"Маргарите. С любовью"

Всё было встарь. Всё повторится снова.

И сладок нам лишь узнаванья миг (О Мандельштам)

I глава

Ультрамариновые сумерки нехотя заползли в комнату, съели остатки дневного света и растеклись по углам.

«Час между волком и собакой, час тайн и всяческого волшебства…», — подумала Маргарита. «Всё», — сказала себе, вздохнув, поболтала кисточкой в банке с водой, задумчиво облизнула ее, разглядывая содеянное, и решительно захлопнула работу.

Огрызок ластика неожиданно подпрыгнул и скатился куда-то под стол. «Черт!» Маргарита, кряхтя, стала ползать по полу, исследуя все закоулки. Вдруг из-под дивана донеслись странные звуки. Там кто-то явственно скребся и, кажется, тоже чертыхался. Эрик, до этого безмятежным мешком висевший на батарее, открыл один глаз.

«Кто там?» — где-то в области позвоночника ледяным пальцем поскребся ужас.  Маргарита подползла к дивану и осторожно заглянула под него. В темно-фиолетовой поддиванной тьме мерцали два слабых зеленоватых огонька.

— Кыш! — пискнула Маргарита, обмирая от страха. — Брысь!

— Я вам не мышь какая-то, чтобы на меня «кышкать» и «брыськать», — донесся оттуда недовольный голос. А Маргарита неожиданно закатила глаза и с глухим стуком завалилась в угол между диваном и огромным горшком с юккой.

— Ну вот еще! Нечего в обморок хлопаться, говорю же, что я не мышь, — снова донеслось из-под дивана.

Там завозились сильнее, и в полоске света от уличного фонаря возник странный крошечный силуэт. Маргарита шумно вдохнула воздух и открыла глаза. Посмотрела в потолок, затем медленно перевела взгляд влево и снова закатила глаза.

Неизвестное создание осторожно приблизилось к хозяйке и похлопало своими лапками ее по щекам. Маргарита сморщилась, чихнула и окончательно открыла глаза. Перед ней маячило крохотное существо, покрытое густой коричневой шерстью, с длинными острыми ушами и забавной мордашкой. Пронзительные хризолитовые глазки в упор пялились на Маргариту. Она мотнула головой, странно хрюкнула и наконец сиплым шепотом выдавила из себя:

— Это ты??

— Ну, я… — протянул виновато малыш.

— Откуда  ты взялся, я же…

— ОТТУДА… И кота вашего я где-то уже видел. Если не ошибаюсь — в соседней сказке, — с опаской скосил глаза крошка-брауни*. При этих  словах Эрик перевернулся на батарее и скатился на пол. Уселся рядом с хозяйкой, лизнул лапу и задумчиво потер за ухом.

— Марго, закрой рот! У тебя совершенно идиотский вид, — неожиданно высоким голосом произнес рыжий котище изрядных размеров.

— О Господи! —  прошептала Маргарита, уставившись на кота. Сидя на полу, она растерянно переводила взгляд с одного персонажа на другой. «Я сплю… Я сплю…» — пронеслась галопом спасительная мысль. Крепко зажмурившись, снова потрясла головой. Ничего не помогало. Перед ней по-прежнему торчали двое: кот и брауни. Тот, который кот, с неудовольствием рассматривал крошку-брауни, что стоял, ссутулившись, вздыхая и что-то бормоча под нос. Крошечные бубенчики на ярко-красных остроносых сапожках тихо позвякивали.

— «Я потерял себя и я не тут…» — слегка повеяло Шекспиром.

— Что он там бубнит? Только не говори, что он теперь будет здесь жить, — процедил Эрик.

