Для большинства новогодние каникулы – время, когда осознаешь, что купленный в ушедшем году морозильник отнюдь не «помойка» и пустая трата с таким трудом заработанного, а систематическое заполнение его остатками упаковок с недоедками – не жадность, а прозорливость и бережливость. И именно в осознании этого женщины, вместо магазинных полуфабрикатов, чертыхаясь, но всё-таки начинают готовить вкусную домашнюю еду. Но, Боже, как же это занимательно – наблюдать соотечественников, дорвавшихся до «шведского стола» в небольшой уютной частной питерской гостинице. Особенно удовольственно подобное занятие среднепоздним утром первого января свеженаступившего года.
Фрустрированные неудавшимся торжеством не первой свежести дамы вяло заедают своё «фи» нашпигованными «краковской» колбасой с «эдамским» сыром сэндвичами. И в перерывах, между засушливыми глотками зеленого чая, отчаянно строят глазки крайне немногочисленным похмелиозным мужчинам, не особенно-то обращая внимание на их матримониальный статус.
Кто-то, очевидно, наслаждающийся авитаминозом, сгребает в свою тарелку на всех заботливо накрошенные помидоры-огурцы, а кто-то, всухомятку, громко давится мюсли-хлопьями, забыв, от радости халявы, налить в них молока.
Наиболее «антиллехентные» мажут тостовый хлеб густой сметаной, сверху накладывают пластинки тепличного, в цельности фаллоподобного, огурца, смачно, с аппетитом эту конструкцию съедают, запивают апельсиновым соком и идут на второй заход. После, судорожно сжав ягодицы, бегут вверх по лестнице в надежде донести себя, не предав позор публичности.
Закуривая выпитые в утренней заторможенности кружки добротного свежесваренного «американо» ароматно-ментоловой сигаретой, на широком гранитном подоконнике староневской питерской парадной понимаешь: этот Новый год начался с очищения.
Много позже, с третьей попытки дав уговорить себя покинуть двуспальное ложе, выйти на увешанный сталактитами сосулек Невский, нос к носу столкнуться с персонажем, который, как бы в оправдание своего обращения, просит прикурить, и только шумно выдохнув первую жадную затяжку, с надеждой интересуется своим пространствопребыванием.
Месторасполагая затерявшегося в празднике, затепляя в его глазах мысль, замечаешь – этот Новый год начался с осознания.
Пройдя метров двести, поравнявшись с троллейбусной остановкой, остановиться от прокуренного крика: «Где этот грёбаный паровоз?!» И тут же, в извинение, услышать: «С Новым годом Вас, люди!»
Продолжая свой путь к ожидающим покрошенной булки у ворот Александро-Невской Лавры голубям, ловишь себя на мысли: этот Новый год начался с вежливости.
И под вечер, наконец, купив те самые мандарины, в поисках которых впустую остаток последнего вечера ушедшего года оббегал добрую половину исторического центра, забиться в уютную нору двухместного гостиничного номера, открыть бутылки шампанского (брют – себе, полусладкое – ей), знать, что все то, что не получилось в прошлом году обязательно получится в наступившем, все, что должно было, но не случилось – случится и, может быть, мы даже будем счастливы.
Не случилось. Спустя год с четвертью, двадцать третьего марта одиннадцатого года, в годовщину нашей с ней первой свадьбы, не дожив до тридцати шести, она умерла.
P.S. Спустя пару лет после её скоропостижного ухода, разбирая рукописи тех лет, среди вороха разнообразного творческого мусора я нашёл поэтическую зарисовку, датированную днём нашего первого с ней бракосочетания:
«Я живу с Евдокией Дозорной.
Засыпаю, встаю равно с ней.
Для кого-то явь моя спорной
Пусть покажется, но не лей…
…те мне воду вперёк коромысла,
Чтоб закончить в одно лишь ведро,
И чтоб я, не найдя дальше смысла,
Тихо думал бы: «А за что?
Мне все эти чужие терзания,
Что мне были родными вчера…»
Не читайте в пространстве признания,
Я не верю уже. Вам пора…
Вам пора на помойку историй!
Заслужили вы свалку судьбы!
Да, я муж Евдокией Дозорной!
Наконец-то я счастлив. А вы?»
Помочь сайту
Поздравления
