Закон Майлса

     «Я сидел дома и, по обыкновению, не знал, что с собой делать. Чего-то хотелось: не то конституций, не то севрюжины с хреном, не то кого-нибудь ободрать. Ободрать бы сначала, мелькнуло у меня в голове; ободрать, да и в сторону. Да по-нынешнему, так, чтоб ни истцов, ни ответчиков - ничего. Так, мол, само собою случилось, - поди доискивайся! А потом, зарекомендовавши себя благонамеренным, можно и об конституциях на досуге помечтать». 
     М.Е. Салтыков-Щедрин.


     Во времена Пифагора, Платона, Сенеки меткие изречения избранных мудрецов высекались на камне, на скрижалях (за что такие фразы и по сею пору называются лапидарными) и выставлялись для всенародного обозрения и запоминания на Ареопаге, на Форуме, в храмах. Теперь же, когда народ, коллективное сознание его заметно измельчало, точнее, постулаты диалектики Гегеля стали действовать в обратную сторону и качество растворилось в количестве, когда уже на других ареопагах – в бесчисленных форумах, блогах и твитах для всеобщего обозрения и запоминания всякий может нацарапать всякое, отдельные неглупые умозаключения безымянных авторов все-таки обосабливаются в некоторые группы мыслей по интересам и даже для кого в шутку, а, может, для иных и вполне серьезно называются законами. Как правило это сборники метко сформулированных бытовых наблюдений, более походящих на народные пословицы и поговорки, авторство которых однако приписывается не народу вообще, а какому-либо реальному либо вымышленному имени и называются законами. Так появились законы Паркинсона, законы Мерфи или вот, к примеру, закон Майлса.

     Звучит он так: «то, на чем человек твердо стоит зависит от того, на чем он мягко сидит», в другой транскрипции: «угол зрения зависит от занимаемого места». Не бог весть какой глубины наблюдение, но, согласитесь, и дельфийское изречение античного Бианта из Приены о том, что «худших везде большинство» тоже очевидный труизм, а, тем не менее, записано на скрижалях мировой мудрости. К тонкой нити, связывающей умозаключения Майлса и Бианта можно вернуться чуть позже, а пока просто заметим, что состояние мозгов действительно очень сильно зависит от сытости желудков. Человек, однажды попадающий во власть, морфологически никак не меняется, но меняется его метаболизм, он становится более сыт, нежели раньше, и ему, сытому его взору открывается совсем новое виденье мира. Перед ним вдруг обнаруживает себя волшебная истина, что всеобщая сытость есть миф, точнее, она прямой путь к хаосу; невозможно управлять сытыми и чтобы все-таки людьми хоть как-то управлять, они обязательно должны быть голодными. Но и всеобщий голод тоже ведет к хаосу, поэтому голодному человеку всенепременно нужно давать надежду и указывать путь к сытости. Снизу такого простого закона не увидать, а сверху… Всего лишь новый угол зрения с нового места. 

     Пускай и спорно, но вполне можно сделать допущение, что политик, впервые выставляющий свою кандидатуру на выборах, совершенно искренне желает снизить налоги, ликвидировать безработицу и повысить пенсии; ему чудится, будто он реально понимает, как улучшить медицину, образование, победить коррупцию, однако… Как спящий разум рождает чудовищ, так и голодный разум рождает иллюзии. Севши же в вожделенное кресло, вдоволь поевши, накормивши чад и домочадцев своих, обеспечивши будущность свою и их на многие лета, он начинает понимать, что удвоить пенсии-то можно, но тогда стариков придется и лечить; чтобы повысить качество медицины, надо улучшить уровень образования врачей, да и вообще образования; снизив налоги, может быть и увеличишь количество рабочих мест, но не их качество; ослабив коммунальную удавку, дашь вздохнуть обывателю, но задушишь капитальное строительство, разрушишь коммуникации и так далее. Но дело здесь не в том, что новое видение разворачивает перед ним такую неприглядную картину, но в том, что даже если он со всем справится, плоды, да что там плоды, только живительные всходы появятся  лишь лет через двадцать, а у него только шесть, максимум двенадцать лет  - то есть посеет он, а пожнет другой. Ему же лично это не даст ничего, кроме больной печени, ишемии и расстроенных нервов. Ему это надо? Кабы наследовали ему сытому его сытые дети, весь род его, а не, черт бы его, голодный и безродный народ, - тогда да, но демократия – лютый враг самодержавия.

