Твердое Т

     Патухаюць, цямнеюць высi
     Зоркi ўспыхваюць над сiнявой.
     Да пляча майго прытулiся 
     Залатою сваёй галавой.
     Чуеш вецер i чуеш вечар,
     Чуеш цiха шапоча сад.
     На твае худзенькiя плечы,
     Асыпае ноч зорапад…

     Эта вот манера, да нет – прекрасное орфографическое правило, везде, где удобно и сердце велит, заменять твердое «т» на мягкое «ц», да еще подставлять под него «ь», а где возможно и вовсе убрать из окончания «т» (даже само слово «твердый» звучит на белорусском как «цвёрды»), делает этот язык настолько музыкальным, настолько мягким и добрым, какой натурально и есть сам белорусский народ. Он, белорусский народ, будто вобрал в себя все самое лучшее, что есть в русской душе, почему отделение Белоруссии от России (на фоне вполне логичных, и флаг им в руки, Эстоний и Киргизий) выглядит нонсенсом, вивисекцией, пьяной выходкой Свердловского князька, как всегда странным стечением русских судеб втиснувшего сермяжный зад свой в императорское кресло. Да еще этот непонятно откуда вылупившийся пруссак-белорус с интеллектом в два пальца над бровями… Ну…, они, присно-добрые белорусы все равно называют его по сыновнему: «бацька» (многие ему и его близким лета, только бы где на пенсионной дачке под Минском, да побыстрее).

     Ну да я тут собственно про Песняров (с чьей песни и вступил), а не про этого это… В годы оны, кто знал ноты, перебирал на гитаре или хотя бы просто умел петь, – только ленивый не копировал манеру вокала, тембр голоса Мулявина и его команды. Русскому голосу, языку и душе было делать такое просто, тем более, что сам Владимир Мулявин был, как и этот, не к ночи будь помянут, парень Свердловский (какое, сука, совпадение!). Мулявин стал первым (одним из первых – лишь бы не вцеплялись тут в икры охотники за первенством), кто ввел в эстраду академическое многоголосье и виртуозные аранжировки через простой набор инструментов; первым, кто почти тайком через белорусский фольклор «протащил» на советскую сцену элементы джаза и рока; первым, кто открыл Америке Россию. Песняры стали явлением, а далеко не еще чем-то одним в очередь.

     После смерти Мастера, слышал я, Песняров раздербанили (как такое уже случилось однажды с империей Александра Великого) на десяток составов, всякий из которых мнит себя единственным на все времена наследником. В Николае II Александровиче Романове, а по паспорту Гольштейн-Готторпском (отвлекусь на минутку) не было от Михаила Федоровича Романова уже и сотой доли крови, а тут  Герольдия главы российского императорского дома Романовых государыни великой княгини Марии Владимировны, гляди ты, продолжает раздавать дворянские титулы направо и налево невесть кому. Странно…, в простой природе рыбки реморы живут исключительно на живых крупных рыбах или млекопитающих – не на мертвых, а у людей… Вот и Шагала (тоже только слышал) некая интеллигентная белорусская публика настаивает называть не русским, а специально белорусским художником.

     Так или иначе, с распадом России распалась и русская культура, а вместе с нею продолжают разлагаться и культуры всех распавшихся. Пора бы вроде и собирать камни. Я никак не утверждаю, что Мулявин равен Достоевскому или Гоголю – я говорю лишь, что он и все искреннее и подобное такому есть такая же часть русской культуры, как Достоевский и Гоголь (который родом из-под Полтавы, чуть нее позабыл). И когда на нашу сцену, взамен целлюлитно-голубой оркестровой ямы, что сейчас там правит русский масс-культурный бал, вернется всего лишь голос, талант Песняров и иже с ними, когда захлебнутся собственным непотребством «родныя бацьки» и «незалежны майданы», когда перекрестится вся соединенная Русь широким православным крестом…, тогда и помирать способнее. Потому еще и продолжаю, цепляюсь только, что не хочется в таком … помирать. Только Россия, Украина и Беларусь – о большем не прошу.

