Позвал меня как-то Димка в гараж его машине «профилактику» сделать. Подтянули где надо, прочистили что нужно, подправили всё что необходимо. Словом, отладили – полный порядок. А тут Володька, сосед, подошёл, трёхлитровую банку пива принёс.
Димка сбегал в огород, благо он прямо за гаражом находился. Огурчиков, помидорчиков, зелени притащил. Расстелили мы газетку. Сольку горкой насыпали. Огурчики на две половинки поделили, насечки на каждой сделали, солью присыпали, потёрли половинки друг о друга. Сок проступил, аж слезится.
Нарезали помидорки. Крупитчатую мякоть тоже солькой присыпали. Петрушечку, укропчик, сельдерей ополоснули. Налили пивка по кружечке. По паре глотков сделали.
«Ну, – думаю, – пора Димке за свои рассказы приниматься». Любил он это дело.
А Володька, сосед, пивка отхлебнул, огурчиком хрустнул, помидорчиком закусил, всё это зеленью зашлифовал и не дал Димке даже рта раскрыть.
Володька, мужик хоть и не молодой, но ещё не старый. С завода уволился, мол, мало платить стали. Да так и перебивается случайными заработками. То, то подрядится продать, то это. Сейчас сгущёнкой торгует.
Как он это делает – надо видеть!
– Орловская, восьмипроцентной жирности. Хорошая! Мужик вон на днях две баночки взял, попробовал, потом ещё пришёл, десяток купил. Во-о как! Берите. Не пожалеете. Густая, что мёд. Я вон и сам с чаем заместо сахара употребляю. Или с батоном, заместо варенья. Варенье-то, его ещё сварить надо. Орловская, восьмипроцентной жирности. И цена – дешевле не найдёте.
Ну как тут не взять? Цена и вправду приемлемая. Да так вкусно расхваливает...
– Надо брать.
И идёт торговля у него. Не жалуется.
«На жизнь хватает. А так куда деньги-то девать? – размышляет. – В могилу с собой не заберёшь. Попросту не нужны они там. Уж лучше здесь попользоваться, чтоб хватило пусть и без излишков».
С завода он ушёл, но сердце, видно, там осталось. Всякие байки, так или иначе связанные со своим прежним предприятием рассказывать любит.
– Зарплату на заводе теперь только по пятницам выдают, – дожевав огурчик, начал травить Володька. – Приказ такой вышел. Во-о! А то как зарплата, уже в два часа никого не найдёшь. Все уж или пьяные, или долги раздавать побежали.
Отхлебнул он пивка, губы вытер и продолжил:
– У нас мужик работал. Золотые руки. А как зарплату получит – три дня его на работе не найдёшь. Иду я как-то на следующий день после зарплаты на обед. Он из лопухов вылезает, видно, только что глаза продрал.
– Слышь, – кричит, – Володька, сколько времени-то? А то я чёт счёт времени потерял.
– Да всего двенадцать, – отвечаю, – ещё только полсмены прошло.
– Да не-е, – говорит, – я тя спрашиваю, сколько прошло времени, как зарплату давали? А то мастер сказал, что больше трёх дней терпеть не будет. Мастер-то у нас мужик справедливый, но строгий.
– Зарплату, – говорю, – вчера давали.
– А-а, тогда ладно. Ещё немного расслаблюсь, – и шмыг в лопухи. Только его и видели.
– Во-о, как зарплату-то в середине недели давать. Вот и вышел приказ – только по пятницам.
Мы с Димкой переглянулись. Ещё по кружечке пивка налили. Глоточками прихлёбываем.
– Володь, ты пивко-то пей, да вон овощами закусывай.
Он только рукой махнул. Но пивка пригубил и продолжил:
– У нас на заводе замдиректора был. По снабжению работал. Толковый мужик. Только выпить любил. Говорит, работа у него такая. По снабжению. А там без этого ну никак нельзя. Зарплату-то только по пятницам выдавать стали. Так он приходит в понедельник. Голова с похмелья чугунная. Подлечиться бы. Да где взять? С утра-то раньше негде было.
А у нас в цеху мужик работал. Электриком. Во голова! Кулибин. Так он приноровился настойку из мастики для уплотнения труб гнать. Так этот замдиректора приходит к нему. А они друг друга давно знали. Он у нашего Кулибина когда-то мастером был. Так вот, приходит к нему и спрашивает:
– Михалыч, у тебя там ничего нету?
– Да вот, – говорит Михалыч, – из мастики будешь? Бери. Вон в шкафчике стоит.
– Не-е, из мастики не буду.
– Ну нет, так нет. Сам смотри, – Михалыч, электрик стало быть, только плечами пожал.
А голова-то болит. Взгляд-то мутный. Ещё на планёрку к директору идти. Да и в желудке-то крутит.
