О дарах

- Ну то, что вы с ума сошли, я уже понял, – заверил Азазель без тени улыбки на лице. Безумцев он не любил, не жаловал и старался избегать, прекрасно понимая, что от безумцев можно ждать чего угодно, а спроса с них никакого нет.– Мы не шутим, господин, – униженно отозвался чёртик, но взглянул при этом с такой наивной прямотой, что Азазель даже поморщился – ну что за порода? Новоставленец что ли?

И потом – что значит «не шутим»? бунт?

– Мы имеем на это право. Это наше общественное мнение! – продолжил чёртик, оглянувшись за поддержкой к товарищам. Товарищи согласно загудели, но на всякий случай отступили.

Вон оно что… право, стало быть? Вот говорил Азазель, а его не слушали, что права там всякие, свободы, профсоюзы до добра не доведут. Общественная акция, меняем мнение большинства, ад доступен для всех! – сколько лозунгов выдавали тогда умники, которые в жизни своей не ведали ни людей в жизни, ни души их в смерти? А Азазель видел. Слушал его кто-нибудь? Никто не слушал. Все только и говорили:

– Надо идти в ногу с прогрессом, Азазель!. Вы, конечно, демон первородный, но тем не менее, вы не понимаете, чем сейчас живёт гражданское общество!

Но если кто и знал чем там живёт гражданское общество, так это Азазель. Он был и убийцей, он был и наблюдателем, и карателем, и… по мнению канцелярских крыс, придумывающих чем бы ещё продемонстрировать свою весьма сомнительную полезность, совершенно не ведающим чем живёт гражданское общество!

– Наплачемся, – остерегал Азазель, когда прошло первое заседание профсоюза, на котором вся низшая гадость, все мелкие душонки, молящие хоть о какой-нибудь, но должности в Подземном, выбрали всё же себе представителя. Самого наглого среди своих, с бегающими красными глазками чертенка Смолвиля.

– Да брось, – успокаивали его другие первородные, видевшие, как и Азазель, зарождение цивилизации и от того, как ему казалось, автоматически разделявшие его мировоззрение и опасения, – ну поиграют в демократию, сами же потом и прибегут в слезах и соплях – меж собою не договорятся и захлюздят.

Азазель в это не верил, но переубеждать не стал – он что, ангел, чтобы спорить? Тьма не спорит. Тьма отползает в сторону и наблюдает за тем, как оказывается права.

Или неправа, но тогда никто и не увидит, что тьма была тут, поблизости.

– Они хотят себе гарантий, – в одном, правда, Азазель себе не отказал и пожаловался своему господину и другу. Не от зла, не из обиды, а просто от удивления.

Люцифер, кажется, тоже был сбит тогда с толку.

– А так можно было? – усмехнулся он. – Чего только эти смертные не придумают!

И больше вопроса не поднимал. Может быть, осознавал, а может быть и забыл – Азазель не уточнял, хотя ему и было интересно, что же на самом деле его господин и друг думает обо всём этом. Впрочем, ответ был рядом, но слышать его не хотелось. Это было смешно и нелепо, но это было признаком свободы. Никому из ангелов или демонов, появившихся в числе первых, замысленных и явленных Володыкой, не пришло бы в голову чего-то там просить. Какие свободы? Какие профсоюзы? Да вы спятили!

А этим низменным душонкам, которые не нашли ничего лучше, чем объединится по принципу слабости пришло в голову и они даже заявили о себе. Смелые? Может быть. А может быть, и правые.

Эти душонки оказались смелее, чем первородные демоны и ангелы – истинные дети всех трёх миров! Эти слабейшие, в посмертии не нашедшие себе применения лучше, чем мелкие демонические ранги (если повезёт!), черти разного рода, призраки и вурдалаки – смогли сделать то, что для более сильных было немыслимо.

И Азазель видел в этом дурные тени.

