Помочь сайту
Поздравления
Сон
СОН
Появляются они из нас.
Живут среди нас.
Только уходят отдельно.
Вступление
В жизни почти каждого человека случается день, когда ужас полный наступил. Рушится всё, везде и сразу. Всё, что делалось долгие годы, а возможно и десятилетия, летит в тартарары и помойную яму. Близкие, что были любимыми и родными, неожиданно, хотя и как сказать, становятся не просто врагами, а заклятыми. Друзья больше не друзья, и все люди вокруг, кажется, уже не люди вовсе.
В один страшный день и жуткий миг вы больше не можете дурить самих себя, и сам разум вам уже отчетливо говорит, что всё - это конец. А реальность лишь подтверждает им сказанное.
И это действительно конец. Как правило, почти для любого человека, кто так умудрился влететь, это страшный конец и смерть при жизни.
У вас больше ничего нет. Вы нищий и в долгах. Вас презирают, и вскоре уже все вокруг.
Самое страшное предательство – это предательство самых близких. Потому что у далеких такой возможности нет, и их предательства смешны порой. А вот близких и некогда родных - тут страшнее не придумать. Жуть от их деяний реальная берет.
Однажды и в моей жизни наступил такой день.
Я был еще молод, но уже далеко не совсем. А по прожитому и достигнутому для многих даже стар.
В один час и день я остался нищим, должником, и на улице.
И дальше я будто погрузился в некую пропасть, что и реальностью не назовешь, и от жизни не откажешься…
В какой-то миг, как в туман я провалился…
1
Часть 1
Москва. Кунцево. Платформа «Сетунь».
Пространство вокруг платформы в те времена, начала нового столетия, было, видимо, одним из самых грязных мест. Небольшой пятачок, облюбованный бомжами, что располагался за рядом палаток с одной стороны, и строением, служившим небольшим залом ожидания электричек с билетными кассами, с другой. С третьей этот участок «уютно» отгораживался самой платформой, что была на возвышении человеческого роста, и с железным забором еще выше. Лишь с одного бока узким проходом туда можно было проникнуть. Но нормальный человек вряд ли имел бы такое желание, почувствовав лишь «ауру» оттуда.
Это было излюбленным местом обитания одних и тех же постоянных бомжей.
С утра они пили, непонятно на что, но пили всегда. Ругались, матерились и вскоре уже валялись кто на чем, если дело было не зимой. Затем кое-как пробуждались, где-то после обеда, и вновь к ночи были пьяны в дупель, и опять загадкой оставалось, каким образом.
Утро началось муторно и противно, что даже просыпаться не хотелось. Едва разлепил глаза, как тут же в памяти всплыли моменты вчерашнего запоя, и сильнейшая боль в башке лишь подтвердила это.
Не столько грязная, сколько запущенная комната, где я теперь обитал, в какой-то допотопной коммуналке, встретила мой взор сплошной серостью и скверным угрюмом.
Кое-как поднялся, и память тут же напомнила, что еще недавно утро начиналось хорошей зарядкой и ледяным душем. Но теперь этого уже не хотелось. Ничего не хотелось вообще. Иногда казалось, что даже жить. И даже не казалось, порой…
Черт знает, в какую глушь я забрался, и с утра не помнил, как назывался этот подмосковный поселок, где теперь снимал эту затрапезную комнатищу.
Заглянув в холодильник, нашел там лишь недопитую вчерашнюю баклажку пива. Постояв немного в размышлениях, достал ее.
Моментом опрокинул пару стаканов и закурил, усаживаясь на скрипучий стул возле стола, что вытереть забыли годом еще раньше.
«Надо что-то делать» - вдруг заговорил мой разум.
- Не хочу, - ответило ему сознание, прямо вслух, и рука вновь налила еще стакан.
«Тебе кранты, если так все оставишь», - вновь пытался донести остатки здравого смысла разум.
- Возможно, - цинично ответило ему сознание и дало команду на стакан.
Не договорились…
2
Едва не трезв, пока не пьян, я покинул эту конуру.
Еще через минут двадцать уже сидел в электричке, и так как время было к одиннадцати, народу было не битком.
Серый пригород мелькал в окошке, и машины стояли на переездах, в ожидании шлагбаума. Порой, очень дорогие машины. У меня тоже такая еще еще недавно была. Но ее приставы изъяли, за что, я так и не понял. Основание понятно, а за что… больно… Но не за машину, хоть и любил я ее. Людей любил больше и то…
Вдруг стало совсем тошно и противно. Я вышел в тамбур. Закурил. Прижался лбом к железным дверям и вовсе не испугался бы, если б они сейчас же и открылись.
То было не отсутствие страха, а состояние души.
Так противно и кошмарно стало, что дышать нечем было. Не выдержав, я вышел на следующей станции. То и была платформа «Сетунь», первая, при входе поезда в Москву.
Сам не понял, зачем вышел, но, не обращая внимания на промозглый мелкий дождь, долго там бродил. С ужасом посмотрев на бомжей, отвернулся. И удивился, как можно до такого докатиться?
Но тут же поймал себя на мысли, что я сам проделал путь вниз с того олимпа, где стоял, гораздо больше и стремительней, нежели они от уровня просто обычного человека.
Стало совсем противно, и я прочь прогнал эти мысли.
Взяв бутылку пива и пачку сигарет, пристроился на лавочке и долго о чем-то думал.
А вскоре, вновь на этой же линии электричке, поехал в центр, где еще недавно был мой офис, хоть реально он там еще и оставался, и пока еще была моя квартира, где по сей день оставалась… но о ней я даже думать не хотел. Также там были и мои… а об этом так больно, что именно в эти самые минуты жизнью точно человек дорожить не станет.
Выйдя на Белорусском вокзале, долго бродил по вечно куда-то спешащим городским улицам, переполненным людьми и машинами. Неожиданно вспомнив, что в кармане лежит отключенный мобильник, я достал его, и на нем еще были даже деньги.
Но кому звонить? Я везде теперь лишний и никому не нужен, а кому нужен, так те этого просто не понимают пока. Им теперь другие «песни» споют. И потом тоже.
«Надо вставать!» - даже не говорил, а требовал разум, но сил не было, и сознание не хотело.
Нужно было проехать пару станций на метро, но я прошел их пешком и часом позже очутился на входе в здание, где располагался мой офис.
3
Охрана выгнала меня прочь, хоть и признала, стражи, видимо, забыли, что еще недавно приветственно вставали при моем появлении, в надежде на премию к зарплате, которую ежемесячно получали. Но теперь они служили новым хозяевам, и в отношении меня приказ был жестким. Правда, исполнить его можно было по-человечески: так мол, и так, не можем, дорогой «бывший», не обессудь. Но человеку всегда хочется быть пупом земли, пусть даже гнилым и паршивым. Главное пупом.
- Санек! – обратился я, оборачиваясь, когда тот выталкивал меня на улицу, - ты же еще недавно ко мне по имени-отчеству обращался, а сейчас - как собаку…
- Вали отсюда, алкаш чертов! – последовало в ответ, вкупе с мощным толчком, от которого я едва на ногах устоял уже на уличной лестнице, - Всё, бизнесмен… Твое время вышло!
Я ушел. Медленно и с болью в сердце. А когда переходил дорогу, мне путь преградил дорогой автомобиль. Задняя дверь распахнулась, и в следующий момент передо мной стоял солидно одетый господин в строгом костюме и темном плаще, с кожаным портфелем в руках. Хотя вся его солидность была чуть больше средней руки, нежели реальной. Одет он был хоть и не с рынка, но далеко не из самых дорогих магазинов, что-то типа многоэтажной толкучки на Киевском вокзале, что для «подкрученных» элит-бутиками «Евро…» зовется.
- Вот! Очень хорошо, что я Вас встретил! – заулыбался господин с вежливой рожей, но реальным видом гнуса с подворотни, правда, с дорогой.
- Кто Вы? – спросил я, всматриваясь в смазливое лицо.
- Адвокат… – последовал ответ, - мы можем с Вами хотя бы пару минут поговорить?
