Про Сашку часть четвертая.

Про Сашку. Часть 4.
У них во дворе была голубятня. Двор – это пространство, со всех сторон огороженное высокими и длинными домами на 4 и 6 подъездов. И это было редкое явление, в центре города - голубятня. Её построили над крайним гаражом. А гаражи стояли в углу двора у забора детского сада. За гаражами, между детсадовским забором, росли дикие кустарники, где частенько прятались ребятишки: играли там в индейцев, строили домики из разбросанных досок и палок – «вигвамы» и шалаши. Их прогоняли оттуда взрослые и старшие парни, которые собирались на голубятне. А голубями занимался татарин Рифа со своими братьями. В гараже у Рифаты, когда-то стоял мотоцикл с коляской, Сашка помнил себя очень маленьким, когда они с отцом катались на мотоцикле: отец держал его маленького у себя на коленях, сидя в коляске, и от него пахло резким алкоголем….
Но мотоцикл был давно продан и пропит, а пустой гараж превратился в «место встречи» парней «нехороших», по мнению местных жителей, бабушек и матерей маленьких школьников, соучеников Сашкиных. «Не ходить в гаражи» - говорили школьникам, - «Потому что там пьют и курят и в карты играют, одна шпана там собирается».
Но Сашку к Рифате в гараж привел его друг Борька сосед. И там же Сашка научился всему, что запрещали: во втором классе он научился курить, научился играть в карты в «очко» и в другие игры, явно не широкого распространения – в «рамс», в «терц» и в его словарном запасе появились выражения нецензурные вместе с картежными: «марьяж» - когда дама с королем козырные на руках, «рамс козырный» - когда на руках все карты одной масти козырной, и другие. Например, выражение «рамс не путай» - употреблялось в смысле, не забывай у кого козырный рамс, кто старше, кто авторитетней, что хотя бы у тебя был рамс, то есть полный набор карт одной масти, но у другого рамс козырный, выигрышный. С кем поведешься!...
Как его научили курить. Дали сигарету, прикурили, вдохнув много дыма сразу, Сашка закашлялся. А потом Борька советовал: вдыхаешь потихоньку и говоришь, глотая дым: ап-те-ка, а потом выдыхаешь, а ну-ка попробуй. И Сашка пробовал, а когда закашлялся все равно, вызывал смех…. Потом, уже Сашка учил курить своих одноклассников, спрятавшись в кустах за гаражами. Они ходили на остановку и собирали окурки, на остановке попадались много недокуренные сигареты, знал Сашка: человек только прикурит, курнет пару раз и автобус подъедет, вот он и бросает сигарету почти целую. Научил Сашка своих одноклассников играть в карты на деньги в «21, в очко» и прочим «взрослым шалостям», таким, как курить. Так он заслужил безусловный авторитет в школе не только среди одноклассников, но и пацанов из старших классов – «Бронзу» знали все и «Бронзу» боялись, боялись его обидеть или оскорбить, его защищали, при всяком удобном случае искали его расположения.
____________________
Голуби объединяли людей с «нехорошей» репутацией. Сашка ездил с Борькой и Рифатом на птичий рынок, бывал в окраинных районах и знакомился с тамошними «авторитетами» не голубиной «мафии». Он втянулся бы в эту «закрытую» от масс жизнь людей «второго сорта». Если бы не случай!
Сашка попал в больницу, и это оказалось так надолго, что на год и более он пропустил школу.
Когда еще он был первоклашкой, они с ребятами во дворе прыгали в снег с гаражей. Перед гаражами снег вычищали, а вот сзади и между гаражами снег образовывал глубокие сугробы. Ребята залазили на гаражи с другого конца, не там где была голубятня, и прыгали по крышам с одного гаража на другой, а потом интересно было прыгнуть в сугроб между забором детского сада и гаражами, полностью утонув в снегу. А там местами были кусты, укрытые снегом. В ту зиму прошло все удачно.
А вот когда Сашка уже имел доступ к голубятне, во втором классе, - он забрался на неё и под возгласы ребят, прыгнув, полетел вниз с большой высоты в сугроб.
Оказалось, что к задней стене гаражей ещё с осени были приставлены оконные рамы со стеклами (кто-то вынес после ремонта). И Сашка упал так неудачно, что сначала ребрами угодил на ветки скрытого в снегу куста, а потом назад головой в стекла стоящих оконных рам и в стену гаража.