– Итак, вы говорите серьёзно? – Азазель мрачнел с каждой минутой всё больше. Шуток он не любил, но если бы они сейчас все заявили, что пришли и объявили о своём предложении ради шутки, он бы даже не разозлился, а вздохнул бы с облегчением.

Чертёнок оглянулся на своих, снова ища поддержки. Вурдалаки рыкнули, выражая одобрение, призраки взвыли, а черти зашипели… да-да, они выбрали того, кто будет представлять их интересы и явно гордились этим.

– Так точно! – подтвердил Смолвил звонким для чёртика голосом. – Наше общественное мнение просит вас рассмотреть возможность согласовать нам выходной!

И добавил уже тише:

– В качестве рождественского дара.

И как было не взглянуть на них как на безумцев? Нет, само собой, к Рождеству, по молчаливой традиции, работы почти нет. Первородные демоны пользуются отсутствием своего Хозяина, который либо уходит глубже во мрак, либо выходит на поверхность, в Людское Царство, и не сильно гонятся за планами да подчинёнными. По их примеру и новоявленные демоны, из числа сильных душ, которые обрели себя и смогли построить карьеру, тоже весьма послабляют своих… и так далее. И доходит до того, что последний скелет-стражник может в это время вздремнуть на посту, не от того, что ему нужен сон, а из принципа.

Всё это известно, хотя никогда не обсуждается в открытую.

Но вот так заявляться? Требовать выходной?.. в Подземном Царстве? Да ещё приписывать это какому-то там рождественскому дару?

Азазель даже с подозрением глянул в свою кружку – уж не отравили ли его? а то станется. Принесут сначала кофе, а потом требуют себе выходных. Или обалдели, или думают, что он одурманен.

Но кофе был прежним. Тёмным, горьковатым, крепким…

– Это где же вы, други мои верные, так истомились? – поинтересовался Азазель. Он и правда недоумевал. Смерть – это последнее по-настоящему утомительное занятие, после которого в любом из Царств даётся отдых. А после отдыха не будет. Не принято. В голову никому не приходило.

Смолвиль занервничал. Наверное, в его наивном мирке всё было просто. Может быть, при жизни, которая уже давно ничего не значила, он привык решать вопросы требованиями, и теперь, в смерти, всё просыпалось в нём как в старом мире. Азазель никогда не интересовался кем этот чёртик был прежде, да и не собирался интересоваться – зачем? Люди исчезают, когда смерть касается их, а то, что остаётся, либо забывается через пару людских поколений, если не раньше, либо, при определённом масштабе личности, обретает такие легендарные краски, что не разберёшь уже что там напридумано, а что было на деле.

Но отступать было не с руки. Не при товарищах, которые давали хоть какую-то поддержку.

– Мы… – кашлянул Смолвиль, – мы не для отдыха просим выходной. А в качестве жеста признательности Подземного Царства. В качестве своего права.

Азазель вздохнул. Вот об этом он и говорил, предупреждал! Не стоит давать бывшим людям то, что они хотят. Не надо играть с ними в демократию и менять облик Подземного Царства как на понимающее и всепрощающее место. Когда-то люди боялись дьявола, а теперь вон, стоят, требует у его правой руки выходной день не потому что устали, а потому что считают, что у них есть это право и Подземное Царство им чего-то должно.

Почему-то и как-то успело записаться в должники, не иначе.

– Право у вас одно, – сказал Азазель спокойно, – быть здесь. Здесь, а не в Ничто.

Они испугались и это было правильно. Такими и должны быть бывшие люди. Они должны бояться силы, склоняться перед ней, а не заявлять свои права.

– Мы считаем, – тонко продолжил Смолвиль, которому уже нельзя было отступить, во всяком случае, не при товарищах же, – что мы, внося свой вклад в дело Подземного Царства, можем рассчитывать на определённую благодарность!

