Ожидание

Я жду….

Я жду всю свою жизнь….

С тех самых пор, как я стал осознаваться себя, и окружающую меня кутерьму.

Нет-нет, не то чтобы я считаю себя каким-то исключением из общего правила. Понятно, что все мы чего-то ждём. Просто всегда лучше говорить за себя, чтобы не нажить косых взглядов, а то и оплеух….

Я ждал своего дня рождения, ждал, когда вечером после работы за мной в сад придёт мой отец, ждал каникул, первого поцелуя, рождения дочерей, горного солнца и пр., пр., пр….

Конечно, я не сидел всё это время на печи, а бегал по пространству-времени, и иногда даже подпрыгивал.

Но при всём этом - я всё равно ждал!

Сколько я себя помню, меня всегда учили терпению! Оно и понятно, если сама жизнь есть непрерывный поток ожидания, то терпение – некий спасательный круг в этом потоке, и стоит лишь на мгновение выпустить его из рук, как тебя начинает колотить по камням безверия и разочарований.

Учителя же мои любили повторять притчу, доставшуюся нам, как мне кажется, от каменотёсов Древнего Египта: терпение и труд – всё перетрут!

Мне всегда хотелось узнать – что же они перетрут! И что вмещает в себя, вот это самое – «всё»!

И если терпение, как не крути – вынужденная добродетель, то, как быть с трудом? Как с ним быть, если он ассоциируется с красными полотнами майских демонстраций и бедной обезьяной в непролазных джунглях, что разводит верхние руки в стороны и обиженно произносит: «Господа! Имейте, в конце концов, совесть! Ну, право же, Ваша хохма несколько затянулась!»

Так что, как бы там ни было, понятие «труд» для меня вещь довольно скользкая, что порой приводит к унынию, при внимании к тому - как, кто и чем «зарабатывает».

Вы только не подумайте, что я сужу. Для того чтобы судить надобно иметь страсть к взвешиванию, и такие махонькие, прехорошенькие гирьки. С гирьками у меня беда…. Привык, знаете ли, обходиться безменом.

***

Мы хоронили Лёхиного отца. Лёха держался на каких-то окостеневших жилах. Было бы не так болезненно, если бы не было этого ружейного салюта розовощёких гвардейцев. Но Героя Советского Союза, боевого лётчика,  принято закапывать под пороховые аплодисменты.

Уже потом, дома, когда с поминок разошлись и близкие и пришлые, мы втроём сидели в комнате, и пили водку. Водка особо не брала.

Лёха, в конце концов, малость, захмелев, сказал:

«А знаете, пацаны, я ж ведь один в семье. И впереди у меня одни лишь похороны! Если, конечно не….»

Мы молча выпили, и я подумал: «Как не крути -  жизнь это ожидание! Ожидание и…  труд…. И никому! Никому от этого не убежать….»