Сыночек

2 марта 2020 - Александр Джад
    Глубокая зимняя ночь. Вязкая тишина. Ознобно. Мягко ступая непослушными ногами, Мария Ивановна прошла в кухню. Прислушалась. Никого. Вышла в сенцы. Отодвинула шторку на окне и выглянула на улицу.
    Темнота, холод. Ветер разносит колючие снежинки, припорашивая прочищенные с вечера дорожки. Всё-таки никого.
    Вернулась в хорошо протопленную кухню. Зябко поёжилась. Плотнее запахнула старенький фланелевый халат купленный в пору, когда ещё чего-то хотелось.
    Хотелось… Как тогда выбирала расцветку, фасон, размер. Призадумалась застыв. Когда-то халат был впору. Потом — только-только.
    Пройдясь пальцами по тесёмкам пояска, потуже подтянула и завязала новый узел. А теперь совсем высохла, да стопталась.
    Открыла холодильник исправно служившей ей, по крайней мере, уже лет тридцать. Три яйца сиротливо приютились на специально предназначенном для них лотке, крынка простокваши, да несколько солёных огурчиков, одиноко плавающих в трёхлитровой банке с рассолом.
    «Огурчики. Те, что с прошлого приезда сына остались, — припомнила тяжело вздохнув, — он не доел, а мне и не справиться, не угрызть эту хрустящую солёность».
    Заглянула в морозильник. Достала оттуда заботливо завёрнутый в бумагу небольшой кусочек сала — сын когда-то привёз гостинец. Если нарезать тоненькими дольками и потом, не жуя высасывать, то к картошечке знатный деликатес получается.
    «Картошечка, — вспомнила она. Заглянула под раковину, — полведра ещё осталось. Хватит. Картошка — она ведь сытная».
    Достала из буфета глубокую тарелку наложила в неё четыре картофелины. Постояла, подумала. Покачала головой. Маловато будет.
    Наклонившись, доложила ещё одну. Предварительно смочив водой, принялась не спеша, тонюсеньким полупрозрачным слоем срезать сероватую похрустывающую кожицу.
    Пока картошка варилась, собрала на стол. Выложила в небольшую вазочку огурчики. Нарезала в блюдечко сальца, прикрыла его колечками репчатого лучка. Нарезала ржаного хлебца. Налила в стакан простокваши. Осмотрела стол.
    — До сыту ли? — подошла к холодильнику. — Чтоб уж вдосталь сварю-ка я… 
    Вытащила пару яиц. Подержала в ладошке, словно взвешивая и мысленно махнув рукой: «Чего уже!» забрала последнее и, сложив всё в металлическую мисочку, залила водой и поставила на огонь.
    Через несколько минут на кухне приятно запахло едой. Картошечка с пылу-жару. Сальце. Огурчики. Хлебушек. Простокваша. Яйца…
    «Хорошо. Сыночек приедет, а у меня всё готово, — она удовлетворённо кивнула головой, — с дороги-то уставши проголодается поди».
    Прикрыв всё чистенькой, хотя и вылинявшей от многочисленных стирок салфеткой прошла в комнату и прилегла на кровать.
    — Притомилась чтой-то. Натопталась ногами, — и, прикрыв глаза, незаметно для себя задремала.
 