— Будет, — как-то не очень уверенно заявила хозяйка. Мысленно она судорожно перебирала всё нарисованное за последние годы, прикидывая, кто еще вознамерится ожить и поселиться в ее квартире. Жилплощадь явно не позволяла массовой реинкарнации. Попаниковав немножко, она с сочувствием глянула на непрошеного вечернего гостя. «Махонький какой. Глазки грустные… Домовые вроде бы сливками питаются…Так сливок нет… Может, сгодится на первое время кошачий корм?» — Маргарита невольно вздрогнула, потому как при этой мысли поймала угрожающий тяжелый взгляд Эрика. «Ну вот. Дорисовалась. Теперь придется контролировать и то, что рисуешь, и то, что думаешь. Может, переключиться на пейзажи. Как-то безопаснее…», — обреченно подумала Марго.

— Собственно, и как же вас зовут? Меня зовут Эрик, в честь короля викингов, между прочим, — видимо стараясь добавить себе значительности, сообщил в пространство кот, покосившись на Маргариту. Пространство в лице малютки-брауни почтительно похлопало глазками.

— Джон Абердин Данкансби Маккримонс Брауни Эдинбургский Четвертый. Правда, имя Джон мне не очень нравится, — скороговоркой протарахтел остроухий пришелец. Очевидно, остальные полдюжины имен не вызывали неприязни у их владельца. При этом он потупился, застенчиво уставившись на кончики носков своих сапожек. Маргарита охнула, а Эрик молча поднял левую бровь. Кот был не из тех, кого можно представить обескураженным.

— А что же с первыми тремя? — с неприкрытым сарказмом поинтересовался он.

— Ну… это так принято… у нас… брауни… в Шотландии… — растерянно произнес кроха, опустив уши. Затем воззрился на потолок и добавил со значением: — «Что значит имя? Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет…»

Кот фыркнул, пробормотал: «Ишь ты — шекспиролюб…» и удалился на кухню, гордо неся, словно знамя, свой полосатый хвост. Через секунду оттуда донесся хруст «Роял канина».

— Пойду, принесу что-нибудь поесть, — неуверенно пробормотала Маргарита и двинулась следом за котом на кухню. Там Эрик сидел над своей миской и быстро уминал его за обе щеки.

— Даже и не думай, — не оборачиваясь, с набитым ртом невнятно пробурчал он.

— Жадина и обжора, — заключила Маргарита и удалилась с куском сыра.

 Абердин Данкансби Маккримонс сидел на подоконнике и смотрел на огни в домах за окном.

— «Бог с вами, я один теперь. Какое я несчастное созданье…» Мне грустно и одиноко, Маргариточка. Вдали от родного дома. Вдали от семьи… — трагическим голосом провинциального актера произнес брауни. Снова повеяло Шекспиром.

У жалостливой Маргариты защемило сердце. Она молча протянула ему кусочек сыра.

— Ну ладно, раз уж нету сливок… — пробасил малыш и быстро схватил сыр. Сыр исчез мгновенно. При этом малыш жмурил глаза и громко чавкал, показывая малиновый язычок и острые мелкие зубки.

Маргарита остолбенело уставилась на плотный живот любителя сливок, слегка выпирающий из полосатых штанишек. Коричневая шерсть просвечивалась нежным розовым тельцем. Крошка-брауни смутился, и набрав в грудь воздуха, затараторил:

— Вы, Маргариточка, не извольте беспокоиться, мы вас не очень обременим, мы существа мирные, не докучливые, мы, Маргариточка, в еде неприхотливы, в быту непритязательны, и сливочек так уж много и не употребляем, ну разве самую малость, ну и там еще чего-нибудь, если, конечно, вас не затруднит, а так мы скромные, работящие…

Увидев, что Маргарита в панике озирается по сторонам, как будто опасаясь возникновения еще полдесятка ушастых пришельцев, крошка совсем сник.

— Ну да, «ведь краткость есть душа ума, а многословье — бренные прикрасы»…   — вздохнул брауни. Посмотрел заискивающе на хозяйку и выпалил:

— А еще я могу играть вам на волынке! У нас в Шотландии, знаете ли, все поголовно играют на волынках. И вот мой дедушка, известный мастак этого дела…

— У меня нет волынки, — с ужасом перебила Марго. ─ Только губная гармошка…

Не отрывая взгляд от гостя, пошарила на полке, достала из какой-то коробки старую губную гармошку и протянула ее брауни. Тот осторожно пристроился к инструменту и самозабвенно стал извлекать невероятные звуки. На пороге комнаты нарисовался Эрик. Он сделал страшные глаза и, повалившись набок, демонстративно закрыл уши лапами.

