Солнечный заяц

Зазвонил телефон. Неприятное дребезжание рассекло на мелкие кусочки молчаливый воздух квартиры, пропахший валидолом, ленивой пищей и старостью. По скользкому линолеуму зашуршали спешащие во все силы тапочки, однако они не успели донести своего хозяина, древнего посмуглевшего старичка, до телефонного аппарата.

Рука старика застыла над трубкой, все еще не понимая, что звонки прекратились. Простояв в ожидании нового сигнала секунд двадцать, пожилой человек смачно зевнул и, ухватываясь дрожащими руками за выступы и стены, поплелся на кухню. Он отыскал чайник, являвшийся по факту его ровесником, наполнил его водой, и поставил вскипать на плиту. Михаил Иванович не признавал современной техники. Он куда больше доверял огню и чугуну, чем электричеству и пластику. Пристальным взглядом уперевшись в пар, затанцевавший над плитой, и слушая привычный визг чайника, пожилой мужчина думал о звонке. Вот уже год каждое его утро начиналось с пробуждения из-за телефона. И за все это время он так и не сумел ответить. Всеми забытый и брошенный Михаил Иванович успел смириться с мыслью, что звонки ему лишь кажутся, что у него начался маразм. Однако не успевшая задохнуться под тяжестью старческого сожаления и покорности нотка молодости громко звенела в его душе, разжигая пламя былого любопытства. То чувство не давало покоя старику. Он даже стыдился его, пологая, что негоже мужчине столь солидного возраста с ребяческим восторгом верить в чудеса. Михаил Иванович давно перешел за самоназначенную черту безысходности. Он верил: время его давно подошло к концу, его удел - ожидать прихода смерти, позабыв о каких-либо сладостях жизни. Единственное его услада - воспоминания. Его святыни - альбомы с фотографиями былых времен, да фронтовая подруга-гитара, висящая на стене. Бывало раньше старик снимал ее с гвоздиков и принимался бренчать по струнам. Тогда его старые дряхлые пальцы принимались отчаянно реветь, а гитара издавала благодарные, но жалостливые звуки. Сейчас и это дело он забросил.

Он давно уже перестал завтракать. Еда потеряла вкус, а желудок с трудом осиливал свою работу. Похлебывая чай из большой, красной в белый горошек, кружки, Михаил Иванович глядел то на гитару, висящую на противоположно стене, то на фотографию пухлощекой девушки, устроившейся в рамочке на комоде прямо под фронтовым инструментом. Черно-белый снимок, быть может, не передавал цветов, но глаза запечатленной на нем красавицы казались невероятно живыми. Они с пристальной любовью наблюдали за хозяином квартиры. Михаил Иванович мог часами глядеть на ту фотографию, вертеть ее в руках, проводить пальцами по волосам и округлым чертам лица девицы, вспоминать те чудесные времена, когда женщина эта была не только снимком, когда ветер баловался с ее черными густыми волосами и разносил по округе ее звонкий громкий смех. Старик любил погружаться и мыслями, и душой в прошлое, видеть свою ненаглядную Розу, переживать всю жизнь с ней заново.

Вот они впервые встретились в парке, вот их первый робкий поцелуй. Дальше свадьба, двое детей. С каждым годом жизнь все ускоряется, упрощается, проходит. Беды, которые они преодолевают вместе, отъезд детей, рождение внуков, спокойная монотонная жизнь. Смерть. А дальше все как в тумане. Михаил Иванович умер в один день со своей возлюбленной, просто душа его еще задерживалась в теле, а сердце продолжало упрямо биться.

С тех пор каждый его день был копией предыдущего. Михаил Иванович часто вспоминал, как смотрел однажды с внуком заморский фильм "День сурка", где главный герой проживал вновь и вновь один и тот же день. Старику, бывало, казалось, что он тоже попал в такую вот передрягу, просто еще не до конца это осознал.

