Простить-ся. Лирическая исповедь

Жаль, что мы не умеем расставаться по-человечески. Жаль, что нам оказалось не по силам остаться людьми при расставании. Проказа предательства разъедает мой, бывший прежде таким желанным и светлым, образ. Моё отчаянное предательство было лишь формой протеста, спонтанной попыткой достучаться к твоим глубинам, нелепый шаг в сторону открытия твоих глаз. И пускай мне досталась эта неблаговидная роль – роль маленького Иуды. Я болен твоей болью.
Во многом виновны мы сами.
Виновен я, безусловно.
И даже ты…по привычке вырывается – «родная»…помнишь? Как раньше. Будто бы не было той бессонной ночи, когда я ушёл твоим врагом и синонимом зла. Синонимом лжи, предательства и фальши.
Ты не захочешь узнать правды. Тебе проще поставить мне клеймо, каинову печать, предав моё имя анафеме.

Несмотря на боль – мы живы.
Несмотря на боль – не вместе.
Несмотря на боль – ты смеёшься.

Ты – преданная. Преданная. И Прилагательное, и причастие.
Нельзя портить финал. При виде меня ты смотришь в никуда. Я знаю этот взгляд. Сердце сжимается в трепещущий комочек, грозя пробить хрупкие рёбра; глаза, твои мягкие коричневые глаза, которых я не встречал прежде за свой недлинный путь, от напряжения начинают стекленеть и слезиться; в диссонанс с душевным минором, наружу вырывается фальшиво заливистый смех. Я знаю.
Мне будет так не хватать твоего чистого, не испорченного никотином, но источенного ложью голоса.
Мы так часто ссорились с тобой, будто прожили бок о бок десятки лет. После них я уходил каждый раз, как последний. И вот я ушёл навсегда. Ты рада? Счастлива, что избавилась от лжеца, сволочи, животного (и прочие нецензурные определения моего силуэта)?
Ты почему-то думаешь, что все вокруг не такие, как я. Что они лучше. Хоть и обжигаешься уже восемь лет. Мне жаль, что твой самый глубокий ожог это я.
Я мечтал быть с тобой до конца своего земного срока. А ты то не верила, то смеялась, то, пьяная, клялась мне в любви.
Твои слова так странно расходились с действиями.
Ты никак не могла завязать с пьянками ради меня. Ты пыталась втянуть в омут хмельной радости и пьяной любви меня. Не мой это путь. Прости, я пытал-ся. Да, я пытал себя, пытаясь понять тебя и связать в логическую цепочки свою боль и твои постоянно меняющиеся слова!
Прости, мне стало душно. Я начал задыхаться. Как в детстве.
Моё экспериментальное самоубийство – убить в себе бОльшую часть себя – завершилось. Я ушёл из твоей жизни, убив тебя в себе. Это так больно…когда умирает часть тебя, самая желанная и самая ненадёжная.
У меня ощущения, будто я искалечен и окончательно деформирован.
Когда был третий день после смерти моего лучика надежды, когда я, задыхаясь и стеная, бродил по голой комнате, где каждая вещь говорила мне о бесповоротности смерти, ты сказала, что не можешь прийти, потому что хочешь помыться. Я медленно умирал от горя, страдание разъедало меня изнутри, а ты отдавалась водной неге.
Ты флиртовала с любым объектом противоположного пола, порой переходя границы дозволенного. Не понимала моей боли, моей отвергнутости.
Я хотел бы стать сосудом Данаид. Чтобы все мои обиды вытекали, не вырезая иероглифы пытки в моей памяти.

Ничего не изменить.
Только тоненькая нить
Не даёт мне ввысь уйти
С запоздалого пути.