– Ладно, – говорит, – давай. Авось выживу. Господи, какую гадость пить приходится.
Налил. Зажмурился. Выдохнул. Вбросил. Глаза открыл. Прислушался. Вроде ничего. Прошло. В животе горячо стало. Провалилась, значит.
– Ну спасибо. Я побежал.
Часа через два, после планёрки опять прибегает.
– Михалыч, у тебя там ещё не осталось? Хороша мастичка. Высший класс!
– Что ж не осталось, осталось. Возьми вон. Сам знаешь где.
Вот так он к нему по понедельникам и заглядывал. И рубль оставлял. А то как же? За труды-то? Хоть и замдиректора, а рубль-то оставлял. Во-о как! Замдиректора и тот с похмелья по понедельникам мучился.
Тут, видать, у Володьки в горле пересохло. Он кружку пива залпом выпил. Губы облизал. Помидорчиком закусил и аж ногой топнул.
– О! Ещё случай был. Ушел у нас один начальник цеха в отпуск. Заму своему сказал, мол, завтра приду дела там какие-то передать. А жил один. Тоже выпить любил. Жена от него и ушла. А он что? Попил, попил, да, видать, так прихватило – и пить бросил, и лечился долго. Но жена уже не вернулась.
Проходит день, другой. Не является он на работу, чтоб, значит, дела передать. Зам его забеспокоился. Слесаря к нему домой послал. Тот вернулся и рассказывает:
– Дома он. Видать, опять пить начал. Телевизор работает вовсю, а сам не открывает. Или не слышит, или спит, или открывать не хочет.
Прошло ещё пару дней. А он всё не показывается. Послали к нему ещё раз того слесаря.
– Да дома он. Сидит перед телевизором. Я через штору увидел. Там неплотно было. А открывать не идёт.
Тут зам его и понял: что-то тут не так. Сам к нему пошёл. Посмотрел. Всё как подчинённый описал. Но сомнения его взяли. Велел он тому слесарю в форточку залезть.
Открыли дверь, а начальник цеха, так сидя перед телевизором и умер. И бутылку не допил. Сердце, видно, или ещё что.
Во-о как бывает! А телевизор-то все эти дни работал и хоть бы что. Во-о, какие телевизоры делать стали. Он уже пахнуть начал, а телевизор как работал, так и работает. Во-о какие телевизоры у нас теперь делают.
Володька сделал паузу. Пригубил пивка. Хрустнул огурчиком, закусил зеленью. Смотрим, глазки у него забегали. Чувствуем – работа мысли пошла. Видать, мало показалось. Решил дожать экспромтом.
– Тут по телевизору передавали, или не помню уж и где, в Америке, мужик вот так же перед телевизором умер. Так его через десять месяцев только нашли. Во-о как!
Опять у него пошла работа мысли. И, видно, всё просчитав, он хохотнул:
– За десять месяцев черви его так обглодали, что один скелет остался. Во-о, что телевизор с человеком делает! Во-о какие телевизоры у них там, в Америке выпускают. Десять месяцев без перерыва проработал и, видать, кому достался, ещё работает.
Тут уж Димка не выдержал. И, еле сдерживаясь от явной ахинеи, спрашивает:
– А черви-то куда делись, когда скелет обглодали?
Володька на секунду задумался, но только на секунду. И, ничуть не смутившись, ответил:
– Куда-куда? Сдохли. Жрать-то больше нечего было, вот и сдохли.
– Спасибо за пиво, – вытирая слёзы, то ли от жалости, то ли от смеха, выдавил Димка. – Ну а ты-то сам, что всё один ещё?
– Да нет. Так, женщина есть. Приходит. Но для жизни нету. Надо будет, сгущёнку продам, заняться. А то всё некогда. Вот сгущёнку продам, и к зиме надо будет кого-нибудь для жизни подыскать.
Глаза его заволокло мечтою. Он встал. Взял с газетки огурчик.
– Банку потом заберу.
И пошёл, привычно горбясь, как от тяжести коробок с товаром. Он шёл, вяло переставляя ноги, как человек, которому некуда спешить, которого никто нигде не ждёт.
Мы в молчании допивали пиво, похрустывая огурчиками, заедали их помидорками и приправляли всё это зеленью. Мы допивали пиво в молчании. Нам почему-то совсем не хотелось говорить.
Даже Димкины рассказы меркли в простоте и обыденности, любви и жизни, привязанностях и судьбе обычного постсоветского «ахинейщика», живущего памятью о том, казалось бы, безрадостном времени.
[Скрыть]Регистрационный номер 0470960 выдан для произведения: Позвал меня как-то Димка в гараж его машине «профилактику» сделать. Подтянули где надо, прочистили что нужно, подправили всё что необходимо. Словом, отладили – полный порядок. А тут Володька, сосед, подошёл, трёхлитровую банку пива принёс.
