   Не думайте, что токмо все человеком просто писано. Любой из вас мало что сочинить способен. Только и пользуетесь тем, что присылаю по почте небе­сной.

  Многое к себе лично причитаете. Думаете, умом обрасли, словно кожухом каким в стужу зимнюю. Ум тот я вам всем подаю и могу закрыть канал тот в минуту любую. Будете вообще без мысли сидеть и по углам бегать всяко, яко мыши в поисках ее. Мысль для человека - то как еда состоит.

  Нет ее - душа спокойствия не обнаружит. Помните и знайте об том.

  Пока же продолжу рассказ сей исторический. Не хочу грани какие определять. Сами обозначите потом. А то еще подумают другие, что я люду русскому помогаю и от других отвернулся.

  Я Бог и мне все то ведомо. Но вы сами в деле том должны разобраться. Совместно с другими грани те пересмотреть и коли надо вовек утвердить, хотя я, как Бог, думаю иначе по делу тому. А как - вы знаете из речей многих моих других, писанных одною рукою.

   Ну, так вот, пойду дальше по истории вашей, да и своей также, ибо и я кое-где участие принимал и землю ту вашу "на ноги" ставил во благо дня бу­дущего.

  Итак, Юрий тот, Долгоруким прозванный опосля времени того, Москву, как сто­лицу обосновал.

  После смерти царя Рюрика, он стал править всем от земли новгородской. Сыновья еще млады были и люд его попросил.

  Начали свозить в Кремль то все, что в угоду душе творилось. Складывали в доме одном огромном. Охрана стояла и люд посещал те места, словно в мавзолей ходил, очередь создавая.

   

  Так что, очередность русская в крови и делах прошлых состоит. Потому, удивляться ей не следует. Как мзда какая во время это восстает, и души губит за праздностью стола и живота вашего.

  Недолго пробыл Юрий во главе всего.

  Года через полтора и кончался скоро­постижно. Смерть постигла его на скором ходу. Бежал он, значит, к людям мастеровым. Те что-то спросить у него хотели. Да так, вот,  и умер на ходу. Взял и с бегу того упал. Разрыв сердца получил он. Сильно переживая за дело то. Оттого жизнью поплатился.

  Плакал весь люд новгородский, близлежащий и другой какой, узнавая об этом. Траур пошел по всей Руси.

  Обиделись  сыновья Рюрика, что народ не так отца почитал. Но обиду тогда сдержали и когда первый к трону при­шел, то и  высказал ее по-своему.

  Князя Юрия похоронили в земле московской близ стены той кремлевской. И по сей день она там состоит и коль покопаться, то найти можно. В саду в месте одном она и находится. Говорили тогда люди:

  -   Хват был наш князь  к делу какому. Юрь в нем во всем происходила.Торопь во всем была. Из-за этого и помер он бедный. До дел сильно охоч был. Надобно бы поберечь своего царя следующего, а то  негоже ему, как  простолюдину бегать и трудиться всем сердцем своим.

  Так вот и поступили в другой раз и знать ошибку совершили, ибо цари последующи стали ленивы, а то и вовсе позабыли о деле каком государственном, окромя  своих личных.

  Правда, были и одинокие из них, что в дело толкались сами и других подчи­няли. Но об них скажем особо.

  А сейчас, к другому последующему перейдем и всю правду расскажем. Последующим на престол воздвигнулся сын старший из роду Рюриков - Иван  1.

  То так его люди прозвали, памятуя, что один из князей так обозначал своих детей от одного имени. И здесь имена были одни, потому так и пос­тупили, а иначе, как различать.

  А надо сказать, что все они между собой схожи были, только годами небо­льшими и отличались, да еще по росту.

  И как раз под стать именованиям их численным.

  Тоесть, первый - значит, выше других. Третий само ниже был. Люди еще шутили тогда:

  -     Знать царь Рюрик на убыль пошел. Оттого так и получилось в деле семейном.

  Иван-1 занял отцово место. Другие так на своих и оставались. Один в Чер­нигове был. Другой - в Нежине, который только-только обосновался. Вобщем, неподалеку находились, чтоб власть, силу не утерять. Так говорили они между собою.

  А "бояться" им было чего. К тому моменту как раз на земле русской начали моголы появляться. Вначале немного их было. Группами они шли, и везде люд какой милостыню им слал. Что то есть такое за выражение?

  Бедны были очень те первые группы. От холода и голода уходили. Жалели их люди и белое полотнище ложили прямо на траву, куда еду всякую ставили. Кормились так те.

  Были они еще сильно загорелые от солнца и ветров си­бирских / Зауралье/ .

  Оттого в сказках скатерть-самобранка пошла. Взмахнет кто-то и тут же на нее накроет еду какую. Быстро то делалось и потому так и отобразилось.

  Вскоре людей тех "басурью" обозначили. От простого слияния русских слов. Говорили так:

  -     Ба, /видишь, значит/ сурь идет откуда-то.

  Так оно и слиялось   «басурь».

  Сурь - это сурик, а он красного оттенку. Лица и тела были у тех моголов. Потому так и прозвали.

  Уже позже возникло "басурман". Это слияние русского и немецкого, а точ­нее голландского. "Ман" - то человек по-ихнему тогда было. Так оно и обо­значало - человек с красным загорелым лицом.

  Вскоре басури той побольше стало и кое-где люд начал недовольство про­являть.

  Пошли к царю тому первые жалобы или челобитные. Челом били, прежде чем ее подать. Просили люди от басури той избавить или землю им какую дать, дабы осели там и сами делом занялись.

  Попросили земли и сами басуры, которых объединил один человек из роду ихнего. /Тазымской орды это не касается. То другие были из разрозненных групп/.

  Говорили также они в своей челобитной по речи простой, тоесть устно человек тот царю говорил:

• Просим тебя, царь великий Иван, совершить надел земли нам какой. Хтим также свой хлеб зарабатывать. Пришли мы из-за гор разрушенных. Хлада там состоят до сей поры. Голодно сильно. Зверь тайга ушел.

• Что то такое тайга?- перебил и спросил царь.

  -    Тайга - то значит, земля  тайная, не пройденная никем она. Пробовали ходить. Мало получается из того что. Тяжело сильно, меч ломается и древа
  большие  состоят.

  -  А откуда русский язык знаете? - полюбопытствовал Иван -1.

• Русские же мы и есть, - ответил  просто  тот человек, - давным-давно разошлись мы в разные стороны. Вы здесь обосновались, а мы там, за  взгорьем, где солнце в лето палит нещадно. Вот так и окрасились мы все и рос­том от того ниже стали, к земле то солнце начало нас прижимать.

• Как же так? Солнце крепко греет аж до красноты,  а холод состоит?

• Так солнце мало бывает в году каком по времени месяцев. Оттого сильно  печет месяца два-три. В остальное время холодом морит та земля. Зима дол­го состоит. Весны, осени не бывает. Сразу лето в зиму иль наоборот переходит .

• Как  же  живете там и  много  ль вас  стало?

• Точно не знаю, но слыхал, что орда большая неподалек ваших земель состоит. Они живут ладнее. Мы же от севера идем по большей части.

• Ну, хорошо, - согласился царь, - дам я вам землю. Подчиняться  кому  будете?

• Как кому? - удивился тот человек, имя которому Берендей было, - только тебе, да еще кому скажешь. Нет над нами никого. Сами по себе живем. Живностью земли добываемся.

• Ну, коли так, - повеселел Иван-1, - то землю вам обозначаю и подчиняться токмо мне самому велю. Будешь ты среди своей  басури  царем. Половецким
  тебя не назовешь, не схож ты особо, хотя и похож чем-то, потому  другое  имя-названье   придумай.

• Придумаю, царь Иван, - сказал Берендей, - кланяюсь тебе за помощь и землю выделенную. Будем все делать, чтоб царствие твое укреплять. Куда ска­жешь пойти мне с народом  своим?

  -   Что то такое народ? - удивился Иван  и  во  все стороны  огляделся.

• Так то мы и есть, - ответил Берендей, - народившиеся  значит. Так  я  всех  обзываю.      *

• Хорошее слово, по уму состоит, - ответил царь, -надобно и мне его приспособить. Поделю и я своих  на народы и так обозначать буду надале  каж­дого, кто народится, словно  ты  вот, предо  мной  стоящий.

       С того времени и пошло. Народ, да народ, да так и пристало  ко   всем.

  Иван-1  не  успел всех  поделить  тогда. 

  А вот Иван-2, по следу его идущий, достиг.

  Так вот, обозначили Берендею тому землю казанскую. Ничего не было там тогда и люди на казанах  еду готовили на  костре каком. Так и прозвали  - казанская земля. А опосля и град  тот  царь  обосновал, Казань  зовущийся.

  По всему этому делу сказ по земле русской прошелся и легенд много сот­ворилось.

  Имя Берендея того так за основу и легло. Так же истории всякие, с ним же, семьей его происходящие. Все то было наяву.

  Конечно, придумано  много, но  основа  тому  имелась .

  Были и дочери у царя, и походом на него владимирцы ходили, и муромцы восста­вали, и всякое другое. Оттого сказания произошли и в знаке народной муд­рости состоялись.

  Многие из сказок тех, о царе Берендее особо, почерпнуть можно. Об чем пря­мо и говорилось в сказанье каком.

  А новые русичи все то по-своему вос­принимают и всякую красноту на лице только за пьянь принимают. Но это так, лишь небольшой  подсказ  к  тем  произведениям.

  Итак, Казанское царство /как оно в истории обозначено/ состоялось. Ханство, от того произошло, что на далее ордынцы на царя насели и велели ханом об­зываться в подобие им самим. Потому-то такие изменения и произошли. Но то еще не скоро случилось и еще  упомянется.

  Стал  Иван-1 править на Руси. Что не дело зачнет - то всяк  покинет его. За многое хватался сразу и, как говорят, до ума не доводил. Оттого люди прозвали его ухватом.

  Так и говорили:

  -     Ох и ухват наш царь на дело какое. Не убежит оно от него никуда. Мало только проку от того, что все ж  дело кое-какое имеется /делается, значит/. Надале другая кличка взросла.

  Стали новгородцы деньги первые свои создавать. Сребрянниками их звали. Из серебра, значит.

  Такое дело пошло из-за того, что не знали чем дань пла­тить в казну общую, в Киеве состоящую.

  Что царю тому не привезут - то он носом вертит и признавать не хочет.

  -     Что вы меня  все одним и тем же потчуете, - говорил царь, -   придумайте что-нибудь иное. К примеру, как Берендей, царь басури той, что на земле казанской оселилась. Взял, да и прислал мне скомороха одного, чтоб смешил меня по-всякому. Вот то дань. И сердцу весело, и трудиться опосля хорошо.

  Так вот на Руси появилось название скоморох и образовалась первая ветвь крепостных людей.

  Toeсть, закреплялись они за кем-то, да так по век и жили с ними, пока тот не скончается или сами.

  Царь так и повелел тогда:

  -     Пущай будет ко мне привержен, яко к чему то. Везде ублажь мне сотворять будя и сердце от грязи какой освобождать.

   

  Скоморох же - то слово повелось среди татар тех, коих назвали так за речь их быструю и скороговорную. Именно от них скороговорки русские  произош­ли.

  -    Та-тар, та-тар, - говорили за них люди, объясняя другим, как они между собой да и с гостями разговор ведут.

  Так вот татары казанские и нашлись на русской земле.

  К Крыму никакого отношения не имеют.

  Крым - то половецкая земля. И так по сей день она ею остается. И из Крыма не татар, хотя были там и такие, а половцев уже в других поколениях переселяли.

  Это все от незнания истории русской и от того, что много документов утеряно, сожжено и уничтожено специально было.

  Так было нужно господам некоторым как из  княжеских кровей, так и с других. Так было нужно и "товарищам" во времена от крови красные. Не все то вы о них знаете и придет черед расскажу, как то дело было.

  Так вот, за речи такие или за наречие и обозвали тот народ этим словом.
  Опосля речка Татарка состоялась и государство Татария или Татарское ханство.

  Из крови русско-могольской они, хотя теми моголами не были. Тоесть, в набегах не участвовали.

  Далее, скоморох -  то выдумщик всякий. Скоро говорил он, шутки бросая, и лю­ди от этого, словно в мор  падали; от смеха, значит.

  Так вот оно и свершилось. "Скор" да "мор", а получилось скоморох, потому как за животы опосля брались и "ох" говорили из-за болезни от смеха того.

  Позже к тому слову и люду другие приспособились. Те, кого сейчас акроба­тами, циркачами зовут. Слились они воедино в шутках и движениях каких.

  Коих царь или кто другой забирал к себе - те скоморохами оставались при нем же. Те же, что ходили по землям - именовались скоромешниками.

  С мешками, пожитью своей они ходили. Оттого и название такое получили. Чуть позже коробейники состоялись. По той же причине практически.

  Короба с собой таскали, песни пели, плясали, инструмент первый - балалайка  поя­вился на Руси. И все от того же Берендея шло.

  Великий был он выдумщик на дела такие. И всякий раз царю тому Ивану-1, а опосля Ивану-2 и 3 какую "дань" посылал в виде, указанном выше. Конечно, и другая мзда была, но особо он  этим  отличался.

  Балалайку вначале тарарайкой звали. Затем талалайкой. Лалакать люди в песнях вместо слов, не знаючи, начали.

  Так и пели:

  -      Эх, талалай, талалай, талалайка моя. Басурь, басурьма извела вся меня.
  
