"Сознание...
делает человека каким-то аномальным явлением природы,
гротеском, иронией Вселенной", - Эрих Фромм.
Стрелки на будильнике показали пять утра, и мужчина на кровати вздрогнул….
- Вот я и проснулся, маленькая букашка в огромном мире. Доброе утро,
Иван сын Василия! - Сказал он бодро и задумался. - Доброе? Да! Конечно!
Утро такое безоблачное, солнце силу набирает и льет лучами приветливо. –
Иван Васильевич встал со скрипучей постели и потянулся. Прищурив карие
глаза, пощупал щетинки на лице… - Не дело. Надо привести себя в порядок. -
Поспешно просунув широкие ступни в тапочки, первым делом засеменил к умывальнику.
- А! А! А-а-а, приятно! - Оглушил тишину довольный голос.
Руки Ивана Васильевича немного тряслись, словно после перепоя, потому
их движения были неловкими. А холодная вода из крана брызгами летела
на небритое лицо и во все стороны. Закончив водную процедуру, хозяин небольшой,
но светлой комнаты наспех вытерся полотенцем, им же и старательными
движениями лужи на полу, вернул мокрую вещицу на место - к крючку в стене.
- Та-а-ак! – Произнес Иван, позабыв про бритье щетин. Потирая сухие ладони,
он вернулся к кровати, поправил подушку, следом вальяжно разлегся. - Что будем
делать сегодня? Пойдем на работу или заболеем? - Поковыряв в мясистом носу,
мужчина быстро определил… - Признаков простуды не наблюдается. - По поводу
головы и ног, соответственно заметил… - Не сильная боль в правом полушарии
с отдельными ощущениями отечности, но не более чем в другие дни. А печень!? –
Прощупав внутренние части худого тела, не выступающие наружу, он не обнаружил
никаких припухлостей и болезненности. Потому, скрестив руки на груди, сказал
на выдохе… - М-да-а-а. - Тем и закончил утренний осмотр. - Завтракать вроде
не хочется, но от чашки кофе я бы не отказался. - Облизал сухие губы. - Мечтать
никогда не вредно, тем более что я не плох в философии!
Последние мысли натолкнули Ивана Васильевича к чему-то очень важному, и усталое
лицо обрело оттенок серьезности. Мужчина вскочил с постели, достал из тумбочки
несколько стопок исписанной бумаги и, быстро пролистав их потными пальцами,
выбрал одну, затем радостно воскликнул:
- Ага-а-а! Вот это мне и надо! Ценные записи. Думаю, они почти готовы к публикации.
Не переодевая пижамы, Иван Васильевич направился к небольшому столу у окна
и сел на стул. Немного поерзав, пожилой мужчина выпрямил сгорбившуюся спину,
приподнял руки, словно пианист над клавишами и, побарабанив тонкими пальцами
по столу, произнес воодушевленно:
- Та-а-ак-с, приступим.
Яйцевидная голова Ивана сына Василия резко наклонялась то в одну сторону, то
в другую, внимательно разглядывая высокие стопки книг. Рядом лежали ровные или
скомканные листы бумаги, также цветные ручки с нагрызенными кончиками.
- Чирик-чирик! Воробей на жердочке сидит, зернышка ждет, но никто не дает, - весело
пропел и тихо свистнул.
Положив перед собой старую рукопись, Иван Васильевич взял левой рукой чистый
лист, правой рукой крепко сжал красную ручку и начал писать, притом профессионально
быстро. Не закончив очередного предложения, он резко скомкал лист и бросил на пол.
Над новым творением глубоко вдохнул носом, неторопливо выдохнул ртом
и проделал дыхательное упражнение несколько раз, а его хрупкое тело плавно
наклонилось над столом. Появился заголовок "ЧЕЛОВЕК".
- Та-а-ак-с, - задумался Иван Васильевич. - Что такое “человек” и с чем
его едят? Отсюда явно то, что он – это, прежде всего – “хомо хабилис”,
то есть “человек умелый”! Он – это “хомо еректус” – “человек прямоходящий” и “хомо
сапиенс” - “человек разумный”. – Иван Васильевич погрыз шариковую ручку. – Значит,
человек находится на вершине пищевой цепочки.
