- Мне еще мать моя, царствие ей небесное, наказывала: не верь тощим, особливо, мужикам, - говорил Григорий, с опаской разливая по стаканам самогон. Себе он наливал поменьше, а Степану – почти полный стакан, желая показать, что он не жадный. Но, когда достал из правого валенка вторую фляжку, то забыл про это, и тогда Степанов стакан иногда вообще часто оставался пустым. Неуемным был Гришка в питье и разговорах..
- Худые мужики больно врать любят, чтоб народ вокруг обмануть и дураками их выставить, - продолжал он, глядя на Степана хитрыми, колючими глазами. И Степан понимал, что это он говорит про него, очень желая уязвить и разозлить своего старого друга, который был всегда худеньким и невысоким.. А дружили они еще с детства, так как жили по соседству. Сельчане их так и называли: «два друга с Заречья, толстый да худой». И говорили они об этом с нехорошей усмешкой, так как дружба у Гришки со Стёпкоёй была какая-то непонятная: почти каждая их встреча заканчивалась дракой. Начинал её всегда Гришка, и каждый раз был бит проворным и спокойным Стёпкой. На следующий день они снова встречались, как ни в чём не бывало, шли на речку рыбалить или в лес по грибы да ягоды. Отработали они своё тоже вместе на молочно-товарной ферме в колхозе, скотниками. И там их видели часто дерущимися, словно на потеху всем окружающим. Жили бобылями в отчих домах, что стояли рядом над тихой речкой у самого леса. Когда война началась, и мужиков в деревне почти не стало, помогали солдаткам дровами и ремонтом старых изб. Вот и сегодня с утра привезли они Лушке Ермаковой на санках сосновых брёвнышек, распилили да раскололи их на аккуратные чурочки, а Лушка за это дала им две бутылки самогона, который гнала сама из старого зерна. Степан хотел распить их прямо на месте, надеясь, что хозяйка и закуску им поднесет, но Гришка сказал: - На станцию пойдем… Культурно посидим там в буфете, хариуса запеченного испробуем, Лушкин самогон ситром запьём … Идти на станцию две версты да еще по морозу Степану не хотелось, но спорить с Гришкой он не стал, зная, что дело это бесполезное. К тому же, спор этот мог дракой закончиться, что тоже было нежелательно. Когда еще может такая удача привалить: сразу две бутылки первача почти задарма. И вот теперь они сидели за маленьким столом в теплом помещении буфета, за окном которого иногда с шумом проносились, почти не замедляя хода, поезда, пассажирские и товарные. Станция, ведь, была совсем маленькая, одно название, что станция, и останавливался здесь на полчаса лишь поезд Красноярск – Чита, туда и обратно. Да иногда застрянет какой –либо товарняк по причине загруженности путей. Заказали друзья одну на двоих порцию рыбы – хариуса с картофельным пюре, салат из квашеной капусты с луком и две бутылки лимонада. Фляжки с самогоном были заткнуты у Гришки в валенки. Выпили одну, почали другую, и тут Григорий в своих разговорах о вредных худых людях и переступил ту грань, за которой наступала драка… - А я знаю, отчего ты такой худой и хитрый, - сказал он, и у Степана сразу сжались кулаки, так как ему было известно с самого детства, куда дальше речь его пойдет. Дело в том, что у Степана было три брата и сестра, все русые и высокого роста. А Степан родился черноволосым, маленьким , с горбинкой на носу. И засудачили на деревне бабы: «Согрешила, видать, Толмачиха с цыганом из того табора, что надысь у нас выпасе стоял». В семье Толмачёвых никто такому, конечно, не поверил, так как мать Степана была женщиной слишком скромной и добропорядочной, чтобы к какому-то там цыгану на выпас бегать. И в деревне скоро люди перестали об этом говорить. Все, кроме Григория… - Оттого в тебе эта вредность живёт, что течёт в тебе цыганская кровь, - задумчиво сказал Григорий. – Мать твоя знала, на что шла… - Ты мою мамку не трожь, - предупредил его Степан по-спокойному. - А я и не трожу.- тоже не суетясь, ответил Гришка. – Знала она, что кровя пора в семействе менять…Для будущности… -А я тебе прям сейчас кровя поменяю, -уже с угрозой сказал Степан. – Узнаешь, как это больно, когда их много в такой жирной туше… Гришка терпеть не мог, когда кто либо говорил, что он толстый, как боров, а потому кинулся прямо через стол на Степана. А у стола ножки оказались слабыми для такого веса, и рухнул он на месте, где стоял. А на пол тарелка с рыбой – хариусом полетела, лимонад потек ручьем, за ним - самогон тонкой струйкой, и капуста под чьими-то сапогами захрумтела. И голос строгий раздался: - Что же вы это, граждане, творите в солидном заведении? Подняли друзья – неприятели глаза и видят над собой уполномоченного Ивана Брязгина, который был тоже из их деревни. Но он их как будто совсем не узнает и приказывает: - Пройдемте, граждане, в мой кабинет, где будем писать протокол о пьянке на территории объекта, где пить вообще возбраняется. А буфетчица кричит со своего места: - Пусть за посуду заплатят! - За всё они заплатят, Нюра! – отвечает ей уполномоченный. - И за битую посуду, и за стол раскуроченный. Привел он их в помещение милиции, что находилась прямо при станции, и там повел разговор уже по-свойски: - Вижу я, Григорий Иваныч да Степан Прокофьич, что места вам в деревне не стало хватать, чтобы выпить и подраться. А потому определяю я вас на общественные работы. Через два часа прибывает к нам на станцию эшелон, неизвестной мне категории. И приказано нам принять его на второй путь, который находится на данный момент в занесенном снегом состоянии. Ваша задача: очистить его при помощи лопат, которые вы получите у меня после подписания протокола. Ясно вам? - Ясно, - отвечает ему Григорий, который чувствует себя виноватым во всей этой передряге. Вышли они вскоре на перрон с лопатами в руках, позади их уполномоченный с рукой на кобуре, чтобы показать всем, что ведет он задержанных правонарушителей на общественные работы. Работа пошла споро, потому как хмель у них еще в жилах играет, да и желание есть, чтобы это всё поскорее закончилось. Управились за какие-то полтора часа и присели покурить прямо на рельсы. А те под ними вскоре задрожали, за поворотом гудок раздался, и верхушки сосен осветились от близкого уже прожектора. А потом и поезд показался, Состав был такой непривычно длинный, и состоял он их теплушек и пассажирских вагонов, из труб над которыми дымок поднимался. Остановился он на втором пути, который Григорий со Степаном только что от снега очистили, двери открылись, и повалил из вагонов народ. Одетый кое-как, в платки закутанный, не разберешь, где мужчина, а где женщина. И детей много. Некоторых родители за ручку ведут, а других какая-то строгая тётя в строй поставила и повела на станцию. И заметил ту Степан одну очень странную вещь: все эти люди, как один, худые до невозможности. Идут они к станции, и через рельсы с трудом переступают, а некоторые даже падают, не дойдя. Подбежал он к одному из упавших, поднял его и страшные глаза увидел на белом совершенно лице: смотрят они на тебя и будто ничего не видят, словно этот мир для них уже и не существует. Свет на путях слабый, но Степан всё-таки разглядел бородку седую и тонкие губы, которые вдруг шевельнулись, как бы в улыбке, и человек тихо сказал: - Спасибо… Степан чуть ли не донес его на руках до перрона и там спросил: - Вы кто? Откуда? - Эвакуированные мы… Из Ленинграда… Потом смотрит Степан: Григорий двух пацанов на себе тащит, чуть ли не бегом, откуда только у него силы взялись… Наверное, час, а, может быть, и дольше, помогали они обессилившим беженцам добраться до тёплого помещения. А к станции стали подъезжать уже машины, которые увозили людей . - Куда их везут? – спросил Степан уполномоченного, командовавшего погрузкой. - В райцентр и по ближайшим деревням. - И в нашу тоже? Брязгин заглянул в какую-то бумагу и ответил: - Шесть семей, двадцать человек всего. - Ну, ты знаешь, Иван, что я один в большой избе живу. Определи ко мне одну семью… - Пока машины я к нам еще не направлял… Как только буду загружать, свистну… Поедешь вместе с ними в деревню… Там уже Маруся Долгих, наша председатель сельсовета, беженцев дожидается. С ней и поговоришь… Подошел Григорий, прислушался к разговору, потом сказал: - Я бы тоже одну семью к себе взял… У меня тепло… И коза есть, дойная… Степан удивленно посмотрел на него, спросил, чуть насмешливо: -Ты что, Гришка? Неужто стал уважать худых людей7 А вдруг они тебе врать начнут? Чтобы тебя дураком показать? - Эти врать не будут, - ответил Григорий, шмыгнув носом. – А то, что я дурак, я и без них теперь знаю…
Помочь сайту
Поздравления