«Лучше бы я обзавелась волынкой», — с тоской подумала Маргарита. Гость, судя по всему, вошел в раж: надувал щеки, закатывал глаза, словом, отмороженный тетерев на току ранней весной.

— Может, раз уж вы так любите музыку, лучше послушаем что-нибудь из Вивальди, — прокричала между музыкальными фразами Марго, — в крайнем случае Гайдна или Перселла — тоже очень душевно…

 Брауни Данкансби Маккримонс замер с гармошкой в руке, покраснел до кончиков своих длинных ушей и пробормотал что-то типа: «…Дефектный сей эффект небеспричинен…» А затем важно кивнул, давая понять хозяевам, что малость роста вовсе не определяет скудость интеллекта и барочная музыка для него дело привычное.

Эрик со вздохом вскарабкался на любимое кресло, скрутился клубочком, сразу как-то уменьшившись в объеме, и зажмурил глаза, предвкушая приятный музыкальный вечер. Маргарита обычно любила работать, включив старый проигрыватель, а кот, греясь под лампой на ее рабочем столе, дремал и наслаждался… Особое томление в его душе вызывал фа-минорный концерт Вивальди.

…Неизъяснимо завораживающая мелодия переливалась волнами в чернильной темноте комнаты, звенела серебром в тонких полосках света от уличных фонарей и, покачиваясь в этих волнах, Маргарита погружалась в теплый и какой-то детский сон. В огромном кресле изредка негромко рычал во сне Эрик, то храпя, то почмокивая. Рядом с кошачьим домиком на полу аккуратно замерли маленькие красные сапожки, на которых вспыхивали мерцающими огоньками золотые бубенчики, отражая отблески фар запоздавших машин, а из домика все тише и невнятнее доносилось: «уснуть… уснуть… и видеть сны, быть может?..»

* Брауни – маленькие домовые в английских и шотландских сказках.

II глава

Под утро Маргарите приснился странный сон: привиделась ей дворничиха Наташа, нахальная и бесцеремонная дылда неопределенного возраста, приехавшая из далекой деревеньки с игривым названием Великие Козюли покорять большой Город, да так и затерявшаяся на его безжалостных просторах. Она привычно махала метлой. Непривычным было то, что кроме постоянных желтых резиновых перчаток на ней были остроносые красные сапожки с маленькими колокольчиками и нелепая лиловая шляпа необъятных размеров. Но наиболее смущало то, что она при этом громко распевала, отчаянно фальшивя, арию Нормы из оперы Беллини.  На особенно резкой ноте Маргарита внезапно проснулась. В спальню сквозь прикрытые шторы просачивались обычные утренние звуки Города: хлопнула дверь подъезда, тявкнула автосигнализация, зарокотал мотор, заплакал ребенок, процокали чьи-то каблуки.

«Какая, однако, чушь снится порою под утро, к чему бы это?..» — подумала Маргарита, зевая, пошарила ногой под кроватью, выуживая оттуда тапки, и вдруг явственно услышала аромат кофе. Это было странно, так как коты не варят кофе и не готовят хозяйкам завтраков. Рита пошлепала в сторону кухни. На полу гостиной в солнечном квадрате цыпленком «табака» валялся Эрик. Глаза его были закрыты, и признаков жизни он не подавал. Но когда Маргарита проходила мимо, у него чуть-чуть зашевелился кончик хвоста, приоткрылся один ореховый глаз и в спину Марго прозвучало:

— Ритуля, а молоко у нас еще осталось или этот… пришелец всё уничтожил?