     А еще он обнаружит, что есть коррупция. Точнее, он и раньше о ней слыхал и даже пользовал, но когда обещал от нее избавиться, представлялась она ему чем-то вроде насморка, простуды – попарит ноги, попьет теплого молока с медом, подышит над картошкой – вот и все. Но теперь, добравшись до конфиденциальной медицинской карты, раскрывши печальные, желтые временем тома истории болезни, он вдруг обнаружит, что никакая это не простуда, не заболевание какого-либо отдельного органа, который возможно было бы заменить операбельно, но заражена вся кровяная, вся вегетативная система, то есть настолько, что любое медикаментозное вмешательство будет иметь обратные последствия, равноценные даже и смерти. Более того, ему вдруг откроется с прозрачностью абсолютной истины, что коррупция сама и есть вегетативная нервная система организма демократического, да нет – просто человеческого общества и что всякий голодный избиратель, отдавая свой голос за своего сытого кандидата, по сути несет ему взятку, за то, чтобы тот… Хм… В общем, тут начинает действовать еще один именной закон, точнее, аксиома, которая так и называется «аксиома Эмеринджера»: «Политика - это тонкое искусство получать от бедных голоса, а от богатых - деньги на избирательные кампании, обещая тем и другим защитить их друг от друга». Таким образом всякий политик по определению не токмо не борец с коррупцией, но ее, коррупции, основание, скелет, спинной мозг.

     Что же до связи закона никому неизвестного современного политика Майлса с постулатом видного политического деятеля 7-го века до р.Х. Бианта, то именно с определенного ракурса только и можно разглядеть тот неоспоримый факт, что худших везде большинство, и что сие обстоятельство есть величайшая из основ подлейшей на земле системы государственности – демократии, когда ложь, влитая в уши недалекого, алчущего лишь хлеба и зрелищ большинства людей, рождает большинство их голосов, дающее их избраннику жесткое основание сесть на мягкое место. Беда даже не в том, что худших везде большинство вообще, но в том, что, действуя по цепочке, закон Бианта в конце концов отражается и на составе законодательного собрания государства, и там худших тоже оказывается большинство и, черт возьми, абсолютное, и что даже если вдруг, вопреки логике, во главе государства становится человек приличный, ну хотя бы внешне, то не стоит себя обманывать – он безусловно подлец или таковым неизбежно сделается, во всяком случае, он человек, который заботится о каждом отдельном гражданине в самую последнюю очередь, то есть никогда или, учитывая вышеупомянутую не побеждаемую коррупцию, не в силах, даже если и зхотел бы. Все, что ему остается, твердо стоять на позициях демократии, ибо все, что он теперь творит, делается исключительно от имени народа, то есть с позиции закона.

     Истинные законы никогда не руководят природой, но являются лишь ее отражением, следствием и конечно же не нуждаются в присвоении им чьего-либо имени. Законы же выдуманные, именные, например, Моисея, Христа или Магомета, никогда не отражали человеческой природы и, разумеется, никогда не смогут ее изменить, ибо худших везде большинство, а угол зрения на этот грустный факт зависит лишь от занимаемого места. Аминь.

© Copyright: Владимир Степанищев, 2016

Регистрационный номер №0342527

от 23 мая 2016

[Скрыть] Регистрационный номер 0342527 выдан для произведения:      «Я сидел дома и, по обыкновению, не знал, что с собой делать. Чего-то хотелось: не то конституций, не то севрюжины с хреном, не то кого-нибудь ободрать. Ободрать бы сначала, мелькнуло у меня в голове; ободрать, да и в сторону. Да по-нынешнему, так, чтоб ни истцов, ни ответчиков - ничего. Так, мол, само собою случилось, - поди доискивайся! А потом, зарекомендовавши себя благонамеренным, можно и об конституциях на досуге помечтать». 
     М.Е. Салтыков-Щедрин.


     Во времена Пифагора, Платона, Сенеки меткие изречения избранных мудрецов высекались на камне, на скрижалях (за что такие фразы и по сею пору называются лапидарными) и выставлялись для всенародного обозрения и запоминания на Ареопаге, на Форуме, в храмах. Теперь же, когда народ, коллективное сознание его заметно измельчало, точнее, постулаты диалектики Гегеля стали действовать в обратную сторону и качество растворилось в количестве, когда уже на других ареопагах – в бесчисленных форумах, блогах и твитах для всеобщего обозрения и запоминания всякий может нацарапать всякое, отдельные неглупые умозаключения безымянных авторов все-таки обосабливаются в некоторые группы мыслей по интересам и даже для кого в шутку, а, может, для иных и вполне серьезно называются законами. Как правило это сборники метко сформулированных бытовых наблюдений, более походящих на народные пословицы и поговорки, авторство которых однако приписывается не народу вообще, а какому-либо реальному либо вымышленному имени и называются законами. Так появились законы Паркинсона, законы Мерфи или вот, к примеру, закон Майлса.

     Звучит он так: «то, на чем человек твердо стоит зависит от того, на чем он мягко сидит», в другой транскрипции: «угол зрения зависит от занимаемого места». Не бог весть какой глубины наблюдение, но, согласитесь, и дельфийское изречение античного Бианта из Приены о том, что «худших везде большинство» тоже очевидный труизм, а, тем не менее, записано на скрижалях мировой мудрости. К тонкой нити, связывающей умозаключения Майлса и Бианта можно вернуться чуть позже, а пока просто заметим, что состояние мозгов действительно очень сильно зависит от сытости желудков. Человек, однажды попадающий во власть, морфологически никак не меняется, но меняется его метаболизм, он становится более сыт, нежели раньше, и ему, сытому его взору открывается совсем новое виденье мира. Перед ним вдруг обнаруживает себя волшебная истина, что всеобщая сытость есть миф, точнее, она прямой путь к хаосу; невозможно управлять сытыми и чтобы все-таки людьми хоть как-то управлять, они обязательно должны быть голодными. Но и всеобщий голод тоже ведет к хаосу, поэтому голодному человеку всенепременно нужно давать надежду и указывать путь к сытости. Снизу такого простого закона не увидать, а сверху… Всего лишь новый угол зрения с нового места. 