Сашка зажмурил глаза, но поздно. Острая боль пронзила насквозь и отдалась в затылке. Боль от удара головой об стенку гаража была даже меньше боли в глазу. Осколки стекла попали ему в глаз: на лету при падении он отвернул голову от веток куста, а, оказалось, повернулся лицом в направлении стекол.
Он был стойкий терпеливый мальчик, он не хотел плакать, не хотел кричать, но удержаться не мог:
- М-м-м-м! – стонал он, с неимоверной силой сдерживая рыдания. Слезы так и лились из левого глаза. А правый был сильно закрыт, и в нём что-то горело, словно раскаленный гвоздь застрял подо лбом. Сашка не видел, как из под век закрытого глаза сочилась кровь, и щеки его, поцарапанные изрезанные покрылись кровавыми струйками, вытекающими из ран.
Слёзы всё сильнее лились из левого глаза. Правый же не открывался, и хоть глаза были закрыты, но не темнота, а ослепительно белый свет ослеплял. Он накалялся всё сильнее, всё нестерпимее, пока резко не потух и всё пропало, пропали все боли, пропало сознание Сашки.
_____________________
Через какое-то время Сашку увезли без сознания в больницу. Сознание вернулось и вернулись боли, уже, когда он лежал в палате после операции в больнице.
То ли от жалости к самому себе – к тому, что попал в незнакомое место, что он один одинешенек в этом белом помещении, с белыми стенами в белой постели под белым одеялом, - на душе у Сашки стало очень тоскливо. Даже к горлу что-то подступило.
А тут еще глаз разболелся и в голове поднялся гул, будто целый рой пчел залетел в комнату, гудит, хочет вырваться, но окна закрыты. Больной глаз был замотан бинтами, так что другим глазом он видел бинты на носу, на переносице. Зажмурив здоровый глаз, Сашка прижался, вжался головой в белую подушку и всем телом в кровать.
Сашка не услышал, как, тихо ступая в тапочках на мягкой фетровой подошве, к нему подошла женщина в белом халате, с белой шапочкой на голове. Лицо у неё было доброе, от уголков глаз, словно гусиные лапки, разбегались морщинки. Она остановилась перед Сашкой, посмотрела на него – жалкого, с забинтованной головой – и тронула за плечо.
Сашка встрепенулся.
- Что здесь делают твои вещи? - покачала головой женщина в белом. – Сестра, почему вы принесли вещи в палату? – и она взяла со стула курточку, свитер и рубашку со штанами Сашкиными.
Ей никто не ответил, но в коридоре послышался шум шагов медсестры.
- Меня зовут доктор Люба, сказала она. – А тебя? –
Оробевший, одинокий, несчастный Сашка постарался показать себя с хорошей стороны. Он попытался приподняться на локтях на кровати, и кивнул своим белым шаром на голове и вежливо произнес:
Меня зовут Сашка-Бронза, здравствуйте доктор Люба. –
Врач ласково улыбнулась:
- Что ж,  Сашка-Бронза. Плохо у тебя случилось: ты повредил не только голову, но погнул-сломал еще свои ребра. Так что будешь лежать у нас в больнице, пока ребра не заживут. А глаз твой, который сейчас не видит, будем лечить потом. –
Доктор Люба положила ему руку на грудь, уложив его в постель, и сказала, что ему сделают укол обезболивающий и для сна.
Сашка был занят рассуждениями о своей участи и не заметил появления в комнате еще одной женщины в белом халате, с белой шапочкой на голове и в огромных круглых очках. Он разглядел её, только когда доктор Люба собиралась уходить. А незнакомая медсестра принесла на подносе шприцы и лекарства и поставила их на тумбочку в изголовье кровати и стала готовить шприц для укола.
О докторе Любе с первого взгляда можно было сказать – добрая; а про незнакомую медсестру сказать такое язык бы не повернулся. Кроме халата и шапочки больше ничем она не напоминала доктора Любу. Чем-чем, а добротой выражение её лица не отличалось. Было в этом лице что-то от хищной птицы, скорее всего – от совы. Сова ведь, в природе, красивое создание – гладенькая, складная, перышко к перышку… Сашка видел её в клетке зоопарка, куда ходили всем классом школы. Посмотришь, и кажется будто птицу сделал скульптор, хороший мастер.