Маргарита вздрогнула, потерла лоб, затем медленно обернулась и увидела, что кот лежит на полу в той же позе, сложив лапки на груди и ухмыляясь. Она посмотрела молча на лежащего кота, пожала плечами и двинулась на запах кофе, словно крыса за дудочкой.

 Запах кофе усиливался. Маргарита выглянула на кухню и застыла соляным столпом на пороге. Увы, вчерашний вечер не был сном. На плите дымился свежесваренный кофе. Это был плюс. В качестве минуса на столе стоял вечерний пришелец с напряженной физиономией. Самое ужасное, что на его плечах балансировал еще один ушастый, в таких же полосатых штанах и сапожках с бубенчиками, похожий на первого, словно брат-близнец.

Если бы не более наглая рожа второго, Маргарита подумала бы, что у неё спросонья двоится в глазах. Хрупкая пирамида угрожающе покачивалась, сразу напомнив Рите пионерлагерное детство. Целью их экзерсисов была хозяйкина синяя чашка с оранжевым цветком, стоящая на полке. И… Звонко и жалобно дзенькнула разлетевшаяся на мелкие осколки чашка и двойным «бух-бух» раскатились орехами акробаты-неудачники, задев заодно по дороге и джезву с кофе, победно хлюпнувшуюся на нежно-голубые обои. Негодование подействовало на Маргариту как нашатырь.

— Эт-то еще что такое? Ты что, вознамерился сюда весь свой клан перетащить? — Маргарита размахивала перед носом у бедного брауни обломком с ручкой от бывшей чашки и хватала ртом воздух. — Ты… ты… вы…

Маккримонс Четвертый только жалобно взирал снизу вверх, потирая коленку, второй же персонаж скалился с глумливой рожей школьника, только что удачно пристроившего кнопку на стул учительнице географии.

— Маргариточка, да не волнуйтесь вы так уж, что разбитая чашка?.. «…Черепки разбитого ковша»… У некоторых вот жизнь – сплошные осколки, и ничего… мы же как лучше хотели: кофе вам приготовить… Ах, какой право, конфуз приключился, — протянул Четвертый. И совсем сникая, тихо добавил, упрямо терзая память великого Шекспира: «Веду я счет потерянному мной, и ужасаюсь вновь потере каждой…»

— Это у тебя-то жизнь в осколках? Ты совсем неплохо устроился, еще и братца своего приволок, — зыркнула в сторону двойника Рита.

— Я не братец, я — Берик-он-Тунд Дамфрис Брауни Пятнадцатый, — с важностью молвил второй, отставив ногу и выпятив грудь, так что вроде даже стал значительно выше ростом.

— Ого! — только и смогла проговорить Маргарита. — Ладно, видно кофе с утра мне уже не светит.

«Где один, там и два, проживем как-нибудь все вместе», — словно о приблудившихся котятах, думала Маргарита, одеваясь и вздыхая. К порогу приплыл Эрик, провожая хозяйку. На морде его застыло выражение полной обреченности. Он молча смотрел, как собирается хозяйка, и тоже нарочито громко вздыхал.

— Не расстраивайся, Кошкин, может, они просто погостить, а? — изъявила слабую надежду Маргарита. — Я быстро, только съезжу в издательство, а то Татка меня не простит, если я сегодня не сдам работу. А ты проследи, чтобы они не разнесли дом.

Эрик терпеть не мог, когда Маргарита называла его Кошкиным, но в этот раз смирился перед лицом общей опасности в лице парочки ушастых пришельцев.

"Я не буду расстраиваться, когда эти пришельцы станут ушельцами", ─ пробормотал он в закрытую дверь.

III глава

Маргарита вышла из дома, потянула носом легкий свежий ветерок с далекой реки, заблудившийся между старинными домами с затейливой лепниной, словно испуганный щенок, метавшийся вдоль причудливых подъездов и арок, и в конце концов затихший в темной зелени огромных каштанов.