  

  Были когда-то такие слова в тех песнях. Уже позже то звать балалайкой начали. Как увидят ,что скоморошники идут, то и говорят:

  -      Ба,  лалайки идут. Вон, глянь туды, -  и  показывали пальцами в ту сторону.
  Так вот и состоялось название инструмента.

  Скоморошники -  это так же от того же. Часто голову людям морочили своими скороговорками. Так  и  закрепилось.

  Так вот, из-за этого Берендея не очень любили, мягко говоря. Царь его всегда в пример ставил.

  Потому-то муромцы, да владимирцы к нему на разбор­ки  приезжали. Драки  особой не было, но все ж царю тому один муромец зуб выбил.

  Сказал тогда Берендей по-смешному, зла на людей, не донимающих его, не  держа:

  -      Что за подать такая мне от царя вашего. Я ему скомороха, а он мне зуб выставляет. Неровно как-то получается. Надо и мне царю зуб то выставить.

  Рассмеялись тогда муромцы и помирились с тем царем. Опосля дары разные присылали, чтоб  обиду за зуб тот не держал.

  Надо еще сказать, что татары те гостеприимны очень были. Бывало, кто к ним зайдет или заедет поутру, то только к вечеру, а то и на следующее утро и выберется. Любили они людей русских и хотели доказать свою пре­данность за доброту в земле оседлой содеянную.

  Так и говорили они и сам Берендей:  

  - Спасибо вам, люди русские. Вовек не позабудем про благие дела ваши. Стоймя за вас стоять будем и во всяком деле помочь будет идти.

  Так они и поступали всегда, помня об том. Но в ряды годы перемены случа­лись разные и от того пострадало  то  гостеприимство и  "зуб" та­тары заимели на русичей коренных.

  Но то дело поправимо. Коль добром об­ратиться к любому, то он всяк тем же и ответит.

  Так говорил Берендей и так оно в душах татарских состоит. На то как Бог и надежду возымаю свою.   К уму, а значит, к душе их обращаюсь в сказаниях каких своих.

  Все вы люди по корням русские, только вот земля ваша большая наложила свое вето на вид внешний. Вера же предлогом не стоит, хотя по сторонам в разность уходит. То так случилось и об том будет сказано еще впереди.

  Вера - она лишь к любви призывает, да к дружбе всякой. Нет разности ни в одной из них, за исключением  внешних  обрядов.

  Душа веру любую одинаково воспринимает.

  А человек - это душа и есть. Потому, так и говорят, душа-человек. Хороший, значит, добрый и ко всему так же относящийся.

  А то, что говорят: "не званый гость - хуже татарина",то просто глупость людская. Никогда татар таким не был плохим, чтоб говорить такое.

  Это от слабого ума произошло, да так в лета и передалось. Потому, говорю еще раз, ко всем сразу обращаясь, как Бог. Нет среди вас тех, кого земли паразитом обозвать можно. Есть люди нехорошие и с одной, и с другой стороны. Они воду мутят. Создают условия для мзды какой-то, якобы из веков происходящей. Никто никого не предавал. Это подлог или ложь для раскола народа русского. Знали те, что творили это, о родстве кровном и даже анализ крови той делали. Потому, всячески пытались подо­рвать все и кое-чего добились.

  Хоть и велик громкий начальник был, но все ж на удочку ту попался, и на­род зазря пострадал тогда, хотя доказал свою преданность не раз.

  Это боль того народа и она также в душах состоит. Ее изгнать надо. Время то про­шло. Пора к любви возвращаться и забыть смуту  ту, от ума слабого происхо­дящую. Это совет мой божеский такой всему тому, кто  татарином  зовется  или  к  нему  причитается.

  Но возвратимся к делу тому, ныне новгородским обозначенному. Toeсть, к сребренникам - деньгам самым первым на Руси.

  Нарезали немного сребра тогда, а она только-только обнаружилось в зем­лях оных, и царю повезли, как дань они значит. Что-то новое придумали.

  И то царю мало понравилось. Сказал тогда Иван-1 так:

• Что-то вы, новгородцы, на всю землю русскую славитесь, выше Киева состоите, а к делу какому никак не  приучитесь.

• Ну, не всем же, как басурь тешиться, - ответил ему муж  новгородский.

• Вот-вот, и я про то же, - ответил царь, - придумайте еще что свое и тут же мне привезите.

• Так, привезли ж вот, сребро, мелко порезанное. Драгое  ведь  оно.

  -     Знаю, что драгое. Но мало весьма, да и разрозненно состоит. Одно больш, другое меньш. Сотворите с ним дело какое и умение докажите.

  Обиделся муж новгородский, но стерпел тогда, да только и ответил:

• Что ж, коль велишь, царь - то сделаем. И дело  то  сотворим.

• Вот и сотворите, - сказал Иван-1,как отрубил, да на том все и закончи­лось.

   

  Это так Иван мзду свою, обидь, за отца упокоение тому народу воздавал. Так в том и брату своему признался.

• Пусть, побегают, яко волки голодные. Надо было честь знать и хвалу нашему отцу воздать. А то только Юром своим и гордились.

• Дак, так завсегда было, - ответил ему Иван-2, сын средний, - чего ж тут на них грех таить. Какие люди они - знамо уж давно...

     

  И вот новгородцы к делу другому дошли. Начали они монеты первые круглые печатать с царским именем князя своего новгородского, чтоб царю от того еще злее стало. Так и говорили:

  -      От сребра нашего не откажется, а от имени какого лютью  взойдет. Вот, будет потеха.

  А надо отметить, что князем тем сын Юрия Долгорукова был, имя которому было Михаил, а отчество Юрьевич.

  Опосля умер он так же от разрыву сердечного. Вобщем, с этим новгородцам везло мало.

   

  Так вот, на первой монете той, сребренником зовущейся, был он отображен и имя его поставлено сокращенно буквами тех годов. Всадник на коне выгра­вирован был /вдавлен, значит/. Выпуклость опосля ста лет пошла в монетах тех.

  Так вот. Привезли дань ту царю Ивану, а он еще пуще разозлился.

  Велел ма­стеровых казнить. Монеты те исчерпать /черпали их ведром и тазом/ и всяк  переплавить.

  Так и совершено было. Правда, людей  все ж не тронули, а мужа того, что дань возил, казнили.

  -      Головою поплатился он за свою выдумку, -горевали новгородцы и всех царей по роду тому в тот миг возненавидели, а опосля решили своих возвести на трон тот киевский. Но не сразу  то все произошло.

  Во время плавления сребра того заметили люди, что оно с другим видом объ­единяется и цвет мало меняет. Обрадовался царь тогда и велел им молчать всяко.

  Сам же сказал так:

  -      Буду я от того богат сребренниками теми, когда сам захочу то сотворить. Тех же новгородцев накажу. Подлог совершу, а они того и не заметят.

  Но время шло, а дело то не делалось. Не нужны были тогда еще деньги на Руси. Мало помалуза то дело забыли, но все ж царь новгородцев тех другим донимал.

  Так вот, за дела те с деньгами первыми, прозвали его алтынной душой или алтынником. Ал  - то значит, жадность  людская  звалась. Так и говорили:

  - Ну и ал ты и до всего хочь премного.

  «Тын»  же -  ограду какую  обозначало.

  Совместно -  значит, душу царя загребущую или жадную, в оковах тела его показывали.

  Прятал поначалу в карман одежды своей /единственный был карман/ те сребренники, якобы для то­го, чтоб скоморохам или люду простому подавать. Но люди другие жадность к тому видели и все подмечали.

  Не раздавал он то, а всяк под подушку прятал, а то и в одном месте ссыпал для услады души своей, даже братья над ним за то смеялись.

  Но они в шутку сводили смуту душевную ту, а люди нет.

  Сразу царя алтыном обозначили.

  То была самая первая мера русичей души человеческой. Это уже дальше алтын как деньги состоялось. И в том был смысл ее первоначальный.

  Оттого же слова Алтай происходит. Только "тай" нужно читать как «дай». Твердости было мало еще тогда в русском языконаречии. Вот и говорили, руку протягивая "тай", что обозначало дай. И это позже состоялось, уже после "ига монгольского". Деньги пошли тогда  эти. Оттого и просили так:

  -   Алтын тай?

  Вот оно одному великому путешественнику понравилось, и он тому царю ту весть привез. Так и закрепилось - Алтай.

  И вначале оно раздельно пи­салось. Слилось от неграмотности писак русских, как никогда общему не подчинялись и всегда всяк по своему излагали.

  От этого разноречие об­разовалось и всякое иное истолкование слов от одних корней происхо­дящих. Все это также к сказкам относится и о нем же и упоминается. Нужно только по правильному понимать что.

  Кое-где самим писакой вели­корусским ошибки совершены и это надо в учет принять. Был он также малограмотен, хотя и к высшему свету относился.

  Всяк по-своему писал и слова придумывал. Есть в деле том и божья помощь небольшая, но она в иное русло направлена. По большей части в сторону патриотизма русско­го, да тех же сказочных сочинений, чтоб ум русский сообразил и историю свою понял правильно. Но, конечно же, того не произошло, а еще хуже ста­ло.

  Вовсе позабыли историю свою и в сказках всю правду ложью  обоз­вали.

  "А было у царя того три сына и все Иванами звались: два умных, а третий дурак..."

  Так вот сказка любая начиналась, и тот народ еще об том помнил и знал, о ком говорится. Про то же сейчас описывается, но вряд ли кто  поймет досконально, в чем дурость та выражается царская, ибо за делами она скрыта и белыми нитками зашита.

  Ну, да ладно, пора от сказок к другому возвратиться и обозначить того же  царя пo-новому.

  Вскоре съезд великий состоялся. Всех удельных кня­зей, как то тогда величалось. Удел земли был у них. И хотя князьями они не были, люд да и царь сам их так прозывал, про себя посмеиваясь.

  -   Какие из них князья. Зад обложен, нос встревожен, так и тхнет смердью, - это Иван 1 научился у скоморохов своих таким острым высказываниям.

  Так вот. Согласно дела того нужно сказать вот что.

  Никогда на Руси не состояло большое количество   князей. Их просто не было.

  Точнее, были те, кто царские места занимал, да их дети непосредственные или братья, которые в том же народе по-разному могли зваться.

  Всех тех липовых удельных князей или людей волостных просто обозначали так и величали. Так люди хотели. Не возражал тому и царь, не желая с ними спорить или ссориться.

  Ибо ссоры уже знал, чем заканчиваются для всех. Подле каждого такого липового князя сидел летопитец или человек божий из числа тех недобитых ранее.

  Они писать, читать мал-мала умели, потомуи брали их на службу к себе, пренебрегая каким-то запретом общим.

  Вообще, запрет на Руси  - то только так считалось. Каждый на месте по-своему власть чинил, но внешне приличия соблюдали, и закон якобы исполняли. Оттого и разврат душевный состоит и в делах каких также.

  Так вот, собрав всех тех, в новь нашу обозначенных князьями и уделами, царь речь свою такую произнес:

  -    Желаю я видеть вас почаще здеся подле меня. Токмо не так дела правите мои в землях своих. Надобно отчет держать по ему и докладывать мне устно али пером, коль умеет кто. К делу сему своих преданных слуг приспособите. Пуща, пишут, коли умеют, за вас. Вы же говорите писать, что им надобно.
  Хотел я было вольную вам создать всем, чтоб сами дела сотворяли, а  я, как царь, только общим заведовал. Но сетуют люди, что так, мол, нельзя с вами поступать. Спаскудитесь вы и их до предела какого доведете. Велю докладать каждому, близ али подалек стоящему люду, мне о делах каких непригожих ваших или вам о их действиях каких. Токмо сам вершить суд буду.
  Правду добывать стану и за то вы все правдивым меня обозвать должны. Такой есть мой указ царский для вас и всех остальных. Сие не писано будя как закон. Но исполняться должно и на деле подтверждаться.

  Распустил царь Иван-1 тех, кого собрал, и так они и не поняли, чего сюда в Киев приезжали. Но все ж, чрез время челобитные всякие и прошения пошли к нему. Порадовался тогда Иван делу тому.

  -    Всяк бы так исполнял, яко люд русский. Грех жаловаться мне на усадников княжных. Дело исправно чинят, всю  весть   доставляют.

  Так вот пошло в народе  еще одно имя,  приданное тому царю. По  его  же  веле­нию сотворенное.

  Был ли он на самом деле справедлив, об этом можно судить из того, что с новгородцами вытворял, да и с другими. Но, как говорят, сла­ва та состоялась и вера в царя справедливого повсюду пошла.

  И вера та кровью часто омывалась людскою, ибо праведники на местах творили свои подчиненные дела в угоду тому царю.

  Что еще можно сказать за его правление?

  Обосновал он город Остросмысл, позже именований именем его, Иваново - то и есть град тот царский.

  Хотел он там успокоение свое найти вне дел всяких. Потому и обосновал и даже храм воздвиг, чтоб, как говорят, под рукой был. Даже монастырь небольшой соорудил из древа. Позже он снесен был, хотя след небольшой все же имеется от того.

  Назвали град тот так потому, что то царское имение или, как тогда гово­рили, удел его был.

  Так и прозвали - Иваново. Значит, Ивана-царя.

  Особо в делах каких важных сей царь замечен не был. Так, как говорят, текла вода тихо из-под камня, да на том все и кончилось. Опосля смерти его, году на сорок седьмом, стал  брат  меньший править - Иван-2 значит.

  Ему битва та предстояла, что Куликовской ныне обозначена. Да, не дожил он до времени того и власть всю брату последующемупе­редал .