Димка сбегал в огород, благо он прямо за гаражом находился. Огурчиков, помидорчиков, зелени притащил. Расстелили мы газетку. Сольку горкой насыпали. Огурчики на две половинки поделили, насечки на каждой сделали, солью присыпали, потёрли половинки друг о друга. Сок проступил, аж слезится.
Нарезали помидорки. Крупитчатую мякоть тоже солькой присыпали. Петрушечку, укропчик, сельдерей ополоснули. Налили пивка по кружечке. По паре глотков сделали.
«Ну, – думаю, – пора Димке за свои рассказы приниматься». Любил он это дело.
А Володька, сосед, пивка отхлебнул, огурчиком хрустнул, помидорчиком закусил, всё это зеленью зашлифовал и не дал Димке даже рта раскрыть.
Володька, мужик хоть и не молодой, но ещё не старый. С завода уволился, мол, мало платить стали. Да так и перебивается случайными заработками. То, то подрядится продать, то это. Сейчас сгущёнкой торгует.
Как он это делает – надо видеть!
– Орловская, восьмипроцентной жирности. Хорошая! Мужик вон на днях две баночки взял, попробовал, потом ещё пришёл, десяток купил. Во-о как! Берите. Не пожалеете. Густая, что мёд. Я вон и сам с чаем заместо сахара употребляю. Или с батоном, заместо варенья. Варенье-то, его ещё сварить надо. Орловская, восьмипроцентной жирности. И цена – дешевле не найдёте.
Ну как тут не взять? Цена и вправду приемлемая. Да так вкусно расхваливает...
– Надо брать.
И идёт торговля у него. Не жалуется.
«На жизнь хватает. А так куда деньги-то девать? – размышляет. – В могилу с собой не заберёшь. Попросту не нужны они там. Уж лучше здесь попользоваться, чтоб хватило пусть и без излишков».
С завода он ушёл, но сердце, видно, там осталось. Всякие байки, так или иначе связанные со своим прежним предприятием рассказывать любит.
– Зарплату на заводе теперь только по пятницам выдают, – дожевав огурчик, начал травить Володька. – Приказ такой вышел. Во-о! А то как зарплата, уже в два часа никого не найдёшь. Все уж или пьяные, или долги раздавать побежали.
Отхлебнул он пивка, губы вытер и продолжил:
– У нас мужик работал. Золотые руки. А как зарплату получит – три дня его на работе не найдёшь. Иду я как-то на следующий день после зарплаты на обед. Он из лопухов вылезает, видно, только что глаза продрал.
– Слышь, – кричит, – Володька, сколько времени-то? А то я чёт счёт времени потерял.
– Да всего двенадцать, – отвечаю, – ещё только полсмены прошло.
– Да не-е, – говорит, – я тя спрашиваю, сколько прошло времени, как зарплату давали? А то мастер сказал, что больше трёх дней терпеть не будет. Мастер-то у нас мужик справедливый, но строгий.
– Зарплату, – говорю, – вчера давали.
– А-а, тогда ладно. Ещё немного расслаблюсь, – и шмыг в лопухи. Только его и видели.
– Во-о, как зарплату-то в середине недели давать. Вот и вышел приказ – только по пятницам.
Мы с Димкой переглянулись. Ещё по кружечке пивка налили. Глоточками прихлёбываем.
– Володь, ты пивко-то пей, да вон овощами закусывай.
Он только рукой махнул. Но пивка пригубил и продолжил:
– У нас на заводе замдиректора был. По снабжению работал. Толковый мужик. Только выпить любил. Говорит, работа у него такая. По снабжению. А там без этого ну никак нельзя. Зарплату-то только по пятницам выдавать стали. Так он приходит в понедельник. Голова с похмелья чугунная. Подлечиться бы. Да где взять? С утра-то раньше негде было.
А у нас в цеху мужик работал. Электриком. Во голова! Кулибин. Так он приноровился настойку из мастики для уплотнения труб гнать. Так этот замдиректора приходит к нему. А они друг друга давно знали. Он у нашего Кулибина когда-то мастером был. Так вот, приходит к нему и спрашивает:
– Михалыч, у тебя там ничего нету?
– Да вот, – говорит Михалыч, – из мастики будешь? Бери. Вон в шкафчике стоит.
– Не-е, из мастики не буду.
– Ну нет, так нет. Сам смотри, – Михалыч, электрик стало быть, только плечами пожал.
А голова-то болит. Взгляд-то мутный. Ещё на планёрку к директору идти. Да и в желудке-то крутит.
– Ладно, – говорит, – давай. Авось выживу. Господи, какую гадость пить приходится.
Налил. Зажмурился. Выдохнул. Вбросил. Глаза открыл. Прислушался. Вроде ничего. Прошло. В животе горячо стало. Провалилась, значит.