    Проснулась уже засветло, когда студёное зимнее солнце вовсю обливало белесым неярким светом окрестные домики и деревья. Полежала отдыхая со сна. И вдруг, словно током обожжённая, распахнула глаза:
    «Сыночек! Как он там? Приходил ли? А то может не нашёл что поесть, а я лежу тут разлёживаюсь».
    Подтянула повыше шитые-перезашитые простые чулки перехваченные вверху резинками, сунула ноги в старенькие тапочки, натянула в рукава кофточку и вышла на кухню. Никого.
    — Да и кто мог войти сюда без моего ведома, — она тяжело вздохнула, — все двери заперты на ключ и для верности закрыты на внутренние запоры. Некому.
    Прошлась по дому и раздвинула шторы. Матовый свет плеснул ознобьем, просачиваясь через засеребрённые инеем окна.
    Выглянула на улицу. Мороз. Снег. И ни одного человека не видно.
    Никого. Даже случайных прохожих нет. Редко кто стал ходить по их улице, где жили в основном одни старики, предпочитавшие, так же как и она в такую погоду сидеть по домам.
    На кухонном столе прикрытая салфеткой покоилась нетронутая остывшая еда. Она вздохнула.
    — Не приходил. Опять не приходил, — чиркнув спичкой, зажгла газ, — надо бы картошечку подогреть. Придётся самой скушать, — поставила на плиту сковородку. — Как там сыночек? Может, голодный? Он говорил, им так мало платят сейчас.
    И вдруг услышала громкий стук в окно на веранде.
    «Олег! Сыночек!» — мелькнула радостная мысль.
    Подбежала, откинула занавеску. Под окном стояла почтальонша Танюша.
    — Марь Иванна! Олег телеграмму прислал, — и, опережая вопросы, продолжила, — пишет: «Доехал хорошо. Дома всё нормально».
    — Счас открою! Погодь! Счас! — суетясь, она стала отпирать замки и открывать щеколды.
    — Да вы не волнуйтесь, — напомнила почтальонша, — он же пишет, что у него всё в порядке.
    — А я и не волнуюсь. Чего мне волноваться-то? Не волнуюсь. Вот завтракать собралась. С чего это мне волноваться? Я и знаю, что всё в порядке. И не волнуюсь вовсе.
    Наконец справившись с запорами, она впустила Танюшу в дом.
    — Вот наготовила, думала, может, придёт, поест. Так вот ведь нет, — Мария Ивановна всплеснула руками, — не притронулся даже. Чего он ест? Чем питается?
    Почтальонша как-то странно посмотрела на неё и, протянув телеграмму без нажима, словно по инерции попыталась объяснить:
    — Он же третьего дня как уехал. Теперь уже у себя дома. Вот и пишет, мол, доехал хорошо.  Дома всё нормально…
    — Вчера тоже наготовила, а он даже не попробовал, — будто не слыша, Мария Ивановна продолжила причитать, — и не прикоснулся вовсе. А ему хорошо питаться надо. Организм молодой, пищу требует.
    — Марь Иванна, — попыталась уточнить Танюша, — так ему же шестьдесят уже.
    — Постой-ка. Какой нынче год? — она натянула очки и заглянула в календарик. — Так… Не-е, ему только ещё этой весной, в апреле шестьдесят будет. На пенсию пойдёт.
    — А-а-а, — только и смогла вымолвить Танюша, — оно тогда конечно.
    — Чего он ест? Когда приходит? Ничего не понимаю, — не унималась Мария Ивановна.
    — Пойду я, — засобиралась почтальонша и направилась к выходу.
    — Если где там, на улице Олега встретишь, так передай, я его жду, — и тихонечко, словно про себя добавила, — как он там?
    — Ладно. Если увижу, передам, — Танюша, толкнув калитку, сделала несколько шагов и, не выдержав, обернулась.
    В проёме двери, безмолвно перебирая морщинистыми губами и старчески кивая головой, крестила её вслед Мария Ивановна.
    — Так ты уж передай, не запамятуй, —  напомнила она.
    Танюша суетливо кивнула и, больше не оборачиваясь, заспешила по своим почтальонским делам.
    Мария Ивановна ещё немного постояла провожая. Смахнула сухие слёзы. Вошла в сенцы. Плотно прикрыла за собой дверь. Накинула запоры и замкнула замки.
    Затем, тяжело вздохнув, облокотилась о косяк.
    — Как ты там, сыночек? Поел ли, отдохнул? Сыночек мой.
    И внезапно замерев начала медленно оседать на пол, прикрыв уставшие от забот, вылинявшие, добрые материнские глаза. 
 