- Можем, - ответил я и отошел в сторону, ведь в машину он такого собеседника не пригласит.
Пообщавшись минут пять, мы не договорились.
- Послушайте, Олег Владимирович, - из последних сил пытался он косить под культуру, - ведь Вы уже давно не мальчик. Тридцать четыре, или пять, сколько там Вам, не важно, в принципе, надо уже понимать самому всю тяжесть сложившейся для Вас ситуации.
- И что?
- Ничего. Так у Вас хоть что-то останется, а так… тюрьмой попахивает…
- Пошел вон! – сам для себя неожиданно, ответил я адвокату, и так приятно стало на душе, хотя бы на секунду.
- Да я тебя сгною! – заорал он, вот и вся культура адвоката, - ты даже не понял, с кем связался, урод! Тебе конец! Фирма уже не твоя, зато долги пожизненные! И это только начало…
Много что еще летело мне вслед, когда к этому умнику была уже обернута моя удаляющаяся спина.
4
На соседней улице вновь остановилась машина, правда, уже подешевле. Моя машина. Точнее, одного из многих моих сотрудников, которому я выдал на нее и на квартиру кредит, под самый льготный, то есть нулевой, процент, и на очень длительный срок, еще годом ранее. Мне нужен был хороший специалист, который работал на наших конкурентов, а ему - своя квартира, деньги на которую он бы еще лет десять копил. Вот тогда мы и договорились.
Но то было тогда…
- Олег… Олег Владимирович! – даже не заперев автомобиль с брелка, с крайне удивленным видом кинулся он через неширокую дорогу, под сигналы других автомобилей.
- Паша? Привет…
- Привет, Олег!
- Отчество забыл?
Тот смутился, но не вспомнил.
- Что тебе, Паш?
- Да… я… это…
- И я это…
- Ну, что… совсем шансов нет? Нет… да?
- А тебе что, новые хозяева плохо платят?
- Нет. Нормально.
- И даже не доплатили за ту ложь, что ты в показаниях нацарапал?
- Олег... Ты же понимаешь, у меня семья… А эти такие звери…
- Мы звери… ты… а не они… они собственных теней боятся. Не ври сам себе, тебе лишь денег захотелось, вот и руки затряслись. Примерно, как сейчас.
- Да ладно тебе, они у тебя тоже почти трясутся, - более цинично произнес мой бывший подчиненный.
- Я перепил вчера. А ты по жизни с трясущимися руками.
- А что ты мне хамишь, Олег??? – заводился он, - ты больше никто! У тебя больше нет ни фирмы, ни денег, ни даже машины. И даже…
- Закрой рот, пока там зубы все на месте! – прошипел я, его перебивая, понимая, что сейчас тупой идиот может коснуться того, чего лучше не касаться.
5
На сегодня испытаний мне хватило, я решил не продолжать запланированного маршрута и вскоре вернулся на вокзал, дабы сесть на электричку и уехать прочь отсюда.
До следующей был почти час, и мне пришлось долго бродить по вокзалу, выпивая одну бутылку пива за другой.
Странно, еще недавно водка и пиво, даже дорогое, воспринималось мной с глубоким отвращением, и если хотелось, то уж точно не этого. Добротный коньяк, вино, ликер. А от пива или, не приведи Бог, от водки, даже от запаха тошнило. А теперь нормально. Принималось, как там и быть должно.
Желудок засосало, я остановился возле вокзального ларька с пирожками, где мое внимание привлек полный алкаш, стоявший сбоку:
- На хлеб не подкинешь? – с трясущимися руками и голосом спросил он.
- Нет, - сухо ответил я и ушел в сторону.
Пирожков больше не хотелось.
Проклятая ночь. Темнело рано, хоть и целый день было столь же пасмурно, что до скорби чернело во всей душе. А тут еще и полная темнота. Света зажигать не хотелось, а впотьмах еще ужаснее. Есть не мог, лишь спиртное пил, да не брало особо. Курить уже не лезло, но все равно закуривал и даже не замечал, лишь тогда, когда уже давился дымом.
- Надо что-то делать… - буркнул я вслух сам себе и усмехнулся над столь извечной и столь же глупой порой этой фразой, - да, сейчас сил нету, нужно затаиться, выждать, отдохнуть. А потом начать все сначала. Потихоньку, медленно, с копеек снова. Нужно будет смириться с тем, что произошло, может быть, начнут заново рождаться хоть какие-нибудь цели и планы. Но как? Затаиться? От кого? Выждать? Чего и сколько, и не сойду ли я с ума до этих пор? Отдохнуть? Вообще смешно такое…
Так и не найдя хоть какого-нибудь подобия выхода, я конкретно напился и провалился в сон, хоть и сном это было назвать не очень правильно.
Часто говорят, что в жизни нет безвыходных ситуаций.
Чушь! Есть. Еще как есть. И именно такие, когда выхода никакого нет. Вообще. Всё. Тупик. Полный тупик. Человек – больше не человек. Падая с малой высоты: домработницы, мелкого служащего, лавочника – не сильно разобьешься. А вот с серьезных высот - это уже совсем другое дело. Черт бы с ними, с деньгами, квартирами и машинами, всеми этими капиталами. Люди… Где те люди, что так в любви клялись и в верности божились? Где все эти твари, что сами из тварей вылезли лишь благодаря тебе и той дороге, на которую ты сам их поставил и научил ходить. Где они теперь? …А они рядом. Совсем рядом. Смотрят и блефуют. Да, именно, потому что их радость по поводу такой удачной победы над собственным шефом - это полный бред и блеф. Победа подлостью – не победа, а яма, в которую гнилой победитель обязательно влетит. И никуда он от этого не денется, сколько бы ни бегал. Она сама его настигнет.
6
Пробудился я уже не ночью, но еще не утром.
Как же противно, когда так поздно светает. Эта ужасная глубокая осень. Только половина пятого. Еще часа три, как появится дневной свет, и можно будет хоть как-то, хотя бы дышать.
Всё, всё в душе выворачивалось наизнанку. Волком выть и то б не помогло. Странное существо в этот момент человек. Очень странное. И чувствует всё, и ничего в чувствах нет. И разум есть, будь он сейчас сто раз не ладен, и так худо от него, лучше б не было совсем.
Едва прикрыл глаза, вновь всплыли бесконечные картинки прошлого. Полный караул…
Работа грузчика и первая фирма, года через три - магазин. Потом сеть. Первый миллион, рублей, конечно. Первая квартира. Прошел десяток лет и еще половина от него. Счастье новоселья и любви. Бесконечная радость потомства и желание на старости обеспечить даже правнуков, что давало сил и энергии каждый день вырабатываться на год вперед. Куча друзей и поклонников, что только и восхищались: какой целеустремленный человек. Столько поздравлений на праздники и даже между ними. Всем нужен совет и рецепт успеха. Рядом надежная сплоченная команда, как единый организм, и любимая семья тоже рядом. А это змеи росли под сердцем. И выросли… А я их не приметил… Были подозрения, да разве мог нормальный человек так плохо подумать о столь близких и родных? Самому за себя стыдно было, что такое в мыслях позволял порой. Вот и достыдился…
Сев в полной темноте на кровать, я закрыл лицо руками и долго так не шевелился. Наконец, достав сигарету из пачки, что лежала рядом на стуле, закурил. Но уже полминуты спустя подавился этим дымом и едва прокашлялся затем. Выпив стакан пива, из бутылки, что тут же находилась, докурить все же удалось.
Стакан водки, на коньяк уже денег не было - и вроде в сон вновь провалился.
7
Часть 2
Открыл глаза, а там светало наконец. Какое это блаженство все-таки, дневной свет.
Заиграло радио, что с полвека здесь уже играло. Правда, заиграло с шести утра, но я не слышал. Там была жизнь и новости, погода и реклама для умалишенных, что лишь на одной его программе и услышишь.
- Нет! Всё! Так и сдохнуть недолго! – почти вскрикнул и, словно обожженный, подскочил с кровати, - жизнь еще не кончилась! Это бред! Это полный бред с большого перепоя! Нужно быстро поехать и еще раз внимательно все посмотреть! Нужно поговорить! Встретиться! Это сон! Шутка! Злая! Очень злая, но бывает, что и шутят зло!!!
