Ёжкины деньги

[Скрыть] Регистрационный номер 0298945 выдан для произведения: Ивану Кузьмичу снился страшный сон. Сон, в котором три главных прохиндея снюхались своими чёрными носами, прижав их друг к другу, замыслили великое зло, и взбудоражили им всё звериное царство.
Кузьмичу снились ёжики…
 
Но не те ёжики, что добропорядочно пьют налитое им молоко, благодарственно хрюкают и мирно удаляются, облизываясь на ходу. Ивану Кузьмичу снились ёжики-злодеи, отягощённые коварными мыслями и бандитскими планами.
 
По каким-то однозначным сонным признакам, Кузьмич безошибочно определил, что это были те самые первые ёжики-финансисты, решившие заманить фауну в товарно-денежные отношения. Чтобы какой-нибудь там козлик или барашек не прыгал бы по травке бесполезной божьей тварью, а прыгал тварью вполне полезной, добывая свой силос в поте морды своей.
 
Вот с одной такой потной морды всё и началось. Силоса у неё оказалось более необходимого, от чего в силосе том и завелась первая зверская денежка. Колючие пройдохи денежку ту потянули, прикопили, и ссужать стали – кому по грошику, а кому и по два, делая это с лихим злорадством, и, потирая свои ежовые рукавицы.
 
Глядя на всё это ежиное безобразие, что скоротечно процветало в его сне, Иван Кузьмич невольно кряхтел и ворочался с боку на бок, печалясь над тем, как с виду безобидные и даже симпатичные зверьки глумятся и помыкают всеми прочими млекопитающими.
 
Млекопитающие в свою очередь блели, мычали и телились, но былой власти над собой уж не имели.  Будь, то серенький волчок – атеист и мясоед, или же богобоязненный зайчик – вечно похмельный вегетарианец. К каждому был прилеплен счёт в память о скудных голодных временах…
 
Сонные картинки весело мелькали перед закрытыми глазами Кузьмича, принося ему всё больше беспокойства и вертлявости. Когда же он увидел, как в Ёжкар-Оле тайно появились лощённые хмыри с Уолл-стрит с предложением о конвертации ёжкиных денег, Иван Кузьмич тихо застонал, вздрогнул и проснулся.
 
Он какое-то время посидел на кровати, пытаясь отойти от наваждения, почесал неудобное место на спине, вывернув руку до предела подвижности шарниров, шумно выдохнул и, шаркая тапками, пошёл на кухню. На кухне было уже светло и по-утреннему прохладно.
 
Иван Кузьмич налил себе в кружку вчерашней заварки, вновь поскрёб труднодоступную мышцу, и выглянул на улицу. На улице не было ни души, кроме старого дворового кота Гришки, что беззаботно растянулся на деревянной скамейке.
 
Кузьмич прихлебнул из кружки, Гришка повернулся к Кузьмичу и, страшно зевнув, протянул к нему лапу, мягкими коричневыми подушечками вверх. Протянул так, словно просил позолотить ему ручку, и при этом даже вроде бы лукаво подмигнул.
 
Иван Кузьмич охнул и, спотыкаясь, отскочил от окна. Когда сердце сбавило обороты и вновь вернулось к мерному потукиванию, Кузьмич сел на табуретку, сокрушённо покачал головой, и, глядя в светлеющее небо, проворчал: «А Вы там, как я погляжу, никак не наиграетесь?..  Ну, мы-то уж ладно… Тут уж не воротишь, не исправишь, - и поглядев на намывающегося Гришку, закончил, - Ну, а их-то, за что?»