  Иван-3 на себе "иго" то монгольское испытал, и битву ту учинил.

  А как то все было, сейчас по порядку и расскажем.

  Иван-2 правил немного. Всего восемь с небольшим лет. Город Ярославль при нем на ноги стал, и город Острогожск он обосновал. Да, на том все дела земные завершил.

  Ко времени кончины его к границам Руси той Литовское княжество близ подступило. Челобитные шли к царю бесконечно или доклады, значит, о деле том. Грань литовцы-рыцари не переходили.

  Боялись, что русские снова их не поймут и всей землею своей восстанут. Просто на то время народы те пополнились, и само княжество разрослось в стороны и к граням той Руси.

  С другой стороны начали "моголы" "наступать". Но слово то само по себе дело такое не обозначает.

  Тазымская орда в своем составе сильно пополнилась. Было решено вновь реку перейти и двинуться на запад поближе к землям плодородным.

  Вначале, послал тот хан, который Чингиз-ханом звался, небольшой отряд, чтоб он разведал, как дела обстоят по ту сторону реки.
  Удалился тот отряд, который всадников 600 насчитывал. По дороге на запад, вокруг моря обойдя, он разбился на группы по 100 человек, которые разошлись, как говорят, во все стороны света.

  Своим видом, точнее обликом, те моголы казанцев напоминали и вначале люди их за тех и принимали. Так и говорили:

  -      Глядь, татары идут. Что ж то у них случилось, paз курь так стоит? Надо­бно спросить. Вестей уж давно каких не слыхивали.

  Останавливались моголы те, а их спрашивали:

• Куда это вы, татары, так торопитесь? Пожар аль у вас какой трафился?

• Не татары мы, - отвечал старший из отряда, - и их никогда не видели. Кто то такие?

• А вы  кто  же?

  -   Мы племя могольское. Ордынцы. Князь наш ханом прозывается. Я сам сотник. Старший  среди своих людей. Ищем землю мы более плодовитую, чем у нас под копытами состоит. Хотим в другом месте обжиться. Может и рядом с вами, если пустите.

• Мы того не решаем,- отвечали люди простые, - подневольные мы. Князь какой нами руководствует  или  посадник  киевский.

• А поговорить можно с ним?

  -       Та можно, но далече он отсюда состоит.

  -     Ничего, кони наши быстроходные. Добьемся до него.

   

  И разъезжались по сторонам. Так примерно все те первые разговоры закан­чивались. С посадниками или волостными также разговоры велись. Те, в свою очередь, отвечали, что царю подчинены и без ведома его ничего не решают. Крутили головами моголы те, ничего не понимая, и решили двинуться все в Киев до царя.

  Спустявремя небольшое все те отряды вновь слились возле самого Киева.

  Только один где-то задержался. Не стали они ждать его и, выделив сотника одного с несколькими другими воинами, отправили к царю.

  А заместо Ивана-2 уже Иван-3 встал.

  Только недавно похорон состоялся, и он власть ту царскую принял. Скорбел по брату царь и особо в разговор тот не вслушивался. А лишь рукой отмахнул, сказав, что некогда ему речи вести и что он  того якобы не решает.

  -     Пуща, удельники  решают, - так он велел,-им  право  то даю.

   

  Но слово сказал, а рукою письменно не подтвердил. Уехали моголы из-под Киева и снова по землям пошли.

  Спрашивали  их  люди:

  -       Ну, как? До царя добились?

•  Да, добились, - говорили те на своем немного ломаном русском, - но мало что поняли. Велел царь всеми землями усадникам распоряжаться.

• Не поверят они вам, - сразу сказали люди.

• Чего ж так?

• Грамоту  нужно  было везти  гусиную.

• Что  то  есть такое  грамота?

• Это царские письмена. Должон сам он писать своею рукою и дело то под­твердить .

• Что ж делать тогда?

• Назад  возвертайтесь. Пуща, грамоту  ту  дает.

  Повернули вспять уже всем своим составом моголы, так как и отряд другой подоспел, и вновь двинули на Киев. Опять  люди  спрашивали:

• Татары, куда собрались? Не к царю ли?

• Туда, только моголы мы, хотим на земле вашей благодатной  осесть.

• Э-э, куда  вам  здесь оседать, - говорили те, - царь на  то  согласия не  даст.

• Откуда  знаете?

• Да, знаем ал его до всего. В брата старшего пошел. Видать, по  крови  перешло.

  Моголы растерялись.

  Но те же люди сказали:

  -     Да, вы поедьте, спросите царя снова. Мого уже не таким стал, как  люди  сказ  ведут.

  Так вот они и двигались по земле русской. И это движение их "туда-сюда" как раз и явилось, так обозначенным, игом  татарским.

  Пришлось тем моголам еще два раза съездить от царя к усадникам, окромя того, что уже ездили. Вобщем, туды-сюды катались, аж люди говорить стали:

  -   Что-то тем татарам-моголам неспокойно в земле нашей. Туды-сюды мотают, аж лошади их кричат.

  А оно и взаправду. Лошади от усталости ржать сильно начали, проявляя свое недовольство.

  Так вот оно и состоялось это слово "иго".

  От "слов", брошенных самими лошадьми: иго-го и т.д. Из этого татаро-могольское иго произошло.                                                                                                                             > .

  Шутили так люди сперва. Это позже оно как татаро-монгольское состоялось.

  Уже в те времена, когда Монголия, как государство образовалось. Чиновники русские велели тогда изменить состав этих слов и образовать новое.

   Я думаю, не стоит дополнять, как на Руси изменение ведется. Так бездумно и переправили все, сделав тем самым большую глупость. Но мало этого.

  Заставили переписать многие исторические документы, так сказать, в ногу со временем, а старое спалили.

  И имена менялись, и новые вписывались. Многие хотели почет себе воздать, к роду какому примкнуть.

  Именно с тех переписей род донской княжеский состоялся, хотя не было его никогда.

  То простой человек был, как говорят, из смердов. К этому же и дру­гие славу себе привили, раздув ту историю, что случилась до великого по­боища, а из Чингиз-хана создав великого зверя и мученика всех народов.

  Не было того и вовек моголы те больш землю русскую не посещали, хотя стычки из-за драчливости русской и хмели большой были не единожды.

  Но, кто же хочет себя виноватым считать и признать какую-то всенародную глупость. Вот и переписали всю историю русскую и такую чушь нагородили, что аж Богу от того тошно и не по себе, когда о чем-то упоминается. Родов княжеских много причислили, ветвь царскую подложную пустили и вообще всю суть дела того исказили.

  А теперь, прочитайте, как дело то было.

  Итак, возились моголы с царем русским Иваном долго. Раз пять взад-вперед поперек земли русской и вдоль ее ходили. От удельника к царю, от царя к удельнику. Не давал  царь грамоты, а  устно распоряжался.

   Думал  так:

  -   Поездят, поездят, да и перестанут. Уедут в свои земли оседлые. Какое мне дело до них. Хватит и татар тех, что брат приютил. Так глядишь, землю русскую всю разберут. Гласят, что и они от нашей крови. Ну, так что ж теперь? Землю им всю отдать? А то, глядишь, и на престол своего хана выдвинуть захотят. Зачем мне пакость такая. Пуща едут к себе ни с чем. Нету-ти земли для них у меня. Кукиш им всем, - и царь показал впервые из всех конфигурацию из пяти пальцев.

  Конечно, моголам говорил он другое. Сокрушался по делу ихнему. Ссылался на плохих  удельников  и  тому подобное.

  Вобщем, хитрил  много. Но хитрость та опосля его и побила. И не сколько его самого, хотя и ему лично дос­талось, сколько народу  русскому  всему.

  То-то и есть, что дурак царь. И уж умным никак не назовешь. Дал бы земли немного - по-другому стало совсем. Потом, все равно расширились бы, но зато государство крепкое стало бы и никто вовек бы   к нему не сунулся когда.

  И за то тот же хан с людьми своими благодарил бы вечно и подчинялся всяко. А он так и говорил тем посланникам.

  Но дело не пошло дальше того, что было.

  Вконец, надоело ездить тем мого­лам и даже лошадей многих погубили от езды той.

  Спешились многие. А какой могол без коня?

  Начали они  просить у тех же  удельников лошадей, чтоб домой добраться. Пешком идти ведь замучаешься, да и воин - не воин без лошади.

  И в орде то позором считалось, если вса­дник лошадь ту загубил.

  Конечно, удельники не давали того, что просили. Не дал того и сам царь, разведя руки в стороны и якобы даже грустя по делу тому. Сказал, что бед­на Русь на то дело и приказать он не может.

  Вобщем, угробив больше половины лошадей, которые к таким гонкам не при­выкли по протяженности, моголы оказались ни с чем. Ни дело не решили, ни чего другого не добились.

  Вот, тогда, и пошли они к тому татарскому царю, прося его уже о помощи.

  Но Берендею дать было нечего. Только шуткой мог их поддержать. Пришлось пешком идти многим обратно, а по пути людей русских попросту скупыми обзывать.

  -     Жадны вы все, яко и ваш царь, - говорили те моголы, - только и можете языком советы давать. За делом слово ваше не стоит.

  Обижались люди тогда на эти слова.

  -     Что ж мы вам плохого сделали? Мы ведь сами также не распоряжаемся, отдам лошадь - с чем сам останусь? И тот же удельник за то с меня спросит.

   

  Вот так и шло по земле русской то монгольское иго, прося лошадь где дать, а где поесть.

  Вначале их кормили везде, как и татар тех казанских, но ког­да царь помыкать ими стал и дал указ негласный изгонять с земли русской, а кто того делать не будет - то и его гнать, вот опосля этого все прекра­тилось.

  Кому хотелось голову свою подставлять. Гнали тех могол от себя подальше.

  -     Иди, иди, могол  вшивый, - говорили некоторые, их отгоняя, - нечего глазья  свои таращить. Нетути  еды вам никакой и лошадей нетути. А коль было бы,
  и то не дали. Велел царь гнать вас отсель, - проболтался  кто-то.

  После того  и  пошло.

  Как говорят, терпение лопнуло. Начались ссоры, затем драки, а опосля - настоящие битвы,  в коих по человек 40-50 сражалось.

  Тогда-то моголы и мародерством стали заниматься. Отбирали силой лошадей, еду, одежду порою, и шли дальше. Но надо сказать, что люди во многих случаях тех  распрь  были сами  виноваты.

  Стоит, к примеру, древо  яблоня по дороге вкрай  дома  какого. Захотел могол съесть, ведь ничего с собой уже  не  было.

  А надо сказать, что в Русь едучи, каждый брал с собой еду, которой по их меркам хватало на много.

  Обоз небольшой с ними шел, где курь та настоящая была, а не фазанная, да еще животные другие вроде зайцев. Еще люди из того и смеялись, тыча пальцами и говоря:

  -     Глядь, еду везут с собою. Да, отродясь мы такого не видели. Чтоб по зем­ле нашей с едой ездить. Всего ведь полно, только не ленись.

  Но так вначале говорили, а потом, когда смех прошел, стали по-другому ре­чи вести.                                                                                                                             > .
  Так вот, было могол яблоню ту прислонял и яблоко брал, чтобы сьесть. Было, что и ветка трещала или древо само. Вот тогда такие  стычки и сотворялись.

  Говорил русский:

  -   Чтоб ты, могол, сдох. Я ту яблоню девять годов выхаживал. А ты своею паскудною рукою ломаешь ее. А ну, иди прочь отсель. Не твое добро, не то­бой сеяно.

• Дай пожрать, - так говорил могол такой, переняв уже у русских то невеж­ливое слово, думая, что так он к нему ближе состоять будет, или мат к тому добавлял, теми же русскими придуманный. Как правило, все заканчивалось  "на мать".

  Оттого  русский   отвечал:

• Я тебе дам, татарина, мать твою туды за ногу, могол вшивый. А ну, геть отседа, а то башку твою  проломлю.

• Не гони, дай пожрать, - просил снова могол, к ветке той обращаясь.

  Тут русский брал в руки какую дубину и с нею на могола шел. Ну, а дальше, понятно.

  Хорошо, если как-то договаривались опосля драки небольшой, зубы повыбивав друг другу. А то и действительно затем к мечу тянулись и друг друга рубили.

  Кто и стрелу пускал в курь какую или ту же козу. Вобщем, дела разные бы­ли. Но причина одна всему. Голод и безлошадье, а ко всему недопонимание  беды  чужой.

  Хоть и хороша та душа русская, но тогда не оправдала себя. Ибо, если так было бы, то никогда бойни и раздора не случилось.

  Как говорят, с горем пополам те моголы к своим пробились.

  Осталось их из шести сотен только человек триста. Ровно почти половина полегла.

  Рассказали все Чингиз-хану, который прозывался так за свою походку и ши­рокое улыбающееся лицо.

  Вообще, добродушным он был человеком и не под стать многим царям русским.

  Все то враки, что убийцей каким его рисуют и в могилу плюют /условно, конечно/. Много дел он сотворил в орде Тазымской. При нем же первая письменность зачалась, что и поныне в русскообразной латыни состоит.

  При нем многие читать, писать обучились. Земледелием стали заниматься и одежду стали себе ткать из хлопка, который им привезли /точнее, завезли случайно/ забредшие в их земли иностранцы.

  При нем колчеданы начали двойные изготавливать. И самое главное, Орда та стала Золотой  зваться.

  Только не от золота самого, которое было, но не в огромных количествах как то считается, а от расцвета орды той, как государства небольшого.