Лишь однажды все изменилось. Лишь однажды настал день, когда утром не зазвонил телефон. Старик по началу даже не обратил на это внимание. Он как всегда встал, надел замусоленные тапочки и пошаркал на кухню. Только когда чайник принялся вскипать, Михаил Иванович вспомнил, что встал сегодня он не спеша, что в ушах его не отдается гул телефонных звонков. Он прошел в небольшую комнатку, в какую стремительно мчался каждое утро, и уставился на молчащий телефон. Подождал немного, тяжело вздохнул и вернулся на кухню - успокаивать ревущий чайник. Странное беспокойство затрепетало у него в груди, но он старался его отогнать. Сегодняшний день повторялся лишь раз в год, и хоть он всегда проходил одинаково и без изменений, все же сохранял оттенок особенности.

Михаил Иванович раздобыл из книжнего шкафа старый запылившийся альбом, переполненный фотографиями и пропитанный их с Розой воспоминаниями. Однако не о жене думал он сегодня. Мысли старика погрузились в те дни, когда встреча с прекрасной девушкой казалась парадоксальной, когда каждый день сулил стать последним. Он вспоминал о войне.

Со своей любимой они переживали это время в одинаково страшных, но невероятно разных местах. Он, окутанный деятельностью и борьбой, сражался на фронте, она, скованная беспомощностью и покорностью, в концлагере.

В те времена опорой молодого Михаила были мать и младшая сестра, успевшие эвакуироваться из блокадного Ленинграда на Дальний Восток, да брат и отец, также сражавшиеся где-то на кровавых полях Родины. Он выживал ради них. Однако они были далеко, а смерть - близко-близко. Бывало, он забывал и дом, и семью, отчаяние разливалось по венам и артериям, и юноша чуть ли не намеренно подставлял себя под пулю. Так его ранили неоднократно. Отношение к жизни изменилось с появлением в его судьбе одного заурядного человека.

Плохо помнится Михаилу Ивановичу тот день, когда к ним прибыл новобранец Гришка, семнадцатилетний парнишка, подделавший свои документы, чтобы попасть на фронт. Зачем он это сделал? Гришка и сам не знал. Просто все воевали, весь народ поднялся против врага, и окрыленный патриотическими порывами мальчуган решил утвердить в себе это чувство, отправившись на поле боя. Тут он и понял: на войне мир совсем другой. Самый решительный и деятельный человек вдруг оказывается последним трусом, а замкнутый молчун жертвует собой во имя победы. Он узнал: враги не монстры, какими обрисовывает их общественность, они тоже люди, и сколь не были бы ужасны их деяния, убивать их невозможно страшно. Гришка запоминал всех убитых им солдат, и каждую ночь после боя с абсолютной точностью воспроизводил в памяти их лица и молил о прощении. В одну из таких ночей Михаил и познакомился с этим обыкновенным мальчишкой.

Старик нашел старые фронтовые фотографии, на общем снимке роты отыскал себя, молодого, широкоплечего, а рядом стоял во весь рот улыбающийся Гришка.

Михаил Иванович вспомнил, как подошел впервые к новобранцу, обнаружив, что тот не спит. Переживания юноши были ему понятны, всем в начале тяжело, хотя чего уж там, к смерти никогда не привыкаешь, просто обучаешься легче ее принимать. Гришка не заметил сперва, как некто нарушил его одиночество: "У него были большие глаза. Голубые. Волосы короткие, светлые, челюсть широкая. Кольцо на пальце, из кармана торчал детский рисунок...", - шептал он сам себе, прижав к груди ноги и покачиваясь. "Тебе бы в разведку!", - восторгнулся подошедший Михаил, вызвав на лице собеседника натянутую улыбку. Подробности того, как развился их разговор, как познакомились они и как поделились воспоминаниями о ждущих их дома родных погрязли в памяти старика среди многочисленных бытовых мелочей. Но в ту ночь они с Гришкой проболтали до утра.