Азазель кивнул. Это был уже другой разговор. Работали они на мелких должностях и, как правило, в ничтожных делах, но ведь всё же помогали. Каждый призрак – это польза, это шпионы, это наблюдение. Каждый вурдалак – дополнительная подпитка страхом и плотью. Каждый чёртик – это дополнительный испуг, от которого множится и растёт беспокойная тьма.

– Это очень странная благодарность, – заметил Азазель. – На что вам нужен выходной?

Среди собравшихся, посмевших переступить порог его кабинета, поднялось волнение. Кажется, они не особенно верили в успех своего предприятия, а потому даже не задумались о том, что надо что-то придумать на тот случай, если им вдруг разрешат. Как и все люди, которые попадались в толпу, эти бывшие люди превратились в массу, и масса пошла, заклубилась, зашумела. К нему они пришли на кураже. А теперь растерялись.

– Это… – Смолвиль растерялся ненадолго. Глаза его сверкнули торжествующим красноватым огоньком, – это наше частное дело!

Частное… частной бывает только смерть и любовь. Всё остальное общественное. Особенно тьма. она вообще не выносит секретов, но надо прожить в ней пару сотен лет, чтобы понять – куда бы ты не пошёл, ты несёшь тьму с собою и в себе.

– То есть, вам нужен просто один выходной? – уточнил Азазель. – Не потому что вы устали, а потому что вы считаете себя имеющими на это право.

– Мы не считаем, мы имеем! – выкрикнул какой-то смельчак и тут же поперхнулся своей смелостью. Азазель даже не успел поймать его взглядом. Где этот безымянный храбрец?

Впрочем, неважно.

– Почему рождественский? – это интересовало его больше. – Разве вы празднуете?

Сам Азазель поднимался к людям, бродил по украшенным улицам, заходил в пекарни, и жил эти несколько часов такой жизнью, какая ему никогда не была бы дарована. Он был создан для того, чтобы служить. Сначала он служил Володыке, а потом, разуверившись в нём, Люциферу. Но служил. А люди просто спешили. Спешили друг к другу в гости, грели свои замечательные рождественские ужины, готовили пироги, обменивались подарками, улыбались…

Смешные, ничтожные, счастливые в своей слабости.

Азазель рад был бы сказать, что это всего лишь один день в году. Такой же, как и другие. Но он видел, что в этот день все демоны из числа первых, то есть, подобных ему, скрываются. Он знал – кто-то выбирается тайком к людям, чтобы подышать с ними, а кто-то прячется подальше…

Знал он и другое. В Небесном Царстве в этот день небывалое затишье. После общего ужина, на котором присутствует и Володыка, архангелы и архистратиг разбредаются в тишине. О чём они думают? Едва ли их мысли отличаются в эти минуты от мыслей демонов.

И это величайшая ирония. Люди счастливы. Живущие краткий свой миг, нелепый, незнающий, полный опасностей, они по-детски счастливы. А они – сильные и мудрые, несвободные, но преисполненные знания… они смотрят на их жизни. Или прячутся, чтобы не слышать рождественских гимнов.

– Потому что… по праву принятия нас из мира людей! – выкрикнул Смолвиль, явно обдумав заранее этот ответ.

Азазель улыбнулся. По праву принятия! Ох, как много формулировок сгинуло навеки вечные в подземном Царстве. Лучшие словословы, правовики и ораторы проходили тут одними тропами. Делились опытом, оставляли свои цветастые выражения, но этот предводитель профсоюза и грозный защитник, трясущийся от собственной важности, выбрал самую нелепую.

По праву принятия!

– И вы все этого хотите? – спросил Азазель спокойно. Решение пришло к нему легко и просто. Он не был Володыкой, он не был Хозяином, но он был правой рукой Хозяина и, пользуясь его отлучкой, мог управляться с такой мелочевкой.

Они подтвердили. Все-все подтвердили, сбивчиво, но единодушно.

– Один день, в качестве дара? – уточнил Азазель.