  Насчитывала она тогда около 85 000 человек. Все расселены были и широко распространились между теми двумя реками, дойдя аж до самых горных вер­шин.

  Уже позже гораздо, осевшие в горах ушли еще дальше и обосновали Тибетские вершины. Монастыри первыми они стали строить, а уже затем слияние произошло с теми же китайцами.                                                                                                                             ■ •

  Так вот, узнав обо всем, да еще не досчитавшись стольких людей, Чингиз-хан, долго не думая, велел всем в поход собираться. Имелось  в виду  воинам.

  Собрал он около 25 000 человек.

  Это большая сила была. А если учесть, что все на лошадях и хорошо вооружены, то и впрямь можно было воцариться на престоле том киевском.

  Но Чингиз-хану того не было нужно. Решил он просто пройтись по земле русской, силой своей напугать и земли все ж добиться от царя.

  Так он и поступил.

  Вторгся в пределы той Руси и так скопом и пошел. Испугались тогда сильно русичи той силы великой.

  Тьма-тьмущая татар бы­ла. Когда стрелы пустят, то аж солнца не видно стает. Было так на самом деле.

  Хотел Чингиз-хан именно этого добиться. Оттого и показывал свою силу.

  Многие удельники сразу бежали, едва прослыхав про силу ту грозную, к ним идущую. Люди  же  остались. А куда им деваться. Не бросать же  свои земли. Идти ведь некуда.

  По дороге на Киев, а туда орда та шла, происходили небольшие стычки. По большей части люди свое добро защищали, так как моголы те без обоза шли.

  Вот дань они тогда и брали любую. Но не нападали, а  говорили  кому:

  -      Несите есть, пить и лошадей кормите.

  Кто не хотел того и за оружие брался - тот и погибал  в бою каком. Кто же соглашался -то, как говорят, заживо оставался.

   

  Не трогали таких моголы и даже дома меткой своей обозначали для того, что б те, кто по следу шел, к дому тому уже не обращался.

  Но русский ум ведь хитер особо. Решил схитрить и на сей раз.

  Умники из­готовили метки подобные и начали себе тыкать по домам. Другие моголы шли и им ничего не доставалось.

  Быстро весть свою пустили, и она  до Чин­гиз-хана  докатилась.

  -      Хорошо, - сказал тогда он, поняв в чем тут дело, - не хотят по-доброму - пусть, в себе мзду несут свою дальше.

  Велел он свои метки больше не ставить, a без разбору брать все, что на­добно.

   А для примеру, остановился всей ордой в одном городе. Пробыл там аж девять дней. Объели весь русский люд. Аж стонать они стали тогда.

  До сих пор та стоянка известна и даже души людские память отех днях хранят.

  Так довел тогда до ведома русского ума Чингиз-хан, что так делать не нужно, как они поступают.

   

  Вобщем, хитрость та многим болью обернулась. И люд русский проклял тогда всю лживость и отрезвел мгновенно. Поклялся больше того не чинить и правду справлять.

  Так божился и клялся, что аж хан поверил, сказав так:

  -     Верю, что поняли вину свою, а правильнее будет -  глупость свою. Хотел я, чтоб вы все не страдали от множества войска моего. Но раз хитрецы нашлись, то на их спинах и катайтесь.

  А надо сказать, что забирали они лошадей у тех, кто не хотел чем им помочь.

  Вот от того опосля и пошла игра в лошадей среди детей, а то и взрослых.

  Тогда только это без смеха было. И взаправду катались на винов­ных каких. И всякую мзду те же люди своим виновным чинили. Так оно по­велось тогда и сохраняется до сей поры.

  Кто не понравился чем-то или одиноко возрос - то сразу на нем, как тогда, хотят все отыграться.

  Потому, ум русский обустроен только в равенстве пребывать завсегда. Это болью добыто в предыдущей жизни и так дело то будет сохраняться, пока в тот же ум другое не взойдет.

  Исключение составляет небольшое правящее естество. Да и то на какое-то время. Если люд не видит никаких доброидущих перемен, то и для тех нас­тупают "черные" дни.

  Так вот продвигался Чингиз-хан к Киеву. И то движение его мигом до царя донеслось. Хотел он  бежать.

  Но куда?

  Вот тогда и обратился взглядом на Москву.

  Хитростью убедил киевских мужей в деле том, и сам тихо удалился, обойдя стороною ту тьму могол. Вобщем, как говорят, дороги Чингиз-хана и его разошлись.

  И как раз посере­дине пути. Моголы к Киеву дальше подались,  царь -  к Москве ближе. Решил так тогда для себя:

  -     Пуща  побродят, яко  волки  по земле русской. Мзду  разожгут. Вот  их  люди и побьют. Я  же  в  стороне  останусь.  И  пред людьми, и  пред  ними чист буду. Скажу - не ведал то. Никто не сообщил вовремя. Я же на месте не сижу, а по землям с объездом нахожусь.

  Так вот с той поры многие поступают в чине царском или другом важном для всех.

  "Дело мое - сторона", - так и говорят, - ничего, мол, не ведаю и не знаю. Не донесли, не сказали, не упредили и т.д."

  Но вернемся к делу тому.

   Итак, Чингиз-хан к Киеву пришел, а царя там нету. Так ему и сказали. Рассердился тогда великий могол. Понял он цареву хит­рость и сказал так:

  -      Раз вы и ваш царь такой ушлый народ, то будете дань мне платить, как великому полководцу. Я землю вашу захвалил и теперь для вас всех царем или ханом буду.

  Испугались тогда киевляне и весть скорее к царю бросили, чтоб побыстрее возвращался.

  Чингиз-хан же со своим войском под Киевом остановился. Месяц целый там стоял. Киевляне кормили всех и поили. Лошадей на постой взяли.

  Как понимаете, орду такую прокормить тяжело. Стоны и недовольство вскоре пошли, а царя, как и не было. Весть, гонцом посланная, уже назад возвернулась, а самого владыки земного не было.

  Прокляли тогда киевляне царя того и мужи киевские сказали так:

  -     Век бы их всех не видеть. Перевелись князья на Руси. Кровь не та пошла. Перепорченной чернью стала. Будя теперь своих избирать от люду посадского и мужей великих, в труде того добившихся. Гетманами будя звать их. По-своему. А царь пуща там в Москве сидит и пусть  носа  сюды  не кажет.

  Опосля этого пошли все те мужи сбором к самому  Чингиз-хану и сказали:

  -     Хан великий Чингиз. Решили мы больш царю не подчиняться. Изгнали его самостийно. Будет теперь у нас гетман править, из нашего числа избранный и от земель окраинских. Прости нас за такого царя бес­толкового. Терпели то все мы. Думали, что князь настоящий, а оно не то. Да и взаправду так. Два сына умных более слыли, а третий, как дурак повел­ся. Хотя и те тем же маялись. Будем тебе дань платить, как схочешь сам. Назначь, а мы  то люду истолкуем сами.

  -     Не надо мне вашей дани,- ответил Чингиз-хан, видя такой раскол Руси великой, - я и так ее беру повседневно. Но коль так случилось и решили вы от своего царя отказ вести, то знайте -  я на вашей стороне. Такого дур­ня еще не встречал. Я к нему на беседу, а он бежать собрался. Людей своих посылал прежде, чтоб вопрос земли решили. Нам то много и не надо. Могли бы занять то пустое, что паволжъю зовется. Древ бы насадили, пахоту какую лошадьми взвели. К делу тому люди  мои  уже  приучены.

• Как лошадьми? - удивились тут же мужи киевские, - мы того не ведаем. Не покажешь ли нам, не обучишь, хан великий? - попросили мужи и все склонили свои головы.

• Обучу надальше, - ответил хан и, голову в сторону повернув, подозвал к себе сотника одного.

• Останешься здесь, Челубей, - сказал он тому, - обу­чишь сих людей делу пахотному. Как сох строить также покажешь и как плужать опосля того, чтоб земля камнем не бралась. Даю тебе сроку немного. Учинишь то все - ко мне возвращайся. Буду я возле Москвы стоять. Хочу про­учить царя того, чтоб дурью народ не изводил. А коль услышишь, что я по­вернул к себе, то и сам туда же по пути сворачивай. Встретимся на земле нашей или возле паволжи той. Вобщем, как успею я с делами справиться. Даю тебе две сотни людей. Не хочу,  чтоб люд сей под тяжестью нашей изне­могал дальше и так прокорму у них мало осталось. Зима впереди, надобно запасы сделать. Покажь им как в землю сухую по осени ближней зерно бро­сать в зиму идущую. Всходить заранее будет и под снегом цвет свой сохра­нит, по весне в рост уйдет и к лету раннему заколосится. Прослыхав то, мужи киевские   аж  рты  пооткрывали, да  так  с ними и застыли.

  - Слыхали все, что сказал сотнику своему при вас. Он тому делу обучит, а опосля ко мне присоединится. Не причините вреда ему. То человек божий. Бог его нам на земле его оной держит. Слово какое говорит, а мы его  чи­ним  опосля.

• Спасибо тебе, хан великий Чингиз. Не причиним вреда никому. Может, подать какую драгую дать, чтоб память была  какая?

• Не надобно того, - ответил Чингиз, - не за этим приезжал и без того поеду. Чините волю свою и скорее изберите гетмана своего, а то чую я, что
  царь захочет вновь к вам податься, чтоб встречи со мною  избежать.

• Так и поступим, - обещали люди, вновь кланяясь и назад, уходя, отступали.

   

  Ушел поутру Чингиз-хан, как и обещал, всем войском своим снявшись. Вздохнули свободно киевляне по делу тому и побыстрее гетмана избрать
  своего решили.

  Весть по земле окраинской и своей пустили, а также к Тмутаракани она отправлена была.

  Вскоре выборы те первые на Руси состоялись. Избрали гетманом одного человека из простых кровей, но из люду посадского.

  Занимал он в земле волынской посадное место. За то, что он так скоро на престол киевский пал и назвали его гетманом Скоропадским.

  Так то имя его в истории и состоит. Хотя имя настоящее  другое.

  Василием его звали, а  по  богу Иоанном.

  Рос он без отца и тогда бывало такое траплялось, потому отчества не было. Но прозвали Василий Иоаннович.

  Божье имя данное отцовским стало. Фамилия же так Скоропадской  и свершилась. Это была первая  фамилия вообще на Руси.

  До того людей так не обозначали, а только по роду-имени.

   

  Соответственно этому род его продолжился и дошел аж до этих времен.

  Тмутаракань тогда не посылала своего человека. Решили они сами по себе остаться независимо, хотя вновь избранному подчинились и признали за власть новую.

  Именно с того момента началось деление Руси на Украину, Крым, Белорось и саму Рось, объединенных под одной управой. Так повелел гетман Скоропадский опосля небольшого срока своего правления, но об том чуть позже по­говорим .

  А пока возвернемся к Чингиз-хану и Челубею. Оставленный сотник занялся указанным  обучением и спустя месяца два также в путь пустился, оставив после себя зерно, в пахоту близ осени брошенное.

   

  С той поры вот народ русский и начал выращивать озимую пшеницу. И надо сказать, это их очень спасало. Не всегда в весну можно было усеять что, а посеянное уже росло и глаз радовало.

  Обучились тогда сох  /соху/ делать, а также плужать, тоесть после вспашки сохою землю разгребать руками.

  Это опосля уже грабли придумали и тот же плуг вместо сохи, и по-новому все назвали. А тогда все было именно так, как сказывается.

   

  За то время Чингиз  дошел до Москвы, но царь Иван-3 вновь сам себя перехитрил. Убежал в другое место ближе к новгородцам и в волости Тверской осел, так обозначенной за твердь земли оной в пахоте и деле приусадебном каком.

  Разозлился тогда Чингиз по делу тому, но на люд возлагать дань не стал.

  Только и сказал:

  -     Передайте своему царю дурному, что его уже из Киева изгнали и вскоре вообще из русской земли изгонят. Я ухожу к землям своим, но вскоре возвернусь обратно. Оселюсь на землях, паволочью обозначаемых. Там ханство мое стоять будет. Раз царь на то добра не дал, то я сам получу его от самого Бога. Есть у меня такой человек, что с ним речи ведет. Челом бьет он всегда, когда хочет ту речь с ним вести. А еще на колени садится глубоко, земле ближе. Челом же к ней самой преклоняется. Говорит, что так
  Бог услыхать глас его слабый может сильнее. Вскоре встречусь я с ним по дороге и путь  совместно держать будем. Прощавайте, люди русские, и впредь себе царей-дураков не избирайте. Только и годен, что на печи си­деть, да сказки какие рассказывать своему коту.

  На том речь та и завершилась.

  Чингиз-хан ушел от Москвы и направился в земли свои, мзду никому не чиня и по пути ничего не разрушая, как то сказано было ранее.

  Решил он для себя так:

  -    Зачем людей простых трогать. Мзду только распускать. Хватит им и одного горя своего от царя-дурака. Вскоре сам ближе оселюсь и будем жить в мире и согласии общем.

  Прослыхав, что Чингиз от Москвы отошел и к себе в земли направился, Челубей со своими двумя сотнями также туда повернул.

  И все, как говорят, было бы ничего, если бы в то дело не вмешался сам русский царь.
  Решил он за слова, Чингиз-ханом брошенные простому люду, наказатьего. Но напасть на него самого, конечно, побоялся. Да и вряд ли кто сог­ласился бы сделать то.

  Потому, уговорив князя Тверьского, кторый на реке сидел, Доном зовущейся от слова Дон, что значит дно / сквозь воду дно завсегда видно было /, двинулся царь  наперерез   тем двум  сотням.