Но при всей своей красоте и складности сова отталкивает от себя, она неприятна.
Вот такое чувство вызывала медсестра у Сашки. Красиво завитая, в красивых тапочках, с правильно расположенными красками на гладком лице: где полагается быть черному, на бровях, - черная, где полагается быть розовому, на губах – розовая. Она Сашке не понравилась. Что-то злое было в её глазах, холодно глядящие на мир через большие круглые очки; что-то жестокое – в строгих губах; что-то мало привлекательное, птичье виделось в прямом носе, чуть загнутом книзу. Да и руки – белые, с длинными отполированными ногтями – напоминали почему-то совиные когти.
Словом, Сашка сразу окрестил незнакомку Совой. А она уже успела поставить ему укол в плечо, и не больно и вполне приемлемо. «Пусть эта Сова уколы и делает» – решил он и начал погружаться в сон.
Больница, больница, дни текли за днями, повязку вокруг ребер сняли, сняли повязку с головы, только глаз был завязан. Медсестры менялись: Сова то дежурила днем и приносила капельницы и ставила уколы, а то по ночам сопровождала его взглядами, когда Сашка ходил в туалет. Менялись и врачи: осматривала доктор Люба, осматривал и приходивший пару раз молодой врач глазник. В больницу приходила мама и приносила ему фрукты: яблоки и другие, помидоры и огурцы.
И вот однажды после приема у врача, Сашка услышал разговор матери с врачом, оставаясь за дверью кабинета в коридоре больницы. Он не пошел в палату, а остался ждать маму, которую врач позвал в кабинет.
Мама говорила о полисе медицинского страхования, о бесплатной операции. А врач говорил об очереди и о срочности оперативного вмешательства и о платном лечении.
Ничего не поняв конкретного, но уяснив, что операцию на глаз врач-глазник делать не будет, - Сашка вошел в кабинет, на помощь матери. Он испугался за маму, у неё всегда денег не было и тут врач «вымогает» как бандит какой-то.
- Доктор, у меня глаз болит и, наверное, не видит ничего, потому что всегда в повязке. Он у меня и сейчас болит.
- Хм, причина веская, - согласился молодой толстый доктор и засопел, будто в холодную воду полез, так Сашка сопел, когда лез купаться в речку: уфу, уфу, уфу. – Мне лично кажется, что против этого возразить трудно, но, понимаешь, система возражает (система здравоохранения). Она с твоей мамой не согласна.
- Какая система? – не понял Сашка.
- Ну та, что принята у нас. Твоя мама говорит: «моему сыну больно, моему сыну нужно помочь, лечите его». А система отвечает: «Извините, мама дорогая, у нас дело поставлено иначе, - у нас полагается так: есть деньги – есть лечение, нет денег – нет лечения». Это до того понятная, до того простая система, что с нею спорить трудно. Во всяком случае, я, при своем расположении к тебе, изменить систему не возьмусь. Это невозможно, – объяснил свою позицию врач, честно и искренне.
Уже мама в палате, где лежал Сашка, объяснила ему, что в нашей больнице и поблизости нет таких врачей, чтобы могли провести операцию на глазу. Такие операции делают в Центре микрохирургии, в другом городе или в Столице. А чтобы туда поехать, нужны большие деньги, да и сама операция стоит денег.
Выходило, что если ждать пока дойдет очередь до Сашки, в которую его записали на тысячу человек нуждающихся в операциях на глаза, глаз его совсем умрет и останется Сашка слепым – одноглазым. И мама плакала, и плакал Сашка вслед за мамой, чтобы её успокоить: ему не себя было жалко, а жалко было маму, что беда сваливалась на неё одна за другой. А себя он тут же ненавидел, за то, что он дурак, и за то, что причиняет маме только боль и муки.
С этих пор он решил меняться. Он уже думал, как он будет хорошо учиться, победит на олимпиаде, куда его хотели отправить, потому что он хорошо знал предмет физику и химию, увлекался литературой. Это был перелом всей жизни Сашки Бронзы! Больше он не будет «Бронзой-авторитетом», он будет Сашкой-отличником, чтобы мама радовалась за своего сына!
Конец.

© Copyright: Сергей Чернец, 2017

Регистрационный номер №0381187

от 30 марта 2017

[Скрыть] Регистрационный номер 0381187 выдан для произведения: Про Сашку. Часть 4.
У них во дворе была голубятня. Двор – это пространство, со всех сторон огороженное высокими и длинными домами на 4 и 6 подъездов. И это было редкое явление, в центре города - голубятня. Её построили над крайним гаражом. А гаражи стояли в углу двора у забора детского сада. За гаражами, между детсадовским забором, росли дикие кустарники, где частенько прятались ребятишки: играли там в индейцев, строили домики из разбросанных досок и палок – «вигвамы» и шалаши. Их прогоняли оттуда взрослые и старшие парни, которые собирались на голубятне. А голубями занимался татарин Рифа со своими братьями. В гараже у Рифаты, когда-то стоял мотоцикл с коляской, Сашка помнил себя очень маленьким, когда они с отцом катались на мотоцикле: отец держал его маленького у себя на коленях, сидя в коляске, и от него пахло резким алкоголем….
Но мотоцикл был давно продан и пропит, а пустой гараж превратился в «место встречи» парней «нехороших», по мнению местных жителей, бабушек и матерей маленьких школьников, соучеников Сашкиных. «Не ходить в гаражи» - говорили школьникам, - «Потому что там пьют и курят и в карты играют, одна шпана там собирается».
Но Сашку к Рифате в гараж привел его друг Борька сосед. И там же Сашка научился всему, что запрещали: во втором классе он научился курить, научился играть в карты в «очко» и в другие игры, явно не широкого распространения – в «рамс», в «терц» и в его словарном запасе появились выражения нецензурные вместе с картежными: «марьяж» - когда дама с королем козырные на руках, «рамс козырный» - когда на руках все карты одной масти козырной, и другие. Например, выражение «рамс не путай» - употреблялось в смысле, не забывай у кого козырный рамс, кто старше, кто авторитетней, что хотя бы у тебя был рамс, то есть полный набор карт одной масти, но у другого рамс козырный, выигрышный. С кем поведешься!...
Как его научили курить. Дали сигарету, прикурили, вдохнув много дыма сразу, Сашка закашлялся. А потом Борька советовал: вдыхаешь потихоньку и говоришь, глотая дым: ап-те-ка, а потом выдыхаешь, а ну-ка попробуй. И Сашка пробовал, а когда закашлялся все равно, вызывал смех…. Потом, уже Сашка учил курить своих одноклассников, спрятавшись в кустах за гаражами. Они ходили на остановку и собирали окурки, на остановке попадались много недокуренные сигареты, знал Сашка: человек только прикурит, курнет пару раз и автобус подъедет, вот он и бросает сигарету почти целую. Научил Сашка своих одноклассников играть в карты на деньги в «21, в очко» и прочим «взрослым шалостям», таким, как курить. Так он заслужил безусловный авторитет в школе не только среди одноклассников, но и пацанов из старших классов – «Бронзу» знали все и «Бронзу» боялись, боялись его обидеть или оскорбить, его защищали, при всяком удобном случае искали его расположения.
____________________
Голуби объединяли людей с «нехорошей» репутацией. Сашка ездил с Борькой и Рифатом на птичий рынок, бывал в окраинных районах и знакомился с тамошними «авторитетами» не голубиной «мафии». Он втянулся бы в эту «закрытую» от масс жизнь людей «второго сорта». Если бы не случай!
Сашка попал в больницу, и это оказалось так надолго, что на год и более он пропустил школу.
Когда еще он был первоклашкой, они с ребятами во дворе прыгали в снег с гаражей. Перед гаражами снег вычищали, а вот сзади и между гаражами снег образовывал глубокие сугробы. Ребята залазили на гаражи с другого конца, не там где была голубятня, и прыгали по крышам с одного гаража на другой, а потом интересно было прыгнуть в сугроб между забором детского сада и гаражами, полностью утонув в снегу. А там местами были кусты, укрытые снегом. В ту зиму прошло все удачно.
А вот когда Сашка уже имел доступ к голубятне, во втором классе, - он забрался на неё и под возгласы ребят, прыгнув, полетел вниз с большой высоты в сугроб.
Оказалось, что к задней стене гаражей ещё с осени были приставлены оконные рамы со стеклами (кто-то вынес после ремонта). И Сашка упал так неудачно, что сначала ребрами угодил на ветки скрытого в снегу куста, а потом назад головой в стекла стоящих оконных рам и в стену гаража.
Сашка зажмурил глаза, но поздно. Острая боль пронзила насквозь и отдалась в затылке. Боль от удара головой об стенку гаража была даже меньше боли в глазу. Осколки стекла попали ему в глаз: на лету при падении он отвернул голову от веток куста, а, оказалось, повернулся лицом в направлении стекол.
Он был стойкий терпеливый мальчик, он не хотел плакать, не хотел кричать, но удержаться не мог:
- М-м-м-м! – стонал он, с неимоверной силой сдерживая рыдания. Слезы так и лились из левого глаза. А правый был сильно закрыт, и в нём что-то горело, словно раскаленный гвоздь застрял подо лбом. Сашка не видел, как из под век закрытого глаза сочилась кровь, и щеки его, поцарапанные изрезанные покрылись кровавыми струйками, вытекающими из ран.
Слёзы всё сильнее лились из левого глаза. Правый же не открывался, и хоть глаза были закрыты, но не темнота, а ослепительно белый свет ослеплял. Он накалялся всё сильнее, всё нестерпимее, пока резко не потух и всё пропало, пропали все боли, пропало сознание Сашки.
_____________________
Через какое-то время Сашку увезли без сознания в больницу. Сознание вернулось и вернулись боли, уже, когда он лежал в палате после операции в больнице.
То ли от жалости к самому себе – к тому, что попал в незнакомое место, что он один одинешенек в этом белом помещении, с белыми стенами в белой постели под белым одеялом, - на душе у Сашки стало очень тоскливо. Даже к горлу что-то подступило.
А тут еще глаз разболелся и в голове поднялся гул, будто целый рой пчел залетел в комнату, гудит, хочет вырваться, но окна закрыты. Больной глаз был замотан бинтами, так что другим глазом он видел бинты на носу, на переносице. Зажмурив здоровый глаз, Сашка прижался, вжался головой в белую подушку и всем телом в кровать.
Сашка не услышал, как, тихо ступая в тапочках на мягкой фетровой подошве, к нему подошла женщина в белом халате, с белой шапочкой на голове. Лицо у неё было доброе, от уголков глаз, словно гусиные лапки, разбегались морщинки. Она остановилась перед Сашкой, посмотрела на него – жалкого, с забинтованной головой – и тронула за плечо.
Сашка встрепенулся.
- Что здесь делают твои вещи? - покачала головой женщина в белом. – Сестра, почему вы принесли вещи в палату? – и она взяла со стула курточку, свитер и рубашку со штанами Сашкиными.
Ей никто не ответил, но в коридоре послышался шум шагов медсестры.
- Меня зовут доктор Люба, сказала она. – А тебя? –
Оробевший, одинокий, несчастный Сашка постарался показать себя с хорошей стороны. Он попытался приподняться на локтях на кровати, и кивнул своим белым шаром на голове и вежливо произнес:
Меня зовут Сашка-Бронза, здравствуйте доктор Люба. –
Врач ласково улыбнулась:
- Что ж,  Сашка-Бронза. Плохо у тебя случилось: ты повредил не только голову, но погнул-сломал еще свои ребра. Так что будешь лежать у нас в больнице, пока ребра не заживут. А глаз твой, который сейчас не видит, будем лечить потом. –
Доктор Люба положила ему руку на грудь, уложив его в постель, и сказала, что ему сделают укол обезболивающий и для сна.
Сашка был занят рассуждениями о своей участи и не заметил появления в комнате еще одной женщины в белом халате, с белой шапочкой на голове и в огромных круглых очках. Он разглядел её, только когда доктор Люба собиралась уходить. А незнакомая медсестра принесла на подносе шприцы и лекарства и поставила их на тумбочку в изголовье кровати и стала готовить шприц для укола.
О докторе Любе с первого взгляда можно было сказать – добрая; а про незнакомую медсестру сказать такое язык бы не повернулся. Кроме халата и шапочки больше ничем она не напоминала доктора Любу. Чем-чем, а добротой выражение её лица не отличалось. Было в этом лице что-то от хищной птицы, скорее всего – от совы. Сова ведь, в природе, красивое создание – гладенькая, складная, перышко к перышку… Сашка видел её в клетке зоопарка, куда ходили всем классом школы. Посмотришь, и кажется будто птицу сделал скульптор, хороший мастер.
Но при всей своей красоте и складности сова отталкивает от себя, она неприятна.
Вот такое чувство вызывала медсестра у Сашки. Красиво завитая, в красивых тапочках, с правильно расположенными красками на гладком лице: где полагается быть черному, на бровях, - черная, где полагается быть розовому, на губах – розовая. Она Сашке не понравилась. Что-то злое было в её глазах, холодно глядящие на мир через большие круглые очки; что-то жестокое – в строгих губах; что-то мало привлекательное, птичье виделось в прямом носе, чуть загнутом книзу. Да и руки – белые, с длинными отполированными ногтями – напоминали почему-то совиные когти.
Словом, Сашка сразу окрестил незнакомку Совой. А она уже успела поставить ему укол в плечо, и не больно и вполне приемлемо. «Пусть эта Сова уколы и делает» – решил он и начал погружаться в сон.
Больница, больница, дни текли за днями, повязку вокруг ребер сняли, сняли повязку с головы, только глаз был завязан. Медсестры менялись: Сова то дежурила днем и приносила капельницы и ставила уколы, а то по ночам сопровождала его взглядами, когда Сашка ходил в туалет. Менялись и врачи: осматривала доктор Люба, осматривал и приходивший пару раз молодой врач глазник. В больницу приходила мама и приносила ему фрукты: яблоки и другие, помидоры и огурцы.
И вот однажды после приема у врача, Сашка услышал разговор матери с врачом, оставаясь за дверью кабинета в коридоре больницы. Он не пошел в палату, а остался ждать маму, которую врач позвал в кабинет.
Мама говорила о полисе медицинского страхования, о бесплатной операции. А врач говорил об очереди и о срочности оперативного вмешательства и о платном лечении.
Ничего не поняв конкретного, но уяснив, что операцию на глаз врач-глазник делать не будет, - Сашка вошел в кабинет, на помощь матери. Он испугался за маму, у неё всегда денег не было и тут врач «вымогает» как бандит какой-то.
- Доктор, у меня глаз болит и, наверное, не видит ничего, потому что всегда в повязке. Он у меня и сейчас болит.
- Хм, причина веская, - согласился молодой толстый доктор и засопел, будто в холодную воду полез, так Сашка сопел, когда лез купаться в речку: уфу, уфу, уфу. – Мне лично кажется, что против этого возразить трудно, но, понимаешь, система возражает (система здравоохранения). Она с твоей мамой не согласна.
- Какая система? – не понял Сашка.
- Ну та, что принята у нас. Твоя мама говорит: «моему сыну больно, моему сыну нужно помочь, лечите его». А система отвечает: «Извините, мама дорогая, у нас дело поставлено иначе, - у нас полагается так: есть деньги – есть лечение, нет денег – нет лечения». Это до того понятная, до того простая система, что с нею спорить трудно. Во всяком случае, я, при своем расположении к тебе, изменить систему не возьмусь. Это невозможно, – объяснил свою позицию врач, честно и искренне.
Уже мама в палате, где лежал Сашка, объяснила ему, что в нашей больнице и поблизости нет таких врачей, чтобы могли провести операцию на глазу. Такие операции делают в Центре микрохирургии, в другом городе или в Столице. А чтобы туда поехать, нужны большие деньги, да и сама операция стоит денег.
Выходило, что если ждать пока дойдет очередь до Сашки, в которую его записали на тысячу человек нуждающихся в операциях на глаза, глаз его совсем умрет и останется Сашка слепым – одноглазым. И мама плакала, и плакал Сашка вслед за мамой, чтобы её успокоить: ему не себя было жалко, а жалко было маму, что беда сваливалась на неё одна за другой. А себя он тут же ненавидел, за то, что он дурак, и за то, что причиняет маме только боль и муки.
С этих пор он решил меняться. Он уже думал, как он будет хорошо учиться, победит на олимпиаде, куда его хотели отправить, потому что он хорошо знал предмет физику и химию, увлекался литературой. Это был перелом всей жизни Сашки Бронзы! Больше он не будет «Бронзой-авторитетом», он будет Сашкой-отличником, чтобы мама радовалась за своего сына!
Конец.

 

Эссе Страх

Про Сашку часть третья.