Попытка

У Семёна Ильича разыгралась чувствительность  – романтическая ипохондрия с симптомами синдрома «повздыхай о себе опечаленный».

Вздыхалось ему сегодня исключительно фундаментально, с неизменным выдохом глобально-философской истины: «Охохонюшки-хо-хо!»

Пройдя путь в дюжину «охохонюшек», Семён Ильич заварил себе крепкого чайку и, погрозив кулаком пауку, что обжился в труднодосягаемом углу кухни, принялся хлебать с ложечки.

День не сулил быть зажигательным….

Допив чай, Семён Ильич открыл ежедневник и сверился со списком сегодняшних дел.

Привычка эта осталась у него ещё со времён резвой юности, когда дел было больше чем часов в сутках.

Проведя пальцем сверху вниз, он упёрся ногтем в строчку - «Кормление Оси». Ося (сокращённое от Осьминог),  уже нервничал и бегал этаким  рысаком-мутантом по паутине.

Закинув в паучьи сети пару свежепойманных мушиных туш, Семён Ильич вплотную занялся осуществлением следующего пункта распорядка – «Думы о жизни», подпункт – «Враги человечества и прочие засранцы».

Конечно, отведённых на эту проблему ежедневником полутора часов было совсем недостаточно, но снизу уже подпирали – «Купить два кило картошки», и «Сгонять в Сбербанк за пенсией».

И Семён Ильич, не мешкая, уселся у окна терзаться и не находить себе места от дьявольской наглости ненасытных кровопийц и от своего чудовищного бессилия.

После получасовых раздумий он резко встал, достал с холодильника  свой ежедневник и непривычно бодрой рукой размашисто написал во всю страницу завтрашнего дня – «Изобрести способ избавления от врагов человечества и прочих засранцев!» И чуть подумав, приписал ниже – «Скоротечно!»

После этих огненных строк, ипохондрия сама собой завяла на корню, осыпавшись засохшими на её ветвях симптомами.

Картошка с пенсией отошли на второй план, так как поставленный вопрос требовал полной отдачи и скорейшего разрешения.

Более всего Семён Ильич опасался своего характера, который уже не раз подводил его в дерзких начинаниях. Он ходил по кухне и, обращаясь к пауку настырно твердил: «Эх, Ося! Как бы не остыть! Как бы не перегореть! Большое дело задумалось! Большущее, скажу тебе, дело!»

Ося в прения не вступал, но как старый моряк, ожидающий  бурю, крепил такелаж, натягивая в струну  ослабшие канаты.

Изобретение чудодейственного снадобья и циничную мерзость террора Ильич отверг сразу же, сочтя первое слишком кропотливым, а второе мерзким, а потому неприемлемым.

Создание же универсального генератора добра и милосердия  показалось ему более или менее реальной задачей, на которую было бы не жалко потратить остаток жизни. Но тут не хватало знаний и компаньона-соавтора в лице того же Теслы или Фарадея.

Самый же дерзкий проект прозвучал в кухне, когда Осьминог давным-давно спал, распластавшись в своём гамаке.

«Нам нужна другая планета, Ося! И не Венера, и не Марс с Луною и Юпитером! Они уже замараны взглядами этих сволочей. Они уже осквернены их чёрными мыслями! Нам нужна совершенно другая планета!»

Однако проснувшись утром, Семён Ильич отказался и от этой идеи, хоть и была она величественно прекрасной – сотворение Новой планеты. Он трезво счёл, что сам акт творения может занять слишком много времени и потребует громадного количества железного лома для недр.

Выпив кружку чая, Ильич остановил свой выбор на вполне достижимой цели: «Ося! Мы будем писать книгу. Книгу, в которой люди живут на Новой планете, которая сама и есть генератор добра и милосердия!»

Книга писалась долго. И, в конце концов, мир увидел три её экземпляра – оригинал, который сейчас хранится в шкафу у автора, и две копии под копирку, что затерялись где-то в макулатурном хламе друзей-соратников.

Сам же Семён Ильич, переболев от людской чёрствости и равнодушия, романтической ипохондрией более не страдает.

Он сидит вечером в маленькой кухоньке, пьёт свой крепкий чай и, поднимая глаза на труднодосягаемый угол, улыбаясь, говорит: «Эх, Ося, Ося! Ну, мы-то с тобою хотя бы попытались…»