  Надобно сказать, что князь тот / а вообще, сам простой посадский человек, это просто люди так его величали / не особо хотел дела того. Но, тщетно­сть души его взыграла, и алч своя погубила. Обещал царь ему многое, по­тому и согласился.

  Вскоре достигли они одного места, позже полем Куликовским ставшего, и стали дожидать Челубея  с его воинством.

  Силы примерно равны были, и царь особо не боялся, хотя в бою том за спи­ны другие все  ж прятался.

  Надо сказать, что поле то так зваться стало от криков куликов –птиц обычных, на Руси той водящихся. Много их было и опосля битвы, и схоронения многих, они стали кричать поутру и ближе к вечеру.

  Кости те, да и души бродящие покою не давали. Опосля  люди, поселившиеся  в  тех  местах, стали их убивать за крики те.

  А позже и в еду пускать.

  Так вот их и не стало в местах оных, а поле Куликово вовсе в стороне от настоящей истории осталось.

  Находится оно сейчас в двадцати минутах езды от града Владимира или Суздали по-старому. В сторону дороги новго­родской, от Москвы идущей. Как paз край обочины и есть место оное. Часто там аварии случаются, часто случаи убийственные происходят.

  Много костей там хранится и до сих пор души те бродят в поиске успокоения от дела того адского. Ровно в тридцати километрах от града того по маршру­ту пролегает. Там же могила потаенная общая находится. Она расскажет частью правду о дне том и возвеличит труд многих потомков по делу сему.

  Но то еще не скоро будет и кости еще отомстят по-своему. Прозрение порой сквозь души иные доходит. Или иначе, сквозь горе людское.

  Но повернемся к делу тому и опишем, как то все  было.

   

  Итак, войско царя русского - Ивана-3 возле поля того обосновалось. Главным в деле ратном стоял тот тверской князь или посадник, имя которо­му было Димитрий по богу, а своего отродясь не значилось. Так получилось, что рос без имени или, как говорят, был безродным.

  Мать его родила, да так по свету и пустила, имя не дав. Только божье и досталось.Так и звали его - посадник Димитрий. Позже то слово Пересвет состоялось и обозначение Донской.

  Итак, к встрече той подготовились, и только моголы издали показались, как русское войско из лесу редкого вышло.

  Думал Челубей вначале, что то вой­ско Чингиз-хана, да и поскакал смело навстречу. Но удивился, когда узнал, что то люди другие.

  Сблизились люди или воинства и супротив полукольцом  стали.

  Вперед выехал Димитрий  и сам Челубей.

  Царь же за спины спрятался и позади находился, чтоб Челубей тот его не узрел.

• Чего хотите? - спросил Челубей у Димитрия.

• Воевать хотим, - ответил тот, в сторону войска своего указав.

• Зачем? - удивился могол. - Чингиз-хан  ведь не принес вам вреда особого. Царь-то вас подвел сам, от него убегая всякий раз.

• Царь со мною и дело за ним стоит, - высказал правду Димитрий и вновь рукою указал.

  Войско разошлось немного и вмиг царя того высказало, хотя тот этого не ожидал. Начал он обратно заталкивать всех, чтоб ряды сгустились.

• Что ж то за царь, - сказал Челубей, завидя то, - если не может  сам своею рукою совладать и всяк за спины другие прячется.

• Не царское это дело войну вести, -ответил русич за своего царя.

• Тогда, чье  же?

• Мое, да  воинства  нашего.

• А чего ж  вы на Чингиз-хана не пошли? Видно  силы  той  забоялись?

• Не  боимся  никого.

• Чего ж прятались по лесам дремучим?

• Так  велено  было.

• Ага, значит, как ворь исподтишка хотите дело то чинить.

• Нет, хотим   воочию   драться.

• А   зачем?

• Как зачем? Царь так велел, да и дело чести нашей. Отстоять  землю русскую.

• От   кого?

• От вас татар и могол совместно.

• Что ж мы вам злого причинили?

• Объели  и  беспорядок навели.

• Так оно у вас так и было.

• Нет, до того все хорошо шло.

• Послушай, давай миром дело завершим. Я в свои земли пойду, ты - в свои. На ваше мысль какую не держу и рот не разеваю.

• Нет. Так дело не пойдет. Велел царь вас побить, чтоб больш на земле нашей не казались.

• А если Чингиз-хан повернет обратно по делу этому? Что тогда?

• Того не знаю. Что сказано, то и творю. Хватит речи вести, давай драться будем. Царь ужо  сердится.

• Что ж, давай. Только зачем головы другие ложить. Силой  между  собою  по­меряемся.

• То моему уму не подвластно. Царь пуща решает.

• Так, ходи и спроси его.

  Так тот и поступил.

  А пока ходил, Челубей на земь опустился и стал челом к земле прислоняться, чтоб бога глас услышать. И добился своего спустя время небольшое.

• Не торопись, подумай, - сказал тогда ему Бог, - может, можно беды этой избежать. Но, если другого нет, то сам себя не осрами и стань  воочию, как подобает воину.

• Так и поступлю, - ответил Челубей и скоро встал на ноги, чтобы речи дальше вести.

  Завидел то Димитрий, да и другие также и спросил:

• Что ты делал, так о земь головой стучавшись?

• Силу ума своего укреплял, - ответил Челубей, - спрашивал у бога совета. Только не бился я о земь, а лишь касался, чтоб лучше глас мой к богу до­несся и его слышим мне был яснее.

• Что ж, сказал он тебе? - посмеялся Димитрий, - может, велел  в поле уйти куда, чтоб битвы сей избежать?

• Нет, сказал, чтоб подумали еще. Может, миром можно разойтись.

  -       Обманом творить дела хочешь, - вскричал за спиной того царь, разгневавшись на тверского посадника   за его нерешительность. - Чего стоишь? А, нук делу приступай. Зачем я тебе награду сулил, чтоб речи здесь разводил с басуром этим. Beли быстро всем к бою  приступать.

  Тут-то тот клич и раздался боевой и завсегда русский "ура".

  Бросились друг на друга воины с обоих сторон. Царь к тому делу подхлестнул лошадей некоторых, и битва зачалась. Не успели поговорить меж собою те два нача­льника ратных, как  сеча  сама собой  и  взошла.

  Сошлись в едином бою они, да так оба о земь и ударились  после  ударов своих. Угодили копья прямо в сердца обоих, щиты те слабые пробивая и дань душ людских  богу  воздавая.

  Завидя то, царь вскричал то слово русское, обе руки   вверх  подняв.

  -     Ура, за дело, братцы. Погиб басур главный. То мы их и победим всех. Сказав так громко, вмиг за спину своих спрятался. Но все ж догнала его
  одна стрела и в место мягкое угодила, пока он на лошади своей обратно  скакал.

  Опечалился тогда царь. Поимел он вражду ко всему, войною зовущееся. Позор получил еще один, но тогда правду скрыл, вырвав стрелу ту с мякотью и о  земь  ее   бросив.

  Рану в кустах перемотал и одежду одел иную. Стал оттуда за исходом боя смотреть, рану поминутно поглаживая и приговаривая:

  -     Пущу слух, что Чингиз-хана я победил и вовек изгнал из земли русской. Землю спас от врагов и от "ига" ихнего освободил. 3а то честь мне бу­дет великая и всегда чествовать меня люд будет, как царя великого. Димитрия святым обозначу  и  памятник ему воздвигну. Пуща, думают все о заботе
  моей великой о люде простом. Князем его обозначу и велю почитать так всем его в годах. Сам скажу, что был в землях тверских в это время. Оттуда
  руководил с помощью бога нашего. Челом, яко тот басурь, бил о земь и до  слуха божьего мой глас донесся. Так и скажу. И пуща то делают все люди
  тверские, якобы в знак поддержки моей. Так им и объясню, как возвернусь отсель  живым.

  /Тверь та, что тогда прозывалась, именуется сейчас по-иному. Вверх земель московских не уходит, а ниже близ Владимира того остается/.

  Так вот царь размышлял и из-за кустов в сторону битвы поглядывал. Вскоре поле то, одиноко среди болот, лесных редких древ состояще, кровью омылось, а  надальше  и  залилось вовсе  ею.

  Стал люд русский изнемогать в деле том. Отступать начал. Пришлось царю вновь наперед выбежать, крикнув свое "ура" в очередной раз.

  Устыдились воины того и снова в битву бросились.

  Царь же обратно к кустам тем по­дался.

  -      Не царское то дело бои вести, - так говорил он сам себе, - надо за этим только взгляд вести и подоспевать во  время  нужное.

  Раз обернувшись, царь посмотрел, как ход боя ведется. Тут стрела еще одна угодила ему точно в пах, как раз напротив места того, что сзади. Не стал он тогда ее вынимать и дождался до скончания боя, решив показать, что и он в нем участие принимал.

  Долго шла еще сеча та, что куликовским или другим сражением обозначена, но  конец  все  ж  ей  настал.

  Одержали победу русичи, только-только в рядах своих человек осьмнадцать и насчитав. Ровно на столько их численность и превосходила, не считая царя того "великого".

  Моголы все тогда полегли до одного.

  Усмотря все то, царь наконец из кус­тов вышел и, хромая, к  уцелевшим  подошел.

  -     Велю памятную стезю свершить здеся, - начал он было свою речь победоносную, но кто-то из ратников закрыл ему рот, сказав так:

  -   Да, заткнись ты, царь-недотепа. Кому дело сие сотворили и почем мзду вызвали ушедших   могол. Не простят нам того люди другие. Велят головы  снесть.

• А вы молчком двигайтесь, - не особо оскорбился на то царь, - скажете, что могол сам напал. А я подтвержу то по-своему.

• Как  то?

• Потом расскажу, по дороге. А сейчас, сносите их всех в одну кучу. Захо­ронить надобно. Так Бог мне велит.

• Ты что же, глас его слышишь?

• Да, открылся он ныне мне, яко тому моголу, пред битвою. Потому и устояли мы. Бог на нашей стороне стал.

• Так мы ж силою превосходили по люду всему? -  кто-то ответил царю.

• То все пустое. Бог нам помог в этом. И об том сейчас говорит мне на ухо, - Иван-3 остановился и даже руку приставил в уху, чтоб лучше  слыхать  якобы  было.

  Посмотрели на то воины, да и за дело взялись.

  Врагов в одну сторону стя­гивали, своих - в другую. Вскоре две горы бок о бок стали, телами  людскими наполнясь.

  Велел надальше царь яму возрыть мечами и укопать глубоко в землю тела те.

  -     Чтоб могол не нашел, - объяснил тогда царь тем  людям сторожевым. А были то новгородцы, из-под Твери самой взятые. Там застава их сторожевая или охранная стояла. Еще со времен скифов то повелось, да так и оставалось до той поры.

  Три дня и три ночи еще мучились те бедные ратники, яму для тех и других копая. Устали сильно и сами замертво под конец свалились.

  Только не умерли, а спать уложились. Да так крепко, что царь добудиться их не мог.

  Решил он тогда на подлость пойти. Осталось возле врагов тех, моголами обозначенных, место небольшое. Там он решил схоронить заживо тех воинов.

  -     Чтоб следов не оставалось, - говорил сам себе царь, дело то проделывая.
  Так вот и закопал их всех осьмнадцать. Задохнулись они все тогда, и души ихни и по сей день по полю тому бродят, и всяк мзду учиняют. Хотят отмс­тить царю тому, да никак не дождутся возврату его из ада земного.

  До сих пор держится он там опосля дел своих и злодейств всех учиненных. Так и лежат подле друг друга кости моголов тех да русичей новгородцев.

  И если взглянуть внимательно, то различие найти можно в могиле той об­щей. Обратно ногами друг другу возложил их сам царь, чтоб, как он сказал, рядком лежали, как службу чинили  заживо.

  Так вот и "ходят" они рядком в округе земель тех.

  Иногда дорогу ездовую перегораживают собою и всяк свет, от машины идущий, что высвечивает. Многие думают, что то туман небольшой, от  земли  паром исходящий.

  Но то и есть души те человеческие, ни про что тела сложившие в раньшие време­на. Все то определить можно, если того захотеть. Только сторожно нужно обращаться при определении. Можно и пострадать из-за силы той ве­ликой.

  Но пойдем далее по истории той и закончим сказ о "делах" царя того "ве­ликого", прозванного самим собою князем Руси всея и опосля записи для убеждения многие оставивши.

  Пришлось возвращаться в Тверь царю самому. Не особо боялся он того, но страх все же подгонял всяко.

  Лошадь угнал он на скаку и слетел с нее в момент падения, больно спиною ударившись.

  Насмерть не убился, но кое-что повредил все-таки и домой уже пеша воз­вратился, едва-едва ноги волоча.

  По прибытии жена оного встречала, руками всплескивала и причитала всяко.

  Люд сбежался отовсюду и начал царя обо всем спрашивать. Тогда он и рас­сказал о битве той и как в ней участвовал посредством бога самого.

  Поверили люди, "поверила" и жена, ибо с ним в браке состояла и врознь идти не могла. Подтвердила она, что царь якобы здесь был, а войско то по­бито и богом укопано, чтоб и след войны той простыл. Вместо того Бог ве­дал всем память установить и помнить о победе великой русской.

• Я об том сам напишу, - сказал царь, да на том опрос весь тогда и завершился.
  Никто не спросил царя, где он был и чем занимался.

• Хворал он сильно, с богом беседы ведя,- объяснила жена, - потому я ему дома  сидеть велела.

