Иван Кузьмич проснулся с карамельным вкусом во рту. Со вкусом детства, когда высшим наслаждением было засунуть за щеку сахарного петушка на палочке – этого забытого пращура безликих чупа-чупсов.
Такое с Кузьмичом случалось редко, можно сказать, что и очень редко, и указывало, на то, что предстоящий день в его жизни должен быть днём особенным, кем-то там в его судьбе помеченным красными чернилами.
Понимание, что это за особенность, Ивану Кузьмичу, как правило, было недоступно. На что он вовсе не расстраивался, здраво рассуждая, что слесарю-слесарево,… а ему только подпоясаться.
Однако не проявить к такому подарку должного уважения, он считал непростительной глупостью и невежеством, а потому всякий раз устраивал праздничный ужин на двоих: на себя и на заоконный мир, радуясь тому, что гость его по-прежнему молчаливо-внимателен и всезнающ.
Приведя в порядок свою бородатую личину, Иван Кузьмич принял душ и взялся за уборку, одновременно обдумывая праздничное меню, извлекая из памяти замысловатые постулаты Кулинарии. Кулинария вела себя при этом, достаточно вульгарно, свысока поглядывая на Кузьмича, когда он задавал ей свои мысленные вопросы по поводу значения того или иного фуа-гра.
Поэтому Иван Кузьмич плюнул на чванливую тётку, решив, что котлеты собственного верчения с гарниром и прочим силосом – будет то, что надо.
После этого решения, он оделся и сбегал в магазин. Купил кусок вполне приличного мяса, лук-чеснок-горчицу-перец, а немного посомневавшись, и классический русский диполь – бутылку водки с солёными огурчиками.
Когда сковородки отшкварчали, а солнце спряталось за дома, Иван Кузьмич, напевая любимую румбу, поведанную Галичем, достал пасхальные тарелки, и стал сервировать. Сервировать и накладывать…
При этом он изредка прерывал своё пение, и победоносно высовывал язык в сторону посрамлённой им Кулинарии.
Когда все приготовления были закончены, Иван Кузьмич сел за стол, налил в отмытый лафитничек, в котором держал огарок свечи на случай электрического коллапса, ледяной казённой и, подцепив вилкой, колёсико огурчика, чокнулся в оконное стекло со своим визави.
Выпил… Крякнул… Похрустел солёным деликатесом, и придвинул, радующую душу, тарелку.
Выглядела тарелка выше всяческих похвал. С одной её стороны лежала сочащаяся соками и запахами котлета, размерами своими напоминающая о коэффициенте перевода фунтов в килограммы, с другой – полумесяц гарнира, состоящий из варёной картошки, усложнённой сверху зелёным лучком и укропчиком. В пространстве между котлетой и картохой были втиснуты дольки помидора и ложечка зелёного горошка.
Отрезав кусок от котлетки, Иван Кузьмич положил его в рот, и тут же от удовольствия закатил глаза. Не торопясь скушал… Почмокал губами, покачал из стороны в сторону головой и… отрезал второй…
Как только с ужином было покончено, Кузьмич налил себе ещё пятьдесят грамм, в качестве жизнеутверждающего постскриптума… Выпил, крякнул и, раскурив трубку, принялся неотрывно смотреть на своего гостя. Гость, в свою очередь, удовлетворённо хмыкнул, и стал, мягко, но настойчиво толкать Кузьмича к сытым размышлениям.
Размышления сначала медленно покружили вокруг чудесного умиротворения, повисшего за окном, а потом вдруг вильнули парой мыслей, и свернули в сторону, приведя задумчивого Кузьмича к великому закону подобия.
И вот уже он сам, Кузьмич, сидит посреди гладкого блестящего блюда, пусть и в позе кувшинки, а не лотоса. Сидит, как этакий фрукт, как самая главная ценность своей же собственной жизни. А вокруг него, гарниром разложены этой его жизни события, надежды, печали и всякая прочая круговерть. Сам же фрукт при этом вертит башкой, и от какого-то непонятного воодушевления щурится.
Когда эта призрачная анимация закончилась, Иван Кузьмич заварил себе чайку, и приступил к её неспешному разбору. А разобравшись, утвердился в мысли, что это очень и очень важная штука – как, в конце концов, тебя будут кушать. В том, что вежливый заоконный гость, рано или поздно его схомячит, у Ивана Кузьмича, конечно же, не было никаких сомнений. Весь вопрос заключался в том, как он будет это делать? С удовольствием ли, как Кузьмич золотистого петушка и котлетку, или же бесчувственно и походя…
А проворчав: «Только бы не в винегрете…», - Иван Кузьмич прихлебнул из кружки, и показал язык, заскучавшей в углу Кулинарии…
удивительные рассказы вы пишите Вадим... образы ваших лит. героев столь выразительны и зримы так что, как бы проникаешь их мир и живо представляешь всё о чём они говорят...
Помочь сайту
Поздравления
