Случилось так, что Иван Кузьмич, взял, да и запустил своё здоровье. То, что он его запустил, Кузьмич знал точно,.. только не знал куда.
В связи с этим неведением, он испытывал определённый дискомфорт, потому как любой уважающий себя запускатель, должен отдавать себе отчёт в том, кого и куда он запускает. Ну, к примеру: ракету на Марс, кирпич в окно или же козла в огород.
Запущенное же Кузьмичом здоровье, явного адресата не имело, а потому, по убеждению самого его обладателя, шлялось где-то поблизости, как подвыпившая обиженная тётка, что наотрез отказывается возвращаться в дом на зов мужа-обидчика, но и не отходит далеко от плетня, боясь потерять навигационные ориентиры.
Поэтому, для возвращения загулявшего здоровья в лоно организма, Иван Кузьмич решил непременно обнаружить его истинное местоположение, засечь координаты и устроить облаву или же приманить ласковым словом. Однако, первым делом, было необходимо предельно ясно представлять, как выглядит сам предмет поиска.
Медицинскую казуистику, Кузьмич отмёл сразу, потому как все эти функционирования, самочувствия, чувство благополучия и прочая безликая галиматья, не давали никакого представления о том, как выглядит запущенное искомое. Уповать оставалось только на собственную логику, здравый смысл и обрывочные данные о разыскиваемом объекте, что передавались из уст в уста с крепких богатырских времён.
Для составления словесного портрета, Иван Кузьмич взял лист бумаги, карандашик, и стал перечислять особые приметы. И получалось так, что здоровье надо было беречь, что на него нельзя было плевать, что с ним нельзя было шутить и, что его можно пропить.
Повертев, и так, и эдак выявленные свойства и качества, Кузьмич был вынужден признать, что как всё это не крути, а получается опять тётка. Капризная, но сердцу дорогая, даже вроде бы хрупкая и ранимая, и им же Кузьмичом запущенная.
Ивану Кузьмичу, неизменно любознательному в отношении слабого пола, такое отождествление показалось верным, но после недолгого размышления от него пришлось отказаться. Потому как выходило так, что у пылких влюблённых, с одинаковыми европейскими ценностями в штанах, пренебрегающими любовью к дамам, здоровья и вовсе быть не должно.
Остановившись на том, что у искомой запущенности всё же присутствуют определённые женские черты, хоть и не являющиеся основополагающими, Кузьмич двинулся дальше. И в скором времени, он легко обнаружил в загадочном существе явные признаки отъявленного шантажиста и скаредного скупердяя, требующего непременной платы, то за лишнюю рюмку коньяку, то за понюшку табака и, непременно, за любое раздражение нервных окончаний.
Шантаж же заключался в том, что любимое, но своенравное здоровье, постоянно грозило Кузьмичу каким-либо конфликтом, а то и вовсе разрывом дипломатических отношений, тем самым вынуждая его к малодушию и, как следствие, к участи зависимого, а то и униженного. Вспомнив ещё и о том, сколько яснооких прохиндеев наживается на этих трениях, Иван Кузьмич заскучал и хлопнул полтинничек «армянского».
«Армянский» пробежал по сосудам, прочищая их всеми своими пятью звёздочками, разогрел дых и взялся за прояснение мозгов. Мозги благодарно зашевелились, расправили слежавшиеся складки и, в знак признательности, показали Ивану Кузьмичу самого себя, только со стороны.
От увиденной картины, Кузьмич охнул и даже прикрыл рот ладонью.
За кухонным столом пребывал он сам, краснощёкий, взлохмаченный с печатью думы на челе, а на его шее сидело оно – запущенное здоровье, подтверждая его теорию о недалёком отчуждении, в пределах навигационного плетня.
Вид здоровье имело весьма своеобразный – многорукое суетливое существо с выразительными глазами кающейся Магдалины. Руки его находились в постоянном движении. Две из них владели весьма объёмистой пудреницей, и щедро присыпали воздушным порошком мозговые извилины Кузьмича, ещё две держали кассовый аппарат, из которого торчал чек за выпитую рюмку, следующая пара размахивала рецептами и талонами и т.д., и т.д., и т.д…
При этом магдалиновые глаза периодически устремлялись в высь, и, непонятно откуда, вырывался печальный, полный отчаяния стон.
Поглядев на всё это безобразие, Иван Кузьмич расстроился и, покачав головой, проговорил: «Ай-я-яй… Какое ж, однако, глупое существо! Руки-ноги есть, а ума нету… Можно подумать, что на тебя ещё кто-то кроме меня позарится… Да кому ты…» Тут он отвёл глаза в сторону, и про себя однозначно решил: «Нет… С этой заразой надо построже… Без крендельков, без ирисок. А с домостроем, и с подзатыльниками… По-хозяйски – твёрдо и решительно… Иначе…»
О том, что может быть иначе, Кузьмич думать не захотел. Он налил себе ещё рюмку коньячку, проворчал в неё: «На здоровье!» - выпил, и услышал, как наверху тихо щёлкнул кассовый аппарат…
[Скрыть]Регистрационный номер 0285167 выдан для произведения:
Случилось так, что Иван Кузьмич, взял, да и запустил своё здоровье. То, что он его запустил, Кузьмич знал точно,.. только не знал куда.