Как и раньше, энергичная зарядка, ледяной душ, и я быстро оделся. Боясь признаться сам себе, даже думать не хотел ничего наоборот.
Выйдя на грязную улицу затрапезного подмосковного поселка, пулей долетел до электрички, и уже часом позже был на вокзале в центре столицы.
А еще через час около квартиры в элитном доме, которую купил лет пять назад.
Звонок в дверь, и она открылась.
- Олег??? – без радости раздался голос человека, что ее открыл, и который так дорог был все эти годы.
- Надо поговорить…
- О чем? Хватит, наговорились, - человек попробовала закрыть дверь, но я не дал, подставив ногу.
- Я вызову милицию.
- А я пока еще здесь прописан.
- Я найду причину. Тебе же хуже будет.
- Послушай, это же идиотизм полный! Вы же даже не нож мне в спину всадили, а целое копье!
- Ты сам его себе всадил. Уходи.
- Это же мой дом. Я его строил. Я каждый рубль зарабатывал, чтобы построить дом, очаг, семью! А теперь меня же отсюда как собаку! Я же тебя вытащил из всего того дерьма, в котором ты прозябала! Это не хвастовство, а всего лишь факт, слышишь? Я все это дал тебе! И тебе тоже! – то был почти крик отчаяния с моей стороны.
8
- Ты ничего мне не давал! Это я все эти годы на тебя бесплатно работала. Уходи, - и откуда столько цинизма было в этом голосе?
- Опомнись! Пожалуйста! Что ты делаешь? Ты же любила меня! Клялась, что это так!
- Любила, но ошиблась я в тебе. Ты неудачник. Все, что ты можешь, это красиво стартануть. А дальше ты ноль. Тут уже реальная схватка начинается, и таким порядочным дебилам, как ты, здесь места нет.
- Ошибаешься! Ты очень сильно ошибаешься! Старт был уже давно. Теперь время обычной рутинной работы. Чудес не бывает, если ты не Чубайс! Везде работать надо, и даже ему! Много и бесконечно! Это не та дорога, куда ты ступила. Там либо посадят, либо голову оторвут! Это же деньги, они такого не простят!
- Уходи. Ты надоел мне. Нам ты больше не нужен.
- Где мои?..
- В садике. Тебя туда не пустят, я предупредила.
Я ушел. В садик меня действительно не пропустила охрана, потому что… а не важно почему, хоть я и заплатил приличную взятку, чтобы попасть в столь престижное детское заведение. Когда-то мне здесь кланялись.
А вскоре меня уже и охрана в подъезд не пускала, где я был часом ранее. За порядком общения с детьми мне порекомендовали обратиться в суд.
Мне - и за порядком???? С моими же детьми??? Что же это за система такая??? Да чтоб всё это наше верховное правительство за таким порядком обращалось к общению с собственными детьми!!!
После обеда я напился с какими-то мужиками-работягами на лавочке, где - сам не помню, и нас всех загребли в ментуру.
Даже смешно было. Двумя месяцами ранее, с очень крупными милицейскими начальниками сидели в дорогих ресторанах, поздравляли друг друга и клялись во взаимной поддержке, если что кому понадобится. А теперь пошлые сержанты запихнули меня, как собаку, в вонючий бобик и, доставив в отделение, бросили в обезьянник к бомжам и грязному чуркестану.
9
Восстановив по памяти нужный номер, я уговорил капитана позвонить одному полковнику, назвав его фамилию, и сообщить мою. Тот позвонил и вскоре положил трубку, извинившись перед тем за беспокойство.
- Извини, мужик, - произнес капитан, на котором было, как ни странно, человеческое лицо, - но товарищ полковник, как только твою фамилию услышал, приказал его больше не беспокоить.
Я еще долго, пока был пьян, клялся сам себе, что обязательно встану, поднимусь и добьюсь еще больших высот. И когда-нибудь приду к этому проклятому полковнику, посмотрю в его поганые глаза и спрошу: что, мол, не думал, что я выстою?..
Но я не выстоял. И стал опускаться еще дальше.
К вечеру из ментовки отпустили, предупредив, припугнув, пригрозив, но мне было чихать на все это. Сейчас было всё без разницы, и все равно, что дальше будет.
Через неделю уже не на что было ни есть, ни пить. Хозяйка комнаты сказала, что если не заплачу завтра же, то выгонит к черту.
Вновь электричка, Белорусский вокзал, и вновь иду пешком, по одной лишь памяти. Приятная то была память. Но от этого еще больнее становилось. Это была дорога к женщине, которая меня когда-то по-настоящему любила, но я избрал змею, сам того и не заметив. А женщина вышла замуж, родила ребенка, и хоть чувства ко мне еще явно имела, но ничего себе позволить уже не могла и ни за что не стала бы. За это ей и цены не было. Видимо, за это же и любви.
- Олег??? Господи, Олег, да на кого же ты похож? – искренне поразилась она гостю на пороге и тоже в квартиру не пригласила. Еще бы.
- Привет…
- Здравствуй, Олег… - даже слезы скатились по ее, по сей день красивейшему, лицу.
- Ты можешь мне денег дать? Немного… – сам себя не помня от стыда, тихо спросил я, - только знай: отдать, не факт, что смогу.
- Конечно… Олег, я слышала… Как же так??? Господи, ты же такой стремительный был… сильный… мужчина мечты… Я не верю, Олег… Сколько? Сколько тебе нужно? Что? Что сделать для тебя??? – ее волнение перехлестывало через край ее же собственных эмоций.
- У тебя муж.
10
- Это его проблемы. Я когда-то жизнь увидела, потому что ты тогда помог выстоять и поддержал, хоть и оставил после. Извини… Извини…
- Не надо, не извиняйся. Я не пойду в квартиру. Видишь, какой я грязный. Не надо.
- Я сейчас... подожди меня…
Она прикрыла дверь с внутренней стороны и минуту спустя появилась вновь.
- Вот, возьми. Если нужно еще, я найду. Займу для тебя. Олег…
- Ты что? Это очень много. Я не возьму столько. Я не смогу отдать. Что ты делаешь? Зачем?
- Олег, милый, возьми! Прошу тебя. Я поняла, что произошло. Я все поняла. Этого стоило ожидать. Тебе теперь много времени понадобится, чтобы восстановиться. Много. Возьми. Ты встанешь, я верю. Ты же забыл, я психолог по образованию. Очень много понадобится времени, чтобы встать. Другие не встают, но ты сможешь.
Как назло, открылся лифт, и появился «муж – его проблемы». Прямо как в кино.
Не рад он был видеть меня, ущемленец недоделанный, но рад такому виду моему.
Небольшая перебранка, и он чуть не спустил меня с лестницы. Раньше бы я выкинул его в окно, а роскошную женщину забрал бы с собой, за что те меня всегда любили, но сейчас сил не было, и духу тоже.
- Спасибо, милая… - в сердцах проговорил я уже на улице, - мне хватит их теперь на всю зиму. Только как бы пережить ее?
Вскоре она и наступила.
Я познакомился на той злосчастной платформе «Сетунь». Сам не зная почему, частенько выходил там, с парой хорошо пьющих мужиков, которые катились в пропасть самой жизни. Я стал ездить на эту платформу, как на работу. Каждое утро, едва пережив ненавистную ночь, я собирался, брал из тех, подаренных некогда любящей меня красивой женщиной, и шел на станцию. Сил было мало, координация на нуле.
Мысли, что нужно вставать, и дебильная фраза, что необходимо что-то делать, все реже и реже теперь меня посещали.
- Здорово! – потирая руки, приветствовал меня один приятель, на той самой платформе «Сетунь», - ну чё, как жизнь?
11
- Нормально.
- Похмелиться бы нужно. Ты пустой?
- Нет. Вот стольник есть.
- Нормалёк. У меня тоже полтораха. Сейчас Петруха подтянется, и заживем.
- Заживем… – выдохнул я.
- Да ладно, Олежка, не горюй… Щас все наладится.