Ноги сами вынесли ее в старый парк, где в этот ранний час было безлюдно, где так славно и вкусно дышалось пронзительно прохладным утренним воздухом, празднично дрожали лимонные солнечные пятна на глухом изумруде травы, истошно свистели синицы, разбуженные солнцем и весной, по веткам метались линялые белки, и где так хорошо было приводить в порядок мысли и нервы.

Маргарита побродила пустыми аллеями, покормила белок и синиц, посмотрела на вечное зеркало реки, блестевшее где-то далеко и внизу, еще чуть-чуть побродила, чувствуя, как жизнь обретает некую ясность и покой.

«В конце концов, немного домовых в доме никому не повредит. По вечерам будем вместе  пить чай со сливками и болтать… Боже, о чем я думаю… бред какой-то!», — поправила на плече тяжеленную папку с рисунками и решительно зашагала по улице.

Внушительное серое здание издательства громадой возвышалось в центре оживленного проспекта. Маргарита привычно прицелилась, сгруппировавшись со своей необъятной папкой, и с первого разу вписалась в одну из ячеек вертящейся двери. Дверь была необыкновенной — высотой метра три, но разделенная на четыре узких вертикальный сектора, в каждом из которых проскальзывал только один посетитель, и всё это с угрожающей скоростью вращалось. За дверью имелась будочка с монументальной теткой в стеганой куртке и ушанке. Тетка стерегла вертушку.  Маргарита, внутренне подобравшись, пискнула тетке пароль, честно посмотрела ей в глаза, озвучивая свою фамилию, и затрусила через огромный вестибюль к лифту.

По лестницам, словно в ильфопетровском «Геркулесе», сновали, бойко цокая каблуками, сотрудницы издательства с какими-то листочками и папочками, топая тяжело ногами, передвигались типографские мужики в комбинезонах, плавно перемещались главреды с усталыми глазами и в галстуках, пугливой рысью носились многочисленные авторы и авторицы, растерянно прижимающие к груди свои творения.

В коридоре смешивался привычный аромат типографской краски и ванильный дурман пирожков из издательского буфета, разбавленный кофейными нотами.

Маргарита толкнула массивную дверь с табличкой «Главный художник» и задом просочилась в кабинет, держа обеими руками свою папку.

Татка сидела где-то далеко, за необъятным, словно адмиральский линкор, столом. Поверх компьютера виднелась только белокурая макушка. На стук двери из-за монитора блеснули Таткины очки и засветилась радостной улыбкой Таткина физиономия.

— Наконец-то! Ну давай, показывай скорее, — нетерпеливо топталась Татка, горя глазами.

Марго вытащила из папки оригиналы, разложила их на полированных просторах стола. На самом большом листе красовалась надпись «Британские сказки», под которой в арочном окошке сидел длинноухий крошка-брауни в полосатых штанишках и красных остроносых сапожках с бубенчиками, играющий на волынке.

— Как всегда, гениально, — удовлетворенно заключила Татка. — Ну что, по кофейку? — Но, поймав тоскливый Маргаритин взгляд, осеклась и с удивлением уставилась на подругу.

— Да что с тобой, перетрудилась, что ли?

— Они там сидят, — вздохнула Маргарита.

— Кто «они» и где «там»?

— Брауни. У меня дома.

Татка с жалостью посмотрела на Марго:

— У меня есть коньяк.

— Не надо мне коньяка. Я серьезно. Вчера вечером один появился, а утром — второй. Они разбили мою любимую чашку. А Эрик заговорил.

На Таткином лице жалость сменилась ужасом. Маргарита сидела на краешке стула и изучала знакомый гористый пейзаж на акварели над столом.

— На море хочется…

— Вот-вот. На море и поезжай. Прямо завтра. Тебе нужно сменить обстановку. И вообще, перестань работать по ночам, а то ещё и не такое почудится.  Немедленно отправляйся в Коктебель, подышишь морским воздухом, позагораешь... Там сейчас мало народу и цветет лаванда. Ты же всегда хотела поехать в Коктебель на цветущую лаванду! Давай прямо сейчас закажем тебе билеты, а, Ритуль?

