В последние дни, Володька утратил своё обычное жизненное равновесие. Беспокойство его пребывало хоть и не в острой критической фазе, но тревожило вовсе не шуточно – постоянно и нудно, как зубная боль.
Печалило же Володьку то, что он стал медленно, но вполне ощутимо терять вес. Может быть, кто-то и скажет, что это совсем не беда, когда вполне симпатичный молодой человек избавляется от излишней округлости, приобретая наружность скуластого аскета с печальными глазами священной коровы. Может быть, может быть…
Однако, сам Володька, ни в отшельники, ни в йоги себя не готовил, относясь к этим стоикам с почтением, но всё ж и без чрезмерной восторженности. Хотя и считал, что в психически неуравновешенном мире, каждый вправе заплетать в узлы свои руки-ноги, мозги-мысли на свой вкус, потому как это невинное занятие, вряд ли как-то может усугубить уже существующее всеобщее сумасшествие.
Да и худоба худобе рознь. Теряемый же Володькой вес, имел свойства не столько материального характера, сколько качества более тонких нервных материй.
Потому как худел Володька вовсе не от диет или перекладывания из угла в угол чугунных гантелей, а от периодических угрызений себя самого своей же собственной совестью. При этом сами угрызаемые куски, с каждым угрызением становились всё больше и больше, а самого Володьки – всё меньше.
Поняв причину своей необычной хвори, Володька первым делом принялся за изучение угрызаемого из него материала, задаваясь совсем не праздным вопросом: «А на какие такие нужды он, угрызенный с Володьки материал, мог понадобиться? Да и кто она такая есть – эта самая совесть, что так бесцеремонно оттяпывает от живого человека его сокровенное естество?»
Разрешить все эти вопросы следовало незамедлительно, потому, как из всех своих штанов Володька стал вываливаться, а это сулило высокую вероятность нелицеприятного конфуза и немалых денежных затрат на приобретение более мелких обновок.
Но это было ещё полбеды – временами ему казалось, что он нет-нет, да и теряет почву под ногами, ощущая к себе некое пренебрежение со стороны гравитации. В такие мгновения он хватался за гантели или ещё какие увесистые предметы, и с тихим отчаянным выдохом: «Охренеть…», - переживал новоявленные аномалии.
Вот в один из таких критических моментов он сидел на кухне, обвив ногами ножку обеденного стола, пил чай и дискуссировал сам с собой по поводу насущных вопросов.
- Не-е-е… Погоди, погоди… Но не может же она, совесть, жрать что попало?
- Это ещё почему? – отвечал он самому себе.
- Ну, как почему? Потому что она, как говорят, штука для человека крайне полезная, можно даже сказать необходимая… А если так, то и жрать она должна с человека всё тёмненькое, ржавенькое, с гнилым запашком. А раз так оно и есть, то это ж замечательно, потому как мне ржавенького не жаль,… тем более с запашком…
- Говорят… Поют… В уши дуют… Вот весь ты в этом. У него уж половину его же самого угрызли, а он всё в «говорят» верит… А что, если ужинает она тобой без разбору, тяпает себе по-тихому, кус за кусом…
- Ну, тогда, конечно, это нехорошо, - согласился более оптимистичный Володька.
- Нехорошо… Это не нехорошо, друг мой Вова. Это полная… и агрессия!
При этой мысли настроение у Володьки ещё больше скисло, однако сдаваться было нельзя. Он крепче обхватил спасительную ножку, отхлебнул чайку и продолжил,
- Да тебе, что ни дай – всё агрессия и … А ещё и тайный умысел, и сговор.
- Ха… А ты сам глянь. Вот идёт себе такой Володька по улице. Радостный весь из себя… Пузатый. И рот у него до ушей, и глаза, что велосипедные катафоты. Идёт, идёт… и на тебе… Взял, да, ни с того ни с сего, и засовестился. А как засовестился, так и пошли с него угрызения… Тут Володька, с лица враз спадает и впадает в серое, беспросветное уныние… Так? Или не так?
- Ну…
- Что, ну… А уныние-то – оно что? Грех или не грех?
- …
- Во-о-о… Грех! Да ещё и какой грех! Так что, брат Вован, как не крути, а получается так, что топают эти двое, совесть с унынием, рука об руку. А по дороге, первая второго тобой кормит. Вот как оно всё выходит.
Выходило, прямо сказать, обидно. Обидно и как-то даже гнусно… Володька взялся было засомневаться в логичности своих рассуждений, а прокрутив несколько раз в голове незамысловатый сюжет, убедился в его жизненности. За проснувшейся грызущей совестью всегда стояло кислоглазое уныние – грех! И никакого душевного облегчения…
Когда гравитация натянула свой поводок, Володька отцепился от стола, встал, подошёл к окну, посмотрел в вечернее небо, и подумал: « Да они сами там не понимают, чего от нас хотят! Что хорошо? Что плохо? – и постучав пальцем по стеклу, уже вслух проворчал, - Э-э-э… Маяковского читайте… На ночь…»
После этого совета он заварил себе ещё кружечку бергамотового, и решил: «Совесть совестью,.. грех грехом,.. а до края всё ж доводить не стоит. Потому как, чем меньше с этими двумя сталкиваешься – тем лучше. А то ведь и впрямь, угрызёшься до невесомости, и улетишь к чёртовой матери… унылый и печальный…»
это действительно уникальный случай чтобы этак совесть замучила... непременно необходимо лит. герою выйти в люди образно говоря... что -то этакое совершить отрицательное - стопудово назрела такая необходимость: допустим в автобусе завалиться на два сиденья сразу и никому не уступать место, в магазине без очереди лесть и кричать что стоял именно здесь и прочая... фантазий может столько организоваться, что придётся завести блокнот...
Помочь сайту
Поздравления