© Copyright: Владимир Степанищев, 2016

Регистрационный номер №0333922

от 13 марта 2016

[Скрыть] Регистрационный номер 0333922 выдан для произведения:      Патухаюць, цямнеюць высi
     Зоркi ўспыхваюць над сiнявой.
     Да пляча майго прытулiся 
     Залатою сваёй галавой.
     Чуеш вецер i чуеш вечар,
     Чуеш цiха шапоча сад.
     На твае худзенькiя плечы,
     Асыпае ноч зорапад…

     Эта вот манера, да нет – прекрасное орфографическое правило, везде, где удобно и сердце велит, заменять твердое «т» на мягкое «ц», да еще подставлять под него «ь», а где возможно и вовсе убрать из окончания «т» (даже само слово «твердый» звучит на белорусском как «цвёрды»), делает этот язык настолько музыкальным, настолько мягким и добрым, какой натурально и есть сам белорусский народ. Он, белорусский народ, будто вобрал в себя все самое лучшее, что есть в русской душе, почему отделение Белоруссии от России (на фоне вполне логичных, и флаг им в руки, Эстоний и Киргизий) выглядит нонсенсом, вивисекцией, пьяной выходкой Свердловского князька, как всегда странным стечением русских судеб втиснувшего сермяжный зад свой в императорское кресло. Да еще этот непонятно откуда вылупившийся пруссак-белорус с интеллектом в два пальца над бровями… Ну…, они, присно-добрые белорусы все равно называют его по сыновнему: «бацька» (многие ему и его близким лета, только бы где на пенсионной дачке под Минском, да побыстрее).

     Ну да я тут собственно про Песняров (с чьей песни и вступил), а не про этого это… В годы оны, кто знал ноты, перебирал на гитаре или хотя бы просто умел петь, – только ленивый не копировал манеру вокала, тембр голоса Мулявина и его команды. Русскому голосу, языку и душе было делать такое просто, тем более, что сам Владимир Мулявин был, как и этот, не к ночи будь помянут, парень Свердловский (какое, сука, совпадение!). Мулявин стал первым (одним из первых – лишь бы не вцеплялись тут в икры охотники за первенством), кто ввел в эстраду академическое многоголосье и виртуозные аранжировки через простой набор инструментов; первым, кто почти тайком через белорусский фольклор «протащил» на советскую сцену элементы джаза и рока; первым, кто открыл Америке Россию. Песняры стали явлением, а далеко не еще чем-то одним в очередь.

     После смерти Мастера, слышал я, Песняров раздербанили (как такое уже случилось однажды с империей Александра Великого) на десяток составов, всякий из которых мнит себя единственным на все времена наследником. В Николае II Александровиче Романове, а по паспорту Гольштейн-Готторпском (отвлекусь на минутку) не было от Михаила Федоровича Романова уже и сотой доли крови, а тут  Герольдия главы российского императорского дома Романовых государыни великой княгини Марии Владимировны, гляди ты, продолжает раздавать дворянские титулы направо и налево невесть кому. Странно…, в простой природе рыбки реморы живут исключительно на живых крупных рыбах или млекопитающих – не на мертвых, а у людей… Вот и Шагала (тоже только слышал) некая интеллигентная белорусская публика настаивает называть не русским, а специально белорусским художником.

     Так или иначе, с распадом России распалась и русская культура, а вместе с нею продолжают разлагаться и культуры всех распавшихся. Пора бы вроде и собирать камни. Я никак не утверждаю, что Мулявин равен Достоевскому или Гоголю – я говорю лишь, что он и все искреннее и подобное такому есть такая же часть русской культуры, как Достоевский и Гоголь (который родом из-под Полтавы, чуть нее позабыл). И когда на нашу сцену, взамен целлюлитно-голубой оркестровой ямы, что сейчас там правит русский масс-культурный бал, вернется всего лишь голос, талант Песняров и иже с ними, когда захлебнутся собственным непотребством «родныя бацьки» и «незалежны майданы», когда перекрестится вся соединенная Русь широким православным крестом…, тогда и помирать способнее. Потому еще и продолжаю, цепляюсь только, что не хочется в таком … помирать. Только Россия, Украина и Беларусь – о большем не прошу.

 

А зачем?

Дивергент