– Один день. В качестве рождественского дара от Подземного Царства, – подтвердил Смолвиль.

Азазель помолчал. Он мог быть гневным. Он мог закричать или даже без крика, одними угрозами или холодом разогнать их. Да так разогнать, что они само слово «профсоюз» забудут до скончания тьмы!

Но Азазель не считал себя жестоким и жестокости ради жестокости не любил.

А ещё Азазель мог быть милосердным. Он мог их простить и разогнать без угроз и наказаний.

Но в чём тогда смысл быть демоном? Всё прощать? Так даже Володыка не прощает, уж он и Люцифер знают об этом наверняка.

Мог быть он и великодушным – в конце концов, кто хватится, если пара десятком мелкой дряни не выйдет на работу? Тем более, если работы в эти дни толком и нет, да никто и не проверяет?

Но потом они придут просить что-нибудь ещё. И ещё… и так до тех пор, пока великодушие не оставит его как всякого порядочного демона.

Он мог быть мудрым и начать убеждать их красивыми речами в важности труда и в том, что просить что-то у тьмы неправильно и грубо, ведь тьма – это основа, и это она когда-то раскололась, и тогда уже появился свет.

Но Азазель не считал себя мудрецом. Для этого он был слишком молод и слишком любил шоколадный пирог, а этого ещё себе ни один мудрец не позволил!

Зато Азазель был демоном и это давало ему определённую свободу в толковании смыслов.

– Итак, вам всем нужен выходной в качестве рождественского дара? – в последний раз уточнил он. это был последний шанс на отступление.

Шансу не вняли и через мгновение Азазель получил общий рокот удовольствия – профсоюз возомнил, что добился желаемого. Впрочем, почему возомнил? Он добился. Они хотели отдых? Они получат отдых.

А то, что этот целый выходной им придётся провести под толщей льда, не имея возможности ни подняться, ни вскрикнуть – только смотреть в безучастное звёздное небо, так это для того, чтобы отдых ощутился в полной мере! Между прочим, Азазель нарочно выбрал лёд, а не песок – Рождество же! и звёздное небо повесил, чтобы не скучно было.

– Не переутомитесь, ребята, – вздохнул Азазель, – счастливые! А я работать.

Переступая через хаотично вмёрзшие в лёд тела, Азазель и правда оставил их. Один на один с безучастным небом. В отдыхе, подаренном Подземным Царством.

***

– На тебя поступила жалоба, – сообщил Люцифер спокойно.

Азазель даже не удивился. Он этой жалобы ждал, хотя бы для того, чтобы доказать: он чист. Ребята хотели дар от Подземного Царства в виде выходного? Ребята его получили. Он лично проследил, чтобы они не утомились и ничем себя в этот день не утруждали. О способах речь не шла.

– Догадываюсь, – кивнул Азазель, – но не жалею, честно. Мне бы даже в голову не пришло просить об отдыхе. А им пришло. И за это надо платить, как за любую свободу. Тем более, наша канцелярия утверждает, что нам надо чаще идти навстречу общественному мнению и всячески менять облик нашего Подземного Царства в сторону демократии!

Он попытался не засмеяться, и это удалось ему огромным усилием воли. Но вскоре Азазель посерьёзнел. Он не знал как отнесётся Люцифер к его поступку, ведь могло быть всякое.

– Взрослых людей, демонов и ангелов нет на свете, – вздохнул Люцифер, разрывая листок, который держал в руках, очевидно, ту самую жалобу. – И может быть, люди даже мудрее нас.

– Разбирательства не будет? – спросил Азазель.

– Иди отсюда! – отмахнулся Люцифер, – даритель чёртов!

– Бойтесь данайцев, дары приносящих, месье! – откланялся Азазель полушутливо-полусерьёзно и поспешил покинуть кабинет Хозяина до того, как гнев его мог проявиться во всей красе.