Татка ринулась к компьютеру и одновременно схватила телефон. Да так и застыла: с телефоном в одной руке и мышью — в другой.

Маргарита в дверях обернулась и извиняющимся тоном протянула:

— Таточка, мне пора домой, они же голодные, им сливки надо купить. И не смотри на меня с таким ужасом. Я обещаю тебе поехать на море. Попозже. Когда созреет шиповник.

IV глава

Сердце почуяло неладное, когда Маргарита открывала дверь своей квартиры. Из родного жилища тянул странный запах, и слышались какие-то пугающие звуки. Когда она распахнула дверь, сердце подпрыгнуло и пустой кеглей покатилось куда-то в ноги.

 В гостиной творилось черт-знает-что. Эрик сидел на шкафу и злобно сверкал оттуда глазами. В кресле рядком сидела парочка брауни, уставившись оловянными глазами в телевизор, где шел какой-то душераздирающий сериал. В углу дивана сидела худосочная девица и беспрестанно вязала что-то зеленое. Если бы не абсолютно несчастное выражение лица, ее можно было бы назвать прехорошенькой.

      При виде Маргариты она вскочила и сделала книксен: «Элиза». Двенадцати братьев, к счастью, поблизости не было видно.

За закрытой балконной дверью взлаивали и поскуливали три пса мал мала меньше, похожие на бульдогов, с огромными, как блюдца, глазами. Под диваном кто-то возился, и оттуда периодически высовывались то белый кроличий хвост, то чьи-то лапы, а то и вовсе копыта. Под креслом виднелась лужа и краешек толстого рыбьего хвоста. Он подрагивал. На негнущихся ногах Маргарита протопала к спальне, откуда доносился негромкий говорок второго телевизора и тот самый непонятный запах. Запах идентифицировался с потухшим костром. Холодеющей рукой Марго приоткрыла дверь и просунула туда свой нос. Зрелище было не для впечатлительных барышень — на Маргаритиной ортопедической кровати валялся некрупный дракон, который попыхивал дымом и щелкал пультом от телевизора. Увидев Маргариту, чудище оторвалось от экрана, осклабилось и приветливо помахало лапкой.

«Здрасьте», — сдавленно пискнула Рита и попятилась назад, ища спасения на кухне. Там тоже было оживленно. За столом сидела странная парочка — девчушка с недовольным лицом  и нечто, периодически напоминающее здоровенного кота с идиотской ухмылкой на морде. Изображение кота то возникало, то исчезало, являя чудеса голографии. В моменты появления оного было видно, что парочка играет в морской бой, причем кот азартен и жульничает, а девчонка явно скучает.

— Тебя, очевидно, Алисой зовут? — обратилась Маргарита к девочке. Та кивнула, посмотрела на хозяйку недетскими глазами и в ответ нараспев спросила:

— Простите, а нет ли у вас какой-нибудь интеллектуальной игры, ну хотя бы шахмат?

— Нет, шахмат у меня нет, увы… И волынки нет… — глаза у Маргариты напоминали две пластмассовые пуговицы — блестящие и пустые. В голове было также пусто, только мелькали какие-то огрызки, видимо, бывшие когда-то мыслями. Деревянными руками она налила в чайник воды, включила его и стала доставать из шкафчика чашки, стараясь не оборачиваться, как будто надеясь или проснуться, или оказаться как можно дальше отсюда. От внезапного звонка в дверь Марго вздрогнула, чуть не выронив блюдце. «Ну вот, наверное, соседи уже пришли жаловаться», — обреченно подумала она и поплелась открывать.

На пороге стоял завершающий аккорд сегодняшнего сумасшествия — сухопарая дамочка с пронзительными синими глазами, в странном костюме прошлого века, застегнутом на все пуговицы доверху. Голову ее украшала кокетливая шляпка с цветами, к груди она прижимала огромный кожаный саквояж, а на руке висел зонтик с ручкой в виде головы попугая.