  Так вот с той поры и пошло помыкание мужей со стороны женской на Руси окрыжной. Всласть той царице дело то повелось среди простых семей.

  Отогнав же всех от царя, жена домой его втащила и вмиг допрос ему учинила.

  Тот и признался во всем.

• Что ж ты сотворил,- вскинула руки жена, - а  вдруг, могол вновь на землю русскую двинет. Убьют же нас с тобою.

• Не пойдет, - сказал царь, - я следы то все прибрал за собою. Место то травою  урастет, а людям я укажу место другое. Чтоб слух пошел о победе великой, и дух их воспрял. Указ создам: всякого могола гнать с земли рус­ской, как то Дмитрием Донским сотворено было. Двинет если кто, сразу отпор дадут крайние, надальше силы его таять начнут от крови и до нас с тобою не дойдет. Так-то вот, жена моя сердобольная.

  -      Так то так, - отвечала она, - а вдруг и взаправду Бог видел все то, и могол, погибая, ему рассказал.

  -     Коли б так было - то не жить бы мне на свете, - отвечал царь, - а коль живу -  значит, нету того, о чем говорилось. Это так, для отводу  глаз  всякого  простого.

   

  На том их разговор-заговор и завершился. Стал царь вскоре на ноги и начал заниматься делами теми, что ранее для себя обозначил.

  Собрал лето­пись всю в Москву и сам туда переехал вскоре. Велел по-новому писать, а сам взялся труды свои творить и правду ту по-другому оповещать, к де­лу иногда иных писак привлекая.

  Все записи в Киеве иль где состоящие, велел в Москву свезти, якобы для того, чтоб никуда не делись.

  -     Отделились вы, - говорил он киевским мужам через гонца-посла своего, а также и другим, у коих те бумаги требовал к себе, - а мне надобно исто­рию семьи своей вести и родов княжеских.

  Вам то не нужно, а мне как раз для дела пригодится. Хочу Московское царство я обосновать и тут затеперя править буду, к вам не касаясь.

  В угоду тому и отдали все те документы, думая, что царь от них отстанет. Но не так то дело дальше сотворилось.

  Учинив разбор делу тому всему, тоесть слухи по земле пустив, место другое указав и т.д. вплоть до дел рукотворных в письменах им самим, царь вновь к тем же киевским обратился.  

  Велел гонцу сказать так:

  -      Передай ослам тем киевским, что вовек их не оставлю. То пошутил я тогда, так говоря. Шутку понимать надобно. Пуща мне, как и ранее, подчинены будут и дань свою возложат, а коли нет - то поступлю как с моголами, коих нет с той поры, яко разбил их.

  Так те послы гетману Скоропадскому и передали. Тот мужам киевским все рассказал. Задумались все. Не знали, что делать надале.

  И тут их выручил сам господь-бог, послав в земли их иноходца, тоесть иностранца, убегаю­щего от скверн всяких, за  землей углецкой  творящихся.

  Тот рассказал многое люду киевскому и головы тех просветлели. Сказал, что Литовское княжество уже поделено и всяк в своей земле порядок  возводит.

  И напоследок сказал так:

  -      То царю русскому передайте, а еще бросьте такие слова. Кто мзду кому учинет - то от мзды той же и помирать будет, - и человек тот тогда исчез, словно и не было его никогда.

  Люди слов тех не поняли, но царю все же передали.

  Побледнел тогда царь тот, и голос его пропал на время. Но все ж, с силою собрался и ответил так:

  -      Не знаю, о чем говорил иноходец тот, но вам так отвечу. Не была земля русская поделена никогда   и так надале того не будет. Не подчинитесь -войною пойду, как на врагов. Так и передайте гетману своему.

  Так и передали. И вновь мужи думать начали, что по тому вопросу учинить.

  Решили так: дань свезти, а там дале видно будет. Так и поступили. В других землях те же разговоры велись, и вскоре то же состоялось.

  Обрадовался тогда царь и объявил всем во всеуслышание:

  -     Теперяча я князь русский всея Руси. Никогда ни под кем не бывал и дело всегда исправно чинил.

  Спустя время   небольшое опосля своза дани той, царь ко всему прежнему добавил:

  -     Повелеваю я теперича так, всем свозить сюда в Московь дань какую и град сей столицею Руси обозначаю. Так то богу угодно нашему и надобно вновь на Руси церковную службу ввести по-новому. Пуща теперь каждый челом низко бьет о земь и бога простить грехи какие упрашивает. Пере­дайте мои слова черни киевской и их старшему. Пуща ко мне прибудя, буду речь с ним по делу тому вести.

   

  Так распорядился царь и вскоре встреча та состоялась. Но прежде, чем ска­зать о ней, скажем о Чингиз-хане немного.

  Уходя подальше из земель исконно русских, хан бед не чинил и быстро, как то говорят, восвояси убрался. Или, и след-то поостыл от следов конского помета, на земле состоящего.

  Думал он, что Челубей по следу его идет, потому назад не оглядывался и только вперед продвигался. Иногда доходили вести чрез люд какой, что бит­ва какая-то состоялась и якобы царь русский бивал его хана Батыя.

  Так назвали потому, что был Чингиз-хан в землях русских, тоесть в буква­льном переводе - хан Бутый или хан Бытый, что обозначало бытно  состоял  здесь.

  Так же имя Мамай состоялось. А обозначало оно просто слова "мама, ай, ай".Боялись дети могол тех, взрослые их так пугали. Потому и учредили имя свое - Мамай.

  Подобно этому многие другие имена возникли и в истории русской обозна­чились.

  Это тот же царь постарался, чтоб побольше "иго" то якобы было на Руси, и впридачу заменам тем, время взад и вперед расширил. Так-то вот оно и состоялось.

  Потому, до сей поры многие дискуссии ведутся. Не могут сочленить одно и другое, писанное в то время. Думают, что об разном говорится. Не было никакого ига. Только то, что порассказали.

  Чингиз-хан воротился обратно и вновь к паволжи пришел. Там орду рассе­лил, хотя часть людей оставил на землях предыдущих.

  -      Пусть, будет. Еды им хватит. Мало ли, что может быть. Может даже ветром когда пески те снесет и будет земля плодородная.

  Долго ожидал хан возвращения Челубея и его двух сотен. Но, так и не дож­давшись, решил чрез год послать свой отряд на поиск. Но дело то ему не удалось.

  Открылся внезапно глас ему божий и сказал так:

  -      Не ищи собрата своего и моего верного человека, Челубеем зовущегося. Нет больше его. Погиб он вместе с другими в земле русской. Подлость была свершена тем царем, кторого ты не увидел. За то он понесет свое наказа­ние. Ты же никуда больш не ходи. Пропусти мимо ушей слух тот, тем же распускающийся, и живи своей ордой отдельно. Иногда только землю русскую посещай, но набег какой не сотворяй. Только товаром каким обмен ведите, утварью и тем, что земля дает вплоть до живности всякой. Сотвори молебен погребальный и создай холм, как могилу братскую в местах, неподалеку от тебя состоящих. То памятью живой будет о тех, кто погиб, и вечно дань люд­ская, в жизнях состоящая, освежена цветами будет. Исполни это и забудь о гласе моем сегодняшнем. Больш ничего не скажу тебе. Ты сам способен на многое. Объясни людям своим все просто и вели не седлать больш коней, и в Русь не ходить. Прощай, Чингиз-хан. Встреча предстоит нам с тобою. Но об том позже узнаешь. А пока оставь след после себя на земле оной.

  -   Сделаю все, как скажешь, - ответил пораженный Чингиз-хан и даже покло­нился незримому  богу.

  Так все опосля и состоялось. Воздвиг гору ту Чингиз-хан и памятью люд­скою об делах каких, в крови творимых, обозначил.

  По сей день стоит она и то же венчает. Другой люд костьми лежит там, но дань все та же возлага­ется. Памятьо Челубее и той битве междуусобной, ибо в одном роду состо­яли и практически  то  сберегают в дне настоящем.

  Еще та гора Поклонной звалась. Это позже ее в угоду царю иному в Москву передали. А тот холм воздвигнутый обозначили Мамаев курган.

  Так вот история его ведется с самого начала. Заключен в тех пределах и сам Чингиз-хан. Только травою степною могила его заросла, да пылью стари­ны припала.

  Мало что осталось от тех костей и вряд ли есть смысл могилу поднимать оную. Пусть, хранится, яко и есть и пусть, во времени каком прос­то  обозначится.

  Не причинил хан тот вреда много русским, яко они люду его сотворили не единожды.

  Вскоре после воздвижения той горы и смерти самого хана, орда покинула те места и удалилась обратно.

  Надоели им русские выходки и всякая подножная мзда с их стороны. Велел до смерти еще Чингиз-хан нетрогать русичей и завет его свято исполнялся.

  Потому и ушли с тех мест,как говорят, от греха  подальше.

  По дороге обратно орда разошлась в стороны, тоесть поделилась. Так легче было им прожить тогда. На землю прежнюю мало кто возвернулся. В основном, Сибирь дальше заселили и разошлись по всем весям вглубь той стороны.

  С тех пор вот Монголия и обосновалась. Это та же орда, только по-другому зовущаяся. Опосля другие народности претворились. Холод, голод загнал лю­дей в разные концы земли той. Назад идти не хотели. Помнили, что русичи  не  хотят  того.

  Оттого лица их и стать   сильно изменились во времени, хотяне так уж много его и прошло, а язык вовсе стал похож на другой. Так захотели многие, чтоб, как говорят, вовсе не знать истинную свою речь.

  Это так  же боль людская и претерпеваема ими в этом времени. Души собранные в телах состоят и времени тому дань свою воздают.

  Такое вот произошло с Золотой Ордой, имя которой многие другие с собой разнесли и свою историю составили.

  Царь же Иван-3 повстречался с главным из черни той киевской и повелел ему патриархатство  Московское принять.

  Так тот монах и обозначился в дальнейшем как патриарх всея Руси, митрополит Киевский и Московский.

  И имя ему было монашеское Епархий. От того епархии на Руси произошли. Это уделы небольшие с землей и домами молебельными. Именно тот монах обозначил молитву по-новому и велел  по указу царя че­лом о земьбить, чего  ранее  не  было.

  Вобщем, Иван-3 начал ту чернь возро­ждать и возвышать всяко. Начали они тогда свою голову вновь вздымать и люд окрестный по-своему чернить, тоесть обзывать всяко за боли свои, в душах затаенные. За дело то бывали многие из них биты и угнаны из своих приходов.

  Вновь какая-то чреда раздора наступила в деле том, святым обозначенном. Вобщем, никак дело то не приживалось на Руси.

  То монахи бьют люд, то нао­борот. Так оно и по сей день ведется. Правда, в дни настоящие святых отцов бивать меньше стали.

  К Богу потянулись через них. Но пользы откровения от  того мало. Это для отвода глаз ведется и вера та просто, как предлог делу  какому  ведется.

  Вобщем, чинность традиций соблюсти хотят, а душой окунуться куда не желают. Правда, есть и слишком оголтелые в деле том. Так "веруют", что аж головы трещат, а стены, пороги   ломаются.

  Итак, завершим дело Ивана-3 и расскажем надале, что сотворилось.

  Опосля сказанного, решил тот царь грехи свои замолить пред богом. Сильно уверовал он в него после знакомства с монахом Епархием. Стал царь вновь храмы возводить, людей мастеровых созывать и рог трубить, чтоб дело быстрее двигалось.

  Вот с той поры появились на Руси первые "заводские" рабочие  гудки. По нему вставали и на работу шли. По тому же и заканчивали.

  Рога те вскоре трубами прозывать начали, а людей  трубачами. Попозже это в рать перешло и к барабанному бою добавилось. Но это уже иная история, а не дела общего.

  Надале царь открыл монашеские дворы, тобиш приходы   молебельные.

  Это то, что вокруг церкви находится или храма какого. Вобщем, землю черни русской раздавал как хотел, никого об том не спрашивая и ни с кем не советуясь.

  В его юрисдикцию входит часть земельного законодательства на Руси, и в частности, это святых  угодий  касаемо.

  Издал или переиздал он и чинный закон, тоесть закон деяний всяких. Это совместно закон уголовный и закон норм проживания. Сильно подорвал тот документ деятельность простого населения.

  Практически, лишал их индивидуальной трудовой деятельности. Встала первая русская реформа по отторжению земель у свободных крестьян.

  Царский указ гласил, что вся земля Руси является царской и только с его повеления может быть отдана кому бы то ни было. Так впервые на Руси люди  лишились законодательно своего участка земли.

  Надале участки у царя начали выкупать те, кто по­богаче. Царь делу тому радовался и еще больше закручивал тот закон, дово­дя его главы, как  он  говорил, до свершенства.

  Казна царская росла. Дань, как и прежде, свозилась.

  Не отступили в сторону земли другие и все чинно исполняли, подчиняясь тому закону. Наступил черед и их свою землю  у царя выкупать.

  Начали везти все драгое для царя в Московь.

  А тому все было мало. Жаден особо был. Не отпускал земли люду другому, что того не делал. Так вот простые смерды ни с чем и остались. Денег у них не было, товаров каких тоже, а сама земля оказалась не ихней.

  Это было первое всеобщее ограбление одним человеком и лишение всяких  свобод и права.

  Конечно же, царю в том деле помогала чернь своими пропо­ведями и другим. Шарлатанить научились немного и "чудеса" показывать  всяко.

   

  Оставшись без земли, многие прямо семьями в храмы или церковь шли. Деваться было некуда. Угодники или удельники княжеские изгоняли за не­уплату с земель, имущества, домов лишали, так как они тоже на земле на­ходились.