Мы забурились за пристройку билетных касс и вскоре на троих раздавили пару пузырей дешевой водки, от которой раньше б я точно сразу умер.
Но теперь я умирал медленно.
- Ладно, мужики, я домой, - сказал я, когда дело шло к вечеру.
- Да ты чё? Олежек? Куда домой, сейчас еще по паре стаканов раздавим. Тут хата одна блатная есть, там свои пацаны собираются.
- Нет. Устал. Домой поеду.
В этот раз я уехал, а через неделю уже остался на этой вонючей хате, черт знает с кем, кого и людьми-то назвать с трудом возможно.
Мы пили водку и курили дешевые сигареты, клубы дыма от которых сгущались под мерзким светом единственной тусклой лампы под потолком. Пьяные вопли, возгласы и матерщина - всё, что окружало меня теперь. И это стал мой мир.
- Погодите! – вскрикнул я, заслышав из тарахтевшей магнитолы, что заляпана была еще с момента выпуска, донеслись звуки красивейшей французской песни, - погодите! Красиво поет…
Мой голос был пьян, но разум, как назло, вмиг прояснился.
Все притихли и прислушались. Человек семь здесь сейчас сидело, лежало и пило.
- Так она ж по-английски воет, - выругалась грязная баба с сигаретой в зубах, делая в слове «англиски» акцент на первый слог, для понта.
- По-французски… - поправил я ее, сидевшую напротив.
- А ты чё, Олежек, понимаешь там чё? – поинтересовался другой алканавт, такой же, как я.
- Да. О любви и предательстве.
- Вот зараза, - вновь заключила грязная баба.
- Она не зараза, как ты, это великая певица и великая женщина! – вскипел я, и нас едва успокоили и удержали от взаимоубийства.
12
А через пять минут мы все уже вновь пили как ни в чем не бывало.
Тогда я себя поймал на мысли, что, видимо, всё - я уже конченый человек, раз сижу здесь и в таком виде.
- Слышь, - обратился ко мне другой приятель, - так я не понял, ты в натуре, что ли, по-ихнему понимаешь?
- Да. Понимаю, - с грустью ответил.
- Как это, по-французски, что ли?
- И по-английски тоже.
- Чё, в натуре?
- В натуре.
- Может, ты был там еще?
- Был. В Париже был. Жил там с полгода. И в Германии тоже жил.
Все притихли, а после рассмеялись.
- Да, ладно, парень, не гони. В Париже он жил!!! – гоготал третий друган, - может, еще и на эту, как ее, башню лазил?
- Эйфелеву. Туда не лазают, а поднимаются.
- И чё? – более тихо спросил кто-то из всех этих друганов, в которых я уже сам путался, - в натуре, такая высокая?
- Очень. Дух захватывает.
Тут вновь оживилась все та же баба, что сидела напротив и бесконечно курила сквозь гнилые зубы.
- Слышь, мужик? Ну, если ты такой крутой, как же среди нас оказался?
- Не помню, - выпив полстакана водки, ответил я.
- А кроме этих языков, еще что знаешь?
- А что тебе нужно?
13
- Да так. У меня сеструха тут живет, этажом выше, нормальная такая баба, сынок только дебил полный. Мы его в институт один блатной запихнули, так он ни одной задачи по этой, как ее, математике, решить не может. Ему какую-то, черт, да как же ее, курсовку дали…
- Курсовую…
- Ну, да. Может, поможешь? Выгонят ведь дебила, потом здесь с нами ошиваться будет.
- Зови.
Через десять минут ора по телефону и взаимной брани, сеструха-нормальная баба, что глаз не оторвать от «красоты» такой, все же приволоклась, едва сама на ногах уже стоявшая.
- Ты мне голову не морочь! – орала гостья.
- Это ты мне мозг не парь!! – еще громче отвечала ей баба, что была по сию пору напротив, - тебе помощь нужна? Вот, нашла! Давай сюда своего дебила, и тетрадки его давай! Будем его проблемы решать щас… щас, только налью…
Еще минут через пятнадцать приволокся дебил. По виду - полный и явно, от рождения.
Я даже не помнил, как трясущейся от постоянных запоев рукой, что-то там решал, писал, и сделал все это достаточно быстро, потому что блатной институт был точно для дебилов, раз на втором курсе такую муть и простоту решают.
- Вот, - заключил я под всеобщее внимание, протягивая листы бумаги, - можешь в деканат нести. Только, если что спросят, как решал, вряд ли ответить сможешь.
- А нечего им спрашивать! – тут же перехватив листы, заключила мамаша, прилегая к бутылке.
Через несколько дней в эту же самую хату и эта же мамаша ворвалась, словно бомба.
- Слышь, мужик! – почти с порога кинулась она ко мне, - ну, ты профессор, в натуре!
- Что не так? – спросил я, еще наполовину только пьян.
- Да всё так, бл…! Нормалёк! Приняли! Просто их препод, урод конченый, когда посмотрел, глазищи свои вытаращил и говорит, что это явно кто-то очень серьезный решал. Странно только, говорит, почему таким кривым почерком все написано. Я ему талдычу, что мол, сынок мой устал - и вот почерк его и скосился. А он смотрит на меня… короче… давай, мужик! Я проставляюсь…
14
Мы вновь продолжили пить.
- А ты чё кончал-то? – спросила первая баба, вновь, как всегда, словно проклятие, сидевшая напротив с прилипшей меж зубов сигаретой.
- В смысле? – переспросил я.
- В прямом. Какую академию, раз профессор такой?
- Никакую.
- Да ладно - гонишь!
- Не гоню. Сегодня в академиях уже давно ничему не учат.
- А как же тогда?
- У каждого своя академия. Здесь. В башке. Вот, как сейчас, например… - съязвил я, - такому тоже нигде не обучат, но зато все умеют.
- Это точно, - поддержал кто-то из пьяных мужиков, и запой наш продолжился.
Был дикий мороз - зуб на зуб не попадал. Я стоял на перроне в ожидании последней электрички и сам не верил в ту реальность, что со мной происходила. С одной стороны, я был сильно пьян, а с другой, почему-то разум трезв. Парадокс какой-то.
- Дааааа… – выдохнул я тяжело, трясясь от холода, - докатился ты, бизнесмен… Это тебе не в представительской БМВ из левого ряда всех выпихивать.
Как назло, электричка не пришла, а денег было лишь пару червонцев. И я вернулся в ту блат-хату, где уже все так были пьяны, что сначала и открыть не могли.
- О! – словно лунатик, вытаращил глаза и пьяную морду кто-то из друганов, - Ты чё? Не уехал, что ли?
- Нет. Электричку отменили. Я бы на улице переночевал, да там мороз, ужас.
- Да о чем базар, заходи!
Я зашел, друган немного разгулялся, и мы вновь ушли в запой.
15
Часть 3
Сейчас уже не помню, то ли это была следующая весна, то ли, того самого года, но она наконец-то наступила. Светало раньше, и появилось солнце. Но на себя в зеркало уже лучше было не смотреть.
Еще какое-то время назад у меня полностью кончились деньги: может, я быстро их пропил, а может, их остаток «сделал ноги» прямо из комнаты, в которой я жил, что более вероятно, но тем не менее, жить больше было не на что и негде.
На углу улицы Барвихинской и Толбухина, как раз напротив станции, еще несколько лет назад отстроили элитный дом со светлыми и богатыми квартирами. Как же резко он контрастировал со всеми бомжами, что обитали круглосуточно вокруг станции, с вечно орущим чуркестаном, что тут же имел свои ларьки и палатки. Казалось, весь этот мир так далек и так близок одновременно, что даже не верилось в его реальность.
Как-то весенним днем я забрел во двор этого самого дома и сильно удивился, что с улицы - дом, как дом, разве что элитный, а внутри - это сказка, которую я уже давно забыл. Тут были припаркованы дорогущие машины, седаны и джипы, весь двор максимально ухожен, и все клумбы убраны, что глаз радовало любому. Каждый подъезд отдельно охранялся, и чистота была в нем такая, что лишь мечтать нам приходилось о том, чтобы в таком бы ночевать, а не под платформой и других подвалах, когда холода были бесконечные.
