Витька Неуструев спал и видел себя вольным кочевником. Его душа желала завывания горных ветров, ночных лесных шорохов, и даже дымка жаренных на углях башмаков, выставленных к костру для просушки. Светлой же Витькиной мечтой, как и у любого желающего одичать гражданина с ИНН, была мечта ехать себе неспешно по долинам и взгорьям на лошадке, пожёвывая кислую соломинку, вынутую из муравьиной кучи, и… в ус не дуть.
И если он, Витька, не восклицал душетрепещущее, - Коня! Коня! Полцарства за коня, - то только потому, что с полцарством у него была явная напряжёнка. А за принадлежащие ему четверть царства – куска площади в коммунальной квартире, он мог рассчитывать разве что на полконя. Причём эти полконя, как можно догадаться, были бы его не лучшей половиной. Отсюда, путь к заветной свободе, пусть даже и выраженной в ежедневном целовании в нос какого Буцефала, так или иначе, лежал через постижение физической величины измеряемой в единицах – рубь за метр. Величина эта довлела своей грузностью и казалась Витьке столь же неподъёмной, как плошка с плотью нейтронной звезды – материи в ней вроде бы и немного, но упереть её или же сдвинуть с места нет никакой возможности.
В связи с чем, Витька со строгой периодичностью впадал в низкоэнергетичный грех – грех уныния, становясь тем «дохлым» аккумулятором, от которого не «прикурить», не «завестись». В результате чего барышни, оказавшиеся в его обществе, оставались «незаведенными» и отправлялись «прикуривать» от иных источников питания. Да и мужская аудитория в желании с ним задружиться в очереди не стояла. Оно и понятно – кого может прельстить кочевник-теоретик с полуконским капиталом в жареных башмаках.
И возможно, что Витька так бы и зачах в грехе уныния, не испытав на своей шкуре хоть и малого грешка прелюбодеяния, если бы не произошло с ним одно знаменательное событие. А случилось так, что попал как-то Витька во время развлекательной экскурсии на самый настоящий конезавод. Почему это предприятие называется заводом, он не может понять и по сей день. Потому как никаких сборочных или ремонтных цехов по производству и починке лошадей Витька там не увидел. А увидел он самые обыкновенные конюшни. И хотя конюшни эти были и не Авгиевы, всё одно имели вполне своеобразную угнетающую атмосферу, от которой увлажнялась конъюнктива, и агонизировали рецепторы обоняния. Одним словом, смердело в заводских помещениях нещадно.
И вот тут-то Витька и прозрел, да и кто бы не прозрел при таких густых ароматах, что конь – он не только легендарная личность из каких-нибудь «Неуловимых», он – самое что ни на есть животное при копытах и с такими зубищами, что любое его целование в нос может оказаться весьма драматичным, а то и трагическим. И что он, конь, - организм! И как любой организм имеет свой «вход – выход» для загрузки и выгрузки органических субстанций. А подумав о том, что именно из-за этой перерабатывающей функции всю эту организацию и называют заводом, Витька промокнул платочком глаза и ясно ощутил в себе брезгливое неприятие, вчера ещё вожделенной, воли, изобилующей ветрами, конями и муравьиными кучами.
Само же прозрение закончилось вполне предсказуемым причислением себя, Витьки Неуструева, к сообществу оседлых аграриев – поливателей дачных грядок и собирателей выращенных корней - корневищ. Аграриев интересующихся нейтронными звёздами и всяко разными физическими величинами – рубь за метр.
В результате этого кардинального преображения греховное уныние Витьку более не посещает, а жизненные токи в нём гудят басовито и устойчиво, побуждая его, нет-нет, да и очаровывать незамужних девиц, а то и чужих жён. При этом поворот вектора своей греховности он считает естественным и закономерным, - неизбежным следствием решительного отказа от ложной и плохо пахнущей цели…
Помочь сайту
Поздравления