В жизни Михаила были все: возлюбленная, брат, сыновья, лучший друг Гена, которого совсем недавно он похоронил, - но любовь ни к одному из них не походила на то, что чувствовал парень к тому молодому мальчику. Михаил сделал Гришку своей причиной для выживания. Каждый раз перед боем он оглядывался на трясущегося от страха товарища, с наплывающей на глаза каской, слишком большой для его головы, и понимал: без него Гришка и дня не продержится. Сейчас пелена молодости давно как спала с глаз Михаила Ивановича, он знал, что и ему без Гришкиного смеха было бы не выжить, душа его закостенела бы, но в те далекие времена двадцатилетний парень сам себя назначил ангелом-хранителем семнадцатилетнего бойца, ощущая себя при этом великим благотворителем.

Удивительно, как такой непримечательный парнишка смог взять на себя столь колоссальную роль в жизни Михаила. Гришка ни чем особенным не выделялся: он был курносым, круглолицым, золотистые его волосы вечно отрастали, образуя пушистый шлем вокруг головы, веснушки рассыпались на его бледной коже, а передние зубы верхнего ряда были больше всех остальных. Свои прозвали его солнечным зайцем, и Гришка, ни чуть не обижаясь, начинал невольно хохотать, когда на него обращали внимание. Да, для всей роты он стал особенным. Часто в его адрес пускали безобидные шуточки, а Гришка постоянно говорил какие-нибудь наивные вещи, на кои сослуживцы хором отвечали: «Заяц, да у тебя детство в жопе играет!». Это стало их вечным анекдотом. Его непринужденность напоминала о Родине без войны, его молодость заставляла солдат задумываться над будущим потомков, а его детскость возрождала в сердцах забуревших мужчин воспоминание о доме и близких. Однако только Михаилу рассказывал он о своей жизни за пределами войны, только при нем вспоминал убитых им врагов, и только под аккомпанемент его игры на гитаре пел своим волшебным голосом.

После войны лишь один раз в год встречался Михаил с Гришкой. В день Победы, когда рота их собиралась на ежегодную встречу у одного из городских памятников войны. Годы шли, Михаил взрослел, менялся, он стал Михаилом Ивановичем. Гришка же и в шестьдесят оставался Гришкой, хоть пушистые волосы его поседели, а кожа сморщилась. Правда, последние лет двадцать бывший семнадцатилетний боец на встречи приезжал не регулярно. Однако обязательно присылал бывшим сослуживцам письмо.

Одинокий Михаил Иванович любил день встречи однополчан. Он любил видеть постаревшие, но знакомые лица, любил вызывать у них улыбки тем, что в очередной раз притащил с собой торт. Ему нравилось поддаваться общим воспоминаниям и чувствовать, как скупая старческая слеза катится по его жесткой коже. Последние два года он не приходил на встречи – ноги совсем уж ослабели, но сегодня настрой его внезапно изменился. Может, его душа истосковалась по тем единственно-живым эмоциям, что чувствовал старик в этот день, или же впервые не зазвонивший телефон подтолкнул его к небольшим переменам в иссохшей рутине… Как бы то ни было, Михаил Иванович на удивление молоденькой продавщице соседнего магазинчика, наизусть знавшей список продуктов, что из месяца в месяц заказывал старик, купил торт «Киевский» (растратил дед на это добрую часть своей пенсии), и, усердно ступая в сторону метро, направился к месту встречи.

Михаил Иванович не любил современные парады и фильмы, посвященные войне. От первых воняло цинизмом, вторые всегда были либо неправдоподобно эпическими, или позорно пошлыми. Они непременно вызывали в его старческом разуме возмущение по поводу деградирования нынешнего века, однако сегодня молодежь его радовала: ему уступали места, помогали на эскалаторах и пешеходных переходах. То ли праздник так на них влиял, то ли пиджак старика, увешанный наградами, но подобного пристального внимания к своей персоне Михаил Иванович не ощущал уже давно.

Никого еще не было, когда добрался он до места встречи возле памятника безымянному солдату на небольшой озелененной площади. Усевшись на скамейку и поставив коробку с тортом на колени, старик окунул расплывчатый взор в округу и принялся ждать с минуты на минуту подойдущих товарищей.