Я был уже давно жутко обросший и весь грязный, и самое страшное, что так же давно никакого внимания уже на это не обращал. Еще не полный бомж, как другие, но то, что до этого полшага всего осталось, либо полгода где-то, видно было любому.
- Смотри, Петрух! – сказал я, прогуливаясь по этому дворику со своим собутыльником, с которым даже не помнил, где и когда познакомился. Среди нас такое никто не помнил, - БМВ-ушка… Классная… семерка… В предпоследнем кузове…
- Да! – Восхитился Петруха, весь грязный, как черт, - живут же, классная тачка… Браток, подкинь на хлеб! – тут же обратился Петруха к прохожему парню, и был сразу послан тем не небольшое количество букв.
- А на водку, поможешь? – выкрикнул я ему вслед и удивился, потому что тот обернулся.
Парень достал из кармана мелочь и брезгливо ссыпал мне в ладонь, что грязная была уже давно. После отвернулся и ушел прочь.
- Я тебе говорю, не строй из себя страдальца, - с умным видом сказал я Петрухе, - лучше прямо сказать: дай на водку. В России на это дело «святое» и добрый человек всегда найдется. С хлебом сложнее, а с водкой…
Мой приятель запрыгал от радости, когда мы пересчитали мелочь и поняли, что на чекушку теперь точно хватит.
Но прыгал он недолго, всего лишь несколько секунд.
- А ну, пошли вон отсюда! - дальше раздалась благая брань двух здоровых охранников, что заметили нас в камеры наблюдения и выскочили, будто овчарки, дабы мы не посмели портить чистый вид элитного двора из окон отдыхающим господам.
Из магазина нас также выперли, как последних собак, но водку все же продали. Бедные люди, кто после нас эту мелочь в руки возьмет, а потом своих детишек уже за ручонки.
Вскоре еще несколько бомжей пристроились к нам, наскребая так же мелочь, и к ночи все мы были пьяны до беспамятства. Одно лишь я отметил про себя, проваливаясь в забытье под каким-то кустом, что теперь для полной кондиции мне достаточно пару по половине пластикового стакана сивухи - и я готов. А это уже полный алкоголизм.
16
Дело близилось к лету, наступил май, и как ни странно, боль в душе моей куда-то почти полностью ушла. Даже не притупилась, а именно ушла. Теперь меня уже ничего не интересовало, ничего не беспокоило, и даже сама жизнь поражала тем, что я за нее больше совсем не держался. Остатки пропитого разума говорили, что долго так не протяну: год, два, три, максимум пять - и тебя нет. Но на то они и остатками были, раз до глубин донести это уже не могли. Сознание совершенно не смущалось и не волновалось на сей счет, и лишь одним озабочено было каждый миг, когда не окончательно пьян: где бы еще выпить. Еды не надо было, главное - выпить и покурить. Уже неважно чего, с кем и где.
Видимо, сама судьба над подобными мне очень сильно потешалась, раз так себя вела. Ведь не найди мы выпить, подвал для ночевки, закуток для бомжей, может, и пришлось бы хоть немного трезвым рассудком пошевелить, если что-то от него вообще еще оставалось. Но, просто по щучьему велению, каждый Божий день мы успешно находили эту злосчастную мелочь, или черт знает еще что, на что можно опять выпить. И не просто выпить, а напиться в хлам, что на людей больше не похожи.
Хотя на них мы уже и так давно похожи не были.
Все было ничего. Мы пили, бродили, и все вокруг обычно было до лампочки. Обычно, но не всегда… Порой, пока разум еще был трезв, хоть и полностью уже не был никогда, такая жуть брала! Видимо, сознание уже ощущало приближение конца, хотелось даже не волком выть, а передать невозможно, что хотелось.
Смотреть на идущих, бегущих и едущих вокруг людей стало невыносимо больно. На электричку спешили рабочие, что по большей части тоже пили много, но все же в своих квартирах жили и у них были семьи, либо их остатки… На маршрутку, что везла пассажиров до вокзала Киевского, также спешили нормальные люди. Среди них встречались порой очень даже чисто одетые и гладковыбритые мужчины и красивые женщины. За руки они держали своих детишек, и заботились о них и день и ночь. Кто-то обнимался, кто-то ругался, кто-то даже ссорился, но тоже - любя.
17
Мне до жути было непонятно, почему они нас не видят? Мы же не невидимки, не призраки, не привидения, в конце концов. Мы хуже и тех, и других, и третьих. Гораздо хуже и грязнее. Тем более нас нужно видеть, чтобы помнить всегда, кем в одночасье человек может стать. Но они нас не замечали в упор.
Однажды я не выдержал и подошел прямо к остановке, где маршрутку ожидали люди, и встал рядом, а потом присел на лавочку под навес этой самой остановки, потому что и так промок уже до нитки от утреннего дождя.
Странно, но эти люди отошли все в сторону, а в мою даже не посмотрели. Будто просто им хотелось отойти, и их совсем ничего не смущало.
Я спросил одного неплохо одетого мужчину закурить, и тот брезгливо положил на край лавочки всю пачку сигарет. Видимо, у него было доброе сердце, но неприязнь к нам, бомжам, все равно брала своё. Я поблагодарил его за столь щедрый подарок, ведь сигареты были не самые дешевые, но он меня не услышал и, отвернувшись, отошел еще дальше.
Мне хотелось закричать во все горло, которое уже давно и голос потеряло и лишь хрипом отзывалось, что взгляните, люди! Такое с каждым может быть! С каждым! Даже если вы принц или королева! Вы даже глазом моргнуть не успеете, как уже ночевать под подвальными трубами вместе со мной будете, а та ваша жизнь все сильнее и сильнее станет выпихиваться из сознания непонятной и страшной силой. Вы будете, как безумцы, радоваться каждому червонцу, потому что это половина чекушки водки. И все, абсолютно все так же перестанут вас замечать, а некогда родные и любимые помнить. Те родные, что повстречались вам уже в зрелом возрасте, разумеется.
Мне хотелось кричать, вопить, что мы тоже люди, хоть и бомжи, но я лишь глазел на чистых людей и не говорил ни слова. Мне хотелось проорать главный, на мой взгляд, постулат человека и человечества в целом, что он, человек, не обязан быть сильным, и не каждый может! Он обязан быть человеком, это точно! А сильным быть далеко не каждый может, и почему он должен быть им??? Я оказался слабым, хотя считался когда-то сильным и стремительным, но теперь этого даже не помнил, и вот кто я стал! Много что мне еще хотелось кричать, орать, трезвонить и вопить, но подошла маршрутка, и все чистые люди сели в нее, и она их увезла.
И на этой лавочке я остался один. Один грязный человек. Не то, что в маршрутку, даже в электричку меня, нас уже не пускали. Да и правильно делали. Я сам когда-то от таких брезгливо шарахался.
18
Посмотрев на лежащую на краю лавки пачку сигарет, столь любезно оставленную щедрым и чистым мужчиной, я взял ее и, приоткрыв, прижал к носу и заросшим многомесячной щетиной губам. Аромат был блаженным. Я давно такого не чувствовал. Мне даже не хотелось доставать оттуда сигарету, которых еще штук пять оставалось, а лишь наслаждаться этим сладким ароматом, что едва напоминал мне о той, давно забытой и теперь уже не реальной жизни, когда я даже не мог оценить, как ценен этот аромат. Я курил намного более дорогие сигареты и внимания на то не обращал. Но этот, блаженный запах, что сейчас я ощущал, пьянил мне голову и наглядно демонстрировал, что чистое так близко, а грязное вокруг.
Мимо, совсем рядом, прошла женщина с маленьким ребенком, видимо, только забрала его из садика, и тот нечаянно уронил тоненькую варежку. Лишь произвольно я наклонился и поднял ее, но даже не удивился, что эта женщина лишь быстрой походкой увела малыша, чтобы после меня он не взял эту самую варежку.
