Долго, слишком уж долго, до обидного долго, непростительно долго промучившись (даже пару-тройку ночей не спавши), но, догадавшись наконец, приговоривши себя, что я никакой, к чертям, не писатель: то есть не умею придумать, сложить хоть сколько-то оригинального сценария; создать драматургию образов, сплести сюжетные линии, отношения, воззрения, движения души; родить, декларировать какую идею, защитить ее, пожалеть о ней; не умею вывести из этого творческого хаоса хоть сколько-то внятную мораль; не получается сделать так, чтобы каждая строчка (или пусть через строчку) уже несла бы в себе прекрасную, плодотворную, спорную иль хоть какую-то мысль… - я сделался эссеистом.
Писатель рожден (ну…, вроде должен бы быть рожден) с тем чтобы что-то таки сказать. С некоторым мотивом, разумеется. Чтобы осталось в душе читателя ну хоть что-то, хоть кому-то из него что-нибудь в пользу. Евгений Онегин, Мертвые души, Идиот: в них сладка каждая буква; из Карениной, Чайки всегда можно хоть что-то да обнаружить и в своем сердце; в Булгакове, в Бунине, даже в, прости господи, Набокове всегда что-то да найдется для ума, анализа и чувства… Но вот все те книги, которые сразу по прочтении не хочется, не зовут больше себя перечитывать - должны быть сожжены. Настоящие рукописи и так не сгорят, а вот ненастоящие…
Ах…, какая это была сказка – писательство! Я ведь был до того художник. Пусть неважный художник (или неважный человек?), но художник. Однако художнику так много надо. И натура ему нужна, и холст, и грунт ему необходимы, и краски, и мастерская какая-никакая… А писатель… он весь в себе и весь из себя. За обыкновенным столом, только из мозгов, из сердца своего, сиречь из эфемерного ничто рождается вдруг божественное нечто. Праобразы, прототипы – это вам не натура, которую надобно усадить, как надо, осветить, как надо, да еще и заставить передать чувства, как надо. Оскар Уайльд, правда, говорил, что веришь лишь тем портретам, в которых меньше от натуры и больше от автора, но ежели натура – дрянь, то дрянь выйдет и на холсте... Впрочем, очевидно и обратное.
Так или иначе, живописец напротив писателя – это «все равно что плотник супротив столяра» (Чехов, Каштанка). А эссе… Это навроде поста в твиттере – просто мысль, мнение, лукавый, ни к чему не обязывающий взгляд. Такой жанр – это ведь извинение, отдушина для дилетанта. Бывает, правда, эссе, к примеру, Вольтера или Альбера Камю – есть не меньше как докторская диссертация сколь по объему, так и по содержанию. Эссе Ницше коротки, но в них столько ума и знания, что и сам Хайдеггер не докопается тысячестраничной книжкой своей. Не будем тревожить великих - суть эссе – лень.
Лень придумывать. Вообще, всякий мыслящий человек (эссеист) думает, считает, будто мысли его важны. Ему чудится, будто изрекает он с утра до вечера непреложные истины. Так кто тут спорит?! Непреложных истин так мало, так короток их список, Богу и вовсе хватило десяти пунктов, четыре из коих можно и просто выкинуть за прагматической бессмысленностью. Поэтому-то так важен вдруг здесь писатель. Простые суждения, умозаключения в лоб до человека, до сердца его не дотягиваются – возведи для них церкви на тысяче площадей, проповедуй их хоть в миллионе храмов. Другое дело – мягко, доступно, доходчиво, через образы, через сюжеты.
Что есть святые Евангелия? Они что, как если только не литература? Поди, докажи, внедри в сознание постулат о зависти простой доктриной в одну строку, а вот сюжет о виноградаре и поденщиках… Или как доставить в головы мысль о чистоте мыслей, как не через сюжет про немытые руки… Почему, зная наперед о смерти Лазаря, четверо суток медлил Иисус с воскрешением его? Это ведь сюжет и смысл. Это литература. Настоящая литература. Весь Новый завет (исключая Послания, но не исключая Откровение) – сплошь великая литература, изощренное писательство.
Человек вообще не любит прямых приказов, точных наставлений. Он любит, чтобы умная мысль как бы пришла к нему сама, собственным умственным усилием. Но она, умная мыль, не умеет так вот напрямую. Она умеет проникнуть лишь только через образы, образы, придуманные писателями. А эссеисты… Эссеисты есть тупые моралисты, бестолковые лентяи, носители на бессмысленной демонстрации плакатов с бессмысленными же лозунгами. Любая, даже самая прекрасная идея пуста, она совсем никогда и ничего не значит, пока за нею, над нею не появится образ, прекрасный образ, прекрасный сюжет, прекрасная драматургия, прекрасный, сука, писатель. Аминь.
[Скрыть]Регистрационный номер 0386535 выдан для произведения:
Долго, слишком уж долго, до обидного долго, непростительно долго промучившись (даже пару-тройку ночей не спавши), но, догадавшись наконец, приговоривши себя, что я никакой, к чертям, не писатель: то есть не умею придумать, сложить хоть сколько-то оригинального сценария; создать драматургию образов, сплести сюжетные линии, отношения, воззрения, движения души; родить, декларировать какую идею, защитить ее, пожалеть о ней; не умею вывести из этого творческого хаоса хоть сколько-то внятную мораль; не получается сделать так, чтобы каждая строчка (или пусть через строчку) уже несла бы в себе прекрасную, плодотворную, спорную иль хоть какую-то мысль… - я сделался эссеистом.
Писатель рожден (ну…, вроде должен бы быть рожден) с тем чтобы что-то таки сказать. С некоторым мотивом, разумеется. Чтобы осталось в душе читателя ну хоть что-то, хоть кому-то из него что-нибудь в пользу. Евгений Онегин, Мертвые души, Идиот: в них сладка каждая буква; из Карениной, Чайки всегда можно хоть что-то да обнаружить и в своем сердце; в Булгакове, в Бунине, даже в, прости господи, Набокове всегда что-то да найдется для ума, анализа и чувства… Но вот все те книги, которые сразу по прочтении не хочется, не зовут больше себя перечитывать - должны быть сожжены. Настоящие рукописи и так не сгорят, а вот ненастоящие…
Ах…, какая это была сказка – писательство! Я ведь был до того художник. Пусть неважный художник (или неважный человек?), но художник. Однако художнику так много надо. И натура ему нужна, и холст, и грунт ему необходимы, и краски, и мастерская какая-никакая… А писатель… он весь в себе и весь из себя. За обыкновенным столом, только из мозгов, из сердца своего, сиречь из эфемерного ничто рождается вдруг божественное нечто. Праобразы, прототипы – это вам не натура, которую надобно усадить, как надо, осветить, как надо, да еще и заставить передать чувства, как надо. Оскар Уайльд, правда, говорил, что веришь лишь тем портретам, в которых меньше от натуры и больше от автора, но ежели натура – дрянь, то дрянь выйдет и на холсте... Впрочем, очевидно и обратное.
Так или иначе, живописец напротив писателя – это «все равно что плотник супротив столяра» (Чехов, Каштанка). А эссе… Это навроде поста в твиттере – просто мысль, мнение, лукавый, ни к чему не обязывающий взгляд. Такой жанр – это ведь извинение, отдушина для дилетанта. Бывает, правда, эссе, к примеру, Вольтера или Альбера Камю – есть не меньше как докторская диссертация сколь по объему, так и по содержанию. Эссе Ницше коротки, но в них столько ума и знания, что и сам Хайдеггер не докопается тысячестраничной книжкой своей. Не будем тревожить великих - суть эссе – лень.
Лень придумывать. Вообще, всякий мыслящий человек (эссеист) думает, считает, будто мысли его важны. Ему чудится, будто изрекает он с утра до вечера непреложные истины. Так кто тут спорит?! Непреложных истин так мало, так короток их список, Богу и вовсе хватило десяти пунктов, четыре из коих можно и просто выкинуть за прагматической бессмысленностью. Поэтому-то так важен вдруг здесь писатель. Простые суждения, умозаключения в лоб до человека, до сердца его не дотягиваются – возведи для них церкви на тысяче площадей, проповедуй их хоть в миллионе храмов. Другое дело – мягко, доступно, доходчиво, через образы, через сюжеты.
Что есть святые Евангелия? Они что, как если только не литература? Поди, докажи, внедри в сознание постулат о зависти простой доктриной в одну строку, а вот сюжет о виноградаре и поденщиках… Или как доставить в головы мысль о чистоте мыслей, как не через сюжет про немытые руки… Почему, зная наперед о смерти Лазаря, четверо суток медлил Иисус с воскрешением его? Это ведь сюжет и смысл. Это литература. Настоящая литература. Весь Новый завет (исключая Послания, но не исключая Откровение) – сплошь великая литература, изощренное писательство.
Человек вообще не любит прямых приказов, точных наставлений. Он любит, чтобы умная мысль как бы пришла к нему сама, собственным умственным усилием. Но она, умная мыль, не умеет так вот напрямую. Она умеет проникнуть лишь только через образы, образы, придуманные писателями. А эссеисты… Эссеисты есть тупые моралисты, бестолковые лентяи, носители на бессмысленной демонстрации плакатов с бессмысленными же лозунгами. Любая, даже самая прекрасная идея пуста, она совсем никогда и ничего не значит, пока за нею, над нею не появится образ, прекрасный образ, прекрасный сюжет, прекрасная драматургия, прекрасный, сука, писатель. Аминь.