© Copyright: Александр Джад, 2020

Регистрационный номер №0468751

от 2 марта 2020

[Скрыть] Регистрационный номер 0468751 выдан для произведения:     Глубокая зимняя ночь. Вязкая тишина. Ознобно. Мягко ступая непослушными ногами, Мария Ивановна прошла в кухню. Прислушалась. Никого. Вышла в сенцы. Отодвинула шторку на окне и выглянула на улицу.
    Темнота, холод. Ветер разносит колючие снежинки, припорашивая прочищенные с вечера дорожки. Всё-таки никого.
    Вернулась в хорошо протопленную кухню. Зябко поёжилась. Плотнее запахнула старенький фланелевый халат купленный в пору, когда ещё чего-то хотелось.
    Хотелось… Как тогда выбирала расцветку, фасон, размер. Призадумалась застыв. Когда-то халат был впору. Потом — только-только.
    Пройдясь пальцами по тесёмкам пояска, потуже подтянула и завязала новый узел. А теперь совсем высохла, да стопталась.
    Открыла холодильник исправно служившей ей, по крайней мере, уже лет тридцать. Три яйца сиротливо приютились на специально предназначенном для них лотке, крынка простокваши, да несколько солёных огурчиков, одиноко плавающих в трёхлитровой банке с рассолом.
    «Огурчики. Те, что с прошлого приезда сына остались, — припомнила тяжело вздохнув, — он не доел, а мне и не справиться, не угрызть эту хрустящую солёность».
    Заглянула в морозильник. Достала оттуда заботливо завёрнутый в бумагу небольшой кусочек сала — сын когда-то привёз гостинец. Если нарезать тоненькими дольками и потом, не жуя высасывать, то к картошечке знатный деликатес получается.
    «Картошечка, — вспомнила она. Заглянула под раковину, — полведра ещё осталось. Хватит. Картошка — она ведь сытная».
    Достала из буфета глубокую тарелку наложила в неё четыре картофелины. Постояла, подумала. Покачала головой. Маловато будет.
    Наклонившись, доложила ещё одну. Предварительно смочив водой, принялась не спеша, тонюсеньким полупрозрачным слоем срезать сероватую похрустывающую кожицу.
    Пока картошка варилась, собрала на стол. Выложила в небольшую вазочку огурчики. Нарезала в блюдечко сальца, прикрыла его колечками репчатого лучка. Нарезала ржаного хлебца. Налила в стакан простокваши. Осмотрела стол.
    — До сыту ли? — подошла к холодильнику. — Чтоб уж вдосталь сварю-ка я… 
    Вытащила пару яиц. Подержала в ладошке, словно взвешивая и мысленно махнув рукой: «Чего уже!» забрала последнее и, сложив всё в металлическую мисочку, залила водой и поставила на огонь.
    Через несколько минут на кухне приятно запахло едой. Картошечка с пылу-жару. Сальце. Огурчики. Хлебушек. Простокваша. Яйца…
    «Хорошо. Сыночек приедет, а у меня всё готово, — она удовлетворённо кивнула головой, — с дороги-то уставши проголодается поди».
    Прикрыв всё чистенькой, хотя и вылинявшей от многочисленных стирок салфеткой прошла в комнату и прилегла на кровать.
    — Притомилась чтой-то. Натопталась ногами, — и, прикрыв глаза, незаметно для себя задремала.
 
    Проснулась уже засветло, когда студёное зимнее солнце вовсю обливало белесым неярким светом окрестные домики и деревья. Полежала отдыхая со сна. И вдруг, словно током обожжённая, распахнула глаза:
    «Сыночек! Как он там? Приходил ли? А то может не нашёл что поесть, а я лежу тут разлёживаюсь».
    Подтянула повыше шитые-перезашитые простые чулки перехваченные вверху резинками, сунула ноги в старенькие тапочки, натянула в рукава кофточку и вышла на кухню. Никого.
    — Да и кто мог войти сюда без моего ведома, — она тяжело вздохнула, — все двери заперты на ключ и для верности закрыты на внутренние запоры. Некому.
    Прошлась по дому и раздвинула шторы. Матовый свет плеснул ознобьем, просачиваясь через засеребрённые инеем окна.
    Выглянула на улицу. Мороз. Снег. И ни одного человека не видно.
    Никого. Даже случайных прохожих нет. Редко кто стал ходить по их улице, где жили в основном одни старики, предпочитавшие, так же как и она в такую погоду сидеть по домам.
    На кухонном столе прикрытая салфеткой покоилась нетронутая остывшая еда. Она вздохнула.
    — Не приходил. Опять не приходил, — чиркнув спичкой, зажгла газ, — надо бы картошечку подогреть. Придётся самой скушать, — поставила на плиту сковородку. — Как там сыночек? Может, голодный? Он говорил, им так мало платят сейчас.
    И вдруг услышала громкий стук в окно на веранде.
    «Олег! Сыночек!» — мелькнула радостная мысль.
    Подбежала, откинула занавеску. Под окном стояла почтальонша Танюша.
    — Марь Иванна! Олег телеграмму прислал, — и, опережая вопросы, продолжила, — пишет: «Доехал хорошо. Дома всё нормально».
    — Счас открою! Погодь! Счас! — суетясь, она стала отпирать замки и открывать щеколды.
    — Да вы не волнуйтесь, — напомнила почтальонша, — он же пишет, что у него всё в порядке.
    — А я и не волнуюсь. Чего мне волноваться-то? Не волнуюсь. Вот завтракать собралась. С чего это мне волноваться? Я и знаю, что всё в порядке. И не волнуюсь вовсе.
    Наконец справившись с запорами, она впустила Танюшу в дом.
    — Вот наготовила, думала, может, придёт, поест. Так вот ведь нет, — Мария Ивановна всплеснула руками, — не притронулся даже. Чего он ест? Чем питается?
    Почтальонша как-то странно посмотрела на неё и, протянув телеграмму без нажима, словно по инерции попыталась объяснить:
    — Он же третьего дня как уехал. Теперь уже у себя дома. Вот и пишет, мол, доехал хорошо.  Дома всё нормально…
    — Вчера тоже наготовила, а он даже не попробовал, — будто не слыша, Мария Ивановна продолжила причитать, — и не прикоснулся вовсе. А ему хорошо питаться надо. Организм молодой, пищу требует.
    — Марь Иванна, — попыталась уточнить Танюша, — так ему же шестьдесят уже.
    — Постой-ка. Какой нынче год? — она натянула очки и заглянула в календарик. — Так… Не-е, ему только ещё этой весной, в апреле шестьдесят будет. На пенсию пойдёт.
    — А-а-а, — только и смогла вымолвить Танюша, — оно тогда конечно.
    — Чего он ест? Когда приходит? Ничего не понимаю, — не унималась Мария Ивановна.
    — Пойду я, — засобиралась почтальонша и направилась к выходу.
    — Если где там, на улице Олега встретишь, так передай, я его жду, — и тихонечко, словно про себя добавила, — как он там?
    — Ладно. Если увижу, передам, — Танюша, толкнув калитку, сделала несколько шагов и, не выдержав, обернулась.
    В проёме двери, безмолвно перебирая морщинистыми губами и старчески кивая головой, крестила её вслед Мария Ивановна.
    — Так ты уж передай, не запамятуй, —  напомнила она.
    Танюша суетливо кивнула и, больше не оборачиваясь, заспешила по своим почтальонским делам.
    Мария Ивановна ещё немного постояла провожая. Смахнула сухие слёзы. Вошла в сенцы. Плотно прикрыла за собой дверь. Накинула запоры и замкнула замки.
    Затем, тяжело вздохнув, облокотилась о косяк.
    — Как ты там, сыночек? Поел ли, отдохнул? Сыночек мой.
    И внезапно замерев начала медленно оседать на пол, прикрыв уставшие от забот, вылинявшие, добрые материнские глаза. 
 