Окончательно боль прострелила мою душу, когда уже к лицу я поднес ее. Запах детства, малыша, вспомнился мне тут же. После всей этой вони и грязи, среди которой мы жили, он был так очевиден и ярок, что не ощутить его и устоять при этом, было невозможно. Это был чистый, детский, будто небесный запах аромат.
Я не выдержал. Тяжело поднялся и побрел в сторону кунцевского рынка, что располагался через пару дворов, в надежде встретить там кого-нибудь из своих новых «приятелей», такого же убожества, как я сам, и не смотрел вокруг. И на меня никто не смотрел. Переходя дорогу, подивился лишь тому, что машины мне не сигналили, а как и люди, объезжали меня медленно по мере возможности, будто тоже не видели.
Так и кончился еще один день, а как, я даже не помнил уже следующим утром. Как обычно, по-грязному и в пьяном угаре.
Все-таки, видимо, это была моя не первая весна в новом «качестве», потому что, хоть я лета почти не помню. Зато самый яркий момент был опять весенним, ранневесенним. И можно сказать, то было кульминацией, после которой я…
…
20
- Смотри, хохол, - практически промычал я, поднимаясь на почти ватные ноги, - солнце ясное какое! Снег тает. Весна!
- Ага… Дожили… Значит, еще и этот годик протянем.
- Наверно…
- Ты чё пригорюнил-то? – спросил хохол.
- Не знаю…
- Выпить надо.
- Надо, - согласился я.
- Пойду, мелочь постреляю. У тебя курить еще есть?
- Промокли. Ночью в лужу саданулся, и что оставались, промокли.
- Давай, посушим…
Я аккуратно разложил три мятые сигаретки на подсохшей от весеннего солнца лавочке и прикрыл их грязными ладонями от ветра, чтобы не улетели. Мой приятель, с видом полного и окончательного бомжа, как и я сам уже был, в принципе, медленно поплелся в сторону рынка, притормаживая около каждого прохожего, спрашивая мелочь либо сигарету.
Кое-как подсушив остатки «роскоши», я едва одну раскурил. Но она даже до половины не догорела и потухла.
Неожиданно до руин моего сознания дошло, что, видно, день сегодня какой-то праздничный. С одной стороны, это воскресенье, что легко было определить, так как все электрички в центр шли практически пустые. Но, судя по количеству красиво одетых людей, цветов, что продавали сейчас на каждом пятачке, наверно этот день был восьмое марта.
Еще какое-то время я с дикой тоской и болью в давно замороженном и очерствевшем сердце смотрел на прохожих. Они были все в приподнятом настроении. Мужчины по большей части уже навеселе, женщины хороши, как никогда, и сияющие лучи солнца их явно поддерживали в этом.
Пройдя немного от станции, можно попасть на совсем небольшую площадь, которая упиралась с одной стороны как раз в этот самый элитный жилищный комплекс, с другой - в вонючий продуктовый магазин самого низкого пошиба, под важным названием «Геркулес». Оно и справедливо, если вы не бомж, то, порой, отъев колбаски из этого самого магазина, точно почувствуете себя геркулесом изнутри. Это нам уже все подряд лезло и ничего не чувствовалось.
21
Сегодня с утра на этой площади было празднично и даже несколько торжественно. Где-то играла музыка. Работала выездная ярмарка. Два ряда торговых палаток, впервые в этом году, выстроились в ровный строй и приглашали покупателей. Несколько прилавков с продуктами одним видом манили сильнее любой райской жизни. Мед, конфеты, пирожные, колбасы, деликатесы, мясо и всевозможные фарши, и вновь море цветов. Дешевых, правда, но море.
Неожиданно резко вспомнилась моя прошлая жизнь, и я поймал себя на мысли, что никогда ни одной женщине не дарил таких дешевых цветов. Лучше вообще без них, но только не дешевых. Стало приятно от этой мысли в памяти и еще сильнее обидно и больно от понимания, что самые роскошные на свете розы от меня ни одна дама сейчас бы не взяла. Даже прикоснуться бы побрезговала к ним.
- Что встал??? Вали отсюда!!! – выругалась полная баба с красным от принятой дозы алкоголя и прохладного ветра лицом, что была продавщицей соседнего прилавка, от которого так нежно веяло колбасой, что я действительно не мог отойти, - Вали, сказала!!! …Ишь, бомжара…
Кто-то толкнул меня в спину, и едва удержавшись на ватных ногах, я отошел отсюда и обернулся.
- Что вытаращился, урод??? Шагай! Вон, твои дружки уже распивают! – кто-то еще добавил в мой адрес.
Действительно, недалеко, за неработающим ларьком уже шуршали и мычали другие бомжи, трясущимися и грязными руками разливая «сивуху» по «многоразовым» пластиковым стаканам.
По привычке направился к ним: ведь как же, без меня-то, но остановился, пока те меня не успели заметить.
Удивительно, но в этот ясный весенний день как-то странно ожили остатки моего разума и памяти. Пока я был трезв, что уже тоже можно с натяжкой сказать, потому что бомж, он всегда пьян, даже если сегодня еще и не пил, в голове каким-то диким калейдоскопом закрутились картинки далекого прошлого. Вспомнились друзья, которых сейчас не узнал бы, а уж они меня тем более, женщины, что любили меня когда-то, а теперь я имен и лиц их не смогу воспроизвести, просто люди, что были вокруг. Разные люди: бедные, средние, даже, вроде бы, и богатые - были в моем кругу, надо же такое!
Все вокруг меня, пока я стоял на краю этой площади и что-то вспоминал, суетилось, шумело, смеялось, материлось, и все это было по-праздничному. Мне хотелось хоть немного разделить с ними этот праздник, хотя бы со стороны порадоваться с ними, но меня никто не замечал, и смотреть в мою сторону было делом неправильным. А когда я вновь приближался к какому-нибудь лотку в слабой надежде, что, может, кинет кто-то хотя бы старый кусок булки, то тут же бранью и пинками гнали меня прочь, и я вновь отходил куда-то в сторону и смотрел на них оттуда.
Казалось, если я сейчас здесь упаду и навсегда закрою свои глаза, то меня даже не перешагнут, а позовут грязных гастарбайтеров, дадут им на водку и скажут, чтобы оттащили куда-нибудь подальше, под куст, дабы никто не видел, и бросили там, как собаку. Потому что я, мы, уже давно не люди, а хуже этих грязных дворовых собак - тем хоть иногда, да кинут объедок какой-нибудь, чтоб с голоду не сдохли.
И такая тоска и боль меня вновь пронзила, что даже не заметил, как в упор со мной остановилась большая, дорогая и красивая машина. Вышел водитель, обматерил меня, чтоб я отошел подальше, чинно открыл пассажирскую дверь и подал руку роскошной молодой женщине. Ее каблучки по очереди ступили на подсушенный и согретый солнечными лучами открытый участок асфальта, и она, повернувшись в мою сторону, вдруг как-то странно посмотрела.
22
Я тоже несколько обомлел. Мне казалось, что уже когда-то знал эту очень красивую женщину и что ее правильное лицо мне хорошо знакомо, просто полностью пропитый мозг не мог воспроизвести ее в остатках памяти.
Конечно, мне все, видимо, казалось, ведь эта дама была в моем вкусе в те далекие и счастливые времена, когда я сам был человеком. Именно такие: светловолосые, со строгими прическами, либо с распущенными и закинутыми назад волосами, со светлыми лицами и взглядами наполненными интеллектом и спокойствием, пониманием и некой далекой целеустремленностью, с хорошими фигурами - всегда влекли и интересовали меня бесконечно.
Она стояла и смотрела на меня. А я на нее. И в ее взгляде, хоть и переполненном чувством собственного достоинства, тем не менее не было того презрения, что было у других. Не было и какой-то непередаваемой противности и омерзения от моего присутствия на таком, достаточно близком расстоянии. И самое главное – равнодушия тоже не было. Она просто смотрела и, похоже, искренне дивилась тому, как когда-то из, естественно, нормального человека могло получиться такое грязное существо? И тут же в ее ярких глазах читалось другое, более странное… Конечно, это даже смешно, но читалось… Она, будто вспоминала меня, или даже узнавала. И хоть я точно знал, что ее именно никогда не встречал, похоже, у нее самой было другое чувство.
Заметив это, ее солидный мужчина погнал меня прочь, самыми мерзкими словами, и мое бренное тело избежало кулаков и пинков, лишь благодаря самому грязному моему виду, о который он просто перепачкался бы.
Молодая женщина что-то крикнула ему, но он ее не услышал. Наверно, он вообще никого кроме себя не слышал, потому что был не интеллигентным человеком, и она его не любила. Это тоже сразу было видно. Его реакция тут же отразилась на ее лице сильной обидой - в его адрес, и некоторым извинением - в мой.
Отвернувшись, я продолжал чувствовать ее красивые, спокойные, но в этот момент крайне взволнованные глаза на себе, и так стало дико больно, что я пошел, куда послали и погнали… в никуда… Пошел, не оборачиваясь…
Подойдя к другим бомжам, что допивали водку, я взял тут же поданный пластиковый стакан и, не слыша, что они мне говорили, опрокинул его залпом. Потом повернулся в сторону и увидел, что та молодая женщина еще там стоит и продолжает смотреть на меня… на нас… с видом дикого непонимания и крайне болезненного недоумения. Я посмотрел еще раз на нее и выпил еще водки.
Дорогой автомобиль увез её куда-то, и лишь красивые черты лица мелькнули в окне и взгляд, такой же удивленный, как и изначально.
Через несколько минут я плелся сквозь какие-то кусты, чуть ли не по колено в весенней грязи вперемешку с тающим снегом, в сторону станции. Потом почувствовал сильнейшую, охватившую вмиг все тело ватность, и медленно начал падать, наблюдая, как все вокруг закружилось перед глазами.
Самого падения я уже не почувствовал, лишь ощутив плотное прикосновение земли к моей спине, и как холодная вода в глубокой и грязной луже затекла мне за шиворот, леденя обросшие волосы и голову сзади.
В глазах все плыло: чьи-то ноги, колеса машин, в ушах звенело. Никто ко мне не подходил, и даже не собирался.
«Вот так и уходят бомжи, наверно…» - последняя мысль мелькнула в сознании, и я медленно прикрыл глаза…
Жить мне больше не хотелось…
…
24
Финал
Где-то, будто в далекой дали, начала звучать очень тихая и приятная музыка…
Странно, но вокруг меня веяло теплом…
Тишина была, а не шум, грохот и гул…
Голова еще сохраняла ощущение ледяной лужи и боли от падения, но под ней лежало что-то очень мягкое и уютное…
Тело по-прежнему было ватным и онемевшим, но его странным образом ласкало приятное, видимо, одеяло…
Я боялся открыть глаза, но…
Открыл их медленно…
Сначала посмотрел вперед, потом, поведя одни зрачки, в одну сторону, затем в другую…
Я понял, что проснулся…
Но пока еще не мог понять, что это был сон… длинный и страшный сон…
Этого я понять и ощутить пока не мог.
Будто после сильнейшей контузии, я приподнял голову с подушки и огляделся вокруг.
Мое чистое тело лежало на просторной кровати и было накрыто легким воздушным одеялом, доставляющим райское наслаждение от прикосновения. Боясь прикоснуться ладонью к подбородку и щекам, я кое-как пересилил себя. Они были чисты и выбриты лишь вчера, а запястья еще сохраняли аромат дорогих французских духов. И волосы на голове были аккуратно подстрижены и чисты.
Странно, что ватность в теле проходить пока не собиралась…
Медленно поднявшись, некоторое время сидел на широкой кровати в уютной и просторной квартире, которую почему-то пока даже не узнавал. Странным образом тихо и приятно играл музыкальный центр. Но почему он играет, и кто его включил, понять не мог. Я не мог даже вспомнить, что вчера бродил по центру города практически до утра, и сам же таймер поставил на девять, чтобы тихо запела великая французская певица, бесконечно мной любимая.
Тяжело встав, я еще раз осмотрелся вокруг и медленно прошел в зал… затем на кухню… после, видимо, на автомате - в ванную…
Сегодня было восьмое марта, как показывал в коридоре электронный календарь, который я привез из Японии, чего так же сейчас не помнил.
Желая хоть как-то понять, что же все-таки вокруг меня происходит, хотел засунуть голову под холодную воду, но в последний миг передумал и закрыл обратно кран. Вскоре вспомнил, что каждое мое утро всегда начиналось с хорошей зарядки и ледяного душа, и махнул разок рукой, изображая гимнастику. Движение было вялым и смешным, и я бросил это глупое занятие. Никакого душа пока тоже не хотелось.
Еще долго я стоял на просторной кухне, смотрел через окно на залитый весенним солнцем центр Москвы и с ужасом думал, что там, далеко и совсем близко, ходят, лежат, гниют и умирают люди. Сильнейшая жуть меня брала, и отпускать пока не собиралась. И не факт, что они плохие, и видимо, совсем, может, не плохие, но они слабые… А разве порок - быть слабым человеком? Нет, это не порок… Это трагедия… И человека, и общества в котором он живет.
Наконец, я начал узнавать собственную квартиру, вновь пройдя в спальню и остановившись около огромного зеркала шкафа-купе, и ужаснувшись...
Пока еще молодое, неплохо сложенное, спортивное тело мужчины виделось мне, а вот лицо… оно было до жути бледным… серым… будто не живым… Глаза, наполненные до краев диким ужасом, смотрели на меня и пугали…
Вернулся на кухню, хотел выжать себе сок из апельсинов и яблок, но лишь надкусил последнее и ставил его.
Потихоньку собрался, кое-как оделся, явно, что-то напутав, вышел к лифту. Спустился в холл на первом этаже со своего, двадцать четвертого, и красочный мрамор и натертый кафель ослепили мои глаза.
- Доброе утро, Олег Владимирович! – поприветствовали меня двое охранников дома, одетые по случаю праздника, да и вообще всегда так выглядели, в строгие костюмы с галстуками.
- До-брое… - едва ответил я, остановившись и удивляясь, что они не гонят меня в шею, браня, на чем свет стоит.
Они, видимо, тоже сильно удивились моему растерянному виду и крайней бледности лица, но спросить причину, естественно, не решились.
- Я могу Вам чем-то помочь, Олег Владимирович? – спросил другой охранник.
Я посмотрел и, ничего не ответив, вышел на залитую весенним солнцем площадку, огороженную красивым забором от внешнего мира, наверно, чтобы сюда бомжи не могли залезть.
25
Повернув голову, уперся взором в широкую мордаху внедорожника БМВ, преданно поджидающего своего хозяина. И им был я. Даже не вспомнил, что вчера, точнее сегодня утром, когда вернулся, не стал ставить ее в подземный паркинг, а оставил здесь.
- Привет, моя хорошая… - даже сам для себя смешно, сказал я машине, положив ладонь ей на широкий капот. - Солнышко тебя пригрело немного?
Сев за руль, я медленно выехал из ворот, услужливо открытых с пульта мне охранником, также приветствующим меня.
Куда ехал, я не понимал. Руки сами рулили, глаза смотрели на дорогу и другие мчащиеся машины, и не видели их. Ехал я медленно. Очень медленно.
Через какое-то время припарковался напротив большого и красивого здания бизнес центра и вышел из машины.
- Доброе утро, Олег Владимирович! – тут же подскочил ко мне сотрудник охраны, - давайте, я загоню Ваш автомобиль в подземный паркинг.
Кивнув ему в ответ, я молча протянул ключи и направился внутрь.
Стеклянные двери разъехались, и просторный холл предстал моему взору. Все было как всегда, по-рабочему, но ярко и празднично. Здесь и так сотрудники ходили всегда красиво и официально одетыми, но сегодня особенно. А дамы-то как хороши были!
Кто-то несколько раз со мной еще поздоровался, выражая свое почтение и уважение. Я хоть и отвечал взаимностью, но они заметили мою некую неадекватность этим утром, правда, вида никто не подал.
Поднявшись в стеклянном лифте на шестнадцатый этаж, который целиком занимал офис моей фирмы, я вошел…
- Олег… Вл…! Олег Владимирович!!! – удивлению моего секретаря не было предела, и она, округлив свой милый взор, даже из-за стола встала, - что с Вами, Олег Владимирович??? Вы так бледны…
- Доброе утро, Надюша… С праздником… - наконец-то опомнился я, возвращаясь к миру реальному.
- Спа-сссибо… Олег Вла-ди-мирович…
- Выжми мне стакан апельсинового сока и сделай кофе… ко мне в кабинет… - попросил я.
- Сейчас, Олег Владимирович… – до сих пор сохраняя крайнее свое удивление, ответила Надя.
Пройдя к себе, я не стал садиться в уютное кресло у рабочего стола, а тут же рухнул на широкий бежевый кожаный диван и вытянул ноги, запрокинув голову.
- Олег, дорогой! – раздался крайне взволнованный голос одного из ближайших моих помощников в дверях, - ё-моё, Олег… – тут же и он растерялся, и мгновенно кинулся ко мне, - Олег! Что случилось???
Я лишь приоткрыл глаза и посмотрел на него.
- Олег!! Что с тобой???
Я молчал.
- Да скажи, наконец! Что случилось, Олег??? Дети? Родители? Вика?
Я отрицательно покачал головой.
- Мэриан? – он имел в виду одну француженку, парижанку, которая была мне очень дорога, а я ей уже третий год аж.
- Нет, Саш, - успокоил я его, приходя, наконец, в чувство реальности, - все со всеми в порядке.
- Да как это в порядке, Олег? Ты на себя в зеркало смотрел?
- Смотрел. Не понравилось…
- Нет… Он еще смеется… Олег, ты даже галстук наизнанку повесил себе на шею.
26
- Да? – удивился я и посмотрел на галстук, - надо же… - и выдохнул затем.
Вошла Надя, принесла мне кофе. А через пару минут и моему помощнику.
Через какое-то время всё более-менее пришло в норму, но взгляд Александра по-прежнему выражал удивление, как только пересекался с моим.
- Все забываю спросить, Олег, имя Мэриан что означает?
- Возлюбленная, - ответил я.
- Странно, совсем на французское не похоже. Она когда прилетает?
- Вроде бы в апреле, если я ничего не путаю. Ты что-то спросить хотел, Саш, спрашивай.
Тот помялся немного и заговорил.
- Олег, тут вчера твоя бывшая приходила…
- И что?
- Я встретил ее вниз и сказал, что тебя нет.
- Для нее - никогда. Гони в шею.
- Я так не могу, извини, Олег…
- Я тоже, потому и поручаю подобное тебе. Шучу. Все равно, в шею.
- Ну, в принципе, ей охрана, хоть и вежливо, но примерно так и сказала.
- Правильно сделала. Ладно, что там у нас, давай, поработаем.
Мы что-то обсудили, и вдруг Саша вспомнил, что ему срочно нужно сгонять в Кунцево.
Меня даже пот холодный вновь прошиб.
- Не на «Сетунь», случайно?
- Нет. А что ты так взволновался опять? – спросил удивленный мой помощник.
- Да так… вспомнилось… Я там жил когда-то.
- Давно?
- После развода несколько лет квартиру снимал… рядом со станцией…
27
День был действительно, как после контузии. После обеда весь наш коллектив поздравлял женскую половину, которая по-прежнему смотрела на меня с некоторым удивлением, скрывая очевидное. Конечно, я уже был не так бледен, но все еще выглядел, похоже, неважно.
- Олег Владимирович, - тихо обратилась ко мне за праздничным столом моя секретарь, - там снизу охрана сообщила, что Ваша… Простите… Виктория…
- Черт, я же телефон в кабинете оставил!
Через несколько мгновений уже спускался в лифте на первый этаж, матеря его за такую медлительность.
- Олег! – мило улыбнулась Вика, поджидающая меня возле большой пальмы.
Я чуть не онемел.
Молодая, красивая, светловолосая дама со строгой прической смотрела на меня, и ее спокойные и яркие глаза отражались глубоким интеллектом, хорошим пониманием всего вокруг и некой далекой целеустремленностью. Как же хороша она была сейчас, и вообще.
- Олег… ты плохо выглядишь… - несколько напуганно сказала Вика, пристально глядя мне в глаза, когда я приблизился и приобнял ее.
- Не переживай, милая, всё хорошо. Я просто плохо спал сегодня.
- Опять до утра работал?
- Нет. К сожалению, до утра спал. Лучше бы работал.
- Труженик ты мой… И все-таки ты не очень хорошо выглядишь, Олеж…
- Наверно, - улыбнулся я девушке.
- Ну что, так и будешь держать меня здесь? Может, пригласишь в свои апартаменты? Или мне туда не стоит?
- Почему?
- Ну, не знаю. возможно, там другая красавица, что глаз с тебя не спускает?
- Не говори глупости. Я уже давно не смешиваю рабочие отношения с личными. Хватит одного раза.
- Во Франции тоже? – крайне неожиданным был ее вопрос.
Я даже остановился.
- Ладно, Олежек, пойдем, пока я сама не передумала.
- Ну, пойдем…
28
Мы не стали засиживаться в родном коллективе и вскоре уехали в тихий и уютный ресторан одного моего приятеля, где я уже в обед забронировал столик в самом спокойном углу на двоих.
- Что ты так смотришь на меня? – спросила Вика, когда между нами горели свечи, были поданы изыски и налиты напитки.
- Не знаю…
- Влюбился?
- Да.
- Врешь.
- Да. Почему?
- Пока тебе это не грозит.
- Может, уже?
- А тогда совсем грустно становится.
Мы некоторое время сидели молча, ели, пили, даже передернуло меня от этого слова, тоже молча. Шампанское «Dom Perignon» было небесно неповторимым.
- Знаешь, Олег, - тихо произнесла Вика, когда вино ударило ей немного в разум и душу, - спасибо тебе за подарок, очень красивые часики, но что-то совсем грустно от этого становится.
Я лишь вопросительно на нее посмотрел.
- Я... – она едва усмехнулась, будто над собой, - …старею…
Еще более вопросительно я взглянул на «стареющую» даму, неповторимой красоты.
- Да… Но тебе это не интересно… Скажи, Олег, что тебе интересно? Можешь ответить?
- Могу.
- Что?
- Не это, точно. Уж прости.
- В двадцать пять ни за что бы не простила. И сейчас тоже. Но понимаю… Это, видимо, тоже нормально, как ты сам всегда говоришь. Ни хорошо, ни плохо, а именно нормально… Так что же тебе интересно, Олег? Скажи, я хочу услышать. Хотя бы сейчас.
- Сейчас - ты. И это правда, - уверенно ответил я, любуясь ее красотой.
- Ну, сейчас, верю. Но только сейчас… А вообще? Что явилось причиной твоего такого состояния, что я чуть не рухнула в обморок, когда увидела тебя?
«Милая ты моя, хорошо, ты не увидела меня с утра», - мелькнула мысль в моей едва пришедшей в норму голове.
- Ты будешь смеяться, если я скажу тебе…
- Скажи, Олег, не буду.
- Люди… сама жизнь…
- Ты, наверно, сегодня плохо спал, Олег… – тихо и нежно произнесла манящая, бесконечно влекущая к себе женщина.
- Ты мне приснилась, - еще тише ответил я.
- Красиво хоть приснилась? – обворожительно звучал ее голос, обрамленный искорками спокойных и волнующих одновременно ее глаз.
- Ты? Да… - вдруг с невероятной тяжестью ответил я.
- Не надо жить одному, тогда и сны… – что-то произнесла Вика, но я этого уже не слышал.
«А ведь так могло быть и в реальности… - мелькнула тяжелая мысль в моей голове, - день-то тот, когда всё рухнуло, совсем был не во сне…»
…
А сон ли это был?
Уже и сам давно забыл…
Конец
| Лидия Гржибовская # 20 августа 2012 в 13:47 +1 | |||
|
| Алексей Павлов # 20 августа 2012 в 16:02 0 | ||
|