– Ну спасибо. Я побежал.
Часа через два, после планёрки опять прибегает.
– Михалыч, у тебя там ещё не осталось? Хороша мастичка. Высший класс!
– Что ж не осталось, осталось. Возьми вон. Сам знаешь где.
Вот так он к нему по понедельникам и заглядывал. И рубль оставлял. А то как же? За труды-то? Хоть и замдиректора, а рубль-то оставлял. Во-о как! Замдиректора и тот с похмелья по понедельникам мучился.
Тут, видать, у Володьки в горле пересохло. Он кружку пива залпом выпил. Губы облизал. Помидорчиком закусил и аж ногой топнул.
– О! Ещё случай был. Ушел у нас один начальник цеха в отпуск. Заму своему сказал, мол, завтра приду дела там какие-то передать. А жил один. Тоже выпить любил. Жена от него и ушла. А он что? Попил, попил, да, видать, так прихватило – и пить бросил, и лечился долго. Но жена уже не вернулась.
Проходит день, другой. Не является он на работу, чтоб, значит, дела передать. Зам его забеспокоился. Слесаря к нему домой послал. Тот вернулся и рассказывает:
– Дома он. Видать, опять пить начал. Телевизор работает вовсю, а сам не открывает. Или не слышит, или спит, или открывать не хочет.
Прошло ещё пару дней. А он всё не показывается. Послали к нему ещё раз того слесаря.
– Да дома он. Сидит перед телевизором. Я через штору увидел. Там неплотно было. А открывать не идёт.
Тут зам его и понял: что-то тут не так. Сам к нему пошёл. Посмотрел. Всё как подчинённый описал. Но сомнения его взяли. Велел он тому слесарю в форточку залезть.
Открыли дверь, а начальник цеха, так сидя перед телевизором и умер. И бутылку не допил. Сердце, видно, или ещё что.
Во-о как бывает! А телевизор-то все эти дни работал и хоть бы что. Во-о, какие телевизоры делать стали. Он уже пахнуть начал, а телевизор как работал, так и работает. Во-о какие телевизоры у нас теперь делают.
Володька сделал паузу. Пригубил пивка. Хрустнул огурчиком, закусил зеленью. Смотрим, глазки у него забегали. Чувствуем – работа мысли пошла. Видать, мало показалось. Решил дожать экспромтом.
– Тут по телевизору передавали, или не помню уж и где, в Америке, мужик вот так же перед телевизором умер. Так его через десять месяцев только нашли. Во-о как!
Опять у него пошла работа мысли. И, видно, всё просчитав, он хохотнул:
– За десять месяцев черви его так обглодали, что один скелет остался. Во-о, что телевизор с человеком делает! Во-о какие телевизоры у них там, в Америке выпускают. Десять месяцев без перерыва проработал и, видать, кому достался, ещё работает.
Тут уж Димка не выдержал. И, еле сдерживаясь от явной ахинеи, спрашивает:
– А черви-то куда делись, когда скелет обглодали?
Володька на секунду задумался, но только на секунду. И, ничуть не смутившись, ответил:
– Куда-куда? Сдохли. Жрать-то больше нечего было, вот и сдохли.
– Спасибо за пиво, – вытирая слёзы, то ли от жалости, то ли от смеха, выдавил Димка. – Ну а ты-то сам, что всё один ещё?
– Да нет. Так, женщина есть. Приходит. Но для жизни нету. Надо будет, сгущёнку продам, заняться. А то всё некогда. Вот сгущёнку продам, и к зиме надо будет кого-нибудь для жизни подыскать.
Глаза его заволокло мечтою. Он встал. Взял с газетки огурчик.
– Банку потом заберу.
И пошёл, привычно горбясь, как от тяжести коробок с товаром. Он шёл, вяло переставляя ноги, как человек, которому некуда спешить, которого никто нигде не ждёт.
Мы в молчании допивали пиво, похрустывая огурчиками, заедали их помидорками и приправляли всё это зеленью. Мы допивали пиво в молчании. Нам почему-то совсем не хотелось говорить.
Даже Димкины рассказы меркли в простоте и обыденности, любви и жизни, привязанностях и судьбе обычного постсоветского «ахинейщика», живущего памятью о том, казалось бы, безрадостном времени.
Вкусное описание еды, но как сказал-бы кот Матроскин: "Не тем ты, дядя Фёдор пиво закусываешь. Огурчики, помидорчики, да зелень всякая хороши под водочку, а под пивко лучше подойдёт рыбка вяленая или раки варёные, ну, на худой конец, креветки". А если серьёзно, вроде всё хорошо, но не весело, как обозначено в теме тура. Покойник перед телевизором у меня почему-то не вызывает улыбки.