© Copyright: Анна Богодухова, 2025

Регистрационный номер №0546139

от Сегодня в 22:00

[Скрыть] Регистрационный номер 0546139 выдан для произведения: - Ну то, что вы с ума сошли, я уже понял, – заверил Азазель без тени улыбки на лице. Безумцев он не любил, не жаловал и старался избегать, прекрасно понимая, что от безумцев можно ждать чего угодно, а спроса с них никакого нет.– Мы не шутим, господин, – униженно отозвался чёртик, но взглянул при этом с такой наивной прямотой, что Азазель даже поморщился – ну что за порода? Новоставленец что ли?

И потом – что значит «не шутим»? бунт?

– Мы имеем на это право. Это наше общественное мнение! – продолжил чёртик, оглянувшись за поддержкой к товарищам. Товарищи согласно загудели, но на всякий случай отступили.

Вон оно что… право, стало быть? Вот говорил Азазель, а его не слушали, что права там всякие, свободы, профсоюзы до добра не доведут. Общественная акция, меняем мнение большинства, ад доступен для всех! – сколько лозунгов выдавали тогда умники, которые в жизни своей не ведали ни людей в жизни, ни души их в смерти? А Азазель видел. Слушал его кто-нибудь? Никто не слушал. Все только и говорили:

– Надо идти в ногу с прогрессом, Азазель!. Вы, конечно, демон первородный, но тем не менее, вы не понимаете, чем сейчас живёт гражданское общество!

Но если кто и знал чем там живёт гражданское общество, так это Азазель. Он был и убийцей, он был и наблюдателем, и карателем, и… по мнению канцелярских крыс, придумывающих чем бы ещё продемонстрировать свою весьма сомнительную полезность, совершенно не ведающим чем живёт гражданское общество!

– Наплачемся, – остерегал Азазель, когда прошло первое заседание профсоюза, на котором вся низшая гадость, все мелкие душонки, молящие хоть о какой-нибудь, но должности в Подземном, выбрали всё же себе представителя. Самого наглого среди своих, с бегающими красными глазками чертенка Смолвиля.

– Да брось, – успокаивали его другие первородные, видевшие, как и Азазель, зарождение цивилизации и от того, как ему казалось, автоматически разделявшие его мировоззрение и опасения, – ну поиграют в демократию, сами же потом и прибегут в слезах и соплях – меж собою не договорятся и захлюздят.

Азазель в это не верил, но переубеждать не стал – он что, ангел, чтобы спорить? Тьма не спорит. Тьма отползает в сторону и наблюдает за тем, как оказывается права.

Или неправа, но тогда никто и не увидит, что тьма была тут, поблизости.

– Они хотят себе гарантий, – в одном, правда, Азазель себе не отказал и пожаловался своему господину и другу. Не от зла, не из обиды, а просто от удивления.

Люцифер, кажется, тоже был сбит тогда с толку.

– А так можно было? – усмехнулся он. – Чего только эти смертные не придумают!

И больше вопроса не поднимал. Может быть, осознавал, а может быть и забыл – Азазель не уточнял, хотя ему и было интересно, что же на самом деле его господин и друг думает обо всём этом. Впрочем, ответ был рядом, но слышать его не хотелось. Это было смешно и нелепо, но это было признаком свободы. Никому из ангелов или демонов, появившихся в числе первых, замысленных и явленных Володыкой, не пришло бы в голову чего-то там просить. Какие свободы? Какие профсоюзы? Да вы спятили!

А этим низменным душонкам, которые не нашли ничего лучше, чем объединится по принципу слабости пришло в голову и они даже заявили о себе. Смелые? Может быть. А может быть, и правые.

Эти душонки оказались смелее, чем первородные демоны и ангелы – истинные дети всех трёх миров! Эти слабейшие, в посмертии не нашедшие себе применения лучше, чем мелкие демонические ранги (если повезёт!), черти разного рода, призраки и вурдалаки – смогли сделать то, что для более сильных было немыслимо.

И Азазель видел в этом дурные тени.