  Голытьба или нищенство по Руси пошло великое.

  А с ним и другая беда. Начало злодейство, воровство и прочее расти. Начали монастыри мужские пополняться.

  Спустя год опосля указа или закона того создались женские монастыри. Там и дети были, и взрослые. Сначала то совместно состояло под одною крышею. Так семьями и  селились.

  Но когда Епархий узнал об том, то сразу сослался на бога и библию, придуманную его попередниками, тоесть  предыдущими "творцами"  слова  божьего.

  Вобщем, разогнали все то и отдельно расселили по полу. Так оно и надальше повелось. Голодали тогда многие, умирали от того. Царь землю за просто так никому  не  давал.

  Дошло все то дело и до татар. Те, не зная, что делать, с земель тех сошли и вглубь степей ушли, чтоб дань ту не  платить  непонятную.

  Один царь зем­лю дал, другой —  ее   отнимает.

  Так оно на Руси и по сей день ведется.

  Кто умный  придет - то землю раздает,  кто похитрее -  тот  ее   продает.

  Польза от того только хитрому,  а не всему люду или якобы государству. Всю ту хитрость знаю и блажь ту повышибу из голов тех праздных. Вот то­лько время иное   наступит, и земля  ходуном  пойдет.

  Сразу Богу многие об­ратятся. За уплату и  вовсе позабудут. Грядет время то смутное, ибо смута дейсно будет  великая от  разгрома  всякого  и  опустошения.

   

  Так вот, царь тот много беды натворил. Думал, что храмы создаст или что еще  - так это богу угодно будет и он грехи те позабудет.

  Но не так то стало, как царь размышлял. Был убиенным тот царь от сына своего единого. И ту историю сейчас расскажу.

  Долго истязал он народ свой в поисках яко­бы правды. Много подлогу всякого совершил в самих документах простых и царских.

  Выдумал и имена другие, и  междоусобицы русские, и всякое прочее. Это чтоб вину с себя снять и славу во всем присвоить.

  Терпел то все народ, терпел, да не вытерпел. Лопнуло, как говорят, терпение то.

  Возник злодей первый на Руси, для царя опасный. Обозвал он себя сыном господним и  пустил по земле клич, что Бог его послал справедливый суд вершить на  Руси.

  Имя ему было Ермак. Ершист муж тот был и маковист. Рыжий значит, по-нас­тоящему, или лицо усыпано было словно маком  рябью темноватой. /Мелкие родинки пошли у него по лицу/.

  Оттого имя то ему дали, а настоящее просто Иван по отцу  Алексеевич.

  Но даже и это не дошло в точности до нашего времени.

  Так вот, окружилтого Ермака люд простой и двинулись они на Москву к царю от всего народа  простого с  челобитной  своей.

  Царь того не допустил к себе, а велел злодеев тех гнать подальше. Выступила рать тогда супротив их, но не надолго их силы стало. Разбил Ермак тем  простым людом  войско  царя небольшое.

  Испугался тогда Иван-3 и не знал, что предпринять. Тем и воспользовался сын его, Иваном также прозывающийся, яко  и  он сам.

  Встретился он с тем Ермаком и пообещал землю раздать. Сказал, что с отцом сам разберется, а пока он будет делать это, пусть Ермак в слободской пребудет. Toeсть, под­ле Москвы той район был не заселенный никем.

  Так  он  и  прозывался  слобод­ской.

  Согласился на то тот человек и со своим людом, смердом осел в той зем­ле. Сын же Иван, кторому знак четверти полагался, тоесть  4 по роду Иванов, занялся своим  отцом.

  Выманил он paз его на прогулку небольшую за стены самого Кремля, да там и "угостил" сыновьим гостинцем. Огрел его по голове тяжелой палкою, да царь тот так и рухнул на земь, как скошенный.

  Опосля пришел в себя и начал озираться по сторонам. Сын рядом стоял и начал палкою тою же проучать отца далее. Вскорости добил его, да так и бросил там на  собак  съедение.

  Далее слух по Москве той распространил, что Ермак царя похитил и смертью угостил, а опосля бросил на съед.

  Разозлился тогда люд московский простой и епархиальный /монашеский/. Взяли они хором, да и прогнали Ермака от Москвы вместе с теми, кто пришел.

  Погром учинили всякий и многих побили. Вобщем, мзду за царя сотворили.

  Ушел тогда Ермак от Москвы с уцелевшими и по землям подался люд другой поднимать на Московию идти.

  Иван же, Васильевич по "отцу", ибо считал, что его отцом сам Бог был и родился он в день Василия, занял место своего отца настоящего.

  Царем сразу после изгнания стал. Велел тут же рать собирать большую и Московь от того злодея защищать.

  Вскоре Ермак обратно к Москве прибился. Множество с ним люду пришло и кто с чем: кто с мечом, кто с сохою небольшою, кто с рогатиной, а кто и с косою.

  Учинилась битва огромная между ними и войском скорым от царя новоиспеченного. Победил тогда Ермак  и  к  Москве, Кремлю поплотнее подо­шел.

  Стал он в ворота биться  топором и прочим орудием.

  Испугался Иван-4 и на хитрость, яко и отец пошел. Вновь уговорил он Ер­мака словами, поведав, что рать супротив его воли пошла, а его самого за­точила в месте оном. Мать его тут же все подтвердила и народ придворный, Иваном подкупленный.

  Сказал царь Ермаку, что отпустит земли обратно и велит все те законы сжечь, что отец написал. Поверил сему Ермак и от стен отошел.

  А надале  вновь в слободской земле оселился и начал   хозяйство   заводить.

  Думал царь премного, как от того Ермака избавиться. Землю все ж отпустил вначале за просто так, но думая ее вновь назад отобрать. Слух об том по­шел везде по Руси и начали люди обратно свою землю забирать у угодни­ков и на ней в своих же домах поселяться.

  Прошло года три с того дня. Иван возмужал немного, статью привстал. Начал командовать при дворе своем грозно.

  Губы сжав, нос крючком свернув, брови сдвинув и громко говоря, он команды какие давал. Было то не от силы ве­ликой, а от слаби его по невозможности Ермака того подале откинуть.

  Наконец, додумался он, как от того избавиться.

  Вызвал его однажды к себе и, поговорив участливо о людях простых, спросил: не хочет ли тот такую же заботу состроить в землях других,

  -   Слыхивал  я, - говорил Иван-4,- что в землях сибирских токмо наш люд про­живает. Страдает он от гнета ига великого. Басуры там засели и житья не дают. Надобно освободить тех людей и грани Руси раздвинуть. Беру тебя на службу царскую. Дам тебе грамоту охранную от меня самого. Езжай, коли схочешь и люд тот высвобождай.

  Конечно, согласился Ермак на то. Хотел искренне люду помочь. Вобщем, пере­хитрил его царь и тем самым решал для себя много проблем. Решил он тем походом избавить землю русскую от астраханцев, тобиш орды той Золотой, часть которой в тех землях проживала, а также от казанцев, кторые уже при нем воротились обратно.

  Заодно хотел земли Сибири приспо­собить и грань довести аж до моря-океана глубокого. Прослыхал он о том от одного кочевника беглого.

  Загорелся Иван тою мыслью и решил тут же дело то исполнить. Клич дал по всей земле русской о деле том, якобы народу для блага. Освободительной войной все то обозвал.

  Охотников много поимелось и причем с земель разных. Даже чернь тому сло­ву поверила и в поход также собралась.

  Но Иван~4 решил по-своему. Не знал он на кого в своем деле опереться можно. Потому, нашел доверие какое-то среди черни той. Вызвал  к себе главного "богоугодника" и поговорил с ним с глазу на глаз, доверив все свои тайны.

  Понял тот его сразу и понял, что можно от дела того и для себя кое-что заиметь. Согласился помочь во многом и мигом той черни  рты  позакрывал.

  Сам выступил с речью длинной и обозвал тот поход священным от бога для Руси великой. И, конечно же, освятил по-церковному ту мзду Иванову.

  Итак, Ермак в поход собрался. Силу дали ему великую. Народ новгородский только не прислал никого.

  Обиделся тогда Иван-4 и мзду на них затаил. Войско то насчитывало до 10 000 человек. Стояли в одном ряду и  простые люди, кто с чем, и воинство уже с секирами длинными.

  То Иван-4 ввел сразу же. Сказал, что так легче голову отрубать кому. Кро­ви от того меньше на рубщике. Опосля немного к тем секирам "штыки" прим­кнули, тоесть копье к делу тому приспособили.

  А еще далее обозвали людей тех или воинов стрельцами царскими. Они ему всяку дичь доставляли и его же охраняли. Боялся Иван, что убьет кто его исподтишка, как он отца своего Потому, свою охрану завел и учредил первую государеву службу. Вот на службе той те стрельцы и состояли.

  И было их вначале человек три­ста всего. Боялся царь за жизнь свою, кторую очень любил, потому и оберегал всяко.

  Так вот, спустя годов пять правления того Иванова и началась  освобожденческая  война.

  По дороге Ермак присоединил еще людей и довел численность до двадцати тысяч. Сильно объедало войско то народ русский, что на постой его брал  однодневный и потому прозвали его объедническим /обычно обед возводили ему, а ужин и завтрак то сами творили/.

  Попозже это слово состоялось, как объединенное, да так в историю и легло по словам  писаки  одного.

  Вначале двинул Ермак на татар. Вмиг изгнал их с земель русских и заста­вил еще дань, кто чем сможет заплатить. Вобщем, изгнали да еще и обворова­ли по-своему.

  Надо сказать, что в войске том много и злодеев состояло. Оттого бесчинство творилось всякое. Ермак на то внимания не обращал. Ему главное нужно добыть было - воротиться к царю и доложить, что Сибирь русская и грань аж до моря доведена.

  Ушли татары те вначале в паволжи ближе к Волгограду настоящему, а потом двинулись дальше. Войско по следу шло и загоняло далее.

  Понял вскоре царь татарский и хан по-новому, что русские идут к Астрахани и, свернув в сторону, обошел их стороною, а позже назад воротился.

   - Пока ходить будут, мы еще поживем,-сказал тот хан, - а уйти куда всег­да успеем. А так, время пройдет, может царь сменится и другое  что  поведет.

  Так те татары и жили на Руси. Все от царей зависело. Кто гонит, а кто рукой манит. Вобщем, не сладко им за всю жизнь вековую приходилось.

  Озаренный первой победой, Ермак и другую одержал в скорости. Не стали ему противиться оставшиеся моголы и двинули сами вперед на ту же Си­бирь.

  Хотел Ермак и их обобрать, но затем передумал. Больно много их было и учинись битва какая, то не знатно, как и завершилось бы. Потому, пропустив их вперед, войско то двинулось далее вслед за ними.

  Ермак гонцов посылал царю по каждому случаю.

  Иван делу тому радовался и всяк у себя отмечал на карте это, а также словами договаривал:

  -.  Коли б знал, что Ермак так справляться будет, то уж давно бы его по­слал. Кто ж ведает о душе человеческой. Потемки она для меня, да и другого всякого.

  Вестовые весть свою от Ермака везя, сквозь земли татарские проезжали и диву давались. Вроде писано и знамо, что татар изгнали, а они  здесь.

  Говорил тогда каждый татарин тому вестовому, как  царь Смехобрей  их  обу­чил:

  -      То не мы, не татары. Их уже давно изгнали. Мы же люди русские половецкие. Оттуда пришли, чтоб земля эта не оставалась пустою. Будьмо царю дань какую свозить и послушно службу чинить. Так вот и передайте.

  Слушали то все гонцы и вместе с  грамотой какой слова те  передавали Ивану-4.  Удивлялся тот такой скорости, но слова за дань ему нравились и повелел он царю половецкому тому скорее свезти ее к нему.

  -      Хочу углядеть я, что то за дань такая. Оттуда решение приму. Дозволить им там проживать, али нет.

  Так  и  передали  Смехобрею.

  Тот затылок почесал и вскоре свою хитрость придумал.

  Послал он царю голубей премного в клетях небольших. Несли они яйца и из них младь появлялась. Вобщем, даже по дороге больше их ставало.

  Привезли Ивану ту покладь и сосчитали особей тех небольших. И сказали царю так:

  -      Прислал царь половецкий, на землях татарских оселившийся, тебе дань голубятную. Пока везли ее, она   и приумножилась во много раз. Как прикажешь поступить с нею, царь Иван?

  -         Велю отпустить в поле ее. Не нужна мне такая дань. Пуща другую везет.
  Так и поступили.

  Голуби клеть покидали, в небо взлетали, но вдаль не летели. Тут же на место оседали и вновь своим делом голубиным занима­лись.

  Пробовали их снова вверх кидать, но голуби не шли никуда. Только вверху полетают немного, паря в небесах, и снова в клеть опускаются.

  Доложили об том царю. Удивился Иван и решил сам посмотреть. Посмотрел - удивился еще больше.

  -      Что за дань такая? - сказал он, бороду почесывая, в которой вошь небо­льшая водилась. - Куда не кинь ее, она вновь к тебе возвращается. Ладно, раз так, пуща живет. Только в место отдельное поселите, да пусть и плодится там. Как нарастет премного - вырежьте. Будет что на стол мне поставить.
  Испробую мяса голубиного. Отродясь не ведывал.

  Так затем и поступили, как царь велел. Вскоре полюбил он то мясо и велел царю тому благодарность передать. Правда, сказал, что больш того присылать не надо, а другую дань свозить. Но на землях жить оставил пока.

