В музей я пошел по двум причинам. Во-первых, его скоро может не стать — грядет ремонт, после которого высока вероятность необратимых и серьезных утрат. Я люблю уходящую натуру — в ней есть что-то созвучное моей внутренней доминанте. Во-вторых, это был день запрещенного шествия оппозиции, а музей расположен рядом с местом сбора, в Лубянском проезде, и я решил так замаскировать, прежде всего, для себя самого примитивно-обывательский интерес к событию. Но все оказалось наборот. Событием для меня стало посещение музея. Я настолько потрясен увиденным (фотографии, как обычно, ничего не передают, так, какие-то обрывки настроений), что решил узнать хоть что-то про его (музея) историю и авторов.
Понимаете, вот что меня всегда удивляло в великих поэтах — это насколько миры и образы, которые они создавали, не конгруэнтны им самим, их реальной физической жизни и быту. Вот в случае Маяковского этот разрыв как-то особенно заметен и велик.
Поэтому мне постоянно казалось странным такое, чрезмерное, на мой дилентантский взгляд, внимание музеев к деталям быта. Все эти конторки-часы-сервизы-канапе. Нет, понятно, что осознание того, что вот тут вот он и творил или там пил чай в промежутках между актами творения — оно будоражит обывателя вроде меня. Но это ведь обман — вид предметов, которых касалась рука или там чресла гения (а скорее всего — всего лишь похожих на них) ничего не объясняет.

Это я к тому, что музей Маяковского — первый из виденных мною, в котором сделана попытка создать адекватный визуально-пространственный ряд. Все четыре этажа дома, где жил и умер Маяковский представляют собой высочайшего мирового уровня инсталляцию. При этом комнатка Маяковского на четвертом этаже оставлена без изменений, включая обстановку с финальным диванчиком. И вот это дикое сочетание коммунального быта и яростно свернутого, изломанного пространства — оно дает ошеломляющий эффект погружения.

Музей приобрел такой вид относительно недавно — после глобальной реконструкции 1987–89 годов. Новую концепцию музея, по словам его пока еще, слава Богу, действующего директора Светланы Стрижневой, создавал экспозиционный отдел музея под руководством Тараса Полякова. В реконструкции принимали участие известные московские художники – Евгений Амаспюр (автор художественного проекта), Иван Лубенников (автор монументальных композиций), Андрей Волков (автор живописных инсталляций), Андрей Боков (автор архитектурной идеи), Игорь Обросов (автор графических инсталляций), архитекторы Евгений Будин и Борис Чернов и другие.

Фигня в том, что вход в музей находится во дворе, и если вы гуляете по Лубянке, увидеь его можно только случайно, сквозь закрытые ворота. Вход важен, потому что он как бы намекает, что дальше все будет не так.

На самом деле, это лишь слабый намек на то, как будет. Тут трудно найти истинные вертикали, и даже горизонт не везде горизонтален.

Гардероб в цокольном этаже. И тут тоже не как повсюду. Стулья слева — это не искажение объектива. Они такие, да. Сдвиг.

Лестница, ведущая к началу экспозиции

А это одновременно и начало, и конец экспозиции. Все закольцовано.

Если тут посмотреть наверх — можно понять, что именно было сделано со зданием. Вот туда, наверх, к свету мы и будем медленно подниматься с тем, чтобы спуститься обратно в конце пути.

Живописные инсталляции

и монументальные композиции

на мой взгляд, ранним этапам слишком мало места уделено, практически сразу начинается революционная романтика

За романтикой подглядел уголок быта музейных работников

Они почти все весьма в возрасте

Лестница, как я понял, либо оставлена прежняя, либо обновлена на том же месте

Вот так она выглядит снизу

Четвертый этаж. Входная дверь. Звонок, который надо крутить.

Выше только крыша и небо

Вот и комнатенка-лодочка. Тот самый не имеющий отношения быт.

Что-то такое он должен был видеть в последние мгновения

Теперь все время вниз

Эта дверь выходит на лестничную клетку

С которой вид вот такой

Тут надо пояснить, что все эти конструкции обозначают и формируют геометрию пространства, а наполняют это пространство подлинные артефакты того времени: фотографии, рукописи, газетные статьи, рисунки, личные вещи.

Глядя на фотографии, подумал вот о чем. Сегодняшний мир глобализован, и каждый из нас видел множество лиц, причем не только своей расы. Кино, фото, личные впечатления от турпоездок. Но вот ей-богу — не видел я похожих лиц. Сколько-нибудь похожих — не встречал. Он, конечно, очень желанная модель для фотографа, недаром его так любил снимать его подельник по окнам РОСТА Родченко (вот же два гения, а?!).
Какая-то безумная харизма и в то же время что-то первобытно-звериное в этом лице.

Ну и посмертная маска, конечно

Жутковатая, на мой взгляд, аллегория, но музейные привыкли, конечно

Спуск к концу и одновременно началу экспозиции

Скульптуры, которые проскочили в начале

В цоколе, рядом с раздевалкой я увидел стайку детей, которых должны были посвящать в футуристы. С рисунком на щеке — это их учитель, сейчас они тоже себе что-то нарисуют. Хотел бы я иметь такого учителя в их возрасте.

Про историю музея можно почитать здесь. Вообще, крайне полезная статья — там есть масса ссылок на первоисточники, если кому интересно.

С ремонтом в музее нехорошая история выходит. Новое руководство департамента культуры Москвы всюду ставит своих протеже. Вот и в музей Маяковского пытаются поставить некую Надежду Морозову, которая пока и.о. (действующий директор, Светлана Стрижнева, которой мы и обязаны тем, что я вам показал, сейчас на больничном). Морозова, про компетенции которой можно почитать, например здесь, очень энергично принялась готовить музей к дорогостоящему капитальному ремонту. По мнению специалистов, собрать конструкции после разборки будет невозможно. Ну вы сами видели что там и как. Подробнее можно почитать, например, в реплике одного из авторов действующей экспозиции Тараса Полякова.

Знаменитый искусствовед Григорий Ревзин, один из немногих, позволявший себе публично критиковать лужковские планы уничтожения облика старой Москвы, опубликовал в 2010 году в «Коммерсанте» статью. Начинается она так: «В Москве есть хорошие музеи, а есть один гениальный». Он имел в виду музей Маяковского. Торопитесь, скоро его может не стать.