За входной дверью послышались шаги.
– Опять соседи, - удручающе вздохнул писатель. - Они что совсем не спят?! Невозможно
сосредоточится!
Хватило мгновения, чтобы Иван Васильевич начал нервничать. Он хотел встать
и поругаться с теми, кто за дверью, но одумался и, помешкав пару секунд, подумал
с сарказмом о написанном на листе:
- Где пищевая цепочка? В заводской столовой? Пища, пища…. Я - дурак!
Совсем не соображаю! – Злобно выкрикнул и бросил ручку в угол комнаты, потом
уставился на голую стену. Его тело было в напряжении, а бледное лицо сморщенным. -
Думай, думай, Иван сын Василия! - Солнце пронзило зеркально-чистые стекла, и хозяин
комнаты засиял вместе с лучами. – Вот он, божественный знак! Природа! Матушка
Природа! - Слова вновь запрыгали на бумаге…. Иван Васильевич, вздрагивая после
каждого нажима ручки, в азарте и четко проговаривал вслух написанные слова… -
В природе… человек… находится… на вершине… пищевой… цепочки.
Далее роящиеся мысли обрели ясность и вписывались в "Трактат мудрости", как по маслу.
Временами, его размышления также произносились вслух, но по большей части, мужчина
за столом продолжал тихо мычать под нос. Когда муза неожиданно испарялась в душной
комнате, Иван Васильевич выговаривал то с воодушевлением, а то с презрением к самому себе:
- Нервишки шалят?! Ничего-о-о! – Или…. - Так у всех философов бывает!
К сожалению, слов, бодрящих его нервы, становилось все меньше и меньше. В конце
концов, Иван сын Василия, упершись ногами в ножки стола, резко отодвинул стул и
выпрыгнул из него. Так как мебели в комнате было немного, он мог свободно вышагивать
на худых и длинных ногах, подобных ходулям, и широко размахивать руками. Резкие
метания его тела из угла в угол длились минут пять.
- Это не честно, не честно, - изо рта вырвался озлобленный и почти плаксивый шепот вместе
с брызгами слюны. – Она, она так не может со мной поступать. Бросила в самый важный
момент, - ворчал на музу.
Вдруг Иван Васильевич резко остановился, и его тело замерло, но не глаза…. Большие
черные зрачки судорожно дергались. И не губы, которые беззвучно и неустанно открывались,
закрывались, открывались, закрывались…. Изо рта Ивана Васильевича выплеснулся
невразумительный шепот, затем вырвались громкие, как у оратора перед огромной
публикой, слова, и продолжались, продолжались, оглушая тишину в комнате:
- Иван сын Василия! Иван сын Василия! Иван….
Неожиданно для Ивана Васильевича маленькое окно входной двери, словно шторами
закрылось круглым лицом человека, и хозяин комнаты замер в испуге. Щелкнул замок,
дверь широко открылась, и двое молодых мужчин крепкого телосложения, в белых
костюмах спешно направились к Ивану Васильевичу. Тот злобно глянул на входящих,
передернулся телом и заорал отрывисто, еще громче, выговаривая каждое слово:
- Иван! Сын! Василия! Иван! Сын! Василия….
За мужчинами вбежала симпатичная брюнетка в белом халате и со шприцем в руке.
- Держите крепче! - Смандовала. – Руку! Да не эту!
- Не робей, - шепнул один незваный гость другому.
- Совсем сбрендил, бедолага, - прошептали в ответ.
В скором времени медсестра с санитарами покинули комнату, где в неловкой позе,
запрокинув голову и приоткрыв рот, лежал с прикрытыми глазами Иван Васильевич.
- Иван сын Ва…, - было последним, что сказал вслух страдающий от психического
заболевания философ.
В скором времени Иван Васильевич крепко уснул. А во сне, сидя за столом посреди
огромной библиотеки, возвышенно произнес перед любознательными учениками:
- Человек - очень живучее создание с личным умом и родословной памятью!
Вот я, к примеру, Иван сын Василия.
Помочь сайту
Поздравления