   Обрадовался царь Смехобрей и сказал своим так:

  -      Хорошо, что русский в нас самих не разбирается. Будя и надале мы по­ловцами-беженцами из Крыма окраинского, возле моря    стоящего. Из степей голодных пришли, да тут и осели. Так по роду и передайте все то. И в годах каких с половцами настоящими какими речь проведите и договор устный составьте. Будем мы якобы сродни им, да внешне чем-то и схожи. Под царя какого пришедшего будем приспособляться. Коль татар позовет к себе - будем татарами, коль половцев приблизит – станем ими. Так вот и будем жить, а с места не двинем свого.

  Так вот и состоялось все то и до сей поры никто не знает, где татарин живет, а где половец. Но богу, конечно, то известно. Но он люд  за дело то не упрекает. Понимает, что жить надобно им было и несправедливо с ними в ряды годы поступали.

  Но вернемся к Ермаку и обозначим путь его дальнейший.

  Опосля изгнания астраханцев, которые отродясь ими не бывали, а стали такими благодаря  переписям исторических сведений по-новому,  Ермак двинул на Сибирь.

  Орда разошлась в разные стороны и путь ему освободился полностью.

  Обрадовался тому особо Иван-4, получив очередную весть. Понял, что могол  больше  не грозит Руси.  Хотел себе славу ту причесть, но поленился слова писать, да всяко дело переиначивать.

  -     Другую  славу я дойму, - так сказал он себе и так оно и слепилось.

  Продвигался Ермак дальше прямо, если от града астраханского брать. Много люду на пути своем он не повстречал и только одинокие группы и попадались. Удивлялся он этому, но дело дальше чинил.

  Так двигался аж до самого моря-океана глубокого.

  Много войска порасте­рял на своем пути. Кто зимовать оставался в месте каком, кто просто жить, чтоб назад не идти, а кто ленился и решил возвращения его подождать. Вобщем,  к брегу дошёл Ермак едва насчитывая две с небольшим тысячи. И уже там те последние идти обратно отказались.

  Рыбь под руки к брегу сама шла  от  моря того. В реках горой стояла, в лесу зверя полно, на брегу живности  другой.

  И охали, и ахали русские, и приседали, и стоймя вперед высматривали, что  там  еще. Изобилие  их поразило.

  Тут еще вода фонтаном вверх взмы­валась и теплом в зиму обдавала. Вобщем, остались и остальные в землях оных, а сам Ермак вместе с десятью людьми близкими  /сродственно  они  ему приходились/  повернул  обратно.

  Решил  царю  доложить  о  деле  проделанном.

  Говорили  ему  тогда:

• Не  едь  туды. Зачем  то  докладывать. Прознает  царь про места оные – велит  дань везти  всякую, а то и сам  сюды  переберется.

• Я того не скажу, - ответил Ермак, - только докладать буду, что  вас  тут  всех оставил, чтоб грань Руси охраняли. По землям разным расселили и
  места  обозначили, как  града  какие.

• Ох, не поверит тебе царь. Велит голову снести за  неправду. Думаешь, нужон ты ему? Да, на ляд ты ему сдался. Увалень простой. Не обмилует он
  тебя  и  душу  к  богу  возведет.

  Не послушался Ермак и двинул обратно.

  Не скоро путь тот свершался, но все ж  время до Москвы подвело.

  Ровно шесть лет отсутствовал Ермак, и царь уж думал, что он пропал в землях оных, так  как вестей больше не получал. Уже руки от радости потирал Иван, когда  вдруг  Ермак  вновь  объявился.

  -     Заточу  я  его  в  острог, - думал тогда Иван, - скажу, что с делом не справился и войско по дороге растерял. Но вначале узнаю, где он дел его на самом деле и что в землях тех  состоит.

  Так вот умилостивил царь верного слугу. Ермак не признавался о благоугодии земли той сибирской. Говорил только, что насильно оставил люд там грань охранять.

  Но царь тому не верил. Знал, что просто так жить, где ни­чего нет, не будешь. Потому, допрос учинил по-своему и для Руси по-новому.

  Велел дыбу он смастерить для человека оного. А дыбой раньше тяжести поднимали мастеровые, иногда лошадей или скот куда погружали    забойный.

  Удивились тогда этому приказу, но все ж исполнили. На допросе командовал сам Иван. Долго мучили Ермака ,но тайну он не выдавал. Тогда, Иван в злости великой велел жену его разродившуюся привести и дитя малое с нею. Велел их на дыбу поднять. Но и тогда Ермак тайну сох­ранил.

  Обозлился еще больше царь. Велел шкуру или кожь людскую с того Ермака стягивать, чтоб кровью сошел и смертью своею якобы  погиб от  зверя какого в лесу.

  Тогда-то жена его и сообщила царю о том секрете. Думала, что он жизнь ему и ей сохранит.

  Но царь, прознав про то, велел дело завершить и тела всех разом с дитем в лес волкам бросить.

  Побоялся тогда люд крепостной /в крепости небольшой то все творилось/ не сделать указанного, да так дело то и завершил. Опосля казнил царь и всю родню Ермакову вместе с их семьями.

  Только несколько дитят и осталось, убежав в лес подале, а затем в земли другие уходя. Про то, конечно, царю не сказали, а доложили, что дело  чинно  испол­нили .

  Прознав про чудеса земель тех далеких, царь спокою не имел. Велел вскоре собирать войско настоящее и  подготавливать к делу тому ратному и походному.

  Тут еще указ издал, что служить годится по многу и запретил стрельцу какому семьей обзаводиться.
  Все полки войском одним обозначил и над ним полководца  поставил. Дал ему чин государев и возвел до князей указом своим чернильным.

  При нем краски нашли и создали первое чернило.

  А был то человек простой из стрельцов отобранный. Дело то исправно чинил и царь за это   возлю­бил его по-своему.

  Не было имени у того стрельца. Потому, царь обозначил его самостоятельно.

  -   Темная у тебя душа, отрок  земной, -говорил царь ему, - словно потемки какие для меня в свету очей дневном. Потому, обзову я тебя князь Потем­кин, а имя сам себе возьмешь. Отчество же по мне будет, значит Иванович. Я тебя таким возвеличил. Знать и в отцы гожусь, яко сыну.

  Так вот состоялся первый из князей Потемкиных, и надале все по роду ихнему службу царскую чинили.

  Так еще Иван-4 повелел и даже указ об том был. Опосля того много царь на свет таких вот князей пустил. Много фамилий попридумывал сам и даже сословие обозначил, как графья.

  Граф -  то от слова графин происходит. Любил царь Иван-4 тем прибором пользоваться. Так вот и обозначил одного "великого князя" из таких же простых кровей.

  -     Будешь ты у меня в графьях ходить,- гласил Иван тому человеку,- будешь токмо мне лично графин сей подавать и наливать в него. Токмо лично тебе доверяю и больше никому. Графом привселюдно звать буду. Как названье то
  услышишь - то знай, я тебя к себе зову. Знать нести графин должен с тем настоем духмяным.

  Так вот "граф" и состоялся на Руси при дворе царя того "великого".

  Позже титул такой ввели в подобие лордам, таким  же  графьям и другим чи­нам придворным.

  При самом Иване-4 только один  граф был. Фамилией  обо­значен  известною - Суворов.

  Только вначале слыла она просто Суворовский. Так  сам Иван  же и  назначил, говоря:

  -     Будя ты у меня князь Суворовский. Я суров и грозен по себе и ты под стать мне самому. Правда, ростом мал, но все ж по лицу подходишь. Будь, яко и я, всегда склонен к тому же и во всем меня подчеркивать.
  
  

  Вобщем, так дело то состоялось и всю ту красноречивость передавать не­чего. И так ясно, откуда рода те княжеские другие взялись и почему слова фамильно  возникли.

  При Иване-4 начали награждать фамильно и простых людей. Так царь повелел, чтоб знать, кому землю давать и от кого мзду за нее брать.

  После казни Ермака царь указ тот свой изъял и новый состряпал, гласивший об отмене всех земных прав.

  Снова люд простой лишился всего и кто куда подался. Но на сей раз царь поступил по-другому. Велел он удельникам простой люд прикрепощать к себе и делом  каким  занимать.

   

  Так царь возжелал, чтоб вновь какой "Ермак" не выискался и ему боль причинил.

  Так вот и образовался люд крепостной, который вначале в тех самых кре­постях и состоял, так как ему жить было негде.

  То были первые русские тюрьмы, но тогда они так не обозначались и не носили того значения. Просто это было место для проживания многих семей, оставшихся без земли.

  Согласно   времени того и условий многие в города подались, думая там своим трудом заработать   хлеба кусок. Так появлялись должности  в более богатых домах, и тот же люд позажиточнее обрастал слугами и даже в царевом доме прошли те изменения.

  Возникли дворовые служащие, многие пособники в делах, а позже и регенты в делах зем­ских. Благодаря своей лени и высокому честолюбию Иван-4 воспроизвел на свет многие придворные  чины.

  Не  особо любил он работать и всякий раз на другие плечи то покладал.

  Ввел  он надальше правления своего службу чиновничью по делам государе­вым, также почтовую и заморскую. Так стала она зваться потому, что царевы послушники, кторых он раньше отпустил в земли далекие суд царев вершить, добрались до моря и люд иной повстречали. Чуть позже эта служба была переименована  в  иноземную.

  Своя же служба по землям Руси самой стала обзываться земской.

  Создал Иван-4 и совет при себе из княжеских, обозначенных им самим людей и ве­лел совету тому в делах его ознакамливать и какие решения  представлять.

  Так образовался тот Земской Собор, что тогда так не именовался, а звался просто сходом волостных да княжеских.

  То была первая на Руси парламент­ского  типа государева служба. Царь всем заправлял, а все иные испол­няли  чинно и в срок.

  Иногда, и их мысль выслушивал, хвалил за то, а  попозжа  голову  отрубал.

  Гласил так:

  -   Негоже, чтоб царю указ кто-то давал. Токмо сам могу делать то. Совет же можно послушать и к нему сообща прийти. А одному кому нельзя совет тот исполнять.

  Так вот, после нескольких казней те советы исчезать стали, и вскоре царь остался только со своею мыслью, так как другие боялись ее высказать.

  Часто заходил он в тупик и не знал, как поступить. Все молчали. Царь сви­репел, кого за влас держал рукою, а кого и бивал ею. Но это не помогало. Каждый волен был терпеть то, чтоб с жизнью за совет не распрощаться.

  Тогда, Иван-4 по-другому начал поступать. Собирал совет в одном месте якобы для сбора, а сам отлучался вроде на время по делам. Пока его не было, все меж собою говорили. Царь слушал то, а затем от себя выдвигал. Чуть позже казнил тех, кто то проповедал. Уже позже догадались собранники, что царь их подслушивает. И, вообще, как рыбы стали опосля. Молчали вез­де и всюду. Оттуда всякий совет  молчаливым  стал.

  Никто слов не произносит. Оттуда же фамилии Молчуны и т.п., и всякие царские угодники мол­чунами  звались.

  Так что, не Земской собор был, а собрание одних молчунов, яко глухонемых.

  От того надальше царь еще более свирепеть начал. Приходи­лось ему кому зуб выбить, кому бороду ощипать и даже глаз выколол одному князю. Но те не обиделись. Все готовы были стерпеть - только при власти бы остаться.

  Давала власть оная им полномочия большие. Богатели они за счет ее и становились в угод самому царю.

  Некоторые даже его побогаче. Но сам Иван того не знал, а доносить ему боялись. Знали, что кто весть ту принесет, то от его руки и погибнет.

  Вскоре царь занемог.

  Думали все, что помрет. Но то хитрость его была такая. Глаза закрывал он, якобы никого не слыхал, а сам ухо востро держал.

  За время болезни той "липовой" /липой его поили, оттого так и назвалось все это/ царь такого понаслушался, что казалось не выдержит и вмиг, став, всех убьет. Но сдержался тогда. Видать хотел поболе правды узнать.

  И то состоялось. Когда чрез время он якобы выздоровел, на Руси и при дво­ре такой кошмар начался, что пуще прежнего. Поубивал царь многих, шкуру живьем сдирал, тела зверю бросал. Вся округа Москови той костьми полна.

  Сына свого он также убил. Прознал, что тот хотел на его место воссесть. А еще боялся, что он убьет его ранее смерти обычной. Начали с тем царем опосля всего припадки твориться. Стал он страдать падучей болезнью. За сердце хватался и на пол падал. Долго трясся,  потом  отходил.

  Вначале думали, что то снова притворство, но лекарь придворный, из числа иноземцев избранный, кторые потихоньку в землю русскую приходили от бед своих, сообщил всем, что это болезнь.

  Но царь долго не умирал от нее. Стали люди лекаря того на смех брать, а самого Ивана Грозного притворой обзывать втихую. Бояться стали еще больше и тело стороною обходить. Бывало царь трясется, а к нему ник­то и не входит.

  Подолгу он так пребывал, но все ж заходить не торопились.

   

  На сиим раздел этот закрыт будет и одновременно открыт раздел другой, ибо с того момен­та история Руси другой путь определяет.

  В обозначение царей-лжецов вхо­дит и родовую ветвь ту теряет, ибо с кончиной Ивана Грозного к власти иные приходят поочередно, а то и совместно.

  Обо всем чтит раздел другой, а этот долгом царским закрывается. Ибо дол­жен был Иван-4 многим  и потому болезнь та на нем сотворилась.

  Болезнь падших душою она обозначена, да так падучестью   своей   в  веках и закрепи­лась.