Прости за мой выбор. Я решил отступиться. Освободиться. Я даже испытываю экзальтированную боль.
Помнишь, как в предсмертном письме Габриэля Гарсия Маркеса: «Если бы я знал, что слышу твой голос в последний раз, я бы записал на плёнку всё, что ты скажешь, чтобы слушать это ещё и ещё…бесконечно», - а ты не захотела его прослушать, когда меня эта запиь трогала до слёз. Не знаю, считала ли ты себя выше каких-либо авторитетов или же ты считала наивным всё то, что нравится мне.
Ушедшие из наших жизней подобны мёртвым. Они лишь бесплотные воспоминания, неожиданно способные материализоваться случайной встречей. Ушедшие даже хуже мёртвых. Жители небес и рая не успели предать.
Было многое между нами.
А помнишь, как мы с тобой встречали рассвет? Когда солнце, вечное, далёкое, свирепое солнце, словно вырвалось из воды, и осветило наши, освещённые друг другом лица? Тогда всё было иначе, тогда нам тоже было трудно, тогда мы не верили друг другу, обижались, как светлые дети, страдали, будто переживали всё в первый раз.
А помнишь блеск полной луны над тёмной гладью воды, тишину ночи и твоё нежелание оставаться наедине?
«Отречёмся, расстанемся, цепь оборвём»…
«Пусть тебе – будет счастье, а мне преступленье»…
Сбылось стихотворение Байрона. Оно так часто сбывается.
А ты вообще не любишь стихи. Не любишь книги. Нам было так сложно. Но мы были вместе, наслаждаясь и мучая друг друга.
Я так хотел быть с тобой…но мы медленно убивали себя, изредка озаряя робкими проблесками счастья, редкими молниями беспечной радости.
Сейчас ты проклинаешь моё имя, поливая его ядом и грязью в среде общих знакомых. Клянусь, я тебе всё прощаю. Клянусь, я не опорочу языком предателя твоего имени.
Я, неверующий, разочарованный в боге и ангелах, буду умолять их охранять твою душу от разъедающей тебя изнутри злобы; буду умолять их хранить твой путь.
Пусть всё будет – у тебя.
Проказа предательства останется мне. Я уродую свою душу – беспокоясь о твоей.
Пусть симфония тихого бытового счастья сопровождает твою дорогу. А я попытаюсь научиться жить без тебя. «Летать с тобой мне было трудно, а без тебя я не могу дышать», - помнишь, когда играла песня, я сказал, что это о нас с тобой. Не помнишь, конечно. Пьянство по выходным было для тебя важнейшим ритуалом, от которого ты клялась отречься все полтора года нашей непонятной любви.
Как много всего – было. Как много настоящего, прожитого, выстраданного теперь всего лишь воспоминание. Будто бы не было ничего. Будто всё было только сном.
Ты мне так часто снилась…как и теперь. Как же я хочу, чтобы ты покинула мои сны, прекратив взрывать моё сознание.
Я смотрю на это хмурое серое небо, своими наивно-разочарованными голубыми и глазами и думаю: «Неужели мы с тобой совсем недавно были вместе? Неужели мы шли с тобой рука в руке?». Я так часто смотрел на небо тогда, когда мы с тобою ругались, и находил в причудливом смешении форм и красок успокоение. Помню, как с упоением смотрели в небо мы вместе, восхищаясь его красотой и вечностью, два глупых человечка, таких похожих и таких разных. Зря пели в небо…
Я с презрением к себе и с жалостью к тебе вспоминаю наш последний вечер, нашу последнюю ночь. Воспоминания всплывают картинками…то ты крепко обнимаешь меня…то тут же флиртуешь…игнорируешь меня…отталкиваешь мои руки…опять целуешь…сжимаешь свои, не привыкшие дракам кулаки и пытаешься наброситься на меня…это было так жалостливо трогательно…то твой взгляд – взгляд василиска, полный ненависти, яда и горечи…
Мы с тобой встретились весной, отчаянно надеясь, что пора пробуждения сулит нам вечное счастье. Мы расстались с тобой в декабре, символизируя смертью природы нашу с тобой маленькую смерть.
Прости меня. Знаю, что не простишь. Но всё равно, прошу об этом.