– Итак, вы говорите серьёзно? – Азазель мрачнел с каждой минутой всё больше. Шуток он не любил, но если бы они сейчас все заявили, что пришли и объявили о своём предложении ради шутки, он бы даже не разозлился, а вздохнул бы с облегчением.

Чертёнок оглянулся на своих, снова ища поддержки. Вурдалаки рыкнули, выражая одобрение, призраки взвыли, а черти зашипели… да-да, они выбрали того, кто будет представлять их интересы и явно гордились этим.

– Так точно! – подтвердил Смолвил звонким для чёртика голосом. – Наше общественное мнение просит вас рассмотреть возможность согласовать нам выходной!

И добавил уже тише:

– В качестве рождественского дара.

И как было не взглянуть на них как на безумцев? Нет, само собой, к Рождеству, по молчаливой традиции, работы почти нет. Первородные демоны пользуются отсутствием своего Хозяина, который либо уходит глубже во мрак, либо выходит на поверхность, в Людское Царство, и не сильно гонятся за планами да подчинёнными. По их примеру и новоявленные демоны, из числа сильных душ, которые обрели себя и смогли построить карьеру, тоже весьма послабляют своих… и так далее. И доходит до того, что последний скелет-стражник может в это время вздремнуть на посту, не от того, что ему нужен сон, а из принципа.

Всё это известно, хотя никогда не обсуждается в открытую.

Но вот так заявляться? Требовать выходной?.. в Подземном Царстве? Да ещё приписывать это какому-то там рождественскому дару?

Азазель даже с подозрением глянул в свою кружку – уж не отравили ли его? а то станется. Принесут сначала кофе, а потом требуют себе выходных. Или обалдели, или думают, что он одурманен.

Но кофе был прежним. Тёмным, горьковатым, крепким…

– Это где же вы, други мои верные, так истомились? – поинтересовался Азазель. Он и правда недоумевал. Смерть – это последнее по-настоящему утомительное занятие, после которого в любом из Царств даётся отдых. А после отдыха не будет. Не принято. В голову никому не приходило.

Смолвиль занервничал. Наверное, в его наивном мирке всё было просто. Может быть, при жизни, которая уже давно ничего не значила, он привык решать вопросы требованиями, и теперь, в смерти, всё просыпалось в нём как в старом мире. Азазель никогда не интересовался кем этот чёртик был прежде, да и не собирался интересоваться – зачем? Люди исчезают, когда смерть касается их, а то, что остаётся, либо забывается через пару людских поколений, если не раньше, либо, при определённом масштабе личности, обретает такие легендарные краски, что не разберёшь уже что там напридумано, а что было на деле.

Но отступать было не с руки. Не при товарищах, которые давали хоть какую-то поддержку.

– Мы… – кашлянул Смолвиль, – мы не для отдыха просим выходной. А в качестве жеста признательности Подземного Царства. В качестве своего права.

Азазель вздохнул. Вот об этом он и говорил, предупреждал! Не стоит давать бывшим людям то, что они хотят. Не надо играть с ними в демократию и менять облик Подземного Царства как на понимающее и всепрощающее место. Когда-то люди боялись дьявола, а теперь вон, стоят, требует у его правой руки выходной день не потому что устали, а потому что считают, что у них есть это право и Подземное Царство им чего-то должно.

Почему-то и как-то успело записаться в должники, не иначе.

– Право у вас одно, – сказал Азазель спокойно, – быть здесь. Здесь, а не в Ничто.

Они испугались и это было правильно. Такими и должны быть бывшие люди. Они должны бояться силы, склоняться перед ней, а не заявлять свои права.

– Мы считаем, – тонко продолжил Смолвиль, которому уже нельзя было отступить, во всяком случае, не при товарищах же, – что мы, внося свой вклад в дело Подземного Царства, можем рассчитывать на определённую благодарность!