 
Ахинейщик
Последний Птиц
Рейтинг: +10 375 просмотров
Комментарии (8)
Сергей Шевцов # 4 марта 2020 в 08:24 +5
"Те самые слова" - это название предыдущего конкурсного рассказа, и одновременно мои ассоциации, возникшие при чтении этого. Хотя, возможно, это один и тот же писатель. В данной миниатюре автор показал лишь крайнюю бедность главной героини и её материнскую любовь, граничащую с умопомрачением. Другой содержательно-смысловой нагрузки рассказ не несёт, в виду полного отсутствия сюжетно-повествовательной линии. Для меня, как читателя этого недостаточно.
Ивушка # 5 марта 2020 в 11:46 +3
в данном случае я затрудняюсь комментировать,поскольку
не считаю этот грустный тест рассказом...
ни сюжета,ни образности,не говоря уже об
внутреннем мире лит.героев...
Валентина Карпова # 6 марта 2020 в 17:47 +4
На мой взгляд, несколько не в тему... А потому и не знаю, как откликнуться на сию работу... Написано литературно, "со слезой", но, повторюсь, как бы наоборот, что ли...
Удачи, автор!
Валентин Воробьев # 18 марта 2020 в 10:33 +3
Описана старость и материнская любовь. По-моему неплохо.
Владимир Перваков # 19 марта 2020 в 12:59 +4
Мамы - они такие - до самой смерти заботятся о нас, детях. И неважно сколько лет чадам, всё равно самое лучшее им, кровиночкам родным. Даже, если с головой уже не всё в порядке, то всё равно о детях только и думают, заботятся...
Об этом грустный рассказ, я понял. Написано хорошо. Удачи автору!
Василий Мищенко # 21 марта 2020 в 17:29 +2
Вроде бы всё есть: одинокая, бедная старость, любовь к сыну, который обитает где-то далеко, рвущий душу драматизм, но в то же время, чего-то не хватает, какого-то стержня, изюминки. Именно того, что придало бы рассказу цельность и завершенность.
Людмила Комашко-Батурина # 26 марта 2020 в 23:24 +2
Рассказ о материнском одиночестве мне понравился. Хотя на мой взгляд, теме тура не соответствует. Чувства женщины, одинокой и явно бедствующей, её преданная любовь к своему чаду очень ярко описаны. Хорошая подача материала. автору творческих успехов!
Нина Колганова # 27 марта 2020 в 19:18 +3
Любовь к сыну, до самозабвения, до полного ухода в эту любовь, так,что почтальонке, да и читателю, женщина покажется странной.
Судьба матери - это драма многих родителей в нашем обществе, к сожалению. Хорошо, что сынок приезжал в отпуск, что прислал телеграмму, чтоб не беспокоилась.
Повествование ведётся плавно, один эпизод связан со вторым, второй с третьим, словно кружево плетётся. Читать легко и интересно. И грустно.Перед "уходом", говорят, быстро проходит перед глазами прошлое. Она умирает. И прошлое - это забота о сыне, главное, накормить - ещё живо в её замутнённом сознании.
Есть завершённость... Печально и грустно. Зацепило за душу.
Удачи.