— Именно вас нам и не хватало, — развела руками Маргарита.

— Не очень-то вы любезны, милочка. Впрочем, всё равно, добрый день, — отстранила Маргариту и переступила порог гостья. Затем фыркнула и добавила, обернувшись: — Восточный ветер, видите ли… — очевидно, этим все объяснив.

Увидев в руках Маргариты чашку с блюдцем, она насмешливо приподняла бровь и отчеканила:

— Чай? В это время? Бог мой, что за времена нынче, что за нравы, где добрые традиции подевались? Впрочем, что хорошего ожидать от времен, когда мальчики и девочки, вместо того, чтобы читать книжки, целыми днями торчат у компьютера? — театрально воздев руки и очи долу, проследовала затем с жесткой спиной в гостиную.

— Прошу вас, мисс Мэри, проходите, присаживайтесь, мы действительно собираемся пить чай. Эй вы, вылазьте все, прошу к столу, дорогие гости, — голос Маргариты истерически дрожал.

В доме началась суета: двигались стулья, гремела посуда, таскали по полу стол, все толкались, шумели, повизгивали мелкие, на которых нечаянно наступали крупные. Наконец все угомонились и расселись вокруг стола. Маргарита обвела взглядом всех присутствующих. Оба брауни, по причине нехватки мест, теснились вдвоем на одном стуле, спихивая друг друга локтями, силясь при этом выглядеть прилично, и оттого их физиономии имели фальшиво-приторный вид. Рядом неподвижной шпалой замерла Мэри Поппинс в обнимку всё с тем же саквояжем. Она выразительно поглядывала на длинноухих крошек  и громко сопела.

 Несчастная милашка с вязаньем сидела по другую сторону, на ее лице застыло напряженное выражение, а руки под столом непрестанно шевелились, видимо, довязывая последнее изделие. «Неужто братцы заявятся?» — промелькнуло в голове у Маргариты, — «А, десятком больше, десятком меньше...»

 Очаровательная Русалочка, по виду совсем дитя, стыдливо прятала свой хвост под скатертью, на личике её блуждала растерянная улыбка, а большие лавандовые глаза влажно блестели.

Алиса сидела со взрослым лицом и как будто в уме что-то считала, ни на кого не глядя. Рядом с ней маячил улыбчивый кот, ввиду непостоянства наличия лишенный сидячего места.

Подле стола ровной пирамидкой сидели все три пса, высунув лакированные розовые языки, умильно глядя на ближайшую к ним вазочку с печеньем. На подоконнике примостился мужичок в расцвете лет, изрядной упитанности, за его спиной виднелся слегка погнутый ржавый пропеллер, а на розовощекой физиономии блуждала шальная игривость. Мужичок периодически таскал со стола плюшки и быстро-быстро запихивал их себе в рот. Завершал это сборище более чем странных гостей дракон с дурашливой мордой. Он с трудом втиснулся в кресло, периодически пристраивая то одну лапу, то другую, то огромный чешуйчатый хвост с гребнем. При этом он переливался разными оттенками спектра от мрачно-фиолетового до веселенького салатового, зажав пасть и надув щеки, видимо, чтобы не пугать присутствующих извержением дыма и огня. От натуги он выпучил глаза, что всё равно не отнимало у его физиономии насмешливой глумливости. Под столом копошились какие-то второстепенные персонажи, попискивая, похрюкивая и повизгивая. Только один Эрик так и не покинул свое убежище на шкафу, продолжая топорщить шерсть на загривке и полыхая огнем в мрачных глазах. Все гости молча с выжиданием смотрели на Маргариту.

Внезапно паузу тишины нарушили шорох и сопение, доносившиеся из шкафа. Резные дубовые дверцы с грохотом распахнулись и оттуда вывалились двое мальчишек. Пыхтя и награждая друг друга тумаками, они не заметили, что очутились в центре внимания почтенной публики. Тот, что почумазее, опомнился и замер с открытым ртом. «Ва-а-у!» — протянул он изумленно. Мэри Поппинс выразительно поморщилась и прошептала: «Американцы…» Второй пацаненок в аккуратненьких штанишках на подтяжках и съехавшем набок соломенном канотье с оторванной лентой тоже замер с открытым ртом .

 — Ну, кажется, теперь все в сборе, — заключила мисс Мэри.

Маргарита в полном смятении блуждала взглядом в пространстве, которое вдруг начало причудливо меняться, каждую секунду расширяясь, множась, как в череде зеркал, напоминая картины Эшера. Стены растворялись в зыбких цветных переливах, превращаясь в дымчатые сиреневые горы и желто-зеленые луга, охристые поля в киноварных каплях черепичных крыш и кобальтовые глаза озер, — все это как будто стекало с рисунков, развешанных на стенах. Промелькнули вдоль берега моря, исчезая в бесконечности, дикие лошади, где-то свистели охотничьи рожки, играли томительно волынки, по холмам носились рыцари и феи. Воздух дрожал и туманился, наполняясь сильным ароматом ирисов…

— Ну, и как вы себя чувствуете в мире, который изволили сотворить своей фантазией, милочка? — донесся до Маргариты, как сквозь вату, знакомый голос, а взгляд, наконец, сфокусировался на насмешливых сапфировых глазах Мэри Поппинс.

— Замечательно. Мне нравится придумывать сказки и мне нравится жить в мире моих сказок, — буркнула Маргарита.

— Но ведь это всего лишь иллюзии.

— Иллюзии — это то, что существует в воображении, но гораздо ближе к действительности, чем нам кажется, — упрямо заметила Маргарита.

 — Моя дорогая! Жизнь в башне из слоновой кости хороша с точки зрения башни. Сказки… Все сказки уже давным-давно придуманы, — многозначительно изрекла мисс Мэри. — А вы не хотите перевернуть последнюю страницу и посмотреть, что там, за счастливым концом, что будет с прекрасным принцем и принцессой через пять, десять, двадцать лет? Кем станет девочка, попавшая в кроличью нору, и что случится с мальчиком, которому удалось сложить слово "вечность" из осколков льда? Каков он, истинный финал? — хитро сощурившись, посмотрела она на Маргариту.

— Ну… не знаю. Но разве есть шанс изменить этот финал? Я бы конечно многое изменила, будь это в моих силах. Хотя я всего лишь художник…

— Отнюдь не «всего лишь». Чудеса и искусство ходят рука об руку. Художник может много, стоит лишь приложить сил чуть больше, чем у тебя есть, — таинственно заключила Мэри и шумно потянула носом воздух. — И хотя финал уже написан…

Последние слова гостьи показались Маргарите окутанными, словно дымом, какими-то неясными звуками, шумом. Постепенно звуки становились всё громче и громче, в ушах нестерпимо звенело, а в глазах кружилась темнота с разноцветными искрами, дышать становилось совсем невозможно, сквозь противный звон доносились голоса, чей-то смех, чей-то плач, обрывки музыки, плеск воды… Неожиданно звон затих, восстановилось дыхание, темнота перестала вспыхивать искрами и уплотнилась, только всплески воды не исчезли, а даже стали громче. Маргарита боялась пошевелиться, на грудь что-то давило тяжким грузом, мешая вдохнуть воздух, сильно пахло водорослями и мокрым песком. Маргарита осторожно приоткрыла веки и перед носом на груди увидела что-то шерстяное и рыжее. Распахнув глаза, она с изумлением обнаружила лежащее на ней пластом неподвижное Эриково тело. Одна нога её неприятно ныла, очевидно, подвернутая, вторая сильно мерзла. Маргарита скосила глаза и поняла, в чем причина. Правую ногу лизал ленивый морской накат. На берегу, кроме нее и бессознательного кота, никого не было до горизонта. Эрик, не открывая глаз, дрожащим голосом протянул:

— Я бы чего-нибудь съел…