     Пускай и спорно, но вполне можно сделать допущение, что политик, впервые выставляющий свою кандидатуру на выборах, совершенно искренне желает снизить налоги, ликвидировать безработицу и повысить пенсии; ему чудится, будто он реально понимает, как улучшить медицину, образование, победить коррупцию, однако… Как спящий разум рождает чудовищ, так и голодный разум рождает иллюзии. Севши же в вожделенное кресло, вдоволь поевши, накормивши чад и домочадцев своих, обеспечивши будущность свою и их на многие лета, он начинает понимать, что удвоить пенсии-то можно, но тогда стариков придется и лечить; чтобы повысить качество медицины, надо улучшить уровень образования врачей, да и вообще образования; снизив налоги, может быть и увеличишь количество рабочих мест, но не их качество; ослабив коммунальную удавку, дашь вздохнуть обывателю, но задушишь капитальное строительство, разрушишь коммуникации и так далее. Но дело здесь не в том, что новое видение разворачивает перед ним такую неприглядную картину, но в том, что даже если он со всем справится, плоды, да что там плоды, только живительные всходы появятся  лишь лет через двадцать, а у него только шесть, максимум двенадцать лет  - то есть посеет он, а пожнет другой. Ему же лично это не даст ничего, кроме больной печени, ишемии и расстроенных нервов. Ему это надо? Кабы наследовали ему сытому его сытые дети, весь род его, а не, черт бы его, голодный и безродный народ, - тогда да, но демократия – лютый враг самодержавия.

     А еще он обнаружит, что есть коррупция. Точнее, он и раньше о ней слыхал и даже пользовал, но когда обещал от нее избавиться, представлялась она ему чем-то вроде насморка, простуды – попарит ноги, попьет теплого молока с медом, подышит над картошкой – вот и все. Но теперь, добравшись до конфиденциальной медицинской карты, раскрывши печальные, желтые временем тома истории болезни, он вдруг обнаружит, что никакая это не простуда, не заболевание какого-либо отдельного органа, который возможно было бы заменить операбельно, но заражена вся кровяная, вся вегетативная система, то есть настолько, что любое медикаментозное вмешательство будет иметь обратные последствия, равноценные даже и смерти. Более того, ему вдруг откроется с прозрачностью абсолютной истины, что коррупция сама и есть вегетативная нервная система организма демократического, да нет – просто человеческого общества и что всякий голодный избиратель, отдавая свой голос за своего сытого кандидата, по сути несет ему взятку, за то, чтобы тот… Хм… В общем, тут начинает действовать еще один именной закон, точнее, аксиома, которая так и называется «аксиома Эмеринджера»: «Политика - это тонкое искусство получать от бедных голоса, а от богатых - деньги на избирательные кампании, обещая тем и другим защитить их друг от друга». Таким образом всякий политик по определению не токмо не борец с коррупцией, но ее, коррупции, основание, скелет, спинной мозг.

     Что же до связи закона никому неизвестного современного политика Майлса с постулатом видного политического деятеля 7-го века до р.Х. Бианта, то именно с определенного ракурса только и можно разглядеть тот неоспоримый факт, что худших везде большинство, и что сие обстоятельство есть величайшая из основ подлейшей на земле системы государственности – демократии, когда ложь, влитая в уши недалекого, алчущего лишь хлеба и зрелищ большинства людей, рождает большинство их голосов, дающее их избраннику жесткое основание сесть на мягкое место. Беда даже не в том, что худших везде большинство вообще, но в том, что, действуя по цепочке, закон Бианта в конце концов отражается и на составе законодательного собрания государства, и там худших тоже оказывается большинство и, черт возьми, абсолютное, и что даже если вдруг, вопреки логике, во главе государства становится человек приличный, ну хотя бы внешне, то не стоит себя обманывать – он безусловно подлец или таковым неизбежно сделается, во всяком случае, он человек, который заботится о каждом отдельном гражданине в самую последнюю очередь, то есть никогда или, учитывая вышеупомянутую не побеждаемую коррупцию, не в силах, даже если и зхотел бы. Все, что ему остается, твердо стоять на позициях демократии, ибо все, что он теперь творит, делается исключительно от имени народа, то есть с позиции закона.

     Истинные законы никогда не руководят природой, но являются лишь ее отражением, следствием и конечно же не нуждаются в присвоении им чьего-либо имени. Законы же выдуманные, именные, например, Моисея, Христа или Магомета, никогда не отражали человеческой природы и, разумеется, никогда не смогут ее изменить, ибо худших везде большинство, а угол зрения на этот грустный факт зависит лишь от занимаемого места. Аминь.

 

Богоподобие

Капитанская дочка