Ребятня носилась по площади, звонко смеясь и размахивая георгиевскими ленточками. От вида их Михаил Иванович невольно заулыбался. Молодые деревья, как раньше, перешептывались с весенним ветерком, молодые парочки прогуливались, держась за руки, парни на велосипедах пронеслись мимо, громко при этом перекрикиваясь. Жизнь вокруг бурлила, и старик с гордостью осознавал, что он был одним из тех маленьких людей, принесших ту большую победу. Однако при том вновь вспомнил он о своем одиночестве, покинутости. Время пролетело очень быстро, но самое страшное, что он сам заставлял его ускорятся.

Небо начинало темнеть, птицы успокоились и окончили свои концерты. Люди принялись расходиться по домам. Уже пятый час с трепетом и страхом всматривался в лица прохожих Михаил Иванович и не обнаруживал среди них своих.

«Неужели не осталось никого? Неужели… Неужели?», - быстро думал он.

Когда кто-то не мог прийти, он присылал сослуживцам письма. Их было не так много, как кажется, да и времени их писать у стариков значительно больше, чем у занятой молодежи. Если же человек на встречу не явился и письма не прислал – значило, увидеться с ним можно будет лишь после смерти.

Сиренево-голубые корабли поплыли по небесному морю, огромный огненный фонарь закатывался за черту земли. Снедаемый одиночеством, Михаил Иванович не мог поверить, что он – последний.

- Здравствуйте, - вдруг услышал он молодой и невероятно знакомый голос.

«Гришка!», - с восторгом подумал он. Обернувшись, пожилой человек обнаружил перед собой точную копию юного Гришки.

- Михаил Иванович? – взволнованно осведомился парень.

Старик утвердительно кивнул. Сердце его забилось в ритме надежды.

- Я уж думал, не успею вас найти! – юноша облегченно вздохнул, однако тут же в его чертах возникло яркое беспокойство, - меня попросил сюда прийти мой дедушка. Дедушка Гриша.

Михаил Иванович хмуро молчал, боялся.

Юноша с содроганием оповестил:

- Дедушка очень хотел побывать на вашей встрече. Он хотел с вами увидеться. Постоянно вспоминал вас, Михаил Иванович. И звонил. Каждый день. Но, видимо, номер у него был неправильный, и он так и не сумел дозвониться.

- Где он? – спросил резко Михаил Иванович.

- Дедушка умер, - слова эти грохотом отозвались в сердце старика, - сегодня утром. Он хотел, чтобы вы были на похоронах. – После этих слов юноша пообещался заехать за Михаилом Ивановичем, когда придет день провожать его дедушку на тот свет, и вызнал у старика его домашний адрес. Тогда, видя, что пожилому мужчине тошно от чьего-либо присутствия, он попрощался и исчез.

На протяжении целого года, каждый день телефон его разрывался от звонка. Каждый день, но только не сегодняшний.

«Гришка…», - пронеслось в голове Михаила Ивановича.

Каждую встречу сослуживцев с нетерпением ожидал старик, радуясь на время покинувшему его одиночеству. Каждую ночь после встречи он не мог заснуть, сожалея, что до следующего такого дня, жить еще целый год.

«Гришка-а-а», - зарыдал он вслух.

Весь этот год, как и предыдущие с тех пор, как умерла Роза, Михаил Иванович прожил в тоскливом уединении. Он обрек себя на затворническое несчастье, сам себя заставлял страдать, хотя решение этой проблемы было до безобразия простым: вовремя поднять трубку телефона.

У него были воспоминания. Медали и звания героя. На его стене висела гитара, а с фотографии за ним следила возлюбленная. У него был один день счастья. И триста шестьдесят пять шансов услышать голос старого друга. Голос, который теперь лишь эхом воспоминаний отдается в его голове.

«Эх, Гришка-Гришка, - Михаил Иванович положил голову на руки, позабыв о торте, что немедленно скатился с его колен и упал на землю, - эх ты, солнечный заяц…».