Азазель кивнул. Это был уже другой разговор. Работали они на мелких должностях и, как правило, в ничтожных делах, но ведь всё же помогали. Каждый призрак – это польза, это шпионы, это наблюдение. Каждый вурдалак – дополнительная подпитка страхом и плотью. Каждый чёртик – это дополнительный испуг, от которого множится и растёт беспокойная тьма.

– Это очень странная благодарность, – заметил Азазель. – На что вам нужен выходной?

Среди собравшихся, посмевших переступить порог его кабинета, поднялось волнение. Кажется, они не особенно верили в успех своего предприятия, а потому даже не задумались о том, что надо что-то придумать на тот случай, если им вдруг разрешат. Как и все люди, которые попадались в толпу, эти бывшие люди превратились в массу, и масса пошла, заклубилась, зашумела. К нему они пришли на кураже. А теперь растерялись.

– Это… – Смолвиль растерялся ненадолго. Глаза его сверкнули торжествующим красноватым огоньком, – это наше частное дело!

Частное… частной бывает только смерть и любовь. Всё остальное общественное. Особенно тьма. она вообще не выносит секретов, но надо прожить в ней пару сотен лет, чтобы понять – куда бы ты не пошёл, ты несёшь тьму с собою и в себе.

– То есть, вам нужен просто один выходной? – уточнил Азазель. – Не потому что вы устали, а потому что вы считаете себя имеющими на это право.

– Мы не считаем, мы имеем! – выкрикнул какой-то смельчак и тут же поперхнулся своей смелостью. Азазель даже не успел поймать его взглядом. Где этот безымянный храбрец?

Впрочем, неважно.

– Почему рождественский? – это интересовало его больше. – Разве вы празднуете?

Сам Азазель поднимался к людям, бродил по украшенным улицам, заходил в пекарни, и жил эти несколько часов такой жизнью, какая ему никогда не была бы дарована. Он был создан для того, чтобы служить. Сначала он служил Володыке, а потом, разуверившись в нём, Люциферу. Но служил. А люди просто спешили. Спешили друг к другу в гости, грели свои замечательные рождественские ужины, готовили пироги, обменивались подарками, улыбались…

Смешные, ничтожные, счастливые в своей слабости.

Азазель рад был бы сказать, что это всего лишь один день в году. Такой же, как и другие. Но он видел, что в этот день все демоны из числа первых, то есть, подобных ему, скрываются. Он знал – кто-то выбирается тайком к людям, чтобы подышать с ними, а кто-то прячется подальше…

Знал он и другое. В Небесном Царстве в этот день небывалое затишье. После общего ужина, на котором присутствует и Володыка, архангелы и архистратиг разбредаются в тишине. О чём они думают? Едва ли их мысли отличаются в эти минуты от мыслей демонов.

И это величайшая ирония. Люди счастливы. Живущие краткий свой миг, нелепый, незнающий, полный опасностей, они по-детски счастливы. А они – сильные и мудрые, несвободные, но преисполненные знания… они смотрят на их жизни. Или прячутся, чтобы не слышать рождественских гимнов.

– Потому что… по праву принятия нас из мира людей! – выкрикнул Смолвиль, явно обдумав заранее этот ответ.

Азазель улыбнулся. По праву принятия! Ох, как много формулировок сгинуло навеки вечные в подземном Царстве. Лучшие словословы, правовики и ораторы проходили тут одними тропами. Делились опытом, оставляли свои цветастые выражения, но этот предводитель профсоюза и грозный защитник, трясущийся от собственной важности, выбрал самую нелепую.

По праву принятия!

– И вы все этого хотите? – спросил Азазель спокойно. Решение пришло к нему легко и просто. Он не был Володыкой, он не был Хозяином, но он был правой рукой Хозяина и, пользуясь его отлучкой, мог управляться с такой мелочевкой.

Они подтвердили. Все-все подтвердили, сбивчиво, но единодушно.

– Один день, в качестве дара? – уточнил Азазель.