В связи с этим неведением, он испытывал определённый дискомфорт, потому как любой уважающий себя запускатель, должен отдавать себе отчёт в том, кого и куда он запускает. Ну, к примеру: ракету на Марс, кирпич в окно или же козла в огород.
Запущенное же Кузьмичом здоровье, явного адресата не имело, а потому, по убеждению самого его обладателя, шлялось где-то поблизости, как подвыпившая обиженная тётка, что наотрез отказывается возвращаться в дом на зов мужа-обидчика, но и не отходит далеко от плетня, боясь потерять навигационные ориентиры.
Поэтому, для возвращения загулявшего здоровья в лоно организма, Иван Кузьмич решил непременно обнаружить его истинное местоположение, засечь координаты и устроить облаву или же приманить ласковым словом. Однако, первым делом, было необходимо предельно ясно представлять, как выглядит сам предмет поиска.
Медицинскую казуистику, Кузьмич отмёл сразу, потому как все эти функционирования, самочувствия, чувство благополучия и прочая безликая галиматья, не давали никакого представления о том, как выглядит запущенное искомое. Уповать оставалось только на собственную логику, здравый смысл и обрывочные данные о разыскиваемом объекте, что передавались из уст в уста с крепких богатырских времён.
Для составления словесного портрета, Иван Кузьмич взял лист бумаги, карандашик, и стал перечислять особые приметы. И получалось так, что здоровье надо было беречь, что на него нельзя было плевать, что с ним нельзя было шутить и, что его можно пропить.
Повертев, и так, и эдак выявленные свойства и качества, Кузьмич был вынужден признать, что как всё это не крути, а получается опять тётка. Капризная, но сердцу дорогая, даже вроде бы хрупкая и ранимая, и им же Кузьмичом запущенная.
Ивану Кузьмичу, неизменно любознательному в отношении слабого пола, такое отождествление показалось верным, но после недолгого размышления от него пришлось отказаться. Потому как выходило так, что у пылких влюблённых, с одинаковыми европейскими ценностями в штанах, пренебрегающими любовью к дамам, здоровья и вовсе быть не должно.
Остановившись на том, что у искомой запущенности всё же присутствуют определённые женские черты, хоть и не являющиеся основополагающими, Кузьмич двинулся дальше. И в скором времени, он легко обнаружил в загадочном существе явные признаки отъявленного шантажиста и скаредного скупердяя, требующего непременной платы, то за лишнюю рюмку коньяку, то за понюшку табака и, непременно, за любое раздражение нервных окончаний.
Шантаж же заключался в том, что любимое, но своенравное здоровье, постоянно грозило Кузьмичу каким-либо конфликтом, а то и вовсе разрывом дипломатических отношений, тем самым вынуждая его к малодушию и, как следствие, к участи зависимого, а то и униженного. Вспомнив ещё и о том, сколько яснооких прохиндеев наживается на этих трениях, Иван Кузьмич заскучал и хлопнул полтинничек «армянского».
«Армянский» пробежал по сосудам, прочищая их всеми своими пятью звёздочками, разогрел дых и взялся за прояснение мозгов. Мозги благодарно зашевелились, расправили слежавшиеся складки и, в знак признательности, показали Ивану Кузьмичу самого себя, только со стороны.
От увиденной картины, Кузьмич охнул и даже прикрыл рот ладонью.
За кухонным столом пребывал он сам, краснощёкий, взлохмаченный с печатью думы на челе, а на его шее сидело оно – запущенное здоровье, подтверждая его теорию о недалёком отчуждении, в пределах навигационного плетня.
Вид здоровье имело весьма своеобразный – многорукое суетливое существо с выразительными глазами кающейся Магдалины. Руки его находились в постоянном движении. Две из них владели весьма объёмистой пудреницей, и щедро присыпали воздушным порошком мозговые извилины Кузьмича, ещё две держали кассовый аппарат, из которого торчал чек за выпитую рюмку, следующая пара размахивала рецептами и талонами и т.д., и т.д., и т.д…
При этом магдалиновые глаза периодически устремлялись в высь, и, непонятно откуда, вырывался печальный, полный отчаяния стон.
Поглядев на всё это безобразие, Иван Кузьмич расстроился и, покачав головой, проговорил: «Ай-я-яй… Какое ж, однако, глупое существо! Руки-ноги есть, а ума нету… Можно подумать, что на тебя ещё кто-то кроме меня позарится… Да кому ты…» Тут он отвёл глаза в сторону, и про себя однозначно решил: «Нет… С этой заразой надо построже… Без крендельков, без ирисок. А с домостроем, и с подзатыльниками… По-хозяйски – твёрдо и решительно… Иначе…»
О том, что может быть иначе, Кузьмич думать не захотел. Он налил себе ещё рюмку коньячку, проворчал в неё: «На здоровье!» - выпил, и услышал, как наверху тихо щёлкнул кассовый аппарат…