Цветы… Домашние цветы. Цветы на подоконнике. Их не обманешь. Нет дела им до предсказаний синоптиков, столбика термометра, стрелки барометра. Они весну не предчувствуют, не гадают о ней – они ее знают. Они и есть весна. В феврале еще не особо ярче солнце, не так уж длиннее день, за окном метели, морозы такие, будто зима только-только развернулась и царствует, со стекла стекают ледяные волны, нещадно греет снизу подоконная батарея, душен и сух воздух, но… Вот уже подернулся розовым бледный побег из вчера еще крепко спящего черенка, словно испариной покрывшись бирюзовыми бусинами новых листков, и старые листья, будто изумленные таким чудом, встрепенулись, выпрямились, расправились и, пусть еще не полны жизнью, но уже жаждут ее… Цветы на подоконнике не обманешь. Они не верят в смерть – они верят в жизнь.
У нас, существ тоже как бы и комнатных, квартирных, совсем иное отношение с жизнью и смертью. Наша жизнь имеет смысл лишь до тех пор, пока нам есть за кого умирать. Когда, в юности нашей, наша любимая женщина крепко обнимает нас и с доверчивым трепетом просит нас обнять ее крепче, она обнимает и просит обнять не свою любовь, отнюдь, но свое будущее…, свое будущее рядом с нами или… без нас; если мы вдруг перестанем жить ради него, то есть, со временем, стаем обнимать ее будущее недостаточно крепко, то мы не нужны. Она рожает себе (нам) детей, и даже если объятья наши уже не столь горячи, то все-таки нам снова есть за кого умирать. Мы не носили их в своем чреве, мы не ощущали биение их маленьких сердец прямо под своим, не наша плоть рвалась в кровь в разрешении, не наши бессонные ночи, не наши слезы, не наши кашли и сопли, но… нам есть кого обнимать, за кого умирать.
Проходит время, дети выросли, чувства остыли. В нас, в наших крепких объятьях больше нет той насущной нужды. Карьера, деньги, предметы быта, престижа, удовольствия занимают теперь наше существо. В гонке этой проводим мы лучшие, плодотворнейшие годы свои. В нас рождаются другие высокие цели, у нас появляются другие красивые женщины, другие крепкие объятья волнуют нас. Быть успешнее, богаче, талантливее, экстравагантнее всякого, кто б ни появился рядом и поодаль, быть восьми пядей во лбу, если, паче чаяния, у кого-то семь. Все это кажется таким важным, необходимым. С сожалением оглядываемся мы на годы юности, проведенные в сладкой, но бестолковой любви, в рутинных домашних хлопотах, завидуя тем, кто употребил их с лучшей выгодой, для накопления денег, умений и знаний для все больших и больших удовольствий, но… Разве станем мы за все это умирать?
Какой неприятный, неудобный, но и неотвязный вопрос. Со временем смерть перестает быть для нас абстракцией, туманным недостижимым горизонтом. Мы еще не думаем о ней, но мы её уже чувствуем, как чувствует февральским утром неумолимое приближение весны комнатный цветок. Еще бледны, неприметны побеги её, но, нет-нет, да и покрывает она холодной испариной лоб наш своим дыханием. Мы уже не тратим накопленное на удовольствия плотские или интеллектуальные, мы тратим его на во что бы то ни стало продление жизни. Жизни зачем? для чего? ради кого? Впервые однажды приходит нам мысль, что жить дольше не значит лучше, но уж если и жить дольше, то нужны мотивы посерьезнее простых удовольствий денег, власти и славы или, черт с ним, ради самой жизни. Однако это все еще меркантильный, эгоистический вопрос. Прозрение приходит лишь если вдруг догадываешься - жизнь обретает смысл не тогда, когда тебе есть для чего жить, но когда есть за кого умирать и это совсем не одно и то же.
Тут-то мы и вспоминаем, что наши первые крепкие объятья, эти инфантильные пафосные обещания, данные черт знает сколько лет назад в любовном юношеском жару, не были ни пустым звуком, ни фигурой речи, ни простой формулой, но неосознанно, кем-то за нас придуманным самим смыслом бытия. Любить кого-то больше своей жизни, это ли не смысл? Любить женщину, сына, дочь, дом с цветком на подоконнике, родной город, облака над ним… Блажен, у кого это так, которому, наделенному таким несметным богатством, не жаль умирать. Страшно? – да, но страх - другое дело. Страх это всего лишь рефлексы пока живой плоти; страх исчезнет вместе со смертью её, а жизнь останется. За окном уже солнце и капель. Со стекла еще стекает холод, нещадно греет батарея, воздух душен и сух, но февраль тем и прекрасен, что за ним неизбежно, неотвратимо наступит март и ничего кроме марта. Обнимая любимую женщину, мы обнимаем ее будущее и только дурак станет спрашивать зачем. Юность никогда не спрашивает зачем, пусть не спрашивает этого и старость, лишь бы было за кого умирать.
Помочь сайту
Поздравления