– Один день. В качестве рождественского дара от Подземного Царства, – подтвердил Смолвиль.

Азазель помолчал. Он мог быть гневным. Он мог закричать или даже без крика, одними угрозами или холодом разогнать их. Да так разогнать, что они само слово «профсоюз» забудут до скончания тьмы!

Но Азазель не считал себя жестоким и жестокости ради жестокости не любил.

А ещё Азазель мог быть милосердным. Он мог их простить и разогнать без угроз и наказаний.

Но в чём тогда смысл быть демоном? Всё прощать? Так даже Володыка не прощает, уж он и Люцифер знают об этом наверняка.

Мог быть он и великодушным – в конце концов, кто хватится, если пара десятком мелкой дряни не выйдет на работу? Тем более, если работы в эти дни толком и нет, да никто и не проверяет?

Но потом они придут просить что-нибудь ещё. И ещё… и так до тех пор, пока великодушие не оставит его как всякого порядочного демона.

Он мог быть мудрым и начать убеждать их красивыми речами в важности труда и в том, что просить что-то у тьмы неправильно и грубо, ведь тьма – это основа, и это она когда-то раскололась, и тогда уже появился свет.

Но Азазель не считал себя мудрецом. Для этого он был слишком молод и слишком любил шоколадный пирог, а этого ещё себе ни один мудрец не позволил!

Зато Азазель был демоном и это давало ему определённую свободу в толковании смыслов.

– Итак, вам всем нужен выходной в качестве рождественского дара? – в последний раз уточнил он. это был последний шанс на отступление.

Шансу не вняли и через мгновение Азазель получил общий рокот удовольствия – профсоюз возомнил, что добился желаемого. Впрочем, почему возомнил? Он добился. Они хотели отдых? Они получат отдых.

А то, что этот целый выходной им придётся провести под толщей льда, не имея возможности ни подняться, ни вскрикнуть – только смотреть в безучастное звёздное небо, так это для того, чтобы отдых ощутился в полной мере! Между прочим, Азазель нарочно выбрал лёд, а не песок – Рождество же! и звёздное небо повесил, чтобы не скучно было.

– Не переутомитесь, ребята, – вздохнул Азазель, – счастливые! А я работать.

Переступая через хаотично вмёрзшие в лёд тела, Азазель и правда оставил их. Один на один с безучастным небом. В отдыхе, подаренном Подземным Царством.

***

– На тебя поступила жалоба, – сообщил Люцифер спокойно.

Азазель даже не удивился. Он этой жалобы ждал, хотя бы для того, чтобы доказать: он чист. Ребята хотели дар от Подземного Царства в виде выходного? Ребята его получили. Он лично проследил, чтобы они не утомились и ничем себя в этот день не утруждали. О способах речь не шла.

– Догадываюсь, – кивнул Азазель, – но не жалею, честно. Мне бы даже в голову не пришло просить об отдыхе. А им пришло. И за это надо платить, как за любую свободу. Тем более, наша канцелярия утверждает, что нам надо чаще идти навстречу общественному мнению и всячески менять облик нашего Подземного Царства в сторону демократии!

Он попытался не засмеяться, и это удалось ему огромным усилием воли. Но вскоре Азазель посерьёзнел. Он не знал как отнесётся Люцифер к его поступку, ведь могло быть всякое.

– Взрослых людей, демонов и ангелов нет на свете, – вздохнул Люцифер, разрывая листок, который держал в руках, очевидно, ту самую жалобу. – И может быть, люди даже мудрее нас.

– Разбирательства не будет? – спросил Азазель.

– Иди отсюда! – отмахнулся Люцифер, – даритель чёртов!

– Бойтесь данайцев, дары приносящих, месье! – откланялся Азазель полушутливо-полусерьёзно и поспешил покинуть кабинет Хозяина до того, как гнев его мог проявиться во всей красе